Текст книги "Ковчег изгоев (СИ)"

Автор книги: Лариса Куницына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

– Они хотят, чтоб над нами всегда было мирное небо, – хмыкнул Булатов. – Очень трогательно.

– Думаю, что они не для нас стараются, – заметила я.

– Боюсь, вы правы.

Его прервал неожиданно раздавшийся где-то наверху грохот. На левом крайнем экране вспыхнула схема четвёртого уровня звездолёта, и на ней обозначился красный мигающий сектор.

– Не зови, не придёт… – встревожено пробормотал Вербицкий, а я, развернувшись, бросилась к правому лифту и в мгновение ока взлетела в силовом потоке на верхний уровень.

В переднем стрелковом отсеке никого не было, но в задних слышался какой-то шум и суета.

В аппаратной я застала картину разгрома. Слева дымился орудийный пульт, возле него с огнетушителем стоял Мангуст, заливая развороченные остатки оборудования. Куски обшивки и какие-то детали разлетелись по всему отсеку, разбив по пути несколько экранов других пультов и верхнюю часть льдистой отделки бара.

Справа от пульта присел в кресло Белый Волк, мрачно рассматривая обожжённую руку.

– В чём дело? – поинтересовалась я, подходя к ним.

– Не знаю, – сумрачно ответил старший стрелок. – Я хотел провести профилактическую диагностику орудийных систем, и пульт взорвался у меня под руками. Хорошо ещё, что корпус достаточно прочный и удержал взрыв внутри, только сбоку вырвало реле и обожгло мне руку.

– А осколки? – я растерянно осмотрелась по сторонам.

– Это второй взрыв, – пояснил Мангуст. – Он произошел несколькими секундами позже. Волк успел отойти, а я не успел подойти. Я находился в аппаратной системы слежения и, услышав грохот, кинулся сюда. Второй взрыв увидел от дверей. К счастью, ни меня, ни Волка не задело осколками.

– Я не слышала второго взрыва, – нахмурилась я.

– Это потому, что это был гравитационный взрыв. Я увидел его, но без звука, за исключением треска расколотой станины.

– Значит, мина…

– Значит, мина, – кивнул Белый Волк. – Вернее, две. Первую я активировал, запустив пульт, её действие было направлено против меня или любого, кто сидел бы на моём месте. Заряд был несильный, чтоб не сбить вторую мину, поэтому корпус и выдержал. Вторая была заложена для того, чтоб уничтожить пульт.

– Почему диагностика корабля не показала конструктивное изменение?

– Может, его и не было? – пожал плечами Мангуст. – Может, мина не была подключена к оборудованию. Просто где-нибудь под пусковой клавишей был укреплён контактный микрочип, а сами мины установлены в зазорах между блоками.

– Разберёмся… – пообещал мне Белый Волк.

Я кивнула и посмотрела на его руку. Ожог был несильный, но, скорее всего, болезненный.

– Скоро заживёт, – успокоил он, проследив за моим взглядом.

Я вздохнула и поднесла к губам свой радиобраслет.

– Рауль, подойди в аппаратную к стрелкам. У нас ЧП… – произнесла я.

– Уже иду, – с готовностью отозвался браслет голосом Хока.

Я подошла к пульту, разглядывая его бренные останки. От них ещё поднимался удушливый дым, и воздух был пропитан отвратительным запахом горелого пластика.

– Чем это может нам грозить? – поинтересовалась я, заметив несмелый желтоватый язычок пламени между покорёженными серебристыми платами.

Язычок ещё раз вытянулся вверх и пропал.

– Не знаю, – пожал плечами Мангуст. – В принципе, уничтожать орудийный пульт бессмысленно. Есть дублирующие пульты в переднем отсеке и на мостике. Кроме того, к терминалу можно подключиться с любого из основных пультов командного отсека. Но зачем-то это было сделано… Вряд ли из одного только желания снести голову мне или Волку.

– В любом случае, тогда не нужна была бы гравитационная мина, – заметил тот.

Мангуст кивнул. В отсек вошёл Хок и, бросив мрачный взгляд на взорванный пульт, обернулся к щитку у двери и нажал на нём голубую кнопку. Тут же в воздухе повеяло свежестью, а дым и запах гари исчезли.

– Я хочу знать, к каким последствиям привёл этот взрыв, – проговорила я, взглянув на него. – Я могу поручить это тебе и Мангусту?

