Текст книги "Случайные обстоятельства"
Автор книги: Леонид Борич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц)
9
Схода на берег пока не было: готовились к приезду командующего. Если весь день пройдет без заминок и план на сегодня будет до конца выполнен, офицеров и мичманов, не занятых вахтой, возможно, отпустят домой на всю субботнюю ночь. И тогда Букреев, не глядя на старпома, скажет поздно вечером: «Свободны до шести ноль-ноль». Не щедрость, конечно, после трехнедельного плавания, но ведь кто-кто, а старпом должен понимать, что и не от скупости...
Варламов, безусловно, поймет. Будь его воля, он бы и на ночь сегодня не отпустил: пусть у себя в боевых частях порядок наводят. Командующий не каждый день приезжает, и если что-нибудь окажется не так – боялся старпом даже не столько командующего, сколько его сопровождающих, которые умеют выворачивать наизнанку всю лодку, – если что-то такое не понравится, то Букрееву это надолго зачтется.
...А городок был совсем рядом. Днем как раз рассвело ненадолго, и, поднявшись по деревянным мосткам к зданию береговой базы, мичман Бобрик остановился на свой дом поглядеть хотя бы издалека. А заодно и передохнуть можно было: отвык за эти недели по земле ходить, уставал быстро.
Вон и окно его квартиры, жена, конечно, еще вчера убралась – они там в городке о возвращении лодки за день знают, исправный у них телеграф. «Нашим бы радистам у баб поучиться», – улыбнулся Бобрик.
А тесно с двумя ребятишками в одной комнате, пусть и в отдельной квартире со всеми удобствами. Попросторнее бы выхлопотать – да не получается, и командир сколько ходил за него, но даже и он не может.
Отдышавшись и еще раз взглянув на свое окно вдалеке, Бобрик вошел в здание береговой базы, постоял немного у дверей начальника продовольственной службы, сделал озабоченное лицо и шагнул в кабинет.
– А, Бобрик! – приветствовал его начпрод. – Заходи, заходи, с возвращением!
Бобрик устало улыбнулся, – решил, что для предстоящего дела так лучше, – поздоровался сначала с начпродом – по старшинству, а потом и с двумя женщинами, подчиненными начпрода.
– Как плавалось? – спросил начпрод. – Раздевайся...
– Как всегда – нормально, – небрежно сказал Бобрик, а шинель, несмотря на жару в комнате, не стал снимать, потому что должен был еще в несколько мест поспеть. – Вот, товарищ капитан, полюбуйтесь!..
Бобрик сел к столу, повозился со шнуровкой на парусиновом матросском чемодане, извлек оттуда старенький подстаканник и тарелку с выщербленными краями – нашел-таки в своем хозяйстве.
– Что это? – не понял начпрод.
– Посуда. Из нее я должен кормить завтра командующего.
«Завтра» – это уже было не когда-то, не в каком-то там отдаленном будущем, а все-таки завтра, вот-вот, то есть почти сегодня, – тут уж отказать труднее.
Капитан интендантской службы надел неторопливо очки, и, хотя он прекрасно понял теперь, к чему Бобрик затеял эту демонстрацию, вопрос был не совсем ясным пока: командующий мог и на другую лодку пойти.
– Ну? – Начпрод повертел в руках тарелку. – Ничего страшного...
– Нам-то с вами, конечно, ничего, – сердито сказал Бобрик. – А командующему? – Он повернулся к женщинам, как бы приглашая их в свидетели. – Стыдно даже показывать!
– Меня бы муж за такую тарелку из дома выгнал, – рассмеялась та, что помоложе, и подмигнула Бобрику.
«Молодец Люсенька, – подумал Бобрик, – не подвела!» Да он и знал, что не подведет, а он уж в долгу не останется.
– Еще бы! – сказал Бобрик и доверительно наклонился к начпроду: – «И кто тебе, спросит, выдал такую посуду?!»
Это, мол, командующий у него, у Бобрика, спросит.
– А никто! – возмутился начпрод. – Нормальную посуду выдали. Сами до такого довели! – Он отодвинул от себя подстаканник, но, подумав, снова взял его в руки и стал внимательнее рассматривать – уже с той точки зрения, что завтра этот подстаканник мог и в самом деле оказаться в руках командующего.
– Может, командующий вообще не к вам пойдет, – сказал капитан. – Может, в другом месте посуда нужнее?!
