Текст книги "Трудные дети (СИ)"

Автор книги: Людмила Молчанова

Соавторы: Татьяна Кара
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)

Не сказать, что душещипательная речь Ксюши произвела на меня такое уж впечатление. Совсем нет. Скорее, меня убедили бескомпромиссные слова Марата. Ксюша может мне наплести что угодно, но это все равно останется всего лишь словами. А с чеченом так нельзя. Он если говорит, то точно. Если пообещал, что выкинет, значит, выкинет.

Не то чтобы я так не хотела на улицу. Это трудно объяснить. Если бы Марат меня выгнал без всяких условий и объяснений, я бы ушла, ни разу не оглянувшись. Я бы снова там выживала, никого не обвиняя и не вспоминая. Но Марат предлагал мне попробовать что-то новое, мне до этого недоступное. Я смотрела на них с Оксаной и понимала, что проигрываю.

Энное количество лет спустя я познакомилась с одним интересным мужчиной. Циник страшный, притом это не помешало ему завести прекрасную семью, жену и ребенка. И даже трех собак. Но не в них суть. Суть в том, что познакомились мы в такое время, когда обоим нужно было выговориться и поразмышлять, не тая свои собственные мысли. Очень трудно бывает открыться близкому человеку и невероятно легко – чужому. И как чужие друг другу люди, мы не боялись в полной мере демонстрировать свои гнилые натуры.

Мы редко обсуждали наши дела или то, как прошел день. Чаще всего вели странные беседы, перескакивая с одной темы на другую. В одной из таких бесед мы набрели на тему человеческих потребностей и тему деградации.

– Жажда знаний, – проникновенно говорил он, потягивая свой любимый виски, – это такая же потребность организма как, например, еда.

– Бред, – фыркала я недоверчиво и издевательски. – Без знаний я проживу как-нибудь, как жили в давние времена. А без еды нет.

– Дело не в том, как жили в давние времена. Дело в том, в каком времени и обществе живешь ты сейчас.

По его словам выходило, что общение – такая же потребность человека, как и еда. Да то да, я тоже изучала пирамиду Маслоу. Но все-таки для меня это не было потребностью первостепенной важности. А вот мой товарищ утверждал, что потребность в общении одна из главных для человека.

– Не номинального общения, – уточнял он. – То есть я имею в виду не только воспроизведение звуков, когда ты складываешь буквы в слова и прочее. Я имею в виду общение, когда тебя признают и видят.

То есть, говорил он, ты можешь всю жизнь молчать и не произносить ни звука, но для людей ты существуешь. Ты идешь по улице, тебя видят и с тобой контактируют, то есть признают тебя как человека, осуществляют с тобой некое действие, будь ответ на вопрос о времени или возвращение сдачи. Не суть. Но в-общем, такими нехитрыми и незаметными манипуляциями, ты удовлетворяешь свою потребность в общении.

А жажда знаний и развития вытекает как раз из этой потребности. Если ты находишься долгое время в обществе, которое на порядок культурнее тебя, образованнее и духовно более развито, ты подсознательно будешь стремиться достичь их уровня, чтобы общение протекало на “одной волне”. А это значит, что ты будешь развиваться, и твое развитие будет удовлетворением собственной потребности в общении, то есть – одним из факторов выживаемости.

А если поместить культурного человека в общество, уступающее ему в духовном уровне, то чтобы удовлетворить свои потребности в общении, этому человеку придется остановиться в своем развитии или даже деградировать, чтобы получить свою дозу “общения”. Признаться, разговаривая на эту тему, мы оба были навеселе, а мой собрат по разуму так вообще, изрядно пьян, поэтому весь этот бред воспринимался в особом свете и под особым углом.

– Все равно это не самая важная потребность, – упорствовала я. – Физиологические все равно важнее.

– Может быть, – легко соглашался мужчина, подливая себе вискаря. – Но только если ты не хочешь быть человеком.

В четырнадцать лет я о таком бреде не беседовала и о пирамиде Маслоу не слышала. Я просто общалась с двумя людьми – Оксаной и Маратом. И серьезно им проигрывала. Я не понимала, о чем они говорят, многое пропускала мимо ушей и была “не в теме”, В какой-то момент меня это достало. Я что, хуже них? Хуже этой бледной пигалицы? Не хуже.

