Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)

С е в а с т и ц а. Отдохни, дочка, в тебе должен созреть тот, кто ничего еще не видит и не слышит, пошли к черту этих людишек, которые красиво говорят, но ни слова правды.

И з и д о р. Я не лгу.

И р о с. И я говорю ей правду, пусть жестокую, но правду.

С е в а с т и ц а. Отдохни, женщина, дай мне наплевать в рожу тем, кто говорит одно, а думает другое. (Уходит.)

И з и д о р. Я буду молиться за вас обеих.

С е в а с т и ц а (возвращаясь). Не утомляй себя, отец, я стерла колени, молясь, я жила молитвами, и от молитв душа моя чиста, как родниковая вода, и светла, как свеча, и все без толку.

Входит  Д а в и д.

И з и д о р. Надо иметь терпение, женщина.

С е в а с т и ц а. И табак.

Д а в и д. Терпение и табак. (Дает ей пачку сигарет.)

С е в а с т и ц а. Табак у меня есть, а вот терпение кончилось. (Уходит.)

Д а в и д (Иросу). Я не разделяю вашего пристрастия исповедоваться какой-то бабе…

И р о с. Я не исповедовался.

Д а в и д. Мне непонятна ваша слабость – унижать себя перед нею. (Показывает на Марию.) Не отрицайте – это уже было, и не раз.

И р о с. Всему виной – мой склероз.

Д а в и д. Вы считаете?

И р о с. Я считаю так, как считаете вы, это уже было, и не раз.

М а р и я (с искренним восхищением). Вы очаровательны, когда становитесь самими собой, вы просто очаровательны!

Д а в и д. Это страх, барышня! От страха ты видишь нас очаровательными, поскольку ты видишь мир иначе, нежели мы, живые.

М а р и я. Но я еще не умерла!

Д а в и д. Ты умерла давно, в ту минуту, когда тебя осудили. Ты – гость издалека, пришелец в этот мир, который вот уже восемь месяцев тебе не принадлежит. (Уходит.)

М а р и я. Какие же вы деликатные: делаете все, чтобы мне было хорошо, чтобы я ненавидела вас, чтобы отвела душу. (Иросу.) Как вы сами себя разоблачаете… Зачем все это? К чему столько заботы обо мне? Почему вы больше не вздергиваете людей на дыбу? А жаль – вы уже не те, какими были раньше, не стегаете кнутом, не срываете ногтей, не отрезаете язык, вы потеряли форму, выдохлись, и гильотина у вас не такая, как прежде, и виселица никуда не годится – нет в ней элегантности, стройности, наивности, да и палач не тот, в измятой униформе – это ужасно. Вы обленились.

И р о с. Вы нас с кем-то путаете, госпожа.

М а р и я. Нет, господин, я вас ни с кем не путаю. Вы обленились! Вам стыдно! Это ужасно. У вас появились комплексы. Ужасно. Вы отмываете камни, на которых запеклась кровь. Это же унизительно, бедняги вы этакие. Вы – дилетанты. С психологией дилетантов. То, что вы делаете, – это не просто бедствие, это катастрофа.

И з и д о р. Ты ни во что не веришь. Теперь я спокоен. Ты уйдешь в монастырь. (Уходит с Иросом.)

Торопливо входит  Д а в и д.

Д а в и д (Марии). Быстро рассказывай о своих, и ты свободна. Ну хотя бы кое-что… Опиши чью-нибудь походку, цвет глаз, волос, не заикается ли кто, любую деталь…

М а р и я. …чтобы предать?

Д а в и д. Давай я помогу тебе… (Берет ее руку, слегка зажимает пальцы дверью.)

М а р и я. Это мне знакомо…

Д а в и д. Не скажешь? (Плотнее прикрывает дверь.)

М а р и я. Мне нечего сказать.

Д а в и д. Ты создана для любви, в твои годы ходят на пляж, на танцы, здесь тебе не место.

М а р и я. Я знаю.

Д а в и д. Какие поручения ты выполняла в организации?

М а р и я. В какой организации?

Д а в и д (плотнее закрывает дверь). Итак, первое поручение – отрицать существование организации! (Берет ее за руку и ведет к стене.) Повернись лицом к стене!

Мария поворачивается.

Ты составляла и распространяла листовки! Говори. (Спокойно.) Я ведь могу убить тебя.

М а р и я. Знаю.

Д а в и д (тихо). Руки вверх. (Стреляет, пуля попадает справа от Марии, совсем рядом.) Итак: твое политическое задание?

М а р и я. Мое главное политическое задание – ни с кем не говорить о политике.

Д а в и д. Тебе лучше признаться, иначе… Если ты не признаешься, мой непосредственный начальник, не этот хрыч Ирос, пошлет меня на фронт, как ни на что другое не годного! Он меня предупредил! Тебя обвиняют в коммунистической пропаганде против государства, против войны…

М а р и я. Знаю.

