Текст книги "Случайные обстоятельства"
Автор книги: Леонид Борич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)
– А что же вам мешает?
– Должность, – отрезал Букреев. – Нам ведь дело надо делать, товарищ замполит. В море надо ходить, стрелять учиться. И не через стеклышко перископа... Это только в кино красиво, когда командир ворочает перископ и командует: «Пли!» А в жизни за такую милую роскошь противник тебя топить будет... Между прочим, вы тонули когда-нибудь, товарищ замполит?
– А что, в этом есть какая-то заслуга?
– Заслуги особой, конечно, нет... – Букреев чуть усмехнулся, понимая, что поставил наконец своего замполита в неловкое положение, и, даже как бы уже сочувствуя его, Ковалева, благополучию, добавил: – Только на многое тогда иначе смотришь. Когда на собственной шкуре...
«А хорошо бы сейчас закурить», – мечтательно подумал Ковалев.
– Нет, тонуть не приходилось, – признался он.
– Я так и думал...
Не хотелось Ковалеву вдаваться сейчас в подробности своей службы на лодках, не имело это никакого отношения к тому разговору, с которым он пришел в командирскую каюту, но Букреев так понимающе, так почти весело смотрел на него, что Ковалев, не сдержавшись, сумел только придать своему вопросу намеренно деловой тон:
– Юрий Дмитриевич, а пожар не в счет?
Букреев быстро взглянул на него.
– То есть?
Не любил Ковалев ни с кем говорить об этом, не любил вспоминать, потому что тут же, хотя прошло столько лет, он сразу видел перед собой... сразу видел ту картину, от которой, наверно, никогда уже невозможно будет избавиться. И вот – не сдержался...
Даже не взглянув на Букреева, он нехотя сказал:
– Пришлось как-то гореть... Во втором отсеке... Правда, это очень давно было, еще на дизельных лодках... – Ковалев заставил себя улыбнуться, как бы ставя точку в непрошеных воспоминаниях. – Так что, возможно, и не в счет.
То, как Ковалев говорил это – именно то, как он сказал, как потом улыбнулся, – а не то, что с ним когда-то действительно случилось, – это и смутило Букреева.
– Извините, – буркнул он. И уже проще, без подковырок, добавил: – Так кому же тогда и понимать?! Делом, делом надо заниматься. Без блеску, без эффектов, каждый день... До пота!
Ему все хотелось встать с кресла, привычно заходить по каюте, как делал это на берегу, но здесь, на лодке, каюта для этого была слишком маленькой, вроде купе вагона.
– Отпустить Евдокимова?.. – Букреев укоризненно посмотрел на Ковалева. – Да я бы его с удовольствием на побывку к мамаше отпустил, будь он плохой специалист. Хоть завтра!
– Простите, Юрий Дмитриевич, что-то не вижу логики...
– И я не вижу, – согласился Букреев. – Если с точки зрения воспитания. А в интересах ремонтных работ – вижу. Вот это сейчас для корабля главное. Остальное – беллетристика.
– Все это очень неубедительно, – сказал Ковалев.
– Неубедительно?! – Букреев как будто споткнулся. – Ну, тогда не знаю... – Он решительно встал с кресла, давая понять, что разговор окончен и пора идти в кают-компанию.
– Юрий Дмитриевич, – примирительно сказал Ковалев, – оставим пока вопросы воспитания, за один раз их все равно не решить... Но вот то, что штурман не имеет Евдокимову полноценной замены, – это ведь и для перископа плохо, и для лодки.
Букреев уже хотел возмутиться: как это его штурман мог не подготовить замены? Но подумал-подумал и, с некоторым интересом поглядывая на Ковалева, произнес удивленно:
– А ведь... А ведь вы сейчас, пожалуй, дело сказали, Максим Петрович...
В дверь постучали, Букреев недовольно уставился на нее и громко спросил:
– Ну, что там?
– Товарищ командир, – напомнил Бобрик через дверь, не решаясь войти, – накрыты столы в кают-компании.
– Добро... Сейчас идем.
3
Командирское место за столом все еще пустовало, и в ожидании Букреева офицеры, кто как мог, коротали оставшееся до ужина время.
