Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 49 страниц)

В е д у щ а я. А если ваш муж случайно споткнется?

А д в о к а т е с с а (грозит пальцем). Товарищ! Все это нам известно. Мы достаточно образованны, чтобы понять, какое место занимаем в обществе. Как можно пятнать самое святое? Исключено! Самая совершенная вещь в мире – это человек. В человеке личное не отделено от общественного.

В е д у щ а я. Получается, что у вас совсем нет недостатков. Подумайте и обо мне. Я ведь репортер. Мне надо сделать о вас очерк. Ну скажите хотя бы, вы завистливы?

А д в о к а т е с с а. Зависть определяется степенью внутреннего развития. Ну, скажем, отчего бы мне не гордиться, что мой товарищ по работе занимает пост, который соответствует ее способностям?

В е д у щ а я. Вас раздражают шаблоны?

А д в о к а т е с с а. Раздражают, но я решительно с ними борюсь.

В е д у щ а я. Вы не возражаете, если мы позовем Владимира?

А д в о к а т е с с а. Почему же нет? Владик! Владик! С малых лет я испытывала страсть к чтению. Куда бы я ни ходила, я брала с собой книгу, и мама говорила: «Не иначе, как мать-настоятельница из тебя получится». Так уж она выражалась, поскольку выросла в условиях буржуазно-дворянского общества и имела низкий уровень развития.

Входит  В л а д и м и р.

В е д у щ а я. Владимир, я хотела бы знать твое мнение. Ты хочешь стать похожим на маму?

В л а д и м и р. В каком-то смысле – да, в каком-то – нет. Ты не обижайся, мама…

В е д у щ а я. Ну а в каком же смысле – нет?..

В л а д и м и р. Мне трудно подобрать слова.

В е д у щ а я. Попробуй.

В л а д и м и р. Я бы хотел… знаете, вот они говорят, что их поколение достигло… И тем самым постоянно вроде нас упрекают, что мы мало чего достигли. Но у нас своя гордость…

В е д у щ а я. Чем же вы гордитесь?

В л а д и м и р. Тем, что верим, живем будущим! Надеждой!

А д в о к а т е с с а. Не знаю, в чем вы можете нас упрекнуть?

В е д у щ а я. И все же, если хочешь стать Нижинским…

В л а д и м и р. Я уже сказал, Нижинским я стать не хочу…

В е д у щ а я. Да, ты сказал, но я не поняла. Ты же танцовщик. Кого еще тебе ставить в пример, как не знаменитого танцовщика. Разве не так?

В л а д и м и р. Не так!

В е д у щ а я. Так на кого же ты хочешь быть похожим?

В л а д и м и р. На себя. Быть самим собой.

В е д у щ а я. А тебе не кажется, что это очень трудно?

В л а д и м и р. Трудно! Ну и что?! Ну и что?!

ЭПИЗОД СЕМНАДЦАТЫЙ

Снова в студии.

В е д у щ и й. Я отлично помню. Это было двадцатого февраля.

В е д у щ а я. И я отлично помню. Да, это было двадцатого февраля.

В е д у щ и й. У тебя был билет на скорый, который отправлялся в двадцать один час, и я тебя просил, умолял на коленях не уезжать.

В е д у щ а я. Я должна была уехать. Должна.

В е д у щ и й. Нет, не должна. В этот день я хоронил отца.

В е д у щ а я. Мне пришла телеграмма от заведующей складом!

В е д у щ и й. А мне пришла телеграмма от господа бога! От судьбы, с которой я не умел бороться. Меня никто этому не научил. Когда все кончилось, когда все разошлись, я побежал к тебе, потому что почувствовал вдруг себя беззащитным. А ты бросила меня одного. И вот пожалуйста, я тоже, как в мелодраме, прихожу через много лет, чтобы спросить тебя, чтобы потребовать от тебя ответа: почему ты бросила меня одного?

