Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 107 страниц)

По дальнему пути прогрохотал окутанный черным дымом грузовой состав с однотипными, различавшимися лишь цифровыми комбинациями вагонами, вслед за ним промчался почтовый экспресс, а потом – минута в минуту – к перрону подъехал наш поезд.

Пассажиры третьего класса немедленно придвинулись к самому краю платформы и столь же синхронно отпрянули назад, когда раздался протяжный гудок и ноги им обдало клубами белого пара. Коммивояжеры и командированные клерки без лишней спешки принялись тушить сигареты и выбивать трубки, мои же попутчики стали отдавать распоряжения носильщикам, и я первым прошел в гостеприимно распахнутые двери, занял место наособицу, снял котелок и небрежно откинулся на мягкую спинку.

В отличие от вагонов второго класса, разделенных на купе по шесть мест каждое, пульмановский вагон представлял собой просторный салон с картинами на стенах, комфортабельными мягкими креслами и диванами. Здесь же имелись отдельные комнаты для пассажиров, путешествующих на значительные расстояния, но среди нас таковыми оказалась лишь семейная пара.

Вскоре прозвучали два коротких гудка, и поезд плавно, без единого рывка тронулся в путь. Состав выкатил из-под застекленного купола вокзала, и колеса затеяли веселый перестук на стыках рельс. За окнами проносились запасные пути и бесконечные ряды пакгаузов; стюарды начали разносить прохладительные напитки, я отвлекся взять ситро, а когда вновь взглянул в окно, вокзал уже остался позади. Поезд проехал по железнодорожному мосту и теперь катил напрямик через фабричную окраину.

Куда ни взгляни – одни лишь серые заборы и колючая проволока, мрачные громады цехов и закопченные трубы с клубами вонючего дыма. На боковых путях время от времени попадались паровозы с двумя-тремя товарными вагонами, но пассажирский состав имел приоритетное право движения, и мы мчались вперед без остановок. Лишь когда бесконечные заводы остались позади, поезд понемногу замедлил бег и остановился на открытой платформе Западного вокзала, обветшалого и неухоженного.

На этой станции в вагон первого класса никто не подсел.

Затем поезд помчался вдоль ограды императорского парка, быстро миновал чахлую зелень замученных смогом деревьев и въехал в царство складов и контор, из-за которых время от времени проглядывала серебристая гладь Ярдена. Дальше железнодорожная ветка была проложена напрямик через жилую окраину, и перестук колес начал отражаться от стен с обвалившейся побелкой и квадратами мутных стекол.

Понемногу дома расступились, состав вырвался из города на сельский простор и стал неуклонно набирать скорость, разгоняясь на прямом участке путей. Поначалу за окнами проносились поселки, потом их сменили небольшие фермы, сады, выпасы и луга, разделенные невысокими оградами, а где и попросту межами. На горизонте маячили рощицы фруктовых деревьев, изредка попадались небольшие болотца с проблесками чистой воды меж высоких зарослей камыша, да тянулись среди осоки ленты обмелевших ручьев. Разгуливали вдоль железнодорожных путей коровы, мелькали белые точки овец.

Будто в другом мире очутился. Патентованная пастораль.

Паровоз начал замедлять бег, когда с обеих сторон железной дороги раскинулось поле, желтевшее цветками кормовой люцерны. Раздался пронзительный гудок, заскрипели тормоза, вагон качнуло, и поезд остановился на крохотной станции, состоявшей из пары административных зданий и угольного склада.

Я поднялся с кресла, и остальные пассажиры с неприкрытым удивлением уставились на чудака, вознамерившегося сойти в эдаком захолустье. Меня это нисколько не задело; я с видом гордым и независимым прошествовал на выход, пересек пустой перрон, миновал закрытые билетные кассы и только на улице позволил себе тоскливый вздох.

Прислать коляску дядя не удосужился.

Плевать! Три километра – не такое уж великое расстояние.

И я зашагал к родовому имению по проселочной дороге, в пыли которой выискивали зернышки и жучков пестрые несушки.

