Текст книги "Бородинское поле"
Автор книги: Иван Шевцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)
отказываться от таких, как он, прошедших через огонь войны и
еще полных сил и здоровья, да и теоретических знаний
современной стратегии и тактики. Уже после войны Думчев
окончил военную академию. Да, он требователен к
подчиненным, и свою требовательность он объясняет заботой
о высочайшей боеготовности войск. Надо учитывать не только
современное оснащение армий – межконтинентальные ракеты
с ядерными боеголовками, новые типы самолетов-
ракетоносцев со скоростью, значительно превышающей
скорость звука, атомные подводные лодки с ракетами
большого радиуса действия, – нужно учитывать и
напряженность международной обстановки. Всем
здравомыслящим людям ясно, что сегодня термоядерная
война – это безумство... Понимают ли это те, на ком лежит
ответственность за судьбы мира; от решений которых зависит
жизнь всей планеты? Несомненно понимают. И вместе с тем
допускают критические положения, подводят мир к
рискованной опасной черте, или, как принято говорить,
балансируют на грани войны.
Думчев помнит карибский кризис октября 1962 года.
Президентом США тогда был Джон Кеннеди, которого считали
человеком разумным и здравомыслящим. И тем не менее
даже этот здравомыслящий президент, бывший офицер
флота, участник второй мировой войны, даже он готов был
отдать тот последний безумный приказ, в результате которого
планета Земля превратилась бы в кромешный ад.
Особенно большие надежды Пентагон возлагает на
подводную лодку "Трайдент", которая должна поступить на
вооружение в конце 70-х – в начале 80-х годов. На этой лодке
двадцать четыре пусковые установки для запуска ракет
"Трайдент-1" и "Трайдент-2". Это межконтинентальные ракеты
с дальностью 9000 и 12000 км. Ведется также разработка
крылатой ракеты с ядерной боеголовкой. Дальность ее полета
– 2600 км. Одновременно идут работы над созданием нового
бомбардировщика, вооруженного 32 ракетами "воздух – земля"
или 12 ядерными бомбами. Скорость этого самолета – 2500 км.
Да, США вооружаются, и никакой здравый смысл не
может становить этот бег безумцев. Такова природа
империализма, характер государства, которым правит военно-
промышленный комплекс. Поэтому интересы безопасности
нашей страны требуют от Вооруженных Сил высокой
бдительности и боеготовности.
Эти мысли генерала Думчева оборвались у первого
московского светофора, зажегшего красный свет. Николай
Александрович намеревался до поездки в управление кадров
заглянуть к Глебу Трофимовичу Макарову, но решил
предварительно позвонить: а вдруг "молодого пенсионера", как
тот в шутку называл себя, нет дома? Приказал шоферу
остановиться у ближайшего телефона-автомата. Позвонил,
Глеб Трофимович сам подошел к телефону.
– Как поживает "молодой пенсионер"? – весело спросил
Николай Александрович.
– Постепенно адаптируется в новой, непривычной среде,
– в тон ответил Макаров.
– Давай, давай. Потом поделишься опытом. Мне, кажется,
предстоит последовать твоему примеру.
– Когда-нибудь последуешь, – сказал Макаров.
– Боюсь, что не когда-нибудь, а сегодня.
– Это как понимать? – насторожился Макаров.
– Вызвали в кадры.
– Ну и что? С чего ты взял?
– Есть предположение. Хотел с тобой посоветоваться. Не
по телефону.
– Так заезжай. После кадров.
Ты думаешь – после? А может, лучше – до? – сказал
Думчев и тут же переиначил: – Пожалуй, ты прав: после кадров
лучше. Будет все ясно.
– Вот именно. Я буду ждать тебя.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
– Думчев чем-то встревожен, – сказал Глеб Трофимович
жене после телефонного разговора с Николаем
Александровичем. – Вызвали в управление кадров. Ну и что?
Почему именно отставка? Может, что-то случилось, только я не
знаю.– Так уже и отставка, он же в полном расцвете, -
проговорила Александра Васильевна. Она торопилась к внуку
– сыну Николая. У мальчика вдруг поднялась температура. И
конечно же лучший врач – бабушка Саша. Благо она тоже
одновременно с дедушкой Глебом ушла на пенсию.
– Но он взволнован, намекнул о каких-то предположениях.
По телефону не стал объяснять. Что могло случиться? – Глеб
Трофимович озабоченно смотрел на жену, точно ждал от нее
ответа на свой вопрос. Но Александра Васильевна сказала
совершенно равнодушно:
– Николай мнительный, разве ты не знаешь? Придумает
всякий вздор и сам же потом переживает. Ну, я поехала, не
забудь про магазин, – напомнила она и, как всегда, заспешила
к больному. Для нее больной, независимо, кто он, внук или
совершенно незнакомый человек, был важнее всего.