Тонким чутьем хозяйственника Бобрик все же уловил в голосе начпрода нотку неуверенности.
– Так вы позвоните начальнику штаба. – Бобрик с готовностью снял телефонную трубку и протянул ее начпроду. – Они подтвердят.
Бобрик ничем не рисковал сейчас, потому что не только от командира, но и через верных людей в штабе он уже твердо знал, что если командующий и не пойдет с ними в море, то уж лодку обязательно посмотрит. Бобрик знал об этом так же твердо, как и то, что капитан просто не посмеет звонить прямо начальнику штаба.
– Вот еще! Стану я Мохова беспокоить!.. – Начпрод отстранился от протянутой ему трубки. – Ну, хорошо, – нехотя сказал он, вздохнув, – выписывай накладную. Дам тебе сервиз... временно. Но смотри – сразу потом обратно сдать! А то и этот угробите... Понятно?
– Что я, маленький? – даже оскорбился Бобрик, вешая на аппарат трубку и давая понять, что сдаст сервиз в тот же день, как только командующий сойдет с корабля. Но сам-то он понимал это все по-другому: надо быть идиотом, чтобы отдать сервиз, добытый вне очереди только благодаря приезду командующего.
– Так... – Начпрод задумался, припоминая, о чем он хотел еще спросить у Бобрика. – Да, а как у тебя с продуктами?
– В основном все есть... – Бобрик сделал беззаботное лицо и стал перечислять то, что хранилось в провизионках подводной лодки, намеренно упустив некоторые деликатесы. Он решил даже поступиться своим престижем, этот запасливый и хозяйственный человек, только бы получить для экипажа все необходимое, да, впрочем, и не очень необходимое, но никогда ведь и не лишнее в лодочном хозяйстве.
– И этого, ты считаешь, достаточно?! – удивился начпрод.
– А что, разве мало?!
– Ты шутишь со мной?! – рассвирепел начпрод.
– Как я могу с вами шутить! – сказал почтительно Бобрик: мол, вы же – во-о-он кто! А я – кто?
– У тебя же ни черта, оказывается, нет, – даже расстроился начпрод. – Чем ты вообще народ кормишь? Я уже не говорю, что с вами командующий пойдет!
– Ничего, продержимся как-нибудь, – бодро заверил Бобрик, осторожно скосив глаза и внимательно наблюдая за капитаном.
– Нет, – в сердцах сказал начпрод, – с вами тут до пенсии не дослужишь. Выгонят...
– А сколько вам осталось, товарищ капитан? – с сочувствием поинтересовался Бобрик.
– «Сколько, сколько»... – передразнил его начпрод, которому действительно служить-то ничего почти не оставалось. – Полтора года, вот сколько.
– Ну, – успокоил Бобрик, – продержитесь. Только бы с командующим сейчас пронесло...
– Ты же столько лет плаваешь интендантом, – упрекнул начпрод, – а ведешь себя с продуктами легкомысленно, как салага какой-то.
Бобрик и это готов был перенести ради своего экипажа.
– Вот что, – решительно сказал начпрод, сразу вдруг обнаружив в себе оперативность и энергию. – Посылай кого-нибудь к Васе на склад. Возьмешь дополнительно балык, икру и тараньку... Да, и яблок... Пусть покрупнее выберет.
– И апельсины, – подсказал Бобрик. – Килограммов двести...
Начпрод чуть не задохнулся от возмущения:
– Ты... ты что?! Ты, я вижу, совсем обнаглел!
– Мне ведь не для себя, – пожал плечами Бобрик. – Могу и обойтись...
– Вот и обойдешься! Люся! Где у нас бланки накладных? Почему я всегда должен их искать?!
Бланки нашлись тут же, на столе. Люся, почувствовав теперь на это право, оскорбленно унесла пышное свое тело в другой угол комнаты, но начпрод весь уже был в работе и не обратил на ее тело и ее обиду никакого внимания.
– А апельсины хорошие завезли, – одобрительно сказал Бобрик. – И как вам только удалось такие достать...
– Хочешь жить, – польщенно улыбнулся начпрод, – умей вертеться... – Последней строчкой он, вздохнув, дописал апельсины. – Хотел вот до Нового года придержать... Да ладно... – Он передал Бобрику накладные. – И бегом. Понял? Чтоб сегодня же получил, пока я не передумал.
