Текст книги "Всеблагое электричество"

Автор книги: Павел Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 107 страниц)

Елизавета-Мария вручила мне тряпичный сверток и посоветовала:

– Ты бы побрился.

– Непременно, – отозвался я и потер пальцами щетину на подбородке, но времени на приведение себя в порядок тратить не стал.

Спустился на первый этаж, вышел на крыльцо, посмотрел на небо. Вверху стремительно неслись клочья облаков, в самом скором времени они грозили полностью затянуть небосвод, но пока дождя не было, только раскачивали макушки деревьев резкие порывы пронзительного ветра.

Было свежо; слишком свежо для этого времени года. Приближающееся ненастье ощущалось уже без всяких штормовых предупреждений, но когда разразится буря – сегодня к вечеру, завтра или в конце недели – было совершенно непонятно. И потому никак не получалось определиться, в какой именно одежде отправиться в город.

Решив не ввергать себя в новые траты, я вернулся в дом и переоделся в старый костюм, на ноги натянул сапоги, сверху накинул брезентовую куртку. И лишь в части головного убора остался верен самому себе и взял с полки котелок.

Елизавета-Мария придирчиво оглядела меня со всех сторон, но никак комментировать внешний вид не стала, лишь спросила:

– Тебя ждать к обеду, дорогой?

– Нет, вернусь к ужину, – ответил я и вышел за дверь, не без труда удержавшись от слова «надеюсь».

Меньше всего мне хотелось обременять себя излишней опекой суккуба. Последние дни инфернальное создание вело себя насквозь неправильно, и понемногу даже начало закрадываться подозрение, что на выходца из преисподней воздействует созданный мной образ недалекой рыжеволосой красотки, но обольщаться не стоило – лишь заключенное нами соглашение мешало таящейся внутри Елизаветы-Марии твари растерзать меня на куски.

Первым делом отправился навестить Рамона Миро.

Настороженно посматривая по сторонам, спустился с Кальварии, на Дюрер-плац поймал извозчика и велел ехать на угольные склады.

Смена Рамона к этому времени закончиться еще не успела, и он обнаружился в сторожке. Крепыш откинулся на спинку стула и держал у лица сверток со льдом, но при моем появлении кинул его на стол и досадливо поморщился. Или же поморщился от боли?

Я оценил немалых размеров синяк под глазом приятеля и его припухший нос, прислонился к дверному косяку и покачал головой:

– Бурная ночка?

Крепыш промолчал.

– Кто это тебя так? – переформулировал я свой вопрос.

– Не важно.

– Надеюсь, к нашим делам это отношения не имеет? Над тобой ведь не наши бывшие коллеги поработали?

– Не они, – заявил Рамон и, подняв правую руку, продемонстрировал мне ссаженные костяшки.

Выглядел этот аргумент достаточно убедительным, и я только уточнил:

– Тебя спрашивали, куда мы отправились после китайского квартала?

– Да, приходил какой-то рыжий хмырь. Детектив-сержант, кажется.

– Сюда приходил?

– Нет, домой. О новом месте работы, сам понимаешь, я распространяться не стал.

– И что ты ему сказал?

– Все как договаривались.

– И подрался не с ним?

– Хватит, Лео! – вспылил Рамон. – Перестань! – Он вновь взял промокший куль, приложил его к скуле и спросил: – Что с наградой?

Я только усмехнулся в ответ:

– С наградой все в порядке, скажи лучше, что у тебя с лицом?

Рамон обреченно вздохнул и сознался:

– Получил две сотни за кулачный бой. Вопрос закрыт?

– Так нуждаешься в деньгах? – удивился я.

Крепыш поднялся из-за стола, походил из угла в угол, отпил воды из кружки.

– Мой кузен, у которого мастерская на Слесарке, – вздохнул он, – собирается выкупить соседнее здание. Если найду шесть тысяч до конца месяца, он возьмет меня в долю.

– Шесть тысяч? – хмыкнул я. – Ну-ну.

– Тысяча у меня уже отложена, – сообщил Рамон. – Еще пятьсот как-нибудь наскребу. Три тысячи с тебя, так? Ничего не изменилось?

Я раскрыл портмоне и вытащил заранее отложенную долю напарника. Демонстративно пересчитал купюры и протянул крепышу.