"Возможно, Саша права. Хотя мнительности за Николаем
не замечалось, но нервы, надо думать, сдают. Служба его
нелегкая, в постоянном напряжении. Чем же он мог
провиниться, чтоб вот так сразу – и в отставку? Хотя всякое
бывает. В сложное время живем".
Рассудив так, он начал ждать Думчева. Последние
пятнадцать лет их связывала крепкая дружба, несмотря на
значительную разницу в возрасте. И дело не в том, что они
почти всю войну были однополчанами, бок о бок шли начиная
с Бородинского поля и до самого последнего выстрела в сорок
пятом. Что-то было особенное в их характерах, пожалуй,
скорее, в мировоззрении, что порождало в них не просто
симпатию друг к другу, а притягательную потребность друг в
друге.Генерал Макаров все еще не мог привыкнуть к той новой
и необычной для него обстановке, в которой он оказался, уйдя
на пенсию. Он не знал, как распорядиться свободным
временем, которое теперь у него было в избытке. Он уже
вступил в члены двух обществ: Общества охраны природы и
Общества охраны памятников истории и культуры. Александра
Васильевна недоумевала: зачем так много? Достаточно одного
общества, но нужно работать, а не просто числиться.
Например, охрана памятников. Она знала, что этой острой
проблемой муж интересуется давно, еще раньше обзавелся
всевозможной литературой по истории Москвы, покупал у
букинистов редкие книги и альбомы. А он возражал: природа -
это вторая его привязанность и любовь. Она, пожалуй, более
беззащитна и уязвима, чем памятники истории и культуры. И
уж нет нужды говорить о значении окружающей среды для
человечества.
У Макаровых был собственный "Москвич", водительские
права имели оба – генерал и генеральша, но пользовались
машиной мало: у Глеба Трофимовича была служебная,
Александра же Васильевна говорила:
– Уйдем с тобой на пенсию, тогда дадим нашему
"Москвичу" полную нагрузку. Будем ездить по стране
туристами, знакомиться с достопримечательностями, с
памятниками истории и культуры.
И вот весна в разгаре, они оба на пенсии, а "Москвич" их
по-прежнему не выходит из гаража. Вчера Глеб Трофимович
сказал решительно:
– Все, баста, – послезавтра едем по маршруту Золотого
кольца. Первая остановка – Загорск. Так что готовься.
А собственно, что готовить? Александра Васильевна
решила сегодня запастись в дорогу кое-какими продуктами. А
утром позвонил Коля: внук, говорит, занедужил, приезжай, мол,
бабушка. И бабушка вместо магазинов поехала к больному,
поручив мужу купить продукты.
Ходить по магазинам Глеб Трофимович не любил: не
мужское это дело. Тем более сегодня он собирается зайти в
библиотеку. Хотелось посмотреть кое-какую историко-
географическую и этнографическую литературу о местах,
входящих в Золотое Кольцо. "В магазины успеется, – рассудил
Макаров, облачаясь в серый штатский костюм. – Если у
мальчишки высокая температура, то поездку, намеченную на
завтра, придется отложить. А библиотека – дело нужное и
первостепенное".
Проспект Мира, утопающий в ярких лучах майского
солнца и алых полотнищах, которые еще не убрали после
Первомая в ожидании Дня Победы, бурлил потоками
автомашин. Макаров любил эту просторную магистраль
северной части столицы, застроенную еще не стандартными
коробками. Здесь каждый дом имел свое, только ему присущее
лицо, яркое и выразительное. В основном это были здания,
возведенные в послереволюционное, советское время. От
бывшей Первой Мещанской улицы сохранилось немного
строений; некоторые из них, такие, как дом Валерия Брюсова,
представляли историческую ценность. Другие же, ветхие,
осунувшиеся под тяжестью неумолимого времени, зажатые с
обеих сторон нарядными и прочными восьми– и
десятиэтажными зданиями, глядели на проспект блеклыми,
запыленными окнами обреченно и своим жалким видом
напоминали бедных, старых, позабытых родственников,
безропотно коротающих свой век. Новые здания на проспекте
Мира, построенные по индивидуальным проектам, Макарову
определенно нравились. Они как и люди – каждый дом имел
свой характер, свою одежду, и это нисколько не дробило
впечатления – напротив, получался цельный и стройный
ансамбль. Не было безликого однообразия, скучной серости,
какая, по мнению Макарова, определяет Калининский
проспект, где даже кричащая, выставляющая себя напоказ
"вненациональная современность" не может стереть печать
холодного, унылого рационализма.
В библиотеке, облокотившись на барьер, стоял лохматый
юноша, щурил на молоденькую библиотекаршу насмешливые
глаза и лениво вопрошал:
– Ну так что ты мне предложишь для моего воспитания?
– Вот возьми "Соль земли". Интересная. Я читала.