Последней каплей стало появление напыщенной фригидной училки, которая, сидя от меня на пионерском расстоянии, демонстративно морщила нос и обращалась со мной как…я даже не знаю как. Но когда она на пальцах начала объяснять мне, что один плюс один – это два, а не три или четыре, я реально взбесилась. Я не идиотка, я умею считать. А эта мымра еще сидит и кривится так, будто от меня воняет.

– Ладно, – я согласилась на ультиматум Марата. Пусть и сделала вид, что все это нехотя. – Но эта фригидная старушенция сюда приходить не будет. Она не нужна мне для того чтобы знать, что один плюс один – два.

Марат заинтересованно и вопросительно на меня покосился, но я не горела желанием ему что-либо рассказывать. Сухопарая бабка вывела меня из себя.

– Хорошо, я скажу Оксане, чтобы она извинилась за тебя.

В итоге, математикой со мной занимался Марат. Да и всем остальным, в принципе, тоже. Он стал…Если бы я верила в бога, сказала бы, что Марат стал для меня духовником. Но это будет позже.

Через пару дней после той неприятной бабки, Марат привел другую женщину. С большой буквы прямо. Рядом с ней я терялась. Чисто физически. Она была большой, огромной даже, с нереальными…хм…округлостями. Высокая, с короткой стрижкой и громким командным голосом. С самого порога резким голосом она приказала:

– Села. Открыла тетрадь. Взяла ручку.

Ослушаться невозможно. А Марат стоит у тетки за спиной и ехидно скалится. Эта новая училка настолько отличалась от рафинированной старушенции, что я беспрекословно подчинилась, с интересом тетку разглядывая.

С ней было тяжело и легко одновременно. Звали ее Марья Петровна, характер у нее был ужасным. Если ты тупил – она орала. Не понимал – она орала. Не сделал как надо – она снова орала, стуча по столу кулаками и размахивая руками перед лицом. Крутая тетка, если честно, и мне она очень понравилась. И знала много. А главное, требовала от меня много, ни разу не дав какого-то послабления.

Алфавит мы выучили за считанные сутки, писать она меня научила за считанные дни и недели. Марья Петровна ненавидела что-то разжевывать и повторять несколько раз, поэтому приходилось быть сосредоточенной и запоминать с первого раза. Иначе на хате начинался такой крик, что даже я, привыкшая ко всему, с опаской шарахалась и предпочитала держаться подальше. Держаться подальше не получалось, так как оркестр Марья Петровна включала исключительно для меня. Зато она не обращалась со мной, как с умственно-отсталой. И нос не зажимала.

– Ты где ее откопал? – полюбопытствовала я у Марата. Уж очень мне в глаза бросался контраст этой женщины и старухи.

– У себя в универе. А что? Тебя что-то не устраивает? – невинно поинтересовался Марат, не скрывая насмешки.

Даже если меня что-то не устраивало, он все равно бы занятия не отменил.

– Нормально. Орет громко.

– Ты тоже не одуванчик, – развел руками чечен.

Очень скоро мы начали читать. Марья Петровна с самого начала заставляла меня читать взрослые книги, хотя Оксана притащила много сказок, книг с картинками и прочей лабуды. Их я тоже читала, но моя училка говорила, что это все несерьезно и так я никогда ничему не научусь. Как потом я узнала от Марата, Петровна преподавала даже в Сорбонне.

Она стала третьим человеком, с которым я могла общаться в то время. Марья Петровна не была такой нежной, воздушной и милой, как Оксана, и не была такой ублюдочной, как Марат. Она занимала нишу между теми двумя, сочетая в себе житейскую мудрость и приспособленность, а также недюжинный ум и хорошее воспитание. И когда в моей жизни появился третий человек, я увидела вторую маску моего тюремщика.