В е д у щ а я. Ну конечно, я помню. Ты прав, это было двадцатого февраля. У меня был билет на скорый, отправляющийся в двадцать один час… Эта женщина дала мне телеграмму… Когда я прибыла на место, управляющий мне сказал: «Я ее уже уволил». Эта женщина потеряла кусок хлеба из-за меня, а у нее было пятеро детей, пятеро детей и муж без ног, в коляске, потому что он упал со столба. Пойми! Я делала интервью с этой женщиной. Я ее снимала. Я обещала ей, что с ней ничего не случится. Даже наоборот. Пойми меня, ведь я тебя понимаю. Он не просто был твоим отцом. Он был единственным человеком, которого ты любил.

В е д у щ и й. Нет, я и тебя любил, а ты…

В е д у щ а я. Нет… я… будто я не знаю, какая я? Будто не знаю, что никто… никто меня не любил… и ты тоже. (Плачет.)

В е д у щ и й. Я тебя любил…

В е д у щ а я. Я ведь тоже женщина, слабая женщина, женщина, как все остальные. Когда я прихожу домой и остаюсь одна… Независимая и одинокая… равноправная и одинокая… мне тоже хочется, чтобы рядом был человек, мужчина, который бы меня любил. (Рыдает.)

В е д у щ и й. Но я тебя любил…

В е д у щ а я. Который бы мне помогал, который бы не бросал меня одну. Мне надоело быть одной. Независимой и одинокой. Я больше не могу! Мне надоело любить тебя издали… Мне надоела эта передача. Я сыта по горло. «Вперед! В передовые!» Я больше не могу. Выкручивайся сам как знаешь. Сам заканчивай передачу. Я больше не могу. (Она как потерянная. Готова уйти.)

В е д у щ и й (останавливает ее). Ты должна! Мы должны!

Т у ц и. Теряем студию. Теряем тракт.

В е д у щ и й. Дорогая моя, любимая, надо! Для нашей истории, для маленькой нашей истории, слышишь?.. Сейчас нет времени! Сейчас нет места! Тракт!

ЭПИЗОД ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

Т у ц и. «Вперед! В передовые!» «Женщина – председательница сельсовета». Восьмой ролик. Фонограмма!

Выходят  в е д у щ а я  и  п р е д с е д а т е л ь  с е л ь с о в е т а, она ведет за руль велосипед.

В е д у щ а я. Итак, вы родились третьего октября тысяча девятьсот сорок четвертого года, шестого мая тысяча девятьсот шестьдесят четвертого – получили диплом с отличием об окончании сельскохозяйственного профтехучилища; шестого июня получили должность заведующей фермой. В том же тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, двадцать третьего августа получили законного мужа. В тысяча девятьсот семидесятом, пятнадцатого марта – почетное звание матери. У вас дочка Иляна. Тринадцатого сентября, в день пожарников, вы получили назначение на пост председателя коммуны Деды.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Нижней Деды!

В е д у щ а я. Мда. Хорошо! Мне бы хотелось у вас узнать, товарищ председатель, почему-то у нас не принято говорить – товарищ председательница…

Входит  д я д ю ш к а  И о н  с огромным колесом.

Д я д ю ш к а  И о н. Ну че с ним делать-то? Тащить его, что ли, вниз на базу, трактор-то все равно накрылся… Это ишо кто?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Это товарищ из Бухареста!

Д я д ю ш к а  И о н (делает знак рукой, отдаленно напоминающий приветствие). Так что, стало быть, самое уж время ему… (Уходит, но тут же возвращается.) Да, надо думать, прибудет. (Уходит.)

В е д у щ а я. Так вот, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, что еще произошло в вашей жизни, кроме того, что я перечислила…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Так вот, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом я работала завфермой с окладом… Да ладно, но надо про деньги! Будем выше этого! Итак, днем – на ферме, вечером – в школе. В пять утра – на пашне, в пять вечера – за партой. Что мне делать? Реветь? Я этого не умею. Хотя в пору и зареветь, когда на тебя сразу все напасти валятся. На ферме мне вдруг заявляют: «Все! Баста! Нечего тебе, мол, ходить в вечернюю». Почему? Хоть режьте меня, хоть жгите – не понимаю! Может, думаю, они испугались, что я вдруг министром заделаюсь. Я им и говорю: «Товарищи, да не хочу я в министры», а они: «Нет, нет и нет!» Ну а мне – посудите сами, мне-то каково: бросать школу в самую последнюю четверть?

