Текст книги "Страсти по Фоме. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

Все это, отражаясь в зеркале, служило ей непреходящей духовной пищей…

– Мадемуазе-ель! – пропел Фома, появляясь у немолодой кокетки за спиной. – Я потрясен вашей прической. У какого мастера вы выдирали волосы?

Старуха вздрогнула, но не от неожиданности, неожиданностей здесь не бывает, а от галантного обращения, граничащего с оскорблением. И вообще здесь никого не должно быть! Кто?.. Кто посмел?!

Госпожа удача будущей жизни в ярости повернулась на голос. Перед ней стоял рыжий наглец и ослепительно улыбался – вылитый валет её молодых лет.

От неожиданности старуха закашлялась, роняя пепел.

– Мамаша!.. – Фома дружелюбно похлопал её по спине. – Бросай курить, вставай на лыжи!..

Он взял у нее папироску и бросил в пепельницу.

– Ты кто? – прокаркала старуха, давясь кашлем.

– Продюсер в пальто! Будем ставить новую картину!

– Кто?.. Какую?.. – Старуха ничего не понимала, монотонная работа, склероз и папироски не способствовали быстрому схватыванию ситуации.

– Вот эту!.. – Фома показал на себя, и на миг действительно стал для нее картой – бубновым валетом из колоды записного шулера.

Ну точно! Видела она его, знает! Не постарел, подлец, все такой же красавчик!

– Вот еще! – фыркнула девица. – Тыщу лет кино кручу, ничего подобного не было! Набор всегда выдается сразу!

– А тут одну карту забыли добавить, синьорина. В некотором роде решается судьба.

– Чья? – подозрительно сощурилась старуха.

– Твоя, сообразительная моя!

– Ух ты! – фыркнула старуха. – А бумага имеется?

– А как же!.. – Фома схватил ее за кадык, поршнем ходившим по куриной ноге шеи (прав Есенин!) пожилой девушки.

Бумаги у него, конечно, никакой не было, да и не могло быть, а вот то, что это у него последний шанс, он понимал очень ясно, по-другому ему Мэи не видать. За стол с его «троечной» комбинацией возвращаться было бесполезно, там он проиграл. А здесь…

– Просто вырву! – пообещал он весело. – А голову в костер…

Показал он на мощное пламя, в котором стояла Мэя и мерзла от жуткой застывшей картинки какого-то монстра.

– Потеряешь вместе со своей любимой бабеткой и непыльную работенку, жёлта девица! Придется самой выбирать из этих картинок, но такого халтурного бессмертия там уже не будет, будешь жить нормальной трудовой жизнью. Знаешь, что это такое?..

Мадемуазель знала. Работая на побегушках, она иногда сама удостаивалась чести плести на станке Парок нити чужой жизни, чаще не сладкой, но… таковы люди!.. Старуха закрыла глаза, видимо, представляя все это, и кадык её несколько раз судорожно дернулся в руке Фомы, когда она снова их открыла, в её глазах не было уже ничего, кроме никому не нужной пустынной девственности.

– Как будет угодно… господину, – покорно сказала она. – Вы бы сразу так и…

– Сразу с вами почему-то не получается, – оборвал её Фома. – Показывай, красавица!

Старуха показала. Мэя мгновенно исчезла.

– Что это значит?!

Фома был озадачен, он ожидал, что Мэя останется с ним, но озадачена была и старуха.

– Н-не знаю, – пролепетала она. – Такое первый раз.

– Не хитри, старуха! Где она?

– Ну почему же старуха? – расстроилась та. – Я девушка!

– Девушка, девушка! – успокоил её Фома. – Просто мало времени и водки!.. Где?..

Старуха, словно в трансе, бормотала что-то невразумительное о каких-то сиренах и последнем танце.

– Что ты там мелешь, девушка, как смерть?! Куда идти спрашиваю?.. Аллея, да?

Но старуха вдруг и сама пропала, а он снова оказался за ломберным столом и лихорадочно прикидывал, насколько уместен будет Ирокез в этом уютном помещении и вообще, будет ли?..

– Алле, граф, вскрываемся? – уже орал ему на ухо Кербер.

Взоры всех присутствующих были обращены к нему, значит, все карты розданы.

