Текст книги "Трудные дети (СИ)"
Автор книги: Людмила Молчанова
Соавторы: Татьяна Кара
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)
– Спасибо вам, – поблагодарила его перед тем, как уйти. – Мне очень понравилось!
– Не передумали еще к нам поступать? – с доброй усмешкой подкалывал дедуля.
– Нет. И не передумаю. Я очень хочу.
– Ну, дай бог, чтобы вы действительно не передумали, Сашенька. Давайте тогда в следующую пятницу с вами встретимся, хорошо?
– Да, конечно.
– Вы только позвоните мне.
Снова тратиться.
– Обязательно, – и пока он еще чего-нибудь не выдумал, я поспешила повернуть замок и выйти в полумрак лестничной клетки. – Спокойной ночи.
– Всего доброго.
Я вся была на подъеме, в эйфории, сил столько появилось в крови, что даже голод отошел на второй или третий план. Домой шла пешком, улыбалась изредка и грызла одну печенюшку, которую стащила под шумок у профессора. Моя голова кипела от полученных знаний. Ведь последние несколько месяцев я только и делала, что жила инстинктами – поесть, поспать, держать себя в руках, найти денег, снова поесть. А сейчас вроде бы чем-то отвлеклась, практически физически чувствовала, как колеса моего пока еще драндулета с мягким шуршанием поехали вперед по гравию тяжелой дороги к лучшей жизни. Я двигалась и я жила.
Дойдя до дома к двум ночи, я наткнулась на запертую дверь. Кто бы сомневался. Эта бабка – ходячее зло. Но если сказала – не пустит, значит не пустит.
Ноги гудели, руки слегка тряслись от слабости, так же как и колени. Во рту после долгой дороги пересохло, а еще хотелось спать. Не видя другого выхода, я спустилась на второй этаж, собрала газеты из почтовых ящиков и постелила их у двери нашей квартиры. Без сил сползла по стене, в последний момент положив на кипу газет джинсовку, и сразу уснула, уткнувшись лбом в колени.
Около шести утра проснулась от скрежета замков, раздававшегося откуда-то сверху. Сначала не поняла ничего, сонно заморгала, пытаясь разлепить как будто засыпанные песком веки, огляделась по сторонами, силясь вспомнить, кто я и где нахожусь, и только потом подняла голову, наталкиваясь взглядом на изучающее выражение лица старухи. Она, брезгливо поджав губы, оглядывала скрючившуюся от холода меня, неодобрительно передернулась и недовольно процедила:
– Хоть ума хватило не барабанить посреди ночи в дверь.
– Хватило, – кряхтя как старая бабка и цепляясь ладонями за гладкую стену, я с трудом на дрожащих ногах выпрямилась и подняла свою джинсовку. – Я еще жить хочу, – не дождавшись, когда она отойдет с прохода, уточнила: – Пройти дадите?
Застыв на минуту, она с неохотой повела плечом, освобождая небольшое пространство, и я проскользнула внутрь.
– В душ иди. Неизвестно, какую ты заразу нахватала.
– Ничего я не хватала.
– Будешь со мной спорить – мигом окажешься на улице. После того как вымоешься, помой полы и протри мебель. У тебя сегодня много дел.
Сил не было, поэтому я безропотно потащилась в ванную, пытаясь мотивировать себя чем-нибудь, для того чтобы проснуться. Старуха излучала негодование, но опять же, в силу усталости мне было просто лень с ней ругаться и пытаться что-то объяснять.
Объяснять не пришлось. Элеонора Авраамовна сама все выяснила. Открыла мой пакет, пролистала тетрадку – и выяснила.
– Это мои вещи, – рассудительным и хладнокровным голосом отметила я, стараясь держать себя в руках. Мне не нравилось такое непозволительно-бесцеремонное отношение к моим вещам. – Вы не имели права их трогать. Я же не трогаю ваши.
– Милочка, ты живешь на моей шее, а здесь – мой дом. Нет ничего такого, на что бы я не имела права.
Она завтракала – на тарелке красиво лежали спагетти с соусом, мясо, салат и кусочек черного хлеба.
– Удовлетворили любопытство?