– Держи.

– Отлично! – враз посветлел лицом Рамон, сгребая деньги. – Иудеи не поскупились?

– Они деловые люди, – пожал я плечами и многозначительно заметил: – Так, значит, тебе остается отыскать полторы тысячи?

– Справлюсь, – буркнул крепыш.

– До конца месяца? – усомнился я.

Рамон в сердцах выругался и спросил:

– Лео, чего ты от меня хочешь?

– Есть работа на один-два дня. Плачу пять сотен.

Приятелю ввязываться в очередную авантюру явно не хотелось, и он поинтересовался без всякого интереса:

– Что за работа?

– Как обычно, прикроешь меня.

– Выследил графа?

– Нет, собираюсь выследить душителя.

– Забудь! – взорвался Рамон. – Этот выродок нас с костями сожрет и не подавится!

Я отлип от косяка, смахнул пыль с рассохшегося табурета, уселся и произнес одно только слово:

– Огнемет.

– Что? – опешил крепыш.

– Огнемет, – повторил я. – У меня есть огнемет.

– И ты собираешься задействовать его в городе? – покрутил Рамон пальцем у виска. – Совсем рехнулся?

– Надеюсь, до этого дело не дойдет. Одного такого сегодня ночью прикончил дома без всякого огнемета.

– У себя дома? – опешил Рамон.

– У себя, – спокойно подтвердил я. – И, думаю, он был вовсе не последним. Поэтому в твоих же интересах помочь мне выжечь их гнездо. Мало ли что им придет на ум.

– Дьявольщина! – выругался крепыш и надолго замолчал. Потом уточнил: – Ты платишь пять сотен и у тебя есть огнемет?

– Если придется пустить его в ход, накину еще пару сотен. Семь сотен в день даже главный инспектор не получает!

– Ему так рисковать не приходится! – Рамон поднялся со стула и прошелся по сторожке. – Ладно, что с твоим дядей?

– Скрывается, но рано или поздно ему придется выйти на связь. Он у меня вот где! – и я продемонстрировал приятелю крепко сжатый кулак.

Рамон кивнул и выставил встречное условие:

– Тысяча в день.

– Пятьсот.

– Лео, я чуть в ящик вчера по твоей милости не сыграл!

– И кто тебя спас?

– А кто меня в это дело втравил?

В словах приятеля имелся определенный резон, но платить столь несусветную сумму я не собирался.

– Пятьсот, Рамон. Пятьсот, и не сантимом больше. Моя финансовая состоятельность оставляет желать лучшего.

– Пятьсот – это слишком мало, – не пошел на уступку напарник. – К чему мне так рисковать? Пятьсот – это два боя на ринге!

– Подумай лучше, во что превратится твоя физиономия за эти два боя! – напомнил я, покрутив пальцами перед лицом.

– Зато меня не удавит малефик!

– Хорошо! – сдался я. – Будет тебе тысяча! Но только если придется пострелять. Пятьсот и пятьсот. Договорились?

– По рукам.

Я поднялся с табурета и оперся на трость.

– Приведи в порядок броневик и заезжай за мной в «Прелестную вакханку».

– А огнемет?

– Все будет.

И, отсалютовав Рамону, я вышел на улицу.

Наводить шорох на нужных людей было слишком рано, и после угольных складов я отправился в гости к Альберту Брандту.

Но подниматься к поэту не стал. Сначала заглянул в цирюльню неподалеку, затем уселся за уличный столик под тентом варьете и попросил заспанного племянника хозяйки принести кофе, сахарницу и кувшинчик сливок. Завтракать решил купленными по дороге круассанами.

Погода портилась на глазах, бежала по каналу отливавшая свинцом мелкая рябь, свистел в дымоходах ветер, трепетал матерчатый навес. Небо окончательно затянули темные облака, и было удивительно приятно пить сладкий горячий кофе с молоком и чувствовать себя обычным человеком.

Альберт Брандт появился, когда от круассанов остались одни только крошки.

– Мог бы и подняться, – пробурчал он, зябко кутаясь в наброшенный на плечи плед.

– Уже встал? – удивился я, взглянув на часы. – Ты рано сегодня.

