Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 44 страниц)

15. Тихон, Хрупп, дыра

Доктор уже ждал его. Он сдержанно сиял и это было обычное предстартовое состояние мистера Безупречность, он жаждал размяться. Бросив дежурную фразу, что видеть его сиятельство всегда праздник, Доктор сразу перешел к делу. У него было две новости, одна хорошая, другая еще лучше. Какую?..

Фома не был склонен шутить.

– Ну что ж! – кивнул Доктор. – Судя по всему, появился Хрупп. С подарками. Он оборвал последние струны. Осталась одна.

– Он самоубийца? Он же может сам не успеть.

– Нет, это значит, что он не собирается здесь задерживаться. Он скоро – туда…

Туда, это в Томбр. Неопределенный кивок Доктора в сторону был на самом деле весьма определен – Дно.

– А ты еще сомневался?

– Я не сомневался, я проверял…

В этом весь Доктор, проверяет все, даже не вызывающие сомнения факты, даже увидев солнце или Сириус, он вынимает таблицы эфемерид, справочник вибровращения галактик и поверяет зрение астрономией. Именно поэтому он непобедим.

– Быть тебе Светлейшим! – хмыкнул Фома. – Может, хоть проклятие снимешь. Значит, мы вот-вот… да?.. И это твоя лучшая новость?

Лучшая новость была в том, что им удалось активировать круги и систему почти уравновесили. Этим и живы, но это, видимо и заставило Хруппа оборвать все струны. Он остался только потому, что должен зафиксировать и доложить, как резидент, что все в Кароссе полетело к чертовой матери.

Задача у них была настолько ясной, насколько и трудновыполнимой: закрыть дыру и запереть Хруппа. Все просто, если по отдельности, но если Хрупп окажется у дыры, затычками будут они.

– Вот чему ты радуешься, Хруппа хочешь поймать? Сделать бесценный подарок Ассоциации.

– А что, хорошая охота, – согласился Доктор. – Большая!

– Для него, если он будет у дыры…

Доктор на это и рассчитывал.

– Он проторчит, поджидая нас, у подходов к дыре, а мы с помощью мастера Фэя будем прямо у кратера.

План был хорош, но, как и все планы не учитывал психологию противника, так как учесть её невозможно. Не верьте военным, которые утверждают в послеоперационных интервью, будто они учитывали психологию противника, её невозможно учесть, её можно только угадать. Конечно, с помощью Фэя, который наверняка стал медиумом, они попадали прямо к кратеру дыры и “зашивали” Хруппа на этой стороне. Без мастера игрушек им пришлось бы потратить пару суток, чтобы добраться до разрыва, и Хрупп, встав на единственной уцелевшей струне, владел бы ситуацией полностью. Но где этот Фэй, жив ли, в монастыре ли Голубых еще?.. А Хрупп – вот он, на линии! Взорвав последнюю струну, он может утащить их с собой на Дно или сжечь в кратере, это уже полностью зависит от его эстетических предпочтений. Если он эстет-истопник, то обязательно захочет узнать, каким цветом горят сайтеры, ну, а если нет, их ждут не менее горячие встречи в Томбре, просто обжигающие, как поцелуй скобы на морозе.

– Да, – протянул Фома, – впечатляет. Ты-то сам что предпочитаешь: красиво вспыхнуть неизвестным цветом или скакать блохой на аркане у Милорда?

– Мы его опередим, – сказал Доктор. – Он с его логикой должен ждать нас на струне.

– Верю, Док, ибо абсурдно! О других вариантах даже подумать страшно!..

Другие варианты: что у Хруппа помощники, что он ждет сайтеров в монастыре, что все медиумы, не исключая и Фэя, уничтожены или использованы, что, в конце концов, Хрупп просто ушел, хлопнув дырой и забрав чеку от местного апокалипсиса с собой, – все это говорило, что… Что?

– Надо спешить! – сказали они хором, и невесело рассмеялись.

До монастыря они добрались менее чем за сутки. Перемещаться другим, более быстрым способом, стало уже невозможно, реальность дрожала и эквилибрировала на острие иглы и рвалась от малейших попыток выйти на более тонкий уровень, так можно было только спровоцировать грядущую катастрофу. Одна уцелевшая линия, это слишком мало для сайтерских штук, все равно, что пустить городской трамвай по канатной дороге.