Зависшее над макушкой солнце ощутимо припекало, уже через полсотни шагов я развязал шейный платок и расстегнул ворот сорочки, но особого облегчения это не принесло. Тогда, наплевав на правила приличия, я снял пиджак и закинул его на плечо. Кобура «Рот-Штейра» вызывающе оттягивала пояс, но дорога была пуста, и вид пистолета никого смутить не мог.

Да если бы и смутил – мне-то что с того?

От ярко-желтых цветков люцерны рябило в глазах, прогретое солнцем поле благоухало удивительными ароматами, и дышалось загородным воздухом на удивление легко. Стрекотали кузнечики, стремительно шныряли по придорожной траве перепуганные ящерицы, порхали жаворонки, изредка по дороге скользила тень кружившего в вышине коршуна.

И кругом, куда ни взгляни, – синее-синее небо! Никакого смога и дыма, одна только чистота небесной лазури.

Хорошо? Хорошо, даже очень.

Но мне как истинно городскому жителю сделалось слегка не по себе. Не из-за страха заплутать в полях – единственная дорога вела прямиком к семейному имению. Сбивала с толку бескрайность открытого пространства.

Я к такому не привык. Единственный раз я покидал Новый Вавилон в возрасте пяти лет от роду, когда мама нанесла визит вежливости в родовое гнездо. Встреча с бабушкой не задалась – та искренне считала брак мамы мезальянсом и относилась к вновь обретенным родственникам соответственно, поэтому больше мы не ездили туда ни до смерти старой графини, ни тем более после.

Далеко-далеко впереди маячила оливковая роща, я взглянул на хронометр и ускорил шаг. Некоторое время спустя из-за деревьев показалась крыша дома арендаторов, из одинокой трубы к небу там поднималась жиденькая струйка дыма. В придорожных кустах бренчали колокольчиками овцы, издалека доносилось коровье мычание, за оградой лениво побрехивал цепной пес.

После фермы дорога обогнула заросший тиной пруд и потянулась по опушке тенистой дубравы, а там уже и усадьба показалась. За высокой оградой зеленел ухоженный сад, над деревьями возвышался знакомый по фотоснимкам трехэтажный особняк, над ним же…

У меня просто дыхание от обиды и несправедливости перехватило.

Позади дома граф установил причальную вышку, и сейчас там слегка покачивался в воздухе притянутый к земле канатами дирижабль! Белая громада полужесткого корпуса, вместительная гондола, рули управления, надпись «Сиракузы» поперек всего борта. Летательный аппарат не поражал размерами, как армейские цеппелины, но вполне подходил для полетов на континент.

Личный дирижабль, подумать только!

И дядя при этом жмется из-за двадцати тысяч годового дохода! Да содержание одной только этой игрушки обходится ему несравненно дороже!

Я снял очки и промокнул платком вспотевшее лицо.

Зависть – это плохо. Я знал это, наверное, лучше кого бы то ни было, но при взгляде на собственные туфли, запыленные и поношенные, меня просто затрясло от злости. Пришлось даже постоять в тени дубравы и заставить себя унять раздражение, сделав несколько глубоких вдохов.

Потом я застегнул жилетку, надел пиджак, повязал шейный платок и направился к воротам имения собранным и внешне невозмутимым. Но внутри все так и клокотало…

Сторожа о грядущем визите племянника граф в известность поставить не забыл, поэтому представляться не пришлось. Загорелый до черноты старик в соломенной шляпе загодя вышел навстречу и предупредительно распахнул калитку; я небрежно кивнул ему и зашагал по тенистой аллее. У конюшни на глаза попалось запряженное парой вороных ландо, и во мне вновь колыхнулась злость.

Неужели так сложно было прислать за мной экипаж? Я ведь не напрашивался, меня пригласили!

Впрочем, уже неважно.

Я спокойно поднялся на крыльцо особняка и утопил кнопку электрического звонка. Слуг граф вышколил на совесть – не успело еще отзвучать в доме металлическое дребезжание, а дверь уже открыл краснощекий молодчик в слишком узкой в плечах ливрее цветов рода Косице – сером и зеленом; без обычных галунов и броского шитья она своим строгим видом скорее напоминала мундир.