– Яда убавь, – она отреагировала на мое недовольство очень спокойно. Ну очень. Как ела, отправляя в рот маленькие кусочки и тщательно их пережевывая, так и ела. – Не доросла еще таким тоном разговаривать. Во всяком случае со мной. А теперь иди убирать. Вечером ко мне придут важные гости.
– Чтоб ты подавилась, – бормотала я себе под нос, вытирая очередную бесполезную статуэтку.
Но ничего того, что я боялась, не случилось. Профессор по-прежнему со мной занимался, бабуська по-прежнему ворчала, а я – выматывалась, едва доползая до постели. Старуха иногда читала мою тетрадь, с особенным интересом – заметки на полях, куда я выносила названия различных книг и фильмов, что советовал мне Иван Федорович. Как-то раз я набралась смелости и решилась попросить у нее книгу. Профессор рассказал о “Пигмалионе”, не на шутку заинтересовав меня, и когда я увидела небольшой томик на полке, то не смогла удержаться.
– Элеонора Авраамовна.
Старушенция резко подняла голову и недоверчиво прищурилась.
– Что надо?
– С чего вы решили, что что-то надо?
– Ты произнесла мое имя полностью, ни разу не ошибившись. Рискну предположить, что за пару часов быстрого увеличения ума в твоей бестолковой головке не произошло, следовательно, ты не просто так стараешься выговорить мое отчество, – и уже другим, более серьезным тоном продолжила: – Что ты хочешь?
– Можно у вас книгу взять? Только почитать, – заверила ее, пока бабулька не успела возразить. – На немного.
– Что именно?
– Пигмалион.
– Боже мой! Такое ощущение, словно только что шимпанзе доказало мне теорию Ньютона, – поворчав для виду еще немного, она поднялась с роскошно обитого кресла, стащила с полки томик и вручила мне. – Это не значит, что я освобождаю тебя от обязанностей по дому. Через час ты готовишь обед.
– Понимаю, – пробежалась подушечками пальцев по шершавой обложке. – Спасибо.
– И читаешь только рядом со мной, – приказным тоном закончила она. – Прямо у меня на глазах.
И теперь, каждый вечер я устраивалась на неудобном жестком стуле и принималась читать книги под пристальным взглядом старушки, которая зорко следила за моими действиями. Впрочем, это не означало, что она смилостивилась и дала мне ключи. Возвращаясь от Ивана Федоровича, я по-прежнему до утра просиживала под дверью и только после шести попадала домой.
Глава 48.
– Твоя вечная забота о ближнем – дело крайне бесполезное.
– Почему?
– Ты все равно не знаешь точно, что ему нужно, поэтому вечно попадаешь мимо.
– И что тогда делать?
– Делай то, в чем уверена. А ты можешь быть уверена только в своих желаниях.
– А если ближний сам мне скажет о том, что ему нужно?
– Об этом говорят только такие, как я. И если тебе это скажут – беги без оглядки.
(разговор Саши и Риты)
На улице в свои права вовсю вступало лето. Деревья цвели, птички пели, люди сбросили с себя тяжелые и теплые одежды и облачились в разноцветные короткие тряпки. Вступительные экзамены приближались.
Занятия с профессором по-прежнему продолжались, только теперь приобрели системность и конкретность. Он дал мне конкретные учебники, рассказал об экзаменах, что и как будет, сложно ли это и все такое прочее.
– Но тебе, Сашенька, можно не волноваться, – он ласково мне улыбнулся и, стараясь ободрить, сжал мою ладонь в своей. – Ты же не первый раз сдаешь. Тем более подготовишься как следует и все получится.
– Да-да, спасибо за поддержку.
Тем не менее я волновалась и изрядно нервничала, не в силах усидеть на месте. Старуха, конечно, все заметила – и перемену настроения, и мандраж, да и книги новые тоже. Она их в руках вертела, иногда листала и всегда выразительно хмыкала, всем своим видом давая понять, что сомневается во мне и моих умственных способностях.
– Лучше бы ты лишний раз полы помыла, – ворчала она и неодобрительно качала головой. – Тоже мне, гений-самоучка.
– Я всю жизнь мыть полы в вашем доме не собираюсь.
– И что же ты собираешься? Кем хочешь стать?
