Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 105 (всего у книги 107 страниц)

Альберт не стал гадать, он просто толкнулся внутрь, и створки легко распахнулись. Луч фонаря разогнал темень комнаты, высветил стол, кровать и накрытое простыней тучное тело на ней; размерами то ничуть не уступало тюленю.

Но главное – вампир! Бритый наголо кровосос оказался болезненно худым юношей с белой кожей и окровавленным ртом. Одеждой ему служила набедренная повязка, да еще на шее был застегнут металлический ошейник с проушиной для цепи.

Глаза молодого человека – человека?! – затягивала непроглядная чернота, он подобрался для прыжка, и, упреждая бросок, Альберт Брандт резко скомандовал:

– Замри!

Сила таланта сиятельного остановила вампира на полушаге, он враз растерял свою противоестественную грацию, превратился в неподвижную скульптуру. Меня приказ зацепил лишь самым краем, но и так странно изменившийся голос поэта, казалось, приморозил ноги к полу.

Я нервно передернул плечами, стряхивая оцепенение, и шагнул к пареньку. Кровосос напрягся, и Альберт поспешно повторил:

– Стой! Закрой глаза! Усни!

Но что-то явно пошло не так: вампир хоть и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, засыпать не торопился и продолжал буравить нас злым взглядом. План поэта отправился псу под хвост.

Если Альберт поначалу и растерялся, то очень быстро справился с оторопью, и вновь заговорил, но теперь от резких приказов перешел к мягкому убеждению. Слова лились из него нескончаемым потоком, и очень скоро кровосос расслабился и обмяк.

Продолжая удерживать его на прицеле пистолета с глушителем, я подошел к хозяйской кровати и взглянул на толстяка. Тот находился в полудреме, по губам его блуждала блаженная улыбка, а полное лицо лучилось счастьем. Чем-то он напомнил человека, накурившегося опиума.

– Засыпай! – продолжал твердить Альберт, глаза которого уже сияли ярче фонаря. – Расслабься! Просто отдохни. Ты ведь так устал, а теперь твое тело наполняет легкость…

Слова поэта возымели действие, голова вампира мотнулась, он оступился и уселся на пол. Но пока еще не уснул. Силы сиятельного были небезграничны, на миг он прервался и попросил:

– Дай вина!

На столе стоял бокал с чем-то красным; я взял его и на пробу отпил. Рот наполнил соленый и металлический вкус крови. Я покатал ее языком по небу и сплюнул на пол.

На грани сознания зашевелились смутные воспоминания, будто раньше уже доводилось прикладываться к кубку с кровью. Но было такое на самом деле или просто разыгралось воображение, разобраться не удалось.

– Вина! – вновь прохрипел Альберт.

– Это кровь! – ответил я.

Вампир встрепенулся и начал сбрасывать навеянное словами поэта оцепенение, тогда я переложил пистолет в левую руку, а в правой сжал алюминиевый кастет. Примерился и аккуратно, но сильно врезал юноше в висок. Тот как подкошенный рухнул на пол.

– Помогай!

Вдвоем мы запихнули потерявшего сознание кровососа в мешок, для надежности перетянули его веревками и выволокли из спальни. Тощий как щепка юноша оказался не слишком тяжелым, но тащить обмякшее тело было на редкость неудобно. Со второго этажа на первый его получилось спустить на лифте, и даже так, пока донесли вампира до фургона и погрузили в кузов, вымотались сверх всяких мер. Но не надорвались – и ладно.

Альберт выехал со двора, а я, прежде чем запрыгнуть к нему в кабину, прикрыл за нами ворота. Фургон покатил прочь, но направились мы не к поэту, а на залитую лучами заходящего солнца набережную Ярдена.

– Это совсем молодой вампир, – сказал Альберт Брандт, останавливая фургон на обочине дороги. – Его обратили совсем недавно, и он почти не контролирует свою силу. Солнце просто сожжет его.

В кузове послышался стук, я выбрался из кабины и откинул запор с задней дверцы.

– Выходи, открыто!

Шум в кузове стих.

Молодые вампиры лишь немногим отличаются от зверей, в узде их держит только страх. Например, страх оказаться посреди залитого солнечным светом тротуара.