– Проходите, вас ожидают, – чопорно произнес лакей и слегка поклонился, но без малейшего подобострастия.

Я убрал котелок на полку для шляп и, остро ощущая свою чуждость богатой обстановке – еще эти пыльные туфли! – направился в гостиную, где меня встретил постаревший Теодор Барнс.

Сходство с моим дворецким было просто разительным; лишь морщины в уголках рта да ранняя седина позволили не выказать замешательства и снисходительно улыбнуться:

– Филипп! Вы с братом просто одно лицо! Рад видеть вас в добром здравии!

– Вы очень добры, – сухо ответил дворецкий дяди и продолжил: – Граф ожидает вас в кабинете.

Я двинулся к лестнице; дворецкий остановил меня и распахнул дверь, за которой обнаружилась клеть подъемника.

– Граф распорядился оборудовать дом по последнему слову техники, – сообщил Филипп с едва уловимой ноткой снисходительности.

На мой взгляд перестройка комнат в шахту лифта была вызвана исключительно стремлением дяди блеснуть собственной оригинальностью, но я придержал это мнение при себе и молча прошел внутрь. Филипп ступил следом и передвинул рычаг переключателя с цифры один сразу на тройку. Где-то внизу раздалось урчание механизмов, размеренно зафыркал паровой привод, и клеть почти без рывков вознеслась на верхний этаж. Там дворецкий распахнул створку, выпуская меня в коридор, сам шагнул следом и без стука распахнул дверь напротив.

– Прошу.

– Благодарю, – небрежно кивнул я и прошел в рабочий кабинет дяди.

Граф Косице обернулся и указал на меня своему собеседнику.

– Господин Левинсон, это тот самый молодой человек, о котором мы с вами говорили.

– Рад знакомству, – обаятельно улыбнулся полноватый иудей и представился: – Я имею честь быть управляющим столичного отделения Банкирского дома Витштейна и младшим партнером предприятия. Мы писали вам на прошлой неделе.

Я пожал протянутую руку и выжидающе взглянул на дядю; смысл происходящего от меня ускользал.

Граф перехватил мой озадаченный взгляд, но с объяснениями спешить не стал и предложил:

– Вина?

– Нет, благодарю, – решительно отказался я, несмотря на пересохшее после прогулки по солнцепеку горло.

– Если не возражаете, граф, – мягко произнес банкир, беря инициативу в свои руки, – я предпочел бы сразу перейти к делу. Путь был неблизкий, а время, как известно, – деньги.

Господин Левинсон был пухловат, с вьющимися темными волосами, крупным носом и умными черными глазами, но ни заурядная внешность, ни мягкий тон меня в заблуждение не ввели. Он требовал – именно требовал! – у графа открыть карты, и это еще больше запутывало ситуацию.

О чем должен пойти разговор, если не о наследстве? А если о наследстве, то какое отношение к нему имеет Банкирский дом Витштейна?

Насколько мне было известно, род Косице иудеев никогда особо не жаловал.

Графа требование гостя откровенным образом смутило. Открытое лицо с волевым подбородком словно распалось на отдельные куски, и моему дражайшему дядюшке пришлось приложить определенные усилия, дабы вернуть себе невозмутимость.

– Для начала позвольте ознакомить вас с одним небезынтересным документом, – предложил он, подошел к столу и утопил кнопку на его краю. В коридоре раздалось и сразу стихло металлическое дребезжание звонка, а миг спустя входная дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул лакей, крепостью сложения ничуть не уступавший парню на входе.

– Пусть Филипп принесет бумаги, – распорядился дядя.

Слуга кивнул и скрылся в коридоре; тогда граф обернулся к нам и предупредил:

– Придется немного подождать.

Я решил дать отдых усталым ногам, опустился в свободное кресло и окинул взглядом обстановку кабинета, как по мне – чрезмерно броскую и эклектичную.