– Богатым человеком.
– Своим умом? – расхохоталась она. – Милочка, уж лучше бы за собой следила. Через постель в твоем случае это куда более вероятно.
– Не ваше дело, как и чем я буду этого добиваться.
Она хмыкнула, очки сняла и скрестила руки на впалой старческой груди.
– И на кого учиться собираешься?
Очень долго думала – говорить ей или не стоит. Наконец, решив, что не такая уж это и тайна, я неохотно выдавила:
– На редактора.
– Матерь Божья! Слоним*, наверное, в гробу перевернется. Редактор. Тоже мне. Ты с ошибками пишешь и разговариваешь.
– Да пошла ты, – вспыхнула я и со злости бросила на полку, которую до этого вытирала, влажную тряпку для пыли. – Только и знаешь всех критиковать. Сама ни хрена не делаешь, лишь свою жирную задницу отъедаешь. Достала уже!
Впервые я так сильно сорвалась, аж желудок заболел. Раньше как-то сдерживалась, а тут резко навалилась и усталость, и нарастающая нервозность, да и голод давал о себе знать. А бабка со своим ядовитым языком просто под руку попалась.
Конечно, вышло неразумно, и в глубине души я готовилась быть выгнанной пинком под зад. Идти некуда, да и денег нет, но оставался мой любимый дедушка-профессор, у которого можно было бы перекантоваться. А там и общежитие не за горами.
На удивление, ничего не произошло. То есть совсем ничего. Бабка, как ни в чем не бывало, королевской поступью вплыла в мою каморку, окинула лежащую меня на кровати и повелительно произнесла:
– Мне долго тебя ждать? Ты не убрала гостиную. Прикажешь мне это сделать?
У меня на языке вертелся ядовитый и меткий ответ, который прямо рвался в бой, но я сдержалась. Все-таки мозги мне пока еще не до конца отказали, и если пронесло однажды, это совсем не означает, что так повезет и во второй раз. Поэтому я молча и послушно встала, пригладила растрепавшийся хвост и поспешила доделывать уборку. Бабка тем временем спокойно поужинала и отправилась в постель.
А потом…потом как-то быстро и неожиданно все накатилось, как одно к одному, и чуть не разрушило все то, что я с таким трудом построила за полгода.
О прошлой жизни я не хотела вспоминать и не вспоминала. Старая книга закрыта, и Саша Лилева осталась в прошлом, ее жизнь – в другом томе, который запечатали и поставили на полку. И лично у меня не возникало желания его перечитывать и вспоминать. В темноте этот старый и нежеланный фолиант так и норовил открыться и выпустить прошлое, но ночи пока что оказывались на моей стороне. Даже сны не снились – с такой силой я уставала. О каких воспоминаниях могла идти речь?
Но я забылась, слишком сильно постаралась вычеркнуть это из памяти – тоже самое, что пытаться замалевать с силой выведенную надпись. Я так нажимала на ручку, не жалела чернил и сил, что на следующем листе все отпечаталось. И на следующем, и на следующем…и так до конца страниц. Впрочем, неважно.
На деле все оказалось куда более прозаично. Я по-прежнему же по вечерам ходила к Ивану Федоровичу, а после этого – ждала шести часов, чтобы снова попасть в полюбившиеся и привычные стены дома, из которых выбиралась только по делам. Но так как почти наступило лето и на улице потеплело, то всю ночь сидеть в прохладном подъезде на полу уже не хотелось. Ходила я не слишком быстро – потому что уставала, но за три-три с половиной часа спокойно могла добраться до дома старухи. Иногда путь занимал больше времени. Теперь в дорогу, когда установилась относительно теплая и сухая погода, приходилось брать бутылочку с водой, которую я наливала перед занятиями.
Та ночь была не первой, когда я решила прогуляться, причем далеко не первой. Маршрут – уже изученный вдоль и поперек, каждый куст, камень и выбоина на дороге – прекрасно знакомы. Избегание людных мест вошло у меня в привычку, поэтому по пути редко попадались прохожие и увеселительные заведения с большим количеством народа. Но и они были – всего два. Сначала – кинотеатр, чуть дальше – среднего пошиба ресторан с караоке, откуда периодически доносились не слишком трезвые подвывания. И я к ним привыкла, воспринимала их как кусты и камни – всего лишь декорации, которые не мешают и не интересуют.
