Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 103 (всего у книги 107 страниц)

В первой попавшейся на глаза аптеке я попросил налить стакан содовой, разменял франк и отошел к висевшему на стене телефонному аппарату. Достал карточку, набрал номер и принялся слушать длинные гудки. Когда уже начало казаться, что никто так и не ответит, послышался щелчок, и в трубке прозвучало:

– Резиденция «Плакучая ива».

– Будьте добры, пригласите к телефону барона фон Страге.

– Кто его спрашивает?

Я обдумал этот момент заранее, поэтому ответил без малейшей заминки:

– Жан-Пьер Симон, кузен госпожи Робер.

– Одну минуту…

Послышатся стук, с которым трубку положили на стол, и все смолкло, лишь шуршали помехи. Несколько минут ничего не происходило, а потом все тот же невозмутимый голос сообщил:

– Барон готов принять вас сегодня в восемь вечера.

– Нет! – сразу отказался я. Соваться в логово малефика нисколько не хотелось. – Встреча с мсье бароном должна пройти на нейтральной территории.

Вновь негромко стукнула об стол трубка, но на этот раз ожидание не продлилось долго.

– Загородный клуб «Белый лебедь», половина девятого, – сообщил дворецкий, или кто там это был, и прежде чем мне удалось вставить хоть слово, зазвучали короткие гудки.

Я безмолвно выругался и скормил аппарату очередной четвертак, решив на всякий случай подстраховаться и предупредить о грядущей встрече Луку. Тот ответил почти сразу и, к моему величайшему облегчению, оказался трезв. Я продиктовал ему имя и адрес барона и попросил сообщить их инспектору Морану, если вдруг не объявлюсь до завтра и не отменю это распоряжение.

– Что-то еще? – спросил после этого вышибала.

– Не пей больше, – предупредил я. – У нас проблемы.

– Да уж понял!

Я бросил трубку на рычажки и вышел на улицу.

5

Клуб «Белый лебедь» располагался за городом и был излюбленным местом отдыха измученных городской духотой чиновников, которые по долгу службы не имели возможности покинуть столицу в период летних отпусков. Мне доводилось слышать о нем от Софи.

Пришлось отправляться на вокзал и тратиться на билет третьего класса. Попутчики подобрались все как один беспокойные – плакали дети, ругались тетки, кто-то ел картошку с селедкой, кто-то курил в открытое окно, но я предпочел сэкономить и не переплачивать за билет. Благо ехать в тесноте и сутолоке пришлось совсем недолго. Только закончился пригород – и уже выходить.

На безлюдном полустанке меня поджидал сюрприз в лице крепкого бородатого дядьки, от которого крепко несло конским потом.

– Это не вы, случаем, господином Симоном будете? – поинтересовался он, охлопывая о колено запыленную фуражку с растрескавшимся козырьком. Остальной его наряд – кожаная жилетка, рубаха, мятые штаны и короткие сапоги оказались запылены ничуть не меньше, а лицо и руки покрывал густой загар.

– Жан-Пьер Симон к вашим услугам, – спокойно подтвердил я.

– Господин барон прислал за вами повозку.

Мы вышли за ограду станции, там в тени одинокого бука стояла двуколка с впряженной в нее смирной лошадкой. Когда прогудел набиравший скорость паровоз, она и ухом не повела, но побежала по проселочной дороге резво. Кучер молчал, я какое-то время под стать ему безмолвно разглядывал поля, затем спросил:

– Путешествуете с бароном?

Дядька округлил глаза.

– Да вы что?! Местный я. При усадьбе на хозяйстве состою.

На этом наше общение и закончилось.

Клуб «Белый лебедь» раскинулся на краю небольшой дубравы; забором его обширная территории обнесена не была, ворота стояли распахнутыми настежь. Мы заехали в них, и кучер остановил лошадь у сторожки.

– Дальше местным ходу нет, – сообщил он. – Но тут недалеко, по аллее напрямик.

Я поблагодарил кучера и представился охраннику. Дюжий мордоворот отыскал мое имя в списке приглашенных и разрешил пройти, повторив напоследок совет кучера никуда не сворачивать, а сам снял трубку с установленного в будке телефонного аппарата.

