Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 44 страниц)

Турнир продолжался.

То, что произошло дальше, произвело на зрителей тягостное впечатление. Два провинциала словно озверели. Сначала граф-сквернослов сделал Летящего Монстра действительно летящим, снеся его с седла исполинским ударом, а потом превратив его доспехи в железный хлам. Затем Джу-Копье включил свою бетономешалку и отходил двуручным мечом Непобедимого Дракона, как бесхвостую ящерицу.

Они растерзали своих противников, не оставив им даже шанса, даром что это были рыцари высшей иерархии. И дело даже не в том, что и Фома, и Доктор «подпитывались» от поверженных противников. Фома не знал, как Доктор, но сам он с каждой победой словно погружался в холодную пучину, в кипящий кислород, и становился неуязвимым и неотвратимым, как смерть. Слепящим демоном носился он по арене и не было спасения от этого огня…

Наводящему Ужас Фома оставил весь его ужас, отняв «наведение», он опрокинул рыцаря вместе с лошадью, а потом вбил в землю, чувствуя только злое веселье; что чувствовал при этом его противник неизвестно, вероятно, то же самое, что гвоздь под молотком. В азарте боя Фома потерял шлем и тогда Наводящий увидел в его глазах холодно кипящую сталь, онемев и обездвижев, он с ужасом прочитал свой конец в этом взгляде.

– Это ты? – только пролепетал он и растерянно оглянулся на ложу Милорда, а потом упал замертво за мгновение до того, как Фома обрушил свой меч.

Это была первая жертва турнира. Правда, зрители об этом еще не знали, потому что последнего удара не было, граф лишь коснулся мечом своей жертвы, как делал всегда, но похоронное молчание было красноречивым и знаменательным. Тишина опустилась на главную арену Ушура, совсем не так публика представляла себе завершение самого веселого праздника в году.

– Что с тобой? – спросил Доктор, когда Фома вернулся на свое место в центральном круге.

– Зверею! – оскалился Фома. – А нервишки-то у них ни к черту! – хохотнул он, через паузу.

Он уже ничего не боялся и ни о чем не думал. Если раньше его мучил вопрос, сумеет ли он выстоять против Милорда, то теперь это его нисколько не интересовало, как не волнует пущенную стрелу, попадет ли она в цель. Холодная, не ведающая сомнений, веселая ярость пущенного снаряда была его состоянием. Вопрос был только в Докторе. Теперь, когда они остались одни, ясно обозначилась двусмысленность их положения, необходимость поединка казалась столь же нелепой, сколь и неотвратимой.

– И что? – спросил он, пока тяжелыми ручными катками закатывали изрытое ристалище и публика приходила в себя от потрясений. – Кого ты сейчас страховать будешь, чистильщик? Себя?… Не пора ли тебе отметить командировочное, получить суточные и вернуться в Ассоциацию, доложиться?

– Как ты себе это представляешь? – нехорошо усмехнулся Доктор. – Поклониться и уйти?

– А что? Человек жить захотел, все поймут. Или упади, после первого столкновения. Ну не драться же нам, Доктор Каппа!

– Ты сам говорил, что любая реальность – это история, рассказанная самому себе.

– Да говорил, говорил… но при чем это сейчас, Док?

– Так вот я и хочу историю, рассказанную самим. Свою реальность!

– Свою?.. Но это же и твоя история. Она даже больше твоя, чем моя – ваша с Сати история!

Доктор тихо засмеялся.

– Нет, Фома, то что было с нами до этого, эта история написана тобой и очень давно.

– Ты опять про двойников?

– Называй это, как хочешь, можешь даже – редупликацией, но теперь я знаю, это уже было, хватит! Я придумал свой конец этой истории: я убью Милорда, даже если для этого придется убрать с дороги тебя!

– Ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь?.. – Фома сорвал с головы шлем и посмотрел на своего партнера, бывшего партнера. – Мы же измочалим друг друга и, кто бы ни победил в нашей схватке, будет иметь жалкий вид перед Милордом! Подпитка между нами исключена. Ты будешь иметь жалкий вид!