В е д у щ а я. А теперь скажите откровенно, не ради женского праздника, а начистоту. С кем вам труднее работать: с женщинами или с мужчинами? Только честно!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Да я вам правду скажу. Потому что, ох-хо-хо, такой уж уродилась. Не человек, а ошибка природы. Уж такая я… Всегда режу правду в глаза: что про кого думаю, то и говорю. Ну просто все прямо говорю, и когда нужно и когда не нужно… Хотя иногда, сами знаете, попадается какой-нибудь зав, к слову придерется и начинает тебе выговаривать. Ну так пристанет, что просто… (Другим тоном.) Итак, откровенно! Да! Труднее всего работать с женщинами!

В е д у щ а я. Почему? Может, они несообразительны?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Несообразительны?!

В е д у щ а я. Легкомысленны?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Легкомысленны?!

В е д у щ а я. Ленивы?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Ну уж нет, товарищ! Нет и нет! Женщины трудолюбивы. Женщине одно и то же два раза повторять не надо. А вот мужчины – ну не все, конечно, но некоторые… Вот, скажем, поставишь перед ним задачу и видишь, что вместо того, чтобы ломать голову над ее выполнением, он почему-то мается, ходит как неприкаянный…

Д я д ю ш к а  И о н (пересекая сцену с ящиком в руках). Это ты, стало быть, про кого?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Да есть тут некоторые.

Д я д ю ш к а  И о н  уходит.

Вот, к примеру, собрание. У нас общее собрание в шесть. Мужчина сперва заглянет в буфет, пропустит рюмочку-другую и в шесть с четвертью пожалует в зал. Женщина без десяти шесть – уже в зале. На месте!

В е д у щ а я. Так в чем же дело? В чем?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А вот в чем. Наступает момент, когда главную роль начинает играть семья. Муж! Идет собрание. Накал такой, что камни плавятся… Но вот подходит время обеда, и женщины заявляют, что уходят домой. В такие минуты женщина все бросает на полдороге, где бы она ни была – в поле, за комбайном, на уборке овощей или колосовых, – и отправляется разогревать борщ, а иначе…

В е д у щ а я. А иначе – что?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Иначе… нет, товарищи, я не могу сказать, что ее поколотят. Скажу просто, что ей укажут на соответствующую статью конституции. Вот однажды был такой случай в Доме колхозника. Сам первый пришел в столовую. Вдруг заявляется муж одной подавальщицы. Закругляйся, мол, домой пора. Представляете? Домой! Когда у нас в гостях сам первый! Что было дальше, я точно не знаю, потому что прибыла на место, когда эта женщина уже под столом была. Задала я ему жару – а что мне оставалось делать? Хотя, знаете, у нас уж так заведено, правило такое: если на улице или в забегаловке дерутся или ссорится муж с женой, вмешиваться никто не имеет права. Хоть ты гражданский, хоть милиционер. Твое дело – сторона. Пусть они друг друга отволтузят как следует, и только после того, как они вдоволь намашутся кулаками, ты можешь подойти и сказать: «Вы, который с разбитой головой, вы были правы!»

Снова появляется  д я д ю ш к а  И о н.

Послушай, дядя Ион, я же тебя просила оставить меня на полчаса в покое, потому что приехал товарищ из Бухареста, чтобы написать о нашем селе в газету, ведь вот про Кукутени уже три раза писали…

Д я д ю ш к а  И о н. Фу ты, ну ты! И что ж теперя об этом, стало быть, с колокольни звонить? Сливы, што ли, теперя усохнут? Каждому – по его способностям…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А тебя разве это никак не трогает?

Д я д ю ш к а  И о н. Нас не трогай, мы не тронем…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Послушай, дядюшка Ион, я вижу, у тебя нет никакой заинтересованности.

Д я д ю ш к а  И о н. Заинтересованность есть – интереса нету.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Интереса нет!

Д я д ю ш к а  И о н. Явился, не запылился!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Кто это явился?

Д я д ю ш к а  И о н. Цемент.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Обождет!