– Если ты поможешь нам, – произнес я, не повышая голоса, – мы заплатим и вернем тебя обратно. Ну а нет – тогда выметайся из кузова. У нас полно дел.

Вампир промолчал, тогда я легонько потянул за ручку. Внутри что-то коротко проскрежетало, дверца не шелохнулась.

– Ваша взяла, – прошелестел тихий ответ. – Но хозяин накажет…

– Главное, сам веди себя хорошо, – усмехнулся я, вернулся в кабину и скомандовал поэту: – Поехали!

– Он согласился помочь?

– Сейчас он согласится на что угодно…

Альберт только вздохнул.

Фургон мы загнали на задний двор и сдали к открытой двери черного хода так, чтобы вампир мог шагнуть из кузова прямо в дом, не находясь под открытым небом ни мгновения. Альберт вытащил из кабины свою четырехствольную лупару и дал отмашку:

– Открывай!

Я лишь покачал головой и протянул поэту свой пистолет с глушителем. Тот немного поколебался, но все же отказываться от бесшумного оружия не стал.

– Встань подальше! – попросил я после этого, а когда Альберт выполнил распоряжение, зажал в кулаке кастет и постучал им по дверце кузова. – Выходи!

Створка слегка приоткрылась, вампир миг помедлил, потом стремительной тенью сиганул в дом.

– Без глупостей! – предупредил я, да только без глупостей не обошлось.

Кровосос прыгнул на меня, словно бешеный зверь. Паренек оказался противоестественно быстр, но полагался исключительно на природные способности. Я встретил его прямым в голову, кастет врезался в скулу с мерзким хрустом и сбил кровопийцу с ног. В следующий миг тот взвился с пола, получил каблуком по колену, оступился, пропустил удар в висок и вновь повалился на колени.

Отработанные связки ударов я проводил быстрее, чем вампир успевал на них реагировать, ему со мной было не совладать. Он и не стал.

Паренек откатился в сторону, вскочил на ноги и бросился наутек. Стоявший в другом конце коридора Альберт поднял пистолет и с неожиданным хладнокровием выстрелил ему в спину. Хлопнуло не слишком сильно, уверен – за пределами дома никто ничего не расслышал. Кровосос рухнул на пол с дырой в бритом затылке и засучил руками и ногами в агонии, но, когда я забрал у поэта пистолет и приблизился, смертельное ранение уже затянулось, на коже осталась лишь круглая красная язва.

Парнишка приподнялся на одном локте, повернулся ко мне и сплюнул сгустком крови. О доски пола стукнул смятый комочек пули.

– Я в ногу целился! – начал оправдываться Альберт.

– Хорошая идея! – усмехнулся я и прострелил вампиру колено.

Тот скорчился и зажал ладонями рану, но почти сразу раздробленные кости встали на место, затем прекратилось и кровотечение.

– Разве мы не договорились? – задал я риторический вопрос.

– Договорились! – прошипел кровосос. – Только хозяин этого так не оставит!

– Шагай!

Вампир злобно зыркнул на меня налитыми кровью глазами, но как-то сразу обмяк, с трудом поднялся с пола и, слегка припадая на простреленную ногу, направился к лестнице. Там Альберт первым взбежал на второй этаж и взял наизготовку лупару.

– Десятый калибр проделает в тебе дыру размером с яблоко, – предупредил я на всякий случай. – Будет больно.

– Хозяин накажет… – выдохнул кровосос, не спеша ступать на лестницу. – Хозяин…

Поэт щелкнул предохранителем и потребовал:

– Иди!

Талант сиятельного будто подтолкнул кровососа в спину, и он начал медленно и без всякой охоты подниматься по ступенькам. Я немного выждал и двинулся следом.

– Сюда! – позвал Альберт вампира к спальне и шагнул в дверь.

Я взял юношу на прицел пистолета, но талант поэта вновь лишил его воли. Он размеренно прошлепал босыми ступнями по полу, безостановочно причитая:

– Хозяин накажет! Хозяин накажет! Хозяин…

Было уже совершенно непонятно, кого именно накажет хозяин вампира: нас или своего незадачливого раба. Судя по похоронным интонациям – достаться должно было решительно всем.

