Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 107 страниц)

Броневик очень удачно стоял к воротам задним бортом, и у меня появился весомый аргумент против двух беспокойных старичков, если те надумают вернуться и застукают меня в своем тайном логове.

Пару минут я просто сидел, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, потом проверил, надежно ли заблокированы железными прутками-стопорами ворота, и лишь после этого, по возможности щадя обожженные запястья и лодыжки, оделся и обулся. Ухватил с верстака короткий ломик, расплющенный на конце, вскрыл им первый попавшийся ящик и обнаружил внутри завернутые в промасленную бумагу самозарядные винтовки Мадсена – Бьярнова.

Короб с патронами стоял по соседству, я распотрошил его и снарядил пару магазинов. Воткнул один в трофейный карабин, сразу дослал патрон и тихонько рассмеялся себе под нос.

Жизнь налаживалась.

Самозарядный карабин с боекомплектом под рукой, пулемет в броневике – чего еще не хватает для полного счастья?

Как оказалось, не хватало ручных гранат. Не чугунных монстров с фитилями, а современных, с деревянными ручками и химическими запалами. Гранат я закинул в кузов два ящика. Туда же по наклонной доске втащил неподъемный короб с гранулированным тротилом для движка, ручной пулемет Мадсена в заводской упаковке и патроны к нему, потом встал у стола с ранцевым огнеметом и задумался, нужен ли мне этот монстр вовсе. В итоге все же осторожно уложил баллоны в броневик, сверху бросил шланг, брандспойт и маску со стеклянными окулярами.

Еще заинтересовался ручной мортирой с питанием из заплечного ранца. Пневмоподача посылала заряды по гибкому шлангу, позволяя тем самым выдерживать высокий темп стрельбы, но с учетом баллона сжатого воздуха конструкция весила никак не меньше двух десятков килограмм.

Навьючивать на себя эдакую тяжесть? Зачем?

И вообще, зачем это все?

Зачем вывозить оружие? Как его потом использовать? Развязать небольшую войну?

Но здравый смысл капитулировал перед жадностью, и я продолжил вскрывать ящики и потрошить коробки. Вскоре среди пистолетов и карабинов отыскал уже виденную в деле барабанную мортиру, к ней взял полсотни зарядов, потом решил не ограничивать себя и прихватил еще пару винтовок с ящиком боеприпасов.

В крайнем случае, продам.

С этой мыслью я заволок в кузов машинку для набивки пулеметных лент, не забыл и о восьмимиллиметровых патронах для своего «Рот-Штейра». Оценивающе оглядел рессоры – те просели, но вовсе не столь сильно, как того стоило ожидать, и начал прикидывать, какое из средств умерщвления ближнего своего сгодится, если доведется вдруг схватиться с оборотнем.

К сожалению, крупнокалиберных ружей на складе не хранилось.

В результате я позаимствовал ящик с самозарядными маузерами «К63», а на обратном пути к броневику с патронами для них обратил внимание на вытянутые ящики, в отличие от остальных не покрытые толстым слоем пыли. На некрашеных досках отчетливо выделялось выжженное клеймо – та самая руна молнии, черная и угловатая.

Вскрыл крайний – внутри обнаружилась труба с рукояткой, спусковым крючком и запорным устройством посередине; на одной стороне был смонтирован раскладной прицел, другая заканчивалась раструбом. Туда же положили маску из плотной кожи со стеклянными окулярами и нелепым наростом респиратора. Во второй короб убрали два удлиненных снаряда с железными лопастями стабилизаторов. Боеприпасы эти напоминали уменьшенные вариации бомб, сбрасываемых с дирижаблей, но было в них нечто и от зарядов к полевым мортирам.

Несколько лет назад в сводках с фронтов Третьей опиумной войны проскакивали сообщения об изобретении русским военным инженером некоего миномета, возможно, это он и был.

Но как сюда попало столь современное оружие?

Я мельком пролистал отпечатанное в типографии руководство, задумчиво ткнул носком сапога ящик с пусковой трубой, а потом взял и перетащил его к броневику. Заволок по доскам в кузов, туда же отправил короб со снарядами, а сам, тяжело отдуваясь, уселся на нижнюю ступеньку лестницы.