Идти и в самом деле оказалось совсем недалеко – двухэтажный особняк с островерхой черепичной крышей и летней террасой возник совершенно неожиданно, будто по волшебству. Просто буковая аллея слегка вильнула, и с небольшого пригорка открылся вид на дом и просторный луг перед ним, где прислуга расставляла фонари, стулья и пюпитры. Судя по всему, намечался концерт на открытом воздухе.

С одной стороны от поляны раскинулся обширный лабиринт из аккуратно подстриженных кустов, с другой – блестел в лучах заходящего солнца пруд с лодочным причалом и зарослями плакучих ив по берегам. По водной глади плавали лебеди и утки.

Из распахнутых окон клуба доносились музыка и смех, а вот на улице гостей было немного, только в оплетенной виноградом беседке дымили сигарами несколько солидного вида господ. Я в сравнении с ними смотрелся сущим бродягой, но дежуривший у входа распорядитель при виде меня и глазом не повел.

– Господин Симон, рады приветствовать вас в «Белом лебеде»! – радушно произнес он и подозвал лакея в изукрашенной золотым позументом ливрее. – Барон фон Страге ожидает господина Симона в кабинете на втором этаже.

– Прошу! – указал слуга на боковую лестницу и первым двинулся к ней.

Я бы с превеликим удовольствием перенес встречу в общий зал, где играла музыка и танцевали пары в вечерних нарядах, но после недолгих колебаний все же начал подниматься по ступенькам.

И очень быстро об этом пожалел. Лакей на втором этаже сразу оставил меня, передав с рук на руки двум крепким парням в неброских светлых сюртуках и брюках в тон. Стояли те совершенно неподвижно, не моргали и, казалось, даже не дышали.

Еще один подручный барона подступил сзади. Этот оказался невысоким и чернявым, с неприметной заурядной внешностью халдея. От обычного официанта его отличал лишь пронзительный взгляд темных глаз. У меня от него поначалу даже заломило затылок, но болезненное ощущение вскоре отступило, а вот густой аромат одеколона, терпкий и неприятный, чем дальше, тем становился сильнее. К горлу подкатила тошнота.

– Если вы принесли оружие, оставьте его здесь! – потребовал скользкий тип и, слегка смягчив тон, добавил: – На встрече с господином бароном оно вам не понадобится. Или можете уйти.

Деваться было некуда, пришлось избавляться от кастета и пистолета.

– Это все? – усомнился чернявый, окидывая мою фигуру цепким и при этом каким-то липким взглядом.

Я вытащил из кармана перочинный ножик и усмехнулся:

– Его тоже?

– Будьте так добры.

С тем же успехом я мог заколоть барона одним из своих заточенных на совесть карандашей, но протестовать и спорить не имело никакого смысла, отдал и ножик.

Удивительное дело, но чернявый поверил мне на слово, будто видел содержимое карманов, и указал на дверь.

– Прошу! Господин барон ожидает вас.

Слуги молча расступились, но стоило мне переступить порог, они тотчас шагнули следом, безмолвно и невозмутимо, словно сторожевые псы. Неприятный тип остался в коридоре.

Барон Рихард фон Страге при моем появлении расплылся в радушной улыбке, а вот глаза его остались холодными, мертвыми и пустыми. Округлое лицо и высокий лоб с залысинами покрывали мелкие капельки пота, барон промокнул их атласным платочком и указал на уже накрытый стол.

– Присаживайтесь, господин Симон!

Один из последовавших за мной охранников предупредительно выдвинул стул; я опустился на него и сразу понял, что быстро выскочить из-за массивного стола не получится – для этого придется отодвигаться назад, а за спиной замерли дюжие слуги.

– Просто Жан-Пьер, мсье барон… – улыбнулся я и уперся локтями в столешницу, нисколько не беспокоясь о соблюдении этикета.

Барон посмотрелся в зеркало, мимоходом подкрутил напомаженные усики и кивнул.

– Как вам будет угодно, Жан-Пьер, – равнодушно произнес фон Страге после этого и предложил: – Присоединяйтесь к моей трапезе, прошу. Здесь чудесно готовят рыбу, она просто тает во рту, а уж с белым вином…

Все это было пустой болтовней – на мою сторону даже не удосужились выложить приборы, поэтому я отклонил предложение, объявив:

– Предпочту сразу перейти к делу.