Марат общался с женщиной с почтением, но не подобострастием. Он никогда около нее не плясал, не юлил и не заискивал, но выказывал ей уважение. Он мог и умел с ней общаться, задавал правильные вопросы, которые Марья Петровна хотела услышать. А хотела она услышать такие вопросы, которые показывали, что собеседник внимательно ее слушает и слышит то, что она хочет донести. Когда Марат что-то спрашивал, Марья Петровна одобрительно щелкала языком и кивала головой. В принципе, ничего нового – чечен вел себя так, как от него ожидали. Суть в том, что он умел эти ожидания полностью оправдывать. С точностью до деталей.

Со мной же она держалась строго, но не заставляла перед ней заискивать. И не заставляла меня переделываться и изображать что-то. Я могла говорить с ней свободно, так, как думаю, и теми словами, какими хочу говорить. Я могла не подбирать выражения. До матюков, конечно, скатываться было нельзя, но весь “мой жаргон”, как говорил Марат, она выносила довольно спокойно и меня понимала. Но нрав у нее был крут, конечно.

Как-то раз она сделала мне замечание из-за того, что в тетради не расчерчены поля.

– Поля нужны, чтобы ты оставляла на них пометки, – бескомпромиссно заявила она, тыча пальцем в белый лист. – Мы с тобой говорим не только на тему урока. Это нормально, когда идет отвлечение от темы.

Я покивала и пропустила ее слова мимо ушей. На следующее занятие, конечно, никакие поля не появились.

Марья Петровна начала банально орать. Вскочила из-за стола и заметалась по комнате, понося меня последними словами и брызжа слюной. На шум пришел Марат.

– Что случилось? – он обеспокоенно наблюдал за теткой, подлетевшей к письменному столу и открывающей все ящики. – Саша что-то сделала?

– НЕ сделала! – рявкнула Марья Петровна, и пышная грудь под шифоновой блузкой заходила ходуном. – Где линейка?

– Какая?

– Любая!

Марат сузил глаза, на меня посмотрел, но мне было не до него. Больше всего в данный момент меня волновала Петровна, изрыгающая проклятья в мой адрес. Наконец, Марат притащил узкую металлическую линейку, и училка резко выдернула ту из его рук. Перехватив красную ручку как оружие, она угрожающе помахала ею у меня перед лицом, а потом, приложив линейку к листу, решительно провела непрерывную линию. Еще раз и еще. Да так, что разорвала тонкий лист. И еще три.

– Вот так чтобы было, – тяжело дыша, она потрясла тетрадкой в воздухе. – Ясно тебе?

– Да ясно, ясно. Я все поняла, – торопливо закивала головой и отклонилась в сторону, чтобы до меня нельзя было дотянуться линейкой. – Вы че орете? Я с первого раза слышу.

Марат в воспитательный процесс не вмешивался и ту ситуацию никак не прокомментировал.

Что сказать? С тех пор в моих тетрадках всегда были расчерчены поля.

В то время мне открылось много нового и интересного. Это меня затянуло не по-детски, так что я, бывало, могла читать сутками. Читала неумело – водя указательным пальцем по строчкам, иногда запинаясь, теряя строчку и слово. Все слоги беззвучно проговаривала губами. В общем, смехота, конечно.

Марату даже приходилось порой силком гнать меня спать.

– Все сидишь? – Марат выглянул в зал и, заметив меня, нахмурившую лоб от напряжения, сел ко мне на разобранный диван. Я угукнула, не отрываясь от чтения. Чечен слегка повернул книгу, так чтобы прочитать название на обложке. – Зрение посадишь.

– Не отвлекай.

– Я серьезно. Завтра дочитаешь.

– Подожди, чуток осталось.

– Тебе так понравилось? – парень с любопытством меня разглядывал.

– Ниче так.

– Ниче так, – передразнил он издевательски, корча страшные рожи. – Когда научишься нормально отвечать?

– Я нормально.

– Ну конечно.

– Слышь, иди спи, а? – попросила я, переворачивая страницу. – Не мешай.

– Ты сама ее взяла?

Я смерила его тяжелым взглядом поверх книги. Мой вызов, как всегда, остался незамеченным. С Маратом так всегда.

– Да. А че?

– Ничего. Просто я подумал, что рановато Марья Петровна дала тебе Чехова читать.

– Почему рановато?