Если нелепая помпезность золоченого телефонного аппарата, чрезмерная сложность циферблата часов на каминной полке и громоздкость диктофона для записи голоса на восковые валики еще хоть как-то гармонировали друг с другом, то полный латный доспех и порубленный щит с фамильным гербом и перекрещенными мечами смотрелись на их фоне самым настоящим атавизмом. Новомодные семейные фотографии на стене соседствовали со старинными портретами предков, а стопка деловых газет и ворох телеграфных распечаток валялись на журнальном столике рядом с огромным, едва ли не в половину стены аквариумом.

Либо дядя был крайне разносторонней личностью, либо он просто не знал, чем себя занять, и хватался за все подряд.

Держи я пари, поставил бы на последнее.

Граф Косице кисло глянул на меня, затем обернулся к доставшему карманные часы банкиру и предложил:

– Господин Левинсон, если вы ограничены во времени, пожалуйста, можете начинать…

Иудей раскрыл кожаную папку для бумаг и достал из нее пару пожелтевших листков.

– Шестнадцать лет назад графиня Косице, урожденная Виктория де Мирт, передала нам на хранение ряд ювелирных украшений. Согласно обнародованному после ее смерти завещанию их наследовала ее дочь, сиятельная Диана Орсо. Она этим правом не воспользовалась, более того – до недавнего времени числилась пропавшей без вести. Только в конце прошлого месяца был надлежащим образом зарегистрирован факт ее смерти, а наследником обозначен присутствующий здесь Леопольд Орсо, сиятельный.

Банкир выжидающе посмотрел на меня, я кивнул.

Папа в свое время официальным делопроизводством себя утруждать не стал, поэтому мне пришлось изрядно побегать по инстанциям, оформляя все необходимые документы; без свидетельства о смерти нечего было даже и заикаться о вступлении в права наследования.

– К сожалению, поверенный его светлости смог сообщить нам лишь место вашей работы, виконт, – продолжил банкир. – Мы оставили сообщение, но прежде чем вы связались с нами, поступило предложение о сегодняшней встрече.

Я вновь кивнул, на этот раз – с плохо скрываемым разочарованием, ведь драгоценности покойной бабушки решить всех моих финансовых проблем не могли.

В этот момент в кабинет прошел дворецкий; граф забрал у него папку для бумаг, мельком просмотрел и с самодовольной улыбкой протянул банкиру.

– Господин Левинсон, думаю, вам будет небезынтересно с этим ознакомиться.

Иудей достал из жилетного кармашка пенсне на цепочке, вставил его в глаз и принялся знакомиться с документами.

– Это меняет дело, – протянул он некоторое время спустя.

– Вне всякого сомнения! – ухмыльнулся граф Косице, забирая папку обратно.

Не спрашивая разрешения, я выхватил бумаги и самым натуральным образом опешил – поверх жиденькой стопочки документов лежало свидетельство о смерти Леопольда Орсо.

Свидетельство о моей смерти, оформленное пятнадцать лет назад? Этого просто не может быть!

– Что это за ерунда? – озвучил я мысль, бившуюся в голове перепуганной птахой.

Граф забрал документы и холодно произнес:

– Это свидетельство о смерти моего племянника, сиятельного Леопольда Орсо.

– Это грязная фальшивка!

– Нет, молодой человек, скорее, мы имеем дело с удивительным по своей наглости случаем самозванства, – возразил дядя.

– Вы же знаете меня!

– Когда объявился мой пропавший десять лет назад племянник, я обрадовался. Я не стал вдаваться в детали! Но ваши финансовые притязания заставили меня взглянуть на ситуацию по-иному. Проведенное расследование показало, что вы не можете быть тем, за кого себя выдаете.

– Прекратите ломать комедию!

Но граф даже слушать ничего не стал.

– Филипп, проводи молодого человека на выход, – ледяным тоном потребовал он.

– Постойте! – воскликнул я, но без толку – дворецкий вцепился в плечо, словно клещ, и потянул из кабинета. Вырываться я посчитал ниже своего достоинства, поэтому просто указал на аквариум:

– Филипп, взгляни на рыб.