Механик просматривал газету трехнедельной давности, удивляясь, что, оказывается, и в ней, если давно не перечитывал, можно найти что-то новое, пропущенное тобой раньше, – о пчелах, например, о том, что у них – подумать только! – есть свои диалекты. Это под рубрикой «О разном»...
Акустик Ражден Сартания задумчиво перебирал струны гитары. Он всегда почему-то казался небритым, и, глядя на него, старпом обычно так и не знал, брился уже сегодня Сартания или нет. А значит, делать ему по этому поводу замечание или лучше промолчать – этого старпом тоже не знал, и такая неопределенность положения его иногда раздражала.
Штурман и врач доигрывали партию в шахматы. Володин рвался на обострения, лез в атаку, но Редько путал ему все планы даже не столько самой игрой, а скорее своей манерой подолгу задумываться над каждым ходом, и это выводило штурмана из себя.
– Пивка бы сейчас попить, – мечтательно проговорил Редько. – Холодного-холодного...
– Иван, тебе шах!
– Шах-шах-шах... – забубнил Редько. – «Вчера ты так спе-ши-и-ла, когда мы рас-ста-ва-ались, что на прощанье сно-о-ва я не успел сказать...» – задумчиво пропел он. – Серега, ты же так королеву теряешь.
– Мне всегда с женщинами не везет, – вздохнул Володин, беря назад свой необдуманный ход. – В конце концов я их почему-то всегда теряю, этих королев...
– Нет, дорогой, – сказал Сартания. – Тебе слишком легко везет с ними. Потому и теряешь.
– А может, это только кажется, что везет...
В газете уже снова ничего интересного не было, и Обозин пересел поближе.
– Нет, Николай Николаевич, иногда ему все-таки везет, – заступился Редько. О личной жизни штурмана он как-никак знал больше: друзьями были.
– А знаете, – мечтательно сказал Володин, уже не глядя на доску, – столько их, королев, по земле ходит, и все они красивые, все нравятся... Даже глаза разбегаются. И хочется, чтобы каждая была твоей женой.
– Значит, эти женщины еще не для жены, – убежденно сказал Сартания.
Володин улыбнулся:
– Ражден, ты об этом так мудро рассуждаешь, как будто тебе сто лет.
– Просто у нас в роду все однолюбы.
– Я всегда этому завидовал, – сказал Володин. – Иван, тебе опять шах!
– Вижу, – кивнул Редько. – «Но я не понима-а-ю, зачем ты так серди-и-та...» – проговорил он нараспев. – И все же... Я думаю, если бы можно было иметь сына без жены... Приходишь с моря – а он тебе: «Папа». – Редько прислушался к этому слову и повторил: – «Па-па». А?.. А я ему: «Чего-о?»
– «Чего-о»! – передразнил Володин. – Ведь все равно потом жениться заставит.
– Кто заставит? – Тут Редько что-то не уловил.
– А эта, от которой сын.
– Ну, на матери моего сына... – Редько передвинул короля, уходя от шаха. – На ней можно бы и жениться, пожалуй...
– Вот и женился бы, – сказал Сартания. Он вообще считал, что по-настоящему мужчина только и начинается после женитьбы, а точнее – после рождения сына.
– Ты думаешь, все-таки стоит? – серьезно спросил Редько.
– Что – я?! – возмутился Сартания. – Каждый нормальный человек так думает.
– В медицине, – поучительно сказал Редько, – самое трудное – это определить, что такое норма. И потом... Как же я на ней женюсь? Сына-то у меня от нее нет?!
Розыгрыш шел вовсю, и только Сартания мог его не заметить – так он был возмущен.
– Пустоцветы! Уже каждый из вас мог бы давно по собственному сыну иметь!.. А они тут... в шахматы, понимаешь, играют! – Сартания вскочил и разбросал фигуры.
Реакция была неожиданно спокойной: Володин, пожав плечами, стал молча складывать шахматы, а Редько сказал миролюбиво:
– И чего психовать зря? До дома-то пустяки осталось...
На Сартанию он не обиделся: все-таки три недели в море, может же человека и занести немного.