Никто из моей прошлой жизни не мог ходить в такие места. Ксюша? Она все равно, если что, ничего не скажет, да и не пристало особам королевских кровей портить дорогие туфельки дорожной пылью, которую разносят обычные люди. Ее дорога – от автомобиля до двери, неважно какой – магазина или богатого дома. Не суть. Леха или Дирижер – не их формат. Они окончательно обросли богатством, заматерели и, наверное, ели только золотыми ложками.
Я ошиблась. Не знаю, что тогда понадобилось Коле в затрапезном ресторане не его уровня, но мужской силуэт, высвеченный многочисленными фонарями, которые освещали дорожку из грубо обтесанного камня, был опознан мною моментально. Я не могла ошибиться – это Дирижер собственной персоной. В ладно сидящем костюме, пиджак которого закинул себе на плечо, он отвернул голову к своей спутнице и пока еще не видел меня.
Панический ужас полностью парализовал тело. Я застыла как вкопанная, открывая и закрывая рот, не в силах глотнуть хоть каплю воздуха. Надо было отвернуться, потому что такой пристальный взгляд Коля наверняка почувствует и увидит меня. Что будет, если он узнает меня?! А вдруг…Может, он здесь не один?!
У страха глаза велики, и мне казалось, что я могу тонкими, поднявшимися от ужаса волосками ощущать, как приближается еще кто-то из их компании. Они все здесь. Все. И получается, что еще секунда, и полгода ада пойдут псу под хвост. Снова возвращаться, бояться, оглядываться по сторонам и скрывать лицо…или хуже того, вернуться в прошлую жизнь и с замиранием ждать, пока мне оторвут голову…Только не это! Не тогда, когда все только начало налаживаться.
До этой секунды я уверенно двигалась наперерез этой паре, и теперь мне предстояло как-то не слишком резко и заметно развернуться, спрятать лицо и убежать. Не привлекать к себе внимание. Повернуть некуда – справа только ресторан и плотный ряд жилых домов. Слева – пешеходный переход, а это значило – пять минут, повернувшись спиной к собственному страху. И уповать на то, что Коля не увидит положенное прямо перед его носом – не получалось. Стремительно развернуться – не выход. И в то же время – единственный выход.
– Где машина? – громкий веселый голос девушки со слегка пьяными нотками ударил в барабанные перепонки не хуже набата. Только мое поверхностное и быстрое дыхание его перебивало. – Холодно уже.
Я опустила глаза и медленно развернулась, на ходу заслоняя лицо руками и поднимая ворот джинсовки, чтобы хоть немного спрятаться. Шаг за шагом, шаг за шагом – одеревеневшие ноги еле переставлялись, не слушались меня, по каменной и прямой спине скользили капли пота, а в висках по-сумасшедшему бился пульс, из-за чего не было слышно ничего вокруг. До ближайшей тропинки между домами оставалось тридцать или сорок шагов, и каждый был как маленькая смерть. Наконец, завернув в грязный проулок, я со всхлипом выдохнула и рванула в темень старого двора с максимальной скоростью, которую позволял ослабленный организм. Испуг сыграл свое дело. Я задыхалась, глаза застилала черная пелена, изредка озаряемая снопом искр, но я не могла остановиться, пока не добежала до дома.
Кнопка вызова лифта ломалась под ударами моей ладони, а я пританцовывала от нетерпения. В боку кололо, очень сильно, поэтому я даже не заметила, как скрючилась в три погибели. Не дождавшись медлительной кабины, взлетела вверх по лестнице и, достигнув двери, забарабанила в нее со всей силой. Мне было плевать на неудобства старухи, плевать на ее сон и принципы, будь они трижды неладны. Мне нужно было убежище, и я была готова выломать дверь, если потребуется.
– Открывай! – кулак болел, а звуки, что я издавала, лишь отдаленно напоминали человеческие. Горло пересохло, колени подгибались и, наверное, еще немного, я бы просто упала. – Открывай! Да открывай же ты!
