Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 44 страниц)

– А как же вам удалось вытащить меня из рук лорда Смерти?

Вот сейчас он явственно почувствовал, как накладывается один слой времени на другой – плавным, неуловимым, скользящим движением. Бутерброд, мать твою! Он может не успеть…

– Perse, – пожал он словно не своими плечами. – Lepetitmort* не удалась…

– Subspecieaeternitatis?** – спросила Мэя, нисколько не удивляясь.

Удивлялся он: «во скольких же мирах мы с тобой, Мэя?»

– Sic!***

Ветры вечности пронеслись над ним уже совершенно явственно.

«Я ничего не понимаю, где и когда мы? Мне уже ничего нельзя хотеть!» – вспомнил он свое опрометчивое желание поиграть со временем. Надо было спешить. Это усилие помогло остановить головокружение. Все снова смазалось и пропало…

Они ехали по лесу в сопровождении горланящих от скуки и выпитого гвардейцев и смотрели с Мэей друг на друга с таким видом, как будто спрашивали: ты ничего такого не чувствуешь?..

– Подъезжаем, ваше сиятельство, – сообщил командир отряда, лейтенант Штурм, истолковав их взгляды по-своему.

И вскоре горизонт заколосился острыми башнями Иеломойского замка…

– Не хочу, как у них, – вдруг сказала Мэя, продолжая разговор, оборванный и затерянный где-то в пазухах времени. – Я боюсь, граф, что вы исчезнете из моей жизни, как…

Она не нашла сравнения. Или не захотела. Замок графа появлялся и пропадал, отвечая перспективе виляющей между холмами и деревьями дороги (собачий хвост!).

Некоторые вещи надо делать, а некоторые происходят сами собой. Так же и люди: кто-то разбивает голову о наковальню своего счастья, а кто-то и пальцем не ударит для этого.

Фома склонял свою буйную голову, перед теми, кто шел первым путем, но сам предпочитал второй вариант развития событий. Еще вчера он узнал, что его владение в Иеломойе, за время его отсутствия, приведено в порядок и готово принять нового хозяина. Король сам распорядился об этом, как сказал Меркин, но видимо без советника не обошлось. Сэр Торобел делал все возможное, чтобы задержать графа в Кароссе. Награды, милости, шумные банкеты и мелкие услуги, помимо обустройства замка, сыпались на Фому все то недолгое время, что он провел в Белом городе.

Самого короля он больше не видел, тот чувствовал себя все хуже и хуже (и теперь уже полностью доверился Фарону), все устраивал Меркин, объясняя и объявляя это желанием короля, монаршей волей. Возможно, так оно и было, но и самого советника было не узнать. Он был необыкновенно деятелен и радушен по отношению к Фоме. И помолодел.

Злые языки говорили, что потому он и вьется вокруг нового графа, что бесплатно получает курс лечения, и все его усилия окупаются сторицей – здоровьем и благополучием. Так это или не так неизвестно, но лучше быть здоровым и богатым, успокаивал граф Меркина, и раскрывал антитезу: чем бедным и больным.

– Циничная у вас поговорка, – хмыкал тайный советник, впрочем, довольный.

– Значит, права! – улыбался в свою очередь граф.

Через Меркина Фома узнал, что Иезибальд хочет представить его своему сыну, который должен вот-вот вернуться с места военных действий. И вообще было бы неплохо, витала невысказанная мысль в воздухе, если бы граф сделал с Салатеном что-то вроде того, что сделал с Гимайей. Передавал все это госсоветник со значительным видом, показывая насколько важен шаг короля.

Значило ли это, что король совсем плох и отходит от дел, граф не стал выяснять у старой лисы. Сказал только, что будет рад, но…

– Вы, все-таки, нас покидаете?.. – Меркин с трудом скрыл разочарование: он так хлопотал!

– Ненадолго, – успокоил его Фома. – Хрупп жив и система на пределе.

– Вас представили к ордену, – уныло канючил советник, думая, наверное, таким способом повлиять на ситуацию.

– Не до ордена, была родина, господин советник, с ежедневными Бородино!

