Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

БОЧКА КАК ВСЕЛЕННАЯ

На веревке, протянутой между бочкой Диогена и деревом, сушится какое-то тряпье. Д и о г е н  в одной рубашке лежит на траве рядом с бочкой и задумчиво смотрит в небо. Из бочки появляется голова  Г и п п а р х и и – сонное лицо ребенка, привыкшего просыпаться значительно позднее восхода солнца; глаза еще полны ионных грез, губы приоткрыты, как для поцелуя.

Г и п п а р х и я. С добрым утром, Диоген.

Д и о г е н. Правда, уже не совсем утро, Гиппархия. Тебе следовало бы вернуться домой.

Г и п п а р х и я. Что это взбрело тебе в голову! Раз уж я осталась с тобой, значит, не собираюсь возвращаться домой. Что ж ты за философ, если не понимаешь такой простой вещи?

Д и о г е н. Простые вещи всегда ускользают из поля зрения философов.

Г и п п а р х и я. Ты даже не сказал мне «с добрым утром»!

Д и о г е н. Одна из простых вещей, которая ускользнула из поля моего зрения. С добрым утром, Гиппархия!

Г и п п а р х и я. Первая ночь была по-настоящему прекрасна.

Д и о г е н. Она прекрасна не потому, что была первой. Подлинно прекрасно всегда то, что уже закончилось.

Г и п п а р х и я (борясь со сном). Я не совсем понимаю.

Д и о г е н. Любое начало что-то завершает, подобно тому как любой конец что-то начинает. Конец – это в то же время начало, потому он и может быть подлинно прекрасным.

Г и п п а р х и я (ласкаясь к нему). Ты говоришь что-то слишком умное, а я еще не совсем проснулась. Ты в некотором роде софист, Диоген?

Д и о г е н. Я в некотором роде ничто.

Г и п п а р х и я. Нет, ты в некотором роде Диоген.

Д и о г е н. Это все равно.

Г и п п а р х и я. Ты каждое утро до такой степени несносен?

Д и о г е н (поправляя). До некоторой степени несносен.

Оба смеются. Гиппархия выползает из бочки и целует Диогена. Какое-то время они сидят молча.

О чем ты думаешь?

Г и п п а р х и я. Я думаю, что если эта ночь и это утро могут быть правдой, то правдой может быть и все то, о чем ты мне говорил.

Д и о г е н. Именно?

Г и п п а р х и я. Мысль об абсолютной свободе. Я подумала, что если два человека могут быть счастливыми в бочке, то бочка – это в некотором роде мир, мир иного рода, но он существует.

Д и о г е н. Глупые мысли!

Г и п п а р х и я. Но эти глупые мысли твои, Диоген.

Д и о г е н. Ты ничего не поняла. Ты мыслишь как женщина.

Г и п п а р х и я. Разве женщины мыслят иначе?

Д и о г е н. Да, потому что они думают не головой.

Г и п п а р х и я. А чем же?

Д и о г е н. Ну скажем, кожей.

Г и п п а р х и я. Ты злой.

Д и о г е н. Потому что говорю правду.

Г и п п а р х и я. Потому что знаешь, что скажешь какую-нибудь грубость, и не хочешь ее говорить, но чрезмерная гордость заставляет тебя сказать это.

Д и о г е н (переворачивается на живот и, опершись на локти, смотрит ей в глаза). Ты обиделась?

Г и п п а р х и я. На жалкую грубость, рожденную ложью и высказанную из гордости? (Смеется.) Диоген, а ты не думаешь, что мы сейчас и впрямь свободны, что мы – граждане мира, даже если наш мир имеет форму бочки?

Д и о г е н. Я хотел бы, чтобы так оно и было.

Г и п п а р х и я. Так оно и есть. Существуем только мы, бедные и прекрасные, мы ничьи, мы между небом и землей, и никто не может изгнать нас из нашего мира. Нас нельзя изгнать, потому что мы – граждане мира, мы сами себе и рабы, и хозяева, и любящие, и любимые. (Значительно глядя ему в глаза.) Я люблю тебя.

Д и о г е н (шепотом). Кажется, я нашел, старик. Жаль, что ты умер. Ты бы посмеялся всласть.

Г и п п а р х и я (изумленно). С кем ты разговариваешь?

Д и о г е н (просто). С отцом.