– Это уж точно! – ухмыльнулся Фома, представляя сколько сейчас будет «вскрытий».

Ирокез был на месте, он почувствовал его бедром. Бросив карты на стол, он чуть отъехал на стуле для свободы маневра и наблюдал за лордом и его верным псом. У Лорда был фул, два туза и три короля – по чину! – у Кербера – флеш, как он и предполагал, но не стрит – после девятки шел пиковый валет, и они должны были торжествовать победу, но вместо этого они смотрели на карты Фомы с вытянутыми лицами.

– Каре! – заворожено проговорила Прозерпина. – Граф выиграл!

Вместо несчастной двойки на столе ухмылялся рыжий валет. Джокер!.. Вздох зрителей словно расширил и осветил зал. Губы лорда змеились каким-то страшным проклятием, когда он поднимал глаза на Кербера.

– А причем здесь я?! – испуганно взвизгнул тот. – Была дво… ой!..

Лорд стукнул по сукну тяжелой рукой и вокруг стола забегала огромная трехголовая собака с длинным змеевидным хвостом, деловито и дружелюбно обнюхивая ноги присутствующих.

– Как?! – орал Танатос на пса.

Покерок не сложился, вернее, сложился, но не так, как бы ему хотелось.

Персефона хохотала, что даже с одним глазом смотрелось здорово:

– Справедливость восторжествовала! Я иду домой!

Но «игра» не закончилась…

Мэя брела в тихом и беспечальном хороводе каких-то летающих существ, вся облитая светом, по длинной аллее, напоминающей анфиладу из-за смыкающихся крон. На ней был белый саван, в руках цветы. Слышалось сладкое пение. Сирены.

– Мэя! – позвал он.

Она коротко обернулась и снова, не заметив его, продолжала путь туда, откуда доносились чарующие звуки.

– Мэя! – снова позвал он, приближаясь к ней. – Я здесь, посмотри на меня.

– Ты?.. Ты же сказал, что будешь ждать меня там… – Она показала в конец аллеи.

– Я? – удивился он. – Нет, ты ошиблась, я жду тебя там!

Он показал в противоположную сторону. Мэя недоуменно остановилась.

– Но это же был ты?.. Такой нежный, милый, как эти голоса, и ты звал меня туда…

Она снова показала туда, куда шла. Птицы запели еще слаще и Мэя прибавила шаг.

Фома почувствовал, что и его неодолимо влечет туда, в конец аллеи, где волнующе и странно клубились цвета и звуки.

– Это был не я, Мэя. Я, к сожалению, не такой милый и нежный, но зато это я. Не ходи туда!

– Странно… – Мэя нерешительно задержала шаг. – Как это не ты? Как же вас оказалось двое?..

– Посмотри, какое место замечательное! – вдруг сказала она с вдохновением, напрочь забыв, о чем они только что говорили. – Пойдем вместе!

Она плавно повела рукой, забормотала какой-то стихотворный бред о цветах и травах, о деревьях и птицах, об эльфах и господине всего этого. А сирены надрывались уже так сладко, словно вселенское блаженство было их гнездом и им ничего не оставалось, как воспевать родной дом. И Мэя опять заспешила, волнуясь встрече с ним, с тем, что в конце аллеи.

– Нам нельзя здесь оставаться! – сказал Фома, чувствуя, как нарастает в нем напряжение, пение сирен делало свое дело. – Пойдем отсюда!..

Он взял ее за руку. Рука была холодна, но еще не мрамором, а остывшей на морозе ладошкой ребенка.

– Какой ты горячий! – воскликнула она, испуганно отдергивая руку. – Ты не был такой горячий, когда мы с тобой танцевали! Ты был… прохладный!

Танцевала? Уже?..Мэя довольно улыбнулась… Да, это было замечательно! Она танцевала не с ним! Как?.. Мэя остановилась и посмотрела на него, как раскапризничавшийся ребенок.

– Да?.. И с кем же?

– Ты танцевала… – Фома искал в ее глазах хоть отблеск прежней Мэи и находил только следы объятий: чужых, холодных. – Ты танцевала со Смертью, Мэя.

– Со смертью? – улыбнулась она без тени страха. – Нет, этого не может быть! Разве смерть умеет танцевать? Смерть – это смерть, – довольно заключила Мэя.

