Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 44 страниц)

13. Первый крик дракона, последний аргумент Геи

Мэя открыла глаза.

– Это вы, граф?.. – Она недоверчиво смотрела на него. – Откуда?.. И почему я на… здесь? Где Мерил?

– Ну-ну-ну! – улыбнулся Фома. – Может быть, все-таки сначала обрадуешься мне?

Он склонился над ней. Мэя, быстро оглянувшись, протянула руки и обняла его за шею.

– Я так соскучилась по вам! – прошептала она, чуть розовея. – Как хорошо, что вы пришли!

– Зачем ты убежала от меня, несносная девчонка?

– От вас? Но это же вы сказали! – нахмурилась она. – Гея… нет, пришел Мерил и он сказал, что это по вашему приказанию. Я плохо помню дальше. Мы долго шли, кажется, к монастырю, потом… потом я больше ничего не помню. Где мы?

– В безопасном месте, во всяком случае, для маленьких спящих красавиц.

– Ну вот, опять. Я не маленькая!.. А между прочим… – Мэя прикусила губу. – Мне снились все ваши красавицы.

– Ну-у! – протянул Фома, с облегчением отмечая, что она ничего не помнит. – Присниться может все, даже смерть.

– Да, и смерть! – вспомнила Мэя, снова бледнея, но не оттого, что видела, а от слабости.

– Ну вот, видишь, – хмыкнул он. – Значит, жить будешь долго… Встать можешь?

– Могу… – Но сразу же упала в подставленные руки.

Мерил украдкой отчитывал Мэю. Фома видел, как он доставал нательный круг на цепи розового золота, с восьмиконечником внутри, и прикладывал к ее губам, как описывал круги, вместе со своими монахами, как они пели гимны и разводили густопахнущие костры. Сам он лежал под единственным уцелевшим от пожара деревом у ворот бывшего монастыря. Только сейчас он почувствовал, сколько сил ушло на возвращение Мэи. Все. Он не ощущал в себе ничего, кроме пустоты.

Доктор, когда подошел к нему с очередной припаркой, первым делом выразительно постучал по лбу.

– Только таким безумцам и удается это!

– Там тоже так сказали. У вас со смертью удивительно схожая терминология, Док. Вы не братья?

– Видел бы ты себя, – хмыкал Доктор. – На сей раз у тебя явный перебор.

– Нет, Док, на этот раз – каре на валетах.

– Вы что там, в карты с ней играли?

– Ага, в покерок, только не с ней, а на нее. Она не помнит и ты не говори ничего, хорошо? – попросил Фома. – Не говорил еще? А Мерил? Вот и славненько! А теперь дай что-нибудь, у меня, кажется…

Его вдруг сильно вырвало.

– Каре! – пробормотал Доктор, протягивая флягу. – Самый настоящий перебор!

И начался отходняк. Фому скручивало, как ветошь, с одним вопросом: куда залез?.. Чего только он ни увидел, чего только ни вспомнил, когда его сгибало и разгибало!.. Копи Соломона и орды Ориона, цветок погибели из реальности Сю и «нескромныя» ложбины Лилгвы, нож Авессалома и разодранные одежды Давида, печать Кун-цзы и чашу дао, ослов Баларамы и рот-вселенную Кришны, жезл Милорда и башни Ундзора…

Наплывал огромным утесом Доктор и слова его звучали, как колокол в воде, гулко и тревожно: “Смерть коснулась его, кажется.” Кому это он?.. А, Мерилу… “Как, он же не выходил из хранилища?”

– У меня проездной, – бормотал Фома, стараясь не захлебнуться в новом приступе.

Его вырвало и вывернуло наизнанку сначала бурым, потом зеленым, потом черным и он уснул. Ледяная вода озера, наверное, его туда опускали, он ее тоже помнил, как что-то хорошо знакомое – холодное, глубокое, как что-то главное. Потом снова спал.

Когда проснулся, Доктор дал ему пузырек с бесцветной жидкостью.

– Не дай себе засохнуть… – Его снова скрутило.

Монахи, подойдя, упали, как подкошенные и истово завертели руками в кругах.