Д я д ю ш к а  И о н. И то ладно! Стало быть, обождет. (Кричит.) Обождать цементу! (Уходит.)

В е д у щ а я. Давайте вернемся к вашему выдвижению.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Вот как произошло мое назначение в Деду. Я заканчивала партийную школу. Пришел как-то к нам товарищ Ману, зав организационным отделом, и спросил меня, где бы я хотела работать, а директор меня заранее надоумил: «Ты смотри, на частые командировки не соглашайся». Он знал, что у меня со здоровьем неважно. Печень у меня пошаливает. Это, правда, не смертельно. Еще никто не видел председателя сельсовета, умершего от чего подобного. Такого случая не было, товарищи. В областном центре было нас шестеро мужиков и я. Поскольку я женщина, меня первую и спросили; я и говорю: «Знаете, товарищи, я бы хотела знать вашу точку зрения. Если вы не возражаете, я хотела бы знать: сами-то вы куда хотите меня направить?» Они отвечают, что наметили меня к пропаганде или в сельсовет. Я постояла, подумала, хотя думать мне было нечего, я уже раньше все решила, но надо же показать, что ты думаешь, а это значит, надо наморщить лоб, подпереть щеку кулаком и окинуть взглядом окрестные холмы и виноградники – вот, мол, товарищи, я размышляю. И тогда я ответила: «Вот какое дело. Чтобы не обидеть ни товарища Ману из организационного отдела, ни товарищей из пропаганды, я прошу направить меня в сельсовет».

В е д у щ а я. И вам дали самый трудный сельсовет. Я слышала, что перед вашим назначением здесь сменилось три председателя, что…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Деда – тяжелый участок, тяжелый еще и потому, что расположен рядом с областью – всего каких-то шесть километров. Полно шатунов – снуют туда-обратно. Садится себе человек в автобус, платит две леи и катит в область, а когда возвращается, считает, что он уже все постиг. Особенно мальчишки до двадцати трех. Едут по делам в Васлуй{156}, а возвращаются уже с локонами до плеч…

В е д у щ а я. Ну, ведь вы-то сами, например, носите брюки?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А иначе как я могу передвигаться? Весь день верхом, то на телеге, то на велосипеде… Впрочем, на эту тему у меня уже была дискуссия. И знаете с кем? С замом. Не скажу, что он был резок со мной, но на всякий случай я ответила, что очень прошу его впредь оповещать меня о своем приезде в Деду заранее, чтобы я успела переодеться в мини-юбку…

Д я д ю ш к а  И о н (входя, бормочет). Яблочки, стало быть, для детишек… для яслей…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Дядя Ион, я ведь просила тебя по-хорошему, я ведь объяснила, что у товарища нет времени. Товарищ прибыл, чтобы написать. Не о Кукутенях. О нас! Товарищ из самого Бухареста!

Д я д ю ш к а  И о н. Поди-ка ты, стало быть, прямо из Бухареста. Счас всякий считается из Бухареста!

В е д у щ а я (дядюшке Иону). Я не считаюсь, я родилась в Бухаресте!

Д я д ю ш к а  И о н. Ты отдыхай покуль, дорогой товарищ. Никто из нас, видать, не из Бухареста. Всяк из мешка с пшеницей. Всяк от земли.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (взбешенно). Дядюшка Ион, я ведь просила тебя по-человечески…

Д я д ю ш к а  И о н. Вот-вот! Кому должность, тому и интерес!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Интерес!

Д я д ю ш к а  И о н (настойчиво). Стало быть, явился уже…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Кто?

Д я д ю ш к а  И о н. Цемент.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Обождет.

Д я д ю ш к а  И о н (идет). А что? (Кричит.) Обождать цементу! (Уходит.)

В е д у щ а я. Мне кажется, тяжело быть одновременно и женщиной и председателем сельсовета с «проблемами», сельсовета, где…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Все! Поняла! Объясняю! Тяжело! Так что же, волосы на себе рвать? Поначалу меня иначе как «эй, дочка» и не звали. Поначалу и товарищ зам был против, не потому, что я там ему что-то сделала, просто товарищу заму не нравятся женщины. Нравятся, но не на заседаниях. Я даже слышала, что пришлось вмешаться товарищу первому, то есть сверху. С самого верху. И вот так вышло, что теперь у нас в области две председательницы. И теперь все с нас глаз не спускают. Мы обе с ней на испытании. Интересно. Где это записано, что надо умереть председателем. Должность, ведь она как – сегодня есть, завтра ее нету. Повышают – понижают, понижают – повышают. Фу, да что ж вы думаете, для меня должность важна?