– Погода располагает, – пояснил Альберт, сходил в бар варьете за глинтвейном и вернулся за стол. – Выглядишь невыспавшимся, Лео, – отметил он.

– Не выспался, – рассмеялся я нервным смешком.

– Проблемы?

Я просто провел пальцем над головой.

– Могу чем-то помочь? – спросил приятель.

– Сам справлюсь.

– Уверен?

– Понимаешь, Альберт, – вздохнул я, отпив кофе, – я будто в колею попал. Теперь не свернуть. Либо добегу до финиша, либо сдохну. Третьего не дано.

– Все так серьезно?

– Не знаю, – рассмеялся я. – Просто не знаю. Я уже ни в чем не уверен. Мой талант пошел вразнос, и кажется, что все вокруг создано моим воображением. А как только отворачиваюсь, реальность рассыпается серой трухой.

Поэт надолго приник к бокалу с горячим вином, потом произнес, глядя на канал:

– Всех нас, Лео, время от времени посещают подобные мысли.

– Вот только я могу провернуть это, а остальные нет.

– Не думаю, что у тебя настолько извращенное воображение, – с улыбкой покачал головой Альберт Брандт. – Лео, проклятье! Почитай газеты, разве такое могло прийти тебе в голову? Взрывы, забастовки, войны! Мир летит в тартарары, мировой порядок рушится, империя трещит по швам! А чудеса науки? Каждый день происходит что-то новое, каждый день!

– Я и не претендую на роль творца, – пожал я плечами. – Просто хандрю.

Альберт пристально уставился на меня, потом одним длинным глотком допил глинтвейн и предложил:

– Хочешь, проведу на прием у барона Дюрера?

– Хочу, но не стоит, – отказался я.

– По какой причине, позволь поинтересоваться? – прищурился Альберт, оглаживая свою песочного цвета бородку. Его светлые глаза окончательно выцвели, словно мой сиятельный друг намеревался пустить в ход свой дар убеждения.

Я головой покачал.

– Во-первых, с моей стороны было бы не очень красиво стеснять тебя, – объявил поэту. – Ты ведь собирался взять на прием даму сердца, так?

– Инкогнито, – подтвердил Альберт. – Но это не важно. Настоящая дружба, Леопольд…

– Во-вторых, не хочу. Не хочу видеть Елизавету-Марию с ее женихом.

– Ты мог бы попытаться…

– Нет! – отрезал я. – Не мог. И, в-третьих, ты забываешь о колее. Мои слова о ней вовсе не преувеличение. Дела не терпят отлагательств. Сегодня я буду занят.

– Не освободишься до четырех?

– Нет.

– Досадно. Приемы у Дюреров – это нечто незабываемое.

– Алюминиевый король многое может себе позволить, – пожал я плечами. – Не знаешь, он не родственник тому самому Дюреру?

– Понятия не имею, – легкомысленно отмахнулся Альберт.

– Будешь читать поэму о Прокрусте? – спросил тогда я.

Альберт задумался.

– Нет, – решил он. – Сначала доведу ее до ума.

Я кивнул, в задумчивости осмотрелся по сторонам, потом глянул на часы.

Рамон задерживался, и это мне совсем не нравилось.

Только забеспокоился, и сразу из-за угла под треск порохового двигателя вывернул броневик. Неповоротливая самоходная коляска неспешно проползла по набережной и свернула на соседнюю улицу; тогда стал собираться и я.

– До завтра! – протянул на прощанье руку Альберту.

Поэт придержал меня и предупредил:

– Если понадобится помощь…

– Я знаю, к кому обратиться, – рассмеялся я и зашагал вслед за броневиком, опираясь на трость уже не столько из-за отбитой ноги, сколько в силу привычки. Нога сегодня почти не беспокоила.

Когда я забрался на пассажирское место в кабину к сидевшему за рулем Рамону, тот укоризненно заметил:

– Ты не торопился!

– Ты тоже, – постучал я пальцем по циферблату хронометра.

– Пока освободился, пока грязь с бортов смыл, – пожал плечами Рамон. – Засыпал тротил, залил в радиатор воду. Еще домой переодеться заехать пришлось.

Одежду – плащ со споротыми нашивками и фуражку без кокарды – бывший констебль подобрал с умыслом: далеко не всякий обыватель поймет, что перед ним отставник, если придется вдруг остановиться на оживленной улице и покинуть кабину.