Бумаги, выданные Доктору Меркиным, разрешали менять лошадей на каждой станции, а вид Фомы, огненным ангелом влетающего на постоялые дворы, позволял забирать еще и запасную пару. Завидев его, смотрители падали ниц и на докторские бумаги почти не обращали внимания. Они готовы были отдать все, да только на станциях, кроме самовара, тараканов и вшей, от которых смотрители яростно чесались, как правило, ничего не было – еще одна причина мчаться во весь опор.

– Кстати, – сказал вдруг Доктор. – Тебя еще интересует история с княжной?

– Доктор, ты же знаешь, как меня интересует собственное здоровье, а она заставила меня поверить, что я галлюцинирую!

– Ты не галлюцинируешь.

– Значит, она?.. Я так и знал!.. – Фома с силой хлестнул воздух нагайкой и опять помчался галопом. – А мне никто не верил! – крикнул он с укоризной.

– Нет, не она! – засмеялся Доктор.

Фома чуть с лошади не слетел.

– Не она? А как это?!

– Я тебя предупреждал – доиграешься! Доигрался…

Оказалось, что и Прекраснозадая, и даже княжна, в отдельные моменты, это все одно лицо – Лилгва.

– То-то я, – ошеломленно пробормотал Фома, вспоминая эти самые отдельные моменты.

Вот она неведомая третья сила, которая чудилась иногда при встрече с княжной. Теперь действительно все становится на свои места, и в его голове тоже.

– Так что ты зря грешил на княжну, она ни сном, ни духом, бедняжка. Лилгва вселялась в её тело и заставляла вытворять все те вещи, от которых ты чуть с ума не сошел.

– Но зачем?

– Чем-то ты ей понравился, – ухмыльнулся Доктор. – Ты же говорил, что вы с ней чуть ли не обвенчались, она, вероятно, хочет продолжить обряд и… продолжает, насколько я понял.

– Но почему княжна?..

Он вспомнил сны Мэи, в которые вторгалась Волгла. Значит, царица ночи пыталась использовать и Мэю, но девочка слишком чиста для этого. Или он был рядом и это ее спасло?..

– Она выбрала самое красивое тело. И не только. Княжна баловалась ведовством и заигрывала с этими силами уже давно. Ну, знаешь, молодость, красота, хочется все это сохранить, как можно дольше, а ей уже тридцать. В каком-то смысле, она тоже заигралась. Вы оба весьма азартны. В общем, вместо того, чтобы использоваться, Лилгва стала сама использовать её.

– А как ты узнал?

– В бумагах князя Малокаросского. Он знал через свою агентурную сеть об экзерсисах дочери и даже приглашал её в монастырь для отчитки, не открывая, впрочем, причины приглашения и своего настоящего имени, естественно. У них есть такая практика, садятся в круг и читают определенные молитвы, отчитывают.

– У нас тоже, – уронил Фома, вспомнив свои антиалкогольные мытарства.

– Тогда она этот курс не прошла, почему-то спешно уехала. Возможно, это как-то связано с завещанием. Сейчас мне удалось убедить Меркина все-таки проделать эту процедуру с княжной. Труднее всего было убедить её саму.

– И она согласилась? – не поверил Фома.

– Нет, конечно, пришлось отчитать её насильно…

Доктор вдруг засмеялся, Фома недоуменно посмотрел на него.

– Из нее такое полезло! – пояснил тот. – Она ругалась твоими словами. Все твои ругательства. Я словно тебя увидел. Это было что-то: русский мат в великокаросском храме! Никто ничего не понимает, все в ужасе от неведомых и грозных слов, а меня скручивает от смеха. Пришлось объяснять, что это самый эзотерический диалект во вселенной, великий и могучий. Поверили, но веселости моей, по этому поводу, так и не поняли.

– Ну, кто еще в отчаянии так весел, как не мы? – хмыкнул Фома.

– Значит, так ты изъясняешься со своими дамами в отчаянных обстоятельствах?

– Ничего подобного! В эти самые моменты я сдержан, даже сплю. А вот с ней я, наверное, что-то чувствовал и сопротивлялся сну изо всех сил!