– Вот как? И что же заставило вас искать встречи со мной? Надеюсь, с госпожой Робер все в порядке?

Вместо ответа я вытащил из кармана карточку с выражением соболезнования и щелчком пальца отправил ее через стол. Барон ловко прихлопнул бумажный прямоугольник, не дав ему слететь на пол.

– На всякий случай… – начал я. – Ну вы знаете, как это иногда случается – люди просто разговаривают, а потом одно неосторожное слово – и вот уже кому-то режут глотку… Так вот, просто на всякий случай хочу предупредить: если я не вернусь в оговоренное время, об этом поставят в известность полицию.

Барон рассмеялся.

– Какие страсти вы рассказываете! Будто в логово к людоеду пожаловали!

– О людоеде вы первым сказали, – не преминул отметить я.

– Вас явно кто-то ввел в заблуждение касательно моей персоны, дорогой Жан-Пьер! – улыбнулся барон, и вновь улыбка коснулась лишь губ.

Я не дал сбить себя с толку и закончил мысль:

– Уверен, нам намного проще договориться и не доставлять друг другу… беспокойства.

– Я обожаю договариваться, но не приемлю компромиссов. Либо выигрывают обе стороны, либо выигрываю один я. Иные варианты меня не устраивают, – заявил фон Страге и тут же хлопнул ладонью по столу. – Но о чем это я? Я же еще не знаю, какое неотложное дело привело вас ко мне!

Я оглянулся на слуг барона, замерших за моей спиной двумя неподвижными статуями, и спросил:

– Мы можем говорить свободно при ваших людях?

– Вы сами ответили на свой вопрос. Это мои люди. Говорите.

Барона явно забавляло происходящее, и меня это обстоятельство изрядно разозлило. Я отказался от всяких экивоков и сказал напрямую:

– С помощью вашего послания на госпожу Робер навели порчу. Это сделали либо вы сам, либо кто-то иной по вашему указанию.

Фон Страге остался невозмутим. Высказанное напрямую обвинение нисколько не задело его.

– И чего вы от меня теперь хотите? – лишь поинтересовался он с непонятной полуулыбкой.

– Снимите порчу.

– И только?

– И только.

Барон рассмеялся.

– Удивительное дело, – покачал он головой. – Просто удивительное! Знаете, а ведь всему виной – непостоянство женской натуры. Ваша кузина сначала заключила сделку, потом отказалась от своих слов, а сейчас, когда ее настигли плоды столь необдуманного поведения, готова капитулировать, лишь бы сохранить жизнь!

Захотелось ринуться через стол, ухватить барона за шею и сдавливать ее, пока тот не испустит дух, но я сдержался. Видимо, Рихард уловил что-то такое в моих глазах, поскольку счел нужным предупредить:

– Если вы полагаете, будто сумеете заставить меня снять порчу силой или под угрозой оружия, то заблуждаетесь. Высокое искусство так не работает. Нужна свободная воля. А я уже говорил – я никогда не пойду на компромисс в ущерб своим интересам! Я могу все исправить, но отнюдь не безвозмездно.

Барон признал содеянное с поразительной легкостью. Он нисколько не опасался возмездия, а ведь самое меньшее, что полагалось малефикам, – это пожизненное заточение в холодной каменной келье где-нибудь на Соловках. Не иначе порчу по его указанию навел кто-то другой, а сам фон Страге в случае проверки окажется чист, как свежевыпавший снег.

– Чего вы хотите? – спросил я, заранее зная ответ.

– Документы, которые ваша кузина обязалась передать Анри Фальеру. Как только они окажутся у меня, в столь специфическом… стимуле не останется никакой нужды.

Я сделал глубокий вдох и, чувствуя, что ступаю на тонкий лед, произнес:

– У нас нет этих бумаг.

– Нонсенс! – отмахнулся Рихард фон Страге. – Они у вас!

– Мы думали, что они у нас есть. Но…

– Послушайте, Жан-Пьер! – разозлился барон. – Меня начинает утомлять этот беспредметный разговор!

– Я верну бумаги и передам их вам, – предложил я. – Просто на это уйдет день или два. Дайте мне время…

Рихард вдруг вскочил из-за стола, будто ужаленный.