Бобрик невозмутимо перечитал все пункты, особенно дорог ему был сервиз. Но и ликуя в душе, внешне он оставался все таким же бесстрастным, даже немного скучным, лишний раз показывая – на будущее, конечно, потому что сегодня дело уже было сделано, – что все это ведь не ему нужно, а исключительно только для дела.
Он сдержанно поблагодарил, и сдержанность эта тоже должна была подтвердить, что он-то сам не больше начпрода во всем этом заинтересован.
В коридоре Бобрик снял фуражку – на берегу, как и командир, шапку он не признавал, – вытер вспотевший лоб, постоял немного, наслаждаясь победой, и не спеша двинулся к соседнему кабинету, где нужно было решать вопрос насчет ковров для лодки.
Оттуда уже он позвонил на корабль, в иносказательной форме, чтобы никто здесь ничего не понял, проинформировал старпома о своей победе, обиделся, что Варламов довольно прохладно отнесся к этому (все требовал поскорее краску привезти, как будто она валяется под ногами; конечно, старпому главное, чтоб надстройка блестела, а чем и из чего кормить завтра командующего – никому и думать не хочется, на Бобрика надеются), все-таки договорился о моряках себе в помощь для погрузки сервиза, продуктов и, может быть, ковров (в этом он был еще не уверен), потом побалагурил с Верочкой, очень нужным человеком из шкиперской части, угостил ее какими-то особенными таллинскими конфетами, а заодно уж заручился поддержкой в получении красок и кистей, ибо Верочка, по некоторым слухам, пользовалась у своего начальника заслуженным авторитетом.
Тут заглянул в дверь начпрод, обрадовался, что застал Бобрика, увел его к себе и обеспокоенно спросил, знает ли он, Бобрик, что командующий пьет «боржоми»? У командующего что-то, кажется, с печенью – об этом начпрод узнал только что совсем случайно, позвонив своему непосредственному начальнику, тоже начпроду, но уже рангом повыше.
– С печенью? – заинтересованно переспросил Бобрик. – Тогда «ессентуки» надо, семнадцатый номер. Я, когда в санатории был...
– А я тебе говорю, что надо «боржоми»! – перебил начпрод.
– Но у нас же никто не болеет! Откуда я возьму?!
Бобрик действительно ничего насчет минеральной воды поделать не мог, пришлось тут же созваниваться с военторгом, но и там смогли найти всего пять бутылок «боржоми»: местное начальство эту воду еще не употребляло.
К концу рабочего дня мичман Бобрик уже был самым зажиточным лодочным интендантом во всем соединении.
А наутро на лодку прибыл командующий, и оказалось, что он не только осмотрит их лодку, но и выйдет с ними в море.
10
Стоя на мостике, Букреев с облегчением вздохнул, когда увидел, что командующий появился без сопровождения офицеров своего штаба. Так оно чаще всего и бывало: командующий любил приходить на лодки без свиты, и Букреев знал об этом, – но кто мог заранее поручиться, что на этот раз не произойдет иначе? Нет, не произошло...
Рядом с командующим шел по пирсу только капитан первого ранга Мохов. Собственно, рядом – это и рядом, чтобы слышать слова командующего и отвечать на возможные вопросы, но в то же время – и не совсем рядом, а чуть отступя, на полшага сзади, потому что командующий всего один, а начальников – таких, как Мохов, – много.
Как бы там ни было, как бы там Мохов ни шел сейчас рядом с командующим, он, Мохов, был сегодня для Букреева уже не только начальником, но в значительной мере и союзником, потому что, пока адмирал Осокин, командир соединения, был в море, его начальник штаба Мохов отвечал за каждую лодку, в том числе – и за лодку Букреева.
Приняв короткий доклад, командующий поздоровался с Букреевым, критически оглядел его и сказал:
– Что-то, по-моему, толстеть начинаешь, командир!..
Букреев не замечал этого за собой, но командующему должно все быть виднее, и, чуть улыбнувшись, Букреев ответил:
– Сидячий образ жизни, товарищ командующий. Плаваем много...
Мохов с некоторым беспокойством взглянул на командующего, с упреком – на Букреева (если начальство пошутило с тобой – вовсе это не значит, что и ты можешь шутить), но командующий слова Букреева принял доброжелательно, сказал, что это хорошо, когда командир не дичится моря, и Мохов успокоился.