Когда утихло головокружение, поднялся на ноги и вернулся на второй этаж к телу пытавшего меня старика; пусть покойники – те еще молчуны, иногда бывает польза и от них.

Стараясь не ступать в кровь, я склонился над мертвым телом и обшарил карманы, но ни бумажника, ни документов отыскать не сумел. Тогда складным ножом перерезал сухожилия и лоскут кожи перебитой руки, завернул оторванное предплечье в брезент, собрал разлетевшиеся по всей комнате листы полицейских протоколов и спустился во двор.

Для начала выглянул из калитки и убедился, что поблизости по-прежнему никого нет, потом выдернул стопоры ворот, распахнул их и забрался в кабину броневика.

Управление самоходными колясками преподавали на полицейских курсах, но последний раз сидеть за баранкой мне доводилось пару лет назад, поэтому пришлось изрядно напрячь память, припоминая верный порядок действий.

Зажигание, подача гранулированного тротила, задняя передача…

Броневик неожиданно резко дернулся, меня бросило на рулевое колесо, и лишь в самый последний момент удалось предотвратить столкновение с воротами. Успокоив дыхание, я легонько надавил подошвой сапога педаль газа, в несколько приемов вывел самоходный экипаж из сарая, и сразу оказалось, что через прорези лобового бронелиста ничего толком не видно. Откинул его, но и так обзор особо лучше не стал, поскольку ливень попросту заливал ветровое стекло. Встав на подножке, я огляделся; вокруг, сколько хватало взгляда, простиралось чистое поле, терявшееся в серой мути дождя.

Меня вывезли за город! Что ж, так даже лучше…

Оставив движок работать на холостом ходу, я перебежал на склад, вытащил из-под верстака примеченную при обыске канистру керосина и провел дорожку горючей жидкости вглубь помещения. Там опрокинул емкость набок и поспешил на выход. В дверях чиркнул зажигалкой и опрометью бросился вон.

Сев за руль, я с непривычки слишком сильно утопил педаль газа, и броневик неожиданно резво прыгнул вперед, снес ворота и едва не вылетел в кювет. Пробуксовывая в глубокой грязи, самоходный экипаж рывками вернулся на дорогу, а только он, понемногу набирая скорость, покатил прочь, как позади жахнул мощный взрыв! Крышу склада приподняло, первый этаж разметало по полю горящими щепками и кирпичными осколками. Новый взрыв – и от арсенала остались дымящиеся руины.

«Будет непросто определить, сколько человек находилось внутри», – решил я, потом вспомнил об угнанном броневике и расстроился собственной непредусмотрительности.

Но не возвращаться же в город по такой погоде пешком?

Тут доехать бы…

5

Броневик я загнал в каретный сарай.

Чумное имение не то место, где следует опасаться обыска; в проклятии есть свои преимущества.

В доме я попросил дворецкого отнести брезентовый сверток на ледник, сам прошел в гостиную, из которой доносились странные скрежетания.

Как оказалось, Елизавета-Мария сидела в кресле и размеренными движениями точильного камня правила режущую кромку сабли. На меня суккуб даже не взглянула.

Я негнущимися пальцами расстегнул куртку, отдал ее вернувшемуся с ледника Теодору, ему же протянул мокрый котелок.

– Растопи котел в ванной комнате. И еще мне понадобится мазь от ожогов, – предупредил дворецкого, прежде чем тот ушел.

– Ты опять не ночевал дома, – произнесла Елизавета-Мария обвиняющим тоном, ни на миг не прекращая своего занятия. Вжик-вжик, вжик-вжик.

– Не ночевал, – подтвердил я.

– И пропустил обед.

– Пропустил.

– Если я не буду знать, где тебя искать, не смогу помочь.

Помочь? Суккуб – мне?

Я чуть не расхохотался в голос.

– С чего такая забота? – спросил, прислонясь к дверному косяку. – Разве моя безвременная кончина тебя не устроит?

Суккуб подняла голову, и сквозь личину симпатичной девушки на миг проступил образ чуждого этому миру создания.

– Мне не выгодна твоя смерть, – заявила Елизавета-Мария и, видя мое недоверие, уточнила: – Прямо сейчас.