На пороге спальни кровопийца вдруг замер как вкопанный, а стоило мне подтолкнуть его в спину, растопырил руки и мертвой хваткой вцепился в косяки. Сдвинуть его с места не получилось.

– Двигай! – потребовал я и вновь пихнул юношу меж лопаток. И опять – без всякого толка.

Я приставил пистолет к его голове, но тут вновь подал голос Альберт.

– Войди! – потребовал поэт, и талант сиятельного в очередной раз переборол волю вампира.

Юноша переступил через порог как-то неуверенно и даже испуганно. И боялся он точно не поднявшегося со стула доктора Ларсена; кровопийца во все глаза смотрел на Софи. Показалось даже, что он перестал дышать, а миг спустя вампир с нескрываемым удивлением выдохнул:

– Столько силы!

Уже без всяких понуканий юноша опустился на колени рядом с кроватью, взял Софи за правую руку и провел ногтем по черной вене от запястья и до плеча.

Альберт насторожился и приподнял ружье, но вампир будто впал в оцепенение.

– Сможешь отсосать дурную кровь? – спросил его доктор Ларсен. – Ты ведь уже делал это раньше, да?

Вампир ничего не ответил, и взбудораженный происходящим Альберт вновь задействовал талант сиятельного.

– Отвечай! – потребовал он.

Кровосос лишь вздрогнул. Все его внимание привлекали темные узоры почерневших сосудов на руке Софи.

Не дождавшись никакой реакции, Альберт нервно вскинул лупару, тогда я вынул ружье из рук поэта и положил его на кресло. Потом достал из бумажного пакета две пачки пятидесятифранковых банкнот и кинул их на пол к ногам вампира.

– Здесь десять тысяч. Помоги – и они твои.

Удивительное дело – юноша кивнул.

Деньги ничего не решают? Не в этой жизни!

Поэт выругался и распахнул дверь.

– Отлучусь на минуту, господа, – предупредил он нас. – Надо промочить горло…

Альберт вышел в коридор, а вампир безучастно посмотрел ему вслед и вновь провел пальцем вдоль почерневшей вены. Ни я, ни доктор Ларсен и глазом моргнуть не успели, а кровосос уже приник ртом к женскому запястью. Софи заворочалась в забытьи, но не очнулась.

Юноша сглотнул, кадык на худой шее дернулся раз, потом еще один. Доктор Ларсен поспешно достал из короба с сухим льдом бутыль с кровью, установил ее на треногу и присоединил к пробке систему капельницы. Когда врач воткнул иглу на другом конце трубки в вену Софи, вампир оторвался от запястья и шумно втянул в себя воздух. Кровотечение он остановил, зажав подушечками пальцев две оставленные тонкими клыками ранки.

Взгляд у паренька стал совершенно безумным, будто он глотнул опиумной настойки.

– И что дальше? – негромко спросил я доктора, но тут вампир наконец отдышался и вновь приник к запястью Софи.

Вернулся Альберт Брандт, принес откупоренную бутылку красного вина, три бокала и уселся в кресло. Переложив лупару себе на колени, поэт с вызовом поглядел на меня, но я промолчал.

– Вина? – предложил тогда Альберт.

Занятый регулировкой капельницы доктор отказался, а я взял бокал, сделал глоток и вдруг как-то разом ощутил всю скопившуюся за день усталость. Немного походил еще, потом сдался, уселся на пол рядом с кроватью и откинулся спиной на стенку. Отсюда я мог контролировать каждое движение вампира и при необходимости всадить в него пулю, не делая ни одного лишнего жеста. Рука с пистолетом лежала на коленях, увенчанный глушителем ствол смотрел парнишке под ребра; требовалось просто утопить спусковой крючок.

Не пришлось. Юный вампир размеренно сглатывал, вытягивая отравленную кровь, и так же размеренно поступала в вену Софи кровь чистая. Время от времени паренек устраивал передышки, устало отдуваясь и вытирая пот с худого лица, и тогда Ларсен оценивал состояние Софи. Высчитывал пульс, измерял давление и температуру тела, проверял реакцию зрачков и оценивал онемение правой руки. Нам он ничего не говорил, но, судя по спокойному виду доктора, лечение шло своим чередом.