– Время! – воскликнул он. – Время – это то, чего нет ни у кого из нас! Фальер прекрасно осознавал ценность попавшего ему в руки изобретения! Он мог озолотиться с помощью его, если бы не погряз в долгах. У него не было времени! И у меня его тоже нет! Наш мир слишком быстро несется к глобальной войне, какой еще не видывало человечество! Одни возвысятся, другие падут, и я не желаю оказаться в стане побежденных!

– Два дня! – повторил я, но барон меня словно не услышал.

– Прогресс не остановить! Любое изобретение рано или поздно будет повторено кем-то иным, но сейчас… именно сейчас на это попросту не остается времени! Новый движитель может в корне изменить баланс сил, но только если действовать безотлагательно! Без промедления! Немедленно!

Я мало что понял из этой белиберды и вновь попросил:

– Остановите порчу всего на два дня.

Рихард фон Страге взглянул на меня с откровенным недоумением.

– Вы вообще меня не слушали? Никто не получит никаких поблажек и отсрочек! Ни я, ни вы! Либо мы движемся в ритме мироздания, либо оно своими жерновами растирает нас в прах! Выбор за вами!

– Если Софи умрет, бумаг вам не видать. Я уничтожу их, так и знайте!

– Она не умрет, – отмахнулся барон. – Ну посудите сами, с какой стати мне обрывать единственную ниточку, способную привести к документам? Нет, смерть госпоже Робер не грозит! Можете не волноваться.

Но напротив, от этих слов мне сделалось не по себе.

– Что с ней сделает проклятие?

Рихард пожал плечами.

– По вашей милости я лишился спутницы. Ваша кузина вполне сгодится на замену.

Я начал подниматься, но легшие на плечи руки заставили опуститься обратно на стул.

Барон тоже вернулся на свое место, с легким оттенком брезгливости посмотрел на тарелку и покачал головой.

– Принесите бумаги, и все вернется на круги своя, – пообещал он. – А нет – я завладею телом и душой вашей прелестной кузины. И ее памятью – тоже. Внакладе я не останусь в любом случае. Я не проигрываю. Никогда.

– Софи не знает, где находятся бумаги.

– Предлагаете поверить вам на слово? Жан-Пьер, вы меня утомили. Я ожидал от этой встречи совершенно иного. Не приходите и не звоните больше… без бумаг. И советую десять раз подумать, прежде чем обращаться в полицию. Кузину вы этим точно не спасете.

Стул слегка качнулся назад, и я поднялся на ноги, а барон взялся за нож и вилку.

– Примите правильное решение, – добавил он напоследок.

Я пристально взглянул в ответ, кивнул и покинул кабинет.

6

После беседы с бароном внутри у меня все так и клокотало. Первым делом я заглянул в уборную и с бессильной злобой уставился на отражение своего раскрасневшегося от злости лица.

Вот же сволочь!

Сдать бы подлеца Третьему департаменту, но донос лишь немного усложнит ему жизнь и ровным счетом ничего не даст нам с Софи.

Вытащив из кармана пистолет, я выщелкнул из рукояти магазин, затем передернул затвор и проверил патроны. На первый взгляд все оказалось в порядке, я вновь зарядил «Зауэр» и отправился к выходу.

Кучер отвез меня на станцию, пешком топать в сгустившихся сумерках по проселочной дороге не пришлось. К несказанному облегчению, на обратном пути вагон оказался почти пуст, и выпала возможность поразмыслить над сложившимся положением дел, но всю дорогу мысли бежали, бежали и бежали по кругу, не находя выхода из западни. Все козыри были на руках у барона.

Надо было срочно вернуть бумаги Дизеля.

Вернуть их во что бы то ни стало…

На Центральном вокзале я сразу смешался с толпой, на ходу снял пиджак и перекинул его через руку. Слегка изменил походку и покинул огромное здание через один из боковых выходов, а там моментально растворился в ночном городе, стараясь держаться подальше от уличных фонарей и ярких витрин.

Барон запросто мог отправить следом кого-нибудь из своих подручных, и это обстоятельство еще больше осложняло мое и без того аховое положение.