Г и п п а р х и я. Как странно! Ты смотрел мне прямо в глаза. (Пауза.) Я хочу есть!

Д и о г е н. Как быстро исчезла иллюзия свободы!

Г и п п а р х и я. Почему?

Д и о г е н. Надо есть.

Г и п п а р х и я (по-детски). Отлично. Я и поем.

Д и о г е н. Для этого надо, чтобы было что есть.

Г и п п а р х и я. За этот золотой браслет я получу целую гору еды, и нам хватит на целый день.

Д и о г е н. А когда тебе нечего будет отдать?

Г и п п а р х и я. Украдем.

Д и о г е н. Украв, мы станем такими же, как все, и уже не сможем быть самими собой.

Г и п п а р х и я (с острым чувством вины). Диоген, думаю, больше десяти дней я без еды не выдержу.

Д и о г е н. А я думаю, ты не выдержишь без еды больше одного дня.

Г и п п а р х и я (в панике). Так что же нам делать?

Д и о г е н. Тебе – вернуться домой, к родителям.

Г и п п а р х и я. Не вернусь! Я тебе уже сказала.

Д и о г е н. В таком случае будем вместе просить милостыню.

Г и п п а р х и я (в восторге от этой идеи). Чудесно! Будем просить милостыню! (Внезапно опечалившись.) А если мы будем попрошайничать, мы останемся самими собой?

Приближается  г р у п п а  м о л о д ы х  л ю д е й. Среди них  П а с и ф о н  и  к и ф а р е д. Последний останавливается в некотором отдалении и начинает петь. Вся группа направляется к Диогену.

П а с и ф о н. Привет, Диоген!

Г и п п а р х и я (испуганно). Что это за банда?

Д и о г е н. Они тоже ищут что-то. (Пасифону.) Послушай, приятель, я, по несчастью, не готов к столь пышному торжеству. Вас слишком много.

П а с и ф о н. Будет торжество разума. Эти юноши хотят послушать тебя.

Д и о г е н. Даже если мне нечего сказать?

П а с и ф о н. Диогену всегда есть что сказать. (Замечает Гиппархию.) Однако я предвижу, что сегодня ты не будешь говорить об одиночестве.

Г и п п а р х и я (Диогену). Мне не нравятся эти люди. Почему они не оставят нас в покое?

Д и о г е н (Пасифону). Чего вы хотите?

П а с и ф о н. Быть свободными.

Д и о г е н. Будьте.

П а с и ф о н. Как?

Д и о г е н. Как я.

К р а т е с (из группы Пасифона). А что мы должны для этого сделать?

Д и о г е н. Почти ничего.

П а с и ф о н. Свобода должна быть завоевана, не так ли? Нам надо организоваться, бороться за нее…

Д и о г е н. Зачем ты усложняешь, Пасифон? Борьба и все прочее означает ненависть, смерть, новые войны и новые страдания. Если вы хотите быть свободными, уйдите от своих богатых родителей, от своих великолепных домов, от своих глупых законов и живите вдали от людей и городов. Не прикасайтесь ни к чему из того, что было создано человеком, иначе все эти вещи потянут вас назад. Радуйтесь земле и небу, дождю и солнцу, лесам и морским волнам… и любите друг друга. Занимайтесь любовью, а не воюйте! Но чтобы узнать все это, не стоило приходить ко мне. В этом нет никакой философии.

Ю н о ш а. Он над нами издевается.

К р а т е с. Нам только так кажется, потому что мы не знаем, зачем пришли и чего хотим.

Ю н о ш а. Я знаю, чего хочу, но этот Диоген над нами издевается.

К р а т е с. Тот, кто считает, будто над ним издеваются, потому что он слышит не то, что ему хотелось бы, не заслуживает иной участи.

Диоген начинает чирикать. Молодые люди с изумлением смотрят на него. Только Кратес весело смеется.

П а с и ф о н (с досадой). Диоген, я старался собрать вокруг тебя этих молодых людей, а ты не находишь ничего лучшего, как чирикать!

Д и о г е н. А что может быть лучше чириканья?

К р а т е с. Знайте, друзья, человек, чирикающий перед сборищем глупцов, вместо того чтобы задрать нос перед ними, – истинный мудрец. Спасибо тебе за урок, Диоген! (Уходит вместе с другими юношами.)