– Не кипятись, Саш, – миролюбиво успокоил Марат, устраиваясь поудобнее. Я отодвинулась, нахохлилась и принялась искать потерянную строчку. – Вот что ты сейчас читаешь?

Вот что он ко мне пристал? Лезет, лезет, никакого покоя нет. Но зная Марата, я была уверена, что он не отстанет. Нехотя отозвалась:

– ”Аптекарша”.

– И что ты поняла?

– Что я поняла?

– Да. Что ты поняла из рассказа?

Меня его вопрос в тупик поставил. Я даже книгу закрыла, вылупив на чечена глаза. Мне пришлось долго думать, прежде чем сказать.

– Там пару страниц.

– И что? Ты коротко.

– Ну ладно, – пожала я плечами. – Там баба, короче, ей понравился офицер. Ну и она, в общем, хотела с ним… – интересно, он мне опять по губам надает? Марат лишь поощряюще улыбался. – Ну…трахнуться. Вот. А там муж проснулся.

– А почему? Ну, почему она хотела с офицером трахнуться?

От чечена, ругающего меня за плохие слова, такое выражение слышалось чем-то странным. Хотя Марат мог похлеще меня выражаться, но только в гневе или ярости, если его вывести из себя. А обычно он говорил как Ксюша.

– Откуда я знаю? С жиру бесится.

Парень рассмеялся, отвернувшись в сторону, а потом мягко потрепал по голове.

– Учись смотреть между строк. Вглубь. Я тебя не про фабулу спрашивал. Фабулу каждый расскажет.

– Че расскажет? – не врубилась я.

– Пересказ, – вздохнул Марат. – Мне не нужен пересказ. Пересказать может каждый дурак. Учись видеть то, что скрыто за текстом.

– Что скрыто?

– Учись видеть, – повторил Марат и выключил торшер. – А пока спать.

Чечен учил меня не только смотреть на факты, на фабулу, как он говорил, а учил меня вглядываться внутрь, ухватывать главное и основное, чтобы потом предугадывать события, точно знать, что произойдет и быть к этому готовой. И это касалось не только книг, это касалось жизни. Марат собственным примером показывал, как важно ухватить тонкую ниточку, сердцевину, слабо пульсирующую и затерявшуюся в паутине слов. Это помогает, это облегчает, а иногда и спасает жизнь.

Я, конечно, на слово не верила. Вначале. Но Марат доказывал, и не раз, а потом я и сама убеждалась в правильности того, что он мне говорил. Легче в самом начале предотвратить чуму, чем потом сражаться с ее последствиями.

В четырнадцать-пятнадцать лет это касалось только книг. Я разбирала книги, литературу, искусство, историю с Марьей Петровной, а потом шла обсуждать новые для меня сведения с Маратом. Это стало нормальным и привычным, что каждый вечер за ужином я ему рассказываю то, что узнала, то, что мне рассказала Петровна. Чечен знал это лучше меня, но все равно внимательно слушал, задавал вопросы, которые подталкивали меня в правильном направлении.

Я и сама как-то успокоилась, перейдя границу прошлой жизни. Я не думала о побеге, вообще не думала, и напряженность, витавшая в воздухе, практически рассеялась. Я стала проще относиться к Оксане, к тому же она тогда отошла на второй план. Интересной для меня она по-прежнему не была, с Петровной и Маратом было куда как круче. Но сейчас мы хотя бы могли общаться с ней. Оксана была ко мне внимательна, слушала меня, искренне волновалась. Спрашивала, нужно ли что-нибудь мне. Ну и тоже вносила вклад в мое образование.

– Вот, я тебе книгу принесла, прочитай, – она заботливо мне вручила черный томик. Шекспир. – Ромео и Джульетта. Тебе должно понравиться.

– А про что там? – я с интересом полистала страницы.

– Здесь о трагичной любви двух молодых людей.

– А что трагичного?

– Их семьи враждовали, поэтому они не могли быть вместе, – охотно пояснила Ксюша, ловя мой заинтересованный взгляд. – Почитай. Я в свое время несколько раз ее перечитывала. Потом расскажешь. Кстати. Еще же фильм есть. Старый, черно-белый, но тоже хороший. Если хочешь, могу потом кассету принести.