Меркин кивал головой, не совсем улавливая суть, но соглашаясь, Фоме казалось, что советник до сих пор понимает происходящее только в самых общих чертах. Несколько раз он повторил, что за Мэю граф может не беспокоится, лучшее подразделение Блейка, во главе со Штурмом, будет охранять его замок. Фома понимал, что Мэя сейчас не представляет никакой ценности для Хруппа, но все равно поблагодарил советника. Его больше беспокоила Гея.

– Ее не выпустят из замка, – заверил Меркин.

– Если бы это помогло, – с сомнением покачал головой Фома. – Думаю, что такие крайние меры не нужны. Лучше не спускайте с нее глаз, но не стоит ее ограничивать в перемещениях, возможно, у нее не лучшие дни…

– Да, да, я понимаю, – снова кивал Меркин. – Возможно, так действительно будет лучше.

Он, естественно, знал все сплетни двора о великом каросском треугольнике: граф, княжна и маркиз, – но Фома имел в виду не это. Должен был подъехать Доктор со всеми бумагами и архивами монастыря и королю, да и всему двору предстояло узнать, кто скрывался за высоким чином магистра Ордена Розовых кругов, его наследство и духовную. А так же проект Декларации между двумя орденами – правовую основу сохранения равновесия. Он же подготовит Мэю к этому сам, попробует…

Перед самым замком кавалькаду графа встречал необъятный Ольгерд с домочадцы.

– О нет! – воскликнул Фома, увидев его с огромным караваем в руках. – Если ты до сих пор не веришь, что я граф Иеломойский, то и черт с тобой! Больше я с тобой соревноваться не буду!

– Я тоже, ваше сиятельство! – засмеялся управляющий.

Ни тени смущения не мелькнуло на его богатырском челе. Молодец, подивился Фома.

– До сих пор не пойму, как вам удалось еще и перепить нас всех?

– Потому что я боролся за справедливость, – усмехнулся Фома ему и главному борцу за справедливость – Мэе. – Но почему перепил? Когда я уходил, ты еще крепко сидел за столом.

– У меня не было сил даже упасть! – снова рассмеялся Ольгерд.

Пари, по русскому обычаю, закончилось грандиозным возлиянием, в конце которого Фома начал смутно догадываться, что русский обычай: «пропадай моя деревня, наливай еще стакан!» – лежит в основе всех установлений вселенной, всякой её цивилизации, в самом принципе обустройства звездного окоема, ну, если не обустройства, так разрушения – точно!

– О чем это вы?..

Мэя, вся светясь от подробностей, выслушала рассказ управляющего о раблезианских подвигах в трактире Томаса. Она не верила ни одному слову толстяка, а когда дело дошло до описания «взвешивания» графа и управляющего, она просто расхохоталась: рядом с Ольгердом граф смотрелся молодой березкой у подножья горы. О решающем споре Ольгерд благоразумно умолчал, справедливо полагая, что с этой-то стороны графиня прекрасно знает своего мужа.

Фома по-новому увидел своего мажордома, это был совсем не тот чванливый бугай, четырех центнеров отроду, каким казался при первой встрече. Вот что, значит, выпить с человеком, ни одно единоборство не примиряет побежденного с победителем так быстро, как это, опять же по вселенскому русскому обычаю. Хвала вину, хвала Дионисию!

– Тут не обошлось без какого-нибудь фокуса, – заметила Мэя. – Граф любит пошутить.

– Я тоже так считаю, ваша светлость, – расплылся в улыбке управляющий. – Потому что сие невозможно, посмотрите на меня и на графа. Ну?.. Да еще Томас выставил мне такой счет, что я до сих пор у него в долгу. Граф всех нас провел, но впереди обед!..

Замок, благодаря возвышенному положению на местности, казался неприступным. Впрочем, это было особенностью всех замков, которые Фома встречал здесь, главным условием их существования. Все, что не выделялось так грозно и неколебимо над окружающим ландшафтом, было уже давно сметено бурным настоящим и прошлым Кароссы. Уцелели только неприступные крепости, как островки былого величия и надежный оплот настоящего. Только в таких крепостях можно было чувствовать себя в безопасности в море бед и разрухи, кои застали странствующие рыцари по прибытии сюда.

