Текст книги "Современная румынская пьеса"
Автор книги: Мирча Якобан
Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)
П т и ц а (поддерживает ее). Тебе плохо – это от сигареты. (Забирает сигарету, гасит ее.)
М а р и я (Птице). Завтра мы уже не начнем день вместе, дружок, ты не откроешь мою дверь. (Гладит его волосы.) И я не скажу тебе: «Доброе утро». Я говорю тебе сегодня и навсегда: «Доброе утро, Птица».
С е в а с т и ц а (увидев, как дрожит Мария). Тебе холодно? Ты дрожишь…
М а л ы ш. Все нормально: это не холод. Просто она не может совладать со своим телом.
С е в а с т и ц а. Не надо дрожать, Мария. Прикажи рукам своим, прикажи телу своему, ведь умели они не дрожать каждый день и каждый час, умели страдать каждую ночь…
Мария вот-вот потеряет сознание.
Мария!
М а л ы ш. Какая чушь! Держаться из последних сил за пять минут до смерти – пустое высокомерие.
С е в а с т и ц а (бьет Марию по щекам). Мария! Выпрямись. Сегодня твой последний день, останься красивой, Мария!
М а л ы ш. Она чувствует приближение смерти… Глядите, ее трясет. Смерть уже влезла в ее тело!.. Что ты чувствуешь?
М а р и я (еле слышно). У меня противно во рту, словно я наелась гнилых яблок…
М а л ы ш. Это она – старуха, это у нее противный вкус… (Остальным.) Видите? (Показывает на Марию.) Она успокаивается, привыкает?.. (кажется, что он вот-вот заплачет) она уже слушает тишину, которая ее ждет, царство тишины на краю света. Она уже на краю света…
С е в а с т и ц а (толкает его). Иди ты к черту, сука, не притворяйся, слез не лей, а то зенки вытекут.
М а л ы ш (снова подтянулся, строго). Идемте. Пора.
М а р и я (ее чуть не рвет, и она падает в обморок на руки Севастице). Мама…
С е в а с т и ц а.
Б е р ч а н у. Пусть она полежит, пока не придет в себя.
П т и ц а и С е в а с т и ц а переносят ее в камеру.
С е в а с т и ц а (появляясь на пороге).
Из петушиного пения,
Из мозговой извилины,
Из носовой загогулины,
Из рассветного зарева,
Из сердцевины косточек,
Из ушной раковины…
П т и ц а выходит из камеры, куда входит доктор С т а м б у л и у.
П т и ц а. Господин директор, господа, она заснула…
И р о с. Этот сон зовется братом смерти…
С е в а с т и ц а.
Порча, сгинь с полудня,
С трапезы,
С вечери…
П т и ц а (отвечая Иросу). Вы господа, вам лучше знать, что такое сон.
М а л ы ш. Ты вчера сказал: «Господ много – людей мало».
П т и ц а. Не помню.
М а л ы ш. Зато я помню.
П т и ц а. Если запоминать все, что говорит дурак, голова будет забита одной глупостью.
М а л ы ш. Уж больно ты остроумен. (Смеется.)
С е в а с т и ц а.
Хромой,
Кривой,
Дурной,
Ступайте к царевнам,
Там вас ждут не дождутся
С накрытыми столами…
М а л ы ш (Берчану). Пора. Приказ есть приказ.
С е в а с т и ц а.
С зажженными свечами,
И оставьте Марию чистой,
Лучистой,
Как ее господь замыслил…
М а л ы ш. Окатите ее водой. Это лучшее заклинание.
Т р и с т р а ж н и к а идут в камеру с тремя ведрами воды. С т а м б у л и у, появившись на пороге, останавливает их.
С т а м б у л и у. Господа. Мария Бойтош беременна. (Закрывает за собой дверь.)
С т р а ж н и к и уходят.
М а л ы ш. А прикидывалась святой. Девицей-недотрогой! Шлюха, обыкновенная шлюха.
С е в а с т и ц а. Мать твоя небось не была шлюхой.
М а л ы ш. Мою мать не трогай.
С е в а с т и ц а. Я уже за решеткой, что ты можешь мне сделать, если я правду скажу.
М а л ы ш. Я запрещаю тебе говорить.
С е в а с т и ц а. Всего два слова.
М а л ы ш. Ни одного.
С е в а с т и ц а. Все равно скажу: твоя мать не была шлюхой, а если бы была, тебя б не родила.
М а л ы ш. Ты состарилась, болтая.
С е в а с т и ц а. Я не старая, я стародавняя.
М а л ы ш. Пусть ты стародавняя, зато воровка ты вполне нынешняя. Ты поседела, воруя.
