Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Ливень, гром, молния, ветер. Скользкая проселочная дорога. Деревья, вырванные с корнем, преграждают путь. Идущая к дому  И р и н а  кажется единственным живым существом на свете. Или последней беременной женщиной, на чьих плечах – непомерная забота о продолжении жизни. Ее следы пропадают в грязи, она пугается того, что не оставляет следов. Дождь кажется извечным.

И р и н а (подбегает, становится под дерево, ее волосы и платье вымокли, она возбуждена тем, что участвует в стихийном событии). Какое водное царство! Просто слюнки текут. Водяной набрал в рот воды. Тучи мне в рот набились, когда гром гремит, зубы стучат и дробятся… Сколько в мире коренных зубов вырвала эта буря… невиданная. В памяти зуб на нее будем иметь… (Оглядывается.) Хоть бы одно сухое слово. (Ищет.) Потоп! (Смеется, передразнивает.) Еще не успел сойти первый потоп, дно морей и океанов еще дымилось зеркалами, когда черт решил спустить с цепи второй потоп. Слишком уж благочестив стал мир… Так, наверное, запишется в грядущей Библии. (Смеется, блестя зубами.) Хорошо смеяться в бурю, зубы блестят, если красивые. Красиво смеяться в бурю, блестя красивыми зубами. Вот как я себя хвалю. (Серьезно.) Вокруг меня происходит… бог весть что. И я… словно плыву по волнам… по морям, по океанам… Тсс! Что-то прошелестело… (Прислушивается.) Да, шевельнулось… своими ушами слышала. (Кричит.) Кто здесь, а? (Вздрагивая.) Опять… Как лист… или глаз, когда открывается. Чувствуешь веко… Стой! Стой, стрелять буду! (Делает охотничий жест.) Должно быть, заяц. Сейчас позову охотников. (Громко.) Охотнички, сюда! Здесь что-то шевелится. Может, крот в земле? Чувствую какие-то движения… испуганные, живые… Вот и сейчас. Ох, я вся дрожу… Кто это так нагло воспользовался погодой? Что задумал? Что вообще задумано? Правду сказать, я счастлива, да, вот слово. Странное счастье, необъяснимое… счастье какого-то потрясающего напряжения… почти как тогда, когда я была малюсенькой, глупой, изнеженной и… в материнском чреве. Да, да, изнеженной, но не такой уж глупой. (Делает нервный жест рукой.) Но теперь не время для воспоминаний. Таких воспоминаний. Однако чем объяснить такое состояние… почти совпадающее с тем? Ладно, глупости. Пора домой, темнеет. Я хотела сказать – выключается небесное электричество…

Вспышка молнии.

Вот, пошло мигать… (Идет, с трудом делает несколько шагов. Замечает огромный дуб с огромным дуплом, где можно уютно устроиться. Изучает дупло.) Из этого древа… только что гроб вылетел. Вылетел вовремя, оставив место, пригодное для полноты жизни. (Смеется, вспоминает, что беременна, склоняется ухом, словно хочет прослушать свой живот. Затем осторожно забирается в дупло.) Ну кто ты там? (Смеется, передразнивая.) Если ты потоп… пожалуй сюда, в ковчег! (Высовывает руку.) Еще льет… никак не перестанет. Я-то думала, что, как заберусь сюда, дело примет другой оборот… даст мне, так сказать, плыть посуху… (Высовывает другую руку.) Разверзлись хляби небесные! (Задумывается.) Может, никогда не перестанет… Может, никогда и не переставало… (Устраиваясь поудобнее.) Теперь в самый раз немножко пофилософствовать… здесь идеалистически… там материалистически… (Смеется, дрожа от холода.) Мне просто повезло с этим дуплом, ей-богу. (Печально.) Нет, тогда я была в самой природе… теперь в этом несчастном дупле, из которого вылетело… что-то… (Вспоминая.) Тогда был ласковый свет… я вбирала его кончиками пальцев… всей кожей… Плыла! (Печально.) Я не плыла с тех пор… с тех пор я не… плыла, не вбирала свет, локтем, коленями. Не пролетала в бесконечности… без всякого труда. Я не… (Смеясь.) Я, пожалуй, единственное существо на свете, во всяком случае единственное в селе… в крайнем случае единственное в этом дупле… единственное существо, у которого есть воспоминания… еще до рождения… (Прозаично.) Вот тут и странность. Я сказала и мужу моему… перед свадьбой: «Знаешь, у меня бывают видения». Он спросил: «И часто?» «Нет, не бойся, они – не то, что ты думаешь… Порою, не знаю, как объяснить, но когда тишина… или дождь…» (Смеется.) Он сказал, что я играю с воображением, когда все вокруг в созидательном порыве. А воображение разве не порыв? «Тешишься вымыслами, дорогая. Пора помаленьку взрослеть… расти вместе с эпохой». (Смеется.) И вот я выросла, повзрослела, вырос и живот… повзрослел и он, бедненький. Можно сказать, созрел. Дождь – оттого и приходят в голову шальные мысли. Впрочем, не выдумка – пережитое… (Меланхолично.) Я жила полной жизнью до рождения. Потому боюсь… быстро состариться… израсходоваться до времени. Там, в раю… (Громко и четко.) Я была в раю… все мы приходим из рая… Пешком… ползком… (Обнимая ствол.) Мама! Мама, – то есть нет: мать-природа! Как чудесно в дождь на твоей груди. (Сухо.) Но вот вопрос: надо с тобой расстаться, вернуться в дом родной… дом… домик. Отдохнем маленько и тронемся в путь, пешочком… (Прислушивается к дождю.) Пожалуй, счастье, охватившее меня, такое внезапное, оно не мое, а – его. (Поглаживая живот.) Я залита его счастьем… потому мне так хорошо.