– Про соль не хочу, – наигранно поморщился юный
читатель. – Дай что-нибудь такое... пресное.
– Ну что тебе? Вот, пожалуйста, "Живые и мертвые". Про
войну.– Не надо мертвых. Я жить хочу.
– Тут и живые есть.
– Все равно не надо. Живые рядом с мертвыми.
– "Новый век". – Библиотекарша подала юноше толстую
книгу в суперобложке. Тот повертел ее в руках, взвесил и
вернул, покачивая кудлатой головой:
– Не, не пойдет: я еще старый век не освоил.
– Это Герман Нагаев, – зачем-то назвала девушка имя
автора.
– Герман? А Титова Германа нет?
Глеб Трофимович ждал, когда кончится этот пустой
разговор, видно было, что парень дурачится. Вмешался:
– А между прочим, молодой человек, книга полезная, как
вы сказали, для вашего воспитания. Да, да, эта, "Новый век". И
"Соль земли" тоже.
– Вы думаете? – небрежно спросил молодой человек.
– Уверен. Потому что я читал эти книги, – не приняв
вызова, вполне серьезно и дружески ответил Макаров.
– Так и быть, заверни, Тонечка, пуд соли.
– Значит, берешь Маркова? – уточнила девушка.
– Угу. Посмотрим, в чем там соль.
Взяв книгу, юноша помахал библиотекарше пальчиками,
подмигнул и сказал, уходя:
– До скорого.
– Несерьезный читатель, – слегка смутившись и как бы в
чем-то оправдываясь, сказала библиотекарша, когда юноша
закрыл за собой дверь.
– Студент или работает? – полюбопытствовал Макаров,
кивнув на дверь.
– В телеателье. Приемники, телевизоры ремонтирует.
Макаров изложил свою просьбу, и библиотекарша
любезно предложила ему пройти к стеллажам, сказав:
– Выбирайте, что вам нужно.
Среди небогатого выбора по интересующему Макарова
вопросу была небольшая, хорошо иллюстрированная книжица
Прокопия Александровича Тельтевского "Древние города
Подмосковья". Ее и взял Глеб Трофимович. А в магазин так и
не пошел, придумал отговорку: а вдруг Николай Александрович
быстро управится с делами в кадрах, заедет, как обещал, а у
них никого нет. И правильно поступил: не успел он прийти
домой, как заявился Думчев без предварительного
телефонного звонка. Возбужденный, сияющий, весь какой-то
буйный, и по его глазам, горящим веселым блеском, Глеб
Трофимович понял, что опасения его друга были напрасны.
Лихо бросив на вешалку фуражку, Думчев размашисто вошел в
кабинет и, не садясь, закурил. "Однако ж чем-то сильно
взволнован", – решил Макаров, предлагая Николаю
Александровичу сесть. Но тот заговорил стоя:
– Можешь поздравить новенького генерал-лейтенанта.
– Вот это сюрприз! – легко вскочил Глеб Трофимович. -
Давай руку, Коля. Рад, очень рад. Собственно, этого я давно
ожидал. И вот – свершилось. Все справедливо, заслуженно.
– Но это еще не все, – сказал Думчев, садясь в кресло. -
Получил новое назначение. – Он вмял в пепельницу только
начатую сигарету, словно вспомнил, что Макаров не курит.
Жесты его были резкие, они выдавали крайнее волнение. Да и
было от чего: предполагал одно, а вышло совсем другое.
– Куда? – спросил Макаров.
– В Зауралье.
Многозначительная пауза, суровые лица, единые мысли.
Наконец Думчев нарушил молчание:
– А знаешь, кого назначили мне заместителем? Новикова
Виктора Федотовича. – Для Думчева такое назначение подобно
сенсации. Макаров не нашел в этом ничего неожиданного или
необычного, сказал:
– Что ж, это хорошо.
– Что ты нашел хорошего?
– Молодой, энергичный. За плечами академия.
– Даже слишком. А все излишества, как известно,
вредны, – улыбаясь, сказал Думчев.
– Что ты имеешь в виду?
– Слишком молод, слишком энергичен, чересчур
грамотен.
Макарову такой ответ показался странным и
несправедливым.
Возразил:
– Хочу тебе напомнить: наш генералитет в годы
Отечественной был гораздо моложе гитлеровского
генералитета. Жукову и Рокоссовскому в сорок первом году
было по сорок пять. Черняховский в тридцать семь лет
фронтом командовал. Результат тебе известен: молодые
побили старых. А что касается энергии и образования, то эти
два багажа никогда не считались недостатком и никому не
мешали.
– Да я не об этом, – перебил Думчев. – Тут дело
субъективное и касается исключительно Новикова. Фанаберии
в нем навалом. Недавно инспектировал меня. Разговор у нас
состоялся неприятный... Ну да ладно!