Со стены замка открывался великолепный вид, который со сказочной готовностью разворачивался то горбатой, словно нарисованной Ван Гогом, пашней, то светящимся на закате холмом рощи с рекой, то бескрайними синими лесами, тянущимися до отрогов голубых, от дальности, гор. У подножья замка мирно и заспанно лепилось несколько деревень.

Мэя зачарованно глядела на закат.

– Мне здесь нравится, – сказала она, после долгого молчания, потом взглянула на Фому. – Если вы будете со мной.

– Я всегда буду с тобой, – сказал Фома, невольно вспоминая проклятия на аллее лорда.

Во всяком случае, возвращаться, подумал он, чтобы хоть для себя не выглядеть полным циником.

Они осматривали замок и Фома остался доволен тем, как все приготовлено к их приезду. Он поймал себя на мысли, что все здесь ему знакомо, по крайней мере не настораживает и не вызывает тревоги, как королевский замок, например. Ему казалось, что все это он уже видел, во сне ли, наяву… когда-то. Поэтому беспокоился он только об одном, как бы его снова не начало швырять по временам и реальностям в полном беспамятстве, когда он, по словам Доктора, каждый раз начинал жить сначала.

Слава Говорящему, хоть Мэю он сюда доставил и теперь она молча бродила по замку, рассматривая коллекции гобеленов и серебра, приходила в восторг от обеденного сервиза – подарка короля, умилялась маленькой часовенке с молельной и забавным оберегом на воротцах.

Граф же расхаживал хозяином и проверял прочность и неприступность стен, наличие воды, на случай осады, указывал на необходимость ремонта камина и лестниц, ведущих на самый верх, к дозорной колоколенке; неожиданно приятным оказалось это чувство домовитости и домостроительности, проснувшееся в нем. Ольгерд собиравшийся было знакомить графа с устройством и фортификацией замка, вместо этого сам послушно ходил за ним и выслушивал замечания и советы, как и что еще нужно обустроить, чтобы графиня не чувствовала себя неуютно и вчуже, а замок, в то же время, был для нее надежной защитой.

– Такое впечатление, – сказал Фома, наконец, – что он не стоял годами заброшенный.

– А он и не стоял, – пыхтя подтвердил управляющий, следуя за ним. – Его величество раньше довольно часто наезжали сюда, не говоря уже об их сановниках, которые любили здесь останавливаться по пути в Гимайю и обратно. Так что месяца не проходило…

Их ждал роскошный ужин. Огромный овальный стол мог вместить чуть ли не половину королевского двора, показывая насколько высоко стояли сюзерены Иеломойи в табели о рангах Кароссы.

– Ужин на закате, чего еще желать, Мэя?.. Ну, Ольги, знаешь, как угодить!

– Я знаю, чем угодить себе, ваше сиятельство, – смеясь, ответил управляющий. – Люби себя, остальные последуют твоему примеру, вот мой принцип!

– Очень жизненная позиция, а принцип просто религиозный! – согласился Фома. – Мэя, перед тобой самый человечный человек, учись, пока он не сбежал от меня!

– Кроме того, я подумал, что коль скоро вы смогли меня перевесить и перепить, – добавил Ольгерд, – то захотите и переесть… – И он хлопнул в ладони.

В зал внесли тушу говяды на вертеле.

– Ой, мама! – испугалась Мэя. – Нет, это безумие! Граф, поберегите себя! Только не при мне!

– Это провокация! – обрадовался Фома, принимая игру и тон управляющего, былинный, гомеровский. – Спасибо, Ольги! Мы славно потрудимся, чтобы ночь не казалась короткой, а пробуждение легким. Я думаю, не пригласить ли нам гвардейцев во главе со Штурмом, ягненок мне кажется упитанным.

Ему все нравилось, даже дурацкая стилизация их речей под рыцарские романы, хотелось отдыхать, не думая, и говорить благолепные глупости и пышные фразы. И Мэя, и Ольгерд, и даже телеповатая прислуга – все включились в эту игру так же легко и естественно.