Д а в и д. За распространение листовок приговаривают к высшей мере! (Стреляет, пуля попадает совсем рядом с ней.)

М а р и я. Знаю. Не стреляй, ты хочешь, чтобы страх пробрал меня до костей и чтобы я потеряла ребенка. (Истерично.) Мне нечего сказать – я уже заявила об этом! Вы инсценировали мою смерть, чтобы поймать их, но я не знаю, кто они… Оставь меня в покое, закон запрещает убивать беременных…

Д а в и д. Ты знаешь все законы – так почему не подчиняешься им? (Стреляет чуть выше ее головы.)

М а р и я (обессиленная). Ты хочешь убить его во мне? Остаться невиновным, поскольку не коснулся его даже взглядом?

Появляется  П т и ц а.

Не трогайте моего ребенка! Не убивайте его…

Д а в и д. Ты живешь благодаря ему… Но через три месяца после родов… (Птице.) Чего тебе надо?

П т и ц а. Я принес фасоль…

Д а в и д (уходя). Выполняй свой долг – тебе ведь повысили жалованье… (Уходит.)

П т и ц а. Жалованье у нас поднимается с невероятной быстротой круто вверх, прямо как самолеты… (Ставит перед Марией еду.) Он пошел на кухню за фасолью, хоть маленькая, но экономия…

Мария не притрагивается к еде.

Он скуп до крайности, готов съесть две-три порции – только бы влезло.

Мария улыбается.

Они дрожат от страха: русские и американцы загнали немцев в угол… Говорят, будто Гитлер подох.

М а р и я. Правда?

П т и ц а. Да, но немцы боятся сообщить, что он мертв.

М а р и я (смеется). Слушай, напомни-ка мне историю с трансильванцем, которого обокрали?

П т и ц а. У него вытащили все из комнаты, в то время как он обедал на кухне… «И ты ничего не слышал?» – спросил его судья. «Нет, потому что именно в это время я хлебал суп…».

Они оба хохочут, Мария прихлебывает фасоль, как трансильванец, потом заставляет Птицу проделать то же самое, он прихлебывает фасоль, как трансильванец. Хохочут до изнеможения, меняются ложками и прихлебывают фасоль. Потом Мария обхватывает руками живот – словно хочет сдержать смех. «О-о», – стонет она. Потом снова хохочет. И снова стонет. Смех стихает.

М а р и я. Позови Севастицу…

П т и ц а (обнимает ее за плечи и ведет в камеру). Пусть придет доктор… Севастица!

Они входят внутрь.

(Тут же появляется на пороге.) Эй, люди добрые!

Из кухни выходит  м о л о д а я  ц ы г а н к а  с полуочищенной картофелиной в руках.

Позови…

Ц ы г а н к а  убегает. Появляются  д в а  т ю р е м щ и к а. Исчезают. Появляется  С е в а с т и ц а. Входит к Марии.

(Увидев тюремщиков.) Снимите цепи! Принесите молот… Она рожает…

Появляется  Б е р ч а н у.

Снимите цепи…

Слышно, как кричит Мария.

Б е р ч а н у (стражнику). Включи репродукторы.

Слышна музыка.

Принесите клещи, молот. (Стражнику, который включил радио.) Громче.

П т и ц а. Ведь это должно было случиться через две недели.

Из репродуктора слышны музыка, марши, речи на всех языках. Кто-то ищет в эфире музыку.

С е в а с т и ц а (появляясь на пороге). Мальчик…

Входят  с т р а ж н и к и  с молотом.

П т и ц а. Поздно…

Появляется  С т а м б у л и у, входит внутрь. Берчану делает знак стражникам уйти. Уходит сам. Бьют часы.

Четверть…

Снова бьют часы.

Половина…

Музыка замолкает. Слышно, как кричит ребенок.

Без четверти…

Здесь можно сделать второй антракт.

Входит  М а л ы ш.

М а л ы ш. Где ты был?

П т и ц а. Стриг ногти.

М а л ы ш. Теперь попробуй взвеситься.

П т и ц а. Почему?

М а л ы ш. Ты стал легче на два килограмма.

П т и ц а. Почему?

М а л ы ш. Потому что обрезал ногти.

П т и ц а. Почему?

М а л ы ш (терпение его лопнуло). Возьми гнома.

Птица поднимает гнома.

Погуляй с ним.

Птица гуляет.

Неси его направо, потом налево, развлеки его, а то ему скучно стоять на одном месте.

Севастица смотрит на них.

Он смешон? (Птице, убежденно.) Ты смешон.

П т и ц а. Почему?