– Какой уж будет. Это все равно лучше, чем если ты будешь биться с самим собой… – Доктор сказал это обычным, ровным тоном, но в голове Фомы словно что-то взорвалось.

– Что?!

Возглас Наводящего Ужас «это ты?!», его растерянный последний взгляд на Милорда, наконец, техника ведения боя рыцарей Большого Круга – все это складывалось в ошеломляющую картину. Нет!.. Но мистер Холодная и Безупречная Необходимость продолжал:

– Милорд – это ты. Ты приходишь и убиваешь его, и становишься на его место, в этом вся сказка о Желтом рыцаре – Белом Бычке Томбра. Ави расшифровал это место в Каноне, благодаря Сати, но они не разгадали буквальный смысл этой сказки. Там сказано, что ты всегда будешь поражать Милорда Тьмы. Всегда, чувствуешь разницу?.. Ты обречен на бесконечное повторение, и я хочу положить конец этой дурной зацикленности.

– Убить нас обоих?

– Тебя я могу взять в Ассоциацию, его – убью!

– К Пифии?

– Это решат…

Теперь засмеялся Фома.

– Значит, ты хочешь, если принять твою версию, меня спасти, а меня – убить? Вернее, одного меня подарить Пифии, другого – Косоглазой, в смысле косы? Какой чувствительный конец, Каппа! – восхитился он. – Нежный даже! Этакий дешифраторский бред! Литературный! Каппкианский, я бы даже сказал!

Прозвучал сигнал. Но и до этого, обменявшись красноречивыми взглядами, они стали словно чужими. Герольд объявил участников последнего поединка. В молчании. Поскольку объявил – широко известное.

– Так я не понял, ты согласен? – спросил Доктор.

– Лечь и отдаться? Да что ты, Доктор?.. – Фома смотрел на него с веселым изумлением. – Даже если твой бред правда, правда эта сейчас не на твоей стороне. Во-первых, я не хочу садиться на сковороду Пифии и не сяду! А во-вторых, ты не был за Последней Чертой, ты не выдержишь Милорда, я это знаю. Поэтому, уходи… прошу…

Трибуны нетерпеливо загудели. После секундного колебания Фома добавил:

– Сегодня ночью я был в Точке и я – знаю!

Он приводил последний аргумент, надеясь, что хоть это убедит Доктора. Но Доктор ему не поверил или не захотел, он только покачал головой:

– Жаль!.. – И пришпорил коня. – Тогда по полной программе!

– Жаль, – согласился Фома.

Трибуны ощетинились вниманием, десятки тысяч глаз следили за каждым их движением. По сигналу они бросились друг на друга. Первое столкновение было пробным, каждый из них, все-таки, надеялся на благоразумие другого и ждал его, как ждут чуда, то есть не веря, но – вдруг?.. Копья только чуть чиркнули по щитам; на трибунах раздался осуждающий свист.

Следующее столкновение было уже по-настоящему. Они ударили друг друга так, что кони встали на дыбы и стояли так несколько томительных мгновений, оглашая ржанием затихшую арену. Рыцари снова разошлись без потерь. При третьей попытке копья обоих лопнули и тысячи обломков разлетелись в разные стороны, а всадники невредимые проскакали дальше, не в силах обуздать разгоряченных лошадей. Накал борьбы возрастал…

С каждым столкновением арена оживала, она не могла оставаться равнодушной к тем страстям, что закипали на поле, к тем чудесам, что там демонстрировались. Сначала отдельные выкрики, потом аплодисменты и одобрительный шум, затем дружный рев сопровождал каждый новый удар противников.

Даже неискушенному зрителю теперь было ясно, что встретились два великих воина, скрывавшиеся до времени под масками шута и мелонхолика, и кто знает, может быть, один из них действительно достоин встретиться с самим Милордом и постараться удержаться в седле.

Они переломали столько копий, сколько не преломили хлебов за все время знакомства. И тогда Доктор выхватил меч, он заблистал весело и опасно даже при неярком солнце Ушура. Появился и Ирокез. Началась сеча. Удары следовали один за одним и скоро от щитов осталась щепа. Кони жалобно ржали, приседая от ударов, каждый из которых мог располовинить и быка.