С е в а с т и ц а. Зло мира состарило меня. (Уходит в камеру.)
М а л ы ш. Знакомая песня. (Иросу.) От кого у нее ребенок?
И р о с. Откуда мне знать?
М а л ы ш. Вы ничего не знаете.
И р о с. Я его не делал.
М а л ы ш. А жаль.
И р о с. Чего тут жалеть. Я бы не мог, даже если б захотел. Я импотент.
М а л ы ш. Чего вы испугались? Я ведь ни в чем вас не обвинил.
И р о с. Но способны обвинить.
Д а в и д. Зато не способны сделать ребенка.
М а л ы ш. Вы забываетесь. Я из сигуранцы.
Д а в и д. Это не значит, что вы способны делать детей.
М а л ы ш. Это значит, что я не потерплю оскорблений.
Д а в и д. Я пошутил.
М а л ы ш. Я не шучу с низшими по чину.
И р о с (показывая на Давида). Давид Мирон – мой адъютант, но должность его значительно выше.
Б е р ч а н у. Нет смысла продолжать бесполезную дискуссию… Приглашаю ко мне на чашечку кофе…
М а л ы ш. Надо выяснить, чей это ребенок!
Д а в и д. Это не имеет значения.
М а л ы ш. Имеет. Мы можем схватить еще одного опасного преступника. Я уверен, отец ребенка занимается политикой… Может быть, он ее шеф. Она ведь не назвала ни одного имени, теперь ей придется назвать хотя бы имя и фамилию мужа.
Из камеры выходит С т а м б у л и у.
С т а м б у л и у. Она не замужем и имеет право любить кого захочет…
М а л ы ш. Кто отец ребенка?
С т а м б у л и у. Я не спрашивал.
М а л ы ш. Так спросите.
С т а м б у л и у. Это не входит в мои обязанности и меня не интересует. (Снова уходит в камеру.)
М а л ы ш (Берчану). Порасспросите ее осторожно – вы это умеете – и тем самым избавите ее от допросов…
Б е р ч а н у (входя в камеру). То, что я делаю, – отвратительно. Но, может, правда – мне удастся избавить ее от унижений…
М а л ы ш. Я тот, кто измывается над шлюхами. (Смеется.) Я!
Появляется С е в а с т и ц а.
С е в а с т и ц а. И шлюха – женщина. Но тебе не склонить женщину к любви, вот ты и измываешься над нею.
М а л ы ш. Заткнись. Я…
С е в а с т и ц а. Знаю. Ты из сигуранцы.
М а л ы ш. Я изобью тебя.
С е в а с т и ц а. Согласна, только не целуй.
М а л ы ш (дает ей две пощечины). Бесстыжая тварь. (Берчану, выходящему из камеры.) Итак, кто отец? От кого ребенок?
Б е р ч а н у. Она не знает.
М а л ы ш. Ну хоть – с кем она спала?
Б е р ч а н у. И этого она не знает.
С е в а с т и ц а. Господи! Что с тобой, уснул ты, что ли? Не слышишь, какую чушь они несут? С каких пор людям надо знать, кто кого любит? Разве честно делать вид, будто ты не видишь и не слышишь, как ломают жизнь тому, кто еще не появился на свет? Или такова воля твоя, чтобы искали отцов еще не рожденных детей? И чтобы платили они за то, что зачали детей? Этого ты добиваешься? Господи, ты уснул? Оглох? Ослеп?
М а л ы ш. Заткнись, старая перечница.
С е в а с т и ц а. Я не с тобой говорю, парень, а с господом богом. (Входит в камеру.)
И р о с. Потрясающе!
М а л ы ш. Что потрясающего в том, если баба переспала с мужиком?
И р о с. Потрясающе! Мы не имеем права казнить ее.
Д а в и д. Но приговор подписан.
М у ш а т. Она должна родить.
Б е р ч а н у. Она носит в чреве ребенка, а он не осужден.
М а л ы ш. Ну и что из этого?
И р о с. Только после того, как она родит, приговор может быть приведен в исполнение. Таков закон.
Д а в и д. Что будем делать?
Б е р ч а н у. Составим протокол, и дело с концом.
М а л ы ш. И попросим Птицу поиграть на гитаре в бывшем барском саду около беседки. (Смеется. Давиду.) Может быть, вы споете нам романс о беременной?
Д а в и д. А почему бы вам не спеть?
М а л ы ш. У меня нет слуха.
Д а в и д. Странно, у людей вашей профессии должен быть абсолютный слух.
М а л ы ш. Это оскорбление?
Д а в и д. Это комплимент.
С е в а с т и ц а, радостная, идет за водой.
