Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

А р и с т о д е м (покатывается со смеху). Браво! Мне нравится этот юноша. Он смел на язык и не потерял чувство юмора, как мы, старики.

К с е н и а д. Не хватает еще, чтобы ты его поддерживал!

А р и с т о д е м. Лающая собака не кусается.

К с е н и а д. Он сказал, что вонзает клыки в мерзавцев.

А р и с т о д е м. Чего ты боишься, Ксениад? Ты же не мерзавец. Ты уважаешь законы.

К с е н и а д (не замечая иронии). Да. Я их свято чтил и чту. Он их не уважает!

А р и с т о д е м. Он молод. Вот и веселится.

Д и о г е н. Точно. Я веселюсь. Тот, кто чтит законы, – их раб. Кто их не чтит – свободен. Я весел, потому что свободен.

А р и с т и п п. Ты глубоко заблуждаешься! Свободы вне общества не существует, Диоген.

А р и с т о д е м. Вне общества ничего не существует.

Д и о г е н. Если хорошенько подумать, то и внутри общества ничего не существует.

А р и с т о д е м. А откуда же ты возьмешь кость?

А р и с т и п п. Ведь кость тебе тоже бросило общество.

Д и о г е н (улыбаясь). Да. Но как только кость бросили, она стала свободной от общества, вернулась в природу. Как и я. Мы оба свободны: я – волен выбрать кость, а кость – может выбрать меня.

Смех.

К с е н и а д (полностью потеряв чувство юмора). Вы только послушайте! Он, видите ли, свободен выбрать себе кость! Даже я не могу выбрать ту косточку, что мне приглянулась…

П а с и ф о н. Помягче, чтобы и без зубов можно было справиться…

К с е н и а д. Аристодем, ты слышишь, какие ужасные вещи говорятся в твоем доме?

А р и с т о д е м. Успокойся, Ксениад. Это же щенки. Ищут кусок побольше. А станут взрослыми псами да получат кусок – тогда увидишь, как они будут охранять его от завтрашних щенков… Ты знаешь Гераклита{111}?

К с е н и а д. Какого? Этого здоровенного, как буйвол, мясника?

А р и с т о д е м. Нет. Философа.

К с е н и а д. Есть и философ с таким именем? Откуда мне знать всех философов. Их развелось больше, чем людей.

А р и с т о д е м. Ну, Гераклита ты мог бы и знать – он очень умен. Он высказал интересную мысль: «В одну реку нельзя войти дважды». Что ты об этом думаешь?

К с е н и а д. Но я же много раз купался в одной и той же реке.

А р и с т о д е м. Он говорит, что ты не купался.

К с е н и а д. Откуда он знает, сколько раз я купался?

А р и с т о д е м. Он не знает, потому что давно умер. Не так ли, Аристипп? Но он знает, что ты не можешь выкупаться в одной и той же реке, потому что вода течет, постоянно меняется, и потому она постоянно другая…

К с е н и а д. Что за грошовая философия! «Другая вода»!

А р и с т о д е м. Но так оно и есть, даже если тебе это не нравится. Река, в которой ты купаешься, постоянно другая. И вода, в которой купается Диоген – наконец-то я дошел и до него, – тоже постоянно другая. Сегодня так, завтра будет иначе… Мы никогда не встретимся с одной и той же водой, Ксениад. Никогда не встретимся с одним и тем же Диогеном.

А р и с т и п п. Я рад, что столь слабый ученик, как Аристодем, все же кое-что почерпнул из старых философов.

А р и с т о д е м. Не радуйся раньше времени. Возможно, тебя ждет разочарование.

Д и о г е н. Меня, во всяком случае, вы не увидите купающимся в разных водах. Во-первых, потому что я никогда не моюсь.

Смех.

Во-вторых, потому что другой воды, кроме свободы, я не знаю и знать не хочу. (Внезапно взрывается.) И какого черта, в конце концов, я торчу среди вас, хотя у нас нет ничего общего?! Вы бросили мне кость, я оказал вам честь, поймав ее, – вот и все! (Встает и направляется к выходу.)

А р и с т о д е м (спокойно). Собака лижет руку тому, кто ее кормил.

Д и о г е н. Будь ты собакой, ты бы лучше знал, что она делает. Вот! (Поворачивается и, к всеобщему изумлению, мочится на ногу Аристодему.) Вот что делает собака. (Снова направляется к выходу.)

К с е н и а д (бьется в истерике). Хватайте мерзавца!

Д в о е  р а б о в  бросаются к Диогену и хватают его.