– Они считают, что вы совершили чудо, – объяснил Мерил. – Если…

– Это была работа, Мерил, – оборвал его Фома. – Грязная работа.

– Да, да, – поспешно согласился старик, но было понятно, что он хотел сказать этим “если”.

«Вы совершили чудо, если не грех!..» Если сам Фома не сын преисподней. Для Мерила буквальный смысл определения работы Фомой, как «грязной», не казался иносказательным или преувеличенным, он был точным, по его мнению. И хотя монах не верил до конца, что Фома был там, откуда обычные смертные не возвращаются (не укладывалось в голове, что этот тип на такое способен), но не мог и не признать, что Мэю странный граф все-таки вытащил из лап смерти, чего не сделали ни молитвы, ни препараты.

«А что, если он действительно оттуда?.. Вон какой рыжий! – мелькало в его глазах. – Черт?»

Никакого чуда не было, надеялся Фома. Смерть не любит чудес. Потому что чудеса всегда направлены против нее. Ведь никогда не говорят «и, о чудо! он утонул!» или «слава Богу, сына убили, а перед этим долго пытали!»

Чудо для людей это, прежде всего, избавление от несчастья. А что такое смерть, как не самое большое несчастье для большинства живущих?

– Скажите, Мерил, а почему именно Мэя была выбрана для жертвы, когда хранилище было найдено?.. Потому что о бедной девочке никто не заплакал бы, да? И не узнал? Сирота?.. Почему вы не выбрали какого-нибудь мужчину, вас, например, или их?..

Фома кивнул на поющих сложный и угрюмый пеан монахов, они все еще стояли перед ним на коленях, как он их не отгонял.

– Вам не кажется несколько странным этот выбор?

Мерил понимающе кивнул. Я вам сейчас объясню всю необоснованность вашего вопроса, говорил этот кивок. Да, усмехнулся Фома, а зачем же еще мозги, как не оправдывать любые наши поступки?

– Это не избавление и не жертва! – вступил в объяснение Мерил. – Мэя – ключ, а это особое доверие и его удостаиваются немногие. В той обстановке, когда происходила передача ключа, кодировка Мэи, иначе было нельзя, любого мужчину, принадлежащего ордену, убивали… да и женщину тоже. Четырнадцатилетняя девочка не вызывала подозрений – найденыш, сирота. Тут наш магистр рассчитал все правильно, впрочем, как все…

Человеческие расчеты. Фома закрыл глаза. Как пусты и далеки они оттого, что происходит на самом деле. Мерил обстоятельно и нудно доказывал, что они, монахи, ни в чем не виноваты.

– Мы бы не стали этого делать, если бы знали, что она замужем.

– Бросьте, Мерил, – пробормотал Фома, продолжая думать о своем. – Меня женили, также как и закапывали, раза три-четыре, неужели не слышали?

– Клянусь вам, нет! Мы не знали об этом кощунстве! Разве можно выдавать девочку замуж за покойника?.. О, простите, я совсем не хотел!.. Это все происки голубых, я знаю! Только у них могут быть такие богомерзкие ритуалы, а с приходом Хруппа…

– Разве Гея вам не сказала?

– Нет.

– А Мэя?

– Мы её сразу ввели в транс, чтобы подготовить к открытию хранилища. Она отвечала только на наши вопросы. Нам и в голову не пришло…

– Ну хорошо, а о поединке вы слышали? – спросил Фома.

Теперь он понял, почему Мэя все время говорила о грехе. Она тоже не считала законным сочетание со странствующим рыцарем, представителем другой веры да еще и мертвым, но не решалась ему сказать, чтобы не обидеть. Бедная девочка, ей казалось, что она живет во грехе, с призраком, а он, не понимая, насмехался.

– О поединке? Конечно, слышали!..

Слухи о поединке, по словам Мерила, только напугали монахов, они поняли, что граф теперь будет искать хранилище и для этого использует Мэю. Бен Молот рассказал, какие всемогущие воины эти странные рыцари, и то, что они появились, непонятно откуда, напугало монахов больше всего. Приспешники Хруппа! Те, как и он, тоже появлялись ниоткуда. Монахи решили действовать немедленно.