Молния, гром.

Что с того, что дамба грозит обрушиться. Все люди там, на реке, у дамбы. Положила и я свой кирпич… (Смеется.) На самом деле – камешек. Нашла его… в туфле… Мне не разрешили поднимать тяжести. Руками на меня замахали: беги, мол, домой, без тебя справимся. Есть кому строить. У тебя другое задание… Словно родить – значит выполнить задание. Дело. Чудаки – мужики! Может, мой долг и в том, чтоб укрепить дамбу, преградить поток… (Другим тоном.) Как-никак движение облегчает роды. Сегодня я всласть подвигалась, если сегодня рожу… (Печально.) Кончится счастье того, кто будет мне сыном… и будет скорбно мне, вывернутой наизнанку! (Сосредоточась, как в трансе.) Я помню, помню… я почувствовала за несколько дней… Впрочем, какие там дни, я иначе измеряла время – может, ресничками по материнскому чреву отмечала свой рост… Я почувствовала – происходит что-то. Нечто вроде болезни. Меня пронизывала дрожь… дотоле неведомая… (В страхе.) Это была смертная дрожь… потому что до того я была бессмертной… Словно что-то вращалось вокруг меня. Я лишилась способности свободно парить в пространстве, я падала… падала… падала. И вдруг катастрофа… полное падение. (Со стоном.) Говорят, мать меня тяжело рожала… Да, я отлично помню то потрясение… Может быть, инстинктивно я не хотела рождаться, привыкла к раю, к бессмертию… Глупости, как сказал бы муж, – «предродовой бред». Но здесь, в этом дупле, я могу говорить начистоту… (Улыбаясь.) Природа – тоже мать, может войти в мое положение. (Другим тоном.) Я себя увидела в капельке, когда блеснула молния. (С грустью.) Увы, я перестала уже быть красивой… Беда! Женщина должна быть красивой до последнего мгновения. Отец собирается умереть – как я покажусь ему в таком виде? Уйдет с дурным впечатлением из этого мира. Сыночек мой откроет глаза, увидит чудище, бабу-ягу – и испугается. Впрочем, не так уж я страшна; вчера еще все мужчины смотрели мне вслед. Кроме моего мужа, который оглядывался на других… Так я думаю, сама не замечала… а теперь он сражается с волнами. Я умоляла его не рисковать, не заплывать на лодке далеко. Знает ведь, в каком я положении. Знает, в каком состоянии отец. Бедный отец! Не будь его болезни, я бы еще побыла у дамбы. Положение отчаянное. Люди все в отчаянии. Кроме него! Хотя… (Чувствует боль, кладет руку на живот.) Боже! Беда не приходит одна. Он беспокоится. Ему не терпится увидеть мир, удостоиться судьбы. Иметь имя. Он вертится, поворачивается лицом к стене и не желает… умирать. (Объясняя.) Я об отце теперь. А раньше говорила о ребенке. Что за черт, почему, я их путаю. Теряю нить. Да. Нет, теперь прошло. Но лучше бы смыться отсюда, хоть здесь и тепло и уютно. Есть же у нас дом… пусть даже и вверх дном. (Серьезно.) Все еще льет как из ведра. Тучи низко, дикие гуси пытались вынырнуть из них, поплыть, но захлебнулись. Глубина тучи не меньше десяти километров. Скользишь на каждом шагу. Земля потекла? Надо поберечь грудь, чтоб вода не попала… в молоко. Только этого не хватало! Первым делом его будет… проблема питания. (Придирчиво осматривается.) Есть ли у меня грудь? Будет ли он доволен? (Робко, с оглядкой выходит из дупла. Как только доходит до следующего дерева, дуплистый дуб вспыхивает от молнии и горит, как свеча.) Господи! Прямо не верится… Он ждал, пока я уйду, чтоб загореться… и умереть… Для кого зажигаются такие гигантские свечи? Напрасные старания. Меня ничего не коснется. Пока мне это дело предстоит. Существует солидарность начатых дел, которые должны завершиться… (Улыбаясь.) Солидарность беременных дел… Останься я в дупле, молния миновала бы дуб. Да, я уверена. (Поглаживая живот.) Пойдем, деточка. (Громко.) Солидарность всего, что рожает… помоги мне!