М а л ы ш. Прикидываешься добреньким, этаким бессильным спасителем, выжившим из ума романтиком…

П т и ц а. Мне известно, что я ненормальный.

М а л ы ш (жизнерадостно). Да?

П т и ц а. С тех пор как меня призвали в армию, и вы и доктор не забываете ежедневно напоминать мне, что я ненормальный и романтик к тому же.

М а л ы ш. Я пошутил, Птица.

П т и ц а. Хорошие у вас шутки.

М а л ы ш. Погуляй с ним еще! И подними его повыше.

Птица поднимает гнома.

Так, еще выше, а то сквозняк.

П т и ц а. Где?

М а л ы ш. Между Южной Америкой и Северной.

С е в а с т и ц а. Ха-ха…

М а л ы ш (дает ей пощечину). Замолчи, бабка.

Птица тащит гнома на место и взбешенный идет прямо на Малыша.

М а р и я (появляясь). Птица!

Птица останавливается.

П т и ц а. Не смей бить бабу.

С е в а с т и ц а. Я не баба, милый, я архибаба.

П т и ц а. Как дела, Мария?

М а л ы ш, услышав это, уходит, убежденный, что перед ним сумасшедший.

М а р и я. Ты назвал меня Марией.

С е в а с т и ц а  уходит.

П т и ц а. Я спросил, как дела, Мария?

М а р и я. Давно никто не называл меня по имени – Мария. Я и забыла, что меня зовут Мария. Я шью, Фане, шью чепчик.

П т и ц а. Давно меня не называла женщина по имени: Фане. Или, вернее, никогда меня так не называла женщина. Кроме матери. Какое счастье, когда мать называет тебя по имени… Фане, принеси воды.

М а р и я. Фане, принеси воды.

П т и ц а. Нет, у тебя другой голос… (Дает ей ковш с водой.) И все же… Почему ты называешь меня Фане?

М а р и я. А почему ты называешь меня Мария?

П т и ц а. Тебя так зовут, Мария.

М а р и я. И тебя так зовут, Фане.

П т и ц а. Я забыл. Я все забываю, я кретин. (Прижимает к губам зеленый листок, насвистывает.)

М а л ы ш  торопливо идет по направлению к дирекции.

М а л ы ш. Птица, ты забыл, должно быть, что ты здесь не овец пасешь. Директор у себя?

П т и ц а. Директор у себя. Если, конечно, он не простудился.

М а л ы ш (на ходу). Кто не простудился?

П т и ц а. Месяц. (Насвистывает.)

М а л ы ш. А я думал, директор.

П т и ц а. Каждый думает так, как считает нужным.

М а л ы ш. У тебя ума палата, да маловато мозгов.

П т и ц а. Ты бы похудел, если бы меньше ел.

М а л ы ш. Разве мы на «ты»?

П т и ц а. Тебе же нравится быть на равных с блаженным. Наверно, что-то в этом есть, когда разумное существо опускается до уровня того, кто разума лишен. Как будто ты уезжаешь в отпуск с чужой любовницей.

М а л ы ш. Но ты, голубчик, вовсе не блаженный.

П т и ц а. А разве я это говорил, я сказал лишь, что ты офицер. А у офицеров одно на уме: любовницы, чины, и еще им нравится придираться к тем, кто умнее их.

М а л ы ш (хохочет). Ты не глуп, Птица. Далеко пойдешь.

П т и ц а. Дальше могилы не уйду.

М а л ы ш. А ты все еще мочишься в постель? (Уходит, смеясь.)

М а р и я. Поиграй на листочке, Фане.

П т и ц а. Лист не желает больше петь, Мария.

М а р и я. Дай-ка его мне.

П т и ц а (отдает ей лист). Вот возьми, только не пытайся играть.

М а р и я. Я не умею.

П т и ц а. Если тебе тяжело жить, если тебе тяжело ждать, если тебе тяжело умереть, я могу тебе помочь.

М а р и я. Дай мне ведро, я наберу воды.

Птица открывает дверь. Мария поворачивает кран в коридоре. Течет вода в ведро. Мария пьет с удовольствием.

П т и ц а (стоит внизу на ступеньке). Солнце светит прямо на нас. (Расстегивает пуговицы на рубашке.)

М а р и я (садится с ним рядом). Ну и жара, солнце так и жжет…

П т и ц а. Так вот, если тебе тяжело…

М а р и я. Ты не можешь мне помочь, Фане. Отсюда нет выхода.

П т и ц а. Нет.

М а р и я (кладет голову ему на плечо). Вода течет… Вода наполнила ведро и стекает по его краям.

П т и ц а. Ложись ко мне на колени, Мария…

Мария кладет ему голову на колени.

Я могу помочь тебе, если хочешь. (Гладит ее волосы.)