– Ужин на десять человек? – Ольгерд выглядел разочарованным. – Ваше сиятельство, вы хотите лечь спать голодным?..

Он снова хлопнул в ладони. Внесли еще одну такую же тушу. Первой засмеялась Мэя.

– Это тебе, Ольги? – спросил Фома пораженно. – Или послать за подмогой в ближайшую деревню?.. У меня нет таких запасов глауберовой соли!

Новый Пантагрюэль только гулко хохотал:

– Какая соль, ваше сиятельство, я уже все сдобрил!

Вот когда Фома почувствовал себя настоящим сеньором – за трапезой. За ним и Мэей ухаживали, как за королевскими особами, вдобавок он узнал (Ольгерд успевал все: распоряжаться, рассказывать и есть, – не теряя при этом исполинской плавности движений и речи), сколько душ и деревень, не считая трех трактиров и винокуренного заводика, находится под его началом. Он был способен теперь выставить дружину примерно в пятьдесят человек; в каждой деревне был староста, над каждыми пятью – старшина, а над всеми ими один военачальник и бог – Ольгерд.

Внутренняя охрана замка, обслуга и сам комендант, все тот же Ольгерд, составляли ядро его вотчины, куда поступали все доходы от земель и промыслов, помимо обязательных десятин монастырям и верховному сюзерену – королю, казне. Все это позволяло существовать и содержать замок даже в нынешних условиях, и существовать, судя по Ольгерду, совсем неплохо.

– Аншанте, Ольги! – восклицал Фома по ходу рассказа.

Управляющий с гордостью повторил, несмотря на присутствие лейтенанта Штурма, что замок фактически неприступен, никто, во всяком случае, не помнил о его захвате, хотя осады и штурмы случались. Позволив себе такую двусмысленность, Ольгерд обратился к Фоме:

– Так что лейтенант… – Он кивнул на Штурма. – Если только он окажется внутри замка, может оказывать сколь угодно долгое сопротивление противнику до прихода помощи.

Лейтенант крякнул. Фома улыбнулся. Похоже, началась возня за власть, подумал он. Надо будет успокоить толстяка, никто не собирается занимать его место, но и он должен знать свое.

– Поэтому, ваше сиятельство, – продолжал управляющий, уплетая пятую или седьмую подачу мяса, – за графиню можете не беспокоиться. Даже Джофраил ничего не мог поделать со мной!

– Его хватит удар когда-нибудь! – шепнула Мэя, с ужасом взирая на гастрономического героя и его гекатомбу.

Туша исчезала на глазах. Толстяк, когда хотел какой-нибудь кусок, все с той же слоновьей грацией метал огромный охотничий нож в это место, насколько нож входил в тушу (а он всегда входил по рукоятку), столько мяса и вырезалось, а диаметр шматка определял радиус лезвия.

– Когда-нибудь это случится с каждым из нас, – согласился Фома, изображая, из последних сил, сотрапезника великана.

На десерт и сладкие закуски большинство гостей смотрели с тоской диафрагменной, и только Мэя и Ольгерд смогли оценить их по достоинству, после героической трапезы, причем, если графиня почти ни к чему не притронулась до этого, то управляющий съел, казалось, всё за всех.

Размах у мажордома был поистине раблезианский.

– Как это можно было все съесть? – поражалась Мэя, после ужина. – Быка на ужин?! И потом заесть все это сладким! Уму непостижимо!

– Он живет, как герой, – сказал Фома. – И кроме того у него очень тяжелая и нервная работа, носить четыреста килограммов в радиусе двадцати километров.

– А у вас?.. Вы почти не отставали от него!

– А моя работа просто опасная, я ваш муж и господин!

Мэя стояла возле узкого окна. Ничего, кроме нескольких звезд, из него не было видно. Ближние деревеньки давно спали без огонька и без звука, только слышно было, как перекликаются сверчки в башне. Тишина и темень.

– Я все время думаю, граф, – повернулась она к нему. – Вы здесь всего ничего, а уже… Скарт, Гимайя, Джофраил. Кто вы на самом деле?..

Она смотрела на него, чуть исподлобья, как смотрят умные дети.