Гром, молния, И р и н а  удаляется, скользя.

КАРТИНА ВТОРАЯ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Интерьер крестьянского дома. Две комнаты, обставленные по-разному. Одна – для молодоженов, другая – по старинке. Между ними сени. Двери обеих комнат распахнуты. В правой – И р и н а  съежилась на постели от предродовых болей. В левой – Д е д, отец Ирины, тщится умереть. Он не очень сокрушается, расставаясь с жизнью. Добрая смерть – как легкие роды. Неподалеку от него – заранее заготовленный гроб. Дед и Ирина переговариваются.

Д е д. Знаешь, он стал пованивать.

И р и н а. Что? Кто?

Д е д. Этот гроб… Вчера еще от него шел приятный дубовый дух, а теперь воняет древесным клеем. Не подменили ли мне его?

И р и н а (мучаясь). Кто подменит? Что ты говоришь?

Д е д. Я заказал дубовый, вчера еще он был дубовый… совсем недавно. (Решительно.) Я в еловый не полезу…

И р и н а. Не думай об этом…

Д е д. А об чем думать? О бабах?

И р и н а (пытаясь улыбнуться). Хотя бы.

Д е д. Одна вот все ошивается подло меня… ходит вокруг да около… с косой.

И р и н а. Сказано тебе, не думай об…

Д е д. А она что – не баба? Или, думаешь, – девка? Да может, запахи перемешались. Стоял он рядом с еловыми… и ядреный запах дуба перешел к тем, дешевым, которые едва держатся до могилы, а иной раз и того не выдерживают. Слышал я, один выпал по дороге… и очнулся – видать, не помер как следует. А его, значит, хоронили… и поэтому…

И р и н а. О чем ты? Что – поэтому?

Д е д. Чужой запах пристал к моему…

И р и н а. А!

Д е д. Мешает мне чужой запах, дышать не могу.

И р и н а. Скажи лучше, что тебе умирать неохота… Кто тебе сунул этот ящик под нос?

Д е д (встает и садится на гроб). Потому и попросил…

И р и н а. Почему?

Д е д. Чтоб не подменили… и все же… кажется… (Изучает крышку.) Черт его знает… вроде бы все-таки мой. (Другим тоном.) Не торопитесь меня в землю закапывать, позовите доктора, городского, чтоб пульс прощупал… они в этом смыслят. Коли скажет доктор «все, отошел», погодите денька три… для верности… Не пошевелюсь – тогда крышка. Но на это время воздайте мне все почести… то есть, по нашему обычаю, оплакивайте, слез не жалейте.

И р и н а. Ладно, тебе далеко до того.

Д е д. То есть – «долго ждать?» (Хихикает.)

И р и н а. Отец… не говори так… Кто ждет твоей смерти?

Д е д. Та, с косой…

И р и н а. Что у тебя болит?

Д е д. Ничего у меня всю жизнь не болело… разве что душа… теперь и душа не болит… оттого мне плохо… Не знаю, что со мной.

И р и н а. Врачи говорят, ничего у тебя нет…

Д е д. В мои года – когда ничего… это совсем плохо. Дальше некуда. (Встает, роется в сундучке, достает какие-то одежды.)

И р и н а. Что ты там делаешь?

Д е д. Ничего. Собираюсь.

И р и н а. Куда собираешься?

Д е д. Туда, куда собираюсь… (С трудом одеваясь.) Лучший наряд и тот не идет мне… Было бы Время, сбегал бы к портному, чтоб подогнал. (Смеется.)

И р и н а. Я никогда не знала, когда ты говоришь всерьез, когда шутишь. Вижу и теперь – шуточки.

Д е д. Хорошо, если бы… шуточки. Дело в том, что… гляди-ка!

И р и н а (испуганно). Что такое?