– Увяз недостаточно глубоко?

– Недостаточно, – подтвердила девушка. – Лео, твоя преждевременная кончина расстроит нас обоих, поэтому прошу – ставь меня в известность о своих планах на день.

– Всенепременно, – усмехнулся я и указал на живые цветы в вазе. – Выбиралась в город в такое ненастье?

– Еда в этот дом сама по себе не приходит.

– Обошлись бы.

– Вовсе нет, – уверила меня Елизавета-Мария, – правильное питание – залог крепкого здоровья. – Она отложила точильный брусок и спросила: – Расскажешь, где пропадал всю ночь?

– В самом безопасном месте на свете – Ньютон-Маркте.

– Проблемы с коллегами?

– Ничего серьезного, – ответил я, отлипая от дверного косяка. – Что не так с саблей?

Елизавета-Мария возмущенно фыркнула:

– Оружие требует ухода, Лео! Она была просто в ужасном состоянии!

Я кивнул, но достаточной для столь усердной работы эту причину все же не счел.

– Что еще?

– Твой лепрекон! – прорычала девушка, и глаза ее загорелись недобрым огнем. – Он шныряет по дому, вынюхивает, подсматривает за мной в ванной, ворует вино! Это просто сводит с ума! Я поймаю его и порублю на куски!

При этих словах штора дальнего окна колыхнулась, и тихий шорох сложился в самодовольное:

– Драть!

Впрочем, всему виной мог быть сквозняк и звон в ушах.

– Уверена, что его проймет обычная сталь? – спросил я напоследок.

– Обычная сталь? – тихонько рассмеялась Елизавета-Мария. – Твой дед изрядно потрудился, напитывая саблю кровью и смертью. Поверь, она упокоит даже демона!

– Отлично! – кивнул я. – Если поймаешь этого фигляра, начни с ног. Укороти пальцы до размера башмаков.

– Непременно, – пообещала девушка. – Но не могу гарантировать, что ограничусь только этим.

– Проверь за шторой, – посоветовал тогда я и вышел в коридор.

Некоторые вещи нельзя спускать даже друзьям, хоть воображаемым, хоть нет.

Из гостиной донесся пронзительный визг и грохот перевернутого кресла; я только покачал головой и, тяжело опираясь на перила лестницы, поднялся на третий этаж. В ванной комнате постоял перед зеркалом, бездумно глядя на отражение своей осунувшейся физиономии, затем избавился от одежды и вдруг понял, что мыться просто не осталось сил. Смазал целебной мазью ожоги на запястьях и лодыжках, ушел в спальню и завалился спать.

Проснулся глубоким вечером. Долго лежал на кровати и бездумно смотрел в потолок, потом заставил себя подняться и закрыть окна. Голову словно набили ватой, во рту стоял мерзкий привкус засахаренных слив, но в целом самочувствие никаких неприятных сюрпризов не преподнесло.

Просто поспал на закате, только и всего.

Поспал на закате, получил по голове, подергался от электрических разрядов…

Плевать!

Остался жив – и ладно. Не все могут похвастаться тем же.

Я отправился в ванную, наскоро сполоснулся и вновь смазал волдыри ожогов целебной мазью. Потом намотал вокруг бедер полотенце и босиком дошлепал до спальни, а там уже хозяйничала Елизавета-Мария. На прикроватную тумбочку она выставила поднос с накрытым крышкой блюдом, чайничком и корзинкой нарезанного на куски лимонного кекса.

– Тебе надо поужинать, – заявила она тоном, не терпящим возражений, потом пристально взглянула на меня и скривилась: – Если скажешь, что это стигматы, меня стошнит.

– Глупая шутка, – поморщился я, опускаясь на кровать.

– Ну, крест на спине ты носишь…

– Хватит! – потребовал я, не желая обсуждать ни татуировки, ни ожоги на запястьях и лодыжках. Поднял крышку с блюда и озадаченно посмотрел на непонятное кушанье из поджаренных овощей и мяса, мелко нарубленных и смешанных друг с другом. – Что это?

– Тебе понравится, – улыбнулась девушка. – Это традиционное индийское угощение…

– Не терплю экзотики.