– Ну да, рассказывай! – рассмеялся Доктор. – Впрочем, и ты, и твой мат – не самое главное в этой картине. Ты был нужен Лилгве, как инструмент. Царица – разрушительница, но до какого-то момента. Пока хаос, война, разруха, ей это было в кайф – в вену, как вы, ваше сиятельство, выражаетесь, – и она не мешала Хруппу расшатывать систему равновесия, даже помогала. Но у Хруппа-то другая задача, совсем уничтожить эту реальность, и это уже не входило в её планы, потому что это и её реальность тоже. Зачем терять свое? А тут появился ты, красивый и отзывчивый, как эхо, почему бы не использовать тебя против Хруппа, а заодно и попользоваться?

– Попользоваться… – Качнул головой Фома. – Слова у вас, докторов, вроде обычные, а вставляете вы их словно эндоскопы. Ну, хорошо, а нападения-то на неё и меня зачем?

– Это фантомы, чтобы заставить тебя зайти к княжне в комнаты, их никто кроме тебя не видел, поэтому, ты и выглядел сумасшедшим. Ей надо было приручить тебя к себе, дать тебе еще попробовать своего тела, ведь это сексуальная энергия в чистом виде – космическом, сладкая энергия хаоса.

– Ты говоришь, как будто пробовал… Но все равно, зачем ей это? – не понимал Фома.

– Я все пробовал, – сказал Доктор, как бы между прочим, словно представляясь: мол, доктор дегустации всего. – Дело в том, что если ты окончательно победишь Хруппа и восстановишь равновесие, она будет получать гораздо меньшую дань, чем сейчас. Приручив же тебя, она легко бы сделала тебя яблоком раздора, даже при восстановленном равновесии. Между тех же женщин, не говоря уже о Салатене, Гимайе и других соседях. Опять же король плох. Можно организовать околотронную свару. Кто-то будет за сына, но кто-то и за тебя, ты же столько сделал! А она будет во всем этом купаться: война, насилие, заговоры, да еще и юноша неутомимый в удовольствиях! – красота!.. Какие позы неудобные, но…

Доктор с неожиданным экспрессионизмом нарисовал картину сексуального рабства Фомы.

– Такие вот игрушечки из бассейна, – закончил он.

– Если бы не они, Док, еще неизвестно, как все повернулось бы! – отмахнулся Фома. – На данный момент, главное, что у Мэи теперь нету врагов, если я все правильно усвоил. Так?

– Княжна действительно напугана, – подтвердил Доктор. – И тиха. Мерил взял ее под опеку.

Фома взмахнул плеткой, и разбойный свист огласил окрестности.

К утру начались дикие и глухие места. Лес стал отступать, дорога окаменела, словно в предчувствии горя, и горы появились. Появились и драконы. Медленно и тяжело взмахивая крыльями, как бы устав от своего генетического кода, они скользили брюхом по верхушкам деревьев и скал. Увидев путников, драконы моментально скрывались в лесу или в расселинах огромных камней и скал, защитный цвет чешуи панциря позволял им это делать с поразительной быстротой.

– Миражи! – удовлетворенно замечал Фома. – Б-2! Построю здесь дачу, место экологическое полностью! Кстати, ты знаешь, что, услышав первого дракона, избавляешься от вшей?

– Ты повторяешься.

– Так вши тоже повторяются на каждой станции! Мне кажется это как-то связано: чем больше вшей, тем дальше драконы и наоборот, не находишь? Я не уверен, что мы далеко оторвались от них!

– От вшей?.. О чем ты думаешь?! – смеялся Доктор.

Фома думал об одном: Мэя в безопасности, и поэтому позволял себе нести все, что попало и как попало.

– Док, я думаю только о тебе! – кричал он. – И об этих красавцах!..

Он показывал на живые летающие корабли. Драконы были все разные. И Фома находил силы восхищаться ими, несмотря на бешеную скачку: их хищная тяжелая конфигурация была словно вызов всемирному закону тяготения.