– Дурацкие, понимаешь, какие-то разговоры! – Сартания уже поостыл, чувствовал неловкость перед ними за свою вспышку, но теперь вроде и неудобно было вот так сразу успокоиться. – Физиономии ваши надоели. Куда ни пойдешь – одни и те же, одни и те же!..
– Иван, ты бы полетел с ним в космос? – спросил Володин у Редько.
Чувствуя себя среди них старшим, Обозин решил вмешаться:
– Ражден, а ведь завтра вечером ты уже сына увидишь... Сколько ему? Лет пять?
Сартания сразу заулыбался – знал механик, на что его взять можно, – заулыбался, тут же забыв о размолвке, и сказал с гордостью:
– Пятый только пошел. Рослый он у меня. Не поверите – запросто холодильник двигает!
– Ну да!.. – Редько позволил себе все-таки усомниться.
– Клянусь тебе! Я ему запрещаю – надорваться еще может. А он – двигает!.. Крепыш... Вот поедем к отцу в отпуск... Мне ведь пора сына на коня сажать!
В дверях появились Букреев и Ковалев, сопровождаемые мичманом Бобриком в поварской куртке. Занятые разговором, офицеры их не заметили, а Букреев и не торопился входить: хотелось услышать, что же дальше.
– Ты только своего сына потом в моряки не отдавай, – посоветовал Володин.
– Это почему? – удивился Сартания.
– Будет месяцами в море болтаться, а о конях на зеленой траве только мечтать сможет. Как его папа.
– Вот это у нас штурман! – не выдержал Букреев, проходя в кают-компанию. – Золото, а не подводник.
Офицеры стали приподниматься со своих мест, но Букреев, не глядя на них, только махнул рукой:
– Сидите уж!.. Моряки...
Заняв свое место во главе стола и подождав, пока Бобрик расставит перед ним посуду, он недовольно спросил:
– Вы, наверно, и лейтенанта Филькина так воспитываете?
Володин с недоумением посмотрел на Букреева:
– В каком смысле, товарищ командир?
– В том смысле, что он у вас до сих пор морского театра не сдал.
– Никак нет, штурманенок сегодня сдал, товарищ командир.
– Знаю, как он сдал...
– Да нет, для начала – неплохо, – сказал Володин.
Все уже за суп принялись, а ему надо было отвечать на вопросы, и ответил он сейчас, кажется, неудачно: Букреев даже ложку ко рту не донес.
– Для начала?! Какое тут может быть «начало»?! – недовольно сказал Букреев. – Он же у вас ходовую вахту нести собирается!
Володин молчал, не понимая толком, чем вызвано такое неудовольствие командира.
– Что-то вы уж больно мягкий начальник, штурман...
Володин и тут промолчал. Это было явно не в его характере, и Букреев, чувствуя, что перехватил, сказал уже спокойнее, почти добродушно:
– Что там у вас с Евдокимовым?
Теперь уже на Букреева с недоумением посмотрел Ковалев: сначала не понял, за что командир отчитал штурмана, а теперь не мог понять, почему Букреев вдруг подобрел.
– Натворил что-нибудь? – спросил Володин о своем подчиненном. Еще секундой назад не позволил бы себе так спросить, но сейчас, уловив, что отпущение грехов состоялось, – правда, не знал, каких именно, – он спросил. Спросил, как о какой-то возможной мелочи, хотя тут могла быть и не мелочь... Володин старался все же заранее угадать, что натворил старший матрос Евдокимов.
– Если бы натворил, я бы тогда с вами не так миролюбиво, – Сказал Букреев. – У него ведь по поощрению десять суток?
– Так точно, товарищ командир, положено...
– Положено – так отдайте, – спокойно проговорил Букреев.
– Но за Евдокимовым перископ закреплен, товарищ командир, – напомнил Володин. – А у нас планово-предупредительный ремонт на носу.
Букреев, соглашаясь, кивнул, а Ковалев не выдержал:
– Вы же воспитатель, Сергей Владимирович!
– Ну?.. – согласился Володин.
– Вот вам и «ну»!.. А у вас в боевой части просто невыгодно быть хорошим специалистом. Невыгодно, понимаете?
Штурман не понимал. Но и никто, кажется, за столом ничего не понимал.