Ну что вы стоите? Дайте этому негодяю как следует!

Д и о г е н (улыбаясь). Что ж вы стоите? Дайте мне как следует! Ведь я обмочил вашего хозяина…

А р и с т о д е м. Пустите его!

Рабы дают Диогену дорогу.

Ты свободен, Диоген.

Д и о г е н. Знаю. Хорошо, что и ты это знаешь. (Уходит.)

К с е н и а д. Зачем ты его отпустил? Этот бандит опасен для общества, он – враг народа!

А р и с т о д е м. Чтобы собаки стали преданными, их не следует бить. От этого они только злее становятся.

К с е н и а д. А что же с ними делать?

А р и с т о д е м. Дрессировать.

П а с и ф о н (поднимается). Мне противно. Я ухожу.

К с е н и а д. Смотри, даже Пасифону, хоть он и молод, стало противно от наглости этого подлого бродяги.

А р и с т и п п (улыбаясь). Это мы ему противны. Не так ли, Пасифон?

П а с и ф о н. Так. (Уходит.)

К с е н и а д. Невероятно! Твой сын! И он в их шайке?

А р и с т о д е м. Он тоже молод.

К с е н и а д. Нужно что-то предпринять, Аристодем. Ты архонт, ты облечен властью. Мы не можем позволить молодежи так вызывающе вести себя!

А р и с т о д е м. Ты держал когда-нибудь в руках свинцовый отвес, которым пользуются каменщики?

К с е н и а д (ничего не понимая). Зачем мне его держать? Какая связь с…

А р и с т о д е м (привязывает конец веревки к чаше и заставляет ее качаться как маятник). Вот смотри, это выглядит примерно так. Толкаешь свинец в одну сторону, а он стремится в другую. А позволь ему свободно раскачиваться, он останавливается и возвращается в первоначальное положение. То же и с этими юношами. Сколько их ни толкай в ту или другую сторону, они все равно займут вертикальное положение, которое – это скажет любой – является весьма достойным.

К с е н и а д (в отчаянии). Тогда что же делать?

Аристодем приветливо улыбается. Перерезает нить ножом, и чаша с шумом падает на пол. Ксениад растерянно и в недоумении смотрит. Аристодем хлопает в ладоши. Появляются  д в о е  л ю д е й, которых мы будем называть первый и второй прислужники. Они подходят к Аристодему, который шепчет им что-то, затем молча удаляются.

А р и с т о д е м. Эй, что же вы все такие хмурые? Веселитесь, трусы!

ИНТЕРМЕДИЯ

Диоген с протянутой рукой стоит перед статуей. Появляется  А р и с т и п п.

А р и с т и п п. Что ты делаешь, Диоген? Просишь милостыню у статуи?

Д и о г е н. Мне надо научиться переносить отказы.

А р и с т и п п. У тебя только шутки на уме.

Д и о г е н. Если бы я постоянно не шутил, я был бы самым печальным и угрюмым из людей.

А р и с т и п п. Философ должен быть серьезным человеком, а не скалящейся обезьяной.

Д и о г е н. Откуда ты знаешь, что в действительности человек не скалящаяся обезьяна, а я – не его правдивое зеркало?

А р и с т и п п (улыбаясь). Жаль, ты умный юноша!

Д и о г е н. Это верно – я не глуп, но почему жаль?

А р и с т и п п. Ты не употребляешь своего ума с пользой.

Д и о г е н. Если я употребил свой ум на то, чтобы вызвать улыбку философа Аристиппа, который, как известно, никогда не улыбался, не значит ли это, что я употребил его с пользой?

А р и с т и п п. Нужно, чтобы и ты извлекал какую-нибудь пользу, Диоген.

Д и о г е н. Я ее извлекаю – я мыслю.

А р и с т и п п. Нужно, чтобы ты где-нибудь осел, не бродяжничал больше, не просил милостыню, не подвергался травле.

Д и о г е н. Если б я не бродяжничал, не просил милостыню и не подвергался травле, ты полагаешь, я смог бы мыслить?

А р и с т и п п. А как же тогда мыслю я?

Д и о г е н. Ты мыслишь по-своему, потому что ты Аристипп, а я – по-своему, потому что я Диоген. Как ты считаешь, что людям больше нужно – два Аристиппа или один Аристипп и один Диоген?

А р и с т и п п. Я вижу, что у тебя на все готов ответ.

Д и о г е н. У какого философа нет на все ответа?

А р и с т и п п. У Сократа.

Д и о г е н. За то его и убили. Я хочу жить.