Но Фома-то знал, что это лучший танцор во вселенной и горе живому, с кем он танцует свое танго.

– Пойдем со мной! – попытался он ее остановить.

Но Мэя шла к заветной цели – концу аллеи, месту встречи с “ним”, своему концу, к последнему нежному и удушающему объятию лорда. Она словно не слышала, что он ей говорил.

– Куда? – спросила она отчужденно. – Здесь так хорошо, правда?..

Она вдруг засмеялась и это испугало его. Она все забыла, станцевав чертову мазурку с лордом. Он решительно взял ее за руку и развернул, но Мэя вдруг вцепилась в него и, казалось, в окружающий воздух и землю с нечеловеческой силой.

– Я не пойду туда! – закричала она. – Там… там смерть! Я знаю!

– Не бойся, ты со мной! Это не смерть, это выход, а если боишься, закрой глаза, я тебя выведу!

На какое-то время ему удалось её успокоить, но идти в другую сторону она не могла, тогда он подхватил ее на руки. Вначале Мэя была невесома и только холодила грудь, сквозь тонкий саван. Но идти «против» пения сирен было неимоверно трудно.

«Главное, дойти до начала аллеи, иначе мы останемся здесь оба…» – стучало у него в голове

– Мэя! – раздался требовательный голос. – Куда же ты?

Мэя повернула голову назад, за его плечо и уже не могла оторвать зачарованных глаз оттого, что видела. Сказать она ничего не могла, только вырывалась из его объятий.

– Это твой танцор? – попытался отвлечь ее Фома. – Теперь ты видишь, что это не я?

– Кто ты! – загремело вновь.

– Это я и ты меня знаешь, – пробормотал Фома.

Оборачиваться было нельзя, пока он смотрит только вперед ни лорд, ни его пес ничего не могут с ним сделать. Условие Плутона: не оборачивайся и уйдешь, – сформулированное для Орфея, никто до сих пор не отменял и, значит, оно действует! Главное, удержать Мэю.

– Наглец! Ты воруешь в моем доме! Ты шельмуешь в картах!

– Это не твой дом… – Фоме хотелось сказать, что шулер не он, что лорд мог бы выиграть на своих тузах, если бы не сделал даму двойкой, но он промолчал, экономя силы и упрямо тащась по аллее. Какие-то крылатые твари мельтешили у него перед глазами, сирены стонали так, что хотелось все бросить и бежать на эти голоса: утешать или утешиться.

– Мэя! – раздался тот же голос, ставший нестерпимо притягательным; лорд, поняв, что он не обернется, взялся за Мэю. – Неужели ты меня оставишь? Неужели бросишь своего любимого мужа здесь, одного? Я не верю, что ты не любишь своего Томаса!

– Не верь, не смотри на него! – кряхтел Фома. – Томас это я!

Мэя становилась все тяжелее, по мере приближения заветной черты, хотя до нее было еще далеко, но это была уже тяжесть живого. Несмотря на его запрет, Мэя все время смотрела назад.

Фома вздохнул: если бы его звали таким сладким голосом, он бы выпрыгнул из штанов! Этим пользовалась Лилгва.

– Это лорд Смерти, Мэя, если ты пойдешь к нему, мы умрем!

– Но там тоже ты!.. – Глаза ее были широки, как океан.

– Там может быть кто угодно, Мэя, но только не я…

Слова давались с трудом. Он шел, словно в гору и против ветра, да еще Мэя своим любопытством и стремлением назад мешала идти.

– Не смотри туда, – умолял он ее.

– Мэя! Я твой муж, граф Иеломойский. Ты моя единственная женщина! – пел голос за спиной. – Разве ты можешь быть женой этого чудовища? Посмотри на него!

Мэя послушно посмотрела на Фому и отпрянула с испуганным криком. Фома не мог видеть себя, но в глазах ее читались такой ужас и отвращение, что он все понял.

– Это я, Мэя, – сказал он, но из его пасти вырвался утробный рык.

Мэя забилась в его руках, стараясь вырваться.

– Кого ты видишь, Мэя? Скажи! Скажи мне, кого ты видишь? – прохрипел он, стараясь не рычать.

Мэя забилась еще сильнее, отнимая последние силы.

– Видишь, Мэя, кто это? Это его настоящее лицо! – звучал голос. – Оставь его, иди ко мне! Он тебя погубит!