Я попросту не успевал справиться со всем в одиночку! Не мог разорваться и не имел права на ошибку! Слишком много всего навалилось, чтобы целый день караулить анархистов у фотосалона. В лучшие времена я привлек бы к слежке за грабителями кого-нибудь из вышибал, но не поручать же столь важное дело охромевшему Луке?!

Я остановился на перекрестке и оглядел тихую улочку с длинной шеренгой фонарей. Теплое мерцание газовых ламп вырывало из ночного мрака фигуры прохожих, а стоило людям сделать лишь несколько шагов в сторону, и они вновь растворялись в темноте. В домах светились прямоугольники окон, над крышами помаргивали сигнальные огоньки дирижаблей.

Мое внимание привлекла веранда кафе; свободных столиков под навесом не было, но я и не собирался сидеть на всеобщем обозрении. Зашел внутрь. Посреди комнаты там был выставлен бильярдный стол, возле него скучал подвыпивший гуляка в белом парусиновом костюме. В дальнем углу сидела влюбленная парочка, рядом с ними дремал какой-то пьянчуга, еще двое накачивались вином у противоположной стены.

Я выудил из бумажника последний четвертак и позвонил Рамону Миро.

– О, синьор Маркес! – удивился частный детектив. – Нашлись деньги?

– Нет, хочу предложить работу.

– Без денег? Это крайне самонадеянно с вашей стороны.

– Вы слышали о налете на Ссудно-сберегательную контору Фойла и Морса? У меня есть реальная зацепка…

Рамон Миро выслушал мой рассказ молча и лишь в конце спросил:

– Паспорта у вас?

– Да.

– Хотите, чтобы я организовал слежку?

– Да.

– Где вы сейчас?

– Кафе «Синяя лилия», это где-то в районе вокзала.

Частный детектив хмыкнул, пообещал:

– Буду через полчаса, – и повесил трубку.

Я заказал порцию мясного рагу и стакан вина, занял стол напротив входа и нервно забарабанил пальцами по столешнице. Аппетита не было; я просто знал, что должен поесть, и не более того.

К тому моменту, когда наконец появился Рамон Миро, гуляки из-за уличных столиков начали перебираться в кафе, зазвучали громкие голоса, запахло дымом. Частный детектив не стал присоединяться ко мне, сразу указал себе за спину и отступил от двери. Я расплатился и последовал за ним.

Перед верандой кафе замер неброский паровой экипаж, и уже знакомый черноволосый паренек ходил вокруг него и пинал колеса. На заднем сиденье развалился усатый брюнет; этот чистил ногти острием навахи. Рамон Миро стоял в круге света под фонарем немного поодаль.

– Паспорт, – потребовал он, стоило только мне приблизиться.

Я отдал одно из удостоверений личности, потом развернул газету.

– Похож, – решил крепыш, сличив фотографии.

– Он и есть.

Рамон Миро вернул паспорт и задумчиво потер переносицу.

– Почему просто не навести на них Ньютон-Маркт и не получить причитающееся вознаграждение? – спросил он, не став выяснять, откуда у меня взялось удостоверение личности одного из налетчиков.

– Вознаграждение? – фыркнул я и презрительно сплюнул под ноги. – Хоть представляете, сколько они взяли в кассе? А еще были налеты на почтовые фургоны. А вы говорите – вознаграждение! Которое еще не факт, что и выплатят.

Крепыш вперил в меня взгляд темных глаз.

– И это все?

Я не стал запираться и ответил предельно честно:

– Мне поручено отыскать кое-какие бумаги, которые хранились в одной из ячеек. Полицию я не хочу привлекать и по этой причине тоже.

– Ясно, – усмехнулся Рамон Миро. – Предлагаете ограбить грабителей?

– Почему нет? Вам ведь не впервой преступать закон?

Черноволосый крепыш посмотрел на своих подручных и уверять меня в своей незапятнанной репутации не стал. Его красноватое и скуластое лицо приняло задумчивое выражение.

– Как будем делить деньги? – перешел он к делу некоторое время спустя.

– Пополам.

Рамон лишь рассмеялся и разгладил усы.