П а с и ф о н. Ты совершаешь ошибку, Диоген, не приняв под свое покровительство этих молодых людей.

Д и о г е н. Разве я похож на человека, который может покровительствовать другим? Я умею только болтать.

П а с и ф о н. Будь здоров, Диоген! И знай, что ты мне очень дорог. Пошли, кифаред!

Кифаред продолжает невозмутимо петь, будто это к нему не относится.

И ты какой-то странный! (Уходит.)

Г и п п а р х и я (показывая на кифареда). А он почему не уходит?

Д и о г е н. Не знаю. Есть вещи, которые прекраснее тогда, когда мы ничего о них не знаем. Оставим их такими, какие они есть. Чтобы узнать, что происходит с этим деревом, его пришлось бы срубить. И дерево превратилось бы в жалкий пень.

Кифаред приближается и молча протягивает Диогену кусок жареного мяса. Затем, продолжая петь, отходит в сторону.

Г и п п а р х и я. Почему он дал тебе мясо? Ведь ты же у него ничего не просил.

Д и о г е н. Он возвратил мне долг. Поешь, Гиппархия! (Вытаскивает нож и режет мясо.)

Оба едят. Появляется  М е т р о к л  в сопровождении  д в у х  п р и с л у ж н и к о в.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Это та, кого вы ищете, Метрокл?

М е т р о к л (бросаясь к Гиппархии и обнимая ее). Гиппархия, как я счастлив, что ты жива!

Г и п п а р х и я (холодно). Это Диоген!

М е т р о к л (не глядя на Диогена). Ты должна немедленно пойти со мной! Отец со вчерашнего дня сидит на берегу моря и плачет. Он думает, ты утонула. Если б ты его видела, Гиппархия! Он поседел за одну ночь. Он плачет, рвет на себе волосы и ждет, когда морские волны вынесут твой труп. Пойдем, сестра!

Г и п п а р х и я. Я не могу уйти от этого человека, Метрокл! Я люблю его.

М е т р о к л. Если ты не пойдешь, отец умрет.

Д и о г е н. Иди, Гиппархия. Счастье никогда не должно строиться на чужом страдании. Иначе оно будет иллюзорным и недолгим.

Г и п п а р х и я (с глазами, полными слез). Диоген, дождись меня, не уходи!

Диоген ласково улыбается. Г и п п а р х и я  уходит с  М е т р о к л о м.

Д и о г е н (прислужникам). Насколько я понимаю, вы пришли не за ней.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Разумеется, за тобой.

Д и о г е н. Если вас интересует, как я себя чувствую, то знайте, я здоров и живу прекрасно.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к (уверенно). Ты бродяга, Диоген!

Д и о г е н. Мы вроде бы договорились, что это постоянное место жительства снимает с меня подобное обвинение.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к (тем же тоном). Диоген, у тебя нет жилища.

Д и о г е н (показывая на бочку). Это больше чем жилище. Это – моя вселенная.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к (усмехаясь). Вселенная? Какая вселенная?

Д и о г е н. Моя вселенная. В которой я могу находиться наедине с собой.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к (с сальной ухмылкой). Или с девушкой.

Д и о г е н. Может, она – частица меня самого. Но это не ваше дело.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Вы только послушайте! Она – его частица! Вот бы тебе стать какой-нибудь вселенной!

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Почему ты не сидишь в бочке, раз это твое жилище?

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Или твоя вселенная воняет?

Д и о г е н (спокойно). Я греюсь на солнце перед своим домом.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Если ты греешься на солнце, значит, ты не в доме, а под открытым небом. А кто находится вне дома и не имеет документов, тот считается бездомным бродягой.

Д и о г е н. Всякий раз, как я вас завижу, я буду прятаться от солнца. (Залезает в бочку.)

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Пошли! У него не в порядке с головой.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Постой, у меня идея. Я тоже философ, вот так-то! (Гогочет.) Не так уж трудно иметь идеи! (Подходит к бочке, поднимает с земли нож Диогена и перерезает веревку, на которой сушится тряпье. Затем толкает бочку к другому прислужнику.)

Так они перекатывают бочку друг к другу. Начинается неистовая игра великовозрастных идиотов. Потом они находят другую забаву, вращая бочку вокруг своей оси, наподобие волчка.

К и ф а р е д. (перестав петь, сначала безмолвно наблюдает за этой сценой, а затем, потеряв терпение, кричит). Прекратите, подонки!

