Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 107 страниц)

Неприятным сюрпризом стал тот факт, что от кандалов меня не освободили даже в помещении для допросов. Более того – ноги дополнительно пристегнули к вмурованным в пол кольцам, наручники – к железным петлям стола.

Причинами столь чрезмерных мер безопасности я интересоваться не стал.

Знал уже – бесполезно.

Смотреть на голые стены без окон не было никакого желания, поэтому я откинулся на высокую спинку стула и смежил веки. Беспокоившая с самого пробуждения головная боль начала понемногу отпускать, но стоило только подступить дремоте, как лязгнул дверной замок и в камеру прошел Бастиан Моран.

Если старший инспектор и оказался разочарован моим безмятежным видом, то никак своего разочарования не выдал. Кинул на стол пухлую папку, уселся напротив и закурил.

Я продолжал молчать. Он тоже.

– Не интересует причина ареста, господин Орсо? – спросил Бастиан Моран, когда докурил сигарету до конца.

– При аресте принято озвучивать причину задержания, старший инспектор, – напомнил я, подавляя невольную дрожь, – так что формально это не арест, а похищение. Чисто для протокола.

Старший инспектор Моран, без всякого сомнения, уловил предательскую дрожь в моем голосе и улыбнулся.

– Леопольд, – мягко произнес он, – придержи эти заявления для протоколиста. А сейчас ответь, зачем ты здесь.

– Понятия не имею, – пожал я плечами, насколько это позволили кандалы.

– Никаких предположений?

Предположения меня просто переполняли, но я лишь отрицательно помотал головой:

– Нет.

– Ты не кажешься слишком удивленным.

– Внезапный арест – обычное дело для тех, кто попадает в поле зрения Третьего департамента.

Бастиан Моран заломил высокую бровь в неприкрытом удивлении.

– Обвиняете меня в предвзятости? – поинтересовался он, и на его тонких губах заиграла непонятная полуулыбка.

Я не стал поддаваться на провокацию и ответил, не переходя на личности:

– За вашими коллегами закрепилась репутация людей нетерпеливых, склонных к поспешным выводам и еще более поспешным поступкам. Уж не знаю почему…

Старший инспектор кивнул, принимая мои слова к сведению, и раскрыл лежавшую перед ним папку.

– Некоторые мои коллеги и в самом деле не слишком терпеливы, только не я, – заявил он, оторвался от бумаг и вдруг сменил тему: – Полагаю, вам известен принцип удержания равновесия? Если некто балансирует на одной ноге, то достаточно простого толчка, чтобы он оступился и упал. Того, кто крепко стоит на обеих ногах, так легко не повалить, но дабы не упасть при резкой остановке паровика, следует держаться за поручень. И лучше делать это двумя руками.

В полном замешательстве я внимал рассуждениям старшего инспектора и никак не мог понять, к чему он ведет.

– Я никогда не выдвигаю обвинений на основании одних лишь косвенных улик, пока их не становится достаточно для передачи дела в суд. Виконт, я могу связать вас с преступлением, и я это сделаю.

– Попытайтесь, – просто ответил я.

– Связь первая – это вы сообщили инспектор Уайту о готовящемся ограблении Банкирского дома Витштейна, – заявил Бастиан Моран. – Более того – вас в этот банк привели дела.

Я не стал этого ни подтверждать, ни опровергать, лишь потребовал:

– Дальше!

– Вы привели инспектора в подвал цирюльни, где он и был обнаружен убитым несколько дней спустя.

– Меня там не было, – счел нужным напомнить я о своих прежних показаниях.

– Очень сомневаюсь, – резко бросил Бастиан Моран и выложил на стол фотографию Джимми, сожженного приступом аггельской чумы. – Какова причина смерти констебля, как вы думаете?

– Понятия не имею, – заявил я без промедления. – Какое-то темное колдовство?

– Аггельская чума. Точнее, одно из редких проклятий, вызывающих эту болезнь.

– И каким образом это связывает меня со смертью инспектора? – не удержался я от вопроса, сразу осознал свою ошибку, но было уже поздно.

Ловушка захлопнулась.