Д е д. Я натянул один чулок так, а другой этак… наизнанку. И нет сил начать заново… Так и предстану на последний суд… Не будут там придираться? Главное, чтобы не смеялись. (Ложится в постель.) Ох-ох-ох! Вот и приготовился в дорогу. Одной заботой меньше…

И р и н а (пытаясь перевести разговор). Слышь, как дождь хлещет?

Д е д. Да пусть хоть потоп… то есть нет, ни к чему это. Дождь – хорошо, а много дождя – беда. (Возвращаясь к своей мысли.) Я говорю, когда человек кончается, сперва в голове померкнет. А в моей голове – ясно.

И р и н а. Ты еще другим ума прибавишь.

Д е д. Рад бы, да сил нет! Видишь, едва рубаху застегнул. Что ты там возишься? Не идешь подержать надо мной свечу…

И р и н а. Я… а разве ты помираешь?

Д е д. Помру.

И р и н а (боль не дает ей встать). Разве так человек умирает? Здоровый… при всем рассудке… и с шуткой?

Д е д. Жизнь была шуткой. А это… всерьез… (Ищет что-то.) Где шапка? Куда твоя мать ее сунула?

И р и н а. С тех пор ты не надевал ее? Лет пять прошло.

Д е д. Может, и пять. Она поторопилась…

И р и н а. Не знаю, где шапка… и встать не могу.

Д е д. Ладно. Все равно пришлось бы держать в руке. И в ад и в рай, говорят, надо входить с непокрытой головой… В ад… потому что жарко, а в рай… не положено! Там одни святые… Иногда, как закрою глаза, голова легонько кружится, и я вижу их, стоят себе кучками… Не помнишь?

И р и н а. Что?

Д е д. Куда ее мать сунула?

И р и н а (думая о другом). Что?

Д е д. Шапку…

И р и н а. Погоди, отец… вот встану и поищу. Опять! Как меня режет! (Стонет, жалуется.) О боже!

Д е д. Меня оплакиваешь?

И р и н а. Схватки у меня.

Д е д. Это хорошо.

И р и н а (кричит). Ужасно… ужасно… какое там хорошо!

Д е д. Хорошо, что придет другой вместо меня. Гляди, чтоб мальчик был…

И р и н а. Темно здесь, я ничего не вижу… может, ребенок окажется девочкой… у меня в глазах помутилось.

Д е д. Долго тебе еще? Поднажми, а то, если недолго, я дождусь.

И р и н а. Отец… как здорово, что ты со мной в этот час! Смешишь меня, отвлекаешь…

Д е д. Я б на помощь пришел… помню, как с тобой бедная твоя мать мучилась… да мне стыдно. Это раз. Потом, ноги отнялись и похолодели. Это два.

И р и н а. А я горю… В животе пламя.

Д е д. Не поменяться ли нам? (Смеется.)

И р и н а. Если б могла… (Громко кричит.) Умираю!

Д е д. Ну чего шумишь? Вовсе ты не помрешь… но тебе это дело дается трудней, потому что ты образованная. Придаешь делу важность. Бабка твоя несла еду людям в поле и возвращалась домой с чадом в корзинке. Несла его в корзинке на голове, среди горшков, ложек. Скидывала его в тени репейника, в тени зайца, где приходилось… Рожала срочно… по кустикам, как зверь лесной. Так четырнадцать раз родила. Я тринадцатый.

И р и н а. Чертова дюжина. (Стонет.)

Д е д. Я всегда был тринадцатым. Потому теперь пропадаю… (Стонет.) Потому мне каюк… (Стонет.) Долго тебе еще?

И р и н а. Ой! Ой! Мамочка!

Д е д. Вот так… давай, давай! (Стонет.)

И р и н а. Ради тебя стараюсь…

Д е д. Позвала бы лучше повитуху… то есть мне бы надо за ней… но как? Коса подошла под самое ребро…

Ирина кричит.

Вот тебе на! Зря тебя в школу отдал… рожала бы просто как дура. Твоя мать со своими четырьмя классами едва с тобой справилась… а ты с десятилеткой… ох и намаешься! Без повитухи не обойтись. Есть ли еще в селе повитуха?

И р и н а (стонет). При чем тут учение… и это?

Д е д. От учения слабеют… поджилки. Бабка, говорю, четырнадцать детей родила… а сосчитать их не умела… вечно путалась, расставляя миски по столу… приходилось каждому брать миску в руки. (Смеется.) Здоровые времена!

Ирина стонет.

Мда… Если бы куры с такой мукой несли яйца, весь двор бы ошалел…

И р и н а. И они не от радости кудахчут. А может, от радости. Скорей бы и мне раскудахтаться.