В е д у щ а я. А что?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Это очень трудно объяснить… Теперь как вопрос стоит: хочешь построить дорогу? Давай, строй! Камни тебе для этого нужны? Добывай их! Например, мы обнаружили у себя залежи камня. Я предлагаю: «Давайте-ка займемся добычей камня, и у нас будет несколько километров хорошей дороги». Вы думаете, как строят дороги? Дорогу у нас вот как строят. Ты ходишь по дворам и заводишь тары-бары: «Послушай, сосед, у тебя ведь детишки в школе…» Или: «Ребята твои в армии»… Или… ну, в общем, с каждым надо особо говорить. Если прийти и сказать: «Завтра выйдешь на такую-то работу, а не выйдешь – с тебя штраф», тебе ответят: «Ну и штрафуй!» И заплатят когда смогут, а уж после этого его лучше не трогай. А мне что важнее? Дорогу мостить или людей штрафовать?.. (Перескакивает на другое, возвращаясь к невысказанным мыслям.) Господи, да кто же этих из Кукутеней поддерживает?.. На областном конкурсе они оказались первыми, на полтора очка впереди нас. Но знаю, откуда эти полтора очка взялись, но – это по секрету – между Дедой и Кукутенями такая создалась… как бы это выразиться… конкуренция. Эти, из Кукутеней, считают, что во времена Штефана Великого, мы, мол, были рабами, а они – свободными. Будто кто может знать, что было в Кукутенях во времена турецкого нашествия. Но они откуда-то это вытащили и вбили себе в голову… товарищ зам – сам из Кукутеней… но кто это им втемяшил, не знаю… Только стоят они насмерть…

В е д у щ а я. А вы?..

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А я выработала свой метод! При народе никаких замечаний не делаю. Ну разве если дерутся. Если дерутся, я прямо за грудки хватаю! А вот когда входит ко мне такой и начинает кричать – мол, так, и так, и эдак, – я даю ему выговориться, а потом спрашиваю: «Послушай, дядя, я на тебя кричала? Нет! Тогда почему же ты на меня орешь?» Когда кто-то входит к тебе разгоряченный, нельзя ему взять и сказать: «Да, товарищ, ты прав, пойди и стукни по голове такого-то». А когда ты задашь ему вопрос, человек понемногу успокоится, и тогда уже можно разобраться, что у него болит… и чем ему помочь…

В е д у щ а я. А когда это не удается?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Когда мне не удается нормально, по-людски, я использую свою должность председателя. Но поверьте, надо очень постараться, чтобы по-людски не договориться. Достаточно вовремя сказать: «Послушай, сосед, как же это так… ведь ты такой добросовестный хозяин, такой да разэтакий…» Я и стараюсь говорить с ними по-доброму, язык-то, он ведь без костей.

Входит  д я д ю ш к а  И о н.

Д я д ю ш к а  И о н. Селитра, стало быть, пришла. Че с ей? Снесу ее, пожалуй, в парники…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (в бешенстве). Дядюшка Ион, я на тебя когда-нибудь кричала? (Кричит.) Нет! А ты с тех пор, как я приехала в Деду, меня все в «барышнях» держишь!

Д я д ю ш к а  И о н. Поди-ка! А как вы хотели, барышня, чтобы, я вас, стало быть, называл? Мария-Тереза?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Потому что вы женоненавистник.

Д я д ю ш к а  И о н (испугавшись). Вот это уже здря. Ни в какой такой секте я не состою. По мне шти – это шти, цибуля – это цибуля, а рыба – не мясо.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Рыба – рыбой! А баба?

Д я д ю ш к а  И о н. А что баба – какой в ней, стало быть, прок? Баба должна мне сапоги надраить, на частокол их насадить да гусиным жиром смазать.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А лицо себе сажей вымазать?