Они оставили лошадей…

От искрометной карусели клинков, зрители порой не понимали, кто и как нанес удар и каким образом противник ушел от него. Все смешалось и сплелось в один яростный клубок со сверкающими молниями мечей, шлемов, поножей, словно все три богини судьбы стали вязать свои роковые кружева тысячью спиц одновременно. Так шут или мелонхолик? – не дышали трибуны.

Доктор знал, что он победит. Порядок бьет класс, никогда не сомневался он, хотя и в его классе сомнений ни у кого и никогда не возникало. Порядок же Доктора был абсолютен – мистер Безупречность! Он, конечно, пропускал удары, но всегда, как минимум, на один меньше, чем его соперник. Доктор знал свой класс и не сомневался в порядке, он только удивлялся стойкости Фомы.

После получаса битвы (иначе на трибунах схватку уже и не называли) напор и ярость противников нисколько не ослабли. Зрители увидели все: и молниеносные выпады, и кинжальные рипосты, и сокрушительные встречные удары, словно Гектор и Ахилл, восстав, увековечивали новый Иллион, новой гигантомахией! – завороженные, они стали детьми и все забыли, и уж конечно простили все обиды, которые сами и придумали. Они не заметили, как полюбили этих странных провинциалов, потому что так сражаться могли только полубоги (тьфу, тьфу, тьфу! – Милорд велик и нет бога, кроме Милорда и сам Милорд пророк его!).

– Сдавайся! – прохрипел всего лишь однажды Доктор. – Уже можно!..

Но Фома только хищно осклабился и… шлемы свалились от взаимного стального привета, коим они обменялись, и теперь катались под ногами, пачкая плюмажи в пыли…

Их остановили и заставили одеть головные уборы, и поединок продолжался. Стремительная комбинация: голова – грудь – голова – нога – грудь – голова, – показала Доктору, как много еще сил осталось у его противника и приятеля. Рипост!.. Доктор удвоил скорость своих ударов.

Зрители восторженно ревели, не переставая.

– Ну?! – словно вопрошали они, вместе с Доктором, но Фома стоял.

И это была фантастика!.. Два монстра, два чудовища, два демона разрушения наносили удары, каждый из которых был смерть, но сами наносящие были невредимы и неуязвимы, как бесплотные ангелы, как пламя огня, что лишь колышется и рвется от порывов ветра, но не гаснет.

Фома будто холодел с каждым ударом, будто погружался все дальше и дальше в мертвые глубины ночного путешествия и, одновременно, в буйную злую ярость поединка, и с каждым новым ударом чувствовал, как возрастает его мощь. Это было похоже на прикосновение к неведомому, но неиссякаемому источнику Силы.

И по мере «погружения», ему стало казаться, что удары Доктора стали «медленнее», понятнее. И вскоре он мог распознать их начало, а потом и саму идею их, даже мысль об ударе становилась известной ему до того, как она оформлялась в этот самый удар – до того, как удар происходил. Он стал предвосхищать замыслы мистера Безупречность, он видел насквозь всю его стройную, безошибочную систему. Она поражала своей строгой красотой и простотой, но уже не ставила в тупик. Так таблица умножения или алфавит становятся инструментами для обычного школьника, оставаясь чудом, «табула инкогнита» для дикаря.

Когда это произошло, Доктор с удивлением заметил, что перестал успевать за мечом Фомы, докторский же клинок, напротив, встречал Ирокеза еще в самом начале движения. Он еще ускорил свои движения, хотя это казалось невозможным, публика давно перестала видеть отдельные удары, – но тщетно, Фома опережал его! Доктор перестал быть табула инкогнито для него…

«Он меня читает! – понял Доктор. – Откуда?»