Хок посмотрел на Мангуста и кивнул:

– Это работа.

– Хорошо. Белый Волк присоединится к вам чуть позже. Идемте, капитан-командор, – и я направилась к выходу.

– Куда? – с недоумением спросил он, поднимаясь.

– В медотсек. Если не принять меры, ваш ожог будет мешать работе. К тому же зачем терпеть боль, если можно её избежать.

По дороге в медотсек я думала о том, что всё-таки происходит. С тех пор как Тия хозяйничала на звездолёте, к орудийному пульту в стрелковых отсеках никто не прикасался. В то же время мы уже не раз задействовали вооружения с пультов на мостике и из аппаратного зала стрелковых помещений. Зачем было минировать пульт, которым никто не пользуется?

– Как часто по инструкции производится профилактическая диагностика орудийного пульта? – спросила я на ходу.

– Автоматическая – каждые сутки. Но обычно раз в неделю я сам проверяю все системы. Мне так спокойнее, – ответил Белый Волк.

– Когда проверяли последний раз?

Он на мгновение задумался.

– Честно говоря, перед вылетом из дока.

– Ясно… – проворчала я.

Значит, взрыв мог произойти и раньше, в любой момент, когда Белый Волк вспомнил бы о своей привычке лично проверять оборудование.

В медотсеке он сразу направился к дверям процедурной. Я хотела зайти к Джулиану, но в это время старший стрелок приоткрыл дверь, и я услышала его голос.

Поспешив вслед за Белым Волком, я вошла в полутемную процедурную и успела услышать последнюю фразу, которую произнёс Джулиан:

– Я тоже обратил внимание на этот участок, но не понимаю, что он блокирует…

Джулиан сидел за небольшим подковообразным пультом в глубине кабинета, глядя на сомкнутые в изогнутую ленту экраны, на которых изображалось что-то странное: диаграммы, круто изломанные и извивистые разноцветные линии и плотные массивы цифр и латинских букв. За его плечом стоял Дакоста и тоже смотрел на эту запутанную картину. Кажется, оба они понимали, что она обозначает, и я невольно испытала к ним огромное уважение.

Услышав наши шаги, Дакоста недовольно обернулся.

– Простите, доктор, – произнёс Белый Волк, останавливаясь. – У нас произошла небольшая авария, и я обжёг руку. Ничего серьёзного, но боль может помешать мне работать на пульте. Снизит реакцию, понимаете? Может, дадите мне что-нибудь, чтоб быстрей прошло?

– Покажите, – проговорил Дакоста, шагнув к нему. Посмотрев на руку стрелка, он кивнул: – Да, ничего страшного.

– Вообще-то на мне, как на собаке… – заметил Белый Волк, – Но мне нужны здоровые руки для работы.

Мальтиец тем временем открыл шкаф и взял с полки круглую белую баночку.

– Возьмите, это должно помочь.

Белый Волк с интересом принялся разглядывать этикетку, но Джулиан вдруг поднялся из-за компьютера и, подойдя к нему, забрал у него баночку.

– Я дам вам кое-что получше, – улыбнулся он.

Подойдя к шкафу, он взял с полки голубой флакон и вернулся к старшему стрелку.

– Каждый час наносить, но не втирать. Если к ночи отёк не спадёт, придёте ко мне. Если не застанете здесь, то найдёте меня в каюте.

– Спасибо, док, – кивнул Белый Волк и вышел.

Джулиан прикрыл за ним дверь и вернулся к компьютеру. Он остановился, задумчиво глядя на голубые разводы на экране.

– Послушайте, доктор, – раздражённо проговорил Дакоста, – вам не кажется, что менять назначенное коллегой пациенту лекарство, по меньшей мере, некорректно.

– Что? – Джулиан недоумённо взглянул на него. – Ах, вы об этом. Я подумал, что с моей стороны было бы некорректно объяснять пациенту мотивы моих действий.

– В таком случае вы, быть может, объясните их мне?

Джулиан покосился на меня.

– Если вы настаиваете.

– Настаиваю, чёрт возьми! – гневно кивнул Дакоста.

– Ладно, – Джулиан подошёл к нему и указал пальцем на этикетку. – Читайте состав, третья строка.

– Экстракт аконита.

– Точно! Аконит общепризнанное средство от лекантропии. И кому вы его прописываете? Оборотню, лекантропу. Не думаю, что он жаждет быть излеченным, да и вряд ли его можно излечить подобной малостью. А вот наградить аллергией – запросто, – он поставил баночку обратно на полку и закрыл дверцу.