А р и с т и п п (качая головой). Из-за ответов тоже можно умереть.

Д и о г е н. Особенно из-за дерзких ответов.

А р и с т и п п. Я рад, что ты стал мудрым.

Д и о г е н (гневно). Ах вот как, ты рад! В глубине души ты уверен, что мудрым можешь быть только ты.

А р и с т и п п. Ты очень скверно обо мне думаешь, Диоген.

Д и о г е н. Не злись. И я в свою очередь уверен, что только я могу быть мудрым. Если б мы думали иначе, какой смысл был бы нам обоим заниматься философией?

А р и с т и п п. Если бы мы действительно так думали, все застыло бы в неподвижности, особенно мысли.

Д и о г е н (с большим трудом признает правоту собеседника). Да… кажется… я думаю… возможно, ты прав… Что пользы мне в мудрости, не знай я, что ты и еще кто-то мудрый?.. Она истощилась бы во мне…

А р и с т и п п (довольный его поражением). Ты молод, но у тебя душа старика.

Д и о г е н. Разумеется, это делает мне честь.

А р и с т и п п. Старики, возможно, мудрее, но они и злее.

Д и о г е н. Значит, у тебя ослабла намять, Аристипп, и ты уже забыл, сколько злости может вместить душа юноши.

А р и с т и п п. Будем друзьями, Диоген. (Протягивает ему руку.)

Д и о г е н (не проявляя ни малейшего желания пожать руку старого философа). Я никому не могу быть другом.

А р и с т и п п. Тот, кто не может быть другом, либо хозяин, либо раб.

Д и о г е н. Либо свободный человек.

А р и с т и п п. Я так и сказал: свободный или раб.

Д и о г е н. Нет, ты сказал: хозяин или раб.

А р и с т и п п. Хозяева, разумеется, свободны.

Д и о г е н. Нет. Они связаны с рабами и другими хозяевами, с законами, которые помогают им жить как хозяевам и иметь рабов. Свободными не могут быть ни хозяева, ни рабы, ни – сердись ты или не сердись – ни друзья.

А р и с т и п п. Это не человеческая философия.

Д и о г е н. Собачья. (Достает из котомки несколько листьев салата и начинает есть.)

А р и с т и п п. Ничего себе, сидишь и ешь здесь, на площади!

Д и о г е н. Что ж делать, если здесь, на площади, я захотел есть?!

А р и с т и п п. Ты все выворачиваешь наизнанку, Диоген.

Д и о г е н. А ты точно знаешь, где лицо, где изнанка?

А р и с т и п п (раздраженно). С тобой невозможно вести дискуссию!

Д и о г е н. Не я начал эту дискуссию.

А р и с т и п п. Ты зол и высокомерен. Людям следует избегать тебя. (Уходит.)

Д и о г е н. Этого я и добиваюсь: чтобы они меня избегали. (Кричит ему вслед.) Советую и тебе поесть салата. Он очень полезен. Для ума.

Аристипп не отвечает.

Д и о г е н (остается один. Бормочет, продолжая есть). Я был груб с ним… Я не хотел, боги свидетели… Почему я никогда не могу быть добрым? Хоть раз в жизни…

НЕБО АФИН

Улица в Афинах. Большинство горожан еще не проснулись, утомленные ночными увеселениями. Д и о г е н  останавливается перед домом, стучит посохом в дверь. Никто не отвечает. Он снова стучит. Наконец показывается голова сонной и растрепанной  м о л о д о й  ж е н щ и н ы.

Ж е н щ и н а (видя, что он грязный и в лохмотьях). С утра начинаете попрошайничать! У меня ничего нет! Работай, ты молод! Кто не работает, тот не ест.

Д и о г е н. А кто не ест, тот не работает. (Показывает пустую суму.) Может, у тебя найдется постель на несколько ночей…

Ж е н щ и н а. Постель? Для кого?

Д и о г е н. Для одного философа.

Ж е н щ и н а (резко). Нет. (Чувствуя потребность объяснить.) Нет у меня постелей для философов. Они если поселяются, то не уходят… И ничего не платят… И живут долго…

Д и о г е н (улыбаясь). Может, тебе повезет: его приговорят к смерти и ты скорее избавишься.

Ж е н щ и н а. А где философ?

Д и о г е н (разводя руками). Перед тобой.

Ж е н щ и н а (с гримасой). Ты?

Д и о г е н. Тебе не верится?

Ж е н щ и н а. Судя по тому, какой ты грязный, ты, видно, и вправду философ.

Д и о г е н. Я из праха, прахом и стану. Может, поторгуемся?