Часы пробили девять, затем десять. Опустела одна бутыль с кровью, ее сменила другая. В лицо Софи вернулись краски, дыхание успокоилось и стало медленным и глубоким. Она будто расслабилась и стала не такой зажатой.

А вот о вампире того же сказать было нельзя. Движения его сделались неровно-ломаными, бледная кожа потемнела, на худых руках и впалой грудной клетке проявились и стали рельефными атрофированные до того мускулы. Лицо заострилось и словно бы повзрослело. Кровопийца не вытягивал из Софи жизненные силы, мощью его напитывало нечто совсем другое.

Растворенное в крови проклятие?

Я не мог знать этого наверняка, но был уверен, что ничего хорошего происходящие с вампиром метаморфозы нам не сулят. Стоило заранее озаботиться поиском осиновых кольев…

Альберт в одиночку прикончил бутылку вина и давно клевал носом; я не стал тревожить его, просто забрал лежавшую на коленях лупару и сместился в сторону, заняв позицию за спиной вампира. Тот никак на это не отреагировал, продолжая высасывать из Софи порченую кровь.

Доктор Ларсен подключил последнюю бутыль, когда пробило одиннадцать. Лечение подходило к концу, но кузина так до сих пор и не очнулась. Впрочем…

Я вспомнил благостное лицо толстяка, которого пользовал кровосос, и решил, что в этом нет ничего страшного. Главное – избавиться от проклятия.

Последний раз вампир оторвался от запястья Софи незадолго до полуночи. Он обессиленно завалился на спину и бездумно уставился в потолок. Каким-то невероятным образом бледный и худой задохлик превратился в подтянутого молодого человека атлетического сложения. Безвольное лицо стало резким и хищным, никак не изменились только глаза. Их, как и прежде, затягивала глубокая чернота.

– Ну что? – обратился я к доктору.

Ларсен заклеил ранки на запястье Софи кусочком лейкопластыря и широко улыбнулся.

– Смотрите сами!

Я на миг отвлекся от вампира и с облегчением перевел дух. Чернота на руке Софи рассосалась, словно ее и не было вовсе.

– Температура тела стабильная, – сообщил доктор Ларсен, изучив градусник, и вынул из вены иглу капельницы. – Это главный признак того, что порча побеждена.

Альберт спал в кресле, я перевел взгляд на вампира и без всякой охоты спросил:

– Отвезти тебя обратно?

Лежавший на спине юноша стремительно извернулся и в один миг оказался у распахнутой двери. Но сразу остановился и посмотрел на забытые деньги. Двигался он так быстро, что взгляд за ним просто не успевал.

Проклятье! Вовсе не уверен, что теперь его проймут обычные пули, пусть и в алюминиевой рубашке!

Но вампир не стал нападать, вытер окровавленный рот и куда четче, чем прежде, произнес:

– Нет! Не собираюсь возвращаться! В гробу я видел хозяина!

Учитывая ходившие о вампирах слухи, прозвучало это высказывание на редкость двусмысленно.

– Нам проще, – усмехнулся я и после недолгих колебаний сунул пистолет за ремень брюк. – Забирай деньги и проваливай.

Паренек опустил взгляд и сказал:

– Мне нужна одежда.

Проблемой это требование не стало: я пожертвовал кровососу свой собственный перепачканный костюм, а проснувшийся Альберт выделил ему сорочку и мокасины. От предложения спилить ошейник вампир отказался и повязал поверх него шейный платок.

Пока он переодевался, собрался и Ларсен.

– С госпожой Робер все будет хорошо, – уверил нас доктор. – Она проснется не позже завтрашнего полудня. Если в состоянии произойдут резкие изменения, мой номер у вас есть.

Я протянул ему пачку пятидесятифранковых банкнот, доктор от вознаграждения отказываться не стал. Вслед за вампиром он вышел на улицу и ускорил шаг, нагоняя кровопийцу.

– Молодой человек, уделите минуту вашего времени!

Альберт Брандт закрыл дверь и усмехнулся.

– Наш доктор не из тех, кто разбрасывается возможностями!

Я кивнул, и тогда поэт нервно пригладил рыжеватую бородку.