С е в а с т и ц а (сама с собой). Господи, избавь ее от долгих скитаний, дай силу ее бедрам и молоком налей груди…
Д а в и д. Смотри, ты хоть в обморок не брякнись.
С е в а с т и ц а. На «ты» можешь быть с матерью и отцом, которые тебя на свет произвели, со мной на «ты» перейдешь, когда мы встретимся в могиле. (Входит в камеру с ведром.)
Б е р ч а н у. Оставьте ее в покое. Она воровка, уважаемая среди воров, так что ничего с ней не поделаешь.
С е в а с т и ц а опять идет за водой.
Ты рада, что она живет?
С е в а с т и ц а. Какое чудо в том, что человек живет? Я вижу, что течет вода. Ее в Румынии много, хватит всем рожденным на свет, и воздуха в Румынии много для…
Д а в и д. Она воровка-патриотка.
С е в а с т и ц а (останавливается с полным ведром напротив него). Не поняла.
Б е р ч а н у (настроенный на мирный лад). Он сказал, что ты рада…
Д а в и д. Дай я помогу тебе нести ведро. (Берет у нее ведро и несет к двери, отдает Севастице, и она скрывается.)
М а л ы ш. Вы весьма галантны и ведете себя как архимандрит, влюбленный в простую бабу.
Д а в и д (и он настроен мирно). Какая это баба, милейший! Эта воровка – не баба, она прямо – архибаба.
М а л ы ш. Прекрасно. Значит, вы ведете себя как архимандрит, влюбленный в архибабу.
М у ш а т. Выясняйте, кто отец. А я должен раскланяться. У меня дела. (Уходит.)
И р о с. Легче найти мать ребенка, нежели отца.
Д а в и д. Это афоризм?
И р о с. Хуже – реальность.
М а л ы ш (он ничего не забыл). Мне кажется, что ваш подчиненный излишне ироничен.
И р о с. Это не ирония, ему нравится роль шута.
Д а в и д. Мне?
Б е р ч а н у (миролюбиво). С отцами действительно целая проблема. Я вам расскажу занятную историю: Наполеон Третий, узнав, что умерла его мать, как преданный сын, поторопился приехать домой…
Д а в и д (взбешенный, что ему не ответили на вопрос). Меня не интересует Наполеон Третий.
Появляется С е в а с т и ц а с ведром.
Ты что? Хочешь перетаскать всю воду? Хотелось бы думать, что доктор не упал в обморок и нужна вода не для того, чтобы привести его в чувство.
С е в а с т и ц а. Нет, доктор в порядке.
Д а в и д. Надеюсь, нам удастся увидеть беременную голой.
С е в а с т и ц а. Ты хочешь ворваться в камеру и надругаться над нею.
Д а в и д. Как можно?
С е в а с т и ц а. Не надо прикидываться. Я видела, как вели воровок голыми в баню.
Д а в и д. Ты-то не собираешься раздеваться?
С е в а с т и ц а. Я? Нет, я уже не женщина.
Д а в и д (подхватывает шутку). Неужели?
М а л ы ш. Она – баба. Пардон, – архибаба.
С е в а с т и ц а. Легко вам издеваться над бедной воровкой… (Смеется.) Пусть так же поиздеваются над вашими губами и языком могильные черви.
Б е р ч а н у (миролюбиво). Так вот… Я расскажу вам еще кое-что… Значит, так, приходит один тип домой – у него умерла мать, – находит среди документов и бумаг связку писем… Его мать, как болтали злые языки, была, мягко говоря, жадной до жизни… Я имею в виду личную жизнь. Сын развязывает эту связку и уже по конвертам видит, что это письма от разных мужчин… Он рассматривает почтовые штемпели на конвертах, присланных из разных мост, и обнаруживает, что у него несколько отцов. Вернее, что у него могло быть несколько отцов.
Д а в и д (сухо). Не смешно.
Б е р ч а н у. Я хочу сказать, он понял, что предположительно у него могло быть много отцов.
Д а в и д. И все равно не смешно.
Б е р ч а н у (несколько обескуражен). Помимо официального другие отцы.
Д а в и д. Все равно не смешно.
И р о с. Да здесь и нет ничего смешного. Если ты чего-нибудь не понимаешь, это вовсе не значит, что должно быть смешно.
Д а в и д. Это афоризм?
И р о с. Нет, не афоризм.
Б е р ч а н у (продолжает). И что же, вы думаете, он сделало письмами, которые могли открыть ему тайну его рождения.
М а л ы ш. Что же он сделал?
Входит С е в а с т и ц а в сопровождении С т а м б у л и у.
Б е р ч а н у. Я доскажу вам в другой раз. Ну что там слышно?