Ж е н щ и н а. А чего торговаться? У меня всего одна постель. Да и в той сплю я.

Д и о г е н. Если ты возьмешь меня в свою постель, я дам тебе свет и тепло.

Ж е н щ и н а. Свет, ты?

Д и о г е н. Свет мудрости и тепло тела.

Ж е н щ и н а. Мудрость мне ни к чему. И так проживу… А тепло… (Смеется.) Не думаю, что тепло проникнет сквозь грязь на твоем теле!

Д и о г е н (весело подмигивая). Ради тебя, красавица… (уточняя) и ради твоей постели я готов даже вымыться.

Ж е н щ и н а (снова внимательно оглядывая его). Если вымоешься, то входи!

Д и о г е н (горько). Как странно устроен этот мир. Никто ничего не дает, не попросив чего-либо взамен. Ты одинока?

Ж е н щ и н а. Одинока.

Д и о г е н (понимая опасность). Предупреждаю тебя, что и я одинок. Не обольщайся: два одиночества никогда не восполняют друг друга. Одинокие навсегда остаются одинокими, даже если объединяются. Так что с сегодняшнего дня у тебя будет не одно, а два одиночества. Меня зовут Диоген.

Ж е н щ и н а (дотрагиваясь пальцами до его лица). Я не понимаю, Диоген. В моей постели побывало множество мужчин. Я помню лишь одного из них: у него были голубые глаза и мягкий, ласковый голос… Теперь… через столько лет… только теперь я начала понимать. (Со злостью.) Он любил меня, несчастный! (Резко.) Я – женщина. Потому я одинока. Но ведь ты же мужчина и не должен быть одинок.

Д и о г е н. Чтобы не быть одиноким, надо найти человека, хотя бы одного человека. Я ищу его… (Понимает, что женщину не интересуют его поиски.) Знай, что ты мне нравишься именно такой: одурманенная сном, с полуопущенными веками, чтоб не спугнуть прекрасных сновидений…

Ж е н щ и н а (с отчаянием). Гадкие, Диоген! Это самые отвратительные сновидения! Ну входи же наконец!

Д и о г е н. Таким грязным?

Ж е н щ и н а (хватая его за руку). Ты сейчас у меня так вымоешься, как не мылся с самого детства. (Секунду смотрит ему в глаза, затем естественным, ровным голосом, какой может быть только у детей, когда они говорят о чем-то важном.) А потом я выйду за тебя замуж.

Д и о г е н (вырывает руку). Что тебе взбрело в голову, женщина? Я человек свободный. (Отступает на шаг назад.)

Ж е н щ и н а. Свободный, но одинокий.

Д и о г е н. Свободный и потому одинокий.

Ж е н щ и н а (опустив глаза). Так какого же черта ты ищешь человека?

Д и о г е н (улыбаясь какой-то своей мысли). Все философы чего-то искали. В этом их проклятье – искать. Я хорошо знаю, что не найду…

Ж е н щ и н а. У тебя будет собачья жизнь.

Д и о г е н. Так надо.

Ж е н щ и н а. И собачья смерть.

Д и о г е н. А разве люди умирают лучше собак? Нет, девочка, ни сейчас, ни когда-нибудь потом я не женюсь. Мне очень жаль столь доброе и одинокое существо, как ты… (Удаляется.)

Женщина застывает на пороге дома, ее сонное лицо ничего не выражает, разве что некоторую жалость к оборванному и грязному философу, который теперь стучит посохом в дверь другого дома. Ж е н щ и н а  медленно уходит в дом, закрывая за собой дверь. На углу улицы появляются те  д в а  п р и с л у ж н и к а, которых мы видели в доме Аристодема. Диоген настойчиво стучит в дверь. Появляется  с т а р и к.

С т а р и к. Чего тебе, юноша? (Внимательно оглядывает его.) Постой, я дам тебе немного хлеба и мяса.

Д и о г е н. Этим немногим ты хочешь заслужить еще немножко благосклонности богов? Мне нужна постель. Эту ночь я спал под открытым небом, прямо на улице. А ваши улицы ужасно зловонны и кишат крысами.

С т а р и к. Ты не здешний…

Д и о г е н. Я из Синопа. Идиоты, они изгнали меня, потому что я делал фальшивые деньги.

С т а р и к. Фальшивые деньги? Это худо.

Д и о г е н. Настоящие деньги еще хуже. Фальшивые пачкают только руки, а настоящие – и душу. Приюти меня на несколько ночей.

