Текст книги "Современная румынская пьеса"

Автор книги: Мирча Якобан

И р и н а (поет вполголоса). Баю-баю-баю-баю…

Титу появляется верхом на колодезном ведре, держась двумя руками за журавль, который то взлетает, то опускается.

Т и т у. Водички не хотите?

И р и н а. Издеваешься надо мной?

Т и т у. И не думал. Но у меня тут свежая вода, с самого дна колодца! Я ведь уже до колодца добрался…

И р и н а. Это колодец с нашей улицы.

Т и т у. На мое счастье, он оказался поблизости… Дерево унесло, а я прыг-прыг – и в гнездышко…

И р и н а. Да, там и впрямь было аистово гнездо. Глупый какой аист!

Т и т у. Вы когда-нибудь катались на колодезном журавле?

И р и н а. Как это?

Т и т у. Да так – когда ветер ударит, ведро вниз уходит и само воду набирает… А я в это время наверху. А как ведро начнет подниматься, я на другой край соскальзываю… Как по лезвию ножа… Так и езжу взад-вперед… Я вот что придумал, я ведро вверх дном переверну… А то очень уж мне не нравится, как оно само воду набирает. Не нравится чисто символически, понимаете?

И р и н а. Нет.

Т и т у. Да ведь это что может означать? Понимаете? Ведро, само достающее воду! Вот потом, когда-нибудь потом, я бы, может, этим и воспользовался… Когда тучи разойдутся… я набрал бы себе свежей водички, из самого родника… Можно, конечно, и из облаков… да ведь она только голову помыть годится…

И р и н а. А что это там скрипит?

Т и т у. Слышите, да? Все скрипит… И веретено, и колодезный журавль, и свеча… Все проявляет кипучую деятельность… И я проявляю… вверх-вниз, вверх-вниз… то я вверху, то я внизу, значит, куда журавль, туда и я… Это как если б господь бог надумал мною воду черпать… А наверху – красота, далеко кругом видно… весь… разгром… первый сорт!.. извиняюсь… нет, жаль, конечно… но в смысле природной стихии… Знаете, все скользит как по маслу… Первым классом! И все… вниз…

И р и н а. Вот мы каковы, висим на журавле и шутим!

Т и т у. Так ведь я и плакал уже и кричал… Что остается делать? А знали бы вы, что я тут вижу…

И р и н а. А что ты там видишь?

Т и т у. Все вижу, только спасателей не вижу… Все остальное – как на ладони… Я, знаете, обратил внимание, какое у нас благоустроенное село. Дома – один к одному… плывут. Вот дом Чупаги… с высокой завалинкой, деревянные поперечины и застекленная веранда… А вот дом Гуицы: резные подпорки, а в одной гвоздь торчит, чтобы на него зеркальце вешать, когда воскресным утром бриться выходил… а Луца ему из кружки поливала… Вот только окна повылетали. Вижу икону, написанную на стекле, святой Илья, кажется, двумя клячами правит, и телега по каким-то огненным облакам… Подушки вот, добротные. Луца их только-только набить успела… А вот дворец нашего Янка. Еще недостроенный, без крыши. И на стропилах пучок чебреца еще висит. Плывет себе, уплывает со всеми своими балками и палками. Привет! Все проходит передо мной, как в чудесном сне…

И р и н а. Одного только не понимаю. Как же они не устояли? Ведь не спичечные коробки!

Т и т у. А вы бы сверху посмотрели, как я… Тогда бы все поняли… Их било под основание. Под самое основание. Срезало у фундамента. Бревна с гор плывут, как бульдозеры. Деревья, вырванные с корнем. Балки, бревна, полозья от саней. Плывут и все сносят. Как бараны, бодаются. Все сметают на своем пути… Да тут и каменная крепость не выдержит… Ой-ой-ой, что это движется на…

И р и н а. На нас?

Т и т у. Ух, повезло вам. На соседний дом. Слушайте, слушайте!

Долгий треск и грохот.

Слышали? На дно пошел. Красивое зрелище. Жуткое.

И р и н а. Что это за грохот?

Т и т у. Это рушатся погреба и подвалы, веранды и фундаменты. А-а-а… Даже зевать хочется…

И р и н а. Ты что, зеваешь?

Т и т у. Кажется.

И р и н а. Тебе что, надоело рассуждать здраво? Поразительно. Все течет, а ничего не изменяется. У меня такое ощущение, что все остановилось. Ну, давай вместе зевать. Это ты хорошо придумал.

Т и т у. Вы когда-нибудь ругались с учительницей из второй школы, что на горе?

И р и н а. Почему вдруг – ругалась? Почему ты спрашиваешь?