– Ты посмотри, как планируют птеросукины дети! Да у них тут драконий рай! Ни одной одинаковой модели. Не, точно заведу себе дракона, и все его первые крики будут мои, так же, как и последние. И никто тогда уже не скажет, что моё богатство вшивое! Где теперь мой Васька? Жаль, что пришлось отпустить!..

Ваську пугались лошади и когда одна из них вдруг шарахнулась и чуть не сорвалась в пропасть вместе с седоком, с ним пришлось расстаться. Дракон сделал свое дело…

Внезапно перед ними открылось широкое плато. Они узнали это место и переглянулись.

– Я ж говорю, по кругу носимся, – пожал плечами Доктор.

Фому в этом убеждать было не надо. Он еще не поделился с Доктором своими ощущениями о слоистой природе пирога времени, испытанными накануне, с Мэей, но какую-то дерзость в себе и последнюю отвагу, он ощущал явственно: будь, что будет!..

Вокруг и впереди были скалы. И опять пахло морем и неприятностями. Видимо, этот специфический запах и мешал превратить данное место в курорт; расслабляться, при безотчетном, но сильном желании немедленно бежать отсюда, было невозможно.

– Довольно хмурое местечко!

– Зато эстетика Хруппа теперь понятна, – сказал Доктор. – Ему подавай скалы, море…

– И дыры, – продолжил Фома. – Эстетика настоящего мущщины, мачизм.

– А у тебя – ты не заметил? – эстетика фарса.

– А у тебя? – спросил Фома тоном “а ты кто такой?”

– А у меня ее нет!

– Что же так прямо без нее и ходишь? Нехорошо!

Доктор рассмеялся:

– Я ж говорю, у тебя главное – фарс!

– Каждому свое, – продолжал болтать Фома. – Что-то ты больно веселый! Наш подвиг, наверное, тянет на смертельный, по твоей шкале опасности, да?.. Я знаю, есть у тебя такое извращение, чем опаснее, тем тебе смешнее, весельчак! Ты, прям, как Сати! Общаетесь?

Доктор ничего не ответил, выбирая дорогу и способ перемещения.

– Охота, – сказал он, наконец. – Началась охота!..

Ноздри его трепетали, смотреть на него было жутко.

– Напомни только о бронежилете, когда нас возьмут на мушку, – попросил Фома. – Знаю я твою охоту! Надеюсь, не на живца, как в прошлый раз?..

Прошлый раз, когда они охотились на Тазепама, в глухой реальности под странным названием Сю, Доктор тоже исполнился внутреннего ликования, этакое тление торфа под землей, пламя в муфельной печи. Чем это закончилось Фома даже не хотел вспоминать, потому что именно он выполнял роль подсадной утки. Транквипространство, окоченение мыслей, жуткий хрустящий разрез подсознания – вот, собственно и все метаощущения от той “охоты”, которую затеял Доктор. Фома едва ушел от высасывающей суггестии Тазепема, монстра квазиконтинуума. Тазепамом он назвал его потом, в честь ощущений, что испытал…

Доктор не ответил, осматривая замок. Ничего нового, все та же угрюмая готическая архитектура и псевдоолимпийская символика флага монастыря. На этот раз они постарались миновать сторожку со сторожем стороной, не попадая в обзор.

– Он здесь, – сказал вдруг Доктор на манер Грика. – Чую!

Они оказались под стеной и брели по периметру монастыря в сторону от главного входа.

– Чую! – передразнил Фома. – Я так понимаю, официальная церемония отменяется? У вас, индейцев, на тропе охоты, все будет сдержанно и мужественно. Господи, как бы не заорать от восторга перед твоей стратегией!. Полезем опять по твоим монструозным понятиям или просто по веревке вверх?

– Какая веревка? – хмыкнул Доктор. – И на что ты ее накинешь, ковбой? Отвесная стена с отрицательным уклоном, очнись!

Они уже стояли под башней с противоположной стороны от центральных ворот. Здесь замок нависал совсем низко, метров пять-шесть скалы и – башня, гладкая, как свеча – ни одного выступа, если не считать узких окон-бойниц на высоте семи или восьми метров, и уклон был действительно отрицательный.

– А что только в этом проблема, на что накинуть? – спросил Фома, опять явственно ощутив в себе позыв дерзости: был он уже здесь, знает!.. – Во всяком случае, это лучше, чем шастать по твоим понятиям, среди всякой мерзости! – добавил он, хищно принюхиваясь.