Только когда я разбудила соседей и те начали роптать, ключи в многочисленных замках нашей двери зазвенели. Разъяренная бабка – откуда только силы в тщедушном и старом теле? – фурией набросилась на меня и замахнулась, начиная кричать и ругаться, но было не до нее. Я оттолкнула ее в сторону, не разбирая дороги, влетела в дом и лихорадочно защелкала замками, заворачивая их до предела.
– Ты что себе позволяешь, идиотка? – громко орала Элеонора Авраамовна и угрожающе трясла не самой легкой связкой ключей перед моим потным и на удивление бледным, без единой кровинки лицом. – Ты умом тронулась?!
Мне некогда было спорить и выяснять отношения. Нужно было спрятаться, куда-то забиться и забыть. Вернуть с трудом достигнутое душевное равновесие, испарившееся без следа.
– Простите! Простите, пожалуйста! Я не буду больше так делать. Мне очень надо было домой! Честное слово!
– Я говорила тебе, чтобы ты меня не будила?! Это твои проблемы! – отрезала она и указала на дверь. – Вон!
– Нет! Вы не можете! Пожалуйста! Можно я хотя бы сейчас побуду здесь! Прошу вас, Элеонора Ав-в-враамовна, – от ужаса я начала запинаться. – Пожалуйста! Я больше не буду уходить по ночам, клянусь!
Я едва не плакала, дрожала всем телом, и наконец, бабуська, процедив что-то нелицеприятное себе под нос, раздраженно шаркая, направилась к себе в комнату, оставив меня в коридоре. Не раздеваясь, я рванула в свою, кинулась на постель и укрылась с головой простыней, заменяющей мне одеяло. Бросало то в жар, то в холод, зубы стучали, и каждый скрежет и звук – будь то проезжающая под окном кухни машина, шуршащая шинами, щелчок работающего счетчика или обычный шорох, заставляли подскакивать и скукоживаться от страха.
Слово свое сдержала. Наутро, бледная после ночных переживаний и постоянной рези в боку, я встала раньше бабульки и еле дождалась приличного времени, чтобы позвонить профессору. Бабка ничего не спрашивала, даже разрешила звонок сделать, но и к разговору прислушивалась от первого до последнего звука.
– Иван Федорович, доброе утро, я вас не разбудила? – поприветствовала его и вытерла повлажневшие ладони об штанины.
– Нет-нет, Сашенька, что ты. Я рано встаю. Что-то случилось? – обеспокоенно поинтересовался профессор. – У тебя что-то с голосом.
– Ничего. Все в порядке, – старуха вытянула шею и сделала вид, что смотрит в окно. – Я просто хотела сказать, что не смогу больше к вам приходить.
– С тобой все хорошо?
– Да, да, конечно, – поспешно заверила и добавила, пытаясь убедить его. – До экзаменов осталось совсем немного, учебники я вам верну, когда сдам, можете не волноваться. Просто у меня неожиданно возникли проблемы личного характера…Ничего серьезного, но нужно уехать, – бабка выразительно фыркнула. – Поэтому я не смогу к вам приходить.
– Может, помощь нужна?
– Нет, спасибо вам. Все в порядке.
Он был не особо обрадован, да и заверить его не слишком получилось, но дедок смирился. В конце разговора лишь добавил:
– Я буду тогда ждать вас через неделю, Сашенька.
– Вы будете в приемной комиссии?
– Да. Так что не волнуйся.
– Хорошо. Обещаю не ударить в грязь лицом, – исторгла из себя любезный смешок и попрощалась.
Пожилая женщина никак не прокомментировала мое поведение, но была довольна тем, что я не шляюсь по ночам. Я вообще из дома не выходила – только раз в неделю, рано утром за продуктами на рынок. В один из таких вынужденных походов, не испытывая никаких терзаний насчет денег, безропотно выложила нужную сумму за пару очков с большой оправой, только одни солнцезащитные, а другие простые, без диоптрий. Купила осветлитель для волос и мягкую кепку с большим козырьком.
Но этого оказалось не последним испытанием. Через пару дней меня госпитализировали по скорой с острым приступом язвы. Через три дня должен был состояться мой первый вступительный экзамен.
Глава 49.
В большей или меньшей степени все более или менее нормальны.
Александра.