– В самом деле, как? – с довольным видом рассмеялся старший инспектор. – Не напомните, что случилось в вашем особняке шестнадцать лет назад? По какой причине скончалась ваша мать и все слуги?

– От аггельской чумы, – сообщил я и едва не скрипнул зубами с досады.

Болван!

– Вот и еще одна связь!

– Это ничего не доказывает!

Бастиан Моран смерил меня надменным взглядом, потом достал пачку «Честерфилда» и вытащил сигарету.

– А мне не нужны доказательства, – заявил он, закуривая. – Я знаю, что вы виновны. И знал с самого начала.

– Попахивает предвзятостью.

– Вовсе нет. – Старший инспектор стряхнул пепел и выложил передо мной несколько пожелтевших от времени фотокарточек. – Полагаю, виконт, вам знакомы эти снимки?

Слово «виконт» прозвучало столь вежливо, что ничем иным, кроме тонкой издевки, быть не могло, но я не обратил на ядовитые интонации никакого внимания.

Смотрел на фотоснимки.

Они и в самом деле оказались мне прекрасно знакомы – на них были запечатлены погибшие от аггельской чумы люди. Наши слуги, которым хватило сил выбраться за ворота и умереть на улице. Запеченные изнутри тела, скрюченные конечности, грязь осенней дороги.

Это случилось шестнадцать лет назад, но прошлое не отпускало и тянуло меня на дно.

– Вижу, знакомы, – кивнул Бастиан Моран. – Вероятно, вы и протокол расследования изучали?

Смысла отрицать очевидное не было никакого – дела в архиве выдавались под роспись, поэтому я просто кивнул.

Старший инспектор улыбнулся и выудил из заветной папки тоненькую стопочку сшитых листков – тот самый протокол, что не дал мне никаких зацепок ранее.

– Будьте добры, виконт, – попросил Бастиан Моран, – откройте последнюю страницу.

Кое-как развернув протокол к себе, я раскрыл его в указанном месте, и тогда старший инспектор подсказал:

– Обратите внимание на подписи.

Я посмотрел в самый низ страницы, потом вскинул взгляд на собеседника.

– Детектив-сержант С. Моран, – озвучил одну из строчек, на которые раньше просто не обращал внимания.

– Все верно, – подтвердил Бастиан Моран. – Я принимал участие в том расследовании.

– Расследовании? – фыркнул я и бросил протокол обратно. – Вы называете это расследованием? Не очень-то вы старались отыскать убийц!

Старший инспектор безучастно пожал плечами и затушил окурок об испятнанную ожогами столешницу.

– Интерес Третьего департамента заключался несколько в ином, – сообщил он.

– И в чем же?

– Мы собирались арестовать вашего отца по обвинению в связях с христианами, – спокойно сообщил Бастиан Моран. – Также Борис Орсо подозревался в причастности к убийству графа и графини Косице.

– Чушь собачья! – не сдержался я.

– О, уверяю вас, господин Орсо, – покачал головой собеседник. – Доказательств по первому пункту обвинения у нас было предостаточно. А учитывая натянутые отношения с родителями супруги и способ убийства, лично у меня сомнений не было и по второму.

– Пустые слова!

– В карету вашего деда и бабки бросили бомбу, – напомнил старший инспектор. – Почерк анархистов.

– Не хватает мотива.

– Ваш отец испытывал финансовые затруднения, поскольку большую часть собственных средств направлял на поддержку запрещенных христианских сект. И поверьте, доказательств этого было собрано предостаточно, просто они находились в другом деле. Деле Бориса Орсо.

Звякнув цепями, я откинулся на спинку неудобного стула и спросил, желая увести разговор в сторону от опасной темы:

– С чего вообще все взъелись на христиан? Они выступили на стороне императора, но после свержения падших подверглись гонениям, еще более жестоким, чем прежде!