Букреева он недолюбливал. И хотя им нечего было делить пока – каждый был на своем месте, и дистанция между ними была совершенно очевидной и бесспорной, – а только никогда Мохов не чувствовал, что сам Букреев достаточно помнит об этом. Конечно, Букреев был слишком военным человеком, чтобы хоть в чем-то нарушить субординацию, да Мохов никогда бы ему этого и не позволил, но все-таки подчинялся Букреев всегда как-то вынужденно, по обязанности, и даже как будто не скрывал этого, подчеркнуто молчал, когда мог молчать, или отвечал односложно, по-уставному, ничего вроде бы не нарушая, а вместе с тем нарушая, конечно, самое главное в отношениях с начальником, потому что довольно часто – пусть и не вслух, но это же и так понятно было – подвергал сомнению то, о чем говорил или на что указывал ему Мохов.
Для командира корабля самостоятельность была, бесспорно, хорошим и нужным качеством, и Мохов всячески поощрял ее, когда она проявлялась в море, но Букреев это же качество проявлял и на берегу, и это раздражало Мохова, потому что оно выглядело уже строптивостью, а значит – и недостаточным уважением к нему, Мохову, лично, к начальству вообще... Правда, сейчас он готов был многое простить Букрееву, многое не заметить, лишь бы осмотр лодки прошел нормально.
Командующий, особенно не задерживаясь на мостике, спустился по трапу в центральный пост. Спускаясь следом, Мохов услышал «смирно», узнав голос старпома, с удовольствием отметил, как зычно подана команда, потом, уже ступив на палубу, окинул опытным взглядом отсек и понял, что здесь вроде бы не предвидится никаких осложнений.
– А надстройку пора бы и подкрасить, командир, – как бы мимоходом заметил командующий, здороваясь с Варламовым.
Оттого, что замечание было сделано вскользь, оно не переставало быть все-таки замечанием, и Мохов недовольно посмотрел на Букреева.
– Есть, товарищ командующий, – проговорил Букреев и отыскал взглядом своего интенданта, который сумел достать краску только за полчаса до появления командующего.
Командующий уже о чем-то разговаривал с Варламовым, тот отвечал «так точно» и «никак нет», соображая, как бы ему ускользнуть в соседний отсек, чтобы, идя с опережением, устранять на пути командующего возможные упущения. Воспользовавшись паузой, мичман Бобрик подскочил к командиру, наклонился к его уху и виновато доложил, что замечание командующего сейчас же, немедленно будет устранено.
– Вы уж не веселите меня, – отрезвил его Букреев вполголоса. – Покраска часа три займет.
Оставив своего интенданта в полной растерянности, Букреев вслед за командующим прошел в штурманскую рубку.
– Что же делать? – спросил Бобрик у старпома.
– А что теперь сделаешь? Вся инициатива у вас на сервиз ушла. Раньше надо было соображать... – Варламов заспешил в кормовые отсеки.
Мохов потоптался у штурманской рубки, по довольному басу командующего понял, что тут все обойдется, и решил заглянуть на всякий случай в жилой отсек: как там дела, все ли в порядке?
– Никому ничего не надо, – горестно пробормотал Бобрик. – Как будто я для себя доставал!..
Бобрик задумался. Если взять десять человек из первого отсека, пока командующий будет в корме ходить... Нет, не успеть. Человек двадцать надо, и каждому кисть... А?..
Все, о чем сейчас читал Филькин, устроившись в уголке каюты, было необыкновенным. Оно так точно передавало его собственные ощущения и мысли, что было поразительно, как не он, Филькин, а другой человек сумел все это понять в нем и выразить с такой точностью, с какой и сам Филькин не смог бы разобраться в себе.
То, что где-то рядом ходил по лодке командующий, было, конечно, очень важным для Филькина, но шли минуты, ничего особенного не происходило на лодке, а если что и совершалось где-то там, в других отсеках, невидимо и неслышно, то было оно все-таки далеко, гораздо дальше от Филькина, чем эта книга, которую хотелось выучить наизусть. Как до сих пор он мог не знать о ней, не слышать даже, не то что прочесть, как он мог служить, плавать, любить по-настоящему море и свою профессию без этой книги – Филькин не понимал.
«...и женщины влюбляются в моряков, и моряки влюбляются в женщин... и далеко на рейде – корабль во льду, завтра потребующий службы, а сегодня дарящий блеск и берег...»
Филькин прикрыл глаза. Проза была как стихи, как песня...
«...и автомобиль катится... гладко и легко, как сама лейтенантская жизнь...».