С т а м б у л и у. Думаю, что она на втором месяце.
С е в а с т и ц а. Значит, у нее впереди по меньшей мере семь месяцев.
М а л ы ш. Ты рада?
С е в а с т и ц а. Рада.
Д а в и д (Малышу, дружески). Надеюсь, эта бабка не беременна.
И р о с (Стамбулиу). Как же вы не освидетельствовали ее раньше…
С т а м б у л и у. По документам она девушка. То есть незамужняя… Я же не мог… Да она и сама не знала… Во время допроса я спросил, не рожала ли она. И она ответила, что она девственница.
Д а в и д. Вы верите всему, что они вам плетут? Теперь вам придется через семь месяцев иметь дело с мамой-девственницей. Уже были случаи, когда такого рода девственницы рожали детей.
На пороге появляется М а р и я.
Надеюсь, доктор, вы не собираетесь присутствовать при родах Иисуса Христа. (Смеясь, хлопает его по плечу.) А то нам придется обратиться к психиатру, чтобы он освидетельствовал и нас и ее.
М а р и я (смеется). Ну и силен же ты!
Д а в и д (увидев ее). Смеешься? Смеешься! Радуешься, что получила в подарок семь месяцев жизни.
М а р и я (смеется). Я рада, что у меня будет ребенок.
Д а в и д (Марии). Тебе повезло. Но не век кувшину по воду ходить. Кто не уважает законов страны…
М а р и я. Кто не уважает законы земли…
Д а в и д. Не перебивай меня. В вашей стране существует правительство, у власти стоит политическая партия, король, наконец.
М а р и я. Король умрет, политическая партия и правительство, управляющие страной, исчезнут. Румыния – бессмертна.
М а л ы ш. Ты же собиралась ее разрушить: у тебя нет права говорить о родине…
М а р и я. Любой негодяй, в том числе и ты, может говорить о своей матери, а я… А для меня Румыния не просто мать, вот уже час, как она стала мне могилой…
Д а в и д. Должна была стать.
М а р и я. Когда-нибудь станет. А пока разрешаю подойти и поцеловать мне руку. Ведь я – мать.
Б е р ч а н у (подходит и целует руку). Целую руку маме.
Д а в и д. Не будьте шутом, маэстро. (Срывает цветы.) Впрочем, будьте им до конца, подарите ей этот веник.
Б е р ч а н у (берет цветы и преподносит их Марии). Разве я похож на шута, барышня?
Д а в и д. Не барышня – госпожа!
Б е р ч а н у (запутавшись). Разве я похож на шута, госпожа?
М а л ы ш. Вы стараетесь со всеми быть в хороших отношениях: с хозяевами и слугами, с живыми и мертвыми.
Д а в и д. Может, вы надеетесь, что через семь месяцев мы проиграем войну и тогда эти цветы сохранят вам жизнь. У вас, дорогой мой, милосердия, что у жабы бородавок. (Смягчаясь.) Вы смешны, ей-богу. Преподнести шлюхе цветы на глазах у всех!
Б е р ч а н у. Вы правы. Я смешон.
Из сада появляется н е с к о л ь к о ч е л о в е к: они несут носилки с мертвецом. Среди носильщиков – П т и ц а и священник И з и д о р. Птица поет грустную погребальную песню без слов.
С е в а с т и ц а (идет за ними; тихо).
Стань ему, землица,
Стань ему, сырая,
Словно мать родная…
И р о с (Птице). Отмой хорошенько его лицо. Он весь в пыли – упал, должно быть…
С е в а с т и ц а (не слышит).
Стань ему, землица,
Стань ему, сырая,
Доброю наставницей,
Как сестра старшая…
М а л ы ш. Дезертир…
М а р и я (мертвецу). Здравствуй…
Д а в и д. Разве дезертир заслужил, чтобы его оплакивали?
С е в а с т и ц а.
Стань ему, землица,
Матерью, сестрицей,
Пухом на ресницах,
Утешеньем вечным
На его сердечке.
М а р и я (кланяется до земли тому, кого несут). Здравствуй…
И р о с. Пошли.
М а л ы ш. Посмотрите на Птицу. Вполне мирный сумасшедший. Ничего дурного не делает, только считает себя птицей. И собирается свить гнездо под навесом, как ласточка.
М а р и я (кладет на мертвого цветы). Здравствуй…
Д а в и д. Так должны были нести тебя.
С е в а с т и ц а.
Землица, землица,
Дай укорениться
Елям и кресту,
Чтоб могилу ту
Тенью прикрывали,
В холе сохраняли…
М а р и я. Слепая, слепая стоит, раскрыв объятия… Здравствуй, человек…
М а л ы ш. С кем ты здороваешься, с мертвецом?