– С меня люди, транспорт, оружие – и пополам? Не пойдет. Вам, синьор Маркес, главное – отыскать бумаги, вы в любом случае внакладе не останетесь, а со мной далеко не все так очевидно. Половина от непонятно чего – это смехотворно мало.

– Чего ты хочешь?

– Три четверти.

– Сколько?!

– Три четверти от непонятно чего, – повторил Рамон Миро. – Иначе ищите других дурачков.

Я с сомнением посмотрел на крепыша, потом кивнул.

– Но с тебя наводка по делу «Готлиб Бакхарт».

Рамон протянул мне руку.

– Идет.

Я ответил на крепкое рукопожатие и предупредил:

– Не стоит пытаться меня надуть.

– Честность – лучшая политика, – с ухмылкой ответил крепыш.

Честность? Ну да…

У меня возникли сомнения, не свалял ли я дурака, привлекая к столь серьезному делу совершенно незнакомого человека, но… А был ли выбор?

Не было. Выбора у меня не было.

Я вручил Рамону Миро паспорта, после этого мы погрузились в паровую коляску и поехали в фотосалон.

– «Прекрасное мгновение»! – указал я на дверь заведения, когда экипаж остановился на углу. – Только не маячьте здесь особо. Анархисты будут настороже. Вы не должны их спугнуть.

– Да уж разберемся! – отмахнулся от моих советов Миро. – Фотограф всегда работает допоздна?

Окна салона и в самом деле еще светились, и меня это обстоятельство изрядно встревожило.

– Ждите здесь, – сказал я, а только шагнул от коляски, как распахнулась дверь и ночную темень распорол вырвавшийся из помещения свет. На улицу вышла миловидная девушка – одна из тех, что позировала фотографу в обнаженном виде, – и я прикоснулся пальцами к козырьку кепки. – Мадемуазель!

Красотка улыбнулась в ответ и под звонкий перестук каблучков скрылась в темноте, а я вновь распахнул захлопнутую мощной пружиной дверь и с некоторой даже опаской заглянул внутрь, но фотограф не стал хвататься за оружие и лишь скорчил недовольную мину.

– Опять вы?

В помещении ощутимо пахло духами и настойкой валерианы; в остальном же все осталось, как и в первый мой визит сюда.

– За паспортами не приходили?

– Нет! Сказал же – завтра!

– Когда придут, выставь на улицу рекламный щит. Это будет сигналом для моего человека. Он принесет паспорта.

– Не доверяете?

– Не люблю неожиданностей. А ты?

Фотограф после недолгой паузы кивнул в знак согласия.

– Не люблю.

– Сделай все правильно – и тебя больше никто не побеспокоит, – сказал я и вышел за дверь со слабой надеждой, что все пройдет гладко.

С очень-очень слабой надеждой, если начистоту…

Часть девятая

1

В дом Альберта Брандта я возвращался с тяжелым сердцем. Ничего хорошего меня там не ждало, знал это наверняка. Пусть наука и сильнее магии, но калечить всегда несравненно легче, нежели лечить. Малефики если в чем-то и преуспели, так это в проклятиях, а доктор Ларсен вовсе не входил в число медицинских светил.

Он был не в силах исцелить Софи. И осознание этого давило похуже могильной плиты. Будто я вновь пытался выбраться из реки, но цепь с неподъемным якорем захлестнулась вокруг ноги и тянула на самое дно. В холод и тьму. В забытье и безвременье.

На узеньких улочках Нового Вавилона мне категорически не хватало воздуха. Город давил стенами домов и старинными башнями, не давал расправить крылья, как попавшей в ловчую сеть птице. Хотелось бросить все и забраться на крышу, взглянуть на небо и вздохнуть полной грудью, но я не мог подвести Софи. Я был нужен ей.

Я ей, а она – мне. Это и называется семья.

Семейные узы – якорь, но они же и волнорез, который не дает натиску стихии разорвать сознание и разметать его в прах. Сбежать, стать кем-то иным, позабыть о прошлой жизни – нет, я не пойду на это ни за что и никогда. Это даже хуже, чем смерть. Много-много хуже.

Такие вот невеселые раздумья обуревали меня, когда я подходил к дому Альберта Брандта. Там, несмотря на поздний час, еще не спали; на втором этаже светились окна, и это заставило нервно дрогнуть сердце.