Прислужники на мгновение останавливаются, глядя на кифареда, а затем снова принимаются за свою идиотскую забаву.

(Кладет кифару и устремляется к ним.) Почему вы над ним издеваетесь? Почему, идиоты? Что вам сделал этот человек? Вы злитесь, что он свободен, что он не нуждается в вас? Оставьте его в покое! Оставьте его, слышите?!

Это самая длинная фраза, которую произносит кифаред, впервые выйдя из себя. Но двое прислужников не обращают на него никакого внимания. Кифаред бросается на них с кулаками. Он достаточно силен и дерется отчаянно. Застигнутые врасплох, те пытаются защищаться. Он настолько ослеплен яростью, что не замечает, как один из них поднимает нож Диогена. В тот момент, когда кифаред дерется с вторым прислужником, первый вонзает ему нож в спину. Кифаред поворачивается, смотрит на него с величайшим изумлением, затем молча, не издав ни единого стона, падает.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к (дрожа от страха). Что ты наделал, болван! Мы снова угодим в тюрьму!

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к (сжимая кулаки). Молчи! (В страхе оглядывается вокруг, потом пускается наутек.)

За ним убегает и второй. Оба исчезают. Неподвижное тело кифареда с ножом в спине. Некоторое время тихо. Потом из бочки вылезает растерянный и оглушенный  Д и о г е н, пошатываясь смотрит вокруг, затем замечает труп кифареда, подходит к нему и становится на колени.

Д и о г е н. Кифаред! Что с тобой, кифаред? (Понимает, что тот мертв.)

Слышатся приближающиеся шаги, затем голоса. Диоген встает, он сразу как-то сгорбился. Он ждет. Его лицо выражает тихую печаль, как у побежденного бога.

ТЮРЬМА

Тюремная камера. Д и о г е н – на нарах. Перед ним стоит  А р и с т о д е м.

Д и о г е н. Вот, старик, и постель, которой я так домогался!

А р и с т о д е м. Если бы ты прислушался к советам старого человека, ты бы не оказался здесь.

Д и о г е н (не защищаясь, как бы провозглашая некую философскую истину). Его убил не я.

А р и с т о д е м. Ты был рядом с ним.

Д и о г е н. Когда я подошел, он был уже мертв.

А р и с т о д е м. А где ты был, когда его убили?

Д и о г е н. Я не знаю, когда он был убит.

А р и с т о д е м. Ну а где ты был до этого?

Д и о г е н. В бочке.

А р и с т о д е м (беззлобно усмехаясь). В бочке?.. И ты ничего не слышал?

Д и о г е н. Я был совсем оглушен. Эти люди…

А р и с т о д е м. Мне известны твои показания. (Показывает нож.) Ты признал, что это твой нож.

Д и о г е н. Я резал им мясо.

А р и с т о д е м. Ты пользуешься ножом, когда ешь?

Д и о г е н. Я был не один. Я делил трапезу еще с одним человеком.

А р и с т о д е м. С кифаредом?

Д и о г е н. Нет. С девушкой.

А р и с т о д е м. А где была девушка, когда это произошло?

Д и о г е н. Ушла со своим братом.

А р и с т о д е м. Значит, она тоже ничего не видела.

Д и о г е н. Конечно. Она уже ушла. Когда пришел ее брат с этими типами…

А р и с т о д е м (перебивая). Ни один закон в мире не сможет избавить тебя от наказания, Диоген.

Д и о г е н (спокойно). Я его не убивал.

А р и с т о д е м. К несчастью, улики против тебя.

Д и о г е н. Это не улики.

А р и с т о д е м. Люди нашли тебя возле жертвы. А потом обнаружили твой нож… Для судей этого более чем достаточно.

Д и о г е н (впервые потеряв самообладание). Они убили его! Эти скоты способны на любое преступление.

А р и с т о д е м. У тебя есть какие-либо доказательства против них?

Д и о г е н. Они повсюду меня преследуют. Они меня мучили. Звери!

А р и с т о д е м. Не тебя, философа, Диоген, мне учить, что это еще не доказательства для обвинения кого-либо в преступлении. Тебе надо бы сначала оправдаться, а потом, если представится случай, уже обвинять. У тебя есть свидетели?