Все оказалось просто – сильный приступ, раздирающая изнутри боль, кромсающая органы, сдерживаемые стоны и попытки устроиться на кровати поудобнее. Бабка меня не трогала – вернее, вначале еще пыталась тормошить, но потом оставила в покое. Ровно до того момента, пока я опрометью не кинулась в ванную и меня не вырвало в унитаз. Таких выражений от нее я никогда не слышала. Элеонора Авраамовна, жутко ругаясь, вызвала скорую, приехала машина и меня забрала. Все просто.
– Я нормально себя чувствую, – в который раз за день повторяла я своей медсестре, которая исправно приходила в палату два раза в день. – Вы понимаете, что мне надо домой? У меня экзамены на носу.
– Девушка, – женщина вздыхала и снова терпеливо заводила монотонный стандартный ответ, уготованный, наверное, для всех пациентов. – Я не врач. Я медсестра. Придет врач, и вы с ним сама решите все вопросы. Договорились?
– И где он?
– На обходе. Скоро будет.
Он пришел только на следующее утро – в обед. И врач – громко сказано. Парень молодой.
Медсестры и сами врачи на пациентов мало обращали внимания – не больше чем на стандартную тумбочку или кровать. Но пациентов надо лечить, а мебель – не надо. Вот и все отличие. Поэтому при нас, конечно, много болтали – о своей личной жизни, о сплетнях, о переживаниях и неудачах. И естественно, не могли не упомянуть нашего доктора. Ах нет, вру, интерна.
Благодаря своему потрясающему слуху и скучающему выражению лица мне удалось узнать, что мой лечащий врач – Роман Герлингер. Ему двадцать четыре, не женат, детей нет, заканчивает интернатуру, имеет богатого отца академика, тоже врача, кстати, и маму, кандидата наук. Папа его давно не практикует – подался в бизнес, но прежние связи остались, поэтому сынишке прочат интересное и благополучное будущее. Что еще? Ах да, Роман не имеет вредных привычек – не пьет, не курит, голос не повышает, с девушками – обходителен и добр. Мечта, а не мужчина, одним словом. Вот что значит – правильное выражение лица.
Я все это не просто так узнавала. Никаких матримониальных планов не строила – на меня разве что слепой сейчас польстился бы. Но повлиять, манипулировать…Почему нет? У меня экзамен, и спокойно сидеть на попе я не собиралась. Тем более, глядя на лицо доктора, не возникало мысли, что он как-то мне помешает. Помешал.
Осмотрел меня, задавал какие-то вопросы – насчет питания и вредных привычек.
– Вы употребляете алкоголь?
– Нет.
– Вообще?
– Вообще.
– Курите?
– Да.
Он зацокал языком и покачал головой.
– Придется бросать.
– Уже бегу, – отозвалась сухим тоном и скрестила руки на груди. – И?
Он растерянно заморгал и оглянулся по сторонам, словно этот жест мог что-то для него прояснить.
– И…что?
– Сколько мне здесь торчать? – любезности во мне не было ни на грамм.
– Недельки две, возможно, чуть больше, – он легко пожал плечами, и белый халат, явно не из самых дешевых тканей, красиво обрисовал развитую грудную клетку и мышцы на предплечьях. – Вам, девушка, нужно все анализы пройти и подлечиться.
– Я могу выписаться досрочно?
– Что? Зачем?
– Мне нужно.
И вот тут он неожиданно заупрямился, как баран какой-то. Уперся рогом и ни в какую не хотел меня выписывать.
– Нет, девушка, – бескомпромиссно качал головой и выпячивал вперед мужественный, гладко выбритый подбородок. – Ваше здоровье теперь на моей ответственности. Я ваш лечащий врач, и мне решать, когда вас выписывать. И в конце концов, прекратите со мной спорить.
Мы пререкались два дня. Он был непоколебим. Я тоже.
Я предлагала ему деньги, я сто пять раз напоминала о том, что являюсь всего лишь одной из тысячи бесплатных больных, которых больница за свой счет кормит и лечит. А тут, можно сказать, сама пытаюсь облегчить непосильное бремя расходов. Наконец, я угрожала, беспардонно перейдя на ты, а это непонятный Герлингер оскорблялся, но не сдавался.
