Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 96 (всего у книги 107 страниц)

Суббота! В клубе – аншлаг и столпотворение, а Жиль лежит в морге, да и Лука со своей простреленной ногой едва передвигается. Как сел в заднем коридоре, так ни туда и ни сюда. Но хоть комната отдыха и гримерки под присмотром.

Сам я курсировал по клубу и время от времени выдвигался на задний двор, а потом Виктор Долин привез Ольгу, пришлось присматривать еще и за ней.

Когда начало темнеть, я спустился в подвал, разобрал в каморке истопника маузер «К63» и тщательно протер его везде, где могли остаться отпечатки пальцев. Затем прошелся ветошью по кобуре и вновь спрятал оружие в саквояж. Туда же закинул старые грязные перчатки, потертую фетровую шляпу, моток веревки и перепачканный угольной пылью комбинезон, который издали, да еще и в темноте вполне мог сойти за рабочее одеяние трубочиста.

Оставлять клуб субботним вечером на одного лишь Антонио не хотелось до скрежета зубовного, но иного выхода у нас попросту не было. Я отправил красавчика с его обычного места у центральной лестницы к входной двери и попросил буфетчика лично встречать членов клуба.

– А что такое? – забеспокоился Морис Тома. – Куда вы все собрались? И что стряслось с Лукой? Он еле ходит!

– Все в порядке, Лука подвернул ногу, а нам с Гаспаром надо кое-куда отлучиться по поручению Софи. Не беспокойся, скоро вернемся.

Новая обязанность буфетчика нисколько не воодушевила, но спорить с кузеном хозяйки он не решился. Я ободряюще улыбнулся ему напоследок, окликнул Гаспара и вместе с испанцем отправился на задний двор.

– Скажи, в Новом Вавилоне много аборигенов Нового Света? – спросил я, когда мы выехали на коляске за ворота.

– Да уж хватает! – фыркнул Матадор.

– А если не брать в расчет недавних переселенцев? Меня интересует человек, родившийся в смешанной семье. Второй родитель – испанского происхождения. Кастилец, баск, каталонец, галисиец – не знаю. Еще он имеет какое-то отношение к полиции. Сложно его будет отыскать?

Гаспар хмыкнул.

– Ну и задачку ты задал! Могу попробовать поспрашивать, но гарантировать ничего не возьмусь.

– Поспрашивай, – кивнул я.

На город накатывали стремительные осенние сумерки, всюду зажигались витрины магазинов и питейных заведений, где-то бродили от столба к столбу фонарщики, где-то мрак разгоняло яркое сияние электрических ламп. В небе плыли сигнальные огоньки дирижаблей, по дорогам скользили лучи фар самоходных колясок и прыгали отблески «летучих мышей» конных экипажей.

Но главное – окна. Редкими квадратами на темных стенах домов светились прямоугольники окон, постепенно их загоралось все больше и больше. Одни были закрыты плотными шторами, другие занавешены лишь полупрозрачным тюлем. Иногда взгляд выхватывал движение в комнатах, а присмотришься – и будто на экране синематографа разворачиваются картинки чужой жизни.

Неподалеку от пьяцца Гальвани коляска заехала в глухой переулок, там я быстро нарядился в комбинезон, завязал низ лица платком, нахлобучил на голову шляпу и надел перчатки. После этого дотянулся до нижней перекладины пожарной лестницы и вскарабкался на крышу. К этому времени уже окончательно стемнело, и темный комбинезон полностью растворился на фоне ночного неба. Впрочем, кто станет глазеть вверх в столь поздний час? Главное – самому не оступиться впотьмах и не свернуть себе шею.

Из приткнувшейся к печной трубе будки послышалось курлыканье, я пригнулся, чтобы не маячить над коньком, и перебежал дальше. Крыши лишь несведущему человеку представляются безлюдными, на деле сюда поднимаются отнюдь не одни только трубочисты. Ходят к птицам голубятники, меняют черепицу кровельщики, вывешивают на чердаках стираное белье домохозяйки. Да те же вездесущие мальчишки чего стоят!

Но не в это время. А даже если меня и заметят, кликнуть постового никому и в голову не придет. Трубочист припозднился, дело житейское.

