Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

Соавторы: Марин Сореску,Хория Ловинеску,Думитру Попеску,Лучия Деметриус,Иосиф Нагиу,Мирча Якобан,Думитру Соломон,Пауль Эверак,Титус Попович,Аурел Баранга
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)

Хория Ловинеску
СМЕРТЬ ХУДОЖНИКА {17}

Перевод Л. Ульяновой

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Маноле Круду, 58 лет.

Влад, 30 лет }

Тома, 24 года } – его сыновья.

Клаудия Роксан, 40 лет.

Аглая, 40—45 лет.

Кристина, ее дочь, 17 лет.

Домника, 85 лет.

Доктор.

Юноша, репортер.

Действие происходит в наши дни, в течение лета, вплоть до осенних дней.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дом скульптора Круду в Снагове, курортном предместье Бухареста.

Обширный холл. В глубине стена, почти целиком из матового стекла, за нею – мастерская. Из холла раздвижные двери ведут в сад, тянущийся узкой полоской вдоль самой рампы. Сценическая конструкция выполнена площадками, причем мастерская занимает верхний, а сад – нижний планы.

Ночь. В мастерской темно, холл тонет в полумраке, в саду рассеянный лунный свет. Мгновение все неподвижно, потом в мастерской блеснул, заскользил по стенам огонек, намечая контуры причудливо меняющейся тени. Благодаря игре света тень становится то гигантской, то карликовой. Все это должно длиться не дольше, чем нужно для создания впечатления чего-то странного. Свет в мастерской гаснет, и в дверях появляется  М а н о л е  К р у д у. Это еще красивый мужчина, массивный и крепкий, с густыми, сильно поседевшими волосами; кажется, что ночью он поражен необъяснимой робостью, ощупывает предметы и ищет дорогу, будто слепой. Подойдя к двери в сад, останавливается.

М а н о л е. Нет, ничего не изменилось. Узнаю все вещи, и вещи узнают меня. Все стоит на своих местах – надежное, устойчивое. (Хочет шагнуть и вдруг отдергивает ногу, будто ступил в пустоту.) Опять я увидел пропасть. (Хрипло, сдавленно смеется.) Какая может быть пропасть в саду, сумасшедший! (Делает еще несколько шагов.) Мне нужно отдохнуть. Я устал от поездки. Да, так. Виновата усталость. (Подходит к скамейке, где вдруг шевелится кто-то, скрытый от нас до сих пор кустами.) Кто здесь?

Д о м н и к а. Я, сынок. На воздух вышел?

М а н о л е. Ты, Домника? Что ты тут делаешь, в такое время?

Д о м н и к а. Спать не могу. Жарко, вот косточки-то и поют. Тоже вон и на луну и на деревья гляжу… А у тебя болит что?

М а н о л е (садясь). Нет, ничего не болит.

Д о м н и к а. Слыхала, хвораешь ты?

М а н о л е. Долетел слушок? Неправда это. Сердце немного беспокоило. Теперь хорошо. С такими болячками еще лет двадцать прожить можно. Отец умер в девяносто, а мне всего пятьдесят восемь. Тебе сколько?

Д о м н и к а. Восемьдесят пять, сынок.

М а н о л е. Видишь? А мне только пятьдесят восемь. В полной силе.

Д о м н и к а. Правду говорят, что дошел ты, как Александр Македон, до самых земель индийских? Долгонько тебя не было, Маноле?

М а н о л е. Четыре года. А ты не переменилась.

Д о м н и к а. Только к смерти чуток поближе. Чуток да еще чуток, глядишь – и готова, отбегалась. Ладно, хватит мне. А уж и рада я, что тебя еще повидать довелось. Своим молоком тебя выкормила, на своих руках вынянчила. Забыл небось, как звал меня? Няня Домника.

М а н о л е. Помню, не забыл. Как с тобой Аглая обращается?

Д о м н и к а. Хорошо, ничего не скажешь. Кормит вволю. Покрикивает, правда, да я цельный день у себя в комнатушке сижу. Ты по-прежнему большой человек, Маноле? Пишут еще в газетах про тебя? Ай обнищал, потому и домой воротился?

М а н о л е. Не обнищал. Куда деньги девать, и не знаю.

Д о м н и к а. Не греши языком. Деньги – вещь хорошая. Да и двое сынов у тебя. (Пауза.) Верно, что и Тома возвращается?

М а н о л е. Так Аглая говорит. Писал будто бы.

Д о м н и к а. Тома на тебя похож. Доброе семя твое. Влад-то хоть и строгает камень, как ты, а все как не твоя кровь.