– Надеюсь, броневик во двор дома не загонял?

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился крепыш, выворачивая с узенькой улицы на бульвар. – Оставлял за два квартала.

– Надо будет от него избавиться, – решил я. – Иначе нас могут связать с налетом на имение дяди. Там остались следы.

Рамон нервно поежился и предложил:

– Так, может, в реку его?

– Если только вечером, – вздохнул я и попросил: – Поверни голову.

Рамон удивился, но распоряжение выполнил.

– Знатный синяк, – усмехнулся я.

– Уже проходит, – насупился крепыш и буркнул: – Говори, куда ехать.

Я назвал адрес, напарник рассмеялся:

– Да! Туда без броневика никак!

– Не думаю, что будут проблемы.

– Лео! – охнул крепыш. – Ты на четверть русский, и то ходячая проблема, а там таких без счету!

– Поехали уже.

Первым делом я решил навестить Сергея Кравца, татуировщика из квартала, заселенного преимущественно русскими и поляками. Старик знал толк в наколках как никто другой, другой вопрос – станет ли он откровенничать с нами. Насчет этого у меня были большие сомнения. Но попытаться стоило.

Прибыв на место, Рамон поступил, как обычно поступали полицейские при облавах, – перегородил броневиком перекресток, вытащил брошенную за сиденье самозарядную винтовку и встал наперевес с ней у кабины. Начинал моросить мелкий дождь, и это обстоятельство играло нам на руку – подобную погоду постовые не жаловали, и даже самые бдительные из них предпочитали нести службу в теплых и сухих рюмашечных. Риск наткнуться на бывших коллег был сегодня минимальным.

– Только недолго, – предупредил крепыш, нервно озираясь по сторонам.

– В случае чего стреляй в воздух, – предупредил я напарника и прошел в лавку башмачника.

– Давно не виделись, Лео, – горестно вздохнул старый мастер. – Не могу понять, так ты полицейский или нет?

– Все сложно, – ответил я, вытаскивая из кармана сверток с кожей мавра. – Нужна твоя помощь.

– Гляжу, это входит у тебя в привычку, – поджал губы Сергей Кравец.

– Постараюсь впредь тебя не беспокоить, – пообещал я и развернул ткань. – Но сейчас меня интересует мастер, который набил свежие татуировки.

Старик оторопело уставился на лоскут черной кожи и даже отодвинулся к стене.

– Уходи, Лео! – потребовал он. – Уходи по-хорошему!

– Только не говори, что это был ты.

Кравец перевел дух, дрожащей рукой накапал в стакан с водой какой-то ароматной настойки и в несколько глотков влил его в себя.

– Не я, – выдохнул он после.

– Но ты его знаешь?

– Это переходит все границы! – взъярился старик. – Это пожизненная каторга, Лео! Вот что это такое! Египетская магия! К тому же ты содрал шкуру с человека! Антинаучная деятельность, шпионаж и убийство! И ты пришел с этим ко мне? Да это же государственная измена!

Я выразительно посмотрел на старого башмачника и участливо кивнул.

– Тем более удивительно, Сергей, что ты хранишь подобные вещи в собственной мастерской.

– Я? – опешил Кравец. – Ты принес это!

– Вовсе нет, – покачал я головой.

– Ты не можешь так со мной поступить! Ты даже больше не полицейский!

– Выгляни на улицу…

Старик только передернул плечами. Треск порохового двигателя он не расслышать не мог.

– Либо ответишь на мои вопросы здесь, либо в Ньютон-Маркте, – объявил я тогда. – Предлагаю сэкономить всем нам время.

Блеф удался. Сергей Кравец насупился и пробурчал:

– Последний раз помогаю тебе, Лео. Последний раз! Больше даже не приходи!

– Не припомню, чтобы это случалось раньше…

– Первый и последний раз! – отрезал старый башмачник. Он взял с одной из полок электрический фонарик, включил его, и в электрическом свете блекло-серые татуировки засияли серебром.

– Колдовство, – пробурчал Сергей. – Я с такими людьми не знаюсь.

– Татуировку наносил малефик? – заинтересовался я.