Из распахнутых окон мансард слышались голоса и звон посуды, где-то играл граммофон, во дворе заливисто лаяла собака. Добравшись до края крыши, я сначала перекинул на соседнюю саквояж, затем примерился и перескочил сам. Внутри квартала дома были построены впритык друг к другу, можно было пройти от улицы до улицы, ни разу не спустившись на землю.

Уже третье здание выходило на пьяцца Гальвани. До противоположной стороны площади от него было… Я выставил перед собой большой палец – метров семьдесят или немногим меньше. Для прицельного выстрела из длинноствольного маузера с примкнутым деревянным прикладом-кобурой дистанция попросту смешная.

Расстегнув саквояж, я вытащил пистолет и отрегулировал прицел, а затем оттянул затвор и принялся один за другим вставлять в неотъемный магазин патроны. После примкнул кобуру и положил оружие рядом с собой на скат крыши. Вытащил блокнот и сполз чуть ниже – так, чтобы меня не было видно с улицы. Запалил спичку, прикрыл ее ладонями и принялся внимательно изучать сделанные несколько дней назад рисунки.

Большой Джузеппе в полный рост. Большой Джузеппе сидя. Большой Джузеппе в движении на полушаге.

На второй спичке я постарался подметить особенности фигуры и взялся за маузер, мысленно прокручивая в голове характерные жесты главаря сицилийцев. Комнаты в доме напротив освещали газовые рожки на стенах, и местные обитатели отбрасывали на легкие полупрозрачные занавески свои слегка искаженные силуэты.

Большего и не требовалось. Лишь бы оказался на месте Джузеппе.

Тени ходили и сидели, собирались за столом в большой комнате на третьем этаже, гасили свет в одних помещениях и зажигали его в других. Тени жили своей жизнью и не ассоциировались с людьми.

Просто бумажные фигуры театра теней.

Предстоящее убийство нисколько не волновало меня. Угрызений совести я не испытывал ни малейших. Никто не терзается муками совести из-за необходимости выдернуть впившегося в кожу клеща или прихлопнуть комара. Вот и Джузеппе… тот еще клещ. И пусть не мне брать на себя роль высшего судии, но…

Неожиданно в одной из теней почудилось нечто знакомое. Рост, осанка, ширина плеч, еще какая-то мелочь, вроде резкого поворота слегка наклоненной вперед головы. Я поспешил взять человека на прицел, но выстрелить не успел. Тот пропал из виду – скрылся в коридоре, скорее всего.

Ствол начал медленно сдвигаться в сторону, а потом фигура Джузеппе откинула тень на занавеску в соседней комнате. Главарь банды сицилийцев остановился у стола, а сесть уже не успел: я прицелился точно в центр темной фигуры и спустил курок. Грохнул выстрел, гулко раскатился над крышами мощный хлопок. Отдача подкинула ствол, я вернул его на место и вновь выстрелил в силуэт Джузеппе, который уже начал валиться на пол. Миг спустя тот пропал из виду, и я в быстром темпе расстрелял остававшиеся в магазине патроны по ближайшим окнам, не выбирая никого конкретно, просто желая создать видимость беспорядочной пальбы.

Пусть лучше решат, что Джузеппе просто не повезло.

Поднявшись с колен, я зашвырнул маузер во двор, схватил саквояж и бросился прочь. Едва не поскользнулся на поехавшей черепице, скакнул на соседнюю крышу и ринулся к следующему дому.

Позади закричали, и залился длинной третью полицейский свисток, но мне было уже не до того. Убраться отсюда как можно быстрее – вот единственное, что по-настоящему заботило меня сейчас.

При прыжке с крыши на крышу с головы слетела шляпа и закувыркалась, падая в темноту. Я даже не взглянул ей вслед, добрался до пожарной лестницы, скинул вниз пустой саквояж и принялся лихорадочно перебирать руками и ногами перекладины. Спрыгнул на землю, схватил сумку и замер на месте как вкопанный: у дожидавшейся меня в переулке коляски никого не оказалось.

Рука сама рванула застежки комбинезона и нырнула в карман с «Зауэром», но тревога оказалась напрасной. Гаспар выступил откуда-то из темного угла и взобрался на козлы.

– Порядок? – спросил он, сунув револьвер сзади за пояс под пиджак.

