Текст книги "Случайные обстоятельства"

Автор книги: Леонид Борич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

«А ведь его сейчас только одно волнует, – понял вдруг Ковалев. – Он беспокоится, что начальство может передумать. Передумать – и не посадить!.. А?.. Он же гордится! Ну да, гордится таким наказанием!»

Это внезапное открытие вначале даже позабавило немного, но тут же достаточно и озадачило: ты целую воспитательную систему успел выстроить, считая, что парня не надо сажать хотя бы потому, что он прямо-таки убит случившимся, что его, наоборот, как-то сейчас приободрить надо, а он уже давно развалил ее, он и не догадывается о твоей стройной системе... и единственное, чем можно было бы утешить себя в эти минуты, так это лишь тем, что и Букреев тоже не прав: ничему сейчас гауптвахта не научит Филькина...

Но сейчас это все-таки мало успокаивало Максима Петровича. Букреев был далеко, а Филькин – рядом, прямо перед ним, и, заранее понимая теперь всю бесполезность предстоящего Филькину наказания, но понимая и то, что выполнить приказание начальника штаба все же придется, Ковалеву оставалось только одно: попытаться развенчать Филькина в его же собственных глазах, стащить его с воображаемого пьедестала. «Ну да, – улыбнулся про себя Ковалев, – пьедестал воображаемый, а стаскивать-то надо по-настоящему».

16

В этот вечер Букреев вернулся домой раньше обычного, застал Раю Пономареву – не только их участкового врача, но и подругу жены, вынужден был чмокнуть ее в щеку (что это за манера такая – всегда при встрече щеку подставлять?! и духи какие-то чересчур сладкие!), удивился сдержанности Ольги, снял шинель, сказал, что хорошо бы перекусить, ожидал, что жена, как всегда в таких случаях, обрадуется: не ужинал на службе – значит, можно его покормить дома, – но она лишь молча кивнула. Букреев и этому удивился, спросил, где дети, Ольга сухо ответила, что они гуляют, где же им еще быть, и пошла разогревать ужин.

Он постоял в прихожей, раздумывая, не сходить ли ему на кухню, чтобы выяснить, в чем дело, но, не чувствуя за собой никакой вины, решил, что идти не следует.

Рая стояла в комнате перед большим зеркалом, рассматривая себя почти в полный рост, и взгляд ее был настолько сосредоточенным и глубоким, словно она не отражение свое видела, а что-то неимоверно более важное, не совсем еще ею самой понятое и требующее какого-то серьезного решения.

Букреев сел к столу и в ожидании ужина взялся за свежие газеты, – Рая в доме была своим человеком.

– Как я тебе? – кокетливо спросила она.

Букреев с недоумением посмотрел на нее, она крутнулась, давая разглядеть себя, – видимо, была сегодня в новом костюме.

– Нормально, – буркнул он, возвращаясь к газете.

«Конечно, – подумала Рая, – где уж такому заметить... Однолюб! Однолюб – а эту вчера провожал... Интересно, как Ольга заговорит с ним? И что он ответит?»

Очень хотелось дождаться их разговора, но Ольга почему-то не торопилась, молча расстелила накрахмаленную скатерть во весь стол, наставила разных тарелок и тарелочек, принесла запотевший графин с водкой, хоть Букреев обычно никогда и не притрагивался к нему, разложила ножи и вилки – словом, как будто они гостей ожидали.

Рая знала, что Ольга всегда любит так накрывать на стол для Букреева – у нее и дома, в профессорской семье, это было заведено, Оля сама рассказывала, но сейчас...

– Ох, Оля, и балуешь ты его! – не утерпела Пономарева.

Ольга ничего не ответила, но то, что Рая все не уходила и даже как-то подталкивала ее на немедленный разговор с мужем, стало задевать ее. Для себя Ольга еще не решила, стоит ли вообще расспрашивать Букреева, а уж если спросит, то не так прямо и конечно же не в присутствии Раи. Досадуя на свою приятельницу, она подумала, что Рае всегда не хватало меры, воспитанности, такта, чтобы не вмешиваться в ее, Ольгины, семейные отношения.