– Тебе надо поесть, – заявила Елизавета-Мария, не слушая возражений.

Я хотел было вызвать Теодора и велеть ему унести ужин, но неожиданно осознал, что безумно голоден. Поэтому лишь спросил:

– Поймала лепрекона?

Суккуб обернулась, окинула меня недобрым взглядом, подозревая издевку, и многообещающе произнесла:

– Поймаю.

Откуда донеслось довольное: «Драть!», – когда она вышла за дверь, я не разобрал. Просто было не до того – сунув в рот ложку экзотического угощения, я словно расплавленного свинца проглотил.

Очень остро, очень вкусно.

Я налил чаю, хлебнул, и горячий напиток обжег небо и язык, да так, что на глазах выступили слезы. И все же экзотическое кушанье мне скорее понравилось, чем нет.

В итоге доел до конца, хоть порой и казалось, будто поглощаю чистое пламя.

После ужина достал прихваченную из логова грабителей копию полицейского отчета и начал читать, но не сумел разобрать ни слова. Буквы прыгали перед глазами, веки слипались, и после несколько минут мучений я в изнеможении откинулся на подушку.

Спать!

Уснул мгновенно и проспал всю ночь как убитый.

Снилась Елизавета-Мария фон Нальц. Дочь главного инспектора мило улыбалась и протягивала для поцелуя руку, но всякий раз, когда я прикасался к нежной коже губами, меня бил разряд электрического тока.

Да что ж такое…

Когда проснулся, лепрекон сидел на подоконнике, по-турецки скрестив ноги, листал полицейский отчет и время от времени сплевывал на пальцы, дабы перевернуть очередную страницу. Под глазом у него налился свежий синяк, а нижняя губа распухла, и эти штришки придавали образу альбиноса удивительную завершенность, делая его куда реальней моих обычных фантазий.

– Влип! – злорадно глянул на меня коротышка, стоило только продрать глаза. – Встрял! Попал! – Он для убедительности провел большим пальцем поперек горла, но стоило только потянуться за сапогом, мигом спрыгнул на пол, зашвырнул отчет к потолку и выскочил за дверь.

Я поднялся с кровати, собрал разлетевшиеся по всей комнате листы и подошел к окну. На улице только-только начинало светать, и оставалось лишь радоваться, что ставни открыл лепрекон, а не какая-нибудь тварь с той стороны.

С тяжелым вздохом я уселся на подоконник, собрал в нужном порядке страницы отчета и вдруг вспомнил, что когда-то места здесь хватало нам обоим.

Мне и моему воображаемому другу. И еще влезала шахматная доска.

Тогда лепрекон не был такой сволочью.

Впрочем, стоило только вчитаться в полицейский отчет, как ностальгические воспоминания враз вылетели из головы.

Экспертизу содержимого сейфа заказал старший инспектор Бастиан Моран, и в запросе его черным по белому был указан номер ячейки, арендованной моей бабкой, графиней Косице. По другим ячейкам аналогичных поручений составлено не было.

Я кинул отчет на кровать и взял с тумбочки хронометр. На часах было без четверти семь, но сна не осталось ни в одном глазу, и я решил потратить время с пользой. Быстро собрался, вышел в коридор, а только начал спускаться на первый этаж, меня обогнал оседлавший перила лепрекон. В один миг он скатился вниз, ловко соскочил на пол и умчался на кухню.

Теодор проводил его невозмутимым взглядом, протянул мне плащ и трость, потом как бы между прочим отметил:

– Не хочу никого ни в чем обвинять, виконт, но в доме опять начало пропадать столовое серебро. И на этот раз дело точно не в вороватом поваре!

– О! – восхитилась Елизавета-Мария, присоединяясь к нам. – Маленький уродец решил пополнить клад? – Она заглянула на кухню, но лепрекона уже и след простыл.

– Я никого ни в чем не обвиняю, – повторил дворецкий.

– Разберемся, Теодор, – пообещал я. – Пропало только серебро?

– Да, только серебряные вилки.

– Их и так оставалось немного, – пожал я плечами и направился на выход, но был остановлен суккубом.

– Леопольд! – выразительно произнесла девушка. – Могу я рассчитывать на твое благоразумие?