М а н о л е. Одержимый он. Я таким же в молодости был.

Д о м н и к а. Дикая яблонька он.

Пауза.

Знаешь, он все вокруг девчонки вьется.

М а н о л е. Что за девчонка?

Д о м н и к а. Аглаина дочка.

М а н о л е. Скажешь тоже… Ребенок она.

Д о м н и к а. Подросла, пока ты не видел. Семнадцать годков.

М а н о л е. Владу-то тридцать. Не дурак же он с младенцем связываться. Мужчины из нашей семьи всегда были избалованы женщинами. (Смеясь.) Язык у тебя не состарился, Домника. Такой же острый.

Д о м н и к а. Хозяину, когда возвращается, надобно про все знать. А тебе кто скажет? Аглая? Вокруг пальца она тебя обвела, будто и не прислуга вовсе, а бог знает кто.

М а н о л е. Она не прислуга. Экономка она.

Д о м н и к а. Все прислуга. Или не платишь ей?

М а н о л е. Пятнадцать лет Аглая печется о моем доме. Мне с ней повезло. Она хорошая хозяйка. Домника, ты сейчас о смерти говорила. (Пауза.) Думаешь о ней?

Д о м н и к а. Чего мне о ней думать? Она обо мне думает.

 
Смерть приходит в сад осенний
С полной чашей и со светом.
Слышишь, колокол поет?
Встань, проснись, тебя зовет.
 

М а н о л е. Чьи стихи-то?

Д о м н и к а. А наши, народные.

М а н о л е (удивленно).

 
Смерть приходит в сад осенний
С полной чашей и со светом…
 

Не в чаше беда. В свете. Увидишь его – и где твой душевный покой. Все вянет, и делается чужим, и бежит от тебя. Все видишь – и будто не узнаешь уже и не помнишь больше, кто ты. (Вдруг касается руки Домники.)

Слышатся пронзительные звуки.

Какие у тебя страшные, ледяные руки, женщина! Ты куда? Я падаю. (Хватается за сердце, из груди вырывается хрип. Громко кричит.) Няня! Няня!

Д о м н и к а (испуганно). Что с тобой, сынок, плохо тебе?

Вскочивший было Маноле, не отвечая, падает. Ужаснувшись, Домника открывает рот, готовая закричать.

Свет гаснет.

На другой день. Яркое летнее утро. В холле  К р и с т и н а, вокруг нее груды развернутых газет. Кристине семнадцать лет, она очень хорошенькая, но важно в ней не столько это, сколько грация и здоровье молодого и чистого животного. Звонит телефон.

К р и с т и н а (берет трубку). Да, приехал вчера утром… Нет, в Бухарест он не едет и никого пока не принимает… Конечно, попытайтесь на будущей неделе. (Кладет трубку и направляется к газетам, но телефон снова звонит. Берет трубку.) Да, дом скульптора Круду… Кто?.. Одну минутку, пожалуйста. (Взволнованно подходит к двери и стучит.)

Появляется  А г л а я, вид у нее раздраженный. Это женщина лет сорока, со сдержанными манерами, которые хорошо маскируют ее вульгарность.

А г л а я. Что такое?

К р и с т и н а. Мама, звонят из Совета министров.

А г л а я (мгновенно смягчаясь, подходит к телефону). Алло! Добрый день. Извините, пожалуйста, но маэстро не может подойти к телефону. Сегодня ночью он перенес припадок, и сейчас у него доктор… Нет, теперь ему уже лучше… Да, пока остается в Снагове… Я ему в точности все передам. До свидания. (Кладет трубку. Направляется к двери, по пути Кристине.) Кто-нибудь еще звонил?

К р и с т и н а. Масса людей. Я записала. И Клаудия Роксан звонила. Сказала, что заедет с ним повидаться.

А г л а я (сердито). А ты не могла ей сказать, что нельзя?

К р и с т и н а. Я не посмела.

А г л а я. Ах ты, размазня!.. Дня не прошло, а им уже надо заявиться. Отключи телефон. (В дверях.) Если сюда зайдет маэстро, он должен застать тебя за работой. И скажи ему, что он хорошо выглядит. (Выходит.)

Звонок. К р и с т и н а  бежит открывать. Возвращается растерянная, в сопровождении какого-то  ю н о ш и.

К р и с т и н а. Но мы никаких заявок не подавали. Электричество у нас в порядке.

Ю н о ш а. Разве это не дом скульптора Маноле Круду?

К р и с т и н а. Да, но здесь какая-то ошибка. Вот посмотрите сами. (Включает лампу.)