Т и т у. Просто так, чтобы знать. Ее дом собирается зайти к вам в гости. Мне кажется, у нее зуб на вас…

И р и н а. Мы как-то с ней поспорили на совещании… Но не настолько… чтобы мстить и преследовать…

Т и т у. Жернов летит… как метеор… Школьные сочинения плавают вокруг… как детские пеленки… Ух ты! Молодчина! Вовремя свернул. В миллиметре от вас прошел. Добрая душа, ничего не скажешь. Да и мне здесь… на этой палке… повезло. Можно будет еще ведер двадцать набрать…

И р и н а (ребенку). А ты что молчишь?

Т и т у (то шепотом, то громко, меняя голос, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли).

 
Если в море ты держишь хотя бы мизинец —
Это что-то уже! Это дамба.
Суша распространяется
С тонкой полоски земли, окруженной водою,
И продвигать ее дальше – долг моряка,
Рожденного здесь, на берегу, облепленном кораблями.
Я был на дамбе, я был на дамбе, я сам был дамбой,
Твердой сушей, сдерживающей воды.
И вот выхожу я в открытое море,
За собой оставляя
Людей, покачивающихся в кастрюлях
С веслами, то есть с огромными ложками,
Которыми можно рубить, как в борще,
Водоросли морские.
Друзья, вам никак уже мне не помочь!
Прощайте! Я вышел на битву
Один на один с этой ширью.
Оплеванный пеной,
Бросаемый дикой волной,
Верчусь, кувыркаюсь, барахтаюсь, рыпаюсь в море,
Соленый свой пот добавляя к соленой воде.
 

Ирина начинает прислушиваться к его словам.

 
Что бы вы там ни говорили – а в море есть горечь,
С которою ваша желчь
Не идет ни в какое сравненье,
И есть в нем истинный гнев, как будто ему угрожают
До дна его высушить, и есть в нем усталость
От вечного, однообразного, скучного дела —
Собой берега заливать и пугать оголтелых ворон…
 

И р и н а. Эй, ты, послушай, что это за «истинный гнев» и что это за «желчь»? Не улавливаю смысла.

Т и т у.

 
И пора бы уж мне, заплывшему так далеко,
Кого-нибудь или хоть что-нибудь встретить.
Чтобы ударили в честь меня в колокола
Или в раковины, что бронзы литой многозвучней,
Чтобы морская пустыня мне честь воздала —
Я, обросший ракушками, готов ее слушать, как эхо…
 

(Слушает.)

Тишина.

 
Тишина. Только дамба за мной, разрушаясь, скрипит.
Разрушенье —
Единственный признак, единственный голос,
Непонятный, невнятный, как на чужом языке…
Слишком я далеко, чтоб надеяться на спасенье,
Слишком много отверг кораблей, чтобы ждать с ними встречи.
С неба – нечего взять,
А земля – глубоко под ногами,
А вода – мой враг, с которым я бьюсь до конца.
Эта дамба – она со мною меня разлучила!
Я рассеюсь, растаю вдали от людей, одинок,
Я – толкнувший, продвинувший, вынесший в дальние дали
Эту вымышленную линию,
Горизонт.
В жизни случаются непоправимые вещи.
Вот последнюю смыло песчинку уже с моих ног…
Но обязан я продвигать, продвигать неустанно —
Эту дамбу, опережающую меня…
 

И р и н а (помолчав). Да, конечно… И я так думаю… Послушай, а все же – о чем это ты?

Т и т у. Да разве я что-то говорил? Да? Значит, я думал вслух. А я думал, что только думаю…

И р и н а. Думаю! Орал, как громкоговоритель на площади… Знаешь, а ты ведь настоящий философ… Мысли у тебя… такие абстрактные… обо всем об этом…

Т и т у. Об этом колодце!

Звук бьющейся посуды.

И р и н а. Ну вот, чашку разбила!

Т и т у. Это к счастью…

И р и н а. Ох!

Т и т у. У меня, кажись, веко дергаться начало. Ресница попала. У вас ресницы длинные? Вы бы мне протянули их, а я бы по ним легонько перешел… Не смей на других глаза пялить! Нечего на них глазеть! Не смей ни на кого смотреть, бесстыжая! Я ведь могу рассердиться! Ой, рассержусь! Это после того-то, что мы обручились?

И р и н а (не понимает, в чем дело). Ты что? Ты что?

Т и т у. С короткой твоей юбочкой покончено… Да и родителям нечего на коленки твои любоваться… Не их это теперь забота – твои коленки! Тоже мне родители… И чужих детей бросай учить! Свои теперь будут! Так я хочу… Чтоб много… чтоб целый класс!