– Без всякого сомнения.

– И ты вернешься домой к обеду?

– К ужину точно буду, – пообещал я и вышел на улицу под сыпавшую с неба морось.

Погода за ночь особо не изменилась, разве что ливень сменился обложным дождем, да ветер раскачивал верхушки деревьев не столь сильно, как вчера. Было пасмурно. Город окутала сырая серость, и железная башня на вершине холма едва-едва проглядывала из полупрозрачной пелены заполнивших воздух капель.

Уверен, Альберт Брандт от подобного ненастья в полном восторге.

Я уже дошел до ворот, когда вспомнил об оставленном на леднике свертке, вернулся в дом и попросил Теодора сходить и принести его.

– Только убери в портфель! – предупредил дворецкого, вновь выходя из дому. – Я буду в каретном сарае.

В сарае я повесил плащ и котелок на прибитую к стене вешалку, распахнул задний борт броневика и выругался при виде заваливших весь кузов ящиков, из-за которых самоходная коляска заметно кренилась на левый бок.

Я вытащил крайнюю коробку, отволок ее к стене и со стоном распрямил занывшую поясницу. Решив лишний раз не надрываться, принес пару досок, приставил их к кузову и принялся разгружать броневик. Когда пришел дворецкий, внутри оставался лишь ящик гранат да длинные короба с непонятными снарядами и пусковой трубой. Их вытаскивать не стал – и без того спина уже не разгибалась.

– Виконт! – произнес Теодор, никак не выказав удивления при виде полицейского броневика. – Ваш портфель.

– Оставь! – велел я, отыскал среди составленных к стене ящиков коробку с маузерами «К63» и взял верхний пистолет. Отложив на место ненужную кобуру-приклад, убрал вощеную бумагу, взвел курок, оттянул затвор. Оружие в дополнительной чистке не нуждалось, поэтому сразу зарядил его, вставляя один патрон за другим. Этим ограничиваться не стал, дополнительно снарядил еще две обоймы. Они уместились в накладных кармашках кожаного портфеля, сам пистолет пришлось убрать к промороженному свертку.

Но хоть я и вооружился до зубов, лишний раз судьбу решил не искушать и покинул имение через заднюю калитку. По крутому склону, прыгая с камня на камень и подныривая под мокрые ветви кустов, спустился к дороге и перескочил через мутный ручей на обочину.

Если кто-то караулил меня у ворот или моста, его ждало жестокое разочарование.

Спустившись с холма, я сразу отправился на угольные склады и успел перехватил Рамона Миро, прежде чем тот ушел с работы.

– Давай угощу тебя кофе, – предложил я, когда приятель, позевывая, вышел за ворота своего нового места службы.

– Вот так, по доброте душевной, возьмешь и угостишь? – недоверчиво прищурился тот.

– Вовсе нет, – рассмеялся я. – Нужен совет.

Рамон тяжело вздохнул и махнул рукой:

– Ладно, идем.

Мы зашагали по дороге, в дождевых канавах вдоль которой текли черные от угольной пыли и сажи ручьи, и заглянули в первую попавшуюся кофейню на проспекте Менделеева.

Я ограничился чаем и поджаренными тостами; Рамон взял кофе и глазунью из трех яиц.

– Что у тебя, Лео? – спросил он, когда нам принесли заказ.

– Ничего хорошего, – поморщился я. – Мне удалось отыскать убежище грабителей, но их там уже не было.

– Не думал сообщить об этом в полицию? – выразительно глянул на меня Рамон покрасневшими от недостатка сна глазами.

– Грабители туда больше не вернутся, – покачал я головой. – К тому же не уверен, кому в Ньютон-Маркте можно доверять.

Рамон Миро отпил кофе и попросил:

– Рассказывай!

В двух словах я поведал ему шитую белыми нитками байку о случайно найденном складе оружия и еще более случайном пожаре, но, к счастью, нестыковки и недосказанности крепыша нисколько не заинтересовали; он вытер пальцы о салфетку и протянул руку:

– Дай посмотреть!

Получив копию полицейского протокола, Рамон ознакомился с выводами экспертов, затем наскоро просмотрел остальные листы и вернул их мне.