Жена, видно, и не собиралась садиться за стол, в другой раз Букреев спросил бы, ужинала она или нет, но сейчас ни о чем не стал спрашивать вслух, а короткий вопросительный его взгляд она как будто и не заметила,

– Садись, Рая, – пригласил Букреев. – Вдвоем поужинаем.

– Нет, нет, Юра, что ты! Мне бежать надо. Скоро Пономарев явится... Вы же, командиры, народ привередливый, не любите ждать.

Муж ее недавно был назначен командиром, она еще не совсем привыкла к новому своему качеству и старалась хоть изредка напомнить об этом и окружающим, если к слову придется, и себе самой.

Ольга снова вышла на кухню, а Рая, надев шапочку и не отрываясь от зеркала, стала рассказывать, что смотрела сегодня его Андрюшку, у него прослушиваются справа сухие хрипы, но ничего страшного, только летом хорошо бы поехать с ним к морю.

Ольга внесла блюдо, в комнате вкусно запахло мясом, Рая потянула воздух красивыми ноздрями и вдруг заявила, что остается ужинать.

«А как же твой командир, который не любит ждать?» – хотел съязвить Букреев, но Ольга уже так радушно захлопотала, как будто ей в тягость было остаться с ним наедине, и Букреев промолчал.

Рая все не усаживалась, рассказывала еще о каких-то костюмах, и где и что можно достать, и как она мечтает о норковой шубке, ходила по комнате, а он чувствовал, как постепенно в нем поднимается раздражение на каждый ее жест, на ее слова, на само звучание голоса, на все ее движения, которые и существовали-то, казалось ему, только для того, чтобы не осталось незамеченным ни одно из ее женских достоинств. Букреева даже и то раздражало сейчас, что достоинства эти все-таки действительно были и он не мог их не замечать.

Наконец Рая села за стол и сказала Букрееву:

– А я к вам прямо из бассейна. Шестьсот грамм сбросила, представляешь?

Он не представлял, не хотелось ему представлять, но кивнул, конечно, а она спросила тут же:

– Ты что, своих офицеров сегодня раньше отпустил?

– Когда это я их раньше отпускал? – усмехнулся Букреев.

– А я в бассейне твоего штурмана видела, он там, между прочим...

Ольга сделала какой-то предостерегающий знак, и Рая умолкла.

– А ты не ябедничай, – сказал Букреев.

– Ой! – испугалась Рая. – Я тебе ничего не говорила. Ты не знаешь. Ладно?.. Он такой симпатичный...

– Не волнуйся. Я его отпустил. Он к соревнованиям готовится.

– Ты так считаешь?.. – Рая вскользь посмотрела на Ольгу.

Что-то у них было, какой-то разговор о Володине, что ли? Натворил что-нибудь?

– Что значит – я считаю?! Ты же сама говоришь, что видела его в бассейне?

– А знаешь, он хорошо плавает, – сказала Рая.

– Еще бы! Первый разряд имеет...

В дверь затрезвонили. Так только Андрей мог: короткий-длинный, короткий-длинный... «На якорь становиться!..» – сам его этому сигналу выучил. Но что-то долго держит его Светланка на руках, чтобы он к звонку дотянулся...

Дочка сразу бросилась к нему, обняла за шею, повисла – тяжелая уже, почти что барышня, а Андрей, в ушитой отцовской шапке с «крабом» – другой не признавал, – дожидался своей очереди, а скорее – просто ждал, когда Букреев сам к нему подойдет.

Он был любимцем у матери, вообще очень на Ольгу похож: такой же светлый, с огромными серыми глазами, доброжелательными и спокойными, с ямочками на щеках, с мягкой улыбкой – красивый, ухоженный малый...