– Не знаю, я пока прочту.

– Хорошо. А Марат не говорил, когда придет?

– Скоро, – я уже погрузилась в чтение. Оксана на меня с улыбкой поглядела и, чтобы не мешать, ушла в спальню к Марату.

– У вас что, еще отопление не дали?

– Нет.

Марат действительно пришел буквально через десять минут. Оксана его сразу потащила в спальню, очень целенаправленно так, явно, что что-то задумала. Но мне было как-то все равно, я старалась вникнуть в конфликт Монтекки и Капулетти. Во фамилии!

Не знаю, о чем они там перетирали, но вечером ко мне подошел Марат, забрал книгу, погасил свет и потащил на кухню. Это значит, что разговор серьезный.

– Что? – с претензией скривила губы. – Что на сей раз я сделала не так?

– Ничего. Я по другому вопросу.

– Валяй, – дала отмашку и развалилась на стуле.

Чечен на мою позу неодобрительно покосился, недовольно нахмурился, но промолчал пока.

– Нам с Оксаной нужно уехать.

Неожиданно. Хотя через неделю Новый год, так что в принципе, все правильно.

– Мне помахать вам платочком вслед?

– Не язви, – попросил парень. Марат был странно напряжен, едва ли не взвинчен. Видно было, что эта поездка ему…не то чтобы не по душе, но все-таки вызывает дискомфорт. – У Ксюши тридцатого день рождения, а потом Новый год.

– И что?

– Нас друзья пригласили к себе на дачу.

– Дальше что?

– А дальше ты, – чечен так на меня посмотрел, что я невольно поежилась и подобралась. – С тобой что делать?

– Со мной не надо ничего делать. Я не поеду.

– Тебя туда никто и не берет.

Ууу, лямур, тужур на горизонте. Я заулюлюкала и закатила глаза. Марат кисло улыбнулся.

– Потрахушки намечаются?

– Сейчас в лоб получишь, – прорычал Марат, которого замечание о потрахушках задело. – Не забывайся.

– Ладно, ладно. Не заводись. Езжайте, отдыхайте.

– Ты здесь одна останешься.

– Надолго? – безразлично поинтересовалась я и встала, чтобы налить себе воды.

– Неделя. После Рождества приедем.

– Ну и что? Не умру.

– Я в этом как раз не сомневаюсь.

Так вот оно что. Боится, что убегу?

– Не волнуйся, никуда я не денусь. Пока, во всяком случае, – добавила я, чтобы чурка не расслаблялся.

– Саша, я не шучу. Я тебя из-под земли достану, если что-то не так пойдет.

– Поняла. Расслабься. Обещаю, что не убегу. Доволен?

Доволен он был или нет, Марат не рассказывал. Ему позвонили, он сразу забегал по квартире, ища что-то, и про меня забыл. Сразу же, буквально на следующий день, они с Ксюшей забегали, суетливо собираясь, как будто не на неделю, а на месяц едут. Я им не мешала, предвкушая свой Новый Год.

Кризис в стране никак на Ксюше с Маратом не сказывался. Это заключение я сделала, посмотрев на несколько набитых продуктами сумок. Под завязку. И продуктами хорошими, стоило заметить. Одну сумку они оставили мне, плюс еще что-то наготовила Оксана, заботливо рассовав по кастрюлькам и тарелкам.

Марат еще раз сделал мне внушение, запретил сто пять вещей и отдал сто пять приказов. Но я видела, как им уже неймется уехать, они мыслями – а возможно, и не только – были там. Особенно по Ксюше это было заметно. Чечен все-таки более спокойно держался, хотя переглядывался со своей кралей уж очень многозначительно. Будь я скромнее, обязательно бы покраснела.

Это был мой первый Новый Год. В смысле, в доме. Раньше был приют, но тогда я совсем была мелкой. А сейчас что-то другое. И отсутствие кого бы то ни было меня не напрягало, скорее, наоборот. Я чувствовала себя странно-спокойной, эдакой хозяйкой, которая что хочет, то и делает.

