Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 49 страниц)

Л и я (тоже смеется). Ну ладно.

П е т р е. Помиримся?

Л и я. Разве мы были в ссоре? (Пауза.) Вы очень забавная личность. У вас какой-то запутанный ход мыслей, неожиданные ассоциации, и все только затем, чтобы не казаться банальным… Да еще эта манера изводить собеседника, пародируя излишнюю чувствительность и прочие… сентиментальности… Собственно говоря, кого вы ненавидите или презираете и откуда такая сила ненависти?.. Какие враги обошлись с вами так жестоко, что вы не забываете нанести удар, даже если разговариваете с девушкой?..

П е т р е. Я и враги!.. Разве вы не слышали? У меня нет никаких проблем, мое будущее обеспечено, передо мной открыты все пути, и не только подъездные пути, уверяю вас. Кого же я могу ненавидеть при данных обстоятельствах? Сожалею, но должен вас разочаровать: ваша интуиция на сей раз вам изменила. Вот к чему приводит поспешное диагностирование. Изучайте меня не спеша и внимательнее… Надеюсь, вы разглядите живого человека.

Л и я. Мне кажется, я все же права. Не забудьте, у меня глаз наметан. Я вас хорошо понимаю, но не могу заключить в определенные рамки. Очень уж вы неугомонны.

Петре, довольный, отвешивает поклон.

Тем не менее я хочу составить себе о вас мнение.

П е т р е. Встретимся еще. Если я к тому же смогу вам быть полезным для интервью…

Л и я. Опять вы за свое?..

П е т р е. Ладно, ладно… Я перестану изображать из себя пресыщенного сердцееда: «Знаешь, милая, вновь открылся танцевальный зал. Не пойти ли нам туда в четверг после обеда? У них три саксофона и великолепный ударник – такого даже в «Красном и Черном» нет. Паркет натерт до блеска, так что скольжение обеспечено. Сведение счетов, драки и лузганье семечек в холле рядом с туалетом».

Л и я. Ну и ну!.. А это у вас откуда?

П е т р е. Вы забываете, что я прохожу практику в Бухаресте, в суде. Можно продолжать?

Л и я. Нет, хватит.

П е т р е. Тогда что дальше?

Л и я. Я уже говорила, что не до конца разгадала вас. Я еще не знаю, что вы за человек. Чего вы хотите…

П е т р е (раздраженно). Чего я хочу?.. Бог ты мой!.. По крайней мере три тысячи раз мне задавали этот вопрос!..

Л и я. И вы каждый раз злились?

П е т р е. Нет. (Сразу становится серьезным.) Всего один раз. Знаете когда? Когда я сам себе задал этот вопрос. А знаете почему? (Пауза.) Я где-то читал о человеке, который решил в одиночку пересечь океан на лодке, но отказался от своей затеи, будучи почти у цели. Махнул рукой на славу и на деньги, заявив, что не хочет нанести оскорбление морю. Он говорил, будто одиночество нельзя превращать в состязание. И это после того, что он долгие месяцы плавал один и видел только звезды. Когда я об этом прочитал – а надо сказать, и мне, как всем смертным, свойствен инстинкт состязания, хотя бы с точки зрения оценки результатов, – так вот, прочитав это, я ощутил гордость, будто сам продолжил плавание… Вы удивлены, что я вам все это говорю?.. Вы ведь меня спросили, чего я хочу от жизни. И я, как тот человек, многое понял и скажу вам, что жизнь нельзя превращать в состязание. (Смягчившись, смеется.) Вот я вам и ответил… Впервые. Может быть, мне следовало бы поблагодарить вас за это. Но я могу только сказать (очень спокойно, мягко): «Надеюсь, я не испортил настроение госпоже Эллиот».

Л и я (помолчав). Послушайте… в этой истории с лодкой нет намека на Онигу? В том смысле, что он превратил жизнь в состязание?

П е т р е. Не знаю… Возможно. (После некоторого колебания.) Не могу поверить в дружбу между отцом и Онигой, в такую, какой она выглядит сейчас. Понимаете, я студент, и кроме того, чему меня учат на факультете, я и сам, несмотря на мое пристрастие к пародированию, составил себе представление о том, каким должен быть настоящий человек. Я хочу сказать, что у меня тоже есть друзья, сокурсники, и я могу распознать, кто чего стоит. (Возвращается к прежней теме.) Я чувствую… Я уверен…

Л и я. В чем вы еще уверены?