Ю н о ш а. Странно. Прошу прощения. (Указывает на мастерскую.) Там мастерская?

К р и с т и н а. Да.

Ю н о ш а. Кажется, именно про мастерскую и шла речь. Разрешите? (Открывает дверь в мастерскую и останавливается на пороге, в то время как Кристина входит туда и зажигает свет.) Да, все ясно. Произошла путаница. (Заинтересованно, указывая в глубь мастерской.) Эти глыбы базальта привезли для «Крылатого духа»?

К р и с т и н а. Да. Но не входите. Маэстро не разрешает входить в мастерскую.

Ю н о ш а. Товарищ, у меня к вам огромная просьба. Я, ко всему прочему, фотограф-любитель и страстный поклонник маэстро Круду. (Быстрым движением вытаскивает аппарат и фотографирует мастерскую.) Благодарю.

К р и с т и н а. Что вы делаете, сударь? Нельзя! (Выталкивает его в холл.)

Ю н о ш а. На память, барышня! (Оглядывает холл.) Здесь, наверное, есть уголок, который предпочитает маэстро?

К р и с т и н а (кивает в сторону кресла). Там он любит читать.

Ю н о ш а. Потрясающе. Именно там? (И пока Кристина смотрит в указанном направлении, делает еще снимок.)

Разъяренная девушка кидается к нему.

Все, все! Уже ушел! Вы же понимаете… Такой редкий случай! (Идет к выходу.)

Из сада появляется  В л а д, тридцатилетний мужчина, мрачный и язвительный. Он не скрывает злости. Останавливается и наблюдает за происходящим в холле.

(Оборачиваясь к Кристине.) Вы – секретарь маэстро?

К р и с т и н а (в замешательстве, но поддаваясь искушению). Да… То есть… не совсем, но…

Ю н о ш а. Какое счастье жить рядом с таким художником! Это правда, что он тяжело болен?

К р и с т и н а. Нет, простое недомогание.

Ю н о ш а. Будем надеяться. Вы должны знать массу интересного. Какие проекты привез маэстро с Востока? Каковы его впечатления? Я спрашиваю вас, потому что знаю: он никогда не дает интервью.

К р и с т и н а (продолжает выталкивать его, но все же польщена значительностью роли, которую он приписывает ей). Я не могу говорить о намерениях маэстро.

Ю н о ш а. Но что-то вы все-таки знаете! Ах, как я вам завидую! Такая молоденькая и уже работаете с ним. Это правда, что он готовит выставку в Париже?

К р и с т и н а. Речь об этом шла, но…

В л а д (входя). Кто этот товарищ, Кристина?

К р и с т и н а. Из «Электротока». Им сообщили, что у нас повреждена проводка.

В л а д. Ах вот как! Но ведь она в исправности, не так ли? (Подходя к юноше.) Какой марки фотоаппарат? «Лейка»? Разрешите? Совсем новенький? (Берет аппарат и резким движением открывает его.) Ах, какая незадача!

Ю н о ш а (в отчаянии). Товарищ!

В л а д. Вы из какой газеты?

Ю н о ш а (сдаваясь). Из «Века».

В л а д. Вы позволите проводить вас до двери? Поезд на Бухарест уходит через полчаса. Не опоздаете.

Ю н о ш а (уходя). В этом доме нелегко заработать кусок хлеба. Приветствую вас (с иронией), товарищ секретарь.

К р и с т и н а (покраснев, Владу, который тут же возвращается). Какой нахал!

В л а д (язвительно). Хорошо хоть, он никаких тайн у папиной секретарши не успел выведать.

К р и с т и н а (готовая заплакать). Но не я же назвала себя секретаршей. Разве я бы себе позволила?

В л а д. Доктор ушел?

К р и с т и н а. Еще нет… (Просительно.) Господин Влад, не говорите ничего маме о моем промахе с этим журналистом…

В л а д. Ты еще боишься мамы… Это прекрасно! Страх – единственно надежный хранитель девичьей скромности. (Беззастенчиво оглядывая ее.) Я только задаюсь вопросом – надолго ли? Девственность манит мужчин, как мед – мух.

К р и с т и н а (вспыхнув до корней волос). Прошу вас не говорить со мною так.

В л а д. Ты глупая девчонка. Не оскорбляться надо, а делать вид, что ничего не понимаешь.

К р и с т и н а. Я не из бабушкиных времен. Очень хорошо понимаю, потому и не нравится.