– Если я не справляюсь... – начал Володин.
– Так сумел бы и лейтенант Филькин ответить, – оборвал Ковалев. – А для командира боевой части – это несерьезно. Серьезно другое: подчиненный не может уехать в отпуск, потому что чересчур хорошо знает свою технику!.. Какой же вы, Сергей Владимирович, тогда воспитатель?
«Какой, какой... – Букреев недовольно взглянул на замполита. – Нормальный воспитатель. Побольше бы таких офицеров...»
Хотя... Заместитель в чем-то был, конечно, прав, и надо, пожалуй, отпустить Евдокимова домой – это тоже было понятно Букрееву. А кроме того Ковалев являлся для штурмана все-таки начальником, а значит, прав был в конечном счете замполит. Во всяком случае, должен быть прав.
– Ну, это ладно... – примиряюще сказал Букреев. – А скажите, штурман: если ваш Евдокимов выйдет из строя? Заболел, например?
– У него есть замена, товарищ командир. Но, разумеется, Евдокимов...
– Вот и проверим в деле вашу замену, – решил Букреев. – Сколько нужно для ремонта?
– Трое суток.
– Сделать за двое. Об исполнении доложить.
– Есть доложить, товарищ командир, – сказал Володин, но тут же не утерпел: – Если будет приказано, я хоть сейчас могу доложить об исполнении. Но от этого с перископом ничего ведь не изменится.
Букрееву нравилась эта дерзость в штурмане, он иногда даже себя в нем узнавал, себя тех еще времен, когда был помоложе. И, благожелательно глядя на Володина, он сказал:
– С перископом, конечно, от вашего липового доклада ничего не изменится, но в вашей биографии... Мне бы этого не хотелось, штурман. Ясно?
– Ясно, – кивнул Володин, жалея сейчас, что так мало попросил на ремонт перископа: надо было не трое суток назвать, а хотя бы четверо – тогда бы трое суток уж точно дали.
– Неясно только, когда Евдокимов в отпуск едет, – сказал Ковалев.
Володин удивился:
– Как же неясно? Через... через трое суток.
– Мне показалось, – улыбнулся Ковалев, – одни сутки вы набавили.
– Разве?.. А!.. Так это для того, чтобы избежать липового доклада насчет перископа.
Букреев взглянул на Ковалева и как бы сказал: «Вот видишь, а ты говоришь... Толковый он офицер».
– Добро, – согласился Букреев, усмехаясь. – Пусть едет через трое суток... Но я никогда не думал, штурман, что вы такой упрямый, – укоризненно сказал Букреев.
Впрочем, в последней его фразе Володину почудилось больше одобрения, чем укоризны.
Вопрос наконец был решен, штурману удалось избежать мели, не посадить себя на камни. И вообще – после деловой части можно было поговорить о чем-то постороннем.
– Прочитал сегодня, – сказал Обозин, допивая компот. – У пчел, оказывается, есть свои диалекты. Например, итальянские пчелы плохо понимают югославских...
– Чего уж там пчелы! – отозвался Букреев. – Тут без диалектов – а, бывает, собственную жену не всегда понимаешь...
– Точно! – Обозин заулыбался. То, что свою жену не всегда понимаешь, с этим он давно уже свыкся, но приятно было, что не он один, что, выходит, еще кто-то не понимает. Тем более – командир. – Жена вот мне как-то жалуется... – Сейчас, вдалеке от своей базы, можно было вспоминать об этом с улыбкой, как о каком-то забавном пустяке, и Обозин удивился, что еще какой-нибудь месяц назад его это раздражало. – Никак, говорит, дочку утром не поднять. Спит до одиннадцати... Укладывай, говорю, раньше. А как же, говорит, раньше, если она поздно встает?.. Так вот и укладывай пораньше!.. А она мне...
– А как же ее рано укладывать, – подсказал Володин, – если она поздно встает?
– Верно, – с удивлением посмотрел на него Обозин. – А ты-то откуда знаешь?
– Потому, может, и не женюсь, что знаю, – сказал Володин.