Доктор с удивлением увидел, как Фома, откинув пару камней из-под куста у стены, достал моток веревки.

– Откуда?! – только ахнул он.

Фома пожал плечами:

– Может, девочек затаскивают?.. На покаяние.

Он вышел из-под выступа и свистнул вверх, туда, где чернела бойница башни.

– Ты что?! – задавленно цыкнул Доктор, и толкнул Фому под башню.

Но было уже поздно. Из узкого окна первого этажа высунулась голова в капюшоне. Даже отсюда, снизу, было видно, как округлились глаза брата во голубых кругах.

Доктор замер, готовый к самым решительным действиям, но Фома его опередил.

– Далеко ли до моря, божий человек? – спросил он.

– Да не, тут рядом!.. – Впав в транс от идиотизма вопроса (море виднелось в двух шагах), монах махнул рукой в сторону гудящего прибоя. Голос у него был ласковый, певучий.

– Это хорошо! – сказал Фома. – На-ка, держи веревку, будем дно мерить!

Монах в изумлении не успел ни спросить, ни понять, в чем дело, как веревка была уже у него в руках. Потом он чуть не вывалился из бойницы, так как Фома начал стремительно взбираться к нему. Тут уже времени и сил спрашивать, зачем и почему, не было. Монах только изо всех сил уперся чревом в подоконник, чтобы не выпасть из окна. Просто отпустить веревку, к чертовой матери, ему и в голову не пришло: люди же лезут, причем совершенно незнакомые! Как отпустить?! И он держал ее изо всех сил.

– Ну, здравствуй, брат!..

Фома мертво прижал к себе тщедушного монашка на предмет любви к ближнему и нижнему Доктору. Теперь они держали преступную веревку вместе.

– Я бы тебя поцеловал, да у вас ведь, поди, пост какой-нибудь парадонтозный! – горячо шепнул Фома. – Так что не кричи и воссияешь в веках!

Запыхавшийся монах сник в его железных объятиях. Эта черта его характера понравилась Фоме.

– Как звать-то тебя, брате?.. – Приотпустил он человека в капюшоне.

– Тихон, – едва выдавил тот.

– Тихо, Тихон, мы миротворцы! – поведал ему Фома задушевно. – Ангелы с неба…

При этом он показал вниз, где на другом конце «чалки» болтался Доктор.

– Будешь молчать, никогда не узнаешь вкус этой веревки. Хорошо?..

Фома был предельно ласков, и Тихон кивнул: конечно, хорошо, правда, насколько хорошо, он не загадывался, просто тихо любил оставшуюся ему жизнь. Фома намотал веревку на крюк, предусмотрительно торчащий во внутренней стене на случай неформального общения братии, и сильно, два раза, дернул – проверил на прочность. Пока Доктор взбирался по ней, он осмотрел помещение.

Небольшая полукруглая комната с пюпитром для священного писания в центре, словно пульт дирижера, пара сундуков для спанья и сиденья вдоль стен – места тайных скорбей монахов, и маленький столик с куском хлеба на деревянной тарелке и деревянной же кружкой с водой – фуршет.

Обстановка была законченной в своей аскетичности и неудивительно, что вместо стражи здесь оказался постник, видимо, с этой стороны давно никого не ждали, если ждали вообще.

– Все постишься? – спросил Фома.

Тихон молча кивнул, потом добавил срывающимся голосом:

– Епитимья.

– Наказали? Правильно! А если бы ты вывалился из-за своего поста голодного или не удержал меня? – строго спросил Фома. – Ты об этом подумал, нет?..

Тихон об этом, естественно, не подумал. Он только очень быстро «крестился» по кругу, около пупа, потихонечку, в силу имени, осознавая, что попал в неприятную историю, но уповая на неисследованную и от того не очень ясную высшую милость. Авось?..

– Я те вот что скажу, Тиша. На будущее. Головы надо постить, чтобы крепче веревки держать, понял? Крепость духовная, это и крепость телесная, и тогда никакие крепости не страшны. Ты будешь поднимать сюда сразу по двое, лучше – по две. Это будет настоящий пост, с настоящими страстями!