И в это мгновение увидел Ирокез, летящий ему прямо в голову. Подставив свой меч, Доктор мучительно медленно стал отводить его влево от себя, и попался. Ирокез вдруг легко ушел туда же, куда он его отводил… и неожиданно (тут же! с непостижимой скоростью!) вернулся с другой стороны. Удара он не почувствовал, потому что тот был быстрее молнии. Ирокез сорвался с замка, которым Доктор пытался его удержать и поэтому сам Доктор словно провалился ему навстречу. Сходное потрясение испытывает боксер, бросающийся на противника и нарывающийся на встречный прямой удар…

Фоме дорогого стоило развернуть меч плашмя, Ирокез не ведал друзей и хищно требовал своей доли крови в такой долгой и изнурительной сече. Стадион дружно ахнул и замер. Доктор медленно садился на колени, но сознания в нем не было, только невероятная воля, помимо его сознания, на грани этого сознания, удерживала меч наизготовку, закрывая от последнего удара (Почему граф его не добивает?! – звенела тишина над ристалищем); самого Доктора уже не было на этом поле.

33. Милорд, демонстрация Силы

Фома воспринимал рев трибун, как шум в ушах, когда проверял, в порядке ли Доктор, и потом, когда садился на лошадь и объезжал арену. Перед главной ложей он остановился и вытащил меч, показывая, кого он приглашает на поединок. Это была непозволительная дерзость. Более того, это было просто хулиганство! И хотя все ждали, что это произойдет (не так, конечно, а по правилам!.. когда Верховный сам соблаговолит), сто тысяч человек замерли, как один.

Было слышно, как плачет чей-то ребенок за стенами Ристалища.

В полной тишине Милорд кивнул.

Фома вздохнул вместе с трибунами. Громовержец, казалось, не потерял ничего от дерзкого вызова: ни спокойствия, ни презрительного самообладания, ни тем более жуткой, но словно замороженной мощи и ярости, источаемой им, – лишь бросил короткие распоряжения засуетившимся вокруг него людям из свиты.

Через несколько минут было объявлено, что турнир закончился победой рыцаря Белого Ключа и будет завершен… снова глубочайшая тишина… Огромная вогнутая чаша арены словно еще больше вогнулась от нестерпимости ожидания:

– ?????????.. – свистел вакуум.

– Пое-ди-ииинком!!!

– Аааааааааааааааа!!!

Было сказано, так же, что Верховный Князь прощает дерзость молодого человека и, в любом случае, дарует ему титул рыцаря Большого Круга. Этого же звания удостаивается и рыцарь Серебряное Копье, буде он жив. Что тут началось! В восторге от благородства и великодушия Милорда, арена и вся огромная армия болельщиков вокруг Ристалища завыла и заплакала. На какое-то время даже забыли о существовании графа, нового рыцаря Круга.

– Мило-оооо-орд!..

Он справедлив, как бог! Он сам бог, он больше, чем бог, он – всё, включая и бога!..

С трибун неслось хоровое пение, напоминающее пение псалмов по самым торжественным праздникам в церквах или тысячеустое моление на стадионах Спирали во время чемпионатов мира по футболу. Томбрианцы пели и плакали…

Нет, он не верил Доктору. Только сейчас, когда торопливая мастеровая прислуга споро и деловито освобождала его от лат, чтобы привести их в порядок, он позволил себе снова вернуться к разговору с Доктором.

Он, вернее, его давнишний след в мире, не может быть Милордом, сущность неразделима, ты не можешь встретиться с собой! Это абсурд – убить, да еще снова, себя самого, стать собой, а не кем-то… и ждать себя следующего?.. Доктор перемудрил… Но вот то, что это уже было и будет длиться, приводило в замешательство, это казалось возможным. С ним уже происходило нечто подобное. И вполне вероятно, что он приходит сюда, на встречу с Милордом не первый раз. Значит… Я опять здесь лягу?.. Все насмарку, коту под хвост?..

Он закрыл глаза и прилег на скамье, пока мастера суетились вокруг его доспехов. Рёв толпы доходил сюда, в небольшое помещение под трибунами, неясным шумом, далеким прибоем, невнятной угрозой. Надо будет сказать Сати, куда уходят те, кто якобы переходят Черту. Они уходят сюда, по крайней мере, с двумя из них он сегодня встретился – школа единоборств выдала. Впрочем, это может сделать и мистер Безупречность.