Дворецкий машинально проследил за моим жестом, и его хватка незамедлительно ослабла.

– Мы в пруду, Филипп. На самом дне, среди водорослей и рыб. Чувствуешь, как заканчивается воздух? Легкие горят огнем, но нельзя сделать вдох – кругом вода…

Слуга побелел, словно мел, и опрометью выскочил из кабинета. Я покрутил головой, хрустнув шейными позвонками, а когда прошла ломота в глазах, предупредил дядю, уже занесшего ладонь над кнопкой звонка.

– Не стоит, граф. Подумайте о своих дочерях. Вам еще их замуж выдавать…

Но, как часто бывает, когда пытаешься играть на страхах плохо знакомого человека, эффект от моих слов вышел прямо противоположный. При упоминании дочерей граф Косице резко опустил ладонь, и в коридоре раздался отзвук электрического звонка.

– Лучше уйди сам! – рявкнул дядя.

Меня подобное завершение нашей беседы никоим образом не устраивало, поэтому я развернулся к входной двери и расстегнул пиджак, а когда в кабинет вломилось сразу двое лакеев, просто откинул полу с левой стороны и улыбнулся:

– Оставьте нас, господа…

Мой талант позволял обращать против людей их собственные страхи, но сейчас я решил целиком и полностью положиться на благоразумие вызванных графом слуг.

И в самом деле – мало что так быстро пробуждает в людях здравый смысл, как кобура с самозарядным пистолетом на поясе оппонента.

Лакеи переглянулись и медленно отступили обратно за порог, а я перевел взгляд на дядю и покачал головой:

– Ну и чего вы этим добились?

Граф задохнулся от бешенства и потребовал:

– Покиньте мой дом! Немедленно!

– Не раньше, чем вы объяснитесь! – оскалился я в ответ.

– Вы требуете объяснений? – презрительно сощурился граф Косице. – А кто, собственно, вы такой, чтобы настаивать на объяснениях? Мой племянник, Леопольд Орсо, мертв. Вы всего лишь самозванец!

– Думаете, меня остановит эта фальшивка?

– Фальшивка? Докажите!

– Доказать, что я – это я? Это уже какие-то «Приключения Алисы в Стране чудес»! И я точно знаю, кто из нас не в своем уме!

– Покиньте мой дом, – уже спокойней повторил граф, вновь обретя уверенность в себе.

Я оценивающе взглянул на него, решил, что нам и в самом деле больше не о чем разговаривать, и принялся застегивать пиджак.

– Еще увидимся, – пообещал я, направляясь на выход.

И тут же засобирался банкир.

– Леопольд! Уделите мне минуту вашего времени…

– Господин Левинсон! – повысил голос граф Косице. – Я – единственный законный распорядитель имущества семьи. Если вы передадите драгоценности моей родительницы этому самозванцу, придется подать на вас в суд. Это вам ясно?

– О, дорогой граф, не утруждайте себя подобными предупреждениями, наши юристы разбираются в законах не хуже вашего поверенного, – беспечно улыбнулся банкир и поторопил меня: – Не будем впустую тратить время, его и без того потрачено предостаточно…

Мы покинули кабинет, прошли мимо взвинченных лакеев и спустились на первый этаж по лестнице, а там нас встретил Филипп с зеленовато-белым лицом свежего утопленника. От его пристального взгляда заломил затылок, но я лишь дружелюбно улыбнулся дворецкому, взял с полки котелок и вышел на улицу.

– Позвольте подвезти вас, – предложил господин Левинсон, проследовав за мной.

Я ожидал подобного предложения с самого начала, поэтому сразу ответил согласием.

Банкир приказал кучеру сложить верх ландо, затем с любопытством поинтересовался:

– Возможно, мой вопрос покажется вам бестактным, Леопольд, но что случилось с бедным дворецким?

– Ничего страшного, – улыбнулся я, – бедняге просто показалось, будто он утонул.

– И вы можете поступить так с любым?

– Нет, господин Левинсон. Разумеется, нет.

– Просто Исаак, если не возражаете.