М а р и я. Тот, кто был и кого нет, здравствуй…
М а л ы ш. С мертвыми не здороваются и не прощаются. Это уже не человек, а прах…
М а р и я. Здравствуй, прах, который уходит.
М а л ы ш. Ты потеряла разум. Говорят, пусть земля ему будет пухом.
М а р и я. Пусть земля тебе будет пухом… прах, распрощавшийся со своей душой. Позор вам, тем, кто курит в тени, привычно стаскивая шляпу, когда мертвого, как мешок, несут в глубь сада, туда, к гному с красными губами, позор вам!
И р о с. Я ухожу, до свидания. (Уходит, надев шляпу.)
С е в а с т и ц а (вслед мертвому, которого унесли вглубь, налево).
Ты навек уходишь,
Жалость не бери,
А оставь в достатке.
В детской той кроватке…
Б е р ч а н у и М а л ы ш (вслед мертвому, тихо). Пусть земля тебе будет пухом.
М а р и я. С каким равнодушием говорите вы это каждому, кого проносят мимо… Оприцеску, ты сказал это, читая газету…
Малыш вздрагивает.
Просматривая репертуар столичных кинотеатров.
М а л ы ш. Я ухожу, до свидания. (Уходит.)
М а р и я. Эх вы, рыбы из аквариума. Для вас все едино… страдания, грусть, красота…
Д а в и д. Ах, дорогая, извини, но от твоих прописных истин сводит скулы. (Уходит.)
М а р и я. Ты жизнерадостный, самоуверенный, здоровый, даже шляпу не носишь.
Д а в и д (возвращаясь). До свиданья, живой прах… или как там в стихах? (Смеется.) Я хочу еще успеть поплавать… Бегу, чтобы догнать старичка генерала. (Берчану, кокетливо.) Несусь, как ветер…
Б е р ч а н у. Как ты носишься – это известно… И в воде тоже…
Д а в и д. Я плаваю как рыба. (Уходит.)
Б е р ч а н у (вслед ему). Известно, что ты за рыба… (Поворачивается к Марии.) Отдохните. (Берет ее за руку, ведет к камере.) Вы утверждаете, что боролись за неприкосновенность личности.
М а р и я. Не волочись за мной, не пытайся облегчить мою участь.
Б е р ч а н у. Я вижу, вы перешли со мной на «ты».
М а р и я. Ты ведешь себя как жених. Но я-то знаю, что не нравлюсь тебе: я неотесана и пропахла потом… Впрочем, может быть, тебе нравятся немытые и вонючие…
Б е р ч а н у. Ошибаетесь. Я за вами не волочусь. Вы все отлично понимаете, так зачем же прикидываться, будто вам не ясно, что я не волочусь за вами.
М а р и я (улыбается). Я ничего не понимаю в любви.
Б е р ч а н у. Кто отец ребенка?
М а р и я. Не знаю.
Б е р ч а н у. На допросе вы заявили, что боролись против нарушения человеческих прав, за то, чтобы никто не мог посягнуть на жизнь человека, на его убеждения. Свобода личности для вас свята, свобода человечества – тоже.
М а р и я. Ты досконально изучил мое дело?
Б е р ч а н у. Да. И все же, кто отец? Я хотел бы известить его…
М а р и я. Вы хотите его арестовать?
Б е р ч а н у. Нет. Зачем же?
М а р и я. Вы хотите знать, коммунист ли он?
Входит отец И з и д о р.
Б е р ч а н у. Я больше не буду мучить вас, отдохните. Подлинная революция – это когда ты борешься, чтобы человек…
М а р и я. Знаю, это ты уже говорил. Ты много читал. Но от чтения святыми не становятся. (С порога.) Извините… Пойду трамбовать кровавую землю. (Уходит.)
И з и д о р. Скажите, директор, через семь месяцев все равно надо будет ее…
Б е р ч а н у. Конечно, иначе неприятностей не оберешься. Когда исполняешь чужой приказ, ты в безопасности. Не ты думал, не ты решал, ты лишь исполнил. А не исполнил – значит, задумался. Не убил ее, выходит, думал не так, как те, кто приказывал, а иначе, как она, следовательно, должен разделить ее участь. Вот так-то.
Входит Д а в и д.
И з и д о р. Есть еще один путь – господний. (Уходит вместе с Берчану.)
В той части сада, где стоит гном.
Д а в и д. Все отправились копать картошку. (Марии, которая топчет кроваво-красную землю около гнома.) Полей водой, положи солому…
З а м б и л а (поливая водой). Водой и соломой занимаюсь я.