– Может, потрудитесь встать? – спросил кто-то начальственным голосом.
Филькин вскочил, уронил на пол книгу и замер по стойке «смирно». Перед ним стоял капитан первого ранга Мохов. Филькин подумал, что хорошо хоть – не командующий. Но и Мохов – это тоже было достаточно.
– Кто? – спросил отрывисто начальник штаба, поднимая книгу. В лицо он Филькина знал, знал и должность его, а вот фамилии не помнил.
Глядя на книгу в руках начальника штаба, Филькин, вздохнув, признался:
– Соболев, товарищ капитан первого ранга.
Конечно, начальник штаба и сам мог убедиться в этом, но раз он спросил...
– Значит, Соболев... – протянул начальник штаба. – Лейтенант?
– Я? – спросил Филькин.
– Не я же! – раздраженно сказал Мохов. – Свое звание я знаю. А вы даже представляться еще не научились.
– Так точно, лейтенант... – Что-то не понимал Филькин связи между вопросами о фамилии автора и его, Филькина, воинским званием.
– А это что? – Мохов потряс книгой.
– Так я уже докладывал, товарищ капитан первого ранга... – Филькин потупился. – Это роман... Соболева...
– Что?! Роман?! – Мохов быстро взглянул на обложку и сразу вспотел. Все он уже понял, рассвирепел, что чуть не стал посмешищем на целое соединение – мог бы им стать, если бы не сразу понял... – На гауптвахту пойдете, лейтенант!.. – Черт его знает, как фамилия. – Поняли? На гауптвахту! Так и доложите своему командиру.
– Есть... на гауптвахту... – понуро сказал Филькин.
Мохов круто повернулся и вышел, унося с собой книгу.
Все, о чем читал только что лейтенант Филькин, было кончено.
– Пилотку... Пилотку поправь! – Варламов, оглядываясь поминутно на переборочную дверь, отдавал старшине отсека последние указания. – Помнишь, как представляться?
– Да я в прошлом году самому главкому докладывал, – с достоинством сказал старшина. – И то нормально.
– Ну, смотри... Только никаких дебатов. «Так точно» и «никак нет». Понял?
– Так точно, – сказал старшина.
– А где механик? – Варламов поискал глазами, заглянул на нижнюю палубу, но Обозина и там не оказалось.
– А он что-то ремонтирует в трюме, – подсказали Варламову.
– Как?! Я же ему запретил! Вот нашел время!
– Вызвать, товарищ капитан второго ранга?
Варламов прислушался к соседнему отсеку и махнул рукой:
– Поздно... Идут уже.
Он поправил свою пилотку, в последний раз оглядел блистающий чистотой отсек – и остолбенел: из дальнего угла, снизу, неторопливо вылез на палубу трюмный, весь измазанный машинным маслом.
Видимо, Обозин, упрямо верный своей привычке делать осмотры механизмов когда только можно, и на этот раз, не считаясь ни с чем, послал одного из трюмных выполнять какую-то срочную работу.
Варламов успел помянуть несколькими словами и механика, и трюмного, вернее – их матерей, но это мало облегчило положение самого старпома, который в первую очередь отвечал за порядок на корабле. А переборочная дверь уже отворилась, и через комингс переступала нога в лакированной туфле...
В последний момент трюмного все же успели втиснуть в какую-то узкость между механизмами, правда не полностью, а только верхнюю его часть. Проявляя завидное хладнокровие и находчивость, Варламов прикрыл собой незадачливого матроса и вытянулся по стойке «смирно».
– Вы что же, так и будете все время опережать меня на один отсек? – усмехнулся командующий.
– Так точно. Должность такая, товарищ командующий, – сказал Варламов.
– А спецовки такие чистые... – спросил командующий, оглядывая матросов, – по случаю?
– Никак нет, – доложил Варламов, – всегда...
– Ну-ну... – Командующий неопределенно хмыкнул, и Варламов так и не уловил, поверил ли он ответу или понял, что иначе старпом и не мог ответить.
Букреев, заглянув за спину Варламова, оценил щекотливость ситуации и сказал:
– Товарищ командующий, разрешите реакторный показать?
– Показывай...
Старшина открыл перед ним переборочную дверь в следующий отсек, а Букреев, чуть задержавшись, тихо процедил Варламову, что из него все-таки будет, видимо, толк.
– Есть, – сказал Варламов, переводя дух. – Разрешите не сопровождать?