Уходящие за Черту становятся рыцарями Милорда… у него, то есть, если верить Доктору, криво усмехнулся он. И Томбр пополняется. Он все время пополняется и становится непобедим. В Открытом мире, где происходит основная борьба и где не действуют даже самые современные технологии Ассоциации (все эти убийственные ультра и инфра лучи и суггесто-лазеры, не говоря уже о биогенно-нейтронных аннигиляторах), даже один сайтер-профессионал дорогого стоит, потому что все решает собственная, личная энергия адепта – энергия Космоса.

– Ааа!.. – Врывался шум арены, когда дверь в помещение отворялась.

Правда, не ясно, почему это происходит и со всеми ли? Но то, что Ассоциация обречена, сомнений, после ночной «прогулки» с купанием, не было, так же, как обречен и Томбр. Они существуют только благодаря друг другу, вдох и выдох, лишь только не станет Ассоциации, исчезнет и Дно, поскольку начнется гигантская метаморфоза – схлопывание всего того, что стало Томбром без противовеса Ассоциации.

Правда, все это в необозримом будущем, а сейчас он устал, вернее, большая невыносимая усталость ждала его после встречи с Милордом, как бы она ни закончилась, победой ли, поражением. Вопрос только в том, где он будет «отдыхать», в какой обители, юдоли, дыре…

– Ааа!.. – Снова открылась дверь, и он услышал, как замерли, перестали копошиться мастера.

Мири. Её тонкий силуэт мелькнул в дверях. Так, кто она, все-таки – дочь? жена? любезница?..

Мири, постояв нерешительно в дверях, вошла в зал. Прислугу как волной смыло.

– Щас, ваш сясьтво! – пробормотал только пожилой латочник в кожаном фартуке, собирая заготовки, и исчез.

Да, скорее всего, дочь. Все ее оговорки, поведение. Как он раньше не догадался? Ведь стоило ей появиться рядом с ним и все исчезали, даже Трапп. Впрочем, Трапп, после отставки в Доверии, не величина здесь, но…

– Вы убьете его?.. – Она была без плаща, в костюме пажа, светлые волосы укрощены в каре, короткий упрямый нос утратил обычную дерзость и являл только вопрос. – Да?

– Ну что ты, Мири, – невесело усмехнулся Фома. – Я думаю совсем о другом: быть бы живу.

– Я его никогда таким не видела… – Она стояла перед ним, ломая пальцы. – Он сказал, что вы великий воин, что ему будет приятно скрестить…

– Сядь, девочка, твой отец непобедим… – Фома насильно усадил ее в кресло, не в силах видеть ее волнение, но Мири снова вскочила.

– …оружие с вами, – продолжала она, словно не слыша. – Может быть, самый великий, каких он знает. Он сказал…

Она торопилась высказаться, будто хотела разжалобить его и в чем-то уверить, нанизывая выученные слова, в смысл которых не вникала или не понимала:

– …сказал, что, видимо, вы были в центре… в точке… на глубине… Я не говорила никому о том, что вы были у бассейна! – вскинула она глаза на Фому. – Правда!

– Я верю, верю, – успокоил он её.

– А в центре чего? Я не поняла. Какой точке? Может быть, вы мне объясните? Это… там, тогда?..

Она имела в виду бассейн.

Фома пожал плечами. Что тут можно объяснить, он и сам толком не понимает, что ему показали и зачем? Он знал лишь, что только Сила имела сейчас значение. Что-то вроде презрения мелькнуло в ее глазах, но тут же погасло… снова только отчаянная мольба.

– Он сказал, что вы теперь не только знаете, но и можете. А еще он…

Тут она подошла совсем близко и глаза её налились испугом, словно туда добавили тушь, зрачки расширились.

– Еще он со мной попрощался! – выпалила она. – Он поцеловал меня, чего никогда не делал днем, на людях!..

Мири неожиданно оказалась перед ним на коленях и схватила его за руки.

– Вы убьете его, да?.. Не убивайте!

– Нет, Мири!..

Он с трудом, снова, усадил ее в кресло, дал воды…

– Твой отец непобедим, – повторил он. – И останется таким.

– Нет?.. – Мири задумалась на мгновение, потом снова вскинула на него глаза. – Тогда… тогда получается он убьет вас?!