В л а д. Ох, какая нынче просвещенная молодежь! Даже богохульствовать с вами скучно… Что ты тут делаешь, все вырезки из газет? Воздвигаешь монумент… (Смеясь.) Бумажный монумент.

К р и с т и н а (возвращаясь к газетам). Сегодня их очень много. (Важно.) Даже из Совета министров звонили.

В л а д. Что ты говоришь? Ну конечно: звонки, цветы, восторженные рецензии… (Не читая, перебирает газеты.) Что пишут? Бесконечное переливание из пустого в порожнее, разумеется: «наш гениальный художник…», «классик при жизни…», «величайший скульптор-гуманист нашего времени…» Что, не так?

К р и с т и н а (поражена). Как вы можете так говорить о вашем отце, который является… (с видом ученика, повторяющего урок) гордостью и славой нашей страны.

В л а д (смеясь). Это что, и в учебниках написано? Урок ты выучила хорошо.

К р и с т и н а. В зарубежной прессе пишут то же самое.

В л а д. Всюду ли? Только не забудь дать ему статьи, что появились в прошлом году в том французском журнале, в «Пигмалионе». Они доставят ему удовольствие. Как там называют его искусство? «Скульптура проповедника». Ха-ха!

К р и с т и н а. У каждого гения есть враги. Всегда так было.

В л а д. Много ты знаешь! Ну-ка, сделай усилие, пошевели собственными мозгами! Ты и вправду в восхищении от него?

К р и с т и н а (с детской горячностью). Что за вопрос! Для меня маэстро… бог. Если бы вы знали, как мне завидуют подружки, что я живу в его доме, что я могу говорить с ним, что он называет меня просто по имени!

В л а д. Ну, это – да, это аргумент серьезный. Только учти: с ним не особенно поболтаешь. Старик вернулся в довольно мрачном настроении. Разве что его немного развлекут твои папки с фимиамом.

К р и с т и н а (испуганно). Вам бы только шутки шутить. Или даже…

В л а д (паясничая). Не заглядывай в бездонную пропасть, девочка. Это не рекомендуется и нескромно.

К р и с т и н а. Будь я его дочкой, как бы я его любила, как берегла! Всю жизнь ему одному посвятила бы! Как героиня из романа Бальзака, забыла имя… Или как…

В л а д. Антигона{18}!

К р и с т и н а. Антигона?

В л а д. Это гречанка, киноактриса, которая в одном фильме водит за руку своего слепого отца. Ты очаровательная гусыня… (Уходит.)

К р и с т и н а (вслед ему). Терпеть тебя не могу. Неблагодарный сын! Ниспровергатель! (Начинает приводить в порядок папки.)

Дверь открывается, и появляется  М а н о л е  в сопровождении  д о к т о р а  и  А г л а и.

М а н о л е (Аглае). Так что меня нет дома ни для кого, кроме госпожи Роксан.

К р и с т и н а (оробев, волнуясь). Здравствуйте.

М а н о л е (не замечая ее). Рецептом доктора вы сами займетесь?

А г л а я (у которой в руке рецепт). Немедленно пошлю в аптеку. (Делает знак Кристине, чтобы та поздоровалась еще раз.)

М а н о л е (доктору). Пойдемте через сад, профессор. Я провожу вас до машины.

К р и с т и н а (громче, но более растерянно). Здравствуйте!

М а н о л е. Добрый день. (Направляясь к выходу, Аглае). Кто это, Аглая? Я же сказал, что никого не принимаю.

А г л а я. Но это Кристина, маэстро. Вы не узнаете ее? Кристина, подойди и поздоровайся.

М а н о л е (пожимая Кристине руку). Гляди, как выросла. Когда я уезжал, это была какая-то чурка с глазами, а теперь – бабочка, выпорхнувшая из куколки. (Чуть отстраняя ее.) Хорошенькая, очень хорошенькая. (Потрепав ее по щеке.) Браво, барышня! (И, взяв под руку доктора, выходит в сад, не обращая больше на нее внимания.)

А г л а я (Кристине, громко, хотя это уже бесполезно, потому что Маноле ее не слышит). Кристина, заканчивай работу, чтобы можно было показать ее маэстро. (Шепотом.) Никуда отсюда не уходи. (Выходит.)

М а н о л е (доктору, в то время как Кристина, продолжая заниматься вырезками, с любопытством наблюдает за Маноле). Соседство с молодостью меня не радует. (Смеясь.) Оно заставляет увидеть, как я постарел. (Вынимает сигарету.)

Д о к т о р (останавливает его). Нет.

М а н о л е. Последняя. (Глубоко затягивается.) Смогу ли я отказаться, не знаю.