– Чёрт… – пробормотал Дакоста. – Ну, почему я всегда забываю о подобных вещах! И это только, когда я занимаюсь лечением пациентов! В магии я не допускаю подобных оплошностей.

– Может, потому что оплошность в магии всегда, прежде всего, угрожает тому, кто ею занимается?

– Вы всегда можете найти слова для утешения,… – с досадой произнёс Дакоста.

– А вы нуждаетесь в утешении? – вскинул бровь Джулиан.

– Вы знаете, в чём я нуждаюсь. В том, чтоб мне кто-то сказал, что я не создан для того, чтоб лечить других.

– Вы сказали это. А пока давайте вернёмся к нашей теме. Что вы говорили об этом участке?

– Вы заметили, что мы не одни?

– Самое время проявлять галантность, – проворчал Джулиан. – Скажите прямо, что не знаете.

– Не знаю, – отважно признался мальтиец.

– О чём речь? – уточнила я.

– Продираемся сквозь дебри генетики, – пояснил Джулиан. – Пытаемся разобраться в геноме Стаховски. Ты не сваришь нам кофе?

Я молча кивнула и направилась к небольшому столику в углу, где стояла кофеварка, а рядом под льняной салфеткой виднелся кофейный сервиз.

– Машина говорит, что этот участок является блокирующим, – услышала я голос Джулиана. – Значит, он блокирует какие-то изменения в геноме, которые были искусственно внесены.

– Не факт, – возразил Дакоста. – Он может блокировать действие другого активного участка генома, который является врождённым. Иногда именно так устраняются врождённые пороки у детей, когда корректировать геном, исключая больные участки, опасно. Их просто выключают с помощью таких вот блоков.

– И что блокирует этот? Он не блокирует новые изменения, поскольку не помешал трансформации. Но что-то ведь он блокирует.

– Теоретически он может блокировать участки расположенные вот здесь. Это может быть что угодно: врожденная склонность к полноте, близорукость или слабые гланды.

– А если попробовать разобраться с этими участками?

– Послушайте, МакЛарен, – вздохнул Дакоста, – на это может уйти несколько суток, а в результате мы узнаем, что это всего лишь блок аллергии на молочные продукты.

– Никто не стал бы блокировать псу войны аллергию на молочные продукты. Их вообще не кормят этими продуктами.

– Хорошо, это может быть аллергия на пыльцу, на искусственный белок или на какой-нибудь препарат, которым его пичкали, чтоб понизить уровень страха. Разницы нет. Это нам не поможет. Мы только начали дешифровку. На самом деле таких блоков может быть десяток и больше!

– Значит, мы проверим все, – спокойно произнёс Джулиан. – Или у вас есть более срочные дела?

Я тем временем разлила кофе и подала ему чашку.

– Спасибо, – улыбнулся он, и тут же его взгляд вернулся к экрану.

Подав чашку Дакосте, я вышла из процедурного кабинета, решив не загружать их проблемами с взорванным пультом.

У меня было искушение вернуться в помещения стрелков, но я решила не мешать их работе. Поэтому, я прошла в командный отсек. Булатов и Вербицкий с мрачным видом наблюдали за активной деятельностью на орбите.

– Зачем им это надо? – обернулся ко мне Булатов.

– Не знаю, – покачала головой я и спустилась к резервным пультам. Я ещё не успела подойти к дублирующему орудийному пульту, когда испытала тоскливое и тревожное ощущение беспомощности. Пульт был мёртв. Он не реагировал на попытки подключения. Я вернулась наверх и села за пилотский пульт. Запросив связь с орудийной системой, я выжидающе смотрела на экраны.

– Система не отвечает, – ответил киберпилот. – Попробуйте установить связь через дублирующий пульт.

– Уже пробовала… – пробормотала я.

Булатов и Вербицкий напряжённо следили за моими действиями. Я тем временем стучала по клавишам, пытаясь всеми прямыми и окольными путями подобраться к орудийной системе. Когда энергетический блок заявил об отсутствии контакта, я сдалась. Какое-то время я уныло смотрела на пустой экран терминала, а потом несколько запоздало запустила диагностику. Кибер уверенно выдал ответ, что орудийная система находится в полном порядке, за исключением временного повреждения основного пульта управления.

– В чём дело, а? – спросила я и запустила полную диагностику звездолёта.