– Но даже и тогда мы не стали бы ее… если бы она согласилась остаться с нами. Но когда, перед самым ритуалом открытия хранилища, мы спросили её об этом, она сказала, что вернется к вам. А так как она находилась в трансе, то говорила правду, и… нам ничего не оставалось делать, поверьте…

Мерил умоляюще сложил руки.

– Мы не изуверы, мы просто боялись за хранилище, что вы… Мастер Тэн одобрил бы нас, я уверен, он поступил бы так же!

– Она сказала, что ничего не помнит. Это так?

– После этого снадобья…

– А вы после какого снадобья были, Мерил? Конечно, вы не изуверы, вы – фанатики, вместе с вашим мастером! Маленькая девочка! В конце концов, вы могли держать её при себе, но живой!

Мерил опустил голову. На противоположном краю поляны, на котором они расположились лагерем, горел костер. Возле него, на повозке, лежала Мэя. Получалось так, что все несчастья здесь происходят только из-за него, Фомы. Хорошая картина!..

Мерил продолжал в чем-то убеждать его, но он едва слушал.

– …это была главная причина, почему он сделал ее ключом. Это был его выбор. Что ни говорите, а кровь… вы могли сами убедиться в ее благородстве.

Фома выплыл из полудремы. Монах говорил невероятные вещи. Магистр Ордена Розовых кругов, погибший мастер Тэн, был отцом Мэи и уж совсем фантастически прозвучала новость, что верховный жрец был никем иным, как князем Малокаросским!.. Гея!.. Только у них разные матери.

– Мэя об этом знает?

– Этого никто не знает, в интересах ее же безопасности. Хрупп тогда непременно бы начал с неё… и с Геи. Все считали, что князь Малокаросский погиб…

– В замок вас провела Гея? Значит, это она организовала похищение?

– Нет, нет! – запротестовал Мерил. – Она тоже ничего не знает, только помогала.

Да что же это такое! Фома хлестанул себя по ноге коротким кнутом. Монах не ведает, что творит! Ведь они же сестры! Мерил уверял, что Гея ничего не знала и делала это абсолютно добровольно, думая, что помогает…

– Не сомневаюсь! – сказал Фома; его озадачил такой поворот событий, многое менялось в этом свете. – Ведь они же обе наследницы, по вашим законам… Как вы думаете развязывать эту ситуацию, Мерил?.. Мэя ведь должна знать, кто ее отец?

– Да, конечно, – покорно согласился Мерил.

– Мэя знает, что Гея помогала?

– Нет, но мы собирались… все равно бы это всплыло каким-нибудь образом.

– Интересно каким? – удивился Фома. – Вы же ее собирались убить!

Мерил удрученно замолчал. Почему же Гея не сказала, что Мэя замужем, ломал он голову. Впрочем, она могла и не знать изуверских законов погибающего братства, да и Мерила это не остановило бы. Всё списали бы на происки голубых монахов, да и не имеет это теперь значения. Гея… её странность, на фоне всего этого, становится зловещей. Что за игру она ведет? Или не только она?

Князь Тувор не погиб, как думали, от лавины, которая обрушилась в горах на передовой отряд и смела его вместе со всем авангардом с горной тропы. Причудливый случай, гарант судьбы, распорядился так, что сорвавшись в пропасть, он пролетел несколько десятков метров и застрял в корнях деревьев, в расселине. Плотный, слежавшийся снег, оказавшийся под ним, самортизировал удар и это спасло ему жизнь, сверху же засыпало снегом и поисковые отряды не смогли его найти. Замерзшего, полуживого и изуродованного князя обнаружили монахи Ордена Розовых кругов, собирающие окрест хворост на растопку, они и принесли его в монастырь и отходили во славу собственных богов.