П е т р е. Что Онига не приедет.

Л и я (удивленно). Не приедет? Почему?

П е т р е. Не такой он человек. Он появляется только тогда, когда можно извлечь какую-нибудь выгоду. А в этом плане наша семья не представляет для него интереса. Отец работает в другой области… А дружба… (Машет рукой.)

Л и я. Вы действительно очень плохого мнения об Ониге… Почему?

П е т р е. Потому, что я его знаю…

Л и я. Вы его знаете? Я и не подозревала…

П е т р е. Я был у него… В прошлом году. Однажды, после занятий, я вдруг решил его повидать… Не спрашивайте почему, допустим, это было внутреннее побуждение. Мне было интересно, какую мину он состроит, когда перед ним появится сын его друга Марку Онофрея. Я рассчитывал, что мое имя – Петре Онофрей – сразу извлечет его из скорлупы «ответственного лица». А он даже не пожелал меня видеть. Вышла секретарша и объявила, что у товарища Ониги совещание.

Л и я. Может быть, она сказала правду.

П е т р е. Какое там… Вот и сейчас… Сообщает о приезде и заставляет себя ждать, как звезда эстрады. Думает поразить нас своим появлением. Но меня не так-то просто поразить. Если мне захочется поглядеть на звезд, то поеду в Бухарест, там гастролирует квартет «Гоулден Гейт». Вот и весь фокус… (Пауза.) Вам нравится этот ансамбль?

Л и я (рассеянно). Да…

П е т р е. А мне – нет.

Неожиданно гаснет свет.

Л и я. В чем дело?

П е т р е. Короткое замыкание. Оставайтесь на месте и ждите, пока снова станет светло. (С легким раздражением, иронией.) Не удивляйтесь.

Л и я. Вы ничего не можете сделать?

П е т р е. Я?

Л и я. Да.

П е т р е. А что я могу сделать?

Л и я. Включить свет… Пролить свет на это состояние ожидания.

П е т р е. Какой свет?

Л и я. Которым обеспечивает ваш город предприятие по снабжению газом и электричеством.

П е т р е (разражается смехом). Ну его к…

Л и я (оскорбленная). Я попрошу.

П е т р е. Извините.

Л и я. Пожалуйста.

Вдруг оба начинают смеяться, слышен их хохот. Через некоторое время они уже смеются друг над другом. Молчание.

П е т р е (уверенно). У вас нет жениха.

Л и я (безразлично). Почему вы так решили?

П е т р е. Вы не рассердились, когда я не очень лестно отзывался о нем. (Смеется, довольный своей «системой».)

Л и я. Вы все же не хотите попытаться исправить освещение?

П е т р е. Мне очень приятно так, рядом с вами. Вы знаете, я мог бы вас поцеловать. В темноте, без свидетелей, даже без уверенности, что это было наяву… Вот мы вместе здесь ждем, и наше молчание равноценно…

Л и я. Нет, прошу вас.

П е т р е (снова пародируя, на одном дыхании). Не знаю, понимаете ли вы меня, но в это мгновение мне кажется, что мы помимо нашей воли подвластны определенным законам и наши поступки приобретают особый смысл.

Л и я. Вы часто произносите подобные речи? Часто вам приходится сидеть наедине с девушками, когда электричество выходит из строя?

П е т р е. Знаете, о чем я думаю? Что, если мне поехать с вами в Бухарест?.. А?.. В самом деле?

Л и я. Вы никогда не умолкаете?

П е т р е (удивленно). Вот, молчу… Не произнесу ни единого слова… Если и вы не будете разговаривать, это все равно что мы поцелуемся. Нет… пожалуйста не говорите ничего… Это подарок, который я у вас прошу. Теперь я не шучу…

Л и я. Вы не заставите меня молчать… Вы не заставите…

Продолжительное молчание. Зажигается свет, оба сидят чинно, положив руки на колени. Некоторое время они не двигаются, затем Петре встает со стула.

П е т р е (с отвращением). Как это нелепо… У меня даже не хватило смелости… (Смотрит наверх, где появилась Мелания.) А вот и дочь Черной Тучи. До сих пор она играла на скрипке. (Снова пародирует.) Вскоре она отправится на машине, извергающей дым, в многоэтажный вигвам, где ее будет слушать множество людей. Своей игрой она прославит племя апачей.