С т а р и к. А какими деньгами ты мне заплатишь? Теми, что пачкают руки, или теми, что пачкают душу? (Улыбается.)

Д и о г е н (тоже улыбаясь). Чтобы у тебя не было никаких сомнений, я не буду платить. Я беден, как урожай с голого камня.

С т а р и к. Чем же ты теперь занимаешься?

Д и о г е н. Созерцаю мир. Я философ.

С т а р и к. Глупое ремесло! Ты останешься ни с чем. А ученики у тебя есть?

Д и о г е н. Ты будешь первым…

С т а р и к (ухмыляясь). Слишком поздно, юноша. Жить мне осталось немного, а что за польза умереть философом. Ну ладно, входи, я дам тебе постель, только помолчи. При первом же умном слове я вышвырну тебя вон как последнего негодяя!

Диоген намеревается войти, но приближаются два прислужника Аристодема и загораживают ему дорогу.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Спокойно, спокойно. Документы!

Д и о г е н. Какие документы? Я свободный человек.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. У всех свободных граждан должны быть документы.

Д и о г е н. Я не гражданин. Я Диоген.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Хватит болтать! Насколько мне известно, документы должны быть у всех, даже у Диогенов. (Шутит.) Откуда нам знать, что ты Диоген, а не кто-нибудь другой, скрывающийся под этим именем?

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Если у тебя нет документов, отправишься в тюрьму.

Д и о г е н. Очень хорошо. Я как раз искал себе приюта под небом Афин.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Ты вроде бы говорил, что ты человек свободный. Что же делать свободному человеку в тюрьме?

Д и о г е н. Свобода – это моя внутренняя суть, и ее нельзя заточить.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Где-то уже я слышал эти прекрасные слова. Документы!

С т а р и к. Я беру его к себе в дом.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. А ты помолчи, старикан! Не имеешь права давать приют бродячим метекам{112}, подозрительным типам. Хочешь заплатить штраф?

С т а р и к. Штраф? Я беден. Почти так же, как он.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Тогда занимайся своим делом! Пока сам не угодил в тюрьму… И не открывай дверь всяким проходимцам. (Диогену.) А ты мотай отсюда, да поживее, пока я не свернул тебе шею!

С т а р и к  испуганно уходит в дом.

Катись отсюда, бродяга!

Д и о г е н. Кажется, вы соблазняли меня прекрасной тюрьмой…

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Ты хочешь, чтобы государство кормило тебя и предоставляло кров… Но ты не гражданин Афин.

Д и о г е н. Я гражданин мира.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. О, это что-то новое! (Второму прислужнику.) Гражданин мира… Это что-то вроде шпиона, не так ли?

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Скорее, вроде сумасшедшего.

Д и о г е н (раздраженно). А вы кто такие?

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Мы представители порядка.

Д и о г е н. Судя по тому, как вы себя ведете, я – представитель беспорядка.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Видать, что философ.

Д и о г е н. Значит, вы меня знаете. Так зачем вы требуете документы?

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Таков закон.

Д и о г е н. Второй раз слышу в Афинах о законе. Вчера вечером я попал в дом одного влиятельного и нахального типа – Аристодема, кажется, – где говорили о законе как о шлюхе высшего разряда.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к (дает ему пощечину). Да как ты смеешь?!

Д и о г е н. Эта пощечина за закон или за Аристодема?

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Чтобы тебя не мучили сомнения, получай еще! (Снова дает ему пощечину.) И за то и за другое.

В конце улицы появляется  А р и с т о д е м.

Д и о г е н. Та же рука, что защищает закон, защищает и Аристодема.

А р и с т о д е м (приближаясь). Я случайно проходил мимо и услышал свое имя. Что случилось, Диоген?

Д и о г е н. Надо быть чрезвычайно умным, чтобы случайно проходить мимо как раз тогда, когда произносят твое имя.

Аристодем смеется.

От твоего имени я и получил пощечину: собственно говоря, две. Вторую – от имени закона.

А р и с т о д е м (возмущенно). Кто осмелился тебя ударить?

Д и о г е н. Эти доблестные мужи, поддерживающие порядок пощечинами.

А р и с т о д е м (разгневанно прислужникам). В уме вы, идиоты! Мы живем в демократическом городе.

В т о р о й  п р и с л у ж н и к. Он оскорбил закон.

А р и с т о д е м. Закон выше всяких оскорблений.

П е р в ы й  п р и с л у ж н и к. Он и тебя оскорбил.