В дверях появился радист, вхож он был и к командиру, и в кают-компанию в любое время, хорошо усвоил это свое право, и, сказав обычное «Прошу разрешения» только для формы, подошел к Букрееву.
– Получено радио, товарищ командир...
Букреев взял радиограмму.
Никаких особенных неожиданностей ждать не приходилось – они полным ходом шли домой. Но военная служба все-таки давно приучила, что неожиданности случаются не так уж редко, и, выжидательно глядя на Букреева, они все уже поняли, что это как раз та самая неожиданность...
– Только этого не хватало, – хмуро сказал Букреев, отдавая радиограмму. – Штурман, можете снимать свои концертные туфли...
– Танцы в субботу отменяются, товарищ командир? – спросил Володин.
– Хуже. Состоятся... Но без моего штурмана, – Букреев встал из-за стола, подошел к трансляции и включил центральный пост: – Старпом!
– Есть старпом! – ответил динамик.
– В кают-компанию.
– Есть, товарищ командир.
Динамик щелкнул, отключился, и в наступившей тягостной тишине совсем как-то неуместно прозвучали слова появившегося из буфетной мичмана Бобрика:
– Кому еще компот? Жена так не сварит...
– Бобрик, а к нам командующий прибывает, – мрачно поделился командир своей новостью.
– Сам... сам командующий?! – растерянно спросил Бобрик, забыв про компот.
– Сам, – подтвердил Букреев. – Без жены. Что делать думаете?
– Доставать надо, товарищ командир! – возбужденно сказал Бобрик.
– Что доставать?
– Все, что можно! Редкий случай, товарищ командир. Нам сервиз нужен, ковры обновить... Потом ни за что не дадут, товарищ командир, – убеждал Бобрик. – И еще нам надо...
– Остановитесь, Бобрик, – перебил командир и повернулся к вошедшему Варламову: – Старпом, мы готовы принять командующего?
Старший помощник ничем не выдал своего удивления – Букрееву это понравилось, – только спросил деловито:
– Когда, товарищ командир?
Как будто они принимали у себя командующего каждый день...
– Почти сразу, как вернемся, – сказал Букреев. – Послезавтра.
– Послезавтра же выходной, – вспомнил Бобрик.
– Кто это вам ересь такую сказал? – покосился на него Букреев.
– По календарю так...
– Иногда и календари врут. Столько лет служите, – проворчал Букреев, – а до сих пор не усвоили.
– Нам бы в базе подкраситься успеть, – сказал Варламов. – Краску надо доставать...
– А если высохнуть не успеет? Потом хлопот не оберешься... – Букреев задумался. – В запасе у нас будет целый день и ночь?
– Ночью склады не работают, – напомнил Бобрик, понимая, что ведь краску доставать ему придется.
– Для кого не работают, а для мичмана Бобрика – должны работать, – отрезал Букреев.
– Ясно, – вздохнул Бобрик. – Будут работать, товарищ командир.
– Вот это уже мужской разговор, – смягчился Букреев. – И учтите: не сервиз главное, не ковры, а краска. Надстройка черт знает в какой цвет выкрашена...
– Будет сделано, товарищ командир, – заверил Бобрик, все же больше думая о коврах и сервизе: упустить такую возможность, не воспользоваться приездом командующего он не мог, никогда бы не простил себе этого.
– Учения отменить? – спросил Варламов. – Надо хорошую приборку сделать, и вообще...
«И вообще, – понял его Букреев, – какие тут могут быть учения, когда командующий приезжает».
– Зачем же отменять? Жизнь продолжается, старпом. Все – по прежнему плану.
– Кроме выходных дней, – вздохнул Володин.
– Штурман, – строго взглянул на него Букреев, – приказ можно обсуждать, но только в одном смысле: как лучше его выполнить... Начинайте, старпом, учения.
– Есть...
Варламов вышел, офицеры торопливо допивали компот и, спросив разрешения у командира, стали выходить из-за стола. Надо было успеть переодеться в спецовки, пока не раздался долгий, несмолкающий вой ревуна...
4
Вводные следовали одна за другой: тушили пожар, заделывали пробоины, боролись с поступлением воды в отсеки, имитировали радиационную опасность.
Потерян был счет времени, тревогам...