Собственно, непосредственным выхаживанием занималась тихая монашка, которая так же тихо, как и непреднамеренно, стала утешительницей Тувора и матерью Мэи. Первая жена князя Тувора умерла еще при родах, оставив после себя маленькую Гею. К тому времени (к моменту рождения Мэи и выздоровления князя) Гея была накануне каросского совершеннолетия – четырнадцати лет, и обнаруживала характер недюжинный. Она сама управлялась с огромными поместьями отца, который будучи занят государственной и военной службой не мог уделять этому должного внимания. Гея всегда поражала князя самостоятельностью и недетской расчетливостью. В тринадцать лет она потушила пожар их родового замка, взяв на себя управление растерянной челядью и паникующими родственниками…

Когда последствия связи Тувора могли быть обнаружены, монашка, никому ничего не сказав, тихо ушла из монастыря, а ничего не подозревающий князь, приняв новое имя и отрешившись от прежней жизни, чему он дал обет, находясь между жизнью и смертью, вступил в братство Ордена. Это было нетрудно, он покровительствовал Ордену Розовых кругов будучи еще великим князем и вельможей и тогдашний настоятель монастыря поручился за него.

Только через несколько лет Тувор узнал о том, что у него есть еще одна дочь. Случайно проболтался кто-то из монахов, из тех, кто бродили по окрестностям монастыря, промышляя. Но к тому времени Тувор уже успешно продвигался по служебно-иерархической лестнице могущественного ордена и предстоятели братства, зная о его несметных богатствах, усердно поощряли его в этом. Его убедили, что скрыть этот тайный союз и рождение внебрачной дочери будет лучше для всех, в том числе и для девочки с матерью. Причин приводили много, его честолюбие было еще не удовлетворено, несмотря на преклонный возраст, и бывший князь решил проблему, ко всеобщему облегчению.

Через несколько лет тихая монашка все так же тихо, не причиняя никому беспокойства и словно стесняясь самой себя, умерла. Девочку взяли в монастырь, но к тому времени уже никто не помнил, кто она на самом деле, а сам князь Тувор, под именем мастера Тэна, был почти на самом верху иерархии Ордена Розовых кругов.

Став магистром, он приблизил ее к себе, много с ней занимался и, в конце концов, сделал ее чем-то вроде приемной дочери Ордена при себе; к тому времени он был уже почтенным старцем, но, несмотря на это, был полон замыслов и сил. Он много работал, особенно последние годы, пытаясь решить проблему розовых и голубых кругов и пришел к парадоксальному для тогдашней клерикальной мысли выводу, что противостояние между орденами приносит вред не только им самим, но и всей стране. Он понял, что розовые и голубые круги – фактор экологический, даже хтонический, угадав чутьем мистика и мыслителя наличие некой системы равновесия.

Последним его проектом было разделение влияний орденов на абсолютно паритетных началах, с общим церковным советом для координации и совместного управления страной. За этой работой его и застал Хрупп. Опасность идей князя для его целей была очевидна и между ними разгорелась жестокая борьба, результатами которой стали разгром Ордена Розовых, войны и повальный мор. Король был тоже на стороне Хруппа, поскольку идея совместного управления страной с двумя орденами, показалась ему не только крамольной, но и опасной.

В общем, история была довольно обычная, несмотря на то, что Мерил рассказывал ее многозначительно и торжественно. Все было, и это пройдет, вздыхал когда-то Соломон, поглаживая кольцо вечности. В хранилище же, кроме кругов, были обнаружены бумаги князя-магистра, его архив и завещание, в котором обе его дочери объявлялись наследницами в равных правах.

“Гея будет очень рада появлению сестрички! Как бы не задушила в объятьях,” – подумал Фома, вспоминая эти объятия. Кроме того, из бумаг, было не совсем ясно, существует ли еще один экземпляр завещания и если да, то где.

Утро вставало над Вечным Городом Ундзором.

– Сам? Его не занесло?

– Занесло? Хотя да, с ним возможно и такое. Нет, дорогой Сати, сам, по своей милости. А ты говоришь, Милорд, да пока он до него доберется, от него самого мало что останется! Если он вообще думает туда попасть.

– Да он не думает!

– Тем более!.. – Светлейший встал, подошел к прозрачной панели, за которой начинался восход. – Спрашивается, откуда такая уверенность, что он туда пойдет?..

– Ну, хорошо, – остановил он Сати, – пойдет. Но доживем ли мы сами до этого светлого часа?

– Это имеет какое-то значение? – удивился Сати.