М а р и я. Как ты можешь помочь мне, божий человек, как?

П т и ц а (поглаживая ей волосы и шею двумя руками). Легко, очень легко…

М а р и я. Ты мне не можешь помочь ничем.

П т и ц а. Я помогу тебе ничем.

М а р и я. Что означает это ничем?

П т и ц а. Я слегка сожму твое горло, так что ты не почувствуешь ничего.

М а р и я. Господи, Фане, мне страшно!

П т и ц а. Все будет как во сне, ты заснешь, и все…

М а р и я. Я не хочу, мне страшно…

П т и ц а. Только если хочешь, если больше не в силах терпеть… Ты останешься такая же красивая, ни одной капли крови не прольется на землю… И ты уйдешь прекрасной.

М а р и я. Нет, нет, я не хочу.

П т и ц а. Только если захочешь. Я хочу попросить у тебя только двадцать твоих волосков. Под навесом есть ласточкино гнездо, каждую весну я стану подкладывать туда по одному волоску, чтобы укрепить его стенки…

М а р и я (поднялась). Я дам тебе волосы, Фане, и спасибо тебе… Не сердись, я боюсь смерти… (Берет ведро, полное воды, и входит в камеру.)

Часы бьют четыре раза. П т и ц а  уходит. Темнеет. М а р и я, появившись на пороге камеры, смотрит, как заходит солнце. Незаметно появляется  М а л ы ш.

М а л ы ш. Скучаешь?

М а р и я. Скоро солнце будет всходить без меня. Почему ты не назовешь мне день? Сегодняшний – он последний?

М а л ы ш (тащит за собой маленький загадочный чемодан, останавливается около нее). Мне ничего не удалось сделать…

М а р и я. Да я и не надеялась. Это произойдет завтра?

М а л ы ш. Есть еще один шанс…

М а р и я. Я слышу странный крик, словно кто-то зовет меня, я вижу прозрачный берег в далекой, белой пустынной стране… Мне страшно.

М а л ы ш (протягивает ей бутылку). Выпей, и тогда обо всем забудешь.

М а р и я. У меня достаточно времени, чтобы обо всем забыть.

Появляется  П т и ц а.

М а л ы ш (Марии). Может, мы еще увидимся этой ночью. (Берет чемодан и идет, провожаемый Птицей. Птице.) Смотри не превратись в птицу и не улети, цыпленочек…

М а р и я (Птице). Меня мучает жажда.

М а л ы ш (Птице). Оставь ее, пусть поспит. Завтра она должна быть отдохнувшей…

П т и ц а. Да не беспокойся, не заснет она завтра…

М а л ы ш  уходит.

Никакая жажда тебя не мучает. А этого комара я убью, если он будет здесь вертеться… Не нравится мне физиономия этого многоопытного юнца, который знает, как умаслить женщину…

М а р и я. А он знает?..

П т и ц а. Во всяком случае, делает вид.

М а р и я. Не стоит его ненавидеть и не надо домогаться моей любви – это ужасно.

П т и ц а. Я и не помышляю об этом.

М а р и я. Я ведь говорила тебе, я не могу забыть, что нахожусь в летнем саду, где среди цветов прячется фаянсовый гном…

Птица смеется и берет гнома на руки.

Чему ты смеешься? Уйди, оставь меня одну.

П т и ц а. Я не могу уйти. Я на службе.

М а р и я. Занимайся своим делом и не болтай со мной. Или тебе за это платят?

П т и ц а. Мне вообще не платят.

М а р и я. Уйди.

П т и ц а. Я не могу.

М а р и я. Даже если я тебя очень попрошу?

П т и ц а. Даже если очень попросишь.

М а р и я. Малыш не придет меня спасать…

П т и ц а. У него не хватит мужества.

М а р и я. Святой отец – тоже.

П т и ц а. Тоже. Я не уйду.

М а р и я. Почему?

П т и ц а. Мне кажется, что, унижая меня, ты меня полюбила. А ты сама разве не считаешь, что, подтрунивая над тобой, я в тебя влюбился?

М а р и я. Разве в тебя можно влюбиться?

П т и ц а. А разве нельзя?

М а р и я. Сейчас самое подходящее для этого время? Все равно что влюбиться в неодушевленный предмет. Абсурд. Как было бы абсурдом влюбиться в фаянсового гнома.

П т и ц а. Любовь вообще вещь абсурдная.

М а р и я. Ты начинаешь меня раздражать.

П т и ц а. Может быть, тебя помилуют.

М а р и я. Нет никакой надежды.

Входит  С е в а с т и ц а.

С е в а с т и ц а. Господи, сегодня ее последний день… А она не знает.

М а р и я. Что нового?