– Как думаешь, мы не сваляли дурака, выпустив в город это чудовище?

– В этом городе чудовищ хватает с избытком, – ответил я. – И меня всецело устраивает, пока они там, а мы здесь.

Альберту возразить на это было нечего, он задвинул засов и поднялся на второй этаж. Уселся в кресло рядом с кроватью Софи и моментально задремал.

Я немного постоял на пороге, прислушиваясь к ровному дыханию кузины, потом развернулся и ушел в гостевую спальню. Никому не будет лучше, если я всю ночь промаюсь без сна. У меня были большие планы на завтрашний день. Завтра кое-кто умрет, и ясно как божий день – без моего участия этот прискорбный инцидент не обойдется.

Засыпая, я думал о бароне Рихарде фон Страге…

5

Утро началось с телефонного звонка. Точнее, с миссис Харди, которая растолкала меня сразу после девяти.

– Вас спрашивают из полиции, – объявила экономка поэта. – Некий Моран.

Я разлепил глаза и уселся на кровати, куда завалился ночью прямо в брюках и сорочке.

– Сейчас подойду, мадам, – пообещал я, когда унялось головокружение и умолк звон в ушах, но сразу встрепенулся. – Нет, постойте! Как Софи?

– Уже проснулась и покушала бульона. За ней сейчас присматривает господин Брандт, – ответила миссис Харди, прежде чем скрыться в дверях.

У меня сразу от сердца отлегло. Я поспешно обулся, надел пиджак и вышел в коридор. Покосился в сторону спальни, но решил не заставлять инспектора ждать и спустился на первый этаж.

– Доброе утро, мсье инспектор, – поздоровался я, поднимая трубку. – Оно ведь доброе, я надеюсь?

– А это зависит исключительно от вас, – сухо ответил Бастиан Моран. – Когда вы сможете подъехать в Ньютон-Маркт? Появилось несколько вопросов.

– Ну, мне надо принять ванну, выпить чашечку кофе… – Я вздохнул и без особой надежды поинтересовался: – Это что, опять не телефонный разговор?

– Ну почему сразу не телефонный? – отозвался полицейский. – Я хочу узнать, с какой целью позавчера вечером вы встречались с бароном фон Страге в загородном клубе «Белый лебедь».

Вопрос донельзя озадачил. Установи Моран за мной слежку, он точно не стал бы выжидать целые сутки, прежде чем начать расспросы. Выходит, под наблюдением был барон, а сейчас в Третий департамент пришел очередной отчет и там промелькнуло мое имя.

– Жан-Пьер! – проявил нетерпение инспектор. – Вы там не уснули?

– Как вы узнали, что я здесь? – спросил я. – Следили?

– Не за вами! – ответил Бастиан Моран. – Я поручил присматривать за госпожой Робер. А теперь перестаньте тянуть время и отвечайте! Это простой вопрос! С какой целью вы встречались с бароном фон Страге?

Я вздохнул, собрался с мыслями и осторожно произнес:

– Барон полагал, что кузина обладает нужными ему сведениями. Пришлось убедить его в обратном.

Бастиан Моран немедленно вцепился в меня будто клещ.

– Сведениями? Какими именно сведениями?

– Не волнуйтесь так, мсье инспектор, – усмехнулся я. – Не теми, о которых вы расспрашивали меня. И кстати, у господина Фальера были схожие интересы…

– Осторожней, господин Симон! – угрожающе произнес Моран. – Осторожней, если не желаете стать фигурантом дела о государственной измене! Барон подозревался в сотрудничестве с иностранной разведкой!

Государственная измена? Иностранная разведка? Фон Страге говорил о глобальной войне, а помогал ему огненный ифрит. Неужто он работает на Тегеран?

Эти соображения вихрем пронеслись у меня в голове, и я, куда осторожней, чем прежде, выбирая слова, произнес:

– Я не передавал барону фон Страге никаких сведений. Ни представляющих государственную тайну, ни о том, что нынче пишут о погоде в «Атлантическом телеграфе». Ни-че-го.

В трубке послышался смешок.