Появился Доктор и прервал лекцию о вреде постной жизни. Увидев его решительное лицо над подоконником, Тихон сам стал бледным, как ангел, словно в посту его наступил качественный скачок, этакое просветление: мол, мне конец! буду вести себя хорошо!..

– Ты шаровик, везунчик и раздолбай!.. – Это было первое, что сказал Доктор, спрыгнув с подоконника.

Тихон, естественно, отнес это к себе и потух, как свеча на ветру.

– Ну ладно, ладно! – примиряющее поднял руки Фома. – Вот Тихон, который подал руку дружбы и не отпустил ее, несмотря на пост.

– Ты, кстати, читать умеешь? – спросил он у Тихона, тот кивнул и стал тихо падать в обморок.

– Не-не-не! – запретил Фома, воткнув железный палец под ребро Тихона, потом подал верительную грамоту. – Читай, брате!..

– Хрупп здесь? – спросил он, когда монах кончил читать.

Растущая бледность монаха – он стал белее мела – показывала, что он еще не совсем отказался от мысли грохнуться поперек всего этого бесчиния, приобретающего, к тому же, политическую окраску. Вряд ли он что-либо понял в бумаге, но сияющий и беспощадный вид незнакомцев вразумлял лучше всяких слов и бумаг…

Хруп был здесь, так же как и мастер игрушек Фэй – все на месте! Фома внутренне грохотал; все движения его были полны страшной, исполинской мощи, это был монстр в человеческом обличье. Монах тоненько вибрировал и мечтал об одном, стать невидимым, неслышимым, забытой вещью, а еще лучше потерять сознание приблизительно на этот день. Он действительно становился с каждой минутой прозрачнее. “Чур, чур меня!” – шептал он белыми губами, но не помогло, его взяли с собой.

– Не бойся, брат, – успокоил его Фома. – Ты умрешь не сегодня!..

Накинув рясы с капюшонами, которые скрывали, как их вооружение, так и жуткое свечение глаз, Доктор с Фомой стремительно двигались, волоча монаха за собой, по коридорам монастыря, поднимаясь все выше и выше, вероятно к центральной башне, что венчала замок. На пути следования им встречались монахи в таких же рясах и к счастью никому из них не пришло в голову остановить Тихона и заговорить, свой голубой бог хранил их.

– Там, – показал Тихон, когда они миновали последнюю лестницу и перед ними открылась просторная зала с небольшой, но тяжелой дверью на противоположной стороне.

– Это единственный вход туда, в башню? – спросил Доктор. – Больше никак нельзя попасть?

– Нет, единственный…

И они были одни; зала застыла в сумраке тяжелых стен с узкими щелями бойниц, словно в ожидании хоть кого-нибудь. Если и здесь нет охраны, тогда Хрупп очень самонадеян, впрочем, кого ему опасаться за такими стенами?

– Охрана есть?..

Монах испуганно пожал плечами.

– Так, братец, теперь назад и тихо помни имя свое, – посоветовал Фома, отодвигая монаха вниз на лестницу. – Даже носа отсюда не высовывай, убьют ведь, звери!..

У Тихона на счет зверей было другое мнение, которое он предпочитал хранить в себе, как истину.

Зазвонили колокола, наполнив гулом помещение.

– Что это, обедня? – спросил Доктор.

– Не знаю… нет! – потряс головой Тихон.

– Тогда надо спешить! – кивнул Доктор Фоме. – Началось!..

Охрана была. Несмотря на то, что они ожидали нападения, пять человек выскочили из боковых дверей неожиданно, как призраки. Они грамотно, по двое, оттеснили сайтеров друг от друга в сумятице первых ударов, а один из охранников побежал к дверям в башню. Если он предупредит Хруппа, они не увидят ни Фэя, ни Кароссы. Взяв с собой мастера, ставшего медиумом, Хрупп в два счета достигнет дыры и, оборвав последнюю струну, активирует ее настолько, что даже хранилище не выдержит перекоса в равновесии. Впрочем, он может просто убить Фэя, если ему не удастся использовать его потенциал, и уйти к дыре, пока они будут разбираться со всей поднятой охраной монастыря.