Неужели Софи стало хуже?

Но нет – открывший на стук поэт вовсе не выглядел расстроенным. Он был растрепан и слегка пьян, но никак не убит горем.

– Жан-Пьер! – расплылся Альберт при виде меня в широкой улыбке. – Этот ваш доктор Ларсен настоящий кудесник! Софи очнулась!

– В самом деле? – не поверил я собственным ушам и поспешно взбежал на второй этаж.

– Подожди! – крикнул вдогонку поэт. – У нее сейчас доктор!

Но я и не подумал остановиться, разве что не распахнул дверь настежь, а слегка приоткрыл ее и осторожно протиснулся в спальню. Софи лежала на кровати, рядом с которой доктор Ларсен установил странную конструкцию: треножник с перевернутой стеклянной бутылью. Длинная резиновая трубка соединяла ту с воткнутой в вену кузины иглой.

В лицо Софи вернулись краски, она больше не выглядела столь пугающе бледной и осунувшейся, как раньше.

– Не помешаю? – негромко спросил я.

– Тише! – раздраженно шикнул в ответ Ларсен. – Госпоже Робер нужен полный покой.

– Пусть останется! – потребовала Софи, не открывая глаз.

Я опустился в кресло и спросил:

– Как ты?

– Голова кружится, – ответила кузина и замолчала.

Вслед за мной в дверь заглянул Альберт, но он лишь запустил пальцы в русые волосы, взъерошил их и сказал:

– Если я пока не нужен, пойду работать.

– Идите! – разрешил, а скорее, даже потребовал доктор Ларсен, и поэт скрылся в коридоре.

Я обратил внимание, что красная жидкость из бутылки медленно перетекает в вену, и не удержался от вопроса:

– Это кровь?

– Да, – ответил доктор, изменяя регулировку кровотока с помощью зажима. – Я взял еще три литра, они в ящике с сухим льдом, но, боюсь, это лишь полумеры. Одна лишь капельница не поможет, да.

– Чувствую себя лучше, – тихо произнесла Софи.

– Ну разумеется! – досадливо поморщился Ларсен. – Я буквально вливаю в вас жизнь! Вот только растворенное в крови проклятие никуда не делось. Нейтрализовать его не получилось, единственный выход – откачать.

– Кровопускание? – догадался я.

– Какое варварство! – фыркнул доктор. – Позапрошлый век!

– Что тогда? Целебные пиявки?

– Только не пиявки! – слабым голосом взмолилась Софи. – Терпеть не могу этих тварей! В детстве неподалеку от дома была заводь с пиявками, вы даже не представляете, какие они противные на ощупь…

Софи замолчала и тяжело задышала, и доктор Ларсен потер подбородок.

– Пиявки, да, – многозначительно произнес он. – Но не обычные. Те пиявки лишь отсасывают дурную кровь, справиться с проклятием им не под силу. Нужен совсем другой… кровосос.

Я уставился на него с нескрываемым изумлением.

– Вы говорите о вампире?

– Не о высшем вампире, разумеется! – быстро произнес доктор. – О новообращенном. Они еще ничего толком не умеют и не слишком опасны. Инициировать другого человека им попросту не под силу, а угрозой случайного заражения можно пренебречь, настолько она мала. Кое-кто в столице сдает кровососущий молодняк в аренду тем, кому никакие другие лекарства уже не в силах помочь.

«Не слишком опасны»? В отношении вампира я бы подобное словосочетание употреблять поостерегся. И ведь не вечно же они остаются новообращенными!

Но все это не имело никакого значения.

– И вы знаете, как выйти на этого «кое-кого»? – спросил я.

Ларсен кивнул.

– Мне доводилось рекомендовать это средство некоторым своим пациентам, да. Но лишь в особо запущенных случаях, разумеется! Проблема в том, что это чрезвычайно затратное лечение. И даже если найти деньги, обычно очередь на кровопийцу расписана на многие недели вперед.

– Вампир поможет?

– В сочетании с переливанием крови – да, – уверенно заявил доктор. – Если хотите, я могу поговорить с нужными людьми.

– Поговорите, хуже не будет, – попросил я, надеясь, что в столь нетрадиционной терапии не возникнет нужды. Если завтра получится вернуть украденные бумаги, барон снимет порчу. Иначе документов ему не видать.