– Только первоначальный символ, – ответил старик. – Так это обычно и происходит. Малефик чертит знак, потом остается только привязывать к нему остальные рисунки.

– Знаешь, что здесь написано?

– Какая-то египетская мерзость, полагаю, – буркнул Кравец, отодвинул от себя сверток и принялся вытирать руки полотенцем. – Хочешь узнать больше, найди египтолога.

– Я хочу узнать, кто из твоих коллег нанес последние символы.

– Думаешь, у нас настоящий цех? – фыркнул башмачник.

– Нет, но молодые учатся у стариков и не умеют держать язык за зубами. К тому же татуировщик – настоящий мастер, прежний стиль выдержан просто идеально. Огрехов почти нет.

– Можно подумать, ты в этом разбираешься.

– Я – разбираюсь, – подтвердил я.

– Что с ним будет? Что будет с этим мастером?

– Ты меня спрашиваешь об этом? Возможно, он доживет до глубокой старости и умрет в окружении родных и близких, а может, упьется до смерти или свернет шею, когда полезет прочищать дымоход. Откуда мне знать?

– Хочешь сказать, не арестуешь его?

– Если он ответит на мои вопросы – нет.

Не знаю, поверил старый башмачник или нет, но дальше упорствовать не стал и сообщил:

– Томаш Горски по прозвищу Игла. У него частная практика на Нобель-роад.

– Врач?

– Ветеринар.

Я выспросил у татуировщика, как отыскать его коллегу, забрал сверток и, выйдя на улицу, махнул рукой Рамону:

– Поехали!

7

Нобель-роад находилась в пяти минутах езды, но еще столько же нам пришлось петлять по застроенному частными домами району, высматривая укромное местечко для броневика. В итоге загнали самоходную коляску в узенький переулок и бросили там, полностью перегородив проход. Сами отправились к ветеринару пешком.

Рамон на этот раз вооружился винчестером, я прихватил самозарядный карабин и пару ручных гранат. Вовсе не лишняя предосторожность, если принять во внимание возможную встречу с одним из душителей или даже их хозяином.

Зашли с заднего двора, попросту перемахнув через забор, благо сторожевой пес бесновался на прочной цепи. Едва успели повязать на лица шейные платки, как на шум выглянул какой-то паренек; Рамон попросту ткнул его прикладом под дых и затолкнул обратно в дом. Я ворвался следом, и мы пробежались по комнатам, сгоняя всех домочадцев ветеринара – излишне бдительного паренька, дебелую девицу, толстую тетку и заику-помощника – в каморку без окон и дверей. Не обращая внимания на причитания и плач женщин, заперли их там и взяли в оборот Томаша Горски, который оказался крепким дедом, морщинистым и совершенно лысым.

– Берите кассу и уходите, – предложил он, приняв нас за грабителей.

– Милейший, – улыбнулся я, поправляя темные очки, – так легко вы от нас не отделаетесь.

Ветеринар побледнел, но присутствия духа не потерял и выдвинул новое предложение:

– Если отпустите младшего, он снимет депозит. Не берите грех на душу, деньги того не стоят.

– Господин Горски, – нахмурился тогда Рамон, который стоял у окна и контролировал ворота, – ваши слова могут быть расценены как попытка подкупа должностных лиц при исполнении служебных обязанностей.

Сказанная сухим канцелярским языком фраза произвела на хозяина смешанное впечатление: перестав беспокоиться по поводу наличности, он принялся озадаченно вертеть головой, разглядывая то меня, то Рамона.

– Но вы не в форме, господа… – пролепетал Томаш.

– Работа наша не терпит огласки, – многозначительно хмыкнул крепыш.

А я улыбнулся:

– Вы так горите желанием отправиться в Ньютон-Маркт, господин Горски?

– Нет! – встрепенулся ветеринар, затем немного успокоился и заявил: – Зачем вы здесь? Я не совершал ничего предосудительного!

Я просто развернул сверток и бросил ему на колени. Дедка при виде черной кожи словно паралич разбил. Он открыл рот, но не смог вымолвить ни звука, попытался встать, покачнулся, и пришлось усадить его обратно.

– Понимаете, чем вам это грозит? – участливо поинтересовался я после воистину театральной паузы.