– Ну, здоро́во, – сказал старший Букреев, пожимая ему ручонку.

– Здоло́во, – с той же серьезностью сказал младший и дал себя поцеловать.

– Сегодня Колька тебя не стукал? – спросил Букреев, помогая сыну раздеться.

– Сегодня – нет! – сказал Андрей радостно.

Колька был на целый год старше, ему уже пять исполнилось, и часто задирал миролюбивого Андрея.

– А если он тебя снова толкнет? – поинтересовалась Светланка, проверяя, усвоил ли Андрей ее наставления.

– Если завтла? – уточнил Андрей.

– Ну, хоть завтра! – нетерпеливо согласилась Светланка.

Андрей молчал.

– Значит, пусть себе толкается? – наседала сестра. – И сдачи не дашь?!

– А как же я его толкну? – спросил Андрей. – Ему же больно будет.

– Папа, скажи ты ему! – потребовала Светланка. – А то вырастет рохлей, и все его обижать будут.

– Светлана, не учи его глупостям, – сказала из комнаты Рая. – Человек должен быть добрым.

– А зачем быть добрым? – с вызовом, спросила ее Светланка.

– Как... как это зачем! Тебе уже четырнадцать лет, а ты не понимаешь?! – отозвалась Рая.

– Как будто она сама понимает зачем, – шепнула отцу Светланка.

– Перестань, – сказал ей Букреев. – Сделала алгебру?

– Сейчас сяду, – отмахнулась Светланка. – Папа, а ты знаешь зачем?

– Что – зачем? – Хотелось ему пока с мыслями собраться...

– Зачем добрым быть? – повторила она. – Если тебе же только хуже от этого?! – Она исподлобья смотрела на отца, точно как он смотрела, и с нетерпением ждала ответа, который он должен был ей дать тут же, не сходя с места.

Смущенный, что вот так сразу ничего определенного ответить не может, Букреев подумал, что ему самому такой вопрос, сколько он помнил себя, никогда вроде бы не приходил в голову. Отчего же он вдруг ей пришел?

«Если я не буду добрый, если ты не будешь добрый...» – он не знал, откуда это всплыло, да и было ли вообще такое, существовало ли оно – он тоже не знал. Хотя – не мог же он сам это придумать?! Но, повторяя сейчас про себя эту навязчивую строчку – то ли отрывок какого-то стиха, то ли слова слышанной где-то песни, – строчку, чем-то похожую на заклинание, Букреев обрадованно почувствовал, что где-то здесь, рядом, в чем-то уже и ответ на ее вопрос, но как это все выразить, связать, продолжить, – он не знал...

Он смотрел на Светланку и думал, что она слишком на него похожа, чтобы быть красивой, да что там – красивой!.. Он вообще часто думал о том, что природа все-таки нечестно распределила красоту между его детьми, обойдя ею как раз того ребенка, кому красота в жизни была во много раз нужнее. А ведь Светланке всегда, наверное, придется помнить, что обделена, – помнить хотя бы из боязни, что в любую минуту ей могут об этом напомнить другие...

«Зачем добрым быть?..»

– Если ты считаешь разговор серьезным, может, тогда не стоит об этом в прихожей? – улыбнулся Букреев.

– Когда я лягу, мы поговорим, да? – просияла Светланка.

– Алгебру сначала сделай, – напомнил он.

Андрей уснул после пятой или шестой сказки – Букреев уже и со счета сбился. Он перешел из спальни в комнату дочери, помог ей решить задачку, обрадовался, что она быстро все схватывает, а потом, когда дочка наконец тоже улеглась, он подсел к ней и почему-то вдруг вспомнил и рассказал ей, как однажды на юге она, пятилетняя, чуть постарше Андрея, заболела тяжелейшей ангиной, как она металась в жару, как потом начался сильный озноб, а поселок маленький, ночь, никаких врачей и «скорой помощи», – и он прилег рядом, гладил, успокаивал, ничем не умея помочь ей, а она все тянула и тянула на него одеяло, думала, наверно, что раз ей так холодно, то, значит, и ему, и все время заботливо спрашивала его об этом...