Я попробовала то, что наготовила Оксана. Краля, отдать ей должное, готовила потрясающе вкусно, хотя я ела, в принципе, абсолютно все. Разобрала сумку, оставленную этими двумя, нарыла на верхней полке серванта бутылку вина. Шампанского не было, к тому же я его и не пила никогда. Сама себе стол сварганила, все дела, телек включила, ожидая увидеть обращение президента. Это было первое обращение президента. Почему-то я волновалась.

Я чувствовала себя впервые в жизни спокойно и умиротворенно. Мне было хорошо. Я многое могла и умела, многому научилась и не собиралась останавливаться. Возможно, у меня что-то получится в жизни.

Раньше я не думала о будущем. Да и какое будущее у таких, как я? Не было его. А теперь было. Или могло бы быть. Если уж этому Марату что-то ударило в голову и он решил обо мне позаботиться, дать мне достойную жизнь, то…почему бы и нет? Почему, наконец, не взять то, что мне предлагает случай? Хоть я не верила чечену, но я могла на него положиться, зная, что если он сказал, даст мне другую жизнь, значит, он действительно ее даст.

И если другая жизнь включает все то, что есть у меня сейчас…Я что угодно сделаю, но ее получу.

Глава 11.

Не верилось, что прошло больше года с тех пор, как я поселилась у Марата. Но после того как я начала заниматься, время летело незаметно. Я много читала, училась, иногда ходила в магазин, но только вместе с Маратом и Оксаной. Это была какая-то совершенно новая жизнь, и она мне нравилась. Я оглядывалась по сторонам и не понимала, почему на меня не смотрят люди. Мне казалось, что все происходившее со мной выбивается из нормальной жизни, а значит, должно вызывать удивление. На меня никто не смотрел, не оборачивался, и воспринимали совершенно спокойно. Но зато теперь люди стали меня замечать.

Звучит странно, но это на самом деле было так. Все хотят видеть то, что хотят видеть. Никому не хочется замечать беспризорных детей или алкашей, валяющихся за остановкой. Человеческий глаз щепетильно-избирательный. В детстве я часто сталкивалась с таким. Подсознательно избегали, уворачивались в сторону и затаивали дыхание, чтобы не дай бог не почувствовать что-нибудь не то. Прятали глаза, переходили на другую сторону улицы, отворачивались…По-разному поступали, но суть не в этом. Очень часто меня не видели.

А теперь видели и даже улыбались иногда. Я была хорошо и опрятно одета. Меня одевала Ксюша. Приносила какие-то вещи, некоторые аж из-за границы. Свои старые тоже приносила. И вообще, именно она следила за моим внешним видом, особенно если мы куда-то выходили. Волосы отросли. Я теперь больше напоминала девочку, чем мальчика, хотя платье, в которое меня пыталась впихнуть Оксана, я не одела. И честно ей пообещала, что если она еще раз о нем заикнется, то я разрежу его на мелкие кусочки и выкину в окно. Заметьте – выкину в окно, а не запихну в глотку. А ведь сначала мне на ум пришел второй вариант. Уроки Марата не проходили даром.

Теперь я напоминала девочку из обычной семьи, странную немного, как в один голос утверждали Марат и Оксана, но нормальную. В магазине мне приветливо улыбались, спрашивали, как дела, как в школе. В школу я не ходила, но занималась же с Петровной, поэтому отвечала, что у меня все хорошо.

Я не скажу, что все это мне нравилось. Это вызывало сначала недоумение, а потом раздражение, когда я привыкла. Все жили по схеме. По правилам. Правильным считалось спрашивать: “как дела”. Правильным считалось отвечать: “все хорошо”. Эти правила, принятые и утвержденные в обществе чечена и его крали, должны были выполняться до малейших деталей. Никого не интересовало, как у меня дела и хожу ли я в школу, но все спрашивали, и я должна была отвечать.

Но когда раздражение немного улеглось, я осознала, что их общество придерживается законов выживаемости. Как и мое. Только у нас были законы жестче, грубее, но честнее. Все строилось на силе, и воздавалось по заслугам. У всех этих вежливых людей тоже был свой закон, но другой. Хитрость. Они улыбались друг другу, интересовались здоровьем, делами, но на деле были либо просто равнодушны, либо озабочены чем-то, что принадлежит тебе. Эти люди, к которым мне открыл доступ чечен, любили говорить. Много говорить, ударяя себя кулаком в грудь или обливаясь слезами, но на деле каждый был равнодушен или заинтересован. Равнодушие лучше, но заинтересованность интереснее.