А р и с т о д е м. А что я, такой дурак, чтобы меня защищали от оскорблений? Разве я не такой же человек, как все прочие, и меня нельзя обругать или похвалить?! Прочь с моих глаз!

Оторопевшие  п р и с л у ж н и к и  уходят.

Д и о г е н. Отлично! Только вот пощечины остаются!

А р и с т о д е м (смеясь). Ничем не могу помочь. Даже если б я надавал им пощечин, тебе не стало бы легче… Просто было бы трое побитых вместо одного.

Д и о г е н. Чтобы прийти к подобной мудрости, не нужны были несколько тысячелетий цивилизации. Думаю, люди могут обрести тысячелетний опыт в считанные мгновения.

А р и с т о д е м. Или никогда. Чем ты занимаешься? Где живешь?

Д и о г е н. Я как раз пытался совершить обмен, предлагая прекрасное небо Афин за жалкую постель.

А р и с т о д е м. Ты щедр, юноша. И никто не предложил тебе постели?

Д и о г е н. Эти симпатичные ребята соблазняли меня тюремной камерой. Я еще не решил, на чем остановиться.

А р и с т о д е м. Действительно, задача не из легких. А ты не хотел бы пожить у меня?

Д и о г е н (категорично). Нет, не хотел бы.

А р и с т о д е м. Философ так же необходим при доме, как и собака.

Д и о г е н. У тебя уже есть один, Аристипп. Будет слишком тесно.

А р и с т о д е м. Я хоть сейчас готов обменять старую собаку на молодую, да еще с острыми клыками.

Д и о г е н. Молодые ведь диковаты, Аристодем. Они кусаются.

А р и с т о д е м (с легкой улыбкой). Приручим. И диких зверей можно приручить.

Д и о г е н. Что за польза миру, если все звери и все люди станут ручными? Не осталось бы даже сравнений. Нельзя было бы сказать: сильный, как лев, злой, как волк, хитрый, как лиса…

А р и с т о д е м. Чем больше я убеждаюсь в твоей мудрости, тем сильнее мне хочется поселить тебя у себя. Пойдешь?

Д и о г е н. Я предпочитаю постель у старика, который здесь живет.

А р и с т о д е м. Он ее тебе не даст. Никто не захочет платить штраф или угодить в тюрьму из-за нищего бродяги философа.

Д и о г е н. Он тоже нищий.

А р и с т о д е м. Ты слишком веришь в человеческую порядочность, Диоген. Тебя ждет море разочарований.

Д и о г е н. Знаю.

А р и с т о д е м. Ты останешься один.

Д и о г е н. Знаю.

А р и с т о д е м. И умрешь как собака.

Д и о г е н (в ярости). Это мне сегодня уже говорили.

Появляется  к и ф а р е д, которого мы видели в доме Аристодема.

А р и с т о д е м. Проснулся, кифаред? И тебе не снится?

К и ф а р е д. Я услышал, что здесь Диоген…

Д и о г е н. Да, я здесь.

А р и с т о д е м. У тебя к нему какое-нибудь дело? (Бросает ему несколько монет.) Пой!

К и ф а р е д. Я пою… но не за деньги. (Не поднимает монеты.) Я пою, потому что мне нравится петь. (Начинает петь.)

Д и о г е н. Хорошо поешь, кифаред!

А р и с т о д е м. В Афинах тысячи людей поют лучше его.

Д и о г е н. Этот парень, с его силой и фигурой, мог бы стать разбойником с большой дороги. Если между ножом и кифарой он выбрал кифару, значит, как бы он ни пел, он поет хорошо.

Кифаред с отсутствующим видом поет, будто речь идет не о нем.

А р и с т о д е м. А ты, который из стольких ремесел выбрал ремесло фальшивомонетчика…

Д и о г е н. Я не крал денег, я работал ради них. Ничто так ни трудно подделывать, как деньги.

А р и с т о д е м. Когда ты надумаешь прийти ко мне, разыщи меня.

Д и о г е н. Никогда.

А р и с т о д е м (с иронией в глазах). Философ не должен выражаться столь категорично. Настоящая философия не знает слова «никогда». Эй, кифаред! Ты мне нужен. Я устраиваю пир.

К и ф а р е д. (продолжая играть). Я остаюсь с Диогеном.

А р и с т о д е м (вздрагивая). О, да ты осмелел! (Улыбается.) Хочешь пасти блох вместе с ним?

К и ф а р е д. (холодно). Я остаюсь с Диогеном.

Д и о г е н. Иди, Аристодем. Когда он поет, он глух. Когда устанет – услышит песню своего желудка. И тогда вернется к тебе. А ты как-нибудь случайно не натыкайся на меня.