Букреев молча ходил по отсекам, ни во что не вмешивался, никому не сделал ни одного замечания, и по лицу его невозможно было понять, доволен ли он действиями экипажа.
Наконец, спустя несколько часов, когда все уже порядком устали и начинало казаться, что учения эти вообще никогда не кончатся, Букреев дал отбой.
По дороге в командирскую каюту Варламов, вытирая пот со лба, с облегчением сказал Ковалеву:
– Ну, кажется, все. Отстрелялись... Как считаете, Максим Петрович?
– Мне понравилось. Хорошо отработано...
Сам Варламов тоже остался доволен подготовкой экипажа и теперь, стоя уже в командирской каюте, ожидал нескольких приятных слов – большего не дождешься – по своему адресу.
– У меня к вам, старпом, всего один вопрос, – проговорил Букреев, снимая спецовку.
– Слушаю, товарищ командир... – Сказать по правде, Варламов меньше всего ожидал сейчас какого-нибудь вопроса.
– Вы сами-то собираетесь быть командиром?
Вопрос был достаточно странным, неожиданным, и Варламов с удивлением взглянул на Букреева.
– Я не совсем понимаю, товарищ командир...
– Просматриваете иногда корабельный устав?
– Неоднократно, товарищ командир. – Варламова задел вопрос, потому что, с тех пор, как его, минера лодки, назначили по настоянию Букреева сразу старпомом, он, кажется, и не читал ничего, что не называлось бы уставом, инструкцией или наставлением. – Я уж и забыл, когда что-нибудь другое читал.
– Нашли чем хвалиться... – Букреев надел рубашку с погончиками и сел в кресло. – Обязанности командира корабля помните?
– Так точно.
– И после этого все же хотите стать командиром?
– Юрий Дмитриевич, – улыбнулся Ковалев, – говорят, плох тот солдат...
– Понятно, – кивнул Букреев. – А вы знаете, старпом, что у командира одних только общих обязанностей – это не считая обязанностей в бою, в плавании, при авариях, постройке и ремонте корабля, – одних только общих обязанностей... Сколько, как вы думаете?
– У старшего помощника, согласно корабельному уставу, их четырнадцать, – уклончиво ответил Варламов. Командирских обязанностей он пока не подсчитывал. – От пункта «А» до «О».
– В свое время, – усмехнулся Букреев, – когда вы служили у меня еще командиром боевой части, надо вас было все-таки двигать в дипломаты, а не в старпомы.
В его глазах это означало, видимо, не столь удачную карьеру, как старпомовская, да и в глазах Варламова, пожалуй, тоже...
– Сколько таких пунктов у командира – я не знаю, – чистосердечно признался Варламов, желая показать все же, что его продвижение по командной, а не по дипломатической линии было более правильным.
– Так вот, старпом: по самым скромным подсчетам, этих общих обязанностей у командира корабля что-то около трех десятков. То есть, исходя из вашей номенклатуры, алфавита еле хватает.
Варламов хотел поинтересоваться наконец, что из этого следует, но не мог же он так прямо спросить об этом, раз командир не находил пока нужным что-нибудь пояснить.
– Вас радуют результаты учений? – спросил Букреев.
До этой минуты Варламов был учениями доволен, вот и замполиту понравилось... Но теперь выходило, по характеру самого вопроса, по тону, каким это было сказано, что он, Варламов, не мог ответить совершенно уж положительно. Да и было кое-что, как не быть – живое все-таки дело, и люди – не автоматы.
– Были, товарищ командир, некоторые упущения, – вынужденно признался Варламов, но он так сказал это, что упущения все-таки как бы терялись в ряду крупных успехов.
– «Некоторые упущения»... – повторил Букреев. – То есть мелочи разные, так?
Варламов понял, что уже не приходится ждать похвалы – теперь в пору было, кажется, подумать о том, что завтра придется переигрывать эти учения заново.
– А за сколько времени трюмные надевают спасательные аппараты, вы знаете? – спросил Букреев.
– Я был в центральном, товарищ командир, – напомнил Варламов.
– И значит, не можете знать?
Букреев сказал это со столь не свойственной ему участливостью, что Варламов подумал: «Как будто с больным разговаривает».