– Сати, на мне еще немножко вся Ассоциация, ты не забыл? Я еще не могу позволить себе роскошь роли свободного художника, какую примериваешь ты. Впрочем, мы опять затеваем этот разговор. Да, я прекрасно понимаю, что должно, то должно, но законы организации, если она хочет существовать и быть жизнеспособной, тоже требуют уважения, более того, неукоснительного соблюдения! Потому что жизнь организации это её законы, она жива, пока живы они!

Светлейший сел напротив панели и развернулся в кресле к Сати.

– Его можно было бы направлять. Найти и направлять. А твой “свободный выпас” может привести, черт знает куда! Вон уже претензии лорда!.. Куда дальше? Когда это было? У нас вечный нейтралитет, мы уважаем законы своих организаций и не вмешиваемся в законы других.

– Бедный лорд испугался за девственность смерти? Какой нейтралитет, Коро? У меня есть сведения, что он имеет сношения с Томбром. У Кальвина этих сведений, наверняка, еще больше.

– Это еще надо проверить. А сейчас он взбешен. И его можно понять. Такой удар. Уже воют на всех перекрестках! «Со времен оных не было такого! Нарушил все договоры! Это же пример!» Прислали рекламацию.

– Боюсь, что его рекламации уже не действительны, – возразил Сати. – Ведомство Кальвина сообщает, что Плутон, кажется, просыпается от спячки и скорее всего поставит лорда на место – убивать, но не решать судьбу. Танатосом там многие недовольны. Так что это разговор отдельный. А вот как он это сделал, я имею в виду Томаса?

– Как ни странно, он все сделал правильно, как будто научили. Поэтому у лорда и претензии: мол, обучаете своих сайтеров! Готовитесь к вторжению?.. Листру пришлось извиняться, сказать, что сами ищем этого хулигана. Он настаивал на статусе преступника. Ты понимаешь? Это неспроста, что он везде преступник, твой любимчик. Синклит, я уверен, своих обвинений ни за что не снимет, даже если он оторвет Милорду голову и превратит Дно в Елисейские Поля. Они только дождутся, когда он даст промах и подведут под суд – объявят “импичмент” спасителю отечества. И будут по-своему правы! Он же сам создал эту ситуацию!

– Ну, хорошо, виноват! Отдай под суд прямо сейчас, и что? Ситуация-то не изменится! А на свободе он кое-что может, чего, кстати, не может никто. И ситуация с преисподней прекрасно это доказала! Понимаешь, помимо высочайшего профессионализма, ему еще и везет, везет так, словно он обречен на это везение. Какой-то пленник удачи, сам себе джокер!.. Правда, чего это ему стоит?..

Сати на секунду замолчал, словно действительно прикидывая себестоимость всех трюков Томаса, потом продолжал:

– Это меня настраивает на оптимистический лад в нашем деле с Милордом. У него все получается, Коро! Но получается потому, что он не боится использовать свою удачу и все то, чему его научили. Он использует себя на полную катушку. Многие ли бы рискнули, подобно ему? Что-то я не помню, чтобы кто-нибудь пробовал выйти из замка, используя его инерцию, а ведь это прямое развитие импульсной теории поля, которую проходят в академии. Вот это-то и бесит старых пеньков, которые боятся за свои кресла и статус жителя Вечного Города, вдруг окажется, что они совсем не так нужны, как надуваются!..

Сати остановился прямо перед сидящим в кресле Светлейшим, потом подошел к оконной панораме и спрятав руки в глубоких складках одежды, стал смотреть, как начинается день. Благодаря купольной системе восьми башен, рассвет над городом вставал одновременно со всех сторон, словно огонь, обнимающий священный сосуд государственности вселенной. Сам Дворец Синклита был еще в тени, а башни уже розовели и мягко бликовали, когда лучи попадали на серебро граней куполов.

– Забыл тебе сказать, – повернулся он к Светлейшему, – Ави кажется, сумел алгоритмизировать его выходы за Последнюю Черту. Я только что от него. Еще чуть-чуть и возможно нам удастся действительно направлять его, помогать ему. Ну не может же он быть все время один?

Коро успокаивающе поднял руки.

– Это очень хорошо, но и я забыл тебе сказать, что если мы не утвердим указ о его статусе, импичмент будет объявлен всему Совету Координации и мне!