Сдернув рясу вместе с капюшоном, Фома предстал перед нападавшими в своем самом ужасном облике покорителя Пространств и Последнего Завета. Рыцарь Белого меча был страшен, эта была та самая маска, которую видел Грик: черты лица его гневно змеились, глаза прожигали противников, как раскаленный металл, а из страшной пасти, казалось, вот-вот вырвется огонь… на секунду нападавшие опешили. Этого было достаточно. Ирокез стремительно блеснул жалом, пригвождая пятого охранника прямо к двери; тот застыл сморщенной пентаграммой, не издав ни стона, а может колокольный звон похоронил его последнее прости.

– Эспадон! – прорычал в это же время Фома.

Рык его потряс противников не меньше, чем, если бы у Фомы появился второй меч. А он появился. Словно потолок расселся и перед их глазами засиял тяжелый двуручный меч. Секунда прошла.

Переведя зачарованный взгляд на Фому, двое его оппонентов могли только увидеть, как стремительный, кипящий от сопротивления воздуха стальной луч пересекает их пополам. Ни боли, ни страха, только восхищение чудной игрой света в лезвии и необычайной легкостью, и мир, в смысле – покой, что иногда несет железо в души грешников, посетил их. Охранники, с молитвенным почти выражением, сложились в две пары одинаковых кусков и кровь их, хлынувшая из чудовищного разруба, совсем не требовала мщения, виновато, по голубиному, воркуя.

Не останавливаясь в траектории Эспадона, а, наоборот, мощно развернувшись вслед за ним, Фома снес голову еще одному охраннику, тому, что нападал на Доктора. На этот раз удар не был таким чистым и голова, мяукнув, со всего размаху ударилась в стену. Последний из нападавших хотел, видимо, что-то крикнуть, и сделал пас, но вместо языка у него была уже холодная сталь, это Доктор молниеносно прекратил, как крик, так и песню жизни.

Но видимо кто-то из монахов доложил о странных незнакомцах, потому что шестеро охранников ворвались в зал со стороны лестницы, под которой прятался, ни жив, ни мертв, Тихон. Снова заплясала свою пляску смерть.

На этот раз Фома с Доктором предусмотрительно перекрыли путь к двери в башню. Колокольный звон, судя по логике тонов и переборов, должен был вот-вот закончиться, он уже гремел набатно и это «играло» им на руку, перекрывая шум схватки. Надо было торопиться, но Доктор никогда не торопился в бою, под нарастающий звон он методично убивал хрупповцев. В этом была какая-то высокая трагедия: мол, по ком-таки, звонит колокол?..

Вероятно, охранники чувствовали, что колокол звонит по ним, и подчинялись ему, как дудке крысолова. Доктор делал такие же па, вольты и рипосты, все те же телодвижения, что и они, но только чуть быстрее, чем его противники, буквально на одно мгновение, цена которого – жизнь. Он словно обезьянничал, чтобы трагедия не была такой высокой, и вот еще один из охранников, схватившись за глаз, медленно оседал на пол.

Фома с доставшимися ему он даже не чикался, открыв им свое истинное лицо и сметя могучим Эспадоном в одну кровавую кучу.

– Док! Кончай фехтовать! – прорычал он, видя как стремительно меняются итальянские и французские вольты Доктора перед двумя оставшимися противниками. – Не время для па-де-де! Здесь нужна первая русская позиция!

И он, ворвавшись в схватку, завершил, намерено сумбурную комбинацию зверским и уже хорошо известным в Кароссе ударом сапога. Оппонент без слов рухнул на пол, открытый рот его показывал, что он переживает редкие минуты полного единения с телом. Через мгновение рядом с ним упал последний боец, противостоящий мистеру Безупречность. Удивление он выражал распоротым горлом.

– Варвар! – сказал Доктор Фоме.

– Живодер! – парировал тот. – И вообще фехтун!..

Последний удар колокола прекратил их постоянный спор о способах и методах достижения блаженства для других. Посоветовав оставшемуся в живых не вставать, они ринулись в башню…

Хрупп возвышался в центре зала над чьим-то телом, воздев руки, а вокруг них с воем и стоном носились монахи, словно пораженные пляской святого Витта, руки и тела их непроизвольно и неритмично дергались, подчиняясь только своим воплям. Судя по всему, тайными церковными ритуалами Каросса была небогата – те же вопли, те же пляски! И дело шло к концу, они успели вовремя.