– Да, – разрешил Букреев, – займитесь ликвидацией недоразумения.
Но ликвидировать оказалось не так легко, потому что как уж сумел трюмный протиснуть между трубопроводами свою голову – было неизвестно, а только вытащить ее он уже никак не мог, и пришлось срочно, пока командующий не вернулся, снимать клапан, чтобы вызволить голову трюмного.
В это же время личный состав отсеков, уже осмотренных командующим, что-то около двадцати человек, был срочно вызван на мостик и, получив кисти и краску, энергично принялся устранять замечание командующего. Работали матросы на совесть, так как из лаконичного вступительного слова интенданта поняли, что Букрееву может здорово влететь лично от командующего, а они этого не хотели.
Когда командующий, осмотрев лодку, поднимался по трапу на мостик, Бобрик в изнеможении сидел спиной к открытому люку и складывал кисти. Командующего он заметил с опозданием на какую-то долю секунды...
– Что такое?! – Командующий с недоумением рассматривал испачканный рукав канадки.
Бобрик суетливо схватил ветошь и, пытаясь стереть с рукава командующего краску, бормотал:
– Да краска еще свежая, не взялась...
На мостик поднялись Мохов и Букреев.
– Что случилось? – озабоченно спросил Мохов.
– Сохнет медленно, товарищ капитан первого ранга, – виновато объяснил Бобрик. Краска никак не оттиралась.
– Вечно у вас не как у всех, – сквозь зубы тихо сказал Мохов Букрееву, отобрал у мичмана ветошь и сам начал оттирать рукав командующего.
– Ну-ка, за растворителем, – спокойно сказал Букреев. То, что произошло, – уже произошло, и теперь надо было надеяться только на юмор командующего.
Бобрик полез было в люк – совсем голову потерял, – и Букреев, приводя его в чувство, еще спокойнее, почти раздельно сказал:
– Не ту-да, мичман... На плавбазу.
– Есть, товарищ командир. Я мигом...
Предложенный командиром план был совершенно конкретным, и Бобрику даже стало как будто легче. Да и не о себе он думал в эти минуты, спускаясь на пирс и подбегая к плавбазе: боялся, что командира подвел.
– Ладно, хватит, – сказал Мохову командующий. – Только размазываем... Командир...
– Ясно, товарищ командующий, – мрачно сказал Букреев.
– Да нет! Доволен я вашим экипажем...
– Есть... – сдержанно ответил Букреев.
– А мичману... – Командующий вздохнул. – Записать от меня благодарность. За высокую исполнительность и инициативу.
– Есть, – с облегчением сказал Букреев и чуть улыбнулся. – Разрешите также, товарищ командующий, от вашего имени передать насчет двухкомнатной квартиры. Тесно им в одной комнате...
– Кому? – нахмурился командующий.
– Букреев!.. – очень тихо предостерег Мохов.
– Никак пробить не можем, – упрямо сказал Букреев. – А служит мичман Бобрик отлично, товарищ командующий. И двое детей... – Разнополых, – добавил Букреев, вспомнив, что это, кажется, имеет в квартирном вопросе какое-то значение.
Командующий усмехнулся, с интересом взглянул на Букреева и, понимая всю безвыходность положения, в которое он сейчас поставлен, сказал:
– А тебе, командир, палец в рот не клади. Откусишь.
– Как будет приказано, товарищ командующий, – невозмутимо ответил Букреев.
– Ну, ладно. Передайте там от меня и насчет квартиры... Для разнополых.
– Ясно, – сказал Букреев, довольный своей удачной кавалерийской атакой.
– Как фамилия старпома? – поинтересовался командующий.
– Капитан второго ранга Варламов, – подсказал Мохов.
– И как он?
– В свое время через ступеньку перешагнул, товарищ командующий: из боевой части – сразу в старпомы. Вот... Букреев настоял тогда.
– Сколько он лет в старпомах? – командующий повернулся к Букрееву.
– Третий год, товарищ командующий.
– Недавно, – уточнил Мохов и, вспомнив, что Букреев уже несколько раз поднимал вопрос о продвижении своего старпома, добавил, чтобы уже при командующем покончить с этим: – Нормально служить будет – через год-другой на командирские классы пошлем.
– А чего ждать, если толковый? – спросил Букреев.
– Я ведь уже объяснял вам, – раздраженно сказал Мохов, – слишком ваш старпом молод для командира.