С е в а с т и ц а. Ничего нового, ничего… Я принесла тебе зеркало…

М а р и я (рассматривает себя). Какая поблекшая, уродливая. (Отдает зеркало.) Не приноси больше… Я постарела…

С е в а с т и ц а. Последний день… (Тихо.) А она не знает… (Уходит.)

М а р и я. Нет никакой надежды.

П т и ц а. Может быть, падет правительство и этой ночью тебя освободят…

М а р и я. Ради меня правительство не падет.

П т и ц а. И все-таки есть шанс.

М а р и я. Теоретически.

П т и ц а. Значит, все же шанс существует.

М а р и я. Теоретически.

П т и ц а (все еще держа гнома на руках). Я люблю тебя, Мария.

М а р и я. Мне кажется, можно шутить остроумнее.

П т и ц а (ставит гнома на землю). Я люблю тебя, Мария…

М а р и я. У тебя нет ни капли юмора, ты без соли, без перца и лысый.

П т и ц а. Я люблю тебя, Мария.

М а р и я. Ты три раза повторяешь одно и то же – никакой фантазии.

П т и ц а. Я люблю тебя, Мария.

М а р и я. Глупость достаточно услышать один раз, нет нужды повторять ее…

Появляется  М а л ы ш.

П т и ц а. Я люблю тебя, Мария.

М а л ы ш (хохочет). Поразительно, фаянсовый гном заговорил! Замечательно он сказал: я люблю тебя. (Подходит к гному.) Браво, гном. (Смеясь, смотрит на Птицу.) Ах, это был ты? А ну-ка погуляй с ним немного…

Птица берет гнома, несет его на место.

Как можно влюбиться в фарфор, в гнома, лишенного тайны?

П т и ц а. Только смерть полна тайн.

М а л ы ш. Тайны такого рода меня не интересуют.

М а р и я. А меня пугают.

П т и ц а. Умереть – так просто… (Уходит.)

М а л ы ш. Так глупо.

М а р и я. Фактически ты исчезаешь. Вот я вижу фаянсового гнома, небо, а пройдет день, и все это перестанет существовать. Не будет ни гнома, ни неба, ни тебя, словно все уйдет. А на самом деле вы останетесь, уйду я. Это глупо, когда умираешь не от болезни, не от того, что клетки твои вышли из строя, устали, износились. Когда уходишь молодым, это уже не глупо, это чудовищно. Почему все зависит от вас, Оприцеску?!

Малыш торопливо идет к выходу. Спотыкается, чемодан падает и раскрывается, из него выкатываются самые разнообразные бутылки с выпивкой. Некоторые разбиваются. Появляется  П т и ц а  и начинает хохотать, наконец он раскрыл тайну чемодана. Вспотевший, растерянный Малыш собирает бутылки.

Видишь, Фане, что у него в чемодане – выпивка.

П т и ц а. Ты назвала меня по имени.

М а р и я. Извини.

М а л ы ш (Птице). Тебе что, приспичило влюбиться в ту, которая завтра перестанет существовать?

М а р и я. Когда влюбляешься – не рассуждаешь.

М а л ы ш. Если Птица потерял голову, я обязан за него подумать. Зачем тебе завтра стать несчастным, сделаться всеобщим посмешищем?.. (Закрыв чемодан.) Извини, Мария… я не…

М а р и я. Ты уже все сказал, иди с богом.

М а л ы ш  уходит.

(Птице.) Я не могу, не хочу, прости меня…

П т и ц а. Думаю, что это настоящая, настоящая… стоим и ссоримся.

М а р и я. Мы не ссоримся.

П т и ц а. Мы спорим.

Г о л о с  М а л ы ш а (издалека). Птица, иди сюда, я поймал воробышка. Хочешь улететь вместе с ним?..

П т и ц а. Вот откуда его храбрость и запах как из пивной бочки… (Уходит.)

Б е р ч а н у  прогуливается с  И р о с о м.

Б е р ч а н у. Стемнело, взошла луна, собаки воют, взбесились от лунного света… (Сухо.) Это ее последняя ночь, но я ей еще ничего не сказал… (Марии.) Тебе не спится?

И р о с. И я не могу заснуть, ужасно разбрехались собаки.

Б е р ч а н у. Я пришел погасить свет.

Остался освещенным только гном.

Луна… Звезды… Ты не передумала?

Мария не отвечает.

Подумай, Мария, подумай, во имя чего ты умираешь.

И р о с. Вот именно…

М а р и я. Подумайте, подумайте, во имя чего вы убиваете… (Уходит в камеру.)

И р о с. Смотри, как усмехается гном…

Б е р ч а н у. Распустилась ночная красавица…

Уходят. Бьют часы.

М а р и я (появляется в дверях, нервно прислушивается). Где мой мальчик?

Появляется  П т и ц а  с гномом на руках.