– Вот интересно! А разве такое возможно?

– А вот – попробуют!

– Черте что – дети! – хмыкнул Сати. – И что инкриминируют?

– То, что мы его сразу не посадил на трон Пифии.

– Ну, а посадили бы, обвинили в издевательствах, им же надо изображать деятельность! Дума!..

Сати пожал плечами.

– На границу бы их всех, поближе к горящему мясу!..

Оба невесело рассмеялись.

– Знаешь, – сказал Коро, – я тут копался в архивах Ави и нашел интересную информацию, такую древнюю, что чуть ли не от Манна, вторая или третья эпоха. Систему тогда еще только обкатывали и вели одного индивида, тоже со Спирали – почему я и вспомнил. Великолепный экземпляр, судя по остаткам голограмм! И вот его прозевали. То ли Систему переоценили, то ли его недооценили…

– Так вот, – продолжал Коро, приглашая Сати присесть рядом с ним, – отчет “ведущего” Системы очень похож на твой отзыв о Томасе, прямо трактат! Он клянется, что лучшего экземпляра не видел и умоляет руководство присмотреться к нему внимательнее. Что-то вроде укорительной записки наверх. Так вот, его подвиги тоже, каким-то образом, были связаны с Дном и царством теней. Томбр тогда был еще болотцем, а вот лорду Смерти он сильно утер нос, правда, эта информация практически утеряна, слишком древняя. То ли он был все-таки обучен, но “ведом” без посвящения, то ли так же сорвался, как Томас или это вообще произошло у него спонтанно, как при свидании с Говорящим и он потом уже был “поднят” в Ассоциацию. Темны дела сии, но там, на Спирали, он стал богом.

– Томасу это не грозит, не то время, в лучшем случае упрячут в какой-нибудь бункер… – Сати хмыкнул. – Похоже, мы все увлечены Спиралью.

– Там необыкновенная материальность, но они за нее расплачиваются, быть там тяжело. Они и называют свою реальность Землей, как будто чувствуют, что уходят в прах.

– Они уходят?

– Во всяком случае, Ави так думает. Система там почти не работает, только режим слежения. Она «считает», что это бесперспективно. Может быть, поэтому все так увлечены Спиралью – всегда интересно наблюдать исчезновение больших объектов, своего рода некрофилия.

– Жаль, – сказал Сати, с улыбкой вспоминая что-то. – Впрочем, старуха, это еще не оракул. А что случилось с этим… как звали этого героя?

– Ираклий. Поцелуй смерти. Лорд послал свой знак через женщину, он был взбешен. Ираклий протаранил его захолустье, как астероид, украл какое-то чудовище – не то пса, не то змея, которое охраняло преисподнюю, вытащил своего друга и чуть не ранил его самого.

– Деянира, – пробормотал Сати. – Ничего не ведающая Деянира.

– Что?

– На Спирали это одна из любимых легенд. Женщина хочет вернуть мужчину и убивает его этим.

Фома лежал под деревом и блаженно жмурился на первые лучи солнца. Доктор что-то говорил, он кивал, но воспринимал это, как капли дождя по крыше, фоном. Озера лежали тремя глубокими, темно-синими чашами, которые держала, неколебимо, суровая стража гор в занимающемся пламени неба – утреннее чаепитие титанов. А далеко внизу, в долине, окутанной туманом и тенями, где не было этого будоражащего гимна светила, все еще спало.

Нет, все-таки утра в Кароссе замечательные!..

– Ты меня слышишь? Эй, ты что? – тряс его Доктор. – Что с тобой, тебе плохо?

Фома открыл глаза и укоризненно посмотрел на своего мучителя, потом вздохнул мечтательно:

– Мне хорошо-ооо…

– Так хорошо, что встать не можешь второй день! Что это у тебя?

Но Фома не слышал. Вместо этого он не мигая смотрел на поднимающееся из-за гор солнце. Все будет хорошо! Утро говорило об этом в полный голос, несмотря на то, что Мэя была, как говорят медики, в критическом состоянии и не транспортабельна: бред, жар, и вдруг едва заметный, нитяной пульс и даже кома, и все это по три раза в час. Все-таки лорд окунул ее в Лету, затанцевал. Ждали кризиса.