Довольно долго я сидела в тишине, забыв о присутствии рядом двух своих офицеров, вглядываясь в мелькающую на экранах информацию и вслушиваясь в звуковые отчёты кибера. Постепенно я снова начала ощущать знакомую связь с звездолётом, словно мои собственные нервы подсоединились к сигнальной системе датчиков и анализаторов корабля. И ещё за несколько мгновений до этого сообщения я вспомнила то тревожное чувство, которое возникло у меня в прошлый раз. Что-то не так, что-то не то, что-то лишнее…

– Отказ транзитного устройства М3РВ89, – сообщил динамик, и я увидела на экране сложную схему внутренней коммуникации систем корабля.

Не отрывая взгляда от мигающей жёлтым точки на схеме, я поманила Булатова пальцем.

– Вопрос на засыпку. Что произойдёт, если из системы выпадет эта развязка?

– Слишком сложная схема, – ответил он.

– Скорее всего, сбой, – встрял Вербицкий. – В таких сложных схемах любой узел за что-то отвечает. Если он выпадает, то происходит сбой.

– Нет, – отмахнулся Булатов. – Это система более чем надёжна. Любой узел дублируется неоднократно. При его отключении система просто изменит маршрут сигнала и продолжит работу.

– Здесь нет дублирующей развязки, – возразила я. – И вообще, не понятно, зачем в схеме нужна эта развязка. Она запирает орудийную систему напрочь. Посмотрите, вы же навигатор. Здесь нет другого маршрута. Все запасные пути теперь ведут мимо орудийной системы. Звездолёт, как прежде работает, как часы, но без вооружения. Это что, ошибка конструктора?

– Ничего себе ошибка… – пробормотал Вербицкий. – Да тут пока всё именно так сделаешь, чтоб безболезненно вывести из строя орудия, голову сломаешь. Смотрите, маленькая, незаметная лишняя деталь, которая запирает систему на выходе с основного пульта. Пока она работала, у системы была многоканальная связь с остальными системами, потому что именно она гарантировала её восприимчивость к сигналам извне. Теперь орудийная система оглохла, а остальные спокойно работают на запасных каналах, не замечая отсутствия выпавшего звена. Гениально.

– Зачем? – спросила я.

– Затем, что эту вышедшую из строя деталь в наших условиях заменить нельзя, – ответил Булатов, который, кажется, наконец, разобрался в хитросплетениях коммуникативных каналов, хотя никто другой не смог бы этого сделать вот так, глядя на запутанную и мелкую трёхмерную схему. – Вот, видите, этот узел находится в пределах основного блока. Чтоб заменить его, нужно демонтировать киберпилота, а это в наших условиях невозможно.

– То есть развинтить весь супермозг по винтикам? – нахмурилась я.

– Образно говоря, – кивнул он.

– А если выключить этот супермозг и подключить резервный?

Булатов замотал головой.

– Видите вот этот внутренний канал? По нему сигнал ушёл в блок памяти, причём вот сюда… – он пару раз щелкнул по сенсору, разворачивая схему дальше и указал на спутанный клубок разноцветных линий. – Это стабильная память, куда мы тоже не сможем внести изменения. При выключении этого супермозга она автоматически перейдёт на дублирующий, чтоб обеспечить преемственность и стабильность системы. Эффект будет тот же.

– Здорово, – проговорила я, откинувшись на спинку кресла. – Ещё одна мина. Когда ж они кончатся?

– Выходит, с самого начала эта штука была встроена в систему, чтоб в нужный момент выдернуть у нас зубы, не повредив кораблю, – проговорил Вербицкий. – Мы могли лишиться орудий в любой момент и… Защита! – он с ужасом посмотрел на меня. – А вдруг что-то такое сделано и с защитой?

– Продолжить диагностику! – рявкнула я, обернувшись к пульту.

Кибер послушно принялся за работу.

Защита оказалась в порядке, но вооружение мы потеряли. Надёжность компьютерного оснащения звездолёта изначально оказалась обращённой против него самого. После длительных консультаций с механиками мне пришлось смириться с мыслью, что «Пилигрим» стал безвреден, как школьный автобус. У нас не было больше никакого оружия, если не считать того, что было установлено на маломерках и вездеходах.