Д а в и д. А ты на каком месяце?
З а м б и л а. На благословенном. (Тоже утаптывает землю.) Засыплю землей это стойло, чтобы подохли блохи, все блохи.
Д а в и д. Это не стойло, это бывший замок.
З а м б и л а. Там, где стою я, – бывшее стойло.
Д а в и д. Смотрите, не слишком переутомляйтесь, а то отелитесь на сырой земле.
З а м б и л а. Телятся только коровы.
Д а в и д. А цыганки – нет?
З а м б и л а. Я цыганка – от пояса и выше. А ниже – я дама, как любая другая.
Д а в и д. Я пошутил.
З а м б и л а. Я приглашу тебя быть крестным, бриллиантовый мой.
Д а в и д. Когда ты отсюда выйдешь?
З а м б и л а. Да я бы хоть сейчас… но мне не везет. Впереди еще целый месяц.
Д а в и д. А гадать ты умеешь?
З а м б и л а. Не умею. Как-то гадала одному и нагадала смерть от кровавого поноса. Так надо же, именно от этого он и умер, прости его господи. Могу погадать тебе по руке.
Д а в и д. Погадай.
З а м б и л а. А если увижу смерть – сказать?
Д а в и д. Скажи.
З а м б и л а. Не скажу, потому что ты меня изобьешь, крестный… Не буду тебе гадать, потому как ты не веришь, а кто не верит…
Д а в и д. Что же ты себе не нагадала, не крала бы – не угодила бы сюда. (Показывает на Марию.) Погадай ей… Ну хотя бы – кто у нее будет – мальчик или девочка.
З а м б и л а. Это и так видно. Мне и руку смотреть не надо… Мальчик.
Д а в и д. Унеси отсюда лишнюю землю.
З а м б и л а уходит, унося кусок дерна.
Как ты себя чувствуешь?
Мария не отвечает.
(Кладет ей руку на плечо.) Ты хорошо выглядишь.
Мария молчит.
Мы одни.
Мария молчит.
(Улыбается.) Что бы ты сказала, если б я наведался к тебе ночью?
Мария молчит.
Проходят ч е т ы р е с т р а ж н и к а с пустыми корзинами.
Картошка еще осталась?
Один из них кивает.
Хорошо.
В с е ч е т в е р о уходят.
Даже у здоровых людей вылезают прыщи. Так как? Прийти мне или прислать этих?
Входит З а м б и л а.
Замок защищают надежные стены, можете быть спокойны: отсюда вам не выбраться, разве только улететь.
З а м б и л а. Крестный, дай закурить.
Д а в и д. Если ты покажешь мне пупок.
З а м б и л а. Я бы показала – да его не видно. Живот слишком распух… С чего это ты такой любопытный?
Д а в и д. А если ты мне приглянулась – нельзя, что ли?
З а м б и л а. Можно – тебе это ничем не грозит.
Д а в и д. Вам тоже. Что могло случиться – уже случилось.
З а м б и л а. Случилось – не случилось. Время все равно идет. (Набирает воду.)
Д а в и д (Марии). Я приду под утро.
З а м б и л а (приближаясь с водой). Крестный, дай мне закурить.
Д а в и д (дает ей сигарету). Пожалуйста. Куришь ты или не куришь – все равно помрешь. (Уходит.)
З а м б и л а (кладет сигарету за ухо). Этот еще хуже цыган. Даст закурить – а взамен потребует жизнь.
Мария молчит.
Смотри, красный мотылек. (Бежит за ним, хочет накрыть платком.) Давай поймаем его. Смотри, вот он около гнома, вот порхает над ночной красавицей…
Мария не двигается.
Господи, как он летает, словно искорка, то вот он, то его нет. (Возвращается туда, где стоит Мария, топчет землю ногами.) Я хотела бы поймать его, посмотреть и отпустить… (Поливает землю водой.)
М а р и я. Он грозился прийти ко мне ночью.
З а м б и л а (не слышит ее). Когда я была маленькой, я пошла на кладбище, посмотреть как хоронят одного циркача… Одного из тех, кто глотал сабли и пускал огонь изо рта… Я не верила, что такой человек может умереть, и ждала: вот сейчас он встанет из могилы… Но земля на могиле лежала неподвижно.
Снова появляются ч е т ы р е с т р а ж н и к а с пустыми корзинами – полные они, наверно, отнесли в другое место.
Чего вылупились? Не видели женских ног? Помогли бы землю утоптать, чтобы не вышло чего… Ну, что уставились?
Те уходят.
Так вот, и тогда я увидела, как летали над крестами красные и белые мотыльки… Словно это были души… Почему ты молчишь?