– Кого… видишь? – прохрипел Фома, сжимая ее в объятьях так, что она вскрикнула от боли. – Ну?!

– Не знаю! – прокричала она, стараясь не смотреть на него. – Оборотня, чудовище!.. Вурдалака!

Последнее определение было верным. Фома сбросил с себя наваждение. Старые игрушки, сир, старые!

– Это твой танцор… шутит, – тяжело проговорил он. “Когда же эта аллея кончится?” – В следующий раз сразу говори, кого… видишь, – попросил он.

– Не слушай его, Мэя, любовь моя! Он тебя обманывает, у него другая женщина! Спроси его! Ты – жертва!

– У тебя другая женщина?.. – Мэя отодвинулась и внимательно посмотрела на него.

Пот заливал Фоме глаза. Крылатые твари бились в лицо с настойчивостью гнуса, слепя и сбивая с пути.

– А у меня ты одна! – пел последний любовник всех живущих.

– Да? – переспросила Мэя.

– Вытри! – попросил Фома, закрывая глаза. – Врет он, паскудник, нет у меня, Мэя, никого, поверь!

Мэя достала платок.

– Ты забыл и про меня? – прозвучало вдруг сзади. Фома остановился, словно наткнулся на стену. Потом медленно, как будто выворачивая огромную глыбу, сдвинулся с места – стоять нельзя!

– Кто эта женщина? – спросила Мэя и восхитилась. – Какая она!.. Настоящая леди!

Фоме неудержимо захотелось обернуться. Он не знал, кто это, но словно мощные стальные рычаги разворачивали его обратно. И голос действительно сводил с ума. Когда же Мэя стала описывать её, он не выдержал и закричал, собрав все силы для этого:

– Мэя, это Смерть! Ты этого не поняла еще? Все, что за моей спиной это Смерть!.. Пожалуйста, – уже прошептал он. – Не отвлекай меня… и не смотри назад…

Ему все-таки пришлось остановиться, чтобы выпалить это одним духом, а секунду спустя он понял, что не может сделать следующего шага. Ноги словно приросли к земле, какие-то ползучие растения обвились вокруг его сапог.

Мэя же была сама непосредственность.

– Но она зовет тебя! – удивилась она. – Ты знаешь ее?

Он снова услышал этот голос:

– Ты не узнал меня?.. Я твоя Мария и твоя вечная любовь!

Какие слова! Никогда они здесь не научатся говорить без дурацкого пафоса блядских женских романов, который их и выдает!.. Пафос полуграмотных всезнаек. Фома закричал, чтобы сделать хоть шаг, ему показалось, что он рвет свои внутренности.

Полыхнула молния в воспаленном сознании, а может и на самом деле, но он вырвался.

– Тебе тяжело? Отпусти меня, я сама пойду, – сказала Мэя капризно. – Кто она?

– Я его единственная женщина, Мэя, отдай мне его!

– Это Смерть, Мэя… скоро она прикинется твой подругой, матерью… Воблой твоей ненасытной… и ты будешь верить всему этому?

Воздуха не хватало. Второй шаг дался легче. Третий, четвертый… конец, вернее, начало аллеи, все-таки, приближалось.

– Ты ее любишь?

– Нет… я не могу любить смерть.

– А ту, которую она изображает?..

А кого она действительно изображает?.. Повернувшись, он, конечно, сразу вспомнит, но девочка останется здесь. Навсегда. Так же как и он. Он стал считать шаги.

Но Мэя была безжалостна. Видя, что он не отвечает, она стала сползать с его рук.

– Ты ее любишь – Маарию? Настоящую Марию?

– Я люблю тебя… только тебя… ты и есть моя Мария.

– Я Мэя, – капризно сказала Мэя, но идти стало легче, допрос с сопротивлением прекратился, осталось одно любопытство. – А кто она?..

И вдруг словно все забыла, глядя ему за спину.

– Почему мы уходим отсюда? Давай здесь останемся!

Снова здорово!

– Оставайся, Мэя, можешь оставить и его! Но ты ему не нужна, он с тобой не пойдет! Он уведет тебя отсюда и бросит! И ты останешься одна. А со мной ты будешь единственной и неразлучной! Со мной ты будешь королевой!