М е л а н и я (кивнув Лии). Что, Петре, все споришь?

П е т р е. Вопрос в стадии изучения, сестренка… Как на тебе отразился перерыв в освещении?

М е л а н и я. Онига не приехал?

П е т р е. Жди, приедет он!.. Как всякий уважающий себя человек, он явится в последнюю минуту. До чего скучен этот неизменный церемониал. На его месте я прибыл бы первым и позабавился, наблюдая подготовку к моему приему. Или вовсе не приехал бы, подался бы по ошибке на какой-нибудь остров Гвадалахары{123}.

М е л а н и я. В Гвадалахаре нет островов.

П е т р е. Тогда на Гваделупу… Не в том суть, просто пора отменить условности, этот ложный церемониал. (Немного помолчав, снова идет в наступление.) Я несколько раз смотрел кинохронику. Наибольшее впечатление на меня произвели кадры, где ветер колышет хлеба, а в углу видно крыло самолета и рука оператора. (Умолкает, наблюдает за произведенным эффектом.) Продолжать?.. И эпизод, где показан сборочный цех, где фигурируют гигантские котлы и станки, но люди, то есть именно те, кто их создал, отсутствуют. А в комментарии подчеркивается идея величия этих огромных и очень нужных вещей. (Умолкает, у него слегка усталый вид. Нервно оглядывает девушек и, словно опасаясь, что Мелания заговорит с Лией, становится между ними лицом к Лии.) Не пугайтесь, мадемуазель, хочет сказать моя дорогая сестренка, вообще-то он не чокнутый. Нет, он не чокнутый. (Будто цитирует Меланию.) Он страдает манией ораторского величия, позаимствованного из пьес, но, если не считать, что он порой принимается кричать, он не приносит вреда окружающим. Мы к нему привыкли и не слушаем его. Я говорю, мы привыкли… А он к себе не привык. Вот уж двадцать четыре – обратите внимание: двадцать четыре года, как он предается этим утомительным и неблагодарным упражнениям без какой-либо конкретной пользы, и, если не считать, что он вызубрил тексты нескольких законов и научился восклицать: «Ох, надеюсь, я не испортил настроение госпоже Эллиот!», можно сказать, что его старания ничего ему не принесли. (Будто разговаривая по телефону.) Да… Ему двадцать четыре года. Что у него еще?.. Белая рука с пятью пальцами, сударь. И еще одна белая рука с пятью пальцами, сударь. И этими руками, стоит ему захотеть… (Будто гладит воздух рукой.) Простите? Вы спрашиваете, что он делает? Пока ждет. Чего ждет? Ждет господина Онигу… И ждет, пока он сам к себе привыкнет. Мудрецы утверждают, что с годами это проходит, и быть может, они правы, ведь какие-нибудь двадцать-тридцать лет – пустяки, если тебе выпадает великое счастье вновь увидеться со старым другом, которого ты продолжаешь ждать и любить, сколько бы времени ни прошло, как в устарелом мелодраматическом фильме, который смотришь в пыльном кинозале, заполненном молчаливыми, сентиментальными зрителями… (Кладет воображаемую трубку на рычаг, девушкам.) Вы заметили, что самые ярые любители кинематографа – слабые, заурядные люди? Их неумолимо влечет к сказочному миру, они горят желанием отдать все внимание большим, панорамным экранам и оказаться в нереальном мире, окружающем повседневность… (Умолкает, переводит дух. Затем, словно актер, прорепетировавший свой номер.) Ну как, неплохо?.. (Рассерженный оттого, что ему не отвечают.) Говорите же, завистницы, правда ведь, неплохо? (Глядит широко раскрытыми глазами на Лию, которая хранит молчание. После минутной растерянности, Лии, резко.) Ну давайте, стегайте меня, скажите что я паяц, провинциальный Гамлет, жалкий провинциальный Гамлет.

Л и я (бесцветно). Как монолог это совсем неплохо. Но, как любой монолог, он был субъективным и грешил преувеличениями. Но о монологах: или – хорошо, или – ничего…

Петре бледнеет, словно ему отвесили пощечину. Подносит руку к лицу, размышляя, как быть дальше.