И р и н а (вся сжавшись). Да ты…

Т и т у. Или даже два класса… параллельных… «А» и «Б»! (Наставительно.) Ну, прополощи горло и скажи «А-а-а…», «Бэ-э-э…»

И р и н а. Ты как себе позволяешь со мной разговаривать? Ты чего добиваешься, чтоб я заплакала?

Т и т у. А, захныкала… (Другим тоном.) Ой, простите, пожалуйста! Это у меня какой-то заскок… Помутилось… Неудивительно! Фосфор в мозгу весь намок, вот и замкнуло…

И р и н а. Проясняется?

Т и т у. Понемногу. Кое-какие мыслишки зашевелились. А что, солнце уже зашло? Так рано? А как же скот на пастбище? А, вот они, возвращаются… Машут хвостами, отгоняют мух, слепней. Быки плывут, подняв рога над водою. Коровы. Пегие. Всем стадом. Хорошо, что не разбрелись. Ну-ка, ну-ка, кажется, наша Мурджила… И рядом с ней – Приан… Как зубры… Все стадо поплыло вниз, в долину. Только бы бычок от них не отстал!

И р и н а. Испокон веков наши мужики гордились своим скотом. Своей землей. Своим домом…

Т и т у. Касательно земли – так ее вовсе не видать, а насчет скота, сами видите, какая на него напасть нашла, хоть и прививки от ящура поголовно всем делали…

И р и н а. Пропадут, все пропадут.

Т и т у. Плавать они умеют. Плавать я их научил. Да только куда их занесет? Придется потом всю округу облазить.

И р и н а. Ничего. Все себе вернем, все начнем сначала. Наши мужики – народ хозяйственный, опытный, все пережили…

Т и т у. И еще переживут. Не все еще прошли… смотрите, смотрите, овцы плывут всем гуртом! И стадо нашего Боалы… Теперь все. Теперь дело к концу. Конец.

И р и н а. Если ты имеешь в виду меня, то ошибаешься! Мы еще здесь. И здесь останемся! (Решительно.) И не дадим унести себя вниз… по течению…

Т и т у. А я, пожалуй, отправлюсь. Со всем этим скарбом, с журавлем, с ведром… (Раздражаясь.) Но до последней минуты я никому не позволю затыкать мне рот. Никому! Даже господу богу! (С грустью.) А когда все это кончится, из наших тел, погребенных в плодоносном иле, поднимется навстречу зорям нежный пар скорби…

И р и н а. Эй, Титу, если в тебе еще есть хоть крупица разума, посмотри внимательно вокруг и скажи мне, появился там кто-нибудь? А то, по правде говоря, я тоже начинаю терять терпение…

Т и т у. Появился… Пропал… появился… пропал…

И р и н а. Ох, напрасно я на него сердилась… И на прочих людей напрасно обижалась… Неужели я никак не могла помочь ему, этому бедняге? А те, на берегу, неужели они никак не могут нам помочь? Ждут чего-то. Придумывают что-то. И придумают в конце концов! (Ребенку.) А мы, сынок, будем ждать и хорошо вести себя… все будет хорошо… Вот увидишь!

Т и т у (смеется). Сегодня у нас в Доме культуры кино. Ну их, не пойду. Здесь вон какая красота! Река вся в пене! Собрала мыло из всех домов. Свинки теперь заблещут чистотой…

И р и н а. Что-что?

Т и т у. Песню вспомнил. Ку-ку! (Смеется.) Ку-ку!

И р и н а.

 
Всем кукушка напевала,
Ворон каркал мне одной…
 

Т и т у. Откуда это?

И р и н а. Тоже… из песенки… Что-то я в этом году кукушки совсем не слышала… Как-то так получилось…

Т и т у. Ну ничего… Сейчас услышите… Ку-ку! Ку-ку!

И р и н а. Ты будь у меня умницей, кукушка… Кукушечка моя… птица серая…

Т и т у. Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку… (Все громче и громче.) Куку! Ку-ку! Ку-ку!

И р и н а (смеется). Ну хватит, хватит, а то оглушишь меня.

Т и т у. Ку-ку! Ку-ку!

И р и н а. А как там вода, выше или ниже? Здесь у меня она все поднимается… Но тебе там, наверное, виднее… вся обстановка… ниже, а?

Т и т у. Ку-ку… Ниже… Ку-ку… Выше… Ку-ку… Ниже… Ку-ку…

И р и н а. И этот решил меня попугать. (Громко.) Эй, ты! Меня, знаешь, не так легко взять на испуг!.. Тут уже пробовали… Нашлись такие… Смотри лучше, как бы тебя самого не унесло… А то ухнешь из огня да в полымя!.. Ремнем привяжись. А людей увидишь… маши руками… крыльями бей… куку-шеч-ка ты мо-я, пти-ца се-рая-я… (Плачет. Икает.) Серая…

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

И р и н а, стоя на кровати, пытается дотянуться до репродуктора.