– Нет, Исаак, ни с кем другим этот фокус бы не прошел.

– Позвольте узнать почему?

– Филипп в детстве чуть не утонул в пруду, его едва откачали. Об этом мне рассказал его брат-близнец. Подобное происшествие не могло не наложить на человека свой отпечаток. Я просто воспользовался этим знанием, только и всего. Таков мой талант.

– Ах, вот оно что! – заулыбался банкир. – Графу, так понимаю, вы тоже пытались наступить на больную мозоль?

– К сожалению, неудачно, – поморщился я и вслед за собеседником забрался в ландо.

Мы уселись друг напротив друга, кучер встряхнул поводьями, и экипаж тронулся с места. Рессоры мягко скрадывали неровности проселочной дороги, толстые каучуковые колеса легко перекатывались через камни и ямы, тряска почти не ощущалась.

– Содовой? – предложил банкир, открывая дорожный ящик.

– Не откажусь.

Господин Левинсон достал сифон, наполнил стакан искрящейся на солнце водой и протянул мне.

– Мы возвращаемся в город, – сообщил после этого банкир. – Составите мне компанию или сойдете у станции?

Я сделал несколько глотков, смывая неприятный привкус, закинул в рот мятный леденец и без обиняков заявил:

– Это зависит от предмета вашего интереса ко мне, Исаак.

– Видите ли, виконт, – мягко улыбнулся банкир, – я оказался в чрезвычайно щекотливой ситуации. В обычных обстоятельствах уже к концу дня вы получили бы драгоценности вашей усопшей бабушки, но свидетельство о смерти – вашей смерти! – связало мне руки. Граф пригрозил судебным иском и, надо сказать, у него имеются для этого все основания.

– И что теперь делать?

– Вам придется аннулировать свидетельство о смерти через суд. К сожалению, процесс может затянуться на долгие годы.

– Проклятье! – не удержался я. – И все из-за какой-то фальшивки!

– Вряд ли есть способ доказать, что документ был оформлен задним числом.

Я кивнул.

Согласно имперскому уложению о без вести пропавших, признать человека умершим можно уже через год после исчезновения, поэтому у дяди было предостаточно времени, чтобы получить злосчастное свидетельство на абсолютно законных основаниях. И пусть заблаговременно он этого сделать не удосужился, реальных доказательств допущенных злоупотреблений мне не найти.

– Леопольд, кто-то знал вас до… – Исаак запнулся, но все же продолжил, – того трагического происшествия?

– Нет, – качнул я головой. – Графа и графиню взорвали анархисты; это случилось незадолго до того, как нас… прокляли. Все слуги погибли в ту самую ночь, а отец скончался шесть лет назад. Я и вернулся только после этого…

– Родственники с его стороны?

– Никого не осталось, – уверил я собеседника. – Только дядя, чтобы его…

– На поддержку графа вам рассчитывать не приходится, – мягко улыбнулся иудей.

Я поморщился и вновь поинтересовался:

– Исаак, какой у вас ко мне интерес?

– Можете сказать, сколько у вас накопилось долгов? – удивил меня банкир неожиданным вопросом. – Точная сумма не имеет значения, важен порядок цифр.

– Тридцать или сорок тысяч, – ответил я, поскольку не видел в этом особого секрета. – Точно не больше сорока.

– За шесть лет накопить столько долгов? – с уважением посмотрел на меня господин Левинсон. – Да у вас талант!

Я только рассмеялся.

– Большая часть этой суммы досталась мне от отца, да и процентов за эти годы набежало немало.

– Это делает вам честь, но вы могли отказаться нести ответственность по его обязательствам.

– Не мог. Папа имел обыкновение занимать под мое наследство, а его партнеры, – я вздохнул, – не из тех, кто мирится с потерей подобных сумм.

– И вы заложили дом, который ничего не стоит из-за карантина, с условием выплаты основного долга и процентов после получения контроля над семейным фондом?

– Именно.

– А поскольку в прошлом месяце вам исполнился двадцать один год, кредиторы начинают проявлять нетерпение?