М а р и я. У наших детей будут похожие судьбы… Я отдам тебе мамино кольцо. В день, когда меня понесут с крестом, одень моего ребенка в белые одежды… Одень ему голубую шапочку – пусть он будет принаряжен, как на праздник… Пусть он знает, что я ушла, пусть помянет меня – в белой одежде, в новой рубашке, с отглаженным воротничком…
З а м б и л а. Боже мой! О чем ты?.. (Увидела входящего Давида.) Ну, крестный, там еще осталась картошка?
Снова появляются ч е т ы р е с т р а ж н и к а. Чего они на меня уставились?
Д а в и д. Они никогда не видели папаруду.
З а м б и л а (увидев, что все четверо наполнили водой ведра). Они рехнулись, у меня ребенок в брюхе – не до игры мне.
М а р и я. Оставьте ее в покое…
Один из четырех стражников выливает на Замбилу ведро воды. Она бежит. Стражники ловят ее и начинают срывать одежду. Она кричит. Ее снова обливают водой.
Д а в и д. Засуха. Они ждут дождя.
М а р и я. Не трогайте ее!
Один из стражников зажимает Марии рот.
Д а в и д. Подумаешь делов! Это же игра…
Платье Замбилы разорвано в клочья. Почти голая, она лежит на земле. Она кричала, но не проронила ни слезинки. Теперь она молчит. Эй, ты, вставай.
Она смотрит на него.
У тебя загорелая кожа.
М а р и я. Зачем вы издеваетесь над женщиной?
Охранник, который стоит рядом с Марией, снова зажимает ей рот.
Д а в и д. Уведи ее.
М а р и ю уводят.
Ты не плачешь?
З а м б и л а. А зачем мне плакать, крестный?
Д а в и д (брызнув на нее водой из ведра). А ты и впрямь выглядишь как дама. (Идет в камеру Марии.)
Один из стражников поскользнулся на кровавой земле. Он счищает с сапога комок мокрой земли, не знает, что с ним делать, и наконец швыряет его в Замбилу. Это его забавляет. Он кидает еще и еще. Остальные присоединяются к этой игре, бросают в Замбилу комками и грубо хохочут.
З а м б и л а. Только не в живот… (Кричит.) Не в живот!
Появляется Д а в и д, за ним М а р и я. С т р а ж н и к и исчезают. Д а в и д, насвистывая, уходит вслед за ними.
М а р и я (дает Замбиле свою одежду). Это они сделали мне в назидание… Он сказал, что сегодня ночью… в одну из ночей… придет ко мне…
З а м б и л а. Мы поменяемся местами, я приду к тебе… И откушу нос крестному. (Уходит.)
Звонит колокол.
Входит Б е р ч а н у.
Б е р ч а н у. Прошло уже четыре месяца.
М а р и я. Я чувствую, как он бьет меня ножками.
Б е р ч а н у. Одумайтесь, скажите им все, назовите имена тех, кто втянул вас в эту историю, – и вы спасены.
М а р и я. Пить хочется.
Б е р ч а н у. Прошу вас принять кружку свежей воды. (Дает ей.) Вас арестовали для острастки, чтобы другим неповадно было делать что не положено…
Бьет колокол.
Прошло пять месяцев…
М а р и я. Платье стало мне узко и сдавливает живот.
Б е р ч а н у. Я дам вам новое платье, лучше прежнего. (Приносит платье.) В цветочек… Не упрямьтесь. Вы знаете золотой закон Венесуэлы?
М а р и я. Нет.
Б е р ч а н у. Нет никакого золотого закона в Венесуэле. Думаю, что вообще никакой Венесуэлы не существует. Хотя пишут, что она должна где-то быть. Закона же никакого нет. Я его выдумал. По сути, это золотой закон жизни. Чтобы выкрутиться самому, надо другого…
М а р и я. Ты предлагаешь то, что мне уже предлагали, – предать…
Б е р ч а н у. Я предлагаю вам жить. Для своих вы все равно мертвы с того самого дня. Об этом и в газетах писали…
М а р и я. Нет…
Бьет колокол.
Б е р ч а н у. Вы обыкновенная девушка. Разве вы не понимаете, что вы не героиня? Существо заурядное. И даже если вас не казнят, в чем я лично сомневаюсь, через несколько лет освободят, все равно вы останетесь посредственностью. Ну предположим, ваши придут к власти – вещь, с моей точки зрения, абсолютно нереальная, но предположим на минутку…
Мимо, подметая двор, проходит П т и ц а и тихо напевает.