А р и с т о д е м. Диоген, я приготовил для тебя мягкую постель. Когда у тебя заноют кости, измученные камнем улиц, когда ты устанешь бороться с крысами и захочешь обрести теплое и тихое место, приходи. Я жду тебя. (Уходит.)

Д и о г е н. Видишь, кифаред, этот мир куда злее и хитрее, чем нам кажется. Ты думаешь, что он обрушится на тебя пощечинами, кулаками, нищетой, унижением… А он бьет тебя шелком и бархатом, сытым желудком, удовольствиями жизни. С этими врагами, чарующими и коварными как сирены, которые соблазняли Одиссея{113}, бороться труднее… А теперь иди, кифаред.

К и ф а р е д. (на миг прервав свою печальную песню, качает головой). Я остаюсь с тобой.

Д и о г е н. Зря. Я один еще справляюсь со своей нищетой. Двоим ее не вынести, они согнулись бы под ее тяжестью. (Поднимает деньги, брошенные Аристодемом, и протягивает их кифареду.) Возьми эти деньги и иди.

Кифаред, не притрагиваясь к деньгам, отходит на несколько шагов и снова начинает играть, глядя на Диогена.

(Сует деньги в кошелек, привязанный к поясу.) Иди ты к черту, ненормальный! (Возвращается и стучит посохом в дверь старика.) Эй, дедушка!

Выходит  с т а р и к.

Как же с той постелью?

С т а р и к. У меня ее больше нет. Я изрубил кровать на щепки и бросил их в огонь, чтобы поджарить этот кусок мяса. (Дает Диогену кусок мяса и хлеб.)

Д и о г е н (берет их). Значит, ты испугался…

С т а р и к. Да, я испугался. Потом мне стало стыдно за свой страх и я бросил кровать в огонь. Всего хорошего! (Уходит в дом.)

Д и о г е н (смеется от души). Если испугался даже ты, старик, которому и жить недолго и терять нечего… Если даже ты… (Поворачивается к кифареду.) Уходи скорее, кифаред, ты не рожден для страданий.

Появляется  П а с и ф о н и направляется к Диогену.

П а с и ф о н. Привет, Диоген!

Д и о г е н. А ты откуда меня знаешь? (Пауза.) Вроде бы и я тебя знаю. Кажется…

П а с и ф о н. Мы встретились вчера вечером на том ужасном пиру.

Д и о г е н. А, и ты был среди этих голодных волков Аристодема?

П а с и ф о н. Да, я был среди них. Но не с ними. Я ненавижу их всем своим существом.

Д и о г е н. Странно! Ты выглядишь вполне довольным.

П а с и ф о н (улыбаясь). Довольным? Чем? Кем? Я их ненавижу. И моего самовлюбленного отца-богача, и слабоумного Ксениада, и всех остальных…

Д и о г е н. Но они тебя кормят.

П а с и ф о н. Потому что еда принадлежит им. И храмы, и статуи, и философы… Надо что-то делать, Диоген.

Д и о г е н. Это еще зачем? (Смеется.) Думаешь, будешь лучше, если ты станешь архонтом вместо Аристодема?

П а с и ф о н. Я не стану архонтом, потому что не хочу им быть.

Д и о г е н. Зачем же тебе тогда бросать в них камни, если ты не хочешь занять их место? Чего ты, собственно, хочешь?

П а с и ф о н (прищурившись, смотрит на него). Собственно говоря, не знаю.

Д и о г е н. Как тебя зовут?

П а с и ф о н. Пасифон.

Д и о г е н. Ты – сын богатого и влиятельного человека. Чего тебе еще надо?

П а с и ф о н. Другого!

Д и о г е н (смеясь). Бедности, например.

П а с и ф о н (пылко). Я задыхаюсь, понимаешь? Я не хочу больше целыми днями бездельничать, не хочу выслушивать их добропорядочные и полезные советы, не хочу веселиться на их непристойных пирах, терпеть их нудную и тупую болтовню. Это же несчастье!

Д и о г е н. Нелегко тебе было бы отвыкнуть от таких несчастий. Существуют несчастья позначительнее и поощутимее.

П а с и ф о н (патетически). Ты не боишься их, Диоген. Я видел, как ты схватился с ними на пиру. Надо собрать молодежь…

Д и о г е н. Собрать? Мне? (От души смеется.) Зачем ее собирать? Да и где? Вокруг меня могут собираться лить собаки да мухи. Я не обладаю ни талантом, ни честолюбием вождя. И потом, мне нравится быть одному…

П а с и ф о н. Тебя они слушались бы, потому что ты изгой.