– А старпом все должен знать, – проговорил Букреев. – Потому и записано в корабельном уставе, что частое оставление корабля старшим помощником несовместимо с должным исполнением им своих ответственных обязанностей.
Варламов обиженно молчал. Он ведь и так последнее время возвращался домой не раньше девяти вечера, и вот – благодарность...
– По-моему, у нас на корабле этот пункт устава вполне соблюдается, – сказал Ковалев. – Даже с лихвой.
– Так точно, – подтвердил Варламов, чувствуя поддержку замполита. – К жене, как... к любовнице ходишь – только на ночь.
– Как, как? – с интересом спросил Букреев. Выпад замполита он решил оставить попросту без внимания: не Ковалева это дело, в котором часу старший помощник с корабля сходит.
– Как к любовнице – только на ночь, – повторил Варламов.
– Ну, значит, вам повезло, – рассмеялся Букреев. – Еще и не всякая любовница согласится... Это поискать надо.
– Конечно, – улыбнулся Ковалев. – Такое может только жена терпеть.
– Иногда и жене надоедает, – сухо сказал Варламов.
Букреев взглянул на него и подумал, что старпом, пожалуй, прав.
– А вы можете уходить домой сразу после ужина, – сказал он Варламову. – И по воскресеньям вообще дома сидеть... Меня ведь не интересует, сколько времени вы тратите на службу. Мне только одно нужно, старпом: чтобы порядок на корабле и в казарме был образцовым.
Впрочем, Букреев вообще не понимал людей, для которых личная жизнь только и начиналась после службы. Он не мог понять, как вне службы можно находить что-то такое, что будет не то чтобы интереснее, важнее – он даже и предположить этого не мог, – но хотя бы настолько же интересным и важным, как служба.
– Да, и еще... – сказал Букреев. – Мне нужно, чтобы ваши подчиненные, старпом, успевали включиться в спасательные аппараты до того, как они уже не смогут в них включиться.
– Ясно, товарищ командир.
– Рад, что ясно... – Букрееву тоже было ясно: старпом действительно кое-что понял. А вот заступник его... – Максим Петрович, вы видели, как у нас пробоины на учениях заделывают?
– По-моему, нормально, Юрий Дмитриевич.
– Нормально!.. – Букреев усмехнулся. – Даже красиво заделывают! Но там, где это удобно и легко. Все заранее примерено, каждый знает свой маневр... А надо учиться заделывать эти пробоины там, где трудно и неудобно. И вводные наши должны быть как снег на голову.
– Усложним аварийные ситуации, – согласился Варламов.
– Обязательно, старпом. Условия должны быть максимально приближены к боевым.
– Ясно...
– То есть вы хотите утром повторить учения? – сощурился Букреев. – Я правильно понял?
Неправильно он понял, совсем Варламов и не собирался именно завтра – не одно еще учение у них впереди...
– Завтра же надо готовиться к приезду командующего, – напомнил Варламов.
– И к приезду – тоже, – спокойно подтвердил Букреев.
– А как же...
– А так! Такая уж у вас должность, старпом. Все командиры через это прошли.
– Ясно, товарищ командир, – вздохнул Варламов.
– И почаще завтра выводите из строя освещение, – сказал Букреев. – А то у нас сплошная иллюминация на учениях. – Как будто... командующего встречаем.
– Сделаем сплошную темноту, – заверил Варламов, чуть улыбнувшись. – Как будто не встречаем...
– Правильно, старпом. А на разборе сейчас – побольше о недостатках. Чтоб служба медом не казалась.
– Видимо, о положительном тоже следует сказать, – заметил Ковалев.
– Пока не следует, – отрезал Букреев. – С положительным мы уж как-нибудь сами справимся.
– Ясно, товарищ командир. Разрешите идти?
– Да, старпом. И поэнергичнее действуйте. Учитесь быть командиром.
Когда Варламов вышел, задвинув за собой дверь каюты, Букреев спросил:
– Нравится наш старпом?
– Нравится, Юрий Дмитриевич.
– Толковый, – согласился Букреев. – Жаль отпускать такого. А нужно. И так в девушках засиделся...