Скажем, вы получите должность директора тюрьмы, как я… Образование у вас не бог весть какое. Потерянные годы не вернуть, и потрясение, которое вы пережили, – а это самое настоящее потрясение – не пройдет бесследно… Молодые станут вас презирать. Вот так. Я точно такой же – личность заурядная.
П т и ц а выходит с ведром воды.
Когда-то и я был пострадавшим… Сейчас меня сделали начальником, будто героя какого. Но я-то знаю, что меня презирают, обзывают шутом гороховым, сивым мерином… Мерином потому, что я натерпелся в свое время от уголовников… Меня связали, я был тогда… Ну да это не имеет значения! И меня оскопили! Потом, правда, я был отомщен: сперва меня назначили начальником над воришками. А теперь над всеми: и уголовниками и политическими. Я не личность, я человек больной. Говорят, что я не мужчина… Даже свои надо мной смеются: у него нет того, что должно быть. Он – пустое место, говорят. И так оно и есть. И вы тоже. Это сейчас вы переживаете героический момент. Ваши называют это борьбой за справедливость. У вас – ребенок, будет – ребенок. Откажитесь от всего, чем вы жили, живите ради ребенка.
Появляется П т и ц а. Он подметает двор и тихо напевает.
У вас есть для кого жить! Суд пересмотрит дело, я похлопочу.
М а р и я. Ты слишком добр.
Б е р ч а н у. Страна должна благополучно закончить эту войну, зализать раны, как подстреленная лиса, и жить дальше.
М а р и я. Страна не должна быть лисой – сегодня с одним, завтра с другим, сегодня – раненная, завтра – излеченная, страна должна принадлежать людям, не лисам.
Птица наполняет ведро водой.
Б е р ч а н у. Все это детский лепет… Кто отец ребенка?
Тишина. Видно, как П т и ц а с полным ведром уходит.
Кому ты служишь?
М а р и я. Себе.
Б е р ч а н у. Прекрасно. Они тоже служат себе. И потому ни твоя жизнь, ни твоя смерть не потрясут их и не взволнуют. Пора понять, у нас жизнь человека, судьба человека никого не волнует. Мы нация без героев. Поставь себя на их место – тогда ты их поймешь.
М а р и я. Нет.
Б е р ч а н у. Почему же? У них есть дело, они служаки, не герои. Вы хотите, чтобы их лишили жалованья за то, что они не выполнили приказ. А если они его выполнят, их не только не накажут – их повысят в чине. Прошло шесть с половиной месяцев. Ты горда, но твоя гордыня не может скрыть элементарной истины. Ты боишься смерти.
М а р и я. Да.
Б е р ч а н у. Кто твои друзья? Ты боишься их?
М а р и я. Нет.
Б е р ч а н у. Тогда – нас?
Бьет колокол.
М а р и я. Себя.
Б е р ч а н у. Ну ты умрешь. Кто об этом узнает? Никто. А если и узнает, разве найдется человек, готовый умереть ради тебя? Нет. Никто не знает, что здесь происходит, – разве что гном в саду. Этот фаянсовый немой, спрятавшийся в цветах. Он не слышит, не видит. Он – гордость этого сада, его центр, он его возглавляет, элегантный мертвец. Умереть за здорово живешь – большого ума не надо.
М а р и я. Я – глупа, умирать не умею, молчать не умею и вовсе не похожа на этого великолепного гнома.
Колокол.
Б е р ч а н у. Прошло семь месяцев. Кто отец?
М а р и я. Не знаю. Это случилось в темноте.
Б е р ч а н у (смеется). Ну а как же иначе! Естественно.
М а р и я. В темноте, в полиции, на столе. Их было шесть, или восемь, или двенадцать. Не помню – я потеряла сознание и не знаю, кто из них отец, из тех, кто опрокинул меня на стол, потом на пол, на половик, пропахший хлоркой. Я ничего не помню, кроме того, что моя первая ночь любви воняла хлоркой, как вокзальные клозеты. Один из них, этих восьми, этих двенадцати, один из тех, кто надругался надо мной, – отец моего ребенка – моего чудесного ребенка, который сейчас бьет ножками в мой живот. (Плачет.)
Б е р ч а н у (отступая). Ты не должна ненавидеть эту ночь. Благодаря ей ты живешь, и у тебя будет ребенок. Не плачь, не проклинай, не обвиняй…
М а р и я. Я плачу от радости, что не зря жила.
Б е р ч а н у. Это не ненависть, это отвращение.
М а р и я (отвернувшись лицом к стене и подняв вверх руки, опирается на стену). Иди-ка ты отсюда и не спрашивай, кто отец… Моему ребенку достаточно знать, кто его мать, а об отце ему знать не обязательно. Так будет лучше. Уходи – так будет лучше.