– Ты понимаешь, что у меня экзамены завтра? – дрожа от сдерживаемых эмоций, цедила я. – Это мне что, снова год ждать по твоей милости? Ты ведь даже не врач.
– Врач.
– Недоучка.
Он вспыхнул.
– А вот это уже хамство, – пациенты, живущие со мной в одной палате, согласно зароптали. – Вы очень неблагодарны. Александра, вам здоровье совсем не нужно? Никуда эти экзамены не денутся…
– Сказал профессорский сынок, – едко улыбнулась ему, так что у парня свело челюсть.
Я пыталась говорить по-хорошему, во всяком случае вначале. Но этот идеалист отбил всю охоту. Одна из моих соседок по палате так прокомментировала мое поведение:
– Она такая вредная, потому что язвенница. Это теперь на всю жизнь.
– На себя посмотри, жирдяйка, – парировала я невозмутимо. А вот девушка возмущенно заохала и принялась доказывать всем присутствующим, что это у нее пищеварение такое плохое, а на деле ест она мало. Ага. Палку колбасы на завтрак. Совсем мало.
Язвенница или не язвенница, но вела я себя, конечно, преотвратно. Стресс, куча внезапностей и подвешенное состояние жизни как-то не действовали умиротворяюще. Но я не сдавалась.
К моему удивлению, в последний день перед экзаменом в палату вальяжно вплыла моя старуха. Впервые за достаточно продолжительное время я наблюдала за Элеонорой Авраамовной, покинувшей роскошные стены своего домика. Все присутствующие в палате пораженно замолчали и следили глазами за приближающейся к моей постели бабуське. Ее внешний вид определенно не оставил никого равнодушным. В конце концов, не каждый день можно встретить ссохшуюся старушку с прямой осанкой танцовщицы. Ко всему прочему добавим платье прошлого века, хорошо сохранившееся, шляпку с цветочками, венчавшую абсолютно седую голову, и зонтик тросточкой, концом которого старая женщина едва касалась пола. Красная помада и подведенные черным карандашом брови довершали картину. Моя соседка подавилась очередной палкой колбасы.
– Какие люди! – слегка издевательски протянула я и подвинулась, освобождая старухе место. – Что так? Сегодня магнитная буря?
– Не язви, будь любезна. Меня это раздражает. Я пришла узнать, когда тебя выписывают, – она чопорно поджала губы. – Дома не прибрано.
– Хрен пойми когда.
– Можно не выражаться?
– Да без проблем, – помолчала немного, затем решила все-таки поделиться. – Этот гад не пускает меня завтра на экзамен.
– У тебя экзамен завтра?
– Угу.
– Придешь в следующем году, – она легко пожала плечами. Правильно, ей то что? Это не она пятую точку рвала и училась всему, чему получалось. – Может, ума к тому времени поднаберешься. Что за гад?
– Недоврач.
– Недо?
– Интерн, – я скривилась так, словно проглотила лимон. – Весь такой правильный. “Я не могу вас выписать, девушка, до тех пор, пока вы не поправитесь. Это мой долг”. Тьфу!
Элеонора Авраамовна рассмеялась скрипящем смехом.
– Ну и радуйся. Кормят, лечат и все задаром. Чего тебе не хватает?
Словно почувствовав, что в этой палате обсуждают именно его, широким и энергичным шагом влетел вышеупомянутый недоврач. Полы халата расходились в стороны, приоткрывая взгляд на мощные бедра, и все как по команде задержали дыхание.
– О, Александра, к вам посетитель, – он тепло и вежливо кивнул старушенции, и та – о боже! – подмигнула ему в ответ. – Добрый день. Пришли проведать внучку?
– Я еще очень молода, чтобы называться бабушкой, – продолжила строить глазки старушенция.
Да она с ним флиртовала! Хлопала несуществующими ресницами, многозначительно выпучивала глаза и растягивала тонкие губы, покрытые красной помаде, в якобы чувственной улыбке. Ужас-ужас. Правда, в ее исполнении это смотрелось не то чтобы неприятно, скорее смешно.
– Вам восемьдесят два, – нахмурив лоб, сказала я, как бы не замечая легкого удара по ноге. – Вы и прабабкой можете называться. Возраст позволяет.