Д е д. Ну как? Какие новости?

И р и н а. Не смеши меня, не то скину… Нельзя до времени… (Стонет.) А как бывает, когда умираешь?

Д е д. Никак. Таешь, как свечка. А кстати, есть ли у нас еще свечи? Эта кончается… а я – никак…

И р и н а. Ты что, отец, сам себе свечу держишь?

Д е д. Раз уж у меня нет детей, которые… Так что зря стараешься народить внуков…

И р и н а. Так я ж…

Д е д. Я не скотина, чтоб помирать без свечи… К тому ж я и не исповедовался, знаешь?

И р и н а. Мог заранее позаботиться… когда заказывал этот ящик…

Д е д. А что попу скажешь? Ты ему – свое, а он думает про свое… про кутью… про свои дела. А теперь я бы исповедовался. Кого б за ним послать?

И р и н а (улыбаясь). Погоди еще немного, тогда пошлем малого…

Д е д. Так-то оно так, а мне невмоготу. Ты меня выслушаешь.

И р и н а. Я слушаю, но какой с меня поп?

Д е д. Неважно… ты моя дочь, ты чище священника… Слышь, дочь моя… (Молчит.) Не знаю, с чего начать.

И р и н а. Свечи лежат у тебя в изголовье. Можешь повернуться?

Д е д. Повернуться могу, а вот из могилы вернуться уже не смогу. Оттуда никто не возвращается… (Ищет свечи.) Где они? Ладно, я найду, ты только от своего дела не отвлекайся, заканчивай побыстрей, слышишь?

И р и н а. Слышу.

Д е д. Как я жил до моих лет?

И р и н а. Как?

Д е д. Словно святую водицу пил… это ни от жажды, ни от голода… и святым не станешь… (Тяжелый вздох.) Вот как я жил. Не бог весть что понял. Мы здесь просто-напросто жили. Не думая о жизни, до самого смертного часа.

И р и н а (пытаясь обернуть разговор в шутку). И тогда думаешь… всего четверть часа…

Д е д (серьезно). Заявляется та и делает знак… и косится на нас и подгоняет: «Живей! Живей! Шевелись, лежебока…» – и, как только произнесет «шевелись», так и замрешь! Эх! В деревне все по солнцу да по временам года… и всегда свои заботы. Знаешь что? Ежели помру, схороните меня в городе, там, в городе, можно и отдохнуть. Впрочем, нет. Там будильники и всякое такое. Слава богу, солнце не трезвонит, когда восходит.

Ирина смеется.

Эх, доченька… что было, то было. Недурно было. Да застигло меня теперь как-то не вовремя, потому жалко. Гроб-то я справил загодя, да видишь, мочи нет влезть в него, скрутило меня не вовремя… (Силится забраться в гроб.)

И р и н а. Да лежи ты спокойно… Куда лезешь? Чего вертишься? Словно у меня в животе тычешься.

Д е д. Того и гляди, окажется, что я еще не родился. Здорово ты сказала! Тогда еще есть надежда, правда? (С трудом смеется.) Господи, прости меня. Тебе больно?

И р и н а. Страшно.

Д е д (испуганно). Так я… перед кем душу-то облегчу?.. Есть у нас песня: «Я и камню бы поведал…»{76}

И р и н а (принимая свою роль всерьез). Выкладывай, что у тебя на душе… только быстро… не то помру раньше тебя. Много у тебя грехов?

Д е д. Откуда? И для этого времени не хватало. Был бы, может, посчастливее… да не вышло. И мать твоя жила так же… И зачем она меня покинула, чтоб я мучился в одиночестве?

Тяжелое молчание, прерываемое стонами с одной и с другой стороны. Ирина на какое-то время забывает о больном, терзаемая схватками. Говорит сама с собой… как и дед. Их реплики порой не перекликаются, это – обрывки монологов.

Ты слыхала про доктора Пайку?

И р и н а. Нет… Акушер?

Д е д. Откуда? Легкими интересовался. А захворал раком. И за месяц назвал день и час, когда помрет. Точно, как по расписанию. И в тот день, когда приближался час – одиннадцать, как он назначил, – звонит лучшему другу. Скоро одиннадцать, говорит, приходи, потолкуем малость.

И р и н а (жалуется). Господи, боже мой…

Д е д. Тот приходит, толкуют они, толкуют…

И р и н а. О чем?

Д е д. О том о сем. Как мужчины. И перед тем, как ударил час… а были у него часы из тех, что бьют себя в грудь… смотрит он на часы, значит, и говорит: «Ну готово, отправляюсь»…

И р и н а (теряя нить). Так к нему же друг пришел… Куда же больной собрался?