И р и н а. Ну-ка поглядим, как наши дела. (Вертит ручку, радио не работает.) В общих чертах… стоим на кровати… но нас интересуют как раз детали… и перспектива… И, честно говоря… любая новость была бы утешительной. Хуже ведь не бывает. В самом деле, сколько можно жить под водой… (С интересом.) Любопытно узнать, что делается на Луне? (Раздраженно, в сторону радио.) Да скажи ты хоть что-нибудь… Тьфу!

Какое-то хрипение, потом аппарат вновь смолкает.

Ну-ну!

Снова треск и – тишина.

Говори-говори! Молодец! Можно сказать, что я установила контакт с миром. Наладила связь с миром. Мир хрипит. Но ободряет меня. Я поняла, он говорит мне: «Держись! Скоро появится кто-то на небе… на веревке… свисающей с вертолета… и ты услышишь голос: «Поднимайтесь, мы явились за вами!..»

В репродукторе снова шорохи.

Ирина не обращает больше на него внимания. Сидит на кровати и внимательно разглядывает водовороты, бурлящие в комнате.

Вот что забавно. Здесь, в моей комнате, вода завихряется справа налево, а в комнате покойника – слева направо. У меня, значит, против часовой стрелки… к чему бы это? Вода показывает мне обратное время? Дождя не слышно. (Слушает.) Значит – что, опять засуха? (Смеется.) Я тут задремала на минутку, и мне приснилось, будто я в Сахаре… в самом жарком ее месте. Я играла в песке. Мастерила себе песочные часы… из мертвых верблюдов… Уж не знаю, как это выходило, что я им сыпала песок в уши… А высыпался он у них из копыт. А потом верблюды перевернулись и я стала сыпать песок в копыта… Потом был пожар… какие-то огромные печи, охваченные пламенем… а потом я снова сыпала песок верблюдам… в горло, но тут началось извержение вулканов, потому что верблюды на самом деле оказались вулканами, только замаскированными. И лава потекла с двух сторон, справа и слева… Счастье мое, что я проснулась! Но что бы мог этот сон означать? Я прямо видела, как люди гибнут в огне. Грузовик перевернулся, и люди не могли из него выбраться… Взорвался мотор, и к ним уже нельзя было подступиться, только видно было, как они горят… И им самим не верилось… сами удивлялись… как это вдруг ни с того ни с сего… Нет, я тысячу раз предпочитаю наводнение… Вулканы! Извержения! Хорошо все-таки, что у нас такого не случается! Так что… не следует отчаиваться… нужно надеяться… (Ребенку.) Слышишь, малыш, мне даже нравится, что ты не на пуховой перине родился… Да, но вода все-таки прибывает, вот и гроб поплыл. (Ребенку.) Ох ты, горюшко, нажурчал, маленький! Дай-ка я тебя переменю. (Пеленает его.) Ничего. Видишь, дедушка тоже решил прогуляться… Он всегда в это время выходил на прогулку. А нынче он тоже намок. Но его-то я уж пеленать не стану. Почему, спросишь? У него пеленок нет. Все вышли. И жизнь его вся вышла. Вон какая лодочка, видишь? Это хорошо, что у нас в доме есть лодка! (Ловит рукой гроб и привязывает его простыней к кровати.) Теперь вы у меня оба рядышком… близенько… близенькие вы мои… Непонятно, откуда вода берется? И воронки эти? Слыхала я, будто земля одним полюсом к солнцу наклонена… И будто на этом полюсе льды тают… Так поговаривают… (Обращаясь к воде.) А ты, я вижу, никак не уймешься! Задумала, видно, к нам сюда на кровать забраться? Комедия! (Другим тоном.) Комедия-то комедия, но дело, в общем, пахнет драмой… (Испуганно.) Этак она, пожалуй, и впрямь в постель потечет… Вот если б я реку во сне видела… разлив… в постели… вместо парня в ночной час… тогда – понятно: к беде. Вода во сне – к беде. (Берет ребенка на руки.) Но так, без всякого предупреждения… без сна… (Нечаянно касается воды пяткой.) Ую-юй! За ноги хватает! Зверюга! И кто бы мог подумать? Ну ничего, ничего. В особых случаях сопротивляемость организма повышается. Когда угроза организму возрастает в арифметической прогрессии, его сопротивляемость растет в геометрической. Вот я и формулу вывела! Только бы наоборот не случилось… (Втаскивает гроб на залитую водой кровать, укладывает сверху ребенка.) Выход найден, назло всем врагам. Я никак не могла понять, на что это старику обязательно дубовый гроб нужен… Он как будто знал что-то… Настоящий ковчег… Мы поглядим-поглядим да и устроимся в нем вместе… А вот и покойник наш в цвет пошел, кости зазеленели, и распустились почки, словно он уже тысячу лет плавает… Наши, когда хотят, тоже умеют вещь сделать. Хоть гроб тебе сработают, хоть что… Надежный… Уж скорее в нем мертвец оживет, чем древесина подгниет… Что-то я уставать стала… Три дня с черными мыслями борюсь… Три дня… вот и устала… Ладно еще, что не потею, а то б еще больше воды натекло. (Смеется.) Нет худа без добра. По правде говоря, я давно уж подумываю, не начать ли мне принимать травяные ванны. Травяные ванны рекомендуются как для укрепления нервной системы, так и вообще… для всего… А где еще найдешь такой настой, как в этом… в этом… потопе? Ну так вот. Будь она только немного потеплей… Хотя – и так сойдет… Странное ощущение… непривычное ощущение… вода обнимает все тело… снизу доверху. Как будто в стену замуровывают… Что же это за стена, господи? Что за стена? Вот если б меня в дамбу замуровали – другое дело. Тогда дамба устояла бы… Уж я-то выдержала бы… Да, видно, им жаль ребеночка стало… вот дамба и рухнула… А зря… Не надо было жалеть… Никогда не надо скупиться на жертвы… Нужно жертвовать до конца… и с полным спокойствием…