Д я д ю ш к а  И о н. Вот это ей без надобности! На личность она должна быть румяненькая да кругленькая, точь-в-точь как вы, барышня. И чтобы по улице шла как пава. И чтоб не меньше семи парней на нее бы оглянулись.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Не меньше семи?

Д я д ю ш к а  И о н. Не меньше. На улице. А уж дома она свое получит.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Ну молодец, дядюшка Ион! Поздравляю! Товарищ все записала на магнитофон, и теперь до самого Бухареста дойдет, что в нашем селе нашелся один такой, который женщину за человека не считает.

Д я д ю ш к а  И о н (идет к микрофону, наклоняется и с перепугу рапортует по-военному). Наша женщина, стало быть, – не баба. Наша женщина – человек. Наша женщина – это человек, который рожает детей. (Идет раздосадованный, ворчит. Автоматически кричит на ходу.) Обождать цементу! (Уходит.)

Звонит телефон.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (поднимает трубку. Деланное удивление. Деланная кротость). Ах, это ты, Джика, ты воскрес! Христос воскрес, Джика! Как твое здоровье? (Резкая смена тона.) Ути… пути… мусеньки… утри свои крокодиловые слезы. Меня на жалость не возьмешь… И шофера ты не впутывай, я с ним говорила… И завскладом тоже, он у меня здесь со всей своей бухгалтерией… И кроме того, друг мой ситный, Джика, по телефону я доклады не принимаю, у меня еще к телефону телевизор не приставлен, а я верю только собственным глазам, так что давай-ка запрягай телегу и вези мне мешки, которые я лично, собственными руками отнесла утром на автобазу. Мешки, а не бутыль. Да! Да! Ту самую бутыль, которую ты прячешь в бочке, на которой у тебя несушка сидит. (Бросает трубку. Продолжает без перерыва то, о чем говорила ведущей.) Я не утверждаю, что работаю так, как в книгах написано, это было бы чересчур. Мы пробуем разные варианты, пока не найдем лучший.

В е д у щ а я. А муж?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А мужу куда деваться? Он из-за меня стал как маятник: туда-сюда мотается. Ходит за покупками, отводит дочку в детсад… муж… муж… иногда, конечно, взбрыкивает… и хотя он понимает всю ответственность, возложенную на меня партией и правительством, бывает, что хлопнет иной раз дверью; ему ведь не очень по душе, когда над ним его друзья за стопкой насмехаются: «Привет, Нану, будь здоров, ты ведь вроде сначала женился, а теперь еще и замуж вышел…»

В е д у щ а я. Товарищ Виорика, сегодня ведь воскресенье…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Какое там воскресенье, товарищ? У нас воскресенье – это седьмой рабочий день недели. Что вы хотите? Раньше люди по-другому жили…

В е д у щ а я. Как это – по-другому?..

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. По-другому – это значит: видит сосед, что горит у тебя фонарь во дворе всю ночь, значит, можешь ты себе это позволить. Вот. А теперь надо самому всего добиваться. На бога надейся – да сам не плошай…

В е д у щ а я. А раньше больше на бога надеялись?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Не знаю, поскольку в то время меня еще на свете не было. Когда я в ПТУ училась, то моталась за семь километров туда и обратно, в мороз, пешком, в бумазейной жакеточке…

Входит  д я д ю ш к а  И о н  с тачкой.

(По-доброму.) Хорошо. Ну вот, дядюшка Ион, а теперь и скажи, разве это жизнь?

Д я д ю ш к а  И о н (философски). Какой в этой жизни, стало быть, резон? Ну пропустишь рюмочку-другую, третью, ишо затянешься хорошим табачком, раз, другой, да чашечку крепкого кофе выпьешь, глядь, и летит на тебя эта, как ее, летающая кастрюля… Жизнь, стало быть, коротка! Разве ты, барышня, можешь сделать ее длиннее? Может, товарищ из Бухареста может сделать ее длиннее? Нет. (Чуть в подпитии и решительно.) Ну тогда давай, стало быть, сделаем ее широкой! (Уходит.)