– Да! – шумно выдохнул я и скомандовал: – Гони!

Коляска тронулась с места и под стук подков по мостовой начала резво набирать ход; я сорвал с себя комбинезон и без сил развалился на сиденье.

«Сделал!» – вот и все, что крутилось у меня в голове.

Только это, и больше ничего.

4

В клубе я первым делом отправился в кабинет Софи, молча распахнул бар и принялся водить пальцем по красочным этикеткам разнокалиберных бутылок.

Нервно вскинувшаяся при моем появлении кузина немного расслабилась и спросила:

– Надо понимать, все прошло успешно?

– Вполне.

Сначала я взял портвейн, но передумал и заменил его на арманьяк. Разложил стилет, срезал сургуч с пробки и плеснул янтарной жидкости в пузатый бокал.

– Теперь все будет хорошо? – с надеждой спросила Софи.

– В идеале сицилийцам и китайцем станет не до нас, да, – решил я, сделал глоток и зажмурился, оценивая ощущения. Арманьяк оказался не таким мягким, как коньяк, чуть более резким и насыщенным. Незнакомым. Мне понравилось.

Хозяйка клуба постучала ноготками по столешнице и сказала:

– Осталось разобраться с Ольгой.

Я сделал еще один глоток, но этот – уже без всякого удовольствия. Допил остатки и поставил стакан на стол.

– Если только Ольга как-то связана с налетом на кассу, – напомнил я кузине о своих сомнениях.

– Так выясни все скорее! – потребовала Софи. – Я не прошу тебя вырывать ей ногти, но сделай уже что-нибудь! В конце концов, это ты впустил ее в кабинет!

– Опять угрожал Фальер? – вздохнул я.

– Нет, но сто тысяч нам точно не помешают.

И это было действительно так.

Я скривился и пообещал:

– Ладно, попробую прощупать ее по дороге домой.

– У тебя все получится! – улыбнулась Софи, поднялась из-за стола и уткнулась лбом мне в грудь. – Не знаю, что бы делала без тебя! Пусть меня заклеймят за мракобесие, но ты будто мой ангел-хранитель!

– Вот сейчас войдет твой Альберт и закатит нам сцену ревности, – посмеялся я.

Софи отодвинулась и покачала головой.

– Альберт не такой.

– Он за свободные отношения?

Тут уже и Софи не удержалась от смеха.

– В любом случае я просила его сегодня не приезжать.

– Что так?

– Надо подбить августовский отчет и выйти к гостям. Мы договорились встретиться завтра.

– Провожу Ольгу и вернусь за тобой, – предупредил я кузину и взялся за дверную ручку, но Софи меня остановила.

– Не дави на нее слишком сильно, – попросила она. – Возможно, это и в самом деле простое совпадение.

Я кивнул и шагнул за дверь.

Лука чувствовал себя на удивление неплохо для человека, только вчера словившего пулю. Громила сидел на выставленном в коридор пуфике и время от времени прикладывался к бутылке с сельтерской. Оставалось лишь надеяться, что опиумной настойки он влил туда… в меру.

Я не стал читать ему мораль и поднялся на второй этаж. Танцевальное представление давно закончилось, надо было забрать Ольгу и проводить ее в пансионат.

– Все в порядке, Морис? – уточнил я у буфетчика, которого Гаспар к этому времени уже освободил от обязанностей привратника.

Морис Тома мельком глянул в зеркало, будто проверил, не съехал ли набок парик, и ответил, что все в порядке. Памятуя о вчерашней попытке проследить за нами, я приблизился к буфетчику и негромко спросил:

– Мы не ждем никаких грузов сегодня?

Морис достал записную книжечку в кожаной обложке, заглянул в нее, потом посмотрел на настенные часы.

– Через полчаса привезут пиво. Должны были завтра, но запасы подошли к концу, и нам пошли навстречу.

Всякий раз, доставляя очередную партию пива, поставщик увозил ящики с порожней тарой, но если сегодня поездку организовали специально для нас, то едва ли фургон будет набит под завязку.

– Найдется местечко в кузове для двух человек?

Буфетчика такой вопрос изрядно озадачил. Он наморщил лоб и не нашел ничего лучшего, как, в свою очередь, поинтересоваться:

– А зачем?