«Ну кто-то же должен погибнуть, в конце концов!» – чуть не сказал он.

– Но ведь, возможно, никто не погибнет, – уклончиво произнес он. – Такое бывало, не правда ли? Собственно, все эти годы так и было! Он ударит, я упаду…

– Нет! – прошептала она. – Я же вижу! Кто-то из вас…

Она не закончила, боясь повторять страшные слова, потом мысль её скакнула:

– А я? – неожиданно спросила она. – Как же я? Обо мне вы подумали?

И горячо забормотала:

– Откажитесь, граф! Во имя всего, что вам дорого, откажитесь, прошу вас! Я, хотите?..

Фома обнял её и прижал к груди. Ничего он сказать и обещать не мог, но и слушать что-либо по этому поводу было невозможно. Как всегда у него – ни отказаться, ни продолжать: от него постоянно требуют, чтобы он разорвался, делая сразу взаимоисключающие вещи.

Он не мог отказаться, потому что Доктор, Сати и тэдэ, и тэпэ Ассоциация…

Он не мог продолжать, потому что Мири, маленькая Мири.

Опять на одних весах маленькая девочка, теряющая своего отца, и огромная организация, спасающая мир, свой мир от хаоса!..

Он гладил ее волосы и чувствовал себя совершенно по-новому с этой девочкой, как-то странно, словно она его… как это сказать – приняла в отцы?.. Странное дело, он чувствовал себя ответственным за нее.

– Ваш сясь!.. – В дверях нерешительно переминались мастера.

Их вид говорил, что они бы ни за что, да вот уже и сигнал к приготовлению.

Фома опустил руки…

Две трубы, перекликаясь между собой, как бы предвосхищали своими переплетающимися партиями сюжет поединка.

Это он?.. Да, это он. Никто другой не смог бы сделать этого. Значит, добрался сам. Сам пришел. Мог бы догадаться: сначала пропал самый верный пес – Хрупп, потом сам прогнал Горана за нытье и оскорбительное виляние в прогнозах, а тот просто боялся сказать, что рыцарь идет, близко и… потом ни с того, ни с чего стали пропадать рыцари Большого Круга – Ролло, Сорп, Мерв…

И Трапп докладывал последние два дня о странных рыцарях. Должен был догадаться. Но они же каждый год странные! Столько безумцев прется на Тара-кан! Должен… Что еще?..

Девочка. Все остальное ерунда. Жалко девочку, ее не пожалеют… эти псы разорвут ее сразу же! На его остывающих глазах. Если!.. Да – если! Но я еще жив, и – черт возьми!..

Длинный коридор, по которому его выводили, был пуст.

– Два удара!

За тонкой дощатой перегородкой, слышались торопливые голоса:

– Я – на один!

– Последние ставки, господа, поединок объявлен! Последние ставки!

– Один удар!

– Один!

– Один!

– Три!

Кто этот сумасшедший? Сыграть что ли, лениво думал Фома… на третий удар.

Трибуны ровно гудели. Петь уже перестали. Появление графа было встречено, скорее, радостно, чем враждебно, но радость эта была по поводу того, что он вообще появился, не отказался. Мог бы, поняли. В воздухе носилось осознание того, что поединок утратил черты ритуальности, своим дерзким вызовом Фома словно прочертил линию, за которой только смерть.

Еще одна Последняя Черта, хмыкнулось в голове помимо воли.

Медленно труся на вороном по проторенной дорожке, граф достиг места, указанного помощником герольда. За ним внимательно наблюдали, как за диковинным животным, громко обсуждались его шансы. Он слышал, что они невелики, скорее даже ничтожны. Никто не сомневался, что он обречен. Впрочем, это его совершенно не трогало

Пронзительно зазвучали фанфары. Выезд Милорда. Верховный не изменил своему стилю – доспехи его были кованы из черного металла, рогатый шлем и черный с фиолетовым плюмаж на нем. Выступал он на прекрасном иссиня черном, как когда-то Скарт, жеребце, но конь Скарта казался битюком по сравнению с этим красавцем.