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (сменив тон, кричит ему вслед). Дядя Ион!.. Товарищ Ион! (Властно.) Пусть обождет!

Д я д ю ш к а  И о н (появляясь). Кто?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Цемент.

Д я д ю ш к а  И о н. Куды там! Был, да весь вышел!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Как это «вышел», куда это «вышел»? Да разве ты не велел обождать? Чувство ответственности ты имеешь?

Д я д ю ш к а  И о н (развеселившись). Ответственность, стало быть, имею, да должность не та. Силы не имею!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Ах так, значит, ты силы не имеешь, а я, значит, имею… Господи, да еще какую! Схвачу я сейчас эту статую, возьму ее под мышку, с конем, со всем прочим, и через полчаса ввалюсь к товарищу первому прямо в приемную, к его секретарше; ведь целых два года вы меня попрекали, что, мол, в Кукутенях есть статуи, а у нас нет, да почему их нет. А сейчас, когда я притащила статую, да не такую, как в Кукутенях, с копьем, а конную, сейчас, когда и цемент привезли… Вот так же точно было и с тракторами и с газом: вы же не успокоились, пока его не получили.

Д я д ю ш к а  И о н, ворча, убирается восвояси. Звонит телефон.

(Берет трубку. Рада сюрпризу.) Да!.. Да!.. Товарищ зав… Она самая, собственной персоной! Нет!.. Да!.. Нет… Да! Конечно, товарищ зав. Приехала! К нам… Прямо из Бухареста!.. Да откуда же мне знать, почему прямо?.. Вот вы сами у нее и спросите, почему она не заехала сначала в Кукутени. (Раздраженно, повышает голос.) Что же это получается, товарищ зав? Когда писали о Кукутенях, это называлось – пропаганда, а когда пишут о Деде, это называется самопропаганда?.. Да как же это называется… Как? Как? (Тихо опускает трубку на рычаг.)

В е д у щ а я. Я хотела вас спросить: существует старый предрассудок, что, мол, сколько бы женщина ни работала, сколько бы ни надрывалась, если она не сохранит при этом женственности…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (погрузившись в свои мысли). Простите?

В е д у щ а я. Существует предрассудок, будто…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Погодите, может, действительно вам не надо было в Деду ехать?

В е д у щ а я. Но почему? Почему?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Может, было бы лучше вам сначала в Кукутени… Может быть, они более передовые. Может… я ведь вас сразу предупредила. Я еще нахожусь на положении испытуемой.

В е д у щ а я. Ну и что?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Знаете… Может, я не типичная…

В е д у щ а я. Почему?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (поднимается, берет велосипед, собирается уходить). Извините… Но надо мне взглянуть, что там с цементом…

В е д у щ а я. Один вопрос! Простой вопрос. О женственности…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (вскипев). Ох, товарищ, не до женственности мне сейчас.

В е д у щ а я. Я вас очень прошу. Это важная проблема. Поверьте, очень, очень важная.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Женственность?

В е д у щ а я. Да! Женственность!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (удивленная). Господи, товарищ! Да вы же сказали, что вы из столицы…

В е д у щ а я. Я вас прошу. Очень прошу, скажите… но только честно! Исчезает ли в женщине женственность или нет?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Кто?

В е д у щ а я. Женственность.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. По-вашему, женственность эта самая, она что, вроде зонтика? Пошла я с ней на базар и вот… пожалуйста! Забыла ее на базаре! (Кричит.) Ты ее не нашел случаем, дядюшка Ион?..