– У Ольги, – указал я на окруженную гостями танцовщицу, – слишком много назойливых поклонников. Раз уж мне поручили проводить ее до дома, хочу сделать все чисто.

Морис Тома округлил глаза.

– О-о-о! – протянул он. – Так ты провожаешь ее? О-о-о…

– Морис! Это просто работа. Ты поможешь с фургоном?

– Конечно-конечно, – покивал буфетчик. – Я спрошу. Ты будешь здесь?

– Да.

– Через полчаса, – напомнил Тома и отправился шпынять нерадивых официантов.

Полчаса пролетели незаметно; буфетчик вернулся и с довольным видом объявил, что обо всем договорился.

– У вас десять минут, – предупредил он, – пока разгрузят пиво и вынесут ящики с пустыми бутылками. Не больше.

Я помахал Ольге, но та, как на грех, оказалась увлечена разговором с маркизом Арлином, и моей жестикуляции не заметила. Врываться в ряды гостей и утаскивать ее за собой, показалось отнюдь не лучшей идеей, поэтому я вырвал из блокнота листок, написал коротенькое послание и велел проходившему мимо официанту доставить его танцовщице.

Ольга прочитала записку, оглянулась и явственно заколебалась, но все же попрощалась с внимавшей ей публикой и отошла ко мне. Глаза ее искрились от выпитого шампанского.

– Уже пора? – печально вздохнула она. – Нельзя немного задержаться?

Я покачал головой.

– Будь моя воля, гулял бы с тобой всю ночь напролет, но сейчас мы можем покинуть клуб незамеченными, а потом такой возможности уже не будет.

Ольга поджала губки и отправилась в гримерную менять вечернее платье на более подходящий для прогулки по вечерним улицам наряд. Моя категоричность ее явно расстроила. А вот встретившийся нам в коридоре Виктор Долин дурного настроения примы нисколько не разделял и даже соблаговолил выразить мне благодарность за заботу.

– Она такая увлекающаяся! – покрутил рукой хореограф, когда Ольга скрылась в гримерке. – Вы с ней помягче, Жан-Пьер, помягче. Прошу вас! Это бунтарство насквозь наносное, внутри она совсем другая!

Я лишь вежливо улыбнулся в ответ, и Виктор больше не стал докучать, откланялся и ушел в комнату отдыха.

Когда Ольга вышла из гримерки в длинном сером платье и шляпке с широкими полями, она улыбнулась мне как ни в чем не бывало и полюбопытствовала:

– И как же мы покинем клуб? На ковре-самолете?

Я посмеялся шутке и повел девушку на второй этаж.

– В этом нам поможет один неоценимый человек.

– И кто же он?

– Морис Тома, разумеется!

Ольга хихикнула.

– У него такой забавный парик!

– Только не стоит ему об этом говорить, – попросил я, поднимаясь по лестнице.

Буфетчик встретил нас наверху с двумя бокалами шампанского.

– Прошу! – протянул он их нам будто важным гостям.

Танцовщица приняла угощение как нечто само собой разумеющееся, а вот я заколебался.

– Пожалуй, не стоит…

– Как не стоит?! – возмутился Морис Тома. – Такой вечер! Да если бы мне выпала возможность составить компанию несравненной Ольге, я бы…

Буфетчик задохнулся от переполнявших его эмоций, а когда прима благосклонно улыбнулась этим словам, его и без того румяные щеки покраснели еще больше.

Я подумал: «Какого черта? Это же просто бокал шампанского!» – принял его, отпил игристого вина и спросил:

– Ты проводишь нас?

– Да! – подтвердил Морис, взволнованно вытер вспотевшие ладони и сбежал по лестнице на первый этаж. Мы направились следом.

Я на ходу осушил бокал и поставил его на поднос проходившего мимо официанта, а Ольга смаковала холодное шампанское без всякой спешки и вручила пустой бокал буфетчику уже на заднем дворе.

– Благодарю, Морис! – улыбнулась она и рассмеялась при виде парового фургона. – Меня вывезут отсюда контрабандой?!

– Так и есть, контрабандой, – улыбнулся в ответ буфетчик, облизнул пересохшие губы и поторопил меня: – Поспешите, Жан-Пьер!