Восторг по поводу выезда Милорда потихонечку унялся и началась церемония представления. Она была короткой. Князь в представлении не нуждался, были перечислены только его титулы и сказано, что обладатель их не ведает поражений, представление же графа было коротким – те пять-шесть побед («поле» не считалось), которые он успел одержать здесь, не заняли в перечислении и минуты.

С высокого помоста зачитали условия поединка. Сводились они к одному: коль скоро граф, нарушив все условности и традиции, сам дерзнул вызвать Верховного, то поединок будет продолжаться до тех пор, пока Милорд не сочтет себя удовлетворенным.

Рев трибун показал, что этого ждали. Итак, рыцарь Белого Ключа будет убит… Жаль, конечно, славный воин, но зачем же фамильярничать? Попросил бы смиренно, вышибли бы тебя из седла и жизнь удалась – жри «зигзаг» с драконьими яйцами!.. А так, что же получается?.. Не-ет, братец, надо отвечать за свои поступки!..

Одиноко и тревожно запела труба – сигнал подан. Противники разошлись по исходным. Короткий, петушиный вскрик той же трубы и – началось!..

Милорд, словно смерч, выворачивая огромные куски земли копытами своего жеребца, рванул на Фому, но и Фома не мешкал, стремясь набрать скорость. Кони так яростно терзали полотно арены, что за ними стоял черный шлейф земли только что убранной и утрамбованной площадки. За какие-то несколько мгновений противники покрыли расстояние в сто ярдов между ними, и стадион судорожно вздохнул, видя, как они безжалостно столкнулись.

Удар Милорда был настолько силен, что Фоме показалось, у него оборвались внутренности. Только в последний момент он поймал равновесие и удержался в седле и теперь смотрел на обломок своего копья, как на что-то совершенно непонятное. Он не знал, дошел ли его удар до цели, судя по копью – да, судя по Милорду – нет.

Поменяв копье, он подал знак, что готов и они снова ринулись друг на друга. На этот раз удара Верховного не выдержал и щит, он разлетелся вдребезги, как стеклянный, а Фоме показалось, что он поймал на грудь пушечное ядро. Его отбросило на круп лошади, но он чудом остался в седле. Ударил ли я, гадал он опять, чувствуя, как в голове сгущается тяжелый туман.

Милорд не оставлял шансов. В сущности, после таких ударов, по всеобщему мнению, Фома должен был лежать где-нибудь в километре от ристалища и благодарить бога, что не сгорел по пути. Поэтому трибуны озадаченно и восхищенно гудели, двух ударов не выдерживал никто, а этот еще и отвечает!

Третий удар!.. Он не чувствовал тела, как не чувствуют место ушиба в первый момент, в руках у него опять оказался обломок от копья. «Откусывает он их, что ли?!» – взбешенно подумал он.

Еще одно столкновение…

Доктор видел, как избивают Фому, как его тело, словно большая тряпичная кукла, даром, что в доспехах, болтается в седле. Милорд наносил удары, после которых и выжить-то было проблемой, но Фома, опрокидываясь и взлетая над крупом, все же умудрялся оставаться в седле. Оставалось только гадать, сколько он еще продержится.

На трибунах заключали ставки на каждый удар, любой из них мог оказаться последним для графа. Пятый? Шестой?! Седьмой?!! Напряжение возрастало.

«Не выдержит, – сжимал губы Доктор. – Неужели, все снова? Опять?.. С кем?..»

– Дав-вай! – закричал кто-то рядом с ним.

И Милорд вытащил меч. Он был устрашающего размера. Такого еще не было, сколько себя помнили томбрианцы, Верховный всегда обходился копьем. Вообще, все было в первый раз и публика задыхалась от восторга, блаженства и еще черт знает чего!

– Ну, теперь ему конец! – произнес рядом тот же голос, что требовал «давая», и в нем было сожаление, что такой праздник кончился.

Смотреть на зрелище, в котором обещана смерть, можно бесконечно. Ожидание чужой гибели не считается со временем, тем более, если смерть обязательна. Так можно провести всю жизнь, как у бесконечного телевизионного сериала, с одним лишь отличием, что актеры этого сериала умирают по-настоящему. Поэтому этот долгий поединок, как до этого весь турнир, совсем не казался долгим и его завершение сейчас, было похоже на обман. Ещё-ооо!!!