Мэя сразу поверила этому многословию.

– Ты меня бросишь! Я буду королевой!.. – Она поползла через его плечо к сладко нарисованной картине. – Оставишь одну!

Но у него уже не было сил говорить. Крепко прижав ее к себе, он брел, тащил, тянул ее, как бурлак, к просвету в начале аллеи. Звуки сирен, летающая и царапающая мерзость, зыбучий песок под ногами, томно зовущий голос сзади, все время сзади – в затылок, в темечко, – Фома почти ничего не соображал и не чувствовал. Оттуда его и Мэю просили и умоляли все их родные и близкие, включая какую-то Марию и псевдографа.

– Что?.. Гея?! – воскликнула вдруг Мэя у него на плече. – Ты спал с этой тварью?.. Ты все-таки спал с ней?!

Она грязно выругалась. Переступив порог смерти, Мэя, словно бабочка, оставила куколку тихой девочки, какой была до и стала фурией: прекрасной, безжалостной, вульгарной, – смерть уже пятнала ее пошлостью. Сквозь гул в ушах, Фома прислушался. Да, действительно, появилась и Гея. Последовал подробный рассказ об их последней встрече, о сладком креме постели, слишком подробный…

– Так ведь, граф? – требовала всякий раз подтверждения Гея.

Честно говоря, Фома не помнил, чтобы он выделывал такое с княжной, но в принципе… все же знают, что акробатика родилась в постели, и только потом перешла в гимнастические залы, после того, как нежность стала ее редким ребенком.

– Мэя, девочка, с тобой он проделывал такое? Ты знаешь, что такое дилижанс? А встреча на Эбле?

– Пусти меня!.. – Билась в его руках Мэя. – Ты мерзкий, похотливый старик!..

Она брезгливо отталкивала Фому.

– Грязное чудовище!..

Фома понял, что его опять обезобразил лорд и с трудом сбросил с себя отвратный лик. Говорить он не мог и только молча отбивался от её коготков и зубов, помимо злобных упырей, в которых превратились эльфы и бабочки.

Господи Ману и Великий Молчун – Говорящий!.. Как он завидовал сейчас Орфею! В спокойной, дружеской обстановке, попив и поев, при всеобщей договоренности всех со всеми, он выводил свою подругу, которая и там оставалась его подругой. Чуть-чуть только не доработал, обернулся таки, поэт! подвело воображение и гнусный пес. Но зато как хорошо провел время! Без укусов и царапин, без грязных ловушек, без свинцовой тяжести и ломоты во всем теле, и без таких вот подлых подставок! Ведь были же подружки у Орфея, но никто не сказал Эвридике об этом ни слова!..

Все-таки нравы сильно переменились, багрово полыхало в мозгу Фомы, нет прежней интеллигентности в преисподней! Где ты, Плуто?! Бросить бы все, посмотрел он сумрачно на Мэю, которая и на Мэю-то была не похожа – бесноватая какая-то! – и уйти, не оборачиваясь.

Оставалось несколько шагов и сзади неслось умоляюще и увещевающе:

– Оставь его Мэя! Посмотри, куда он тебя ведет, какая там мерзость! Ты погибнешь, это ад!!

Мэя послушно обернулась вперед, чуть не уронив, при этом, Фому и вскрикнула. Перед ними, сразу за чертой, где начиналась аллея, места были действительно неприглядные – гиблые, по сравнению с теми, что они покидали, лорд постарался. Трудно было даже описать этот марьяж цветущей помойки с гниющим болотом, кишащим гадами и рептилиями.

Мэя с тревогой и подозрением посмотрела на него: если она скажет, что хочет остаться, ему придется уйти одному и целую вечность “отрабатывать” свой незавершенный подвиг в землях Аида – «незавершенка» здесь не прощается ни на каких весах!

– Я не пойду туда! – быстро и категорично заверила его Мэя и стала сползать.

– Верь мне, девочка моя, – выдохнул он из последних сил, как последний аргумент, руки уже не могли ее удерживать. – Сейчас все это кончится… только дойдем.

Что-то произошло, неуловимо, но явственно, что-то знакомое мелькнуло вдруг у Мэи в глазах и она обняла его за шею.

– Если все против тебя, значит, ты прав? Так, граф? – шепнула она ему на ухо.