Светланка с интересом слушала о своей неизвестной или просто забытой детской жизни, удивляясь, почему сама не помнит, а потом, заглядывая ему в глаза, спросила:

– Ты хочешь, чтобы я была доброй? Да?

Он улыбнулся, подумав, что все оказалось проще: не общие рассуждения ей нужны, а вот – хочет ли он, именно он, чтобы она была доброй... Или не так понял? А как тогда?..

– «Если я не буду добрый, если ты не будешь добрый...» – сказал он вслух. – Ты не знаешь, откуда это?

– Откуда? – спросила она.

– Я вот и сам не знаю...

Попрощавшись с дочерью, Букреев выключил свет, проверил, не тянет ли от форточки, и вышел.

«Она и так добрая», – думал он о Светланке. Это уж не в него, видно. Скорее, в Ольгу...

А все-таки часто ему казалось, что он лучше, острее, чем жена, чувствует, когда Светланке бывает плохо, и, чувствуя это, Букреев многое ей молчаливо прощал, чего Андрею в ее возрасте, наверное, не будет прощать. Считалось, что балует...

Ольга сидела у телевизора, внимательно смотрела какую-то передачу и даже не обернулась.

– Все. Заснули, – весело сказал Букреев. – Можно и об личной жизни подумать.

– Сам виноват, – сказала Ольга, не отрываясь от телевизора. – Видишь их редко, вот и потакаешь.

Нет, все-таки она на что-то обиделась.

Ссориться им почти не случалось, никаких особенных недоразумений не бывало, разве по пустякам, да и то она всегда умела вовремя уступить, как-то сгладить его резкость, а тут – на тебе, целый вечер!

Может, на ней платье новое, а он не заметил? На это она обижалась иногда. Могла обидеться.

Букреев внимательно присмотрелся, показалось, что действительно, кажется, новое, – он вообще не запоминал, во что она одевалась, – и, желая показать, что все же обратил на это внимание, Букреев сказал:

– А красивое платье! Где это тебе удалось?

Ольга оглянулась, поняла, что он серьезно сказал, уничтожающе спокойно ответила:

– У меня это платье уже второй год. – И снова отвернулась к телевизору.

– А... а совсем как новое, – пробормотал он, не зная теперь, как выйти из этого дурацкого положения. Во всяком случае, решил он для себя на будущее, лучше уж проглядеть ее новое платье, чем вот так ошибиться.

В продолжение своей пятнадцатилетней супружеской жизни он кое-что все-таки постиг и уже понимал, например, что если Ольга вдруг говорила, когда они собирались куда-нибудь в гости, что ей совершенно нечего надеть, то это, скорее всего, означало, что пора ей шить или покупать что-то новое. Он только всякий раз удивлялся (и все еще продолжал удивляться) этой наивной хитрости, не понимая, почему она прямо не может сказать об этом или, вернее, зачем она вообще говорит, если он никогда не бывал против очередной ее покупки, да и попросту никогда не вникал во все это...

Букреев подошел, взглянул на экран – футбольный матч передавали, – пожал плечами и сел в кресло. Перебирая стопку книг на журнальном столике, он спросил как можно безразличие:

– Что-нибудь случилось?

– С чего ты взял?

Он некоторое время смотрел на нее, потом демонстративно переставил кресло, сел спиной к телевизору и решил почитать, а она – пусть себе как хочет.

– Что-то Андрюшка покашливает, – сказала Ольга.

– Не заметил... – Книга его заинтересовала. – Я в его годы тоже кашлял. Покажу завтра Ивану Федоровичу.

– При чем тут Редько? Рая неплохой педиатр... Она сегодня слушала Андрея и сказала...