– Мне иногда кажется, что вы исчезнете так же внезапно, как и появились на том балу. Вы словно призрак… карающий или милующий, не знаю. И эти ваши истории о… они говорят о каком-то совершенно другом мире, наверное, о том, в котором вы жили или живете. И там, я чувствую, нет места для меня… мне словно снятся сны о вашей жизни и… о моей.

– Ну, Мэя, какой же я призрак? Призраки столько не едят…

Она бледно улыбнулась, как луна на исходе, почти ничего не освещая.

– И потом почему бы тебе ни перейти на «ты»?

– Потому что я не знаю, кто вы! Может, вы – маг, может – демон, а может, вас несколько, как шепчутся по углам… и от этого у меня кружится голова. Я не знаю, кто из вас мой. Все?.. Ведь невозможно одному человеку сделать столько! Вы даже побывали у Волглы и собираетесь разобраться с моими теперешними снами, в которых смерть. Вы и с ней будете разбираться? Вы пойдете к ней просить за меня?

– Ну нет, к ней не пойду, рано еще, – улыбнулся Фома. – Просто…

Он с трудом подыскивал слова.

– Ты ушла слишком далеко и пришлось…

– Слишком далеко куда? По той аллее?

– Да… поэтому она тебе и снится. Но это скоро пройдет, обязательно пройдет. Ведь когда ты со мной она тебе не снится? Нет?.. Ну вот… А скоро и без меня…

Он осторожно провел рукой по ее щеке. Она, вздохнув, покачала головой. Он, как всегда, ничего не отвечал на вопросы, кто он и откуда, и она не настаивала, как всегда.

– Почему здесь две спальни? – вдруг спросила она.

– Твоя и моя. Ноблес оближ… граф может вернуться из победоносного похода ночью и чтобы не беспокоить свою дражайшую половину…

– И ты будешь спать в своей? – безмерно удивилась она, сразу потеряв «вы».

– Я еще не такой маг, Мэя, чтобы спать без тебя.

– А я без тебя… Не хочешь говорить, кто ты, не надо, но спать ты будешь только в моей спальне! Сейчас и… когда вернешься… пусть даже и не из победоносного похода, – добавила она после паузы.

“Что же мы стоим? Эта ночь не обещает быть длинной.”

Мэя все больше становилась женщиной и осторожно пылала в каждом его прикосновении, словно не давая себе вспыхнуть, словно сдерживаясь и, одновременно, обещая это, этот взрыв, пожар, в будущем. Это было совсем не так, как с Геей, в жуткой лаве которой он корчился, сжигаемый. А как, он не мог бы сказать. По-другому.

Они попрощались этой ночью. Она знала, что он не вернется. Он не знал этого наверное. Он ничего не знал. Как придется. Вот-вот на него объявят гон и сюда придут в первую очередь. Да уже!.. Хрупп и его команда тоже сделают все возможное, чтобы разменять его на любой вид свободной энергии – энергии пыли, огня, энергии ничто. А дыры?..

В голове сразу предупреждающе кольнуло. Сколько дыр его ждет, догоняет и в каждой из них есть шанс остаться навсегда. И почти в каждой из них решается судьба и его, и Ассоциации – lepetitmort& grandfunkrailroad…* Смешно. Разве можно сравнивать?.. Ассоциация и маленькая девочка. Судьбы миров и немая просьба вернуться, в её глазах. Ну, как тут не чувствовать себя подлецом при любом ответе: я вернусь… я не вернусь… я не знаю?..

А она знала, что он не вернется, и не позволила себе ни слезинки, словно молилась.

– Ты ни о чем, пожалуйста, не думай, я все равно буду ждать тебя.

Это наивное «пожалуйста», что с ним делать, как после него жить? Горячие сухие руки, полоска света на плече от свечи в поставце за ширмой. Он, наверное, слишком ворочался и она его успокаивала. Она – его!.. «Господи Говорящий, вернусь ли я сюда?..»

Великий Немой молчал. Тоже не знал или не хотел мучить?

– Я вернусь, Мэя, я обязательно вернусь!

Она совсем не спала. Глаза – большие.

– Если ты не сможешь, я пойму… там, наверное, тоже будет нелегко.