– Кто-то в Ньютон-Маркте замаран в этом деле по уши, – пришел он к тому же выводу, что и я. – Но меня больше интересует алюминиевая шкатулка. Ты точно ничего не знаешь о ней?

– Ничего! – уверил я приятеля. – Тебе поклясться могилой матери?

– Не кипятись! – успокоил меня Рамон, отправил в рот кусок яичницы, прожевал и спросил: – Зачем понадобилось изготавливать дубликат шкатулки?

– Нужно было совершить подмену, чтобы никто не заподозрил обман. Думаю, это дело рук кого-то из банка, злоумышленник не хотел навлечь на себя подозрения.

– А еще он имел доступ к сейфам лишь время от времени, – решил Рамон Миро.

– Почему? – удивился я, наполняя чаем опустевшую чашку.

Приятель посмотрел на меня, как на неразумного стажера.

– Шкатулка сама по себе никому не интересна, так? – начал он издалека. – Важно содержимое. Так почему тогда вороватый служащий не взял шкатулку домой, спокойно не вскрыл ее и не вернул обратно? Это не имеет смысла, если только он не должен был провернуть свою аферу за один раз. И не страшно, если шкатулки будут отличаться, ведь в описи указан лишь материал и руна.

– Логично, – кивнул я и в задумчивости взглянул на залитое дождем окно.

На улице поднялся ветер, мелкие серые капли летели теперь скорее горизонтально, нежели падали вниз.

– Алюминиевые шкатулки с рунами на крышке изготавливают не каждый день, – произнес я некоторое время спустя. – Как думаешь, есть возможность отыскать мастерскую?

Рамон допил кофе и развел руками:

– Слесарка – большая.

Слесаркой именовался обширный район фабричной окраины, где работали и кустари-одиночки, и целые артели.

– Хотя алюминий не самый востребованный материал, – продолжил рассуждать Рамон. – Не так важно, какой именно мастер взялся изготовить подделку, достаточно узнать, кто искал людей для работы по алюминию.

Я посмотрел на приятеля с искренним уважением.

– А ты соображаешь!

– Да, кстати! Пару недель назад в газетах писали о налете на завод барона Дюрера. Грабители вывезли партию алюминия, приготовленную к отправке на фабрику фон Цеппелина.

– Вот как? Металл нашли?

– Понятия не имею.

– Понимаешь, поддельную шкатулку изготовили из какого-то хитрого сплава, предназначенного как раз для производства корпусов дирижаблей! Вряд ли это совпадение.

– Одно к одному! – хлопнул Рамон Миро по столу. – Один мой кузен держит мастерскую на Слесарке, могу с ним поговорить, но что мне с того?

– Половина.

– Половина от чего? – уточнил приятель.

– Половина от гонорара, который выплатит Банкирский дом, если раскроем это дело.

– Ты разве не получил аванса?

Я достал бумажник, отсчитал пять десяток и кинул их на стол.

– Достаточно?

– Вполне, – кивнул Рамон, пряча деньги в карман. – Можешь описать руну?

– Лучше нарисую, – предложил я, набросал в блокноте ломаную молнию и вырвал листок. – Вот, держи.

– Где встретимся? Только учти – я сейчас спать, на Слесарку поеду уже после обеда.

– Тогда ищи меня в «Прелестной вакханке». Помнишь, заходили как-то туда после смены?

– Найду.

Рамон Миро нахлобучил кепку и вышел за дверь; я убрал копии полицейских отчетов обратно в портфель, расплатился за нас обоих и нехотя натянул плащ.

Выходить под сыпавшуюся с неба морось не хотелось категорически, но зачастую наши симпатии и антипатии не имеют ровным счетом никакого значения. Надо, значит, надо. Та самая объективная целесообразность, во имя которой меня вчера едва не поджарили на электрическом стуле.

На улице оказалось уныло. Серое небо, серые здания, серые дороги. Разве что грязь выделялась темными красками, да мелькали яркие пятна зонтов записных модниц. Почтенная публика предпочитала дождевые зонты строгого черного цвета.