Знаете, что мне кажется странным?.. Я приехала в этот город, чтобы взять интервью у выдающегося ученого, а все наперебой преподносят мне факты, идеи, мнения о жизни, даже об искусстве, – все, за исключением того, ради которого я приехала. (Пауза.) Но сказанное мною не значит, что я не слушала вас со всей серьезностью и с чувством юмора, на который я способна. (Молчит, но понимает, что необходимо еще что-то сказать.) А за те несколько минут, когда вы были самим собой, я вам благодарна.

П е т р е (обезоруженный). А ты что скажешь, сестренка?..

М е л а н и я. Стоило ли передразнивать отца ради этой глупой инсценировки?

П е т р е (стоя прямо, неподвижно). Ты права, сестренка!.. Прости меня… (Смеется, разглядывая свою руку.) Это была инсценировка. Белая рука с пятью пальцами!.. Как глупо! Чтобы наказать себя, я удаляюсь… (Уходит танцующей походкой, в дверях оборачивается к Лии.) Не принимайте меня всерьез. Я пошутил. Увидимся еще? (Исчезает.)

Продолжительное молчание. Лия подходит к столу и принимается листать старые газеты Марку.

М е л а н и я (несколько секунд глядит в окно, затем в задумчивости). Скоро должен приехать Онига. Мне всегда было интересно узнать, как он выглядит… (Немного поразмыслив.) Он влиятельный человек, правда?

Л и я. Да.

М е л а н и я. Значит, при желании ему ничего не стоило бы мне помочь, не так ли?

Л и я. Вероятно.

М е л а н и я (торопливо, без тени смущения). Не следует меня осуждать. Ведь вырваться из провинциального города так трудно! Иногда – просто невозможно. А я не хотела бы похоронить себя здесь на всю жизнь, стать учительницей музыки… Я много трудилась, пока научилась прилично играть, а теперь я обязана сделать все, чтобы завоевать свое место в жизни, не так ли?.. И если кто-нибудь может мне помочь в этом, я не вижу смысла ломаться…

Л и я. Скажите мне, что Петре не поделил с Онигой?

М е л а н и я. С чего вы это взяли?

Л и я. Все эти иносказательные тирады… эти беспредметные нападки… Извините… можете не отвечать…

Пауза.

М е л а н и я. По правде говоря, мы ждали от него помощи… Это было давно… очень давно… сразу после войны. Здесь была линия фронта, город несколько раз переходил из рук в руки, и ничего, ни одна балка, ни одно окно не уцелели, дом оказался непригодным для жилья, да и саду досталось…

Л и я. И Онига вам помог?

Мелания не отвечает.

В дверях незаметно появляется  О а н а. Понимая, что ее не видят, хочет дать о себе знать, но, передумав, стоит неподвижно и слушает.

М е л а н и я. Как вам сказать… Должен был бы помочь. Думаю, что именно поэтому Петре злится на Онигу, хотя никогда не признался бы. Вот как было дело: дом оказался разрушенным, и отец послал Ониге письмо, обрисовал наше положение и попросил выручить нас. В ту пору Онига уже был ответственным работником в области строительства, и, пожелай он послать несколько машин с материалами и людей, все отремонтировали бы в кратчайший срок. (Отвечая на недоуменный взгляд Лии.) Создалась странная ситуация – они не виделись со времен войны, и это было первое письмо, которое написал ему отец… письмо с просьбой… (Пауза.) И Онига ему не отказал, но и не помог. Ответил ему, и в письме между прочим, да, между прочим говорилось, что он понимает все его трудности и готов помочь, как водится между друзьями, но только если эта помощь ему очень нужна. Потому что, видите ли, строительные материалы предназначены для других целей, но он готов сделать исключение, только лишь если эти материалы нам нужны позарез… И просил отца написать еще письмо.

Продолжительная пауза.

Л и я. И ваш отец не написал.

М е л а н и я. Нет, не написал. Худо-бедно сами вышли из положения. (После продолжительной паузы, другим тоном.) Теперь он приедет.

О а н а (будто только что вошла). Пойдемте в ту комнату. Стол накрыт, ждем только Онигу…

М а р к у (появляясь на секунду). Пойдемте… Пойдемте… (Исчезает.)

М е л а н и я (развеселившись). Будто мы готовимся к праздникам!.. (Выходит в соседнюю комнату.)

Л и я (остается, листает газеты). Они очень давние.