– Я не знаю, что это! – завопил ветеринар, голос его дрожал столь сильно, что любой состав присяжных признал бы его виновным, не совещаясь и пяти минут. – Уберите эту гадость! – попытался он сбросить сверток на пол. – Я не знаю, я ничего не знаю!

Я взял стул, уселся напротив и попросил:

– Господин Горски, просто расскажите нам обо всем.

– Но я ничего не знаю! – воскликнул дедок и сбросил с колен сверток с кожей мавра, на этот раз удачно.

Я вздохнул и предупредил:

– Вы так хотите угодить за решетку, господин Горски? Знаете, какой срок обычно назначают за антинаучную деятельность? Вы умрете в тюрьме и никогда больше не увидите близких.

Ветеринар сцепил руки и отрезал:

– Я ничего не знаю!

– Кого вы защищаете, родных? – уточнил я. – Думаете, если пойдете в тюрьму, им ничего не будет грозить? Полноте, любезный! Антинаучная деятельность! Шпионаж! Измена родине! Думаете, их это не затронет? Ошибаетесь!

– Шпион-н-наж? – заикаясь, проблеял ветеринар, и показалось, будто его вот-вот хватит удар. – Измена родине? Я ничего не знаю об этом! Я никого не предавал!

– Все так говорят, – уверил я собеседника, поднялся на ноги, навис над стариком и мрачно уставился на него с высоты своего роста. – Связь с египетской разведкой, по нынешним временам, грозит виселицей, никак не меньше. Если повезет, домочадцев сошлют на поселение, но повезет или нет – зависит только от вас.

– Я ничего не знаю! – вновь заладил дед как заведенный.

Я охлопал его карманы, вытащил связку ключей и отошел к железному ящику кассы.

– Что вы делаете? – охнул ветеринар. – Вы не имеете права!

Не обратив на этот жалкий лепет никакого внимания, я отпер замок, порылся в кассе и без особого удивления выудил из-под гроссбуха стопку египетских гиней. Пересчитал новенькие банкноты и объявил:

– Сто гиней. Сто! – потом устало поморщился и покачал головой. – Факт вашего сотрудничества с иностранной разведкой подтвержден документально, теперь только чистосердечное признание способно смягчить вашу участь.

– Будете сотрудничать, – произнес от окна Рамон, – или сгниете на каторге. Решать вам.

Ветеринар поник и глухо произнес:

– Я вряд ли смогу быть вам полезен. Мне просто заплатили за молчание.

– Рассказывайте!

– Ночью, это было позавчера, разволновались лошади. Я вышел их проверить и потерял сознание, – поведал Томаш Горски. – Очнулся в каком-то подземелье, подвале. Меня поставили перед выбором: работать на них или умереть.

– Кто?

– Мавры. Лиц я не видел.

– Сколько их было?

– Четверо. Я видел четверых.

– Делали им татуировки?

– Да.

– Всем?

– Да.

– Инструмент?

– Иглы и краски у них были свои.

После этого я попросил описать помещение, в котором пришлось работать, но ветеринар лишь твердил, что был в некоем подвале, пыльном и грязном, с подпиравшими потолок каменными колоннами и голыми стенами. Электрической проводки там не было, горели только свечи.

– На обратной дороге мне завязали глаза. Кажется, это были какие-то катакомбы. Три лестницы, помню точно.

– Отлично! – подбодрил я ветеринара. – Как долго вы возвращались в город?

– Час или два, – предположил Томаш. – Сначала нас сильно трясло, потом дорога стала лучше. Возможно, меня просто возили по кругу, но что вывозили за город – никаких сомнений в этом быть не может.

– Что потом?

– Высадили перед домом. Когда я снял с глаз повязку, рядом уже никого не было.

– Досадно.

Я подошел и сорвал с шеи ветеринара нарядный платок, который никак не сочетался с его строгих оттенков одеянием. На дряблой коже четко выделялись бледные отпечатки ладоней.

– Ведите себя как обычно, – предупредил тогда татуировщика. – Домочадцам скажите, что грабителей вспугнул случайный прохожий. Если вас снова пригласят делать татуировки эти господа, потрудитесь запомнить каждое слово, каждый звук. Вы должны выяснить, куда вас отвозят. Это ясно?

– Да.