П т и ц а. Я должен погулять с гномом. Я получил такой приказ.

М а р и я. Где мой сын?

Птица не отвечает.

Почему слова застревают у тебя в горле?

П т и ц а. Потому что я идиот.

М а р и я. Скажи, его унесли?

П т и ц а. Смотри, летит сова. Я всегда мечтал быть птицей!

М а р и я. Его унесли? Куда? Я должна его покормить.

П т и ц а. Вот она села на ветку – устала, должно быть. И птицы устают, одна свернется в комочек, другая норовит изменить свой облик.

М а р и я. Вы на все способны, даже дать ему умереть с голода.

П т и ц а (водружает гнома на место). Он тоже устал от прогулки. (Марии.) Ты могла бы быть повежливее.

М а р и я. С тобой?

П т и ц а. С гномом. Он не виноват, зачем ты кричишь. (Кротко.) Ты не хочешь, чтоб мы стали друзьями?

М а р и я. С гномом?

П т и ц а. Со мной.

М а р и я. Зачем?

П т и ц а. Не любовниками, друзьями.

М а р и я. Это еще хуже. Дружба хуже любви. Я не хочу, чтобы ты лез из кожи вон, изображая доброго малого.

П т и ц а. Я не изображаю.

М а р и я. Ты такой и есть.

П т и ц а. Да нет же. Я просто болван.

М а р и я. Ты не болван. Ты даже прикинуться болваном не можешь. Был бы болваном, было бы куда проще.

П т и ц а. Вы хотите меня оскорбить.

М а р и я. Ты только что это заметил?

П т и ц а. Вы хотите избавиться от меня, остаться одной и тогда…

М а р и я. Что – тогда?

П т и ц а. Наораться вволю.

М а р и я. Я не ору, я спрашиваю, где мой сын. Может, тебе платят, чтобы ты развлекал меня и чтобы я забыла о своем ребенке?

П т и ц а. Вы куда лучше, когда не орете, меньше глупостей говорите. Так что помолчите.

М а р и я. Я не буду молчать.

П т и ц а. Я знаю. Но меня этим не испугаешь. Вы девушка…

М а р и я. …Женщина!

П т и ц а (невозмутимо). …девушка, которая никого не испугает ни молчанием, ни криком… Вы девушка…

М а р и я. …Женщина.

П т и ц а (невозмутимо). …женщина, которая боится мух. Смерти не боится, а мух, которые облепят ее тело, боится. Вы как летняя ночь перед рассветом, светлая и прохладная, пасмурная и теплая, вы как туман, как дымка.

М а р и я (удивленно кричит). Болван, надеюсь, ты не влюбился в меня!

П т и ц а. Это вы в меня влюбились, даже называете по имени: болван!

М а р и я. Я тебя оскорбила…

П т и ц а. Вы решили оскорблять меня и кокетничать одновременно? Пытаетесь завоевать меня таким способом? Вы думаете, я жалкий человек, неудачник? Или, окрестив меня неудачником, вы даете мне понять, что таковым меня не считаете, и тогда болван в ваших устах звучит комплиментом.

М а р и я. Я не сказала, что вы…

П т и ц а. Нет?

М а р и я. Нет. Это вы сказали, что вы…

П т и ц а. То, что я говорю, – это мое дело. Но ведь вы сказали то же самое. Не для того, чтобы я поверил, будто вы так думаете… Значит, это был комплимент. Спасибо. Вы не умеете лгать, вы человек искренний.

М а р и я. А разве это не так?

П т и ц а. Вы искренняя, а я болван.

М а р и я (начинает кричать). Почему ты так однообразен, почему лишен юмора, почему твердишь одно и то же?

П т и ц а. Чтобы доставить вам удовольствие. Чтобы убедить вас, что я вам верю. И я вам верю.

М а р и я. А ты веришь, что я…

П т и ц а. Да, вы неудачница.

М а р и я. Правда?

П т и ц а. Правда – в прямом и переносном смысле. Вы смеетесь над мужчинами…

М а р и я. Над мужчинами?

П т и ц а. В данном случае не смеетесь – издеваетесь.

М а р и я. Правильно.

П т и ц а. И ко всему прочему, я не мужчина.

М а р и я. И это правильно.

П т и ц а. Я умственно отсталый, как говорит доктор.

М а р и я. И доктор прав.

П т и ц а. И вы правы.

М а р и я. Говори мне «ты».

П т и ц а. Мне проще говорить вам «вы».

Она удивлена.

Это освобождает меня от каких-либо обязательств.

М а р и я. Я не знала, что, если говоришь женщине «ты», это накладывает обязательства.

П т и ц а. Накладывает.

М а р и я. Ты чересчур умен для этого сада, для этого гнома.

П т и ц а. Я думал, что чересчур умен для болвана.