Д о к т о р. Нужно, дорогой друг!

М а н о л е. Нужно, нужно! Не очень-то я обучен этому слову. Я всегда удовлетворял все свои желания. Что ж, попробую. (Отчетливо.) Но запрещение работать мне не по силам.

Д о к т о р. Это… временно.

М а н о л е (пристально глядя на него). Вы в этом уверены?

Д о к т о р (смеясь, уклончиво). Что это вам пришло в голову? Через несколько месяцев вы сможете возобновить работу. Разумеется, без перегрузок. (Строго.) Пока же – абсолютный покой!

М а н о л е. Хорошо. Потому что иначе… Если мне нечего больше делать этими руками…

Д о к т о р. Вы еще подарите нам не один шедевр.

М а н о л е. Вы думаете? (Садится.)

Молчание.

Профессор, хочу спросить вас еще кое о чем, с глазу на глаз. Хочу спросить, не сопровождается ли обычно моя болезнь какими-нибудь расстройствами – нервными, психическими?

Д о к т о р. Как правило, ваша болезнь сопровождается ощущением беспокойства, не имеющим, однако, ничего общего с тем, что мы понимаем под психическим расстройством. (Внимательно глядя на него.) У вас есть какой-то особый повод, чтобы задавать этот вопрос?

М а н о л е (после небольшой паузы). Нет. Хочу только, чтобы все было ясно. Как хозяин, который хочет поближе познакомиться с квартирантом.

Д о к т о р. С точки зрения нервной организации вы один из прекраснейших человеческих экземпляров, какие только мне довелось встретить. Отсюда классическая сила вашего искусства. (И легонько хлопает его по колену.) Это объяснение несколько прозаично, но, что поделаешь, таковы мы, люди науки. (Встает со скамьи.) Вы меня проводите?

М а н о л е. До ворот. (Поколебавшись.) Знаете, у меня несколько раз появлялось ощущение, будто я ступаю на край пропасти. Но не фигурально, а по-настоящему.

Д о к т о р. Головокружение, должно быть. Не давайте воли воображению.

Оба уходят.

А г л а я (входит в холл, Кристине). Где он?

К р и с т и н а. Кажется, в саду. Мама, какой смысл мне здесь торчать? Он рассердился, когда меня увидел.

А г л а я. Не знал, кто ты такая.

К р и с т и н а. А как узнал, будто щепка или стул какой оглядел. Мне лучше работать у себя в комнате.

А г л а я. Пожалуйста, делай, что я велю. Тебе уже пора побеспокоиться о своем будущем. Нужно, чтобы он привык видеть тебя здесь, чтобы ты стала ему необходимой. Не забывай, что мы от него зависим.

К р и с т и н а. Подобные расчеты унизительны.

А г л а я. Если б не они, у тебя, барышня, сегодня не было бы ни аттестата зрелости, ни шелковых чулок. (Горько.) Ты не понимаешь, что он вернулся больной? Доктор сказал, что у него грудная жаба, что он мог умереть уже этой ночью. Ты считаешь, если он умрет, мальчишки нам пенсию дадут?

К р и с т и н а (испуганно). Он в самом деле так тяжело болен?

А г л а я. Он обречен. И мы тоже, дочка, если он не обеспечит нам как-нибудь будущее. И поскорее. Так что лучше не капризничай.

К р и с т и н а. Это ужасно!

А г л а я. Что именно?

К р и с т и н а. То, что ты говоришь!

А г л а я (сердито). Так-то ты разговариваешь с матерью? Бесстыдница!

К р и с т и н а (с детской горячностью). Я могу быть ему преданной, но искренне. Вокруг него здесь не только злые, корыстные люди. Я докажу ему, что в этом доме есть и честная душа.

А г л а я (разъярена, но сдерживается). Конечно, следует показать, что ты ему предана. Об этом я и говорю.

К р и с т и н а. Но не в корыстных целях.

А г л а я (пожимая плечами). В каких хочешь, лишь бы он понял. Привела в порядок папки?

К р и с т и н а (ворчливо). Да.

А г л а я. Дай я их посмотрю. Почему не перевязала лентой? (Раскрывает папки.)

В это время в саду появляется  М а н о л е. Он озабочен. За ним – Д о м н и к а.

Д о м н и к а. Маноле!

Маноле оглядывается. Он явно неприятно поражен. Долго смотрит на нее с откровенной враждебностью, потом резко отворачивается и направляется в дом.

(Встревоженная, кричит ему.) Как ты себя чувствуешь, сынок?