Конечно, в первые дни я не выдержала и пошла к Марату.

– А ты как думала? – снисходительно ухмыльнулся мужчина. – Дальше хуже будет.

Он жил в таком обществе, причем с самого рождения. Неужели чечена не трогала “внимательность”? Меня даже больше не она раздражала, а общая брехливость. Они же ничего не сделают. Если я порушу их систему и в один прекрасный момент скажу, что не хожу в школу и вообще, никогда я за партой не сидела, то что будет? А ничего. Они похлопают глазами, потрепят меня по плечу и скажут, что я бедная девочка. Никто из них не станет делать что-то, чтобы исправить мое положение. А если они не хотят ничего делать, то зачем спрашивать? И эта фальшь, брехливость и лицемерие меня больше всего выбешивали. Надо отвечать за свои слова.

– Суки, – вырвалось у меня.

– Привыкай, – пожал Марат плечами, не обратив внимания на ругательство.

– Обязательно?

– Да. Ты же хочешь нормально жить?

– Да.

– Тогда привыкнешь. Учись жить по их правилам и преуспеешь.

– То есть?

Мне тогда нужно было понять всех этих людей. Умных, образованных, скованных выдуманными обязательствами. Марат как никто подходил для роли учителя. Он не только объяснил мне принципы, по которым все живут, но и научил извлекать выгоду, научил определять, чем может быть полезен тот или иной человек. Где потолок человека? Что он может, а что нет? Что сделает, а на что никогда не решится?

– Если ты сможешь правильно оценить людей, точно понять, что они собой представляют, ты выиграла, – невозмутимо пояснял Марат. – Никогда не требуй невозможного и будь готова сама при возможности помочь. Если нужно. Без особой надобности не лезь. И задницу рвать не надо.

– А если они будут знать, что я могу больше?

– Откуда? Они будут знать то, что ты позволяешь. Не более. А вообще, по обстоятельствам смотри. Чем значимее для тебя человек, тем больше ему нужно уделять внимания.

И в мире Марата так жили все, в большей или меньшей степени. Подсиживали на работе, причем некрасиво, за спиной. Я ничего против этого не имела – жить красиво всем хочется, но лицемерие в таких огромных количествах для меня было слишком. Поначалу. Дальше я свыклась и научилась отгораживаться от него, позволяя бить по своей броне, но не проникать внутрь. Уж что-что я умела, так относиться ко многим вещам равнодушно.

Ну, а так как я жила с Маратом больше года, их с Ксюшей посетила светлая мысль.

– Саша, а сколько тебе сейчас лет? – осторожно спросила Ксюша в один из вечеров.

– Уже пятнадцать, а что такое?

Я читала книгу, которую мне давно еще принесла Ксюша. Про запретную любовь. И в данный момент Оксана чертовски меня раздражала, так что хотелось от нее отмахнуться. Не вышло. Чечен, как всегда, был тут как тут.

– У тебя когда день рождения был?

– Давно уже, – отмахнулась от книг и попробовала снова погрузиться в произведение.

– Я не спрашиваю, как давно, – сдерживая раздражение, пояснил Марат. – Я спрашиваю, когда.

– Ну в декабре.

– Какого?

– Двадцатого. А что такого-то?

По-моему, все было нормально. Марат тоже спокойно кивнул и отстал, а вот Оксана сразу запричитала.

– А мы уехали, – потерянно замерев, пробормотала Ксюша. – И даже тебя не поздравили.

Если она думает, что от их отъезда мне было плохо, то глубоко ошибается. Мне было замечательно спокойно и свободно. Я посмотрела поздравление президента, Голубой Огонек, послушала взрыв петард под окном и наелась от пуза. Меня никто не тыркал, не трогал. Я читала, смотрела фильмы, даже пела в душе, пользуясь моментом, что меня никто не видит и не слышит. Это был лучший подарок, какой могли устроить Марат и Оксана. Особенно Оксана. От одной мысли, что мне пришлось бы выслушивать ее сахарные поздравления, кричалки – и не дай бог она решила бы дернуть меня за уши…Ууу, я даже сейчас закипала, стоило это все представить. Нет уж, как-нибудь без них.