– Почему же тогда сегодня ночью барон внезапно покинул свою резиденцию и скрылся в неизвестном направлении? Боюсь, господин Симон, вам придется отложить принятие ванны и подъехать в Ньютон-Маркт. Прямо сейчас! Или выслать за вами экипаж?

– Послушайте, инспектор! Мы с бароном встречались позавчера! Как связано со мной его сегодняшнее исчезновение? – возмутился я и осекся. – Постойте, когда точно он скрылся от наблюдения?

– Сегодня ночью, – подсказал инспектор. – Незадолго до рассвета.

– О дьявол!.. – выдохнул я.

Сегодня ночью?! Как раз, когда Софи избавилась от порчи?!

Послышался стук во входную дверь, я бросил трубку болтаться на проводе, выскочил в коридор и крикнул:

– Не открывайте!

Но уже лязгнул засов, и в тот же миг в дом колючим присутствием потустороннего ворвалось всепоглощающее безмолвие. Оттолкнув замершую соляной статуей экономку, через порог шагнул чернявый подручный барона, заметил меня и указал рукой.

– Взять его! Живым!

Слова донеслись искаженными и приглушенными, словно сквозь толщу воды, но резкий жест никаких двояких толкований не допускал. Когда ко мне кинулись слуги барона, я выхватил из кармана «Зауэр» и спустил курок.

Без толку! Малефик своей волей исказил реальность, и пистолет превратился в бесполезный кусок металла. Выстрела не прозвучало.

Я отбросил оружие и безыскусным пинком в живот откинул назад первого громилу, а второму врезал кулаком в подбородок, да только с тем же успехом мог лупить кирпичную стену. Удар, способный отправить в нокаут тренированного боксера, не произвел на противника никакого впечатления.

Слуга барона врезался в меня и вжал в угол. Я перехватил руку соперника и попытался выкрутить каменное запястье, а вместо этого лишь порвал манжет. Обнажилась кожа, в глаза бросился сложный узор почерневших кровеносных сосудов.

И сразу стала понятна поразительная устойчивость противника к нокаутирующим ударам! С тем, кого на границе между жизнью и смертью удерживает темное колдовство, не так-то просто справиться голыми руками!

Громила замахнулся, и я поспешил упредить его удар, со всей силы впечатав основание ладони в нос. Хрустнуло, глаза подручного барона закатились, и он завалился на спину.

Его напарник, которого так удачно удалось сбить с ног первым же пинком, вновь бросился в атаку, пришлось встретить его подножкой и повалить обратно на пол. Тотчас я навалился сверху, захватил шею и одним резким движением свернул голову набок.

– Живее! – снова крикнул чернявый малефик, попутно творя какие-то чары. В воздухе вокруг него закрутилась сама тьма.

Ворвавшиеся в прихожую мордовороты разделились: двое кинулись к лестнице на второй этаж, еще двое устремились ко мне.

Наверху дважды гулко грохнуло ружье. Электричество оказалось сильнее магии, лупару поэта заблокировать своим колдовством малефику не удалось. Бугаи скатились по ступеням вниз, но у колдуна оказался припасен козырь в рукаве. Он резко махнул рукой, и наверх унесся сгусток черноты. Грохнуло, вздрогнул дом, запахло могильным тленом.

Помочь Альберту и Софи я сейчас ничем не мог, поэтому развернулся и бросился наутек. Юркнул на кухню, схватил со столешницы длинный разделочный нож и широким замахом рассек горло первого из преследователей. Кровь не хлынула, разрез лишь окрасился красным, а светловолосый бугай даже не заметил смертельного ранения и махнул короткой дубинкой.

Мне удалось пригнуться, и удар вдребезги разнес выставленные на полку тарелки. Я перехватил мускулистое запястье, пинком в бедро отшвырнул назад второго громилу и вновь воспользовался ножом, но на этот раз ткнул им в глаз. Клинок вошел в голову едва ли не на половину, от резкого толчка пальцы соскользнули с неудобной рукояти на лезвие и враз онемели, потекла кровь.