Слушая его, Ковалев подумал, что все еще можно было понять, пока в каюте стояли они двое – он и Варламов: свободное кресло только одно было. Но сейчас...
– Простите, Юрий Дмитриевич... У нас на корабле так принято – всегда только стоять в присутствии командира?
– Почему же? – помедлив, спросил Букреев. – Прошу...
Ковалев поблагодарил и сел в кресло.
– Что-то не замечал раньше, что вы такой стеснительный, Максим Петрович.
– Я-то что, – улыбнулся Ковалев. – Я ведь не гордый, могу и напомнить о себе. А вот механик наш, например, тот, бывает, подолгу простаивает в этой каюте. Да и штурман, и врач...
Букреев нахмурился, взглянул исподлобья на Ковалева и сказал:
– Мои отношения с подчиненными – это мое личное дело. И давайте договоримся раз и навсегда: за корабль отвечает прежде всего командир. Это не каприз, не самолюбие, а необходимость.
– Я и не собираюсь командовать кораблем. По уставам не положено, да и не умею.
– Тогда все в порядке. А то, знаете, бывает, что и на мостике хотят покомандовать, и в торпедную атаку заодно уж сходить... Правда, – добавил Букреев, чтобы все же заранее предостеречь, – у меня на корабле этого пока не было. Не замечал, во всяком случае.
Спокойно выслушав, Ковалев улыбнулся:
– Думаю, и сейчас такой угрозы не существует.
– Вот это вы хорошо выразились, – вежливо сказал Букреев.
Он надел свитер – подходило уже время всплытия, – натянул канадку, вынул из ящика стола сигареты и положил в карман. Скоро можно будет закурить...
– Юрий Дмитриевич, – сказал Ковалев, вставая, – может, не повторять завтра учения? Люди и так устали, а впереди еще столько работы...
– Я уже дал старпому указание повторить. – Букреев снял сапог и стал перематывать портянку. – Вы же слышали.
– Но другие-то еще не слышали. Сами дали указание – сами и отмените. Все в руках командира...
«А ты, кажется, все-таки с юмором», – подумал Букреев.
– А, черт, опять съехала! – Он потуже обернул ногу. – Есть на флоте афоризм, Максим Петрович: «Если тебе дано указание, не спеши выполнять его, ибо оно будет отменено». Слыхали, наверно?
– Слышал. Довольно остроумная шутка.
– Возможно, – согласился Букреев. – Но вредная по существу. И родилась-то она именно потому, что мы слишком легко отменяем свои же указания.
– А если целесообразно отменить?
– Для дела или для подготовки к встрече? – зло спросил Букреев.
– Для личного состава. Значит – и для дела.
– Это все лирика, Максим Петрович. Старпом должен выходить от меня с твердой уверенностью, что как я ему сказал, так и будет. Если только не помешает какое-нибудь стихийное бедствие.
В динамике над столом зашуршало, Букреев поднял голову, и Варламов доложил по трансляции: «Товарищ командир, время всплытия».
– Иду, старпом... – Он надвинул на самые глаза шапку. От предвкушения свежего, настоящего воздуха, соленых брызг и самого моря, по которому так уже истосковались глаза, видевшие все эти двадцать дней только пластиковые стенки кают и узких коридоров, настроение сразу поднялось. Ни с кем не хотелось больше ссориться, выяснять отношения, что-то требовать, заставлять, приказывать... И Ковалев, в сущности, тоже был вроде бы толковым замполитом, а то, что лез иногда не в свои дела, – так ничего, привыкнет, оботрется, должен будет понять...
– Пошли, Максим Петрович, настоящего воздуха хлебнем, неконсервированного... – Букреев улыбнулся. – И трубку мира выкурим. А?
Они вышли из каюты, пошли коридором к центральному отсеку, и Ковалев сказал по дороге:
– Я знаете о чем подумал, Юрий Дмитриевич?
– Ну?
– Трудно нам будет...
– С кем?
– Друг с другом.
«А ты самонадеянный, – подумал Букреев, открывая переборочную дверь в центральный. – И, кажется, не сахар».
Он обернулся к Ковалеву:
– Не знаю, как мне, а вам... Думаю, что нелегко.