– Христиане – это деструктивная секта, – спокойно ответил Бастиан Моран. – Они опасны. Мистицизм и заговоры никого не доводили до добра, а христиане жили этим долгие века. Они выдумали себе бога…

– Выдумали? – охнул я. – А падшие? А инфернальные твари? Ад существует – этому есть множество доказательств, а раз так…

– Ад, рай, душа… – презрительно махнул рукой старший инспектор. – Мракобесие невежд! Придумали сказочку и цепляются за мнимое бессмертие души, будто утопающий за соломинку. Это все от страха смерти. Вам ли, виконт, не знать?

– Падших не существовало?

– А кто сказал, что они спустились с небес?

– Откуда же, если не оттуда?

– С Венеры или Марса. С Юпитера или обратной стороны Луны. С других звезд. Да откуда угодно! Забудьте о мистике и сакральных тайнах, доверьтесь науке!

– Вы все же механист…

– И что с того?

– Неважно, – отмахнулся я и спросил: – Мой арест вызван поддержкой христиан отцом?

– Разумеется нет! – мягко улыбнулся старший инспектор. – Я лишь объяснял, по какой причине вы попали в поле моего зрения. Дабы развеять подозрения в предвзятости.

– Пока вам это не удалось, – заметил я.

– Разве? – удивился Бастиан Моран. – Ваш отец подозревался в причастности к убийству графа и графини…

– Обвинений предъявлено не было! – перебил я собеседника.

– Не было, – не стал спорить тот. – Но лишь потому, что все сочли Бориса Орсо погибшим от аггельской чумы. К сожалению, из-за карантина сыщики не смогли проверить особняк, но со слов очевидцев, ваш отец находился в тот вечер дома. Как, впрочем, и вы с матерью. Теперь понимаете причину моего удивления, когда среди подчиненных инспектора Уайта я наткнулся на фамилию Орсо? Детектив-констебль Леопольд Орсо, подумать только! Десять лет вы пропадаете невесть где, а потом вдруг выпрыгиваете, как чертик из коробочки, оформляете свидетельство о смерти отца и начинаете жить в доме, который до сих пор находится под карантином!

– У меня оказался иммунитет.

– Чушь! – отмахнулся Бастиан Моран. – Я расскажу, что произошло на самом деле! Ваш отец узнал о грядущем аресте и пустился в бега, заставив всех поверить в свою гибель! Он использовал аггельскую чуму как прикрытие! Не было никаких убийц, кроме него самого.

– Вовсе нет, – покачал я головой. – Он никогда бы не поступил так с мамой, не оставил бы ее умирать…

Но мое утверждение уверенности старшего инспектора в собственных выводах нисколько не поколебало.

– Ваша мать была тяжело больна, – заявил Бастиан Моран. – Брать ее с собой было неразумно. Полагаю, Борис просто решил избавить ее от лишних страданий.

– От лишних страданий? – разозлился я. – Да вы видели когда-нибудь, как умирают от аггельской чумы?!

– А вы? – спросил старший инспектор. – Вы, Леопольд, это видели?

– Видел, – подтвердил я. – В ту ночь я был дома. Я видел, как умирали наши слуги. Отец спас меня, проклятие наслал не он. Мы были в доме.

Вероятно, старший инспектор Моран своим провокационным вопросом рассчитывал выудить из меня показания о смерти Джимми, поэтому он кисло улыбнулся и процедил:

– А любил ли отец вашу мать? Или она была для него лишь источником средств к существованию?

Глаза заволокла красная пелена, нестерпимо захотелось перескочить через стол и выбить из наглеца дух, но мне удалось побороть клокотавшую внутри злобу и размеренно задышать, успокаивая дыхание.

Помогло ясное понимание, что именно такой реакции от меня и ждут. Ну и кандалы на руках и ногах немало поспособствовали рассудительности, не без этого.

Я поморщился и посмотрел на старшего инспектора с нескрываемым скептицизмом.

– Итак, у вас есть, – начал я подводить итог допроса, – моя связь с банком, убитыми и местом преступления. А что с мотивом?

Бастиан Моран легкомысленно пожал плечами.

– Наследство, возможно? – предположил он и вдруг объявил: – Но – довольно! Леопольд Орсо, вы арестованы по обвинению в убийстве Исаака Левинсона, его домочадцев и слуг.

Меня словно в солнечное сплетение лягнули.