Заколотый слуга барона завалился на пол, а я скакнул назад, отрываясь от последнего противника. Тот успел вцепиться мне в рукав и махнул дубинкой, пришлось поднырнуть под руку, подцепить носком туфли лодыжку и резким толчком обеих рук опрокинуть потерявшего равновесие подручного барона на спину. Он рухнул на пол, но сразу начал подниматься, и тогда я схватил с плиты тяжеленную чугунную утятницу и со всего маху опустил ее на бритую макушку, а потом еще раз и еще.

Когда бедолага наконец затих и вокруг его головы начала растекаться лужа крови, я левой рукой выдернул торчавший из глазницы заколотого мной покойника нож, выпрямился и шагнул в коридор.

А там лицом к лицу столкнулся с чернявым малефиком!

Колдун сложил пальцы в замысловатую фигуру, и тотчас с них сорвался новый сгусток непроницаемой черноты! Заклинание угодило в зажатый в руке нож, перетряхнуло меня короткой жесткой судорогой, вырвалось наружу и прошлось по стене, оставляя на ней полосу измочаленных и обугленных обоев.

Миг я стоял на ногах, не в силах сдвинуться с места, потом шагнул вперед, но вместо этого почему-то рухнул на пол. С трудом приподнял голову и перехватил злорадный взгляд малефика.

– Не ждал? – осклабился он, собираясь с силами для нового удара.

Грохнуло, затылок колдуна попросту снесло, все кругом заплескало кровью и серыми ошметками мозгов. Безжизненное тело рухнуло на пол; за ним возникла Софи, в дрожащих руках которой ходила ходуном лупара поэта.

Через навеянное малефиком безмолвие пробился вой полицейских сирен, и тотчас мимо распахнутой двери дома проехал вытянутый и приземистый самоходный экипаж. Сразу прогрохотал пулемет, донесся глухой удар, лязг смятого металла и звон разбитого стекла.

Софи подскочила ко мне и помогла перевалиться на спину.

– Жан-Пьер! Ты в порядке? – встревоженно спросила она.

Меня продолжили бить короткие злые судороги, но я все же справился с беспрестанно стучащими зубами и выдавил из себя:

– Да!

– Надо помочь Альберту! – встрепенулась Софи, оставила мне лупару и убежала на второй этаж.

Я негромко рассмеялся и сразу закашлялся, попытался подняться на ноги, но голова закружилась, пришлось навалиться на изуродованную попаданием заклинания стену. Перешагивая через покойников, я вышел в прихожую, где так и продолжала неподвижно стоять у двери миссис Харди; вогнавшее экономку в ступор заклинание рассеяться пока еще не успело.

Лестница оказалась залита кровью застреленных слуг барона, покойники валялись у ее основания. Подняться на второй этаж было для меня сейчас задачей непосильной, поэтому я шагнул на улицу и без сил опустился на мостовую. В голове зашумело, перед глазами посерело, пришлось откинуться назад и навалиться спиной на стену.

Самоходный экипаж барона успел доехать лишь до соседнего дома, в угол которого и врезался на полном ходу. От удара капот смяло, а лобовое стекло рассыпалось множеством осколков. Боковые окна уцелели, но изнутри их запятнали брызги крови. Борт пестрел многочисленными пулевыми отверстиями – туда прилетела очередь из пулемета замершего неподалеку полицейского броневика.

Кровь, кругом одна лишь кровь.

И так мало неба…

Я замотал порезанные пальцы носовым платком, запрокинул голову и уставился на голубую полоску меж крышами домов. Не знаю, сколько просидел так. Вскоре началась суета, набежали полицейские, отогнали от дома зевак и перекрыли улицу. Потом прикатили сотрудники Третьего департамента. Альберта вынесли на носилках и погрузили в карету скорой помощи. Софи уехала вместе с ним; наверное, не в морг. И снова – какая-то суета…

Бастиан Моран разогнал излишне назойливых медиков, склонился надо мной и спросил:

– Чего хотел от вас барон?

– Какую-то ерунду, – ответил я, продолжая глядеть в небо. – Разве теперь это имеет какое-то значение?

– Он обладал определенным… иммунитетом. Его смерть наделает много шума. Что у вас есть на него, Жан-Пьер?