– ... что Нинка продает свой бежевый костюм... Или что-то в этом роде, – раздраженно договорил Букреев. – И что у Андрея нет ничего страшного. Твоя Рая не Андрея смотрит, а об очередной шубке думает. Вся страсть у нее в эти тряпки ушла.

– Чего вдруг ты чужими страстями стал интересоваться?..

– А что, и теоретически уже нельзя?

– Твои офицеры почему-то всегда лучшие специалисты, – сказала Ольга. – Если штурман – то лучший в базе, если доктор...

– Плохих не держим. Ты выключишь телевизор?!

– Почему? Интересная передача...

Кресло под ним затрещало, он повернулся, смотрел некоторое время на экран, потом на жену и спросил:

– Оля, что с тобой? Ты же ненавидишь футбол!

– Со мной ничего, – с каким-то значением ответила Ольга

– А с кем – чего?

– Ни с кем, наверно...

Все свои попытки Букреев исчерпал, пожалел, что вообще полез выяснять что-то, с возмущением отвернулся и снова принялся за книгу – теперь уже основательно.

– Юра... – позвала она через несколько минут.

Букреев не отозвался.

– А у Райки на лодке только и разговоров... – сказала Ольга.

Он бы и это пропустил, но – «у Райки на лодке»!..

– На лодке... у Райки Пономаревой?! – переспросил Букреев.

– Да... А что?

– Обо мне в городке тоже так говорят? – мрачно спросил Букреев, откладывая книгу.

– Как? – не поняла Ольга.

– «Лодка Оленьки Букреевой»!.. Говорят?!

– Успокойся, пожалуйста. Никто не отбирает у тебя твою лодку.

Она встала, отошла наконец от телевизора, в нерешительности посмотрела на мужа – он снова уткнулся в книгу, – хотела еще что-то сказать, но, так и не решившись, стала вытирать на стеллаже пыль.

– Интересно... – проговорил Букреев. – Вот тут пишут: один психолог записывал на пленку разговоры супружеских пар за обедом... Оказалось, каждый за столом говорит только для себя. И слушает – тоже только себя. А?

– У тебя, говорят, симпатичная дама появилась? – сказала Ольга.

– У меня?! – Букреев с недоумением посмотрел на жену. – Ах, на лодке!.. Ничего вроде. А что – уже доложили?

– Почему – доложили? – спокойно удивилась Ольга. – Райка говорит, твой Володин ее уже плавать учит в бассейне.

– Райку, что ли?

– При чем тут Райка?! Я об этой даме говорю.

– А!.. – Для Букреева это было новостью. – Ну, такая уж у него работа: штурман все-таки. Службе не мешает – и ладно. А Райка что – хотела, чтоб Володин ее учил?

– Об этом она мне не говорила.

– А о том, что я ее вчера провожал, Райка знает?

– Ты ее провожал?..

«Сам все-таки сказал», – подумала Ольга.

– Значит, проговорился. – Букреев сокрушенно покачал головой. – Я-то думал, Райка уже знает.

– Но тогда бы и я знала...

Рая просила, чтоб это не от нее шло.

– Хм-м... Верно. Не учел Райкиной психологии.

– И что же: ты сам напросился? Или она?

– Я сам, – сказал Букреев. – И не напросился, а прямо вырвал из рук, увел, умыкнул, похитил... В общем, злоупотребил должностью.

– Надеюсь, ты доволен остался?

– Ну, такой задачи, в принципе, не ставилось...

– А какая ставилась?

– Послушай, Оля, – насмешливо сказал Букреев. – Странный у нас разговор. Другая бы уже этой тряпкой... А ты – спокойно пыль вытираешь!

– Юра, я же все-таки из профессорской семьи...

– Впервые, кажется, этому рад. Но зачем пыль на одном и том же месте вытирать? – Он помедлил, соображая, что если уж Володин обратил внимание... – А знаешь, Володин толк в женщинах понимает.

– У тебя даже глаза потеплели, – сказала Ольга.