Поздно вечером я вернулась в каюту Джулиана, чтоб перевести дух перед ночным дежурством. В голове у меня гудело от остаточного напряжения. Перед глазами всё ещё мелькали схемы, а на языке вертелись технические термины. И душу жгло чувство невосполнимой потери. Где-то в глубине души засела досада против Белого Волка с его ответственным отношением к работе. Впрочем, он как раз был ни в чём не виноват. Просто наш противник подготовился к этой экспедиции куда лучше, чем мы.

Сев на диван, я устало откинулась на спинку, глядя на изысканную резьбу дубового буфета у стены. Тишина давила со всех сторон, а с экрана, имитировавшего окно, враждебно заглядывала в окно наступающая ночь. Если сегодня что-то случится, я уже не смогу отыграться, сидя за пультом. У меня больше нет ни кинжальных силовых полей, ни электромагнитной пушки. Одна надежда на то, что наш противник всё ещё считает, что мы вооружены до зубов, и, наученный горьким опытом, не полезет на амбразуру.

Дверь каюты беззвучно открылась, и вошёл Джулиан. Он сел рядом, так же бессильно откинувшись на спинку.

– Переживаешь? – спросил он.

– Переживаю, – кивнула я. – А у вас как дела?

– Ничего… Появился свет в конце туннеля. Одна надежда, что это не прожектор встречного поезда.

Я подняла голову и посмотрела на него.

– Вы что-то нашли?

– Что-то… Мы нашли тот участок, который был заблокирован, и расшифровали его. У парня странная патология, она встречается не так уж часто и, в основном, у животных. Он представитель тупиковой ветви эволюции. Он не способен мутировать.

– Что? – недоумённо переспросила я.

– Он не может изменяться, вообще. Его организм не может развиваться, эволюционировать. Его геном врожденно стабилен, как скала. Двести лет назад он бы прожил жизнь, не заметив проблемы. Более того, он был бы здоровее других, потому что его организм не реагировал бы на негативные изменения внешней среды, плохую экологию и многие вирусы. А теперь, когда люди так стремятся усовершенствовать свою природу, Стэн просто реликт.

– Погоди, погоди… – пробормотала я. – Ты что-то не то говоришь. Он же мутировал, трансформировался в это существо.

Джулиан приподнял голову и внимательно взглянул на меня.

– Ты устала. Был тяжелый день… Поэтому ты упустила главное из того, что я сказал. Парень родился со стабилизирующим участком в геноме. В лагере псов войны, где их часто переделывают на генетическом уровне, ему заблокировали этот участок, потому что он мешал. И перестроили. Не сильно, но кое-что добавили, кое-где убавили. В общем, довели до совершенства. А этот стабилизирующий участок спит, как наша орудийная система. Только его, в отличие от системы, можно оживить, убрав блок.

– И что будет?

– Не знаю. В этом всё дело. Это, может быть, его единственный шанс вернуться в нормальное человеческое состояние. Стабилизирующие участки – это защитный механизм, который природа изобрела для защиты от агрессивной окружающей среды. Она дорого заплатила за него, отказавшись от возможности дальнейшего развития, но обеспечила его надёжность. Стабилизаторы генома работают очень жёстко. Если где-то есть память о первоначальном образе его генома, то при включении стабилизатора все последующие изменения будут устранены, как те, что произошли недавно, так и те, что были произведены в детстве. Он станет таким, каким должен быть от рождения.

– А если у него были какие-то серьёзные генетические отклонения или заболевания, которые были устранены после установки блока?

– Может быть, – кивнул Джулиан. – Этого я и боюсь. У нас нет возможности проверить весь геном. Мы не обладаем достаточной квалификацией. Автоматическая расшифровка тоже не даст стопроцентной гарантии. Нам придётся решать, оставить его таким, какой он сейчас, или дать шанс стать человеком, но, возможно, больным.

– А восстановить этот блок вы сможете?

– Мы – нет. На Земле, наверно, смогли бы. А может, это всё вообще не принесёт никакой пользы и, выбив блок стабилизатора, мы активируем силы, которые вообще могут вывернуть его наизнанку. Я не знаю. Я слабо разбираюсь в генетике, знаю только, что ошибки в ней дорого стоят.

– И кто в конечном итоге должен будет принять решение? – настороженно спросила я.

Джулиан удивлённо посмотрел на меня.

– Я, конечно. В вопросах, касающихся пациентов, решение принимает врач, если сам пациент не может принять такое решение.

– Ну, его-то мнение можно предугадать.

– Это в какой-то мере облегчает моё положение, – серьёзно кивнул он.