– Мы сами свяжемся с вами, – включился в разговор Рамон. – А если сболтнете лишнее, от вас просто избавятся.

Ветеринар глянул на нас исподлобья и ничего не сказал.

Я взял со стола вчерашний номер «Столичных известий», мимоходом стряхнув на пол пачку папирос и коробок спичек, подошел к камину и кинул газету на угли. Когда бумага закурилась дымом и вспыхнула, скомандовал хозяину дома:

– Кожу!

Томаш Горски выполнил распоряжение и даже пошуровал в камине кочергой, закапывая поглубже в угли тряпичный сверток. Огонь немедленно сделался грязно-бурым, по комнате разошелся неприятный запах паленой плоти.

– Своих отопрешь через пять минут, а пока сиди спокойно, – предупредил я и сунул стопку гиней в нагрудный карман пиджака ветеринара. – Считай это платой за благоразумие.

Потом я указал Рамону на заднюю дверь, сам выскочил следом и рванул через задний двор. На этот раз перелезать через ограду мы не стали, вместо этого отперли калитку, спокойно вышли на улицу и поспешили к броневику.

Вдогонку еще долго доносился надсадный лай цепного пса.

– Так, говоришь, тротил засыпал? – спросил я напарника, забираясь за руль самоходной коляски.

– Засыпал, – подтвердил тот и в свою очередь поинтересовался: – Ты ему веришь?

– Томашу? Да, верю. Не думаю, что он работает на египтян. Просто так сложились обстоятельства.

– И он был полностью откровенен?

– Более-менее.

Лично меня убедили даже не слова ветеринара, а отпечатки ладоней мавра у него на шее. Никто не стал бы так откровенно клеймить своего сообщника, а вот как напоминание случайному человеку о необходимости держать язык за зубами подобная метка годилась как нельзя лучше. Деньги и угроза, кнут и пряник. Ничего нового.

– Сто гиней – это сколько? – спросил вдруг Рамон. – Тысяча франков? Больше?

– Тысяча двести, – подсчитал я в уме, направил броневик на выезд из проулка и пошутил: – Даже жаль, что мы не грабители.

Рамон нервно рассмеялся; думаю, эта мысль успела посетить и его.

– Раз они не избавились от татуировщика, – задумчиво произнес он, – значит, собираются пользоваться его услугами и впредь.

– Думаю, так и есть, – кивнул я и прибавил газу, обгоняя тихоходную телегу.

– Устроим засаду? – предложил Рамон.

Я искоса глянул на приятеля и хмыкнул:

– Ты действительно готов караулить их ночью?

Крепыш поежился.

– А есть другие варианты?

– Рамон, – вздохнул я, – наш единственный шанс – это выжечь гнездо вампира днем, когда он и его слуги не смогут оказать достойного сопротивления. Иначе не поможет и огнемет, даже не сомневайся.

При напоминании о вампире напарник окончательно поскучнел и отвернулся к боковому окошку.

– Где логово, мы не знаем, – произнес он некоторое время спустя.

– Есть у меня кое-какие предположения, – уверил я приятеля, загоняя броневик в глухой дворик неподалеку от оружейного магазина «Золотая пуля». – Подожди здесь, – попросил, выбираясь из-за руля. – Вернусь минут через двадцать. Если задержусь, не беспокойся.

– Ты платишь, – беспечно отозвался Рамон, который готов был сидеть в кабине за пять сотен в день хоть до вечера.

Оружейный магазин с претенциозным названием «Золотая пуля» работал с самого утра; там я приобрел десяток пулевых патронов десятого калибра и столько же с картечью, потом направился в лавку «Механизмы и раритеты». Пусть особой нужды в самодельном огнемете при загородной вылазке и не было, но мне не хотелось складывать все яйца в одну корзину, полагаясь исключительно на трофейный аппарат, который я даже не успел еще проверить в действии.

Александр Дьяк к этому времени уже открыл свое заведение, более того – в лавке толпились ранние покупатели: трое студентов и седобородый преподаватель, словно сошедший с карикатуры о рассеянном профессоре. Я даже внутрь заходить не стал, только глянул через витрину и сразу направился в кофейню по соседству, из которой доносился упоительный аромат свежей выпечки и молотого кофе.