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Появляются два плывущих стога сена. На самом верху одного из них, прислонясь к рогатине, сидит  к у м а  И о а н а. Рядом с ней – перепуганные лиса и черная курица. На другом стоге с трудом удерживается  т е т к а  А н и к а, в подоле у нее кошка. Движение стогов замедляется.

К у м а  И о а н а. Вот соломы бы пучок, где живет паучок…

Т е т к а  А н и к а. Да немного бы дегтя, тетя…

К у м а  И о а н а. Да с мертвеца бы обмылочки…

Т е т к а  А н и к а. Да веревку бы с висельника…

К у м а  И о а н а. А череп вурдалака?

Т е т к а  А н и к а. А волчья глотка?

К у м а  И о а н а. Зато у меня целая лисица!

Т е т к а  А н и к а. Нужна волчья глотка. Лиса – не годится.

К у м а  И о а н а. А черная курица у тебя есть?

Т е т к а  А н и к а. А зачем? Нужна лягушка, сваренная в коровьей моче. Подкова, чтобы не сбиться. Кипяченная в небесной росе да в отваре чемерицы. Опять же – веретено. Или спицу – все одно…

К у м а  И о а н а. Чур меня, чур! Чур!

Т е т к а  А н и к а. А подвал, в котором грибы проросли? А то все водоросли… водоросли…

К у м а  И о а н а. Да упавший в речку сокол, что в горах кружил высоко…

Т е т к а  А н и к а (делает руками магические движения). Ведьмина падчерица, ящерка-ящерица, была рыбка – да пропала… рыбку в речке ты поймала… заудила – засолила, на горючий камень села, на огне ее сварила да и съела…

К у м а  И о а н а (шамкая губами). Съесть-то съела…

Т е т к а  А н и к а. Съела да не отведала и солнышку не дала… Дала ты солнцу? Не дала… Вот какие дела!

К у м а  И о а н а. Тьфу!

Т е т к а  А н и к а. Вот оно, солнышко, досуха распухло да и высохло.

К у м а  И о а н а. Чур меня! Чур! Не колдую, не хочу! Не правим, не лечим – печем!

Т е т к а  А н и к а. Пиявочка-пиявочка, ползи скорее в ямочку, под заброшенный мосток, поверни запад на восток…

К у м а  И о а н а. Все ясно…

Оба стога, попав в водоворот, снова трогаются в путь.

Трудная у нас с тобой работа, Аника.

Т е т к а  А н и к а. Да уж, тетка Иоана… Так на чем мы остановились?

К у м а  И о а н а. «Солнце досуха распухло…»

Т е т к а  А н и к а. А дальше-то что?

К у м а  И о а н а. Дальше? Во-он, видишь, село… как проплывем его – так и все!.. Вниз да вниз… да только держись… (Вздыхает.) Эх, было б у нас все, что нам нужно… Или хоть веник березовый!..