– Так всем стоять! – скомандовал Фома громовым голосом.

– А тебе лежать, нах!.. – приказал он Хруппу.

Хрупп на секунду остолбенел, монахи, наоборот, попадали. Фома давно заметил это параболическое действие русского мата: просишь одно, получаешь другое.

Доктор для пущей доходчивости распорол кому-то капюшон.

– Охрана! – закричал Хрупп, пытаясь, одновременно, как-то гальванизировать Фэя, но, видимо, охрана кончилась в зале.

Они уже почти добрались, сквозь вповалку лежащие тела монахов, до суетящегося над мастером игрушек томбрианца, когда тот, сделав несколько последних судорожных движений, стал исчезать, опять издевательски хохоча над ними.

Фома в ярости выругался.

– Достанем, – успокоил его Доктор, осматривая Фэя.

Если тот жив, а он, судя по всему, был жив, у них оставалась возможность разобраться с Хруппом сегодня и даже не очень спешить с этим; благодаря медиуму, они настигнут Хруппа раньше, чем тот достигнет дыры. Выяснилась еще одна деталь: это была не первая попытка Хруппа выйти с помощью Фэя к дыре, но у него ничего не получалось; Доктор определил это по особым приметам и состоянию медиума, у него на грудине были характерные язычки ожогов. Монахи это подтвердили. Сейчас это не имело никакого значения, но зато вселяло надежду: не все могут эти твари!

В трех словах, из которых два были связкой, несущей основную смысловую нагрузку, Фома объяснил монахам сущность и ход истории, место Хруппа в ней, а также последние королевские указы.

– Этот человек, – показал он на Фэя. – Должен жить после нашего ухода, а точнее, выздороветь полностью. Его нужно доставить обратно в Белый город. Я ясно выражаюсь?

И хотя выражался он совсем не ясно, из-за ненормативной лексики, монахи истово кивали, было видно, что понимания хватит надолго, даже если сайтеры и не вернутся.

Фома увидел знакомое лицо среди однородной капуциновой массы.

– Тихон! – сказал он. – Разъясни братьям все остальное, бо нам некогда!..

Кто-то из монахов услужливо подсунул им кипу бумаг. Это был архив Хруппа. Доктор сразу наткнулся на какие-то документы и протянул их Фоме.

– Что?.. – Фома углубился в чтение. – Мэя? Он вернется туда, в мой замок, зная, что у дыры мы окажемся быстрее!

– Не факт, – покачал головой Доктор. – Он не знает, что мы в курсе по поводу Фэя и, скорее всего, бросится к дыре.

Из подготовленных для сожжения бумаг было ясно видно, что Хрупп готовился стать хозяином Иеломойи. Бумаги ждали только росчерка королевской руки: пожалование графских поместий и наградная, за Джофраила. Скорее всего, встреча Хруппа с Джофраилом в трактире Томаса, которую они сорвали, все равно была бы последней для бравого разбойника, Хрупп намеревался оборвать все концы, вместе с головами разбойников. Правда, теперь бумаги не имели никакого значения, Хрупп был оглашен и никаких наград, тем более, Иеломойи, ему не светило. Он и сам прекрасно понимал это, это был просто архив. Но Мэя! Даже при самой малой вероятности появления Хруппа в его замке, Фома вибрировал. Черт возьми!..

Они стояли на смотровой площадке монастыря, не обращая внимания на величественный вид, что открывался оттуда. Но изломанная линия горизонта своей экстремальной амплитудой все равно задавала темп и тон разговора.

– А что если нам зацепить его по пути, куда бы он ни направлялся, а Док? К разрыву ли, ко мне ли в замок… и подтащить к дыре!

– Ты больной! – констатировал Доктор.

Он был прав. Зацепить кого-нибудь по пути, значило совершить переход с одной силовой линии на другую прямо перед противником. В этот момент переходящий становился полностью открыт и беззащитен. Позволять себе такие штуки! Хрупп уже не мальчик!..