– Да? – Букреев обеспокоенно подошел к зеркалу. – Ничего, на службе ему от этого все равно не легче. Ладно, бог с ним. Из него со временем хороший командир получится... Ну, нравится он мне! Ну?! Признаюсь!..

– А она действительно, пожалуй, приятная женщина. Случайно видела сегодня в магазине. С Володиным. Но я не знала тогда, что она у вас. Она же у Райки на лодке... – Букреев исподлобья взглянул на нее, и Ольга поправилась: – Она же раньше у Пономарева была.

– Была, – кивнул Букреев. – А теперь вот у нас.

– Ну да, но я об этом только сегодня узнала. О том, что у вас на лодке происходит, я же всегда последней узнаю. От других жен. Даже неловко бывает...

– А у нас ничего не происходит, Оленька. И вообще – давно привыкнуть пора: не первый год замужем.

– Я и привыкла. Приходится притворяться перед другими, что сама обо всем знаю.

– И правильно делаешь, – похвалил Букреев.

– Интересно, сколько ей лет? – спросила Ольга.

– Да как тебе, наверно.

– А в чем еще ты нас сравнивал?..

– Тебе что, – взорвался Букреев, – не о чем больше говорить сегодня?!

– Я не понимаю, почему ты так раздражаешься...

– Н-ну, хорошо... – Букреев откинулся на спинку кресла и поудобнее вытянул ноги. – Давай о ней поговорим...

– Если тебе так хочется, – послушно согласилась Ольга.

– Да, мне. хочется. Мне хочется!.. Ты, значит, остановилась на том, что она... приятная женщина. Так, кажется?

– Кто? – удивилась Ольга.

– Мария Викторовна, – сдерживая себя, пояснил Букреев.

– Так ее Марией Викторовной зовут?

– Кого, Оленька?

– Ну, Марию Викторовну, кого же?

– Да, – вздохнул Букреев, – Марию Викторовну зовут Мария Викторовна. Ты это совершенно правильно подметила.

– А она со вкусом одевается...

Ольга как будто бы снизошла до этого признания, позволила себе снизойти, как это может позволить женщина, не просто уверенная в своем превосходстве и не только в себе уверенная, но и в нем – так, по крайней мере, показалось Букрееву, – в прочной его привязанности, которая никуда не может от нее деться, что бы ни происходило на этом свете. Только сейчас Букреев и подумал, впервые обратил внимание, что Ольга ведь ни разу в жизни ни к кому не ревновала его. Хорошо, пусть он не давал ей для этого никаких особенных поводов, но такая уверенность за него вдруг покоробила Букреева, потому что была, оказывается, для него в чем-то все-таки унизительна, что ли...

– Она вообще, должно быть, толковая баба, – сказал Букреев. – Лабораторией в институте заведует, кандидат наук...

– Наверно, неглупая, – согласилась Ольга. – Умеет подчеркнуть в себе то, что следует...

– А... есть что подчеркивать? – чуть заинтересованно спросил Букреев.

От Ольги это не ускользнуло, но и не особенно тронуло, даже совсем не тронуло: ничего не случилось, зря только Райка взбаламутила, вечно ей кажется, что мужей уводят...

– Ну как же, – проговорила Ольга, решив уж до конца быть объективной, – фигура, например, как у девушки...

– Ты и это заметила? – удивился Букреев. – Она же в пальто была!

Ольга снисходительно взглянула на мужа: при чем тут пальто? Разве через одежду трудно понять? Нет, за него можно было не волноваться.

– Так, говоришь, хорошая фигура? – спросил Букреев.

– Я же сказала: как у девушки!.. Даже как у подростка. Таким рожать только трудно...

Букреев усмехнулся:

– А вы никогда друг друга не перехвалите...

– Тебя задела моя объективность? – Ольга обиделась. – Прости, не знала.

– Ну что ты! – Букреев пересел к телевизору. – Просто теперь повнимательнее буду... Так, говоришь, интересная передача?..