Т е т к а  А н и к а. Да волчья глотка да квашня…

К у м а  И о а н а. Чур меня! Чур! Попробуй поколдуй тут на одном сене… Мыслимое ли дело… Немыслимое… Плохо дело… Дальше некуда… Дальше – некуда?..

Стога уплывают. Тишина.

КАРТИНА ПЯТАЯ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

И р и н а  на прежнем месте, на кровати. Вода поднялась еще выше.

И р и н а. Какой прекрасный бассейн! (Назидательно.) Для женщины двадцати трех лет… почти все в жизни изведавшей, это – предел достижимого… Все, что будет потом, – только повторение. Вот если б еще… родились дети… тогда бы можно с жизнью честь честью рассчитаться… Пришел, увидел, народил… Покрасовался перед зеркалом…

Женщинам и поэтам до двадцати лет – ого! – у них достаточно времени проявить себя… Свою гениальность… А мне уже двадцать пять… Я давно переступила порог… да и жалеть, кажется, не о чем… Да что это я… словно речь произношу… на собственных похоронах, прости господи.

И откуда этот пессимизм на мою голову?

Нет, от пессимизма пора избавляться!

Человек до последней своей минуты не хочет понять, что смерть пришла за ним!

И хлопочет на краю могилы.

А мне вот как теперь помолиться хочется: «Молю тебя, вымой стакан, в который ты нальешь мне яду. Чтобы на нем микробов не было…»

Мне и в театре никогда не нравились безвыходные положения. Поставят героя перед страшной опасностью и начинают эту опасность раздувать, доводить до катастрофы. Хорошо кто-то сказал, что в жизни не бывает безвыходных положений, только дураки их выдумывают. А жизнь гораздо сложнее. Например, здесь, сейчас… (Вдруг испугавшись воды.) Ой! Вода… поднимается самым глупым образом… и для меня это, кажется, положение безвыходное… это случилось со мной… Вот в чем вся разница… И я здесь одна-одинешенька… а тот… все кукует… (Слушает.) Несчастный, уже и куковать перестал… Вот он, если б он мог изложить на бумаге все что пережил… Уж он-то совсем иначе представил бы проблему… Он бы изобразил ее… масштабно… подчеркнул бы величие человека… Только в опасности и видно, как велик человек…

Слышен  г о л о с  Т и т у.

Г о л о с  Т и т у. Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

И р и н а (радостно). Легок на помине. Эй, парень… я только что о тебе подумала. Очухался? Ты что, сознание потерял? Мне тоже, знаешь ли, пару раз не по себе становилось… только нельзя мне… долг, понимаешь… Родила ребеночка, вот и нужно о нем заботиться… а не сознание терять… Для того я и болтала тут без умолку… слышал ты?.. Я ведь громко разговаривала… и для тебя тоже… чтобы не очень уже тебе там уныло было. Никогда еще я не думала так много и так серьезно… о некоторых вещах… И, кажется, все поняла и выяснила для себя… теоретически… И считаю, что твоя идея измерять жизнь в часах… была хороша.

Г о л о с  Т и т у. Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…

И р и н а. А петь ты стал гораздо лучше… Растешь! Слушай, может, ты – птица? Ну да все равно. Главное, чтоб кто-то слушал меня. Чтоб я могла с кем-нибудь словцом перемолвиться. А то вода, гляжу я, все поднимается, а плавать я совсем не умею… так что… Что за болтливость на меня напала!.. Сама не знаю, что это со мной… Вспомнила я историю о двух возлюбленных. Видишь, чем у меня голова забита! О двух любовниках, которые решили сварить себе кофе, поставили его на газовую печь и забыли. А кофе выкипел и залил пламя. Когда они это заметили, было слишком поздно. Это была чужая квартира, кто-то предоставил им ее на несколько часов и, уходя, запер ключом дверь снаружи… Когда они почувствовали в комнате газ, было поздно… Одно из свойств метана – парализующее. Сам видишь, что умираешь, находишься в полном сознании, только двигаться не можешь и все смотришь и смотришь, удивляешься и удивляешься… Когда их нашли, у них были такие удивленные лица, что пришлось вводить им инъекции для расслабления мышц, чтобы не хоронить их такими… удивляющимися… Так что… забыла, что я сказать хотела… мысль срывается… А, вот что, ты, парень, старайся улыбаться, не хмурься… все равно ничего путного не придумаешь… Слишком уж много мы хмуримся… морщим лоб. Да ты хоть слушаешь меня? (Прислушивается.) А может, это был вовсе и не он… он, поди, давно уж пропал… должно быть, померещилось мне, или то настоящая кукушка была?.. Кукушка… Ей-то что? Отложила себе яичко в чужое гнездышко и напевает мне тут, а у меня и без нее от забот голова кругом… (Видя, что вода поднялась еще выше.) Кругом вода… Только голову-то я еще и могу из воды высунуть… А то вся – там… А сын мой смеется… Вон как смеется… Ай да молодец, быстро научился… Ему в жизни над многим посмеяться придется… Ну, говори, чего хочешь? (Озабоченно.) Эй, ты, гляди мне, не смей на дедушку!.. Младенцы, когда свое делают, всегда хохочут как полоумные… Бедный папа, пусть хоть сверху сухим останется… А впрочем, малыш, ты тут хозяин… А тебе, отец, спасибо за гроб, прости меня, господи, он нам еще пригодится. Я тебе этого не забуду всю жизнь. А сколько все-таки? Кто может сказать человеку, когда наступит его час? Ох, что-то у меня голова кружится… Устала я… Как эта вода… Усталость без конца и края. (По слогам.) Ус-та-лость ро-жени-цы… Всех наших знаний, в конце концов, хватает лишь на то, чтобы разбить смерть по слогам… (Смеется. Серьезным тоном.) Прежде чем вода дойдет мне до груди… я должна покормить его… В самом деле, хорошая мысль… А то философствуешь, философствуешь, а ребенку титьку дать забываешь… (Расстегивает на груди кофточку и снимает ребенка с гроба.) На тебе, вот! Что это, знаешь?