– Не слушайте это недоразумение. Мне шестьдесят четыре.
– Конечно. А я мать Тереза.
Роман молча наблюдал за нашими препирательствами, но в светлых глазах блестели бесившиеся смешинки. Наверное, мысленно он угорал над нами. Впрочем, как и вся палата. Затем он встряхнулся, взял себя в руки и предстал уже в знакомом образе строгого врача. Направил меня на анализы, приказал с утра не есть и, перед тем как выйти, предупредил:
– Александра, этой ночью дежурю я, поэтому даже не думайте пытаться сбежать. Помните, что…
– Да-да, здоровье на первом месте, – с раздражением махнула на него рукой. – Иди уже.
Он чуть склонил голову перед старушкой и таким же решительным шагом направился к двери. Я уже повернулась к хозяйке и открыла рот, чтобы поделиться еще одним эпитетом в адрес доктора, как заметила, что эта ссохшаяся мумия в жемчугах пялится на его задницу. Голову на бок склонила, оценивающе прищурилась и гипнотизировала парня пониже спины.
– Хорош, – удовлетворенно причмокнув, она вынесла окончательный и безоговорочный вердикт. – А попка…как орех. Так бы и разгрызла.
– У вас зубов давно не осталось.
– Твоя правда. Но ничего, по крайней мере, я пока что не разучилась получать эстетическое удовольствие. А ты могла бы быть с ним и поласковее.
– Успокойтесь. Вы меня видели?
– Деревню не скроешь.
– Вы за этим пришли? Оскорбить меня?
– Ах да, молодец, – прищелкнула сухими пальцами старушка. – Я пришла сказать, что в этом месяце зарплату ты не получишь.
– Что?!
– Что-что? Скорая она тоже денег стоит, – Элеонора Авраамовна, к которой я почти стала проникать симпатией, проворно поднялась, оперлась на зонтик-тросточку и посмотрела на циферблат блестящих часов, надетых на сморщенное запястье. – И вот, возьми.
На кровать полетел черный пакет, в котором я обычно хранила вещи.
– Что здесь?
– Глаза есть. Посмотреть – не отвалятся. А я пошла. И, милочка, не советую злоупотреблять моим терпением. Пыль в моем доме накапливается очень быстро, а я ее не люблю.
В пакете оказались два учебника, джинсы, кофта и мои последние деньги – сто рублей. Удержать довольную и предвкушающую улыбку не вышло.
Я не могла позволить разрушиться моим планам. Еще год тратить впустую и терять профессора? Ни за что. Поэтому поздно вечером, дождавшись, пока все заснут, я, как ни в чем не бывало, направилась в ванную, демонстративно прошагав мимо дежурящего сегодня Романа. Тот вскинул голову, слегка сощурился, оглядывая меня сверху вниз, и поинтересовался:
– Вы куда?
– Помыться.
– Посреди ночи?
– Это единственное время, когда я могу. Мне как-то не улыбается мыться, когда под дверью прислушиваются к каждому моему шороху, а парень из пятой палаты подглядывает в щелку.
– А я думал, что он там вечно отирается, – удивленно присвистнул Рома, но тут же посуровел. – Знаете, Саша, я вам все равно не верю.
– Ты достал меня, доктор. Со мной одно полотенце, – помахала перед его лицом белой махровой тканью. – Ванная на виду. В пяти шагах от тебя. Никуда я не убегу.
– Смотри мне.
Все-таки дурной он парень. Под свернутым полотенцем я с легкостью спрятала джинсы и учебник, а остальная часть вещей была надежно и заблаговременно припрятана перед отбоем. Отделение – на втором этаже, и значит, всего лишь дело техники вылезти из окна и смотаться как можно дальше. Парень же не кинется меня догонять – он дежурный. А я экзамен сдам и вернусь.
Хлопнув дверью, на всю включила ледяную струю воды, застучавшую по кафелю, и прислушалась. Было тихо. Быстро переоделась, зубами схватила ручки пакета и открыла тугую раму. Высоко, черт. Как бы ногу не сломать. Но я утешила себя тем, что рядом больница. И очаровашка доктор.