Я подошел к сидевшему в кабине с распахнутой дверцей шоферу, справился у него насчет маршрута и попросил высадить нас на этом берегу Ярдена сразу перед мостом.

Водитель флегматично кивнул. Ему явно хотелось поскорее избавиться от нас, загнать фургон в гараж и отправиться пить пиво.

По железной лесенке я первым забрался в кузов и протянул руку Ольге. Прима, несмотря на длинное платье, легко присоединилась ко мне, и тогда буфетчик всучил нам бутылку шампанского.

– Пусть будет! – рассмеялся он, прикрывая створки.

Чудак-человек! Решил, что мне посчастливилось вытащить танцовщицу на свидание!

– Здесь совсем темно! – прошептала Ольга.

Фургон тронулся, нас качнуло, и я едва не завалился на спину. Свободного места в кузове оставалось совсем немного, пришлось усесться на ящик с пустыми пивными бутылками. На очередной кочке Ольгу шатнуло, я удержал ее от падения, но был вынужден усадить себе на колени.

Если приму и возмутила подобная бесцеремонность, то виду она не подала, как не попыталась и подняться на ноги. Только хихикнула да поерзала, устраиваясь поудобнее.

Я обхватил Ольгу за талию, но большего себе не позволил. Мне и так было хорошо. Я чувствовал тепло девичьего тела, ощущал цветочный аромат ее духов, слышал учащенное дыхание. Сердцебиение? Да, несмотря на звяканье пустых бутылок и поскрипывание, прекрасно слышал и его.

Это возбуждало, и сейчас я хотел лишь одного: чтобы эта поездка как можно дольше не кончалась. Но нет, конечно. Ехать от клуба до набережной было совсем недолго.

Вскоре фургон перестало трясти на брусчатке, и он остановился. Тогда я распахнул створки и спрыгнул на дорогу. Ольга оправила платье, приняла руку и спустилась следом, едва не упав мне в объятия.

Я закрыл кузов, просемафорил ладонью водителю, и грузовой экипаж укатил на мост. А мы остались на набережной.

Я, красивая девушка и речной простор.

Что еще надо для полного счастья? Шампанское?

Кровь ударила в голову, а в ушах зашумело, как бывает, когда резко поднимешься из кресла, и я поддался эмоциям и скрутил с горлышка бутылки проволоку. Хлопнуло, пробка улетела в темноту, вслед за ней в реку плеснулось пенное шампанское, но его вылилось совсем немного.

Я глотнул игристого вина, и Ольга рассмеялась.

– Жан-Пьер, что ты делаешь?! – округлила она глаза в притворном ужасе, но протянутую бутылку приняла без малейших колебаний. Приложилась к горлышку и вновь прыснула смехом. – Это же безумие!

На нас начали оборачиваться прохожие, и, не желая привлекать к себе лишнего внимания, я приобнял спутницу за талию и повел ее по набережной. Ольга не возражала.

– Наверное, надо иногда совершать такие безумства, – произнесла она, возвращая бутылку. – Без них жизнь становится невероятно сухой и пресной!

Я кивнул. Меня переполняли чувства, они окрыляли. Это было странно, противоестественно и непонятно, но одновременно и ужасно приятно. Заботы и тревоги остались где-то далеко-далеко, они попросту перестали существовать здесь и сейчас.

Темная гладь реки. Небо с огоньками сигнальных огней. И никаких стен кругом, один простор.

Я был счастлив. Я любил этот город.

Постовой посмотрел на нас с укоризной; я подмигнул ему и увел Ольгу на тенистую аллею, где среди кустов мягко светилась шеренга газовых фонарей. Там мы уселись на свободную лавочку и поцеловались.

Ольга сразу отстранилась и достала пудреницу. Смотрясь в зеркальце, она подправила смазанную поцелуем губную помаду и сказала:

– Не стоило этого делать, – но сразу хитро прищурилась и добавила: – Здесь…

Я расправил носовой платок и вытер губы. След помады показался кровавой отметиной.

Ольга первой встала с лавочки и протянула руку.

– Идем?

Мне никуда идти не хотелось. Каждый шаг неизбежно приближал нас к пансиону, а вечер был слишком прекрасен, чтобы закончиться так рано. Но удерживать танцовщицу я не стал, поднялся на ноги, глотнул шампанского и передал бутылку приме.