Д е д (продолжая). Это всех с ума свело… и врачей, и всю больницу. Догадались, что этот Пайку, раз уж все предсказал с с такой точностью, значит, и лекарство открыл…

И р и н а. Какое лекарство?

Д е д (раздраженно). Ты не можешь быть повнимательней?

И р и н а. У меня страшные боли…

Д е д. Открыл лекарство от рака и секрет унес с собой, потому что поссорился с коллективом…

И р и н а (вскрикивая). Чтоб я больше не слышала о мертвецах!

Д е д. Тихо! Чтоб я больше не слышал о родах!

И р и н а (помолчав). В канун Нового года люди словно крепче любят друг друга… не заметил?

Д е д (ворчливо). Нет.

И р и н а. В прошлом году встречаюсь я с одним… перемолвились как-то словом, давно, я уж и забыла. Глядит на меня долгим взглядом, берет за руку и говорит: «Пойдем, застанем еще этот год». (Смеясь.) Так, с бухты-барахты.

Д е д. Свихнулся?

И р и н а. Нет… то есть не думаю.

Д е д. Ты ему дала по руке?

И р и н а. Да, но не могу забыть выражение отчаяния на его лице… будто человек тонет… и – кто знает? «Пойдем, застанем еще этот год…»

Д е д. Нахал какой-то.

И р и н а. Нет. Ты что подумал? Ничего такого. Прибыл в село с эшелоном и хотел повести меня в кино, знаешь, похвастаться, что фильм посмотрел со мной… в уходящем году. Успел еще что-то сделать в уходящем году.

Д е д. Мне бы застать… наступающий. (Смеется.) Но все косточки ломит…

И р и н а. Вроде раньше не болели.

Д е д. Раньше плоть страдала… теперь вот – кости… (Пауза.) Почему ко мне рак не пристал?

И р и н а. Бог тебя не сподобил…

Д е д. Тогда знал бы, отчего помираю… смирился бы, даже гордился, что у меня серьезная болезнь, неизлечимая… Я спросил у санитара: «Раз уж пришла пора помирать… хотел бы я знать, скажи, пожалуйста… у меня рак, не так ли?» Отвечает: «Нет». «А что у меня?» Говорит: «Не знаю. Похоже, что ничего». (Сердито.) Почему же перед лицом смерти твоя наука помалкивает?

И р и н а. Моя?

Д е д. Твоя. Я тебя в школу отдал… Ты учительница. Ваша наука – ученых, учителей, докторов. Почему он сказал: «Не знаю»?

И р и н а. Он не доктор, а ветеринар.

Д е д. Какая разница! Все одним миром мазаны. Вот только Пайку, может быть, что-то нащупал… но его, видите ли, коллектив не понял… Жаль! Я как-то в телеге слышал про него разговор. Все его оплакивали.

И р и н а. Теперь, если кого позовешь, тот же ветеринар придет…

Д е д. Вот как эта жизнь проходит. (Стонет.)

И р и н а. Та приходит…

Д е д. Пришла… она уже под кроватью…

И р и н а. Может, под моей кроватью, да заглянуть не могу…

Д е д. В твоем животе. (Смеется.)

И р и н а. Некоторые при малейшей простуде теряются… Двух слов связать не могут… Паникуют. А ты, отец, кто бы подумал. Если кто со стороны услышал бы тебя… не видя, что ты в гробу, просто услышал, как ты шуткуешь… решил бы, что ты или разыгрываешь кого-нибудь, или к свадьбе готовишься…

Д е д. Назовем ее свадьбой… коль иначе нельзя… не зря, видно, я так принарядился.

И р и н а. Всегда ты смеялся в лицо опасностям.

Д е д. Делать нечего, смеешься. Видел я одного на фронте… снаряд разорвал его на мелкие кусочки, а он все с улыбкой на губах. Только одна губа тут, а другая за несколько метров… Говорил он что-то чертовски смешное… но разобрать было трудно… трава прорастала сквозь его смех. (Пауза.) Сколько прошло лет после моей смерти?

И р и н а. Меня спрашиваешь?

Д е д. Не с собой же я говорю.

И р и н а. Я с призраками не разговариваю.

Д е д (стонет). Будто ушел я… лет сто тому. Сто… целковых… то есть я хочу сказать – годов… Язык не слушается… (Испуганно.) Я бредил?

И р и н а. Капельку… Ты считаешь себя давно умершим…

Д е д. Откуда мы знаем, что это не так? Засвети, поглядеть хочу…

И р и н а. Не могу…

Д е д. Вот видишь? (Пауза.) Я думал о Рите, твоей матери… уже лет сто… с тех пор… сто… готовых, целковых…

И р и н а. Отец!