Д и о г е н. Моя совесть. Я не могу убить. Я испытываю отвращение к насилию. Да и зачем мне было его убивать?

А р и с т о д е м. Если ты не захочешь этого объяснить, объяснение найдут судьи.

Д и о г е н. Выдумают какую-нибудь ложь.

А р и с т о д е м. До установления истины истиной является ложь. Точно так же как истина может оказаться ложью, пока не раскрыта другая истина.

Д и о г е н. Ты хорошо усвоил уроки Аристиппа. Мой разум отказывается принять эту философию.

А р и с т о д е м. К сожалению, любая философия бессильна перед лицом закона. И потом, не забывай, что ты стоишь вне закона, как фальшивомонетчик, изгнанник, бродяга, зачинщик беспорядка. Теоретически такой человек способен на преступление.

Д и о г е н (кричит). Теоретически!

А р и с т о д е м (улыбаясь). А практически есть доказательства.

Д и о г е н (вскакивает и бросается к Аристодему). Вы что угодно можете доказать.

А р и с т о д е м (отступая назад). Я тебе не возражаю.

Д и о г е н (горячо). Так вы и с Сократом разделались!

А р и с т о д е м. С Сократом была допущена ошибка. Афиняне признали свою ошибку, поставив статую Сократа в зале суда.

Д и о г е н. Это чудесно и трогательно: поставить статую тому, кого ты убил!

А р и с т о д е м (не обращая внимания на иронию). Тебе уж, во всяком случае, статую не поставят.

Д и о г е н. Я и не претендую. Я человек скромный.

А р и с т о д е м. Ты убийца…

Д и о г е н (перебивая Аристодема). Ты зачем пришел, Аристодем?

А р и с т о д е м. Допустим, я хочу тебя спасти.

Д и о г е н. Допустим, я не хочу бежать из тюрьмы. (Неприязненно глядя на него.) Сократ тоже отказался.

А р и с т о д е м. Как ты мог подумать, что я, блюститель закона, вдруг предложу тебе бежать?!

Д и о г е н. Тогда что же? Ты хочешь сказать им правду?

А р и с т о д е м. Для судей единственная правда – это правда фактов.

Д и о г е н. Значит, тебе известно что-то, что могло бы меня спасти?

А р и с т о д е м. Я не знаю ничего, кроме того, что свидетельствует против тебя.

Д и о г е н. Аристодем, мне остается недолго жить. Будь любезен, оставь меня одного. Я хочу в тишине подумать кое о чем.

А р и с т о д е м. О чем же?

Д и о г е н. Например, в какой мере человеку нужна или не нужна геометрия, астрономия, музыка…

А р и с т о д е м. И об этом человек думает перед смертью?

Д и о г е н. Уж не считаешь ли ты, что я думаю о смерти?

А р и с т о д е м. Кто не думает о смерти, тот хочет жить.

Д и о г е н. Я, разумеется, хочу.

А р и с т о д е м. Я мог бы тебе помочь, Диоген.

Д и о г е н. Как?

А р и с т о д е м. Выкупив тебя. За довольно приличную, но не слишком крупную для моего состояния сумму. Судьи могли бы освободить тебя из тюрьмы, откладывая процесс до бесконечности. Гарантией было бы мое слово и сумма в сто мин{117}.

Д и о г е н (враждебно смотрит на него). Ты способен заплатить сто мин только для того, чтобы видеть меня вновь свободным, бродящим по Афинам и просящим милостыню?

А р и с т о д е м (смеясь). Ты что, за дурака меня принимаешь, Диоген? И судей считаешь такими наивными? После того как я тебя выкуплю, они потребуют, чтобы я отвечал за твои последующие поступки. Ты будешь жить у меня, я стану о тебе заботиться, ты будешь, так сказать, под присмотром архонта, одного из самых достойных граждан…

Д и о г е н. Чем-то вроде раба…

А р и с т о д е м. Философ не может быть рабом. Тем более философ по имени Диоген.

Д и о г е н (иронически). Ты все делаешь ради моей пользы.

А р и с т о д е м (сухо). Нет, ради своей.

Д и о г е н. А чего ты требуешь от меня взамен?

А р и с т о д е м. Твоей мудрости. Ты будешь беседовать со мной и с моим сыном, с которым, как я слышал, вы хорошо знакомы…

Д и о г е н. Ты слишком многого от меня требуешь, Аристодем.