Я кивнул.

– Думаете, – задумчиво произнес банкир, – как они отреагируют, когда граф выставит вас самозванцем на основании имеющегося у него свидетельства о смерти?

– Как отреагируют? Нервно! – ухмыльнулся я, вспомнил о китайском ростовщике и поморщился. – У меня, впрочем, тоже седых волос прибавится…

Господин Левинсон откинулся на спинку скамьи и какое-то время отстраненно наблюдал за ярко-желтым полем люцерны, по которому резкие порывы ветра гнали темно-зеленые волны.

– Если Банкирский дом выкупит ваши долги, – произнес он некоторое время спустя, – скажем, по десять сантимов за франк, как вы отнесетесь к этому?

– Думаю, – рассмеялся я, – нам с вами есть что обсудить!

5

В город вернулись уже под вечер. И путь был неблизкий, и на одном из железнодорожных переездов пришлось дожидаться, пока к побережью проползет неповоротливая гусеница бронепоезда, щерившегося во все стороны орудийными стволами, мортирами и спаренными зенитными пулеметами.

Но по поводу потерянного времени я нисколько не сожалел, ведь господин Левинсон оказался не только интересным собеседником, но и толковым финансовым консультантом. За время поездки сорок тысяч моих долгов усохли до совершенно несерьезных четырех тысяч франков, и даже запрошенные банкиром две тысячи комиссионного вознаграждения не казались чрезмерными для столь щекотливой и запутанной ситуации.

Впрочем, основной интерес Исаака заключался не столько в получении единовременной выгоды, сколько в управлении моими активами после наследования семейного фонда. Я против этого нисколько не возражал.

– Если вас все устраивает, – заявил под конец поездки банкир, – предлагаю заехать в банк и подписать все документы прямо сейчас. У нас не останется времени на раскачку после того, как дядя объявит вас самозванцем.

– Не возражаю, – легко согласился я.

Экипаж теперь катил по окраине Нового Вавилона, и кучер внимательно посматривал по сторонам, всякий раз загодя придерживая лошадей, когда через проезжую часть бросался очередной бестолковый пешеход. А на одном из перекрестков он вдруг свернул с широкого проспекта и направил ландо в объезд мрачного здания мануфактуры с лесом чадивших на крыше труб. После этого дорога пошла под уклон и вскоре нырнула в туннель, на стенах которого протянулись цепочки электрических лампочек.

Цокот подков отдавался долгим эхом, и мы помчались к тусклому пятну света на выезде. Там ландо разминулось с тяжело нагруженным возом и вывернуло на незнакомую улицу, где едкий запах гари враз продрал глотку и заставил закашляться.

Банкир заблаговременно прикрыл низ лица надушенным платочком и предупредил:

– Воздух скоро станет чище.

И в самом деле серые громады цехов как-то очень быстро остались позади, и вдоль обочин потянулись особняки и разделенные на конторы дома. Асфальтовое покрытие закончилось, ландо вновь затрясло на неровной булыжной мостовой, а потом экипаж въехал в иудейский квартал, и кучер остановил лошадей прямо напротив банка. Сбежавший с крыльца вахтер поспешил распахнуть дверцу, я выбрался на тротуар первым, дождался Исаака Левинсона и вслед за ним прошел в особняк.

Там банкир принял связку ключей у невзрачного господина лет тридцати с алым родимым пятном на половину левой щеки и обернулся ко мне.

– Мы никогда не останавливаем работу, виконт! – с гордостью сообщил он. – Вы никогда не останетесь со своими проблемами один на один.

– Кроме субботы, – усмехнулся я.

– Кроме субботы, – подтвердил господин Левинсон. – Все остальные дни мы к вашим услугам. – И он указал на вручившего ему ключи помощника: – В мое отсутствие значимых клиентов принимает Аарон Малк.

Невзрачный слегка склонил голову.

– Очень приятно, – улыбнулся я в ответ.

– Леопольд, вы еще оцените преимущества работы с нами! – уверил меня господин Левинсон и повел на второй этаж.