(Смеется.) Не знаешь? Титька. Я догадываюсь, что она тебе уже с этих пор нравится, проказник! Ну и повеса ты будешь у меня! Точь-в-точь как твой батька… Кто его знает, где он сейчас шляется и никак к нам не вернется… За какой юбкой увязался…

Сквозь пролом в крыше проникает лунный луч.

Смотри, проясняется, звездочки выглянули… Вон, в воде отражение… Стоило им такой путь проделать, чтобы только отразиться в этой луже!.. Вот тебе, миленький, титька, а вот тебе космос… (Глядя на сосущего ребенка.) Не то что в космосе – в титьке как следует еще не разобрались… Впрочем, тебе еще рано во всем разбираться…

А вот мне пора бы…

Наступает такой момент, когда все нужно знать… Все, что можно… все, что необходимо… перед дальней дорогой… Куча знаний… а понимания – никакого… (Молчит.) А вон та звезда для того только и взошла, наверное, чтобы сиять надо мной… как венец… Ну конечно… Я ведь человека в мир принесла… Сияние над головой… Сияющий иней…

Начинает звучать мелодия.

(Глядя на ребенка.) Наедайся, маленький… Наедайся… Хоть раз – да вволю. Чтобы потом вспоминать, когда голодно будет… это молочко… Я вот тоже тут вспоминала… и довспоминалась, побелела вся… Поседела. (Проводит ладонью по волосам.) Волосы у меня первыми устали. Теперь они у меня – как у призраков. И легче стали. Я чувствую, что они стали легче. Раньше в них было золото… и они тяжело падали мне на плечи… если б их на зуб попробовать – чистое золото! (Плачет.) Я была национальным богатством. (Успокаивается.) Ах, материнское молоко! Там, внутри, я знала, что все между собой связано… И вдруг я ощутила себя оторванной, отделенной, выброшенной наружу. (С испугом.) Я – родилась! Я очутилась… в безымянном хаосе… (Умиротворенно.) И вдруг почувствовала материнскую грудь. Родник. Молочный источник… (Ребенку.) Ну что скажешь? Есть еще на этой земле молочные реки – сахарные берега? Бедная моя мама, она-то уж не позволила бы мне начинать кормить с левой груди… «Левшой будет», – сказала бы она. А бабушка закричала бы: «Сцеживать, сцеживать надо! И волосы свои подбери, хочешь, чтоб у ребенка губки потрескались? Да смотри молоко не прокапай, а то попьют муравьи – и пропадет оно у тебя…» Где она теперь, бабушка? Где ты теперь, мама? Мама! Мама!

Теперь – я мама.

И волосы у меня не подобраны.

(Прячет грудь и застегивает кофточку.) Ох, полегчало. А то вся набухла было. Хорошо, что покормила его. И мне легче… (глядя на воду, поднявшуюся еще выше) легче будет на воде держаться. (Вдруг кричит, охваченная ужасом.) Не-е-е-ет! (Опомнившись, кладет ребенка на гроб. Нежно.) Сейчас, сейчас я тебя убаюкаю. Спеть тебе? Что тебе спеть? (Подбирает мелодию, потом задумывается, слушая плеск воды.) Вот, вода тебе споет… вместо меня… Светает. И все вокруг еще страшней. А мне и закричать нельзя. Ребенок проснется… Покойник проснется… Нет, лучше уж буду петь… Что ж тебе спеть, малыш?