Ларсен начал собирать медицинские принадлежности в саквояж и предупредил:

– Когда бутыль опустеет, осторожно выньте иглу и залепите ранку лейкопластырем. Сильного кровотечения быть не должно. Я навещу вас завтра прямо с утра.

Доктор вышел за дверь, и вполголоса бормотавший себе под нос рифмы Альберт Брандт отправился закрывать за ним дверь.

– На твоего воздыхателя накатило вдохновение, – пошутил я, когда Софи открыла глаза и приподняла голову от подушки.

– Он хороший человек, – укорила меня кузина.

Оспаривать это утверждение я не собирался и спросил:

– Что-нибудь хочешь?

– Нет, – отказалась Софи. – Что с клубом?

– Сегодня там не был, оборону держит Лука.

– И где же ты пропадал? – удивилась кузина.

Я немного поколебался, но решил ничего не утаивать и рассказал обо всем, что удалось узнать за день.

– Барон… – прошептала Софи. – В кого он вознамерился меня превратить? В свою куклу? Ему так нужны эти бумаги? Ты и в самом деле думаешь, что с ним получится договориться?

– Получится, если вернем бумаги. А нет – останется лишь уповать на идею доктора Ларсена. Он уверен в успехе.

Софи тихо рассмеялась, но смех почти сразу перешел в сухой кашель. Тогда кузина высунула из-под простыни правую руку и стиснула мое запястье. Тонкие пальцы оказались мертвенно-холодными.

– Ты ведь можешь просто исчезнуть, – сказала она. – Уйти и стать кем-то другим.

Я взглянул в непривычно темные глаза и покачал головой.

– Нет, не могу. Ты моя семья.

– Найдешь другую!

У меня вырвался смешок.

– Слышал, какие-то животные полагают родителями того, кого увидят, когда первый раз откроют глаза. Первое мое воспоминание в этой жизни – ты. Холодная темная река, резкий ветер и ты.

– И еще Марк, – упомянула Софи мужа. – Жан-Пьер, да это же чистой воды эдипов комплекс!

Смеяться у кузины не оставалось сил, да и улыбка вышла слабой, поэтому я посмеялся за нас двоих, а потом накрыл своей ладонью ладонь Софи.

– Пусть так. Поговорим об этом, когда все закончится.

Ответа я не дождался. Кузина закрыла глаза и моментально уснула, дыхание ее успокоилось, стало размеренным и неглубоким. Но это был именно сон, а не болезненное забытье.

Я осторожно переложил руку Софи на кровать и накрыл ее краем простыни. А потом долго сидел в тишине, наблюдая, как медленно уменьшается в бутыли уровень крови. Когда она окончательно опустела, я исполнил указания доктора, а затем достал блокнот и принялся зарисовывать в него подручных барона фон Страге. Дольше всего пришлось провозиться с чернявым коротышкой. Ухватить его образ никак не получалось, вспоминался лишь удушающий запах одеколона, но в итоге удалось сделать несколько набросков, один из которых меня в итоге вполне удовлетворил.

Подточив карандаш, я поднялся размять ноги, и в этот момент в спальню вновь заглянул Альберт.

– Как она? – тихонько поинтересовался поэт, встав у кровати Софи.

– Спит, – ответил я, внезапно ощутив, что у меня самого попросту слипаются глаза.

– Можешь отдохнуть в гостевой спальне, – предложил Брандт, от чашки в руке которого по комнате расходился одуряющий запах свежесваренного кофе. – Я присмотрю за Софи. Один черт, мне сегодня не уснуть.

Я кивнул, и Альберт тут же перенес из холла в спальню кофейник и стопку исписанных убористым почерком листов. Потом выставил на журнальный столик початую бутылку вина, пустой бокал и чернильницу, досадливо взглянул меня и помахал рукой.

– Иди же! Иди!

И я отправился спать.

Софи стало хуже на рассвете – стоило лишь в распахнутое окно заглянуть первым лучам восходящего солнца, как ее начали дергать болезненные судороги. Альберт тут же бросил свои сочинения и задернул шторы, но это ничего не изменило, пришлось вколоть оставленный доктором Ларсеном морфий.