Д е д. Кто говорит?

И р и н а. Кто? Это ты заговариваешься?

Д е д. Уже прошло… Будет так проходить и потом?

И р и н а. Кто?

Д е д. Время… тоже так быстро?

И р и н а. А я-то почем знаю?

Д е д. Враз меня силы покинули. Тебе еще долго?

И р и н а (решительно). Я передумала. Я выкину. (Орет.) Не хочу. Уже не хочу рожать. (Тихо.) Какой смысл? Страшно жить… как жил ты… войны… нищета, засуха… мертвецы справа и слева…

Д е д (сердясь). Ну и что? Это твои мертвые… как от них откажешься? Не суди ты меня, не то сейчас вылезу из… подойду к тебе… и дам… пару тепленьких… я еще не отошел в мир иной… что ты меня судишь, курица? (Закашлялся.) Слыханное ли дело?

И р и н а. Я уже не хочу…

Глухой шум на половине Ирины, возня.

Д е д. Разрешилась?

И р и н а (гневно). Убью его! (Кричит.) Не хочу никого приводить в мир… Не могу больше… Лучше прикончу его во чреве. Ему же лучше… ничего не почувствует. Как на листочек наступить… ему не больно… и от зимней вьюги его спасешь. (Плачет.)

Д е д. Плачешь – значит, жалко. Ничего ты ему не сделаешь. Это дамские штучки. Будь ты крестьянкой, тебя бы не заносило… Разнежилась в городе… Все живое должно жить.

И р и н а. Тогда зачем ты помереть собрался?

Д е д. Я свое пожил… Ого, с лихвой пожил! Не век же вековать… Так говорил и дед Пэтру, бедняга… А прожил век да еще половину. Съедал за столом ягненка и спал – зимой ли, летом – на завалинке.

И р и н а. Когда он говорил про век, имел в виду второй…

Д е д. Верно, а то как же? Он видел своих внуков, правнуков и праправнуков. Был как дуб, забытый на поляне, все ждал, когда в него молния ударит. Все село его помнило старым… лет сто его дедом называли. (Вздыхая.) И мне давно говорят – дед, да не знаю – успею ли дедушкой стать. (С надеждой.) Успею?

И р и н а. Не знаю. (Грустно.) Боюсь, что он умер… Не шевелится. (Испуганно.) Вдруг и вправду умер! Слишком сильно я его била…

Д е д. По заду била? (Уверенно.) Ничего с ним не станется. Материнский шлепок всегда впрок.

И р и н а. Ой! Шевельнулся. Живехонек… (Ласково.) Сыночек…

Д е д. Назови его именем моего деда… Ионом.

И р и н а. А, нет… ни в коем случае! Еще один Ион! Лучше – Стан.

Д е д. А мне не нравится. Знал я одного Стана, так тот всю жизнь коз пас… Лучше уж – Георге.

И р и н а. Не хочу.

Д е д. Яков?

И р и н а. Слишком уж в хвосте… календаря… все впереди него.

Д е д (нетерпеливо). Ладно, только не назови его Джеком, или Джоном, или вроде того, иначе к черту пошлю, не признаю внуком. Не испоганьте имя парню…

Пауза. Шум в комнате старика.

И р и н а. Что там? Чем ты гремишь?

Снова шум.

Эй, что случилось? У тебя же не было сил! Что ты вещи двигаешь?

Д е д. Ничего особенного. Я все-таки залез в ящик… в ладью… в Ноев ковчег…

И р и н а. Охота тебе баловать…

Д е д. Здесь потеплей. Я продрог, а здесь вроде потеплей…

И р и н а. Ты себя лучше чувствуешь?

Д е д. Что-то еще держит… под ребром… (Смеется.)

И р и н а. Держит?

Д е д. Под ребром… с той стороны… Недалеко я уплыву в этой ладье…

И р и н а. Тебе еще плавать охота?

Д е д. Именно. Человек смолоду рвется землю обойти, а как прижмет его косая, лезет в змеиную нору. Пес и тот, как смерть почует, приползает домой и испускает дух на пороге…

И р и н а. У порога.

Д е д. Верно говоришь… я как раз у порога. Но дух испустить не могу, пока внука не увижу. Слышь?

И р и н а. Что?

Д е д. По нашему обычаю… придут те самые на бдение.

И р и н а. Зачем, кто?