Две звезды с дурной символичностью смотрели в окно и он видел, как повинуясь неумолимому движению сфер (гораздо больших, чем эта, на которой они находились!) два далекие огонька растаскивает в разные стороны. Огромные силы и не подозревали какую беду пророчат, несут в себе, полны ею, а маленькие звезды, возможно, даже не догадывались о существовании друг друга.

Наутро Фома получил сигнал от Доктора и выехал из замка. Как он ни старался, Мэя проснулась и сразу все поняла. Вот для чего отдельные спальни! Чтобы сбегать, как трус от этих глаз и возвращаться, как предатель!

– Все? – спросила она, и, не получив ответа, не выдержала:

– Это надолго?

– Думаю, что дня на три.

– Значит, может быть и дольше, – проговорила она, словно самой себе.

– Может, – пробормотал он, хотя странный вывод её ни на чем не основывался, кроме обычного предчувствия.

А что он мог сказать?.. Это же наказание смотреть в ее глаза и самому не знать правды! В одном случае (в каком, Фома? Не ври!) это действительно займет день, два, три. В другом, он может вообще никогда не вернуться, просто забыть, что такое Каросса – Орфей, поборовший свою судьбу. В третьем, может не стать самой Кароссы и это был самый острый нож. Фома трезво оценивал ситуацию (спасибо Доку, всем спасибо!) и знал, это не исключено. А есть еще просто смерть, всегда приветливая к живым.

Наверное, Мэя прочла это в его глазах.

– Только не надо очень долго, – попросила она.

– Я постараюсь.

– Ты постарайся, но я тебя все равно буду ждать, если… – Голос ее сорвался, выдав:

– Если ты вернешься…

Фома понял, о чем это девочка: захочет ли он вернуться…

– Я вернусь, – сказал он. – Я вернусь, как только смогу, потому что хочу…

Мэя сняла с себя свой амулет с двойным кругом, расцепила хитрый замочек и один круг, с крестом и розовым камнем на тоненькой и витой, словно канитель, серебряной цепочке, отдала Фоме.

– Тогда это поможет тебе…

Слезы беззвучно лились из ее глаз, когда она надевала амулет сначала на него, потом на себя. Фома уже тысячу раз пожалел, что не ушел к Доктору по струне. Теперь стой пнем, изнемогай, бормочи что-то невразумительное и слушай, как рвется твое сердце оттого, что рвется ее – маленькое; потому что нельзя сказать: «Мэя, я, может быть, совсем не вернусь, никогда!.. Но если не сдохну, вернусь обязательно!» – это убьет девочку. Ничего говорить нельзя, ничего!!! Но и молчать невозможно…

Даже сейчас, скача во весь опор, он не мог отделаться от чувства, что обманул её. Неужели Доктор прав? Не надо следов, не надо чувств, все лишнее. И если и есть любовь, то это струна!..

– Но ты все равно береги себя, – прошептала она, прижимаясь к нему. – Потому что я-то подожду.

– Мэя, не надо, – попросил он.

– Я хочу с тобой… попрощаться, – прижалась она еще сильнее, она впервые заговорила об этом сама. – Это важно…

Мэя расценила его замешательство, как нежелание ее расстраивать.

– Это для меня. Ты не можешь… не должен так уйти, без меня. Я должна тебя запомнить… всего… всею…

(Вчера вечером он познакомил ее с хозяином места, забавным гением. Они с Мэей сразу стали друзьями. «Это Лари, – представил он маленького старичка с пушистыми баками и невероятно курносого. – Он тебе всегда поможет. Правда, Лари?» «Более того!» – неопределенно, но совершенно оптимистично пообещал Лари. Мэю это умилило и конечно, расстроило, как любое упоминание об отъезде. Почему он это вспомнил?)…

– Прости меня, – прошептал Фома.

Она медленно остывала, наливаясь будущим ожиданием, которое неминуемо прорвется слезами.

– И ты меня…

Со времени изобретения поцелуев известно пять наиболее страстных и один иудин. «Я оставил их все далеко позади, особенно последний», думал Фома, проносясь во весь опор мимо ворот своего замка. Своего?..