– То не выдвигаем, потому что молод, успеется... – Букреев пожал плечами, не желая видеть, как Мохову неприятен сейчас этот разговор в присутствии командующего. – А потом – и двигать поздно: состарился для подводных лодок.
Командующий молчал, видимо давая возможность Мохову оборвать Букреева.
– Что же, командование меньше вашего разбирается, кого и куда двигать? – строго спросил Мохов.
– В моих офицерах – меньше.
– Да-а... – протянул Мохов, покосившись на командующего. – Я вижу, Букреев, в скромности вас не обвинишь...
– Мы тут недавно одного командира маршалу представляли, – сказал командующий. – Вот, мол, совсем еще молодой, перспективный командир... А маршал усмехнулся: «Я в его годы армией командовал. И никто молодым не считал...»
– Но не всем же армиями командовать, – мягко возразил Мохов. – Это ведь как исключение, товарищ командующий...
– Так и создаем исключения. Сами, Мохов, создаем... А если человек к тридцати трем-четырем годам не стал командиром лодки, может, ему и не следует им становиться?.. – Он взглянул на пирс, потом на часы и проворчал: – Видно, не дождусь вашего мичмана. Пришлите этот растворитель. Я у Мохова буду.
– Есть, товарищ командующий.
– А в море, видимо, послезавтра выходим.
– Ясно....
Командующий стал спускаться с мостика, а Мохов, собираясь вслед, сказал недовольно, чтобы Букреев не думал, что раз командующий похвалил, то уже и отвечать не перед кем.
– Наведите, Букреев, порядок в экипаже. Черт знает что делается, а вы всех повышать спешите... И со штурманенком своим разберитесь. – Он передал Букрееву книгу, отобранную у Филькина. – Командующий на корабле, а он у вас романы почитывает. Безобразие. Посадить на гауптвахту.
– Есть...
Тут командующий ступил на трап, отдал честь флагу, и Букреев скомандовал «смирно».
– Осторожно, старпом, сохнет медленно, – весело предупредил Букреев, когда Варламов по его вызову поднялся на мостик.
– Когда же это Бобрик успел? – удивился Варламов.
– Исполнительный военнослужащий, вот и успел.
– Да-а... Ну как, товарищ командир?
– Нормально. Почти без потерь. Только Бобрик своей краской испачкал рукав командующего, а Филькин застигнут Моховым за чтением вот этого романа.
– Романа? Не может быть!.. – Варламову трудно было поверить.
– С Филькиным – может, – вздохнул Букреев.
– Но, товарищ командир... Сейчас?! Здесь?!.
– А когда же ему читать? – невозмутимо сказал Букреев. – Замордовали человека службой, вот и выбрал время... Велено на гауптвахту сажать. Отдайте-ка Филькину, пусть уж дочитает. Хороший роман.
– Есть... – Варламов спрятал книгу за отворот канадки.
– А механик тоже хорош, – сказал Букреев. – Его бы за эту инициативу с трюмным – наказать надо...
– Есть, товарищ командир...
Чувствовалось, что старпому хотелось бы не согласиться с командиром, может быть, возразить, но все это он мог только в мыслях, в душе, потому что иначе ему не следовало служить на флоте. Хотя... хорошо хоть, что в душе не согласен, подумал Букреев. Он взглянул на своего старпома, и Варламов понял, что это несогласие можно как-то и вслух сейчас выразить.
– Товарищ командир, мне кажется, что механик...
– Ну? – хмуро спросил Букреев.
Варламов замолчал. Не так, видно, понял он командира, что ли...
– Ну? – нетерпеливо повторил Букреев. – Хотите сказать, что, может, механик-то как раз и занимался делом? Так?
– Так точно, товарищ командир, – твердо сказал Варламов. – За что же наказывать?
– Правильно, – одобрил Букреев. – Накажем в другой раз.
– Товарищ командир, приказ на доктора пришел: майора присвоили. Иван Федорович приглашает вечером в кафе, на мальчишник... Если, конечно, будет сход на берег.
– Будет, – сказал Букреев. – Кафе утверждается. Что еще?
– Заместитель в штаб флота собрался. Хочет сегодня же выехать. Может, успеет... Заготовить командировочное предписание?
– Решил нашим трюмным медали пробить за прошлое плавание. Идеалист... Пусть едет.
– Ясно. У меня все, товарищ командир. Разрешите идти?
– Да, старпом.