– Хотел бы помочь, но… увы… Никаких улик…

Инспектор лишь хмыкнул, отошел к расстрелянному экипажу и подозвал дюжего констебля. Тот дернул за ручку и распахнул заевшую дверь. Бастиан Моран заглянул в салон и выпрямился с револьвером в руке, принадлежавшим то ли кому-то из спутников барона, то ли ему самому.

– Расступитесь! – приказал он экипажу броневика, и полицейские поспешно отбежали в сторону.

Хлопнул один выстрел, другой, третий. Две пули срикошетили от брони, последняя засела в резине колеса. Инспектор кинул револьвер на сиденье расстрелянного экипажа и с нескрываемым отвращением произнес:

– Какой бездарный конец игры…

«Какой бездарный конец игры!» Удивительное дело, но именно эти слова крутились у меня в голове на следующий день, когда я стоял на перроне Центрального вокзала напротив открытого окошка купе, в котором мы с кузиной и Альберт Брандт готовились отбыть на воды.

Поэту заклинание угодило в ногу, та отнялась и не сгибалась, но врачи в один голос уверяли, что подвижность вскоре вернется. А пока Альберт передвигался с помощью обычного больничного костыля, который с его модным нарядом нисколько не сочетался.

Софи тоже выглядела не лучшим образом, она похудела и осунулась, зато пребывала в превосходном расположении духа. Едва ли не в лучшем за все время нашего знакомства.

– Заходи, Жан-Пьер! – поторопила она меня. – Отправление через минуту!

Я покачал головой.

– Я не еду.

– О чем ты?!

– У меня здесь остались кое-какие дела.

– Да какие еще дела? Клуба больше нет! Все забрали за долги! – вновь попыталась переубедить меня кузина. – Поехали! Мы все заслужили отдых!

Альберт навалился грудью на подоконник, пригладил бородку, в которой за ночь пробилась седина, и присоединился к уговорам:

– Ты бы знал только, какой там воздух! А горячие источники! А небо! От горизонта до горизонта! Ночью – звезды! В городе ты таких звезд не увидишь за всю жизнь!

Поэту удалось зацепить меня за живое, я улыбнулся и пообещал:

– Приеду, как только разберусь с делами!

– Жан-Пьер!

Раздались два коротких гудка, паровоз тронулся с места, вагон дрогнул, качнулся взад-вперед и медленно пополз вдоль перрона.

Я побежал следом и сунул Софи бумажный пакет, в который отложил половину экспроприированных у анархистов денег, потом остановился и помахал рукой.

Жан-Пьер Симон с легким сердцем бросил бы все и уехал в Монтекалиду нежиться в горячих источниках, дышать целебным горным воздухом и любоваться бескрайним небом. Он бы смог обо всем позабыть. Он, но не я.

Кто я? В этом-то и заключался главный вопрос.

Прости, Софи, сначала мне придется выяснить, кто же на самом деле я такой…

Эпилог

В клуб я заехал буквально на пять минут. Там уже шла опись имущества, и Лука взирал на все с тоскливой обреченностью командира капитулировавшего гарнизона.

– Вино-то хоть припрятал? – с усмешкой поинтересовался я.

– И не только вино, – хмыкнул вышибала, но как-то совсем безрадостно. – Поделиться?

– Оставь себе, – разрешил я, достал из кармана пачку пятидесятифранковых банкнот, разделил на две примерно равные части, одну протянул Луке. – Держи, это тебе на лечение.

– Премного благодарен! – как-то даже растерялся громила от такой щедрости, спрятал деньги в карман и покрутил завитой ус. – Будет работа – зови.

Я похлопал его по плечу, кивнул и покинул клуб, должно быть, теперь уже навсегда. Жаль… В «Сирене» прошли лучшие годы моей жизни. По крайней мере, той ее части, которую я помнил…

После клуба я зашел в банк и оформил вклад на предъявителя с доступом по кодовому слову. Затем отправился на кладбище – далеко не самое престижное в столице и расположенное далеко в пригороде, зато производящее впечатление места тихого и умиротворенного.

За похоронами Ольги наблюдал издалека, не желая мозолить глаза немногочисленным посетителям погребальной церемонии, но Бастиан Моран отыскал меня и на лавочке под сенью вековых дубов.

– Так и знал, что найду вас здесь, – произнес инспектор, присаживаясь рядом.