– Что вы сказали? – не поверил я собственным ушам.

– Вчера вы проникли в особняк, где проживала жертва, и убили всех, кто там находился. Не уверен, произошло это на почве личных неприязненных отношений или всему виной финансовые разногласия, но факт остается фактом. Вы убили их! Женщин, детей…

– Хватит! – рявкнул я и, звякнув цепями, саданул ладонями по столу. – Что за бред вы несете?

– Это не бред, – посмотрел старший инспектор на меня с нескрываемым презрением. – Документально зафиксировано, что вы посетили жилище банкира вечера вечером в двадцать четыре минуты седьмого. Больше никто в дом не входил и на улицу не выходил, а на рассвете вернувшаяся в дом кухарка обнаружила тела. Бесспорное доказательство вашей вины!

– Ерунда какая-то! – пробормотал я, пытаясь осмыслить услышанное.

Двадцать четыре минуты седьмого. Никто в дом не входил и не выходил.

Двадцать четыре минуты… Не входил и не выходил…

На рассвете…

И вдруг в голове щелкнуло: обычными свидетельскими показаниями подобную точность не объяснить, а ведись слежка за мной, арестовали бы еще вчера, сразу после выстрела в китайца.

– Вы установили наружное наблюдение за домом Левинсона? – спросил я и выжидающе уставился на старшего инспектора.

Тот кивнул.

– После столь странного налета на банк это показалось мне не лишенным смысла, – подтвердил он.

– И филеры зафиксировали, в какое время я вошел в дом, во сколько покинул его, и тот факт, что до утра никто больше не входил и не выходил?

– Именно!

– И в какое время я покинул особняк? – уточнил я.

Бастиан Моран полистал лежавшую перед ним папку и сообщил:

– Вы пробыли в доме двадцать восемь минут, – затем понимающе улыбнулся и заметил: – У вас было достаточно времени для убийства.

Но я досадливо отмахнулся.

– Сотрудники Третьего департамента подтверждают, что я покинул дом покойного в шесть часов пятьдесят две минуты?

Старший инспектор посмотрел на меня с неприкрытым подозрением, но все же подтвердил:

– Так и есть. Не понимаю, почему это вас так радует!

– Неважно, – расплылся я в беспечной улыбке. – Предъявляйте обвинение, этот разговор меня уже утомил.

Я беспечно улыбался – да, но внутри все так и леденело от ужаса. Если вчера Исаак Левинсон не сумел дозвониться до своих деловых партнеров в Новом Свете, от виселицы меня спасет только чудо.

– Вот как? – прищурился старший инспектор. – Могу поинтересоваться, на чем основывается ваша уверенность в удачном исходе процесса?

– В Нью-Йорке сейчас глубокая ночь, – просто ответил я. – К полудню все прояснится.

– В Нью-Йорке?

– У господина Левинсона были обширные деловые интересы.

– Вы хотите сказать…

Я кивнул и подтвердил:

– Когда мы расставались, Исаак намеревался сделать звонок в Новый Свет. Телефонистка должна была зафиксировать время начала переговоров и время их окончания, а собеседник банкира наверняка подтвердит, что разговаривал именно с ним.

Бастиан Моран молча поднялся из-за стола, убрал все документы обратно в папку и покинул камеру.

Я рассмеялся ему в спину, вытянул ноги и откинулся на спинку стула.

Подождем…

Старший инспектор вернулся нескоро.

Уселся напротив, задумчиво поглядел на меня, потом с неприкрытым ожесточением произнес:

– Вы могли покинуть особняк и прокрасться обратно через крышу.

Я с демонстративной ленцой спросил:

– Неужели обнаружили следы взлома? И что мешало вам осмотреть место преступления раньше?

– Вы вполне могли обеспечить себе алиби, – продолжил Бастиан Моран, словно не услышав моих слов.

– Кто угодно мог это сделать! – возразил я, вновь начиная понемногу закипать. – Кто угодно мог пробраться внутрь!

– Вы связаны с убитым и с местом преступления. Мотив мы отыщем, не сомневайтесь. А пока остается доказать, что вы имели возможность совершить преступление. Для начала этого будет достаточно.