Мы ушли с аллеи на тихую улочку, и там я снова обнял Ольгу. И вновь она не возражала.

Приму била ощутимая дрожь, а вот мне холодно не было. Напротив, по жилам вместо крови струилось чистое пламя. Шампанское оказалось на редкость коварным.

Я рассказывал какие-то истории, Ольга смеялась. Опустевшую бутылку оставили на пороге аккуратного домика. То-то утром удивится молочник! Нас это изрядно развеселило.

Смех, ночь, приятное раскачивание земли под ногами.

Радость и беззаботность.

Эйфория.

Но все хорошее когда-нибудь да заканчивается. Очень скоро мы вышли к пансиону и остановились у его дверей.

– Ну, вот и все… – Ольга поцеловала меня, но не дежурно чмокнула на прощанье в щечку, а страстно, ее язычок ловко скользнул мне в рот.

Какое-то время мы простояли обнявшись, а потом танцовщица отстранилась и прошептала:

– Каждый раз, проветривая комнату, я боюсь, что кто-нибудь заберется в окно. Этот клен во дворе… – Она не стала продолжить и постучала молоточком в дверь, а когда лязгнул засов, обернулась и лукаво подмигнула. – Такая духота! Обязательно проветрю комнату перед сном!

При этих словах сердце дрогнуло и заколотилось, будто сумасшедшее, но я тут же взял себя в руки и приподнял над головой кепку.

– Мадам Ховард!

Хозяйка пансиона запустила Ольгу в гостиную, кивнула мне и заперла дверь. Я не стал маячить у крыльца, вызывая ненужные подозрения, и сразу отошел к углу, но не тому, где фонарь освещал табличку с номером и названием улицы, а к противоположному, погруженному во тьму. Там меня качнуло, пришлось опереться рукой о стену.

У соседнего дома в ночи колыхнулось какое-то движение, я потянулся за пистолетом, но нет – никого и ничего. Просто показалось. В голове шумело, а перед глазами все расплывалось, да и покачивало меня от шампанского весьма ощутимо, но не колебался я ни мгновения. Упер носок ботинка в поперечную перекладину решетки, перегородившую проход между домами, и спрыгнул на другую сторону.

Выходившие на задний двор окна первого этажа, в отличие от уличных, не были закрыты ставнями, а лишь зашторены, поэтому, пробираясь вдоль стены, пришлось опуститься на корточки. Сердце колотилось все сильнее и сильнее, в ночной тиши остался только его стук да пронзительный звон цикад.

У клена я остановился перевести дух и обнаружил, что весь взмок от пота. Будто мальчишка на первом свидании, просто позор.

Несмотря на опьянение, взобраться на дерево удалось без особого труда, помогли ветки и сучья. Но вот подбираясь к открытому окну, я едва не сверзился на землю с высоты второго этажа. Нет, ствол клена там удобно изгибался, и физически развитому человеку опасаться было совершенно нечего, но у меня вдруг невесть с чего потемнело в глазах. Едва не теряя сознания, я ухватился за подоконник и кое-как втащил себя в комнату.

Ольга тут же оказалась рядом, поцеловала и вручила стакан с джином-тоником.

– Я верила в тебя! Ты мой герой! – заплетающимся языком произнесла танцовщица, оступилась и едва не расплескала коктейль.

Чтобы устоять на ногах, она оперлась о письменный стол, и в моей памяти вдруг всколыхнулось воспоминание о сцене в кабинете Софи. Приглушенный свет, облегающее платье, соблазнительный изгиб фигуры…

Я отставил стакан на подоконник, шагнул к Ольге и навалился на нее сзади, прижимая к столу. Звон в ушах сделался просто невыносим, одна моя рука начала задирать длинную юбку платья, другая стиснула грудь примы. Ольга закусила губу и негромко застонала.

– Ты ведь не из пустой прихоти захотела попасть в кабинет Софи? – прошептал я на ухо Ольге. – Что тебе там понадобилось?