А р и с т о д е м. Я предлагаю больше, чем требую. Подумай еще. Суд начнется через два дня. Если захочешь мне что-нибудь сказать, дай знать, и я приду.

Д и о г е н. Я изменил свое мнение о тебе, Аристодем. Ты вовсе не дурак. Не выполнишь ли ты одну мою просьбу?

А р и с т о д е м. Если смогу.

Д и о г е н. Ты все можешь. Я должен ее увидеть любой ценой. Я говорю о той девушке.

А р и с т о д е м. Как ее зовут?

Д и о г е н. Гиппархия. У нее есть брат Метрокл. Больше я о ней ничего не знаю.

А р и с т о д е м. Попробую привести ее сюда, Диоген. (Уходит.)

Д и о г е н (нервно мечется по камере, затем останавливается и кричит, топая ногами). Где стража! Эй, оглохли?

Показывается  с т р а ж н и к.

Мне надо кое-что написать. Принеси мне все что нужно.

С т р а ж н и к. Не положено. А что ты хочешь писать?

Д и о г е н (не отвечая). Как ты считаешь, астрономия полезна человеку?

С т р а ж н и к (абсолютный невежда). А что это такое?

Д и о г е н (махнув на него рукой). И о геометрии ты не слышал?

С т р а ж н и к. Нет.

Д и о г е н. Ну а музыка приносит человеку какую-нибудь пользу?

С т р а ж н и к. Если тот, кто играет, получает деньги, то приносит.

Д и о г е н. Речь идет не о том, кто играет, а о том, кто слушает. Ты, когда слушаешь музыку, чувствуешь себя богаче?

С т р а ж н и к (тупо). Богаче?!

Д и о г е н. Духовно.

С т р а ж н и к. Нет, ничего я не чувствую.

Д и о г е н. Разве музыка, эта желанная гармония звуков, не заставляет умолкнуть наш разум, не отрывает от всего, что происходит вокруг, не тешит иллюзией, что и мир совершенен, гармоничен? То же самое происходит и с геометрией. У нее слишком чистые, нереальные формы… Между тем мир не может походить на эти совершенные формы. Что касается астрономии, то она уносит тебя от земли и заставляет измерять огромные расстояния до звезд и между звездами, страшно унижает тебя, заставляет почувствовать себя маленьким, беспомощным, ненужным…

С т р а ж н и к (тихо). Ничего не понимаю.

Д и о г е н. Я хочу обо всем этом написать.

С т р а ж н и к. Не велено.

Д и о г е н. Тому, кто постоянно говорит «не велено», на роду написано оставаться рабом, ему, и его детям, и детям его детей вплоть до исчезновения рода человеческого.

С т р а ж н и к. Я свободный человек.

Д и о г е н. Потому что ты караулишь меня? Потому что стоишь по одну сторону решетки, а я – по другую? Я мог бы сказать то же самое и про себя, считая тебя заключенным.

С т р а ж н и к. Послушай-ка, Диоген. Другие тоже пытались задурить мне голову словами, да ничего у них не вышло. Я вот себе живу, несу службу, а их прах ветер разносит.

Входят  А р и с т о д е м  и  Г и п п а р х и я.

А р и с т о д е м. Ну вот, Диоген. И искать долго не пришлось. Эта девушка с самого рассвета ждала у тюрьмы.

Г и п п а р х и я (в поисках опоры хватая за руку Аристодема). Диоген, почему эти люди тебя ненавидят?

А р и с т о д е м. Минутку! Вы хотите беседовать в моем присутствии или в присутствии стражника? Наедине вы оставаться не можете.

Д и о г е н. В присутствии стражника. Он даже о геометрии не слыхал.

А р и с т о д е м, с досадой поглядывая на него, выходит. Стражник остается безмолвным и неподвижным на протяжении всего диалога между Диогеном и Гиппархией.

Г и п п а р х и я (приближаясь). Я знаю, что ты не виноват.

Д и о г е н (стремясь вывести ее из состояния напряжения). Как ты узнала, что я здесь?

Г и п п а р х и я. Весь город говорит.

Д и о г е н (слегка тщеславная улыбка появляется на его губах). В конце концов Афины заговорили обо мне…

Г и п п а р х и я (продолжая свою мысль). Я уверена, что не ты его убил.