Молчание.

Г о л о с  Т и т у. Ку-ку… Ку-ку…

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Т и т у  влетает в окно на гребне волны, погружается в воду, но успевает ухватиться рукой за какую-то перекладину.

И р и н а (сидит на кровати, по пояс в воде). Явился наконец?

Т и т у. Какая вода… аппетитная… А какой у нас теперь год?

К нему подплывает кукла. Ирина хочет поймать ее, но у нее ничего не получается.

Так вот, отец, сейчас я пойду и доставлю ее сюда…

И р и н а. Успокойся, парень…

Т и т у. Приволоку ее за волосы… и положу перед вами… Ох, задыхаюсь… Нет ли у вас воздуха? Мне нужен воздух, простор… Открытые дали… У меня есть разрешение на них, лицензия… А также на рыбную ловлю и охоту. К тому же, но это, конечно, между нами… я еще и браконьерствую. Тсс!.. А здесь я задыхаюсь!..

И р и н а. Постой! Постой, куда ты? Захлебнешься.

Т и т у. Это не имеет никакого значения. Всякий раз, когда я взлетал на колодезном журавле вверх, я видел тут у вас через проломанную крышу горшки квашеной капусты… (Уходит.)

Какое-то время еще слышны всплески, хохот, потом все смолкает.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

И р и н а. Все спешат по домам, все, кроме моего муженька. Вот они, я их ясно вижу! Вода-то, конечно, мутная, но в голове у меня ясным-ясно. Ясным-ясно от мутной воды. (Извиняющимся тоном.) Что-то на меня нашло… Но теперь, кажется, уже все в порядке… (Прислушивается.) Никто больше не зовет на помощь. Всех спасли. И все теперь сидят по домам. Но сами-то дома… большинство из них… плавают в долине… как маленькие экспедиции… (Задумывается.) А вдруг и мой дом поплыл? И мы уже, может быть, на Дунае? Или даже на Черном море? А может, нас качают волны океана? Постой, постой, куда же впадает Черное море? В какой океан? А в какой океан впадают все океаны? Только бы мой муженек потом разузнал, где нас искать… Скорей бы он уже появился на своей лодке… Пока еще Черное море не впало в океан… В Черный океан… (С любовью глядя на ребенка.) Произведешь на свет ребеночка и ходишь потом всю жизнь важная, как будто, стоит тебе захотеть, в любой момент родишь такого же… Уж очень мы, женщины, самонадеянны. Возомнили о себе… Взять опять же меня… (Словно демонстрирует что-то.) Возьмем конкретный пример… Даже банальный… Я… или любая другая…

Вода доходит ей уже до шеи.

(Руками, поднятыми над головой, удерживает ребенка на плавающем гробе.) Казалось бы, нет больше смысла цепляться за жизнь… Казалось бы… Конечно, никакого смысла! Что же меня еще удерживает? Там, внутри, я знала, что все между собой связано. Но здесь, сейчас… что меня еще связывает… с домом… с землей… Вода уже у подбородка. И говорить я могу, только запрокинув голову… и смотреть на ту незаходящую звездочку… Но и она, кажется, уже тает… Наступает день, и свет ее тонет в другом, более сильном свете… (Глядя на звезду.) Но пока смотришь на что-нибудь… На звезду… На любую соломинку… не теряешь надежды… А ведь если есть хоть маленькая надежда, значит, должна быть и половина этой надежды… и половина этой половины… И так до бесконечности. Древние хорошо знали, что говорили. Они учили нас быть оптимистами… до бесконечности. Что-то я разважничалась. Но при этом меня что-то беспокоит… Меня беспокоит почему-то вода… Очень жаль, что я не успела поразмыслить и о нем, о моем муженьке… Однажды, когда я была уже беременна, он посмотрел на меня каким-то долгим взглядом… Как-то особенно… Как никогда раньше не смотрел… Я его и спрашиваю: «Что это ты всю меня… сверху донизу осматриваешь? Смотришь, не другая ли?» А он мне отвечает… и голос у него дрожит. Сейчас… сейчас я припомню, что он мне сказал… Ах да! (Тихим голосом.) «Когда ты стоишь вот так, прямо, сложив руки на своем животе, ты напоминаешь мне древнюю княжескую супружницу, и я как будто слышу голос: «Мы, Ион и Иоана, приложив усердие, сотворили сие святыя дитя во сохранение вечной памяти Солнца и Земли…» (Молчит.) Забавно, что я вспомнила об этом именно сейчас, когда вода достает мне до губ. А живот мой весь в воде…