М а р и я. Велик же мир, тобой созданный, господи! Ты всегда знаешь, чего хочешь, Птица.

П т и ц а. В этом моя свобода.

М а р и я. Прекрати. Ты хочешь вывести меня из терпения, хочешь заставить меня забыть о ребенке и о считанных днях, что мне отпущены. Ты лгун, ты гадок. Я не могу забыть ни на минуту.

П т и ц а. Неправда. Когда ты назвала меня болваном, ты обо всем забыла. Глаза твои светились радостью…

М а р и я. Мои?

П т и ц а. Я видел, как светятся радостью твои глаза.

М а р и я. Разве была такая минута, когда я радовалась?

П т и ц а. Ты забыла на мгновение, что должна умереть.

М а р и я (утвердительно). В эту минуту я даже любила тебя.

П т и ц а. И потому одарила меня комплиментом.

М а р и я (удивлена, что он ей не верит). Ты такой толстошкурый…

П т и ц а. Говорят: толстокожий.

М а р и я. Нет. (Кричит.) Где мой ребенок? Ты болтаешь глупости, чтобы я забыла о нем?

П т и ц а. Он и Севастица в больнице…

М а р и я. Под охраной тюремщиков!

П т и ц а. Да. Смотри, вот они и явились.

Входит  С е в а с т и ц а  с мальчиком на руках, в сопровождении  с т р а ж н и к а.

С е в а с т и ц а. Ему сделали все анализы. Он здоров как бычок. Они хотят его забрать.

М а р и я. Забрать? После того, как…

С е в а с т и ц а. Директор сказал… Покорми его.

М а р и я (берет ребенка на руки). У меня нет молока… Во всяком случае, его мало… (Прикладывает ребенка к груди, входит в камеру, продолжает разговор оттуда.) Меня охватывает стужа, она холодит душу, леденит кровь, вот она уже в коленках, мои суставы каменеют, движения становятся скованными, живот – бесплодным, в груди застывает молоко, в глазах высыхают слезы.

П т и ц а  уходит.

Почему я не могу уйти молча, счастливая, что ждет меня земля, почему не могу не кричать…

С е в а с т и ц а. Кричи!

Входят  П т и ц а  и  м о л о д а я  ц ы г а н к а.

П т и ц а. Зайди и покорми ребенка.

Ц ы г а н к а  входит в камеру Марии.

Это воровка кур, у нее восьмимесячный ребенок…

С е в а с т и ц а. Цыганки, бывает, не отнимают детей от груди до двух лет. (Увидела входящего Берчану.) Что этот тип сделал с письмами?

Берчану не понимает.

Ну с письмами, которые он получил от матери… помните, конверты, кто был отец?

Б е р ч а н у. Ах те письма? Кто отец? Не знаю. И он не знал. Он взял письма и не читая бросил их в огонь. (После небольшой паузы.) Ребенок здоров, я пришел забрать его. Завтра… Мы не можем даже на ночь оставить его с ней…

С е в а с т и ц а (еще надеясь, что это неправда). Это ее последняя ночь?

Б е р ч а н у. Это ее последняя ночь, и она должна остаться одна. Так надо. (Делает знак двум стражникам, чтобы они вошли и забрали ребенка.) Она может убить его в припадке безумия… Или сама умрет от тоски… Нужно, чтобы она не видела его, когда будет уходить…

С т р а ж н и к и  вошли вслед за цыганкой, которая кормит ребенка Марии. М а р и я  появляется на пороге.

У цыганки много молока…

М а р и я. Вы его уносите?

Б е р ч а н у. Да. Раз у него нет отца, он побудет пока в больнице, а потом его отдадут… (Показывает на Севастицу.) Родителей ведь у тебя нет…

М а р и я. Отец убит на войне…

Б е р ч а н у. Мама умерла еще раньше, знаю… Ее (показывает на Севастицу) скоро освободят, и она заберет его…

С е в а с т и ц а (берет ребенка у вышедшей из камеры цыганки). Лучше я оставлю его у себя, пока не освобожусь… У нее есть молоко…

Б е р ч а н у. Сейчас его надо унести…

С е в а с т и ц а (Марии, показывая на ребенка). Посмотри на него… он твой, у него голубые глаза… Не плачь… Не проклинай. Посмотри на него… Не прощайся с ним, не целуй его…

М а р и я. Дай хотя бы дотронуться до его руки.

С е в а с т и ц а. Не трогай его, он заснул.

М а р и я. Ну хоть коснуться одеяла…

С е в а с т и ц а. Нет… Это мое дитя, оно больше не твое…

М а р и я. Не уходи. Я хочу еще раз посмотреть на него… Будь здоров, Тикэ.

С е в а с т и ц а  медленно удаляется.