Но Маноле входит в дом. Растерянная  с т а р у х а  покорно кивает и уходит.

М а н о л е (входя). Аглая, разве старуха не ездит больше летом в деревню к дочке?

А г л а я. Иляна умерла в прошлом году, маэстро, так что ей некуда ездить.

М а н о л е. Не знал. (С явным раздражением, не зная, как лучше выразить свою мысль.) Но почему она днем не сидит у себя в комнате? Тут слишком много солнца, а в ее возрасте… Будьте добры, напомните ей, что доктор велел мне отдыхать и ни с кем не видеться.

К р и с т и н а. Если б вы знали, как она ждала вас!

Аглая дает ей тумака.

М а н о л е. Да, да, но сейчас у меня не хватает на нее терпения.

А г л а я. Я согласна. Она совсем из ума выжила. Разговаривает сама с собой…

М а н о л е. Во всяком случае, позаботьтесь, чтобы у нее все было.

А г л а я. Думаю, на это она пожаловаться не может.

Маноле идет к внутренней двери.

Маэстро, вы не хотите увидеть сюрприз, который вам приготовила Кристина? Она сама это придумала.

М а н о л е (оборачиваясь). Что именно?

А г л а я. Она собрала все, что появлялось о вас в наших и зарубежных газетах начиная с тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года и по сей день… вот в этих папках.

М а н о л е (листая одну из папок). Очень мило с вашей стороны, но…

А г л а я. Вы не представляете, как она вами восхищается. Просто боготворит вас.

К р и с т и н а. Мама!

А г л а я. Что, разве неправда? Как услыхала, что вы возвращаетесь, так от волнения совсем голову потеряла.

М а н о л е. И вот вернулся старый, больной человек. Велика радость!

К р и с т и н а (вопль души). Маэстро!..

М а н о л е. Так, так. (Указывая на папки.) Благодарю вас за ваши труды, но… (Аглае.) Нужно было дать девочке возможность играть, развлекаться.

К р и с т и н а. Есть и большие исследования. А еще есть статья, которую написал сам Рене Гюиг{19}.

М а н о л е (притворно взволнованно). Ц-ц-ц! Ну хорошо. Знаешь, что теперь нужно сделать? Собери-ка все это и отнеси на чердак. Пригодится мышам или будущим критикам.

А г л а я. А она так надеялась доставить вам удовольствие!

М а н о л е. И она достигла цели, даже если я никогда не прочту этого.

А г л а я. Знаете, маэстро, что пришло мне в голову? У нас ведь сейчас будет настоящий сумасшедший дом – телефон, корреспонденция; это отнимет у вас столько времени. Кристина могла бы выполнять обязанности вашего секретаря. Чем искать кого-то…

М а н о л е. Превосходная мысль. Что скажешь, Кристина?

К р и с т и н а. Если вы хотите, я буду счастлива вам помочь.

М а н о л е. Вот и прекрасно. Прямо с сегодняшней почты и начнем. Ты коротко изложишь мне суть каждого письма. (Аглае.) Ей нужно будет назначить жалованье, подобающее нашей секретарше… для…

К р и с т и н а (вскрикивает). Денег мне не надо!

М а н о л е. Если не ошибаюсь, условия ставлю я. Так что у тебя будет жалованье, чтоб ты могла покупать себе… Кажется, пудрой ты пока не пользуешься. Тогда конфеты.

А г л а я. Благодарю вас, маэстро.

М а н о л е. За что? В выигрыше я, а не вы.

Звонок.

А г л а я. Звонят. (Идет открывать.)

М а н о л е. В каком ты классе?

К р и с т и н а (гордо). У меня уже аттестат зрелости.

М а н о л е. Что ты говоришь? Представляешь, у меня аттестата зрелости не было. Я его прогулял.

И дверях появляется  К л а у д и я  Р о к с а н. Ей около сорока лет, она очень красива, немного театральна, но ненавязчиво. И это вполне объяснимо – она известная актриса.

К л а у д и я (взволнованно). Ман! (Протягивает ему руки.)

М а н о л е (идя к ней). Ты слышишь, Клаудия, у этой девочки – аттестат зрелости. А у тебя есть?

К л а у д и я. Ман, ты чудовище! Это все, что ты находишь нужным сказать мне после стольких лет?

М а н о л е (смеясь). Прости меня, Клаудия, но аттестат зрелости впечатляет. (Целует ей руки и обнимает за плечи.) Как хорошо, что я наконец-то вижу тебя! Мое терпение уже было на исходе.

К л а у д и я (смеясь). Ох, Ман, и ты хочешь, чтобы я поверила?