У меня зонта не было, и, не желая мокнуть, я поймал извозчика. Раскошелился, зато уже через десять минут подошел к лавке «Механизмы и раритеты». Та, несмотря на ранний час, была открыта, а озадаченный хозяин стоял с запрокинутой головой и смотрел на моргавшие под потолком лампочки.

– Опять напряжение скачет, – сообщил Александр Дьяк вместо приветствия.

– Утро доброе, Александр, – поздоровался я. – Я не вовремя?

– Что вы, Леопольд Борисович! – всплеснул руками владелец заведения. – Не вовремя – это про дождь, а вас я как раз жду с нетерпением.

Я насторожился:

– Что-то придумали?

Александр Дьяк лукаво улыбнулся.

– Все уже придумано до нас, вопрос упирается исключительно в реализацию, – сообщил он и спросил: – Патроны принесли?

– Патроны? – задумался я, припомнил габариты оборотня и нервно поежился. – Десятого калибра сделаете?

– Это на ваше усмотрение, Леопольд Борисович! – уверил меня Александр Дьяк.

Я озадаченно кивнул, поскольку нуждался не только в патронах, но и в ружье.

– Вернусь через полчаса, – предупредил я владельца лавки и вновь вышел под дождь.

На улице подставил лицо мороси, постоял так, припоминая расположение ближайшего оружейного магазина, и зашагал по тротуару, разбрызгивая сапогами воду из неглубоких луж.

Поиски оружейного магазина много времени не заняли – один располагался в соседнем квартале. Похвастаться избытком покупателей в столь ненастную погоду заведение с гордым названием «Золотая пуля» не могло, поэтому стоило только пройти внутрь, как рядом немедленно оказался приказчик.

– Интересует что-то конкретное?

– Десятый калибр, – озвучил я свое требование, внимательно оглядывая завешенные охотничьими ружьями стены.

Моложавый продавец ненадолго задумался, затем отпер один из шкафчиков и достал одноствольное ружье со скобой Генри.

– Винчестер восемнадцать шестьдесят восемь, – протянул он мне его. – Пять патронов в трубчатом магазине, один в стволе.

Я повертел оружие в руках, оценивая баланс, и спросил:

– Сколько?

– Сто шестьдесят четыре франка пятьдесят сантимов, – без запинки ответил приказчик. – Дешевле не найти, у нас прямые поставки из Нового Света. И при покупке – десять патронов в подарок!

Цена меня устроила; не став торговаться, я полез за бумажником.

– Беру.

– Чехол?

– Не стоит, – отказался, отсчитывая деньги, поймал удивленный взгляд приказчика и пояснил: – Это подарок.

– Понятно, – кивнул тот и спросил: – Что-то еще?

– Есть патроны к «Церберу»?

– Десятимиллиметровые? Есть.

– А серебряные?

Приказчик отошел к прилавку, пролистал каталог и с нескрываемым разочарованием сообщил:

– Нет, к сожалению, в наличии нет. Товар не самый ходовой, как понимаете. Но можем привезти во второй половине дня.

– Давайте так, – решил я, – винчестер пусть полежит у вас до вечера, заберу все сразу. Сколько с меня с учетом трех серебряных патронов?

– Сто семьдесят франков тридцать пять сантимов, – озвучил продавец окончательную сумму.

Я расплатился, сунул в портфель коробку патронов и уточнил:

– Разбираетесь в пистолетах?

– Желаете купить или продать?

– Партнер с материка предлагает крупную партию маузеров шестьдесят третьей модели, но опасаюсь, как бы ему не подсунули списанные армейские.

Приказчик неопределенно пожал плечами:

– Эта модель на вооружение нигде в пределах империи не принималась, на этот счет беспокоиться не стоит. Но за определенный процент мы можем осуществить сопровождение сделки.

Я кивнул, но показывать маузер не стал; ответ продавца серьезным образом пошатнул мое предположение, что сиятельные разжились оружием на армейских складах.

В глубокой задумчивости я покинул магазин и под моросящим дождем поспешил обратно в лавку «Механизмы и раритеты».

Александр Дьяк, как и прежде, скучал за прилавком и нервно поглядывал на мигавшие под потолком лампочки. При моем возвращении он сразу оживился и попросил:

– Повесьте табличку «Закрыто».