– Мэя говорила, что здесь, в окрестностях монастыря, драконы водятся, – сказал Фома с блаженной улыбкой. – Во всяком случае, водились.

– Ну и что? – не понял Доктор.

– Ты не понимаешь! Если услышать первого дракона, то вшей не будет… – Фома дернул подбородком уважительно. – Никогда, примета такая!

– Не знал, что тебя это волнует. Что мне тебя еще на вшивость проверять?

– Не надо, Доктор! – хохотнул Фома. – По тем проверкам, что ты мне устраиваешь, на мне можно не то что вшей, тараканов найти!

– В голове! Тут не знаешь, как тебя поднять, а ты всякую ерунду несешь!

– Это не ерунда, Док… – Фома не прекращал блаженно улыбаться на восход. – Это народная примета такая. Драгонлэнд! У них сейчас как раз пора гнездования, петь, голубки, начинают.

– Ну, а есть примета, чтобы на ноги встать?

– Есть, конечно!

– Какая?

– А вот давай у нашего чумазого лазутчика спросим, это он мне про вшей рассказал… Дрок! – позвал Фома сидящего у костра курьера. – А какая примета, чтобы на ноги встать?

Дрок глубоко задумался, помешал в костре палкой, потом поведал:

– Надо, сэр Томас, услышать пение первого дракона, все как рукой…

– Слышал? – засмеялся Фома. – На все про все одна примета. Удобно!.. Он мне вчера рассказал всю народную примету Кароссы. Вот догадайся, что надо сделать, чтобы разбогатеть?..

Доктор невольно засмеялся.

– Неправильно! – сказал Фома. – Я тоже не догадался. Надо услышать пение последнего дракона.

– Как же ты определишь, что он последний?

– Вот потому-то богатых мало, а бедных много. Дрок сказал, – подражая Дроку, глубокомысленно заключил Фома. – Есть в этом что-то…

Доктор невольно рассмеялся. Вот в чем дело, в драконах! А они-то, простодушные, кармы взвешивают, число воплощений считают, причинно-следственную изучают… воспитание, образование…

– Да, а ничего считать не надо. Вот так он вылечил все свои тридцать три болезни и несчастья. Здорово, да? Хотя по нему не скажешь.

– Значит, услышишь пение и будешь ходить?

– Буду!

Доктор с сомнением посмотрел на Фому:

– Под себя.

– Ну под себя-то уж точно схожу. Я ж их никогда не слышал. Страшно! Говорят, эта штука посильнее “Фауста” патрона Гете будет!

Доктор махнул рукой.

– Ну ладно, хочешь ждать дракона, жди. Но вот это что такое у тебя?.. – Он снова ткнул Фому под левую ключицу.

Фома лениво скосил глаз. На том месте, где раньше сияли ожоги от посещений Говорящего, цвела теперь небольшая, но очень симпатичная розочка, причем, как живая, она словно распускалась навстречу встающему солнцу.

– Мне кажется или она правда шевелится? – спросил Фома. – Как бы…

– Не как бы! – отрезал Доктор. – Голограмма. Может био, может, наоборот…

Он с досадой выплюнул травинку изо рта.

– Лезешь, черт знает куда!

– Что значит, наоборот?

– А то и значит – некропоцелуй. Вспомни, где ты был!

– Да ладно, Док, всего предусмотреть нельзя. Зато теперь я всегда с цветами. Только рубашку растегнуть. Галантный кавалер буду.

– Блин, Фома, ты как улица с односторонним движением, все время туда!

– А куда еще, Док? Интересно, как это у тебя происходит, если у вас, оборотней, все время не туда? Мечтаю с тобой об этом поговорить. Ты-то куда?..

Фома не оставлял надежды узнать способ, если не размножения Докторов, то, хотя бы, деления. И как Доктор сбрасывает напряжение притяжения к дамам. Может, он их бьет?..

– Ты мне лучше скажи, что Сати?

– Почти не изменился.

– Да? Для Сати это много, – покачал головой Доктор. – Ну и что он тебе сказал?

– Признался в любви. Я сказал, что подумаю. Кстати, что за «волну» ты там поднял или организовал, я не понял, то ли клад ищете, то ли завещание Ману?