Держась за руки, они выходят в сад под несколько раздраженным взглядом Кристины, которая, как только они исчезли из поля ее зрения, с решительным видом уселась за рабочий стол и вскрыла первое письмо. А в саду Клаудия внимательно и любовно оглядывает Маноле.

М а н о л е. Я безобразно постарел?

К л а у д и я (совершенно очевидно, что впечатление у нее именно такое, но она не хочет говорить ему этого. Качает головой и, обняв Маноле за шею, на мгновение прижимается лицом к его лицу). Мне ужасно тебя недоставало…

М а н о л е. Почему ты не приехала вчера на вокзал? Было полно чужих. А тебя не было.

К л а у д и я. Я же тебе звонила, что у меня спектакль. Я и сейчас удрала с репетиции, чтобы повидаться с тобой. Сикэ дал мне свою машину. (Другим тоном.) Четыре года! Четыре года прошло, Ман, с тех пор как ты уехал!

Они садятся на скамью.

М а н о л е. У меня впечатление, что тебя гораздо больше трогают воспоминания о разлуке, чем радость свидания.

К л а у д и я (смеясь). Сцена? Так скоро? Дай дух перевести, Ман.

М а н о л е (не без раздражения). Никто из близких не рад по-настоящему моему возвращению. Я почувствовал больше тепла в тех чужих людях, что встретили меня на вокзале, чем у Влада и у тебя.

К л а у д и я. С каких пор я так много значу для тебя? Чувствительным папой ты тоже никогда не был. Что с тобой?

М а н о л е. Отлично знаешь, что ты всегда была мне дорога и что, по существу, единственная женщина в моей жизни – ты.

К л а у д и я. Ман, ты восхитителен. Только я знаю около двадцати великих твоих страстей, это если не упоминать бесчисленных интермедий.

М а н о л е. Я неизменно возвращался к тебе.

К л а у д и я. Да, я была единственной женщиной, которой тебе доставляло удовольствие изменять. Потому ты всегда возвращался. Давай не будем говорить про это. Я от души рада, что вижу тебя. И я была очень горда успехом твоего индийского монумента.

М а н о л е. Он вышел неплохим. Но не уклоняйся от разговора. Я много думал о нас обоих.

К л а у д и я (с юмором). Именно про обоих? Ну?

М а н о л е (после минутного колебания, потому что не знает, как начать). Мы знакомы уже двадцать лет.

К л а у д и я. Не слишком галантно напоминать мне об этом.

М а н о л е. Когда-то, в самом начале, я сделал тебе предложение. Ты помнишь?

К л а у д и я. Какая память! По правде сказать, это я сделала тебе предложение, но очень мило с твоей стороны, пусть и задним числом, поменять наши роли в этой истории.

М а н о л е (искренне удивлен). Ты уверена, что так и было? Да, я много виноват перед тобой.

К л а у д и я (сохраняет шутливый тон, так что трудно понять, насколько это серьезно для нее. Но ее огромная нежность к Маноле должна чувствоваться все время). Не стоит мучиться, Ман. Не будь ты так виновен, как знать – между нами все давным-давно могло бы кончиться. Это единственное мое преимущество в наших отношениях. Самолюбивая женщина так легко от этого не откажется. (Смеется.)

М а н о л е. Даже на минутку не можешь принять меня всерьез?

К л а у д и я. Гм! Подозрительная самокритичность. Не знаю, куда ты клонишь.

М а н о л е. Тот факт, что мы вопреки всем моим прегрешениям все-таки вместе, доказывает, что ты любишь меня.

К л а у д и я (искренне и мягко). Какой крюк, чтобы добраться сюда, Ман. Конечно, я люблю тебя. Это – проклятие моей жизни. (Встает.) Ну а теперь мне пора бежать. Я обещала исчезнуть только на два часа… Не хочешь встретить меня сегодня вечером у театра?

М а н о л е (берет ее руки в свои и долго глядит на нее). Я хочу, чтобы ты пришла сюда. Навсегда.

К л а у д и я (волнуясь). Не понимаю. Что за шутки!

М а н о л е. Я же сказал, что очень долго думал о нас. Я хочу, чтобы мы поженились, Клаудия.

К л а у д и я (серьезно, но без всякой патетики). Ты хочешь! Ты всю жизнь делал что хотел. Но ведь теперь речь идет и о моем желании. Я не хочу выходить за тебя, Ман. Совсем не хочу.

М а н о л е (удивленно, потом недоверчиво). У тебя кто-то есть?..