Я почувствовал, как лихорадочно забилось ее сердце, но не отпустил, лишь еще крепче стиснул в ожидании ответа. Любого ответа. В голове все плыло, и едва ли я в полной мере отдавал отчет своим действиям. Остались одни только желания да навязчивый вопрос, который никак не удавалось выкинуть из головы.

– Все это было не случайно, ведь так?

И Ольга наконец выдохнула:

– Нет, не случайно…

А дальше – сплошной туман, в котором тонули и таяли обрывки фраз. И в котором тонул и таял я сам, неумолимо и неуклонно проваливаясь в забытье.

Но вот очнулся я разом. Просто осознал вдруг, что лежу на спине с открытыми глазами и бездумно смотрю на забрызганный кровью потолок. Дверь содрогалась от стука и, будто мало было того, в коридоре во всю глотку проорали:

– Откройте, полиция!

Часть шестая

1

– Откройте, полиция!

И стук в дверь. А я лежу на кровати и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. И не разобрать: сковало тело противоестественное оцепенение или банальный страх. На выбеленном потолке из угла в угол комнаты протянулась россыпь алых капель, а мне было доподлинно известно, в каких случаях бьет вверх из раны столь тугая струя крови.

Я знал это наверняка и все же повернул голову вбок. Обнаженная Ольга с растрепанными по подушке волосами безжизненно замерла рядом. У танцовщицы оказалось рассечено горло, несколько глубоких порезов пересекали живот.

– Откройте, полиция!

Я перевалился на бок, и меня вырвало на ковер желудочным соком и желчью. Ребра свело, в голове полыхнуло пламя невыносимой боли. И к лучшему! Боль прогнала оцепенение, заставила действовать. Но только я попытался встать, как неловко, словно подрубленное дерево, завалился на пол.

Колотивший в дверь полицейский расслышал шум и крикнул:

– Несите топор!

Деревянная филенка не могла продержаться долго, поэтому я неимоверным усилием воли заставил себя перебраться к сваленной в кучу одежде. Пока натягивал брюки, полицейский колотил не переставая, а потом попытался протаранить плечом, но дверь открывалась наружу, и у него ничего не вышло. А когда констебль резко дернул на себя ручку, выдержал засов.

Я быстро обулся, затянул шнурки и сунул руки в рукава сорочки. Та лежала сверху и потому оказалась вся в брызгах крови, но не бросать же ее здесь!

Не застегивая пуговиц, я натянул пиджак, выпрямился и сразу тяжело навалился на стол. В глазах посерело, колени подогнулись.

Чертовщина какая-то!

Но нет, все происходило в действительности. Здесь и сейчас. Со мной.

Послышался глухой удар, филенка пошла щепками, проглянуло лезвие топора. Меня бросило в пот, липкая слабость навалилась невыносимой тяжестью. Мышцы словно превратились в кисель, а сердце забилось неровно и с мучительно долгими паузами.

Второй раз полицейский всадил топор куда ближе к засову, и я бездумно нашарил пистолет. Тот оказался на месте, но вот выкидной стилет…

Я охлопал карманы, потом лихорадочно обшарил постель, где лежала Ольга, еще недавно – изумительно-прекрасная, а теперь просто мертвая. Стилета не оказалось и там.

Скинул на пол подушку, заглянул под кровать – пусто! От двери послышался лязг и скрежет, засов мог отлететь в любой момент, и ничего не оставалось, кроме как перебраться к окну.

Кое-как я взгромоздился на подоконник, но спускаться по клену не стал даже и пытаться. Просто повис на его ветке, а потом разжал пальцы и полетел вниз. Падение с пустяковой высоты вышло неожиданно жестким – тело взорвалось болью, будто разлетевшаяся на куски стеклянная фигура, и я завалился на клумбу.

С ходу подняться не получилось, смог лишь заползти под клен. Из окна продолжали доноситься глухие отзвуки ударов, поэтому я заставил себя собраться с силами, ухватился за низкую ветку, поднялся на ноги и заковылял в дальний угол. Там влез на заполненную водой бочку и мешком перевалился через забор. Неловко рухнул на землю и скорчился в темном углу, пережидая, пока отступит дурнота, но тут же со стороны пансиона донесся пронзительный женский визг. И сразу забрехала собака в соседнем дворе.

Проклятье! Надо убираться отсюда!