О а н а. Военного времени. Марку не может с ними расстаться. Будто среди этих выцветших листов бумаги запрятана его молодость. Вам это, вероятно, покажется смешным, но порой и я считаю, что каждый человек одержим желанием оставаться вечно молодым или бессмертным. Любой человек. Самый незначительный. А там, в горах, Марку и Онига, пока они воевали, были близки к бессмертию! (Нежно, мечтательно улыбаясь, будто рассказывает сказку.) Какой-то миф или народная сказка утверждает, что люди после смерти не могут кануть в небытие, что их душа остается над дверью крыльца, охраняя дом, где они жили. Остается вместе с семьей. Вместе с жизнью. Но чтобы невидимая, прозрачная душа оставалась рядом с теми, кого она любила, да еще чтобы никто ее не заметил, не ощутил ее присутствия, – вот чего я никак не возьму в толк. (Некоторое время глядит вдаль. Затем резко берет Лию за руку.) Ну пойдемте… Пойдемте же.

Обе уходят в столовую. Минута тишины, затем появляется  П е т р е.

П е т р е (поглядев им вслед, с досадой). Какая наивность! (Подходит к окну и смотрит на вечерние огни.)

Тишина. М а р к у  приходит из столовой, оглядывается вокруг, затем своей характерной, какой-то нерешительной походкой приближается к столу и обнаруживает там несколько газет из своей коллекции. Берет их и, прижимая к груди, несет к шкафу и кладет на место. Затем направляется в столовую. По дороге останавливается у столика в углу, где лежит посылка, рассматривает ее.

М а р к у (сам с собой). Безукоризненно упакована… Интересно, что там может находиться?..

П е т р е (стоя около ширмы). Мы, вероятно, узнаем последние…

М а р к у (не удивленный присутствием Петре). Тем не менее ничего не стоит ее вскрыть!

Петре глядит на него с жадным любопытством.

(Смущенный.) Почему ты на меня так смотришь?

П е т р е (удивленно). Как?

М а р к у. Как-то странно… Будто ты разглядываешь что-то незнакомое.

Несколько секунд они смотрят друг на друга не двигаясь. Вдруг раздается звонок.

(С суетливой радостью.) Слышишь… Это он!.. Он!..

П е т р е (торопливо и тихо, будто боится, что его услышит звонивший). Право же, отец!.. Почему ты воспринимаешь его таким, каким он был когда-то, и упорно не хочешь видеть его таким, каким он стал сейчас… Проявляешь к нему чрезмерное уважение, весьма тягостное, когда речь идет о воспоминании.

М а р к у. Иначе нельзя… Он мой друг.

Снова раздается звонок.

(Направляясь к двери, кричит.) Приехал! Оана!.. Слышишь?.. Онига приехал.

О а н а  появляется на пороге. За ней  М е л а н и я  и  Л и я.

П е т р е (который успел выглянуть в окно). Нет… Это сосед!..

М а р к у. Сосед?!!

П е т р е (победоносно шествует к двери и распахивает ее). Прошу вас…

Нерешительно входит  с о с е д. На нем широкое пальто, в котором он выглядит очень неуклюжим; кажется застенчивым, стыдливым.

С о с е д. Извините за беспокойство… (Достает из кармана листок бумаги.) Вам телеграмма. Мне передал ее почтальон, когда я шел домой. А я поднялся к себе и забыл вам ее принести.

Марку берет телеграмму и распечатывает.

О а н а (успокаивая соседа). Ничего, ничего, не надо волноваться.

С о с е д (настаивая). Понимаете… Я поднялся к себе, принялся за чтение и совсем о ней забыл. (Очень смущен.)

О а н а. Не огорчайтесь. Бывает.

С о с е д. Да, но видите ли!.. Если бы не положение, создавшееся из-за сада… Мне не хотелось бы, чтоб вы думали, будто я это сделал нарочно. (Хочет удалиться и вдруг высказывает то, что его мучает.) Знаете, я давно хотел вас спросить, почему вы не выходите… (жест в сторону окна) в сад… Я весь день на работе, прихожу усталым по вечерам, у меня нет желания сидеть на воздухе, сразу заваливаюсь спать. (Смущенно смеется, будто устыдившись какой-то глупости.) Вообще-то… вся эта старая история оказалась… сущей ерундой. Может быть, забудем ее? Тем более что я… (Доверительно.) И цветы стали вянуть. Одним словом, как хотите, но цветы пропадают, жаль ведь… Ну вот, я ухожу. (Быстро идет к выходу. Оборачивается.) Извините меня, пожалуйста, за беспокойство… А насчет сада – подумайте еще… (Выходит.)