Д и о г е н. Это еще что такое?

П а с и ф о н. Аристодем приказал, чтобы тебя нигде не принимали. Его люди обходят дом за домом и угрожают штрафами и тюрьмой любому, кто тебя впустит.

Д и о г е н. Итак, Афины меня не приемлют. (Грустно улыбается.) Но я люблю их. И покуда жив, я отсюда не уйду.

П а с и ф о н. Ты должен бороться.

Д и о г е н (удивленно). Бороться? За место под открытым небом Аттики? За тень, которую я отбрасываю на ее землю? Нет, Пасифон, я не борец. Борец никогда не бывает свободным. Он тоже раб. Раб идеи, за которую борется.

П а с и ф о н (горячась). Но ты борешься за идею свободы.

Д и о г е н. Я не хочу быть рабом даже идеи свободы, понимаешь? Я ничего не хочу, кроме одного – быть свободным.

П а с и ф о н. Но разве человек, который спит на голой земле и просит милостыню, свободен?

Д и о г е н. Земля не принадлежит никому… только богам… или природе. И небо тоже. А за еду, которую я получаю, я ничего не даю взамен, даже признательности.

П а с и ф о н. Они будут отравлять тебе жизнь, гнать тебя отовсюду, преследовать тебя по пятам…

Д и о г е н. Отравлять жизнь? Что может отравить ее больше, чем изгнание? Как бы ни поступили со мной афиняне, им не превзойти в жестокости граждан Синопа. Они будут меня гнать? Куда? Более изгнанным, чем я сейчас, быть невозможно.

П а с и ф о н. Они тебя уничтожат.

Д и о г е н. Вряд ли, потому что они нуждаются во мне.

П а с и ф о н (изумленно). В тебе?

Д и о г е н. Людям нужны символы. А я тоже символ.

П а с и ф о н. Символ?!

Д и о г е н. Символ свободы. Ведь хорошо, если афиняне и все другие люди будут знать, что существует свободный человек, который живет по своим законам, делает только то, что хочет, никому не подчиняется и никого не угнетает, человек-собака, бродячий пес, существо, обитающее между небом и землей…

К и ф а р е д. (приблизившись). И я хочу быть свободным человеком, собакой, кем угодно, лишь бы мне не швыряли денег и не приказывали…

Д и о г е н. Если тебе не будут швырять деньги, кифаред, то будут швырять кости, как собакам… Какая разница?

П а с и ф о н. Мы могли бы… (замявшись) организоваться…

Д и о г е н (поворачиваясь к нему). А это еще что за слово? Где ты его откопал?

П а с и ф о н. Мы, все, кто одинок, могли бы собраться, объединиться…

Д и о г е н. Если мы соберемся и объединимся, то мы уже не будем одинокими. А если мы больше не одиноки, то мы больше и не свободны…

П а с и ф о н (взволнованно). Ты ничего не хочешь? Ничего не желаешь?

Д и о г е н. Найти бы человека… Настоящего человека.

К и ф а р е д.. Где же ты его найдешь?

Д и о г е н. Не знаю. Я его ищу. Возможно, я и не найду его никогда, но мое призвание в том, чтобы искать, искать до изнеможения.

П а с и ф о н (тихо, кифареду). Он безумец.

К и ф а р е д. (громко). Безумие Диогена мне нравится.

Д и о г е н (протягивает кифареду кусок мяса, полученный от старика). Возьми и ты немного мяса. Ты, верно, голоден…

Кифаред берет мясо и начинает есть.

П а с и ф о н (Диогену). Безумец ты или нет, хочешь ты того или не хочешь, но я соберу вокруг тебя молодежь.

Д и о г е н (испуганно). Нет!

П а с и ф о н. Ты боишься?

Д и о г е н. Да. (Тихо.) Я не хочу, чтобы меня постигла участь Сократа…

П а с и ф о н. У тебя своя участь. (Собирается уйти.)

Д и о г е н. Постой! (Устремляется за ним.) Не делай этого! Мне никто не нужен.

П а с и ф о н. Ты сам сказал, что тебе нужны люди. Я приведу их к тебе. (Уходит.)

Д и о г е н (горько). Идиот! Не люди мне нужны, а человек. Что мне делать, с людьми, если нет человека? (Поворачивается к кифареду, который только что кончил есть и теперь вытирает рот ладонью.) Эй, кифаред, я сказал тебе – возьми немного мяса, а ты съел весь кусок.