Старший инспектор поднялся из-за стола, распахнул дверь и запустил в камеру худого господина в белом докторском халате. Медик с изможденным лицом запойного пьяницы выставил на стол оцинкованную жестяную коробку и, откинув крышку, достал скальпель и на треть заполненную маслянистой суспензией пробирку.

– Можно приступать? – уточнил он.

– Да, прошу вас, – разрешил Бастиан Моран.

– Тогда во избежание недоразумений зафиксируйте пациенту голову.

Старший инспектор зашел мне за спину и, положив ладонь на лоб, притянул затылок к высокой спинке стула.

– Вы что творите?! – возмутился я. – Перестаньте!

Невозмутимый медик смочил ватку спиртом, ухватил меня за указательный палец и тщательно продезинфицировал его подушечку.

– Успокойтесь, достаточно будет пары капель крови.

– Зачем? – рыкнул я, но вырывать руку все же перестал.

Скальпель выглядел чертовски острым, и мне вовсе не хотелось оказаться с перерезанным сухожилием или с пальцем, распоротым до кости.

Укол вышел совершенно безболезненным; медик подставил край пробирки к порезу, собрал несколько капель крови и приложил к ране ватку.

– Зажмите, – подсказал он, взбалтывая содержимое колбочки. Подсказал не из симпатии лично ко мне или абстрактного человеколюбия, а в силу намертво въевшегося в его натуру профессионализма.

Бастиан Моран отпустил мою голову и поинтересовался:

– Этого и в самом деле достаточно?

– Более чем, – подтвердил медик.

После интенсивного встряхивания содержимое пробирки приобрело однородный розовато-серый оттенок, потом жидкости начали расслаиваться.

– Долго ждать реакции?

– Не дольше трех минут, – ответил медик, сунул руку под халат и достал карманные часы. – Даже меньше.

– Что вы задумали, черт вас дери? – возмутился я, но ответа не получил.

Меня попросту проигнорировали.

Медик с интересом наблюдал за пробиркой, а Бастиан Моран уселся за стол, закурил, потом уточнил:

– Насколько надежен результат?

– Результат объективен, – ответил медик. – Либо да, либо нет.

– Уверены?

– Абсолютно. Успешная диагностика активной стадии этого наследственного заболевания возможна в ста случаях из ста!

Но старшему инспектору это заверение убедительным не показалось.

– В активной стадии? – нахмурился он. – Что вы подразумеваете под активной стадией, доктор? Меня об этом не предупреждали!

– Активная стадия – это месяц со дня последней трансформации, – сообщил медик, продолжая изучать содержимое пробирки на просвет.

– Какого черта! – рявкнул я и со всей силы шибанул руками по столу. – Что вы задумали? Объясните!

Медик посмотрел на старшего инспектора; тот затянулся, выпустил к потолку струю дыма и невесело усмехнулся:

– В доме Левинсона порезвился оборотень, что дает убийце неплохой шанс избежать петли. – Бастиан Моран вновь затянулся и повернулся к медику: – Доктор, что грозит страдающему этим, как вы изволили выразиться, наследственным заболеванием, если адвокат в суде сумеет доказать его невменяемость на момент совершения преступления?

– Электротерапия вкупе с медикаментозным лечением в целом показывает неплохой результат, но я бы настаивал на лоботомии, которая гарантирует полное излечение в ста случаях из ста. И, разумеется, обязательная стерилизация.

– Видите, Леопольд, чистосердечное признание позволит сохранить вам жизнь. Просто скажите, что действовали во сне, как сомнамбула. Возможно, суд примет это во внимание.

– Непременно примет, – подтвердил медик.

– К дьяволу ваши советы! – выругался я. – Я никого не убивал! Я не оборотень!

Но зерна сомнений упали на благодатную почву, и меня затрясло.

Скажи, что действовал во сне. Как сомнамбула…

А могу я быть уверен, что это не мой очередной кошмар? Что напряжение последних дней не сказалось и не подтолкнуло мое больное воображение в этом направлении? Не превратил ли мой беспокойный талант в зверя меня самого?