Я не стал задаваться вопросом, что стряслось вчера между мной и Ольгой, и, пьяно пошатываясь, зашагал в обход дома. Приходилось тяжело опираться на его стену, чтобы не упасть.

Калитка запиралась на засов, я сдвинул его и вышел в глухой переулок. Там – никого.

На соседней улице пронзительно заверещал полицейский свисток, я выдохнул проклятие и поспешил прочь. Безумно раскалывалась голова, в животе устроили потасовку колючие ежи, дыхание вырывалось из груди хриплое и прерывистое, а тело заполонила ватная слабость. Еще и сердце никак не могло решить, стоит ему работать в полную силу или с него хватит.

Где была такая возможность, я опирался на заборы и стены домов. Попутно заправил сорочку в брюки, а вот застегнуть ее уже не получилось: пальцы потеряли чувствительность и толком не гнулись.

И еще я совершенно не помнил вчерашний вечер, в голове вертелись одни лишь разрозненные обрывки. Фургон, шампанское, поцелуй. Смех, река, окно. Вечер, лавочка, клен.

«Все это было не случайно, ведь так?» – «Нет, не случайно…»

В голову словно забили безумно длинный гвоздь, я обхватил руками виски и опустился на корточки, не в силах побороть слабость.

Я не помнил. Не помнил, убил ли Ольгу и зачем сделал это, если сделал. И это пугало больше всего. Неизвестность.

Я ведь псих, так? Неспроста же меня поместили в «Готлиб Бакхарт»! Неужели алкоголь разбудил темное альтер-эго?

Привиделся забрызганный кровью потолок и мертвая танцовщица, но я заставил себя выбросить эти картинки из головы, выпрямился и потащился дальше. Уже рассвело, и на улицах должны были вот-вот появиться первые прохожие, а меньше всего мне хотелось попасться на глаза случайным свидетелям.

На пороге задней двери одного из домов стояли бутылки с молоком, и только тут я осознал, насколько сильно пересохло горло. Сорвав пробку, я приложился к горлышку и напился, но молоко впрок не пошло, меня немедленно вырвало. Молоком, желчью и почему-то кровью.

Ну да ничего, отдышался и побрел дальше.

«Что ты искала?» – «Снимки».

Новое воспоминание вырвалось из тумана беспамятства стремительной шрапнелью и заставило привалиться к стене дома.

Я вспомнил, как прижимал Ольгу к столу, а свободная рука ползла вверх по чулку, задирая платье все выше и выше, но дальше в памяти вновь зиял провал.

Что случилось потом? Что?!

Переулок вывел к тенистому бульвару. У соседнего дома дворник размеренно работал метлой, сметая к бордюрам опавшую листву. Я развернулся и зашагал в противоположном направлении.

На углу попалась поилка для лошадей. Выливавшаяся из трубы вода с плеском падала в каменную чашу; я приник губами к прозрачной струйке, с наслаждением напился, а потом снял кепку и сунул под трубу голову. Ледяная вода приятно охладила затылок, потекла по щекам и шее, скользнула за ворот.

«Какие снимки, Ольга, черт тебя дери?!» – «Непристойные снимки членов клуба. Маркиза Арлина, всех остальных…»

Новый обрывок воспоминаний о вчерашнем вечере заставил тяжело задышать и усесться на брусчатку рядом с поилкой.

Тогда мы еще продолжали стоять у стола. Как оказались в постели?

Хотя это как раз понятно! Вопрос в том, как там оказался нож!

Ольгу убили во сне, она не сопротивлялась. Никаких следов борьбы на руках разглядеть не удалось. Да и на мне царапин не видно. Мог я зарезать спящую девушку?

Мог, но на кой черт мне это сдалось?!

Потому что сумасшедший? Буйный псих?

Но нет, концы с концами не сходились. Что-то было не так.

Быть может, нас выследили подельники Ольги? Мы проявили беспечность в тот вечер. Что, если кто-то вслед за мной влез в открытое окно?!

Подобно хватающемуся за последнюю соломинку утопающему я вцепился в это предположение, но никаких аргументов в пользу шальной догадки привести не смог. Тогда сунул в поилку руки и принялся оттирать с пальцев засохшую кровь, а потом умылся и стиснул ладонями виски, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.