Д е д. На бдение… так говорится. Побыть, значит, с покойником в первую ночь… когда душа его еще в доме. Их долг – составить ей компанию, чтобы не томилась она в одиночестве. Обычай таков. У этих гостей длинный язык, сквернословят, не знайся с ними. И разряжены черт знает как. И болтают невесть что. Не пугайся. И я не раз ходил на бдения, родичам покойного легче от их дурачества. Отвлекаются. Человек умер – так это не значит, что всему конец. Живые должны отвлекаться. Чтоб горе не заполнило… Живые свою жизнь должны прожить… (Другим тоном.) А сейчас вот мне пить хочется.

И р и н а. Пить?

Д е д. Именно. Однако вылезти из гроба мочи нет. Побуду лучше здесь, я угрелся малость. Дождь все еще льет?

И р и н а (прислушивается). Льет…

Д е д. Ни к чему мне вылезать… Ради капли воды… что ни говори, а здесь я в укромном месте. Только во рту пересыхает. И повернуться не в силах. Тут сдохну! Я покончил счеты с жизнью… Подвел черту и улегся под нею. Ухожу, оставляю вас… (Встревоженно.) А кто срубил дуб перед нашим домом? Что-то я его давно не вижу…

И р и н а. Как же ему быть перед домом, коли ты лежишь… Не ты ли настаивал… только, дескать, из дуба.

Пауза.

Д е д. Журавли улетели?

И р и н а. Улетели.

Д е д. И аисты? Улетели в яркие страны?

И р и н а. Жаркие.

Д е д. Жаркие-яркие… Не помню… о ком я говорил? Что-то челюсти сводит… Крикнуть и то не могу. (Кричит.)

И р и н а. Чего я кричу? Не так уж и больно теперь. Да и голос не мой!..

Д е д (кричит). Боже, боже!

И р и н а (кричит). Боже, боже!

Вскрики в обеих комнатах, темнеет.

Себя ли только слышу? И там что-то бьется… плачет, визжит. (Слушает.) Что-то от меня отрывается… Ах!.. Тсс… Опять разговаривает…

Д е д. Перекладину! Дайте перекладину… ухватиться… Небо шатается! Хоть бы цепь какая у пропасти! Падаю! Веревку, бросьте мне веревку… уцеплюсь за нее. Какая бездна…

И р и н а (кричит деду). Не мни свечу, это не веревка… Ах, вся боль на меня накатила! Умру, сперва я умру…

Д е д. Кто меня в окно бросает? С такой высоты?

И р и н а (прислушиваясь). Какая буря в моем животе.

Д е д. Мешки бросаете в окошко, из кладовки в кладовку… Из одного мира в другой!

И р и н а. Вулкан! Вулкан рожаю!

Д е д. Лучше бы мне гнить в кладовке с этими крысами, что чуют меня усиками…

И р и н а. Горю, сгораю… Будет ли конец?

Д е д. Ох, падаю.

И р и н а. Верно ли слышу? Это слова того, кто грядет.

Д е д. И это я говорил, что не страшно. А сейчас помираю со страху.

И р и н а. Это он покидает мир…

Д е д. Рад бы еще раз родиться.

И р и н а. Как мне знакомо это чувство падения.

Д е д. Но почему? Почему падаю?

И р и н а. Скорей бы конец…

Д е д. Не знал я, что меж небом и нами такая бездна…

И р и н а. Как бы ни кончилось – лишь бы кончилось поскорее…

Д е д. Веревка… ах, поймать бы ее. Минутку бы продержаться…

И р и н а (кричит). Уми… раю!

Д е д (кричит). Лечу! Лечу-у!

И р и н а. Уми… ра… а… ю!

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Те же комнаты. У м е р ш и й  лежит в гробу со свечой в руке. Р о ж е н и ц а  держит спеленатого младенца. Двери между комнатами открыты, легкий сквозняк, но женщина слишком слаба, чтобы встать и закрыть двери. К тому же она не хочет упускать покойника из виду.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

И р и н а. Во мне одно великое опустошение. Зияющая пустота – в голове. Словно я его из головы извлекла, из мозга. Странно! Должно быть, не младенца родила, а… (смеется) идею младенца. (Простодушно.) Приносишь в мир маленькую букашку… А в мире хлещет ливень, молнии сверкают… Здесь хорошо. Нет дождя, если только он не мочится. И молний нет, если свеча не гаснет.

Стук в двери.

Верно, кошка дверь царапает! Входи, кошка!

Тишина, потом опять стучат.

Пожаловали на бдение. Займутся той стороной дома. Входи. Входите. Налетайте. Чувствуйте себя как дома, прошу!

Дверь открывается. С ветром и дождем входит  П е р в а я  м а с к а.

А! Чучело! Чучело конопляное, палка деревянная, дождь вспугни, прогони.