– Мне, право, неудобно лишать вас заработка…

– Бросьте! – рассмеялся изобретатель. – Кто в такую собачью погоду решится на поход по магазинам? К тому же дверь снабжена электрическим звонком!

С этим утверждением было не поспорить; я вывесил требуемую табличку, запер дверь и вслед за хозяином прошел в заднюю комнату.

– Патроны, будьте любезны, – попросил хозяин лавки, доставая из ящика с инструментами штангенциркуль.

Я распаковал картонную коробку и протянул изобретателю ружейный патрон десятого калибра.

Александр Дьяк измерил диаметр латунной гильзы и предупредил:

– Смогу изготовить десять пуль. Этого будет достаточно?

– Более чем, – улыбнулся я. – А что за пули?

– Экспериментальные, – уклончиво ответил хозяин лавки. – Снимайте плащ, Леопольд Борисович, это займет какое-то время. И мне потребуется ваша помощь.

Я повесил плащ и котелок на крючок у входной двери и спросил:

– Что надо делать?

– Подготовьте патроны. Пороховой заряд не трогайте, извлеките пули.

– Они с картечью.

– Не имеет значения, – отмахнулся Александр Дьяк, разжег газовую горелку и принялся загружать в тигель над ней брусочки темно-серого металла.

– Это свинец? – удивился я.

– Ожидали чего-то более экзотического? – рассмеялся изобретатель. – Будет и экзотическое! Леопольд Борисович, вам знакомо явление, именуемое радиоактивностью? Его отрыли супруги Кюри.

Я только покачал головой.

Хозяин лавки запалил вторую горелку, загрузил в тигель над ней алюминий и принялся возиться с формами для заливки, тщательно выверяя их размеры все тем же штангенциркулем.

– Суть этого явления в том, что определенные химические элементы, в частности металлы, способны испускать некие частицы… – Александр Дьяк взглянул на меня и махнул рукой. – Неважно! Пробелы в теории не помешают вам спустить курок.

– И все же хотелось бы понимать, с чем придется иметь дело, – произнес я, потроша очередной патрон.

Слова об экзотике меня нисколько не воодушевили. Серебро убивает оборотней – это бесспорный факт, ни про какие иные металлы подобного слышать не доводилось.

А изобретатель тем временем открыл один из шкафов и достал железный ларец, в котором лежали горошины серовато-серебристого металла.

– Это уран, – сообщил он, подцепляя одну из них пинцетом. – Радиоактивный металл. Не опасен для человека, если только не носить его на теле и не принимать внутрь. Тот же радий обладает несравненно более сильным излучением; после работы с ним руки супругов Кюри покрылись гнойниками и язвами.

– Как это способно помочь нам?

– Воздействие радиоактивного излучения на организм изучено мало, но некоторые ученые полагают, что оно может привести к серьезным нарушениям жизнедеятельности…

– Насколько серьезным?

– Вплоть до летального исхода, – уверил меня Александр Дьяк. – И оборотни должны быть подвержены воздействию радиации сильнее других. Главная их особенность – невероятная регенерация, которой сопутствует растворение посторонних предметов в организме и последующее выведение их в виде шлаков. Пули не выталкиваются из ран, ведь так?

– Так, – подтвердил я. – Вы полагаете, этот металл сможет нанести достаточный урон?

– Документальное подтверждение моего предположения – это и есть цель нашего эксперимента, – пробурчал изобретатель, заливая помещенный в форму шарик расплавленным свинцом.

Я был с такой постановкой вопроса в корне не согласен.

– Это не эксперимент, это жизнь.

– Многие ученые жертвовали жизнями ради науки, – спокойно произнес Александр Дьяк.

– Мне бы не хотелось разделить их судьбу.

Хозяин лавки улыбнулся и отработанным движением выбил из охлажденной формы заготовку пули.

– Леопольд Борисович! – покачал он головой. – Я не обещал вам чуда. Но с научной точки зрения шансы на успешный исход эксперимента крайне высоки. Просто нельзя сказать заранее, как скоро скажутся последствия ранения. Метаболизм оборотня много быстрее обмена веществ человека, поэтому ориентируйтесь на пять-десять минут. Но стреляйте в корпус. Пули должны остаться в теле, это ясно?