П е т р е (передразнивая его). Извините меня, пожалуйста, извините меня, пожалуйста, но цветы пропадают, жаль ведь…

О а н а. Он, может быть, от чистого сердца…

П е т р е. Разве ты не поняла, чего ему надо? Теперь он хочет, чтобы мы ухаживали за его цветами… Какое лицемерие…

М а р к у (сложив телеграмму, кладет ее на стол; хрипло). Он не приедет… Не может приехать. В другой раз…

П е т р е (удовлетворенно смеется). Этого следовало ожидать.

О а н а. Петре!

П е т р е. Петре! Петре!.. Вечно вы меня одергиваете… Но сейчас я ни в чем не виноват. (Поворачивается спиной.)

Марку подавлен полученным известием.

М е л а н и я. В детстве я больше всего любила рождество. Не так сами праздники, как подготовку к ним. Отец брал меня с собой в лес, за елкой; в этом я видела что-то прекрасное, величественное, и мороз и метель были нипочем, раз уж привозили с гор красавицу елку. А сейчас у меня впечатление, будто я возвращаюсь из леса, но без елки.

О а н а. Ты уже не ребенок, Мелания. Тебе пора привыкать к поездкам, откуда возвращаются без елки.

Пауза.

Л и я (решительно). Я должна идти.

О а н а. Но ужин готов.

П е т р е. Ее поезд уходит через полчаса. И она не хочет опоздать.

Л и я (собирается уходить). До свидания.

О а н а. Всего хорошего.

М е л а н и я. До свидания.

Л и я. До свидания, Петре.

П е т р е. Я провожу вас.

Лия направляется к выходу.

М а р к у (будто только что вспомнил). А посылка… Вы не берете ее с собой?

Л и я (удивленно). Но это же не моя посылка. (Поняв всю нелепость предложения Марку.) Почему именно я?

М а р к у. Потому что, оказывается, это вовсе не сюрприз Ониги. (Пауза.) И все-таки Онига мог бы… (Снова подходит к посылке.) Что же это? (Смотрит на Меланию.) Ты не знаешь, как она сюда попала?

Продолжительное молчание.

И ты, Петре, не знаешь?

П е т р е. Нет.

О а н а (нерешительно). И все-таки…

М а р к у. И все-таки – что?

О а н а. Почему ты решил, что это сюрприз Ониги?

М а р к у. Что же это еще могло быть? (Хочет подойти к посылке, но останавливается.)

М е л а н и я (резко). Я поднимусь к себе.

М а р к у. Иди… Не беспокойся. (Подумав.) Стало быть, это не сюрприз.

О а н а. Потому что Онига не приехал. Не смог приехать.

М а р к у. Но почему он не смог приехать? (Испугавшись своей горячности, возвращается к посылке.) Меня больше выводит из себя то, что никто не знает, как здесь оказалась эта посылка. Кому она нужна? Кто просил ее присылать? (Помолчав, раздраженно.) Отвечай же, я спрашиваю… (Кричит.) И не говори так много об Ониге.

О а н а (устало). Бывают вещи, существующие помимо нашего желания.

М а р к у. Неужели?

О а н а (устало объясняет). Бывают вещи, которые ты ни у кого не просишь, ты их не желаешь, и вдруг выясняется, что надо считаться с их существованием.

М а р к у. Да… Но они не должны стоять на первом плане. Они не должны мешать тебе делать то, что хочешь… Ведь прежде всего это наш дом, не так ли? Здесь мы прожили долгие годы, не так ли?

О а н а. Так. Здесь мы прожили долгие-долгие годы. Но вот сейчас… (Запинается.)

М а р к у (помогая ей). И сейчас – это наш дом… Все об этом знают. Он представлял и представляет, как бы сказать, уверенность в завтрашнем дне. Мы заработали это право честным трудом. Особенно сейчас… у нас есть это право… Право жить счастливо в родном доме. Радоваться ему. Приглашать друзей.

С улицы слышен шум затормозившего автомобиля. Пауза. Хлопанье дверки машины. Петре идет к окну.

Онига?..

П е т р е. Да.

Все словно окаменели, за исключением  П е т р е, который демонстративно выходит из комнаты, как только появляется  О н и г а. Старые друзья смотрят друг на друга. Свет постепенно гаснет.

З а н а в е с.