В е д у щ а я. Извините… Некоторые считают… они говорят, ну знаете, женщина как бы биологически так устроена… соматическая, то есть телесная, ее организация…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Какая такая соматическая! Разве вам не известно, что эта самая женщина, когда выбивается из последних сил, говорит: «Господи, зачем ты меня сделал женщиной? Дай мне, господи, мужество. Сделай меня, господи, бестелесной – несоматической», потому что если ты соматическая да к тому же женственная, такое на тебя нахлынет… так тебя закрутит… чувства всякие, эмоции… И смотрю я на своих коллег, которые не женственные! Которые не соматические, которые – просто мужчины! Бывает, на каком-нибудь заседании или по телефону нахлебаешься пойла. И долгое время я – женщина, я, женственная, я, с моим соматическим типом, когда встречаю потом товарища, независимо, в каком он звании, зав он или мама зава, чем бы это мне ни грозило, я не могу прикинуться, будто не помню, что это он меня напоил… тем пойлом. А мужчина – выйдет себе в коридор, закурит сигаретку, после заседания пропустит рюмочку и, когда придет домой, все уже и забудет. А я, значит, женщина, как говорится, чувствительная, женственная, должна идти домой и лить слезы… Но я этого не умею. Такая уж я – ошибка природы. Я когда чем-то расстроена, сажусь в телегу и еду по холмам, по виноградникам, смотрю вокруг на силосные башни, на стога сена и – здрасьте! Встречается кто-нибудь из сослуживцев – пожалуйста! – из тех, кого вы называете женственными. Из тех, с ярко выраженными телесными признаками. Она как услышит что-нибудь трогательное, волнующее, сразу плакаться начинает, еще и меня упрекнет: дескать, у вас сердца нет? Вы такая хладнокровная. Вы же деспот! А у меня есть сердце! И я тоже впечатлительная. Придет иногда… кто-нибудь… Например, такой случай… пришел ко мне один, в ОБХСС его хотели забрать. В течение двух недель у него умерли мать и жена. И вот пришел он ко мне с четырьмя детьми и говорит, что, мол, запрется в доме и подожжет его… потому что… знаете, оказалось, что он не виновен. Очень часто именно таким и достается. И что же мне, быть женственной, рыдать, рвать на себе волосы? Поскольку я в тот раз не была женственной, я все пороги обила, чтобы вытащить человека из беды. Так нужно было! Когда тебе больно, будь бревном, а когда хочется смеяться, запри рот на замок. И когда тебе кричат в телефон, что ты занимаешься самопропагандой, отвечай – занимаюсь, товарищ зав! Занимаюсь, потому что уж такая моя телесная натура! Таков мой соматический тип! Я женственна, потому что ухожу из дома в пять утра и вот уж сколько времени в поликлинику не могу забежать, так что доктор Вылку – сама доброта – говорит, если я не приду к нему на прием, он больше меня и лечить не станет. Я женственна! Я должна сделать вид, что у меня хорошее настроение, но когда мы садимся обедать, когда мы говорим с мужем, я все думаю: но почему же, черт возьми, пала эта корова? Почему, черт побери, только два трактора вернулись на базу, ведь уехали-то три? Почему, черт побери, этот человек ушел от меня обиженный… Я ведь женственна! Когда возвращается домой председатель сельсовета из Кукутеней, все у него в порядке, все на месте. Ему, несоматическому, не надо думать, есть ли у его жены чистая рубашка и накормлены ли дети. Он приходит домой, ест, надевает пижаму, садится у телевизора или выходит с женой погулять. И веселится. А мне что делать? И я веселюсь! Из сельсовета – прыг к стиральной машине. И хохочу! Или с автобазы – хвать и ощипываю курицу. И – заливаюсь! Хохочу… хохочу… хохочу… Такая уж я веселая, женственная и соматическая… (С глазами полными слез.) Не привыкла я плакать. Разве я не сказала вам, что я ошибка природы? Разве я не говорила, что я еще прохожу испытание? Прекрасно, товарищи! Испытывайте. А почему не испытывать? Будто я не знаю, что они просто боятся. (Смех сквозь слезы.) Боятся, а вдруг я министром стану. Да не хочу я, черт побери, становиться министром. Ну а вдруг… а вдруг так случится… Вдруг понадобится… Вдруг?..

ЭПИЗОД ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Снова в студии.

Т у ц и. Алло! Видео! Стоп! (По телефону.) Молодец, цыпленок. Вот видишь! Что в той Африке такого невозможного? Молодец, лапушка! «Вперед! В передовые!», «Вперед! В передовые!»

В т о р о й  р е ж и с с е р. Ведущих – средним планом.

В е д у щ и й. В заключение нашей передачи разрешите мне задать вам последний вопрос. В конечном итоге какова же та главная мысль, которую вы хотели высказать в вашей книге?