Рабочий кабинет банкира оказался обставлен столь нейтрально, что национальность его хозяина не угадывалась ни по единой детали интерьера. Кабинет и кабинет.

– Не беспокойтесь, оформление бумаг не займет много времени. Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы их подготовили заранее, – предупредил Исаак, остановился в дверях и уточнил: – Вино, фрукты?

– Спасибо, ничего не нужно, – отказался я, уселся в гостевое кресло и взял лежавшую на журнальном столике газету.

Передовица ожидаемо оказалась посвящена очередному инциденту в Иудейском море, на второй странице некий профессор медицинской академии пространно рассуждал о сердечном недуге наследницы престола, а только я перевернул следующий лист, уже вернулся с бумагами банкир.

Он выложил на стол объемную стопку документов и принялся раскладывать их, высматривая неточности.

– Если честно, – усмехнулся я, – даже помыслить не мог, что дядя будет так цепляться за жалкие двадцать тысяч франков годового дохода. По его меркам, это такая мелочь…

– Не скажите, – покачал головой иудей, продолжая раскладывать пасьянс из договоров, поручений и заявлений. – Граф Косице, как и многие другие состоятельные дилетанты, чрезмерно высокого мнения о собственных аналитических способностях. Резкие движения биржевых котировок частенько застают подобную публику, прошу меня извинить, натуральным образом со спущенными штанами.

– Так он банкрот?

– Полагаю, эти двадцать тысяч годового дохода давно уже учтены в его будущих расходах, – решил банкир оторвался от бумаг и спросил: – Желаете просмотреть опись переданного вашей бабушкой на хранение имущества?

– А смысл? – вздохнул я и едва не вылетел из кресла, когда здание от подвала до крыши сотряс мощный взрыв.

Прыснули осколками окна, картины закачались на стенах, а часы и вовсе сорвались и разлетелись вдребезги от удара об пол.

Я кое-как выбрался из кресла и на ватных ногах доковылял до окна. Смахнув с широкого подоконника осколки, перегнулся через него и выглянул на улицу в тот самый миг, когда из затянутого пороховым дымом пролома в стене выбрался человек в противогазе, бронекирасе и стальной каске армейского образца. Он стремглав метнулся к броневику на дороге, и в тот же миг особняк сотряс новый, еще более мощный взрыв, а из пролома в стене вырвались клубы оранжевого пламени.

Какого черта?!

Что происходит? Грабители решили обчистить банк средь бела дня?

Но нет – подрывник к пролому в стене возвращаться не стал; вместо этого он вытянул из открытой дверцы броневика ручной пулемет Мадсена, обежал самоходную коляску и распластался на брусчатке.

Сквозь звон в ушах пробилась длинная трель свистка; миг спустя из соседнего проулка выскочила пара констеблей, следом вывернул полицейский экипаж, и тут же сухо затрещали частые-частые выстрелы. Срезанные длиной очередью кони забились на мостовой, застигнутые врасплох констебли бросились врассыпную; кто-то укрылся за углом, кто-то остался лежать на залитой кровью мостовой.

С другой стороны на перекресток выкатил полицейский броневик; узкая прорезь одной из его бойниц засверкала дульными вспышками, но тотчас невесть откуда возник налетчик с ручной мортирой. Гулко громыхнул выстрел, взрыв гранаты сорвал с ветрового стекла бронелист, и окутанная дымом самоходная коляска съехала с дороги и врезалась в угол дома напротив.

Стрелок с натугой отвел вниз рычаг, проворачивая барабан неуклюжей мортиры, и выстрелил второй раз, только почему-то не в борт броневика, а по витрине цирюльни. Граната насквозь прошила ее и рванула уже внутри. На улицу выплеснулось стеклянное крошево; закувыркалось по дороге изрешеченное осколками кресло.

Я вытащил из кобуры «Рот-Штейр», дослал патрон и попытался прицелиться, но руки от волнения ходили ходуном. Для надежности пришлось стиснуть рукоять обеими ладонями, и даже так отдача подкинула ствол слишком сильно, первый выстрел прошел мимо цели.