Бред! Реагент может показать реакцию, но это не сделает меня убийцей!

Жидкости в пробирке продолжали расслаиваться; кровь тонким слоем скапливалась на самом верху.

– Ну что? – не выдержал я. – Что скажете?

Медик в мою сторону даже не взглянул. Вновь достал из жилетного кармана часы, отщелкнул крышку, хмыкнул и поставил пробирку на стол.

– Ничего, – оповестил он после этого старшего инспектора.

– Вы уверены? – вскинулся Бастиан Моран.

– Смотрите сами, – указал медик на пробирку. – Никакой реакции на серебросодержащий реагент. Ни малейшей.

– Это доказывает, что подозреваемый не оборотень?

– Это доказывает, что в течение последних тридцати дней он не претерпевал известных метаморфоз, – уточнил медик свой вердикт.

Я рассмеялся.

– Ну? Убедились? Какие доказательства еще вам нужны? – потом демонстративно позвенел кандалами и потребовал: – Выпустите меня отсюда! Немедленно!

– Всему свой черед! – нахмурился Бастиан Моран и вместе с медиком вышел из камеры.

Снять кандалы он не удосужился.

Сволочь! Надменная самоуверенная сволочь!

В камеру Бастиан Моран больше не вернулся.

Вместо него какое-то время спустя пришли два констебля и уже знакомый детектив-сержант. Один из рядовых отпер наручники, другой занялся ножными кандалами; тогда я встал с жесткого стула, растер саднящие запястья и забрал у сыщика бумажный пакет с вещами.

– Распишитесь, – придвинул детектив-сержант ко мне журнал регистрации, макнул железное перо в дорожную чернильницу с медной крышкой и указал, где следует поставить подпись. После этого выложил на стол еще один лист.

– Подписка о неразглашении, – сообщил он, но я это уже видел и сам.

Расписался.

– И обязательство являться на допросы в качестве свидетеля.

Я поставил очередную подпись и поморщился.

– Надеюсь, на этом все?

– Все, – кивнул сыщик и протянул заклеенный конверт. – Держите.

– Это что? – удивился я.

– Уведомление, – не очень понятно ответил рыжеусый и приказал констеблям: – Проводите господина Орсо на выход.

С пакетом в одной руке и конвертом в другой я вышел в коридор и в сопровождении бдительных конвоиров покинул помещение Третьего департамента. На паровом подъемнике мы спустились на цокольный этаж, а там меня препроводили к одному из многочисленных служебных входов и выставили за дверь.

Наслаждаясь воздухом свободы, я спустился с крыльца, а потом от Ньютонстраат повеяло дымом и гарью, и сразу накатил короткий нервный кашель. Погода по сравнению со вчерашним днем нисколько не изменилась, небо по-прежнему затягивали низкие облака, и смог безраздельно властвовал в городе, серой пеленой стелясь между домами и над самой землей.

«Хоть бы дождь наконец пошел!» – подумал я и двинулся в обход полицейской штаб-квартиры, но тело было словно неродное и на выходе из переулка меня повело в сторону. Тогда опустился на ближайшую скамью и осторожно дотронулся кончиками пальцев до головы, с правой стороны которой поселилась ноющая боль. Легкое нажатие отозвалось резкими уколами боли, словно касание побеспокоило оголенные нервы, но вскоре неприятные ощущения пошли на убыль, вернулась ясность мысли.

Повезло. Сегодня мне откровенно повезло.

Нет, смерть Исаака Левинсона и его домочадцев еще выйдет боком, но старший инспектор Моран здорово дал маху, решив закрыть это резонансное дело лихим кавалерийским наскоком. Его понять можно – важные персоны требуют результатов, вот и возник соблазн припереть меня к стене якобы бесспорными уликами. Но не вышло.

Раскрыв пакет, я рассовал по карманам бумажник, нож и зажигалку, затем проверил оружие. «Рот-Штейр» убрал в кобуру, «Циклоп» положил в боковой карман пиджака. Отряхнул замаранные при аресте колени и только потом вскрыл врученный при освобождении конверт.