Чечен, наверное, прочитал все по моему лицу. Во всяком случае, он прекрасно понял мои мысли и, отвернувшись от Ксюши, весело хмыкнул. А его краля, тем временем, по-прежнему причитала.

Нудила она долго. Марат за это время сварил кофе, я дочитала книгу, а на улице окончательно потемнела. Наконец, чечен то ли не выдержал, то ли просто устал, но обнял свою Ксюшу за талию и положил ей на плечо подбородок.

– Ладно, Ксюш, что теперь? Не знали и не знали – не трагедия же, в конце концов, – вот-вот. Мысленно я часто-часто кивала. – Отпразднуем в следующий раз.

Оксана по-прежнему хмурилась.

– Мы же ей даже елку не поставили.

– Поставим в другой раз, – не оставлял попыток Марат. – Кстати, мелкая, с нас подарок.

– Да без б, – спокойно отозвалась я. – За язык никто не тянул.

– Хоть бы спасибо сказала.

– За что? Вы пока ничего не подарили.

– И то верно.

Наше с Маратом ла-ла Ксюша не слышала. Неделю ее не было у нас, даже не звонила. Через неделю приехала, с пакетами и подарочными коробками с огромными бантами, с тортом, на котором стояла свечка с цифрой пятнадцать. Я первый раз за долгое время растерялась, разглядывая и сияющую Оксану, и разноцветную бумагу. Больше всего банты цепляли. Я никогда таких подарков не видела. И торт. Большой. И вместо свечек стоящая сверху “15”. Торт был разноцветным, с розовым кремом, с белым, с бежевым и даже зеленым. Мне страшно было его касаться, не то что есть.

– Это все мне? – расширившимися от шока и любопытства глазами я рассматривала подарки, сгруженные кучей у дверей. Марат быстро подошел к девушке, забрал из ее рук пакеты и отнес на кухню. Оксана, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать радостную улыбку, закивала. – Это правда все мне?

– Ну да, – широко улыбаясь, она потянула меня за руку к подаркам и заставила коснуться оберточной бумаги. – Открывай же, чего стоишь? Марат, ставь чайник, – крикнула она, стягивая с плеч пальто. – Открывай.

Я достаточно долго вертела в руках маленькую коробку, смотрела на бант и бумагу и не понимала, как это все открывать. Снизу бумага была скреплена, и чтобы открыть подарок, всю эту красоту нужно было рвать.

– Почему не открываешь?

– А как?

Оксана подняла брови и забрала подарок у меня из рук.

– Да просто, – и она жестоко разорвала пополам бумагу, откидывая яркие ошметки в сторону. Я даже дар речи потеряла. Через несколько секунд мне вернули бархатную коробочку. – Смотри.

Она подарила мне кулон-капельку на тонкой цепочке. И к нему такие же сережки. Правда, уши у меня не проколоты, но все равно, сережки мне очень понравились. Но я была бы не я, если бы не оценила эту вещь. Подарок подарком, а оценка нужна. И мимоходом я все равно прикидывала сумму, за которую можно загнать комплектик. Пусть это и происходило чисто на рефлексе.

Оксана привезла много одежды, очень красивой с иностранными названиями. Теперь я была обладательницей светло-голубого бального платья и в тон им туфелек на небольшом каблучке. Ксюша рядом сетовала на то, что мой размер можно найти только в детской одежде, иначе бы она разгулялась. Я верила.

– Там было потрясающее красное платье, – рассказывала она, прикладывая ко мне кофточку и на глаз прикидывая, как та на мне будет сидеть. – Тебе бы пошло. Мне такие яркие цвета не идут – я всегда краснею как помидор, а яркое платье только усугубило бы ситуацию. А тебе было бы хорошо. Но размеры остались лишь большие. Это вон, – небрежный кивок в сторону голубого наряда, – вообще великовато окажется, наверное.