Д и о г е н. И я уверен, Гиппархия, но для судей это – не доказательство.

Г и п п а р х и я. Я дам показания как свидетель.

Д и о г е н. И что же ты скажешь?

Г и п п а р х и я. Скажу, какой ты человек.

Д и о г е н. Это еще больше усугубит мое положение, если возможно что-то более худшее.

Г и п п а р х и я. Я буду бороться, я пойду куда угодно, буду унижаться, упаду перед судьями на колени…

Д и о г е н. Что бы ты ни сделала, Гиппархия, ты не сможешь опровергнуть улики.

Г и п п а р х и я. У них не может быть улик. Ведь не ты его убил.

Д и о г е н. У них есть улики. Меня застали возле трупа кифареда, а нож – мой.

Г и п п а р х и я. Откуда им известно, что это твой нож?

Д и о г е н. От меня.

Г и п п а р х и я. Зачем же ты им сказал?

Д и о г е н. Я вижу, ты сомневаешься в моей невиновности.

Г и п п а р х и я. Я не сомневаюсь, Диоген.

Д и о г е н. Так зачем же тогда ты просишь меня не говорить правду? Человек, который не знает за собой вины, не скрывает правды.

Г и п п а р х и я. Разве эти лгуны достойны твоей правды?

Д и о г е н. Правда одна – и для злых и для добрых, независимо от того, достойны они ее или нет.

Г и п п а р х и я. Они приговорят тебя к смерти.

Д и о г е н. Это им удастся.

Г и п п а р х и я. Скажи, что я должна сделать! Все что угодно, лишь бы ты был жив.

Д и о г е н. Что ты должна сделать? Афины задумали погубить меня. Я считал, что я им нужен… не своим реальным присутствием… а как символ, который я представляю. Но люди предпочитают мертвые символы. Когда государство захочет смерти одного человека, преступление произойдет. Никто не сможет его предотвратить.

Г и п п а р х и я. Почему ты сказал мне, что это была последняя наша ночь? Откуда ты знал?

Д и о г е н. Один раз в жизни и меня осенила дурацкая мысль, и именно она оказалась верной.

Г и п п а р х и я. Не может быть, чтобы не было выхода!

Д и о г е н. Выход есть.

Г и п п а р х и я. Какой?

Д и о г е н. Стать чем-то вроде раба.

Г и п п а р х и я. Значит, ты сможешь жить! Чудесно!

Д и о г е н. Как раб, Гиппархия.

Г и п п а р х и я. Какая разница? У раба Диогена в свою очередь будет рабыня.

Д и о г е н. Ты же хотела быть свободной женщиной.

Г и п п а р х и я. Какой в этом смысл, если ты умрешь.

Д и о г е н. Если я останусь жив, я уничтожу тем самым все, что создал.

Г и п п а р х и я. Ненавижу мертвые символы. Лучше живая собака, чем мертвый символ.

Д и о г е н. Сократ сказал бы не так.

Г и п п а р х и я. Сократ был гордецом.

Д и о г е н. К ногам которого ты униженно бросилась бы…

Г и п п а р х и я. Будь он жив, Диоген!

Д и о г е н (меняя тему). Что с твоим отцом?

Г и п п а р х и я. Он болен и бредит. Он считает, что его мольбы вернуть мне жизнь дошли до богов и сам Посейдон вынес ему меня из морских глубин, услышав его плач и стоны.

Д и о г е н. Он очень любит тебя.

Г и п п а р х и я. Силу любви я унаследовала от отца.

Д и о г е н. Возвращайся домой, Гиппархия!

Г и п п а р х и я (с твердой решимостью). Нет! Вчера, когда я тебя оставила, случилось несчастье. Тебе нельзя оставаться одному. Ты должен жить.

Д и о г е н. Если я стану рабом, мы не сможем быть вместе.

Г и п п а р х и я. Знаю. И я высохну, пока не превращусь в женщину – сухую ветку.

Слышится грохот барабанов.

С т р а ж н и к. Ты должна уйти, девочка. Идут судьи.

Г и п п а р х и я (изменившись в лице). Диоген, если ты умрешь, в тот же день умру и я.

Стражник берет ее за руку и толкает к выходу. Гиппархия, бледная, идет с отрешенным видом к выходу. Смотрит на Диогена, который с мрачным и недовольным выражением лица яростно чешет бороду.