Теперь уже Доктор отмахнулся от него, ничего он не поднимал, одни разговоры!..

– Значит, они тоже надеются, что тебя вынесет нелегкая? Не узнаю Совет Координации.

Фома засмеялся:

– Я все время думаю: не с обеих ли ты сторон, Док? На ходу подметки рвешь. Скажи мне: гений и злодейство совместимы?

– Смотря какая пропорция, – ухмыльнулся Доктор.

– Э, э! Если допустить, что возможна пропорция, то возможна любая пропорция! Ты что?! – возмущенно запротестовал Фома.

– А ничего! Ты уже давно прыгаешь вокруг меня со странными вопросами. Хочешь спросить, спроси!

– Док, главное, чтобы никто ничего не заподозрил! Пусть думают, что мы друзья…

После завтрака, к которому Фома был, на удивление, не расположен, он снова пытал Доктора на предмет Апокрифа: мол, зачем?.

– Не дают покоя лавры Моисея? Подумай о таких, как Сорби, они хватаются за любую фигню лишь бы оправдать свое регламентированное существование. Представляешь, какой парадокс: оправдать регламентированное существование может только что-то очень нерегламентированное, вера, например! Вера столоначальника в чудо столоверчения! И в справедливость… по отношению к себе.

Никакого парадокса, не согласился Доктор, только так и существует система, любая; ее оправдание только вне ее самой. Поиск Апокрифа нужен для восстановления равновесия, всеобщего равновесия. Идет борьба света и тьмы, условно, конечно. Ассоциация и Томбр, Ундзор и Ушур, Лилгва и Пушта. Так вот не надо борьбы, надо равновесие! Доктор был уверен, что в Большом Каноне, куда входит и Апокриф, сказано то же самое…

– Самое интересное, Док, – заметил Фома, выслушав его. – Что мы-то, Ассоциация, совсем не свет, мы тоже тьма, почти такая же тьмутараканская, как и Дно. Мы тоже только пробиваемся к свету…

– Правильно! – согласился Доктор. – Так с кем же мы боремся? Сами с собой? Наверняка в Апокрифе сказано об этом…

– Ну и что?.. – Фома устало прикрыл глаза.

С некоторых пор эта вселенская канитель мало его волновала и он бы с удовольствием забыл обо всем, да вот приходится участвовать, поскольку он сам оказался заложником равновесия. Впрочем, все они с рождения заложники какой-то системы. Перед ним вдруг встали грозные видения, которые он уже испытал, когда его выворачивало.

– Док, идет война, рассуждения о высшей справедливости неуместны. Так, теория. Есть обстоятельства, судьба, в конце концов, и все мы Эдипы, убивающие своих родителей и самих себя, ради исполнения предначертанного. Одним своим появлением ты уже убиваешь своих родителей, объективно. Потому что твое рождение означает их зрелость, а за зрелостью неумолимо следует старость. И смерть. Иокаста и Лай обречены. Где твои родители?..

Фома опомнился и махнул рукой…

– Ладно, извини, не хотел. Восстановление равновесия, к сожалению тех, кто не вечен, это не всегда восстановление справедливости. Первое – дело Создателя, второе – смертных. Будучи смертным, ты не можешь принимать участия во всеобщем Равновесии, с большой буквы, потому что одно из условий этого Равновесия – твоя смерть. Сначала твое рождение – условие равновесия, потом, с необходимостью – смерть. Поэтому для нас, живущих весьма недолго, Большого Равновесия нет и быть не может! Равновесие между Ассоциацией и Томбром может быть только в точке гибели их обоих, потому что они тоже конечны. И эта точка – их возрождение, и восстановление какого-то более Общего Равновесия, которое тоже, в конце концов, сметается во имя Еще Более Общего Равновесия. И так идет эта цепочка и нет в ней места для «справедливости» к бедному человечку, конечному существу, как он ее понимает. А он ее такую понять не может, не может принять справедливость, условием которой является превращение его в навоз для будущего Равновесия. И он страдает…

Проговорив это севшим от многословия голосом, Фома уснул, словно отдал все силы на монолог.