Кофе выпил у стойки, слойки и маковые булочки попросил убрать в бумажный пакет и вернулся к «Механизмам и раритетам», когда хозяин лавки уже обслуживал последнего покупателя – того самого «профессора».

– Доброе утро, Александр! – поздоровался я, проходя внутрь.

– Утро доброе, Леопольд Борисович! – отозвался изобретатель, отсчитывая сдачу. Он распрощался с седобородым дядечкой, потом выложил на прилавок вырванный из тетради листок и передвинул мне. – Ваш счет.

– Угощайтесь! – предложил я, протягивая одуряюще пахший свежей выпечкой пакет с булками.

– Белый хлеб вреден в моем возрасте, – отказался хозяин.

Я отложил пакет на прилавок и взял исписанный неразборчивым почерком листок.

– Часть компонентов пришлось купить, – пояснил Александр Дьяк.

Я изучил перечень и озадаченно почесал затылок. Список включал в себя резиновую шайбу, оцинкованную трубку, муфты, пятилитровую канистру керосина, осветительную шутиху, форсунку от садового опрыскивателя, ранец и баллон сжатого воздуха.

Итого: тридцать франков и сорок пять сантимов.

– Не хватает графы «работа», – улыбнулся, доставая портмоне.

– Бросьте, Леопольд Борисович, – отмахнулся изобретатель. – Для меня это была, если угодно, небольшая головоломка. Средство от скуки.

– И как успехи?

Александр Дьяк горестно вздохнул:

– Сказать по правде, я надеялся на более сложную задачу, но все оказалось элементарно.

– Чем проще, тем надежней, верно? – пошутил я, выложил на прилавок три десятки и припечатал их сверху монетой в один франк.

– Не совсем так, – поправил меня хозяин лавки. – Впрочем, пока собирал ваш агрегат, у меня появилась еще одна задумка, и она может оказаться в плане реализации гораздо более интересной.

Я попросил ввести меня в курс дела, но изобретатель лишь махнул рукой.

– Принимайте лучше ваше чудо-оружие, – предложил он.

Мы заперли входную дверь и прошли в заднюю комнату.

Изобретатель подошел к верстаку и сдернул тряпку с соединенных воедино баллона сжатого воздуха, газовой горелки и ракетницы. Верхушку баллона окольцевал неровный сварной шов, словно его вскрывали, вместо вентиля торчало сопло, чуть ниже и под углом к нему на стянутую болтами муфту закрепили трубку с зажигательным снарядом, так же крепилась рукоять со спусковым крючком.

– Все элементарно! – объявил Александр Дьяк и, сунув баллон под мышку, стиснул рукоять правой ладонью. – Направляете на цель, выжимаете спуск. Расчетная дальность струи – до пятнадцати метров, продолжительность – порядка двадцати секунд.

– Расчетная? – уточнил я.

– Сами понимаете, Леопольд Борисович, проверить образец в полевых условиях у меня возможности не было.

– Но он сработает?

– Гарантирую! Конструкция элементарная! При воспламенении зажигательного заряда газы по внутренней трубке пойдут внутрь баллона и начнут выталкивать резиновую шайбу, что создаст избыток давления и приведет к выбросу загущенного керосина.

Незнакомое слово резануло слух, и я заинтересовался:

– Загущенного?

– Давайте опустим технические подробности, – отказался делиться деталями изобретатель. – Далее пламя зажигательного заряда воспламенит струю керосина, и хоть произойдет это на расстоянии примерно сорока сантиметров от форсунки, при использовании советую держать агрегат на вытянутых руках.

Хозяин лавки передал мне одноразовый огнемет, я взвесил его, оценил габариты и решил, что включенный в смету ранец лишним точно не будет. Иначе сложностей с переноской не избежать.

Александр Дьяк достал из-под верстака тот самый ранец, и мы без особых проблем уместили огнемет внутри.

– Благодарю! – пожал я изобретателю руку. – Обязуюсь представить отчет об использовании опытного образца!

– Полно вам, Леопольд Борисович! – скептически поморщился хозяин лавки. – Эта конструкция – вчерашний век. Мне, право, совестно предлагать столь несовершенное решение. Если начистоту, просто не было времени довести до ума более перспективную идею.

– Что за идея? – поинтересовался я.