Он только молча кивнул головой, слезы черте с какой радости плыли по его щекам.

– Ты еще пожалеешь! – завыло со всех сторон. – Так знай: если ты уйдешь отсюда, он уйдет от тебя, он тебя бросит!

Это было уже форменное проклятье, значит, он дошел.

– Ты будешь видеть его по большим праздникам! А праздников у тебя не предвидится, дура! Ни больших, ни малых! У тебя их вообще не будет! Он будет приходить и мучить тебя, и уходить и мучить тебя. И не будете вы никогда вместе, потому что он странник и будет странствовать всю свою жизнь!

Жизнь ждала Фому, по крайней мере, не скучная…

– Сейчас пойдем по болоту, – сказал он перед самой чертой. – Не бойся, оно расступится, как только ты сделаешь шаг. Можешь закрыть глаза, ты не провалишься и никто тебя уже не тронет. Ни одна тварь, верь мне, но только не оборачивайся! Теперь тебе оборачиваться нельзя, погубишь себя и меня!

Про себя он сказал умышленно, надеясь на ту Мэю, что была готова умереть за него. С ним ничего не случится, если она обернется, но сама она уже не вернется никогда…

– Кто бы тебя ни звал, не оборачивайся, иначе нам конец! Даже если услышишь мой голос, не оборачивайся ни в коем случае!.. Я тебя звать не буду, – шепнул он ей на ухо. – Я тебя догоню… и поцелую. Ты все поняла?..

Он не был уверен, что все сказанное им правда, что расступится болото, едва она вступит на него. Черт знает, что случится с этой зловонной фантасмагорией, но то что сейчас, едва он переступит черту, начнется что-то вроде разборки, он был абсолютно уверен. И поэтому хотел чтобы Мэя ушла как можно дальше от этого места и уже не вернулась. Даже если не суждено вернуться ему самому.

Мэя поцеловала его в губы, сухие, растрескавшиеся, словно напоила.

– Не оборачивайся, – шепнул он.

– Я тебя люблю!..

Нет, Орфею повезло гораздо меньше. Он не дождался этого мига. Фома блеснул зубами:

– А я уж думал… – И поставил Мэю за черту. – Беги!..

Пространство лопнуло и над ним прогремел гром. Он обернулся, выхватив меч, но меч здесь был совершенно бесполезен и бессилен. Перед ним, за чертой, возникла огнедышащая, клубящаяся тварь. Это был огненный вихрь, смерч с возникающими и пропадающими подобиями щупалец, когтистых отростков, стрекал и этот вихрь бушевал, опаляя лицо. Одежды на Фоме начали тлеть.

Потом из самой гущи огня на него выпрыгнул Кербер…

Когда ему удалось отбиться от всех монстров лорда, перед ним вдруг возник его двойник – граф Иеломойский, главный смотритель аллеи лорда Смерти. Ему-то и досталась вся ярость Фомы – меч распорол лучшему танцору всех времен белый фрак, но тот, оказалось, только этого и ждал.

– Мэя! – раздался его жалобный крик. – Я умираю! Дай мне посмотреть на тебя последний раз!

Фома, словно почувствовав её движение, последним, пресекающим ударом успел снести голову псевдографу и закрыть его страшные глаза, до того, как Мэя обернулась.

– Я же сказал! – рявкнул Фома ей. – Второй раз ты по болоту не пройдешь и шага!

И Мэя послушно пошла, осторожно ступая по кочкам, которых не было…

Ирокез дымился от работы. Фома был растерзан поперек груди мощными лапами верного пса Аида, а жизнь была прекрасна только потому, что рядом была смерть. Была… Фома ждал, что появится еще кто-то по его душу, может быть сам лорд, но… курился песок от ветерка, а на аллее никто не появлялся. Покерок не сложился.

Он с силой прочертил мечом по месту линии.

– Мы победили, Мэя!.. – Мэя все шла, аккуратно, как девочка гимнастка на бревне, ставя одну ножку перед другой, не зная, что когда её глаза закрыты болота не существует; обычная дорога домой.

– Мэя! – Прошептал он ей на ухо. – Открой глаза, это я.

– Ы-ы! – покачала она головой, не веря теперь никому.

Тогда Фома взял ее на руки…