К л а у д и я (не без кокетства). Может быть.

М а н о л е. Какой-нибудь актеришка… Скажи ему, чтобы собирал чемоданы!

К л а у д и я. Он инженер.

М а н о л е. Не станешь же ты утверждать, что любишь его?!

К л а у д и я (какое-то мгновение готова продолжать эту игру, но она слишком любит Мана, чтобы не быть искренней. Сдаваясь). Он очень честный и хороший человек.

М а н о л е. Это делает ему честь. (Без злой иронии, поскольку этот человек для него ничего не значит.) Пойми, Клаудия, речь идет не о капризе. Это единственно естественное и разумное завершение наших отношений. Я много думал. И… (Сознается с некоторым усилием, но делает это, потому что он в своем роде цельный человек.) И ты мне очень нужна.

К л а у д и я. Ты одинок?

М а н о л е. Больше, чем ты можешь себе представить.

К л а у д и я (все еще взволнована, смеется). Что бы сказали твои мальчики? Подумали бы, что ты спятил.

М а н о л е. Во-первых, они бы не посмели ничего сказать. И потом (шутливо), разве ты когда-то не стала им почти матерью?

К л а у д и я. Да, но Владу тогда было десять лет, а Тома – четыре. С тех пор они чуточку повзрослели. Что за нелепые идеи приходят тебе в голову, Ман! Жду тебя вечером. (Немного другим тоном.) Кстати, кто эта девочка в холле?

М а н о л е. Дочь Аглаи. Она теперь моя секретарша.

К л а у д и я. Твой дом всегда был похож на цыганский табор: дети, приятели, няньки, экономки и их родственники.

М а н о л е. Мне все больше нравится ощущать посторонних людей вокруг себя. Когда мальчики женятся, я надеюсь, что своих детей они родят здесь. И как можно больше.

К л а у д и я. Превращаешься в патриарха, Ман. (Улыбаясь.) Но во мне-то ничего от Лии{20}. Ты знаешь, что твоя домоправительница предупредила меня с тысячью кисло-сладких улыбочек, что доктор запретил тебе принимать гостей? Только что прямо не заявила, что мне лучше вовсе не приходить.

М а н о л е. Разве она бы посмела, что тебе в голову пришло? Правда, она привязана ко мне просто патологически, и это угнетает, как болезнь.

К л а у д и я. Но правда, что ты болен, Май?

М а н о л е (помолчав). Пустяки. Ты не ответила мне, Клаудия.

К л а у д и я. Ответила. Нет, Ман, не хочу!

М а н о л е. Но почему? (Покорно.) С моей стороны дурно, что я пытаюсь разжалобить тебя. (С настоящей болью.) Но я устал, Клаудия. Я чувствую себя таким стариком…

К л а у д и я (впервые загорелась; не таясь). Не говори так! Ты все такой же, сильный и ни на кого не похожий, как и тогда, когда я тебя узнала. Ты гораздо больше, чем мы все, Ман! И ты позволяешь себе плакаться?

М а н о л е. Я боюсь одиночества и… (Смолкает.)

К л а у д и я. И ты думаешь, что я смогу тебе помочь?

М а н о л е. Кто же, если не ты?

К л а у д и я (с жестом нескрываемой нежности). Дорогой мой. Дорогой мой усталый тигр. (Обнимает его. Но это наполовину сестринское объятие.)

Пока длится этот разговор, Кристина, которой не видно происходящего в саду, выказывает нетерпение и озабоченность, которые она пытается отогнать работой. Но наконец, побуждаемая любопытством, она приближается к порогу холла и видит обнявшуюся пару. Пугается – то ли допущенной бестактности, то ли увиденной сцены, она сама не знает. Лихорадочно сгребает папки со стола и убегает, хлопнув дверью.

Знаешь, что мы сделаем, Ман? Через недельку у меня отпуск. Я отказываюсь от моря и провожу его здесь, в Снагове. Ты приглашаешь меня?

М а н о л е. Думаешь, это что-нибудь решает?

К л а у д и я. Конечно, конечно, увидишь. Разве ты не говорил всегда, что я дама-утешительница? Мы будем ловить рыбу, гулять и прогоним эти черные мысли. Разве я не ta sœur de charité?[5]5
  Твоя сестра милосердия (франц.).


[Закрыть] (Взглянув на часы.) Ой, как я задержалась!

М а н о л е. А с тем добрым и честным человеком что ты сделаешь?

Клаудия грустно глядит на него, пожимает плечами.

Нет, не так, Клаудия. Это бессмысленно. Приезжай сюда и оставайся.