Внутри оказался приказ о моем увольнении с полицейской службы.

Я аккуратно сложил его, сунул во внутренний карман и привычным маршрутом зашагал на площадь Ома, через которую проходила ближайшая ветка паровика. Оттуда поехал в магистрат; прибыл как раз к открытию, прошелся по кабинетам, поговорил с клерками, заполнил пару заявлений и уже через полтора часа вышел на улицу с новеньким патентом частного сыщика.

Нет, я вовсе не надеялся, что клиенты выстроятся в очередь к отставному детективу-констеблю, все было много проще – клиент на примете у меня уже был.

И я отправился прямиком в иудейский квартал.

5

Иудейский квартал гудел. Узенькие улочки чернели одеяниями ортодоксальных иудеев, люди безостановочно переходили от одной компании к другой, что-то активно обсуждали и спешили дальше. Одними ортодоксальными иудеями дело, разумеется, не ограничивалось – хватало на улицах и обычных горожан, а на каждом перекрестке в обязательном порядке мелькали мундиры констеблей.

Впрочем, ситуация оказалась далеко не столь накалена, как того стоило ожидать. Как ни странно, свою роль в этом сыграли разносчики газет. Люди читали свежую прессу, до хрипоты спорили, но громы и молнии на Ньютон-Маркт и магистрат не призывали. Почти никто не рассматривал убийство иудейского банкира как выпад против общины, на каждом углу звучало одно и то же: «Прокруст вернулся!»

Все твердили о Прокрусте, и это обстоятельство давало полиции метрополии шанс отыскать убийцу, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля; на этот раз газетчики, высосав из пальца очередную сенсацию, сыграли им на руку.

Тихая улочка, на которой жил банкир, была единственным спокойным местом во всем иудейском квартале. Полицейские попросту оцепили ее, выставив усиленные наряды на двух соседних перекрестках, а рядом как бы невзначай прохаживались крепкие ребята в повседневной одежде, смуглые и носатые. Стоило только начать кому-нибудь из местных обитателей проявлять излишнее любопытство или выкрикивать проклятия в адрес стражей порядка, они немедленно вмешивались, что-то тихонько объясняли буянам, и ситуация разрешалась сама собой.

Некоторое время я оценивал происходящее, затем направился прямиком к оцеплению. Когда навстречу выдвинулся констебль, я замедлил шаг и достал поручение Исаака Левинсона о расследовании налета на банк.

– Проход закрыт, – предупредил полицейский. На случай возможных беспорядков на голове у него был шлем, под рукой на поясе болталась дубинка.

– Я работаю на Банкирский дом Витштейна, – сообщил я и протянул подписанное покойным банкиром поручение.

Констебль смерил меня настороженным взглядом – возможно, даже узнал, – но с протянутым документом все же ознакомился.

– Это не в нашей компетенции. Ждите, – сообщил он после недолгих колебаний и отошел переговорить с одним из представителей самообороны.

Поручение полицейский забрал с собой, а я остался стоять посреди улице и задался вопросом, не свалял ли дурака, предварительно не согласовав свой визит сюда с руководством Банкирского дома. Возможно, стоило действовать через Аарона Малка, помощника погибшего?

Но – обошлось.

Плотного сложения иудей, носатый и лысоватый, подошел минут через пять. Не выходя за пределы полицейского оцепления, он поманил меня к себе, и я решительно зашагал через перекресток. Констебли на этот раз чинить препятствий не стали, и мы с провожатым поспешили к дому покойного Левинсона.

Всюду там стояли конные экипажи и фургоны; помимо сыщиков на место преступления съехались криминалисты, полицейские фотографы, ассистенты коронера, законники и прочий непонятный люд.

К одной из таких карет иудей меня и подвел. Он распахнул дверцу и отступил, приглашая забраться внутрь; я поднялся на подножку, выждал мгновение, разглядывая пожилого господина в черной визитке и полосатых брюках, затем опустился на сиденье напротив.

Дверцу немедленно закрыли, отгораживая нас от уличной суеты, и незнакомый иудей спросил:

– Виконт Крус, полагаю?

– Просто Леопольд, – ответил я, небрежно закидывая ногу на ногу.