(Не плачет, сдержанно.) Ты уходишь, малыш, расстояние между нами увеличивается, завтра оно станет еще больше, на одну ночь, послезавтра… Потом еще на один день, потом смерть разъединит нас, Тикэ…

Б е р ч а н у. У тебя впереди еще ночь. Отдохни…

М а р и я. У меня впереди – вся жизнь.

П т и ц а  уходит.

Б е р ч а н у (протягивает Марии яблоко). Яблоки созрели, хочешь? Возьми еще…

Мария берет несколько штук.

Положи их в подол или за пазуху, как в детстве…

М а р и я. Спасибо… (Кладет яблоки в подол.) Они будут пахнуть всю ночь… Стемнело. Как странно – это будет моя ночь, будет ночь яблок, ночь доктора, ночь травы, ночь священника… Как видишь, у каждого своя ночь, и одна не похожа на другую… (Входит в камеру.)

Б е р ч а н у. Спокойной ночи, Мария.

Появляется  И р о с.

Взошла луна, собаки воют, взбесились от лунного света… Тебе не спится?

И р о с. И я не могу заснуть, ужасно разбрехались собаки.

Б е р ч а н у. Луна… звезды…

В темноте видно, что  П т и ц а  стоит около камеры Марии.

И р о с. Посмотри, как смеется гном…

Б е р ч а н у. Распустилась ночная красавица.

Уходят.

Появляется  С е в а с т и ц а  и видит, что Птица умывается у колонки.

С е в а с т и ц а. Чьей кровью испачканы твои руки?

П т и ц а. Тебе показалось.

С е в а с т и ц а. Но у тебя и рубашка в крови…

Птица стирает рубашку.

Ты убил кого-нибудь? Скажи правду, чья это кровь?

П т и ц а. Уточки… подсадной утки…

С е в а с т и ц а. У утки не может быть столько крови… Почему ты дрожишь? В святую эту ночь кого осмелился ты тронуть? Это кровь Марии?

П т и ц а. Это кровь птицы.

С е в а с т и ц а. Для тебя все люди птицы… Ты убил ее во сне, чтобы она завтра не мучилась? Тебя ждет пуля.

П т и ц а. Хоть тысячу пуль вгони в меня, ни одна не застрянет… Посмотри, луна как птица.

С е в а с т и ц а. Что ты наделал, родимый?!

П т и ц а. Меня никто, кроме луны, не видел…

С е в а с т и ц а. Безумец, что тебе луна, людей надо бояться, не луны…

П т и ц а. Туда, к луне, отправляются птицы. Но не все, нет, не все…

С е в а с т и ц а (тихо). Господи, родимый ты мой…

В дверях камеры появляется  М а р и я.

М а р и я. Луна похожа на птицу, правда, Птица?

П т и ц а. Луна – это царство птиц, туда они держат свой путь, когда приходит зима и нет на земле им места…

М а р и я. Туда отправляюсь и я. (Смеется.) Завтра вечером ты меня там увидишь – и помашешь мне…

С е в а с т и ц а. Ложитесь, люди добрые, ночью забвение приходит скорее…

М а р и я  и  П т и ц а  уходят.

Севастица осталась одна. Ночь. Огромная луна освещает двор.

Падают звезды, Мария… Там, куда ты отправляешься, нет ни ежевики, ни орехов, нет ни яблок, ни зеркала, ни груш, ветра нет и золы нет, кукушки не кукуют и ласточки не поют…

Появляется  М а р и я.

М а р и я. Прости меня за то, что я ухожу и больше не вернусь… Спасибо за гребешок. (Садится.)

Севастица причесывает ее.

Причеши на пробор, под мальчика, волосы-то у меня короткие…

Входит  П т и ц а.

П т и ц а. Я принес мыло… (Ставит ведро у колонки.) И чулки.

М а р и я. Я угощу вас яблочками. (Угощает яблоками Птицу и Севастицу.)

П т и ц а. И еще я принес тебе колечко, носи его…

М а р и я. Я вижу горы, освещенные луной, я уйду за эти горы, к другим родителям, к другим воротам, в другие сады. Отведайте яблочки.

Все трое едят.

Я не буду вас больше угощать яблоками, долог мой путь, даже птице меня не догнать. Вот так-то, Птица, я ухожу и не вернусь никогда. (Натягивает чулки.) Хорошие чулки, легкие, как шелк.

С е в а с т и ц а. Давай я полью тебе – а ты умойся, здесь, во дворе… Птица, отойди в сторонку, не гляди – постыдись. Или отвернись.

П т и ц а. У меня дела. (Уходит.)

М а р и я. Напрасно я умываюсь, земля пристала к моим рукам, облепила грудь, словно всю меня поглотила. (Плачет.) Хоть бы не увидел никто, как я плачу.