Фома вытащил Эспадон, Ирокез был недостаточно тяжел против исполинского клинка противника. И все равно. Удары Милорда были тяжелы, как долги, которые не можешь отдать. Вокруг рыцарей стояла уже густая пыль, заслоняя их от зрителей, и если бы Фома не был постоянно оттесняем могучим противником, мало бы что увидели зрители. Под градом ударов, граф кружил по арене, словно пытаясь найти точку опоры, которая позволила бы ему остановить натиск Верховного Князя, и не находил.

Он уже не чувствовал рук, но какая-то последняя отчаянность заставляла их двигаться, их мечи встречались с такой яростью, что сыпались искры и края лезвий покрывались окалиной. И каждый раз, отводя удар, Фома думал, что он последний. Ему самому казалось чудом, что он успевает за стремительными атаками Милорда.

«Так нельзя, – уговаривал он себя не относится к этому, как к чуду, – меня за это накажут!»

И наказание последовало. Милорд, исполняя боковой удар в корпус, вдруг неуловимо изменил траекторию и его меч заскользил по блоку графа прямо ему в голову. Неумолимо. Фома мог наслаждаться этим блестящим скольжением, но сделать уже ничего не успевал. Он попробовал ускользнуть назад, но только усугубил свое положение, окончательно потеряв точку опоры и равновесие перед ударом.

Удар был так силен, что его отбросило на несколько метров. Он упал. Всем было ясно, что это конец, дерзкий рыцарь нашел успокоение, вопрос только в том, будет ли его добивать Верховный сразу или даст шанс. И Милорд некоторое время стоял, словно действительно ожидая, когда рыцарь встанет (лишь немногие видели, как он тяжело дышит), потом неторопливо направился к поверженному графу.

Трибуны зачарованно смотрели на эту картину, а Фома, раскинув руки, так же зачарованно – в небо. Ему казалось, что он стремительно погружается в его холодную хмурую высь. Так стремительно, что молния, появившаяся над ним, как будто застыла от изумления, так и не раскрывшись и не издав привычного грозного рокота. Она словно стала гирляндой, освещающей его путь вглубь неба. Тысячи верст проносились под ним от одной только мысли, и миллионы, если он устремлял свой взгляд вперед.

Вот и Змей. «Он и наверху?..»

Он везде, был ему ответ. Змей открыл глаза и вселенская ненависть пронзила Фому, сделав его тело недоступным сомнению, раскаянию, боли. Холодная ярость взгляда выжгла ему внутренности и сердце, заморозив, и швырнула обратно, на арену. Молния, очнувшись, грозно прошила небо и прокатился раскатистый гром.

Он увидел, как Милорд приближается к нему. «Нет!»

Вскочив, Фома издал яростный клекот. Теперь ледяная сталь его клинка брала начало откуда-то из самого его центра, оттуда, где обычно бушевал огонь Хара, но теперь струилась холодная и бешеная плазма льда. Его удар поднял столб пыли, потому что потряс Милорда до пят. Одновременно, поднялся ветер – начиналась гроза, сухая, как всегда здесь, с одними молниями.

Теперь он теснил Милорда, но этого никто не видел в поднявшейся буре, молнии били в замок Верховного и в Ристалище, поскольку оба исполинские сооружения стояли на скалистых возвышениях и преобладали над местностью. Это было похоже на символическую иллюстрацию их битвы в небесах, на широком формате неба, словно в компенсацию плохой видимости на арене.

Продолжая наступать, Фома сбил с противника шлем и увидел страшное лицо, похожее на свое – лицо страстотерпца, безобразное как карикатура.

Он разбил панцирь Верховногоправителя и увидел чудовищное тело.

– Кто ты? – содрогнулся он, временя с окончательным ударом.

– Ты! – горько засмеялся Милорд. – Неужели не узнал?

Фома с отвращением смотрел на корчившуюся фигуру и змеящееся в хохоте лицо.