– Авраам Витштейн, – представился тогда мой собеседник и разгладил на колене поручение на проведение расследования. – Вице-президент Банкирского дома по континентальной Европе.

– Ведете дела по обеим сторонам Атлантики?

– А также в обеих Индиях, африканских колониях и Поднебесной, – подтвердил банкир. – Поправьте меня, Леопольд, если ошибаюсь, но не вы ли считаетесь главным подозреваемым в убийстве бедного Исаака?

– О, нет, – спокойно улыбнулся я в ответ. – Всего лишь свидетель. После моего ухода господин Левинсон успел пообщаться со своими партнерами в Новом Свете.

– Отрадно слышать, – кивнул Авраам Витштейн и машинально погладил пальцем крупный зеленый самоцвет – изумруд? – в заколке галстука. – И что же привело вас сюда, позвольте узнать?

– Как видите, – указал я на документ в руках собеседника, – мы с господином Левинсоном были, в своем роде, деловыми партнерами. Я взялся расследовать налет на банк, он, в свою очередь, выразил желание вести мои дела в части выкупа долгов и вступления в права наследования. В результате этого прискорбного инцидента мои потери составят, по меньшей мере, тридцать тысяч франков.

– Внушительная сумма, – заметил банкир без всякой усмешки, – но покойный заключил договор с вами от всего предприятия, поэтому не вижу причин, мешающих продолжению нашего сотрудничества.

– В полной мере?

– Виконт, – поморщился Витштейн, и в его голосе впервые послышалось раздражение, – скажу прямо: не вижу смысла платить за работу полиции что-либо помимо налогов.

Я с невозмутимым видом достал новенький патент частного сыщика и протянул его собеседнику.

– Во-первых, на текущий момент я представляю себя и только себя. Во-вторых, когда люди заинтересованы в конечном результате, они работают не за страх, а за совесть.

Банкир изучил документ, затем пристально посмотрел на меня и напомнил:

– Исаак выдал вам аванс в размере пятисот франков, это деньги из кассы банка, не его личные. Могу я узнать, каким образом вы отработали эту сумму?

Я на мгновение прикрыл глаза, собираясь с мыслями, потом поведал собеседнику о предпринятых шагах. Авраам Витштейн выслушал доклад и спросил:

– И что дальше? Вы ведь явились сюда неспроста?

– Хочу осмотреть место преступления.

– Вы расследуете ограбление банка, не убийство Исаака.

– Не смешите меня! – фыркнул я и в сердцах взмахнул рукой. – Эти преступления связаны между собой, иначе и быть не может! Сначала лишенный всякого смысла налет на банк, теперь убийство управляющего! Это звенья одной цепи!

– Говорят, это Прокруст, а Прокруст все равно что стихийное бедствие. Он неуправляем.

– Обеспечьте мне проход внутрь, и я скажу, Прокруст это или нет. – Я посмотрел на равнодушную, без малейшего проблеска интереса физиономию собеседника и добавил: – Скажу только вам как представителю нанимателя, дальше поступайте с этой информацией так, как посчитаете нужным.

– Вам-то что с того? – поинтересовался банкир. – Помимо желания сделать имя на деле, получившем столь широкую огласку?

– Я должен во всем разобраться.

– Должны?

– Именно. – Я поднял руки и продемонстрировал запястья, испещренные подсохшими ссадинами. – Выводит из себя, знаете ли, когда заковывают в кандалы и обвиняют в убийстве, которого не совершал.

– Месть и тщеславие, но не чувство справедливости?

– Еще забыли добавить корыстолюбие.

– Что вы рассчитываете увидеть внутри?

– Да уж ничего приятного, полагаю.

– Никакого общения с газетчиками! – объявил тогда банкир. – Вы не должны говорить о том, что увидите, ни с кем, кроме меня. Даже с полицией.

– Патент позволяет это, – подтвердил я.

– Я пока еще не нанял вас, виконт, – покачал головой Авраам Витштейн. – Возможно, найму по результатам осмотра особняка. А возможно, и не найму. Просто держите язык за зубами, договорились?