– А ты отбрось личное, субъективное. Оно всегда было
помехой.
Думчев молча кивнул. Вспоминая инспекцию Новикова и
не желая продолжать неприятный разговор, он сказал:
– Могу тебя порадовать: твой племянник – хороший
солдат, из него может получиться настоящий мужчина.
И Николай Александрович рассказал своему другу, как
Игорь Остапов проявил бдительность. Это была приятная
новость, о ней Макаров услышал впервые.
– Видал, каков! А родители ничего не знают.
– Военная тайна, – лукаво подмигнул Думчев. – Паренек
умеет хранить. Но ты порадуй Варю и Олега, не вдаваясь,
конечно, в детали. Им будет приятно.
– Однако что ж мы так: такое событие, можно сказать, два
события – новая должность, новое звание. Надо отметить, -
забеспокоился Глеб Трофимович. – Ты не обедал?
– Перекусил. Но закусить готов. Благо есть повод. Я тут
захватил на всякий пожарный. – Думчев пошел в прихожую и
достал из своего портфеля бутылку коньяка и бутылку
шампанского. – Поскольку вкусы наши не совпадают. Сухого
вина, достойного твоего внимания, в магазине не оказалось, и
я взял для тебя шампанского. Тоже сухое. Сойдет?
Пожелав Николаю Александровичу успехов и выпив
фужер шампанского, Макаров заговорил с чувством горечи и
озабоченности:
– Китайское руководство теряет голову. Кто бы мог
подумать? Такая страна, великий народ, казалось бы, идти пм
в едином строю со странами социализма. И атмосфера в мире
была бы совсем иная.
– Обстановка, Глеб, сложная. Мао загадил ее на много
лет. Усиленно насаждается слепой национализм, шовинизм,
гегемонизм. Чем-то напоминает фашизм тридцатых годов. В
самом маоизме, в его теории и практике, много общего с
фашизмом. Те же захватнические устремления под предлогом
недостатка жизненного пространства, проповедь неизбежности
войны и милитаризация, разжигание вражды и ненависти к
другим народам, жестокое подавление инакомыслия, цинизм в
дипломатии.
– Может, не столько цинизм, сколько провинциальная
тупость, глухота и невежество, – вставил Глеб Трофимович. – И
это до боли прискорбно. Вдумайся только: великая нация, с
древней культурой, с богатыми революционными традициями,
идеи Сун Ятсена. И вдруг – такой оборот. В сущности, поворот к
прошлому, к варварству, к реакции. Прискорбно это, Николай.
Коммунисты братаются с самыми оголтелыми
империалистами, с Америкой, с диктаторскими режимами, с
сионистами Израиля.
– Какие они коммунисты?!
– Нет, Николай, так нельзя: Компартия Китая есть, и,
значит, есть в ее рядах настоящие коммунисты-
интернационалисты. Их не надо смешивать с пробравшейся к
власти кликой маоистов. И я уверен, убежден: Китай вернется
в социалистическое содружество. Рано или поздно.
– Не было бы поздно. – Думчев вздохнул и налил себе
рюмку коньяка. Потянулся к фужеру Макарова: – За то, чтоб
произошло это рано, а не поздно.
– Я много думаю о том, что происходит в сегодняшнем
Китае. Не могу найти ответа на вопрос: как это случилось, что
Китай оказался в объятиях США? Не приложила ли к этому
руку империалистическая разведка? Как ты думаешь? Очень
даже возможно. Я читал в книге "Тайный фронт", что этими
разведками предпринималось много попыток для обострения
советско-китайских отношений: подбрасывали поддельные
документы, дезинформацию, тенденциозную информацию.
Рассчитывали на честолюбие и мнительность Мао, на его
манию величия, высокомерие, великодержавный шовинизм и
национализм. А там сработала преотвратительная машина,
называемая амбициозностью.
– Да, надо отдать должное их разведкам: работают не
покладая рук. Иногда грубо, но всегда целеустремленно, -
согласился Думчев.
– А мне казалось, что в наше время в принципе нет
военных секретов, все друг о друге знают, – продолжал
Макаров. – Американские разведывательные спутники "Самос"
летают на высоте пятисот километров, фотографируют все.
Самолет-разведчик А-11 развивает скорость свыше трех тысяч
километров в час. А сколько различных разведывательных
центров и разных институтов только в США работают против
нас! Русский исследовательский центр при Гарвардском
университете, исследовательский центр по проблемам
коммунизма при Колумбийском университете в Нью-Йорке.
Кстати, руководит им матерый антисоветчик Збигнев
Бзежинский. Потом: центр русских и восточно-европейских
исследований при Мичиганском университете, институт по
дальневосточным и русским делам при Вашингтонском
университете, институт по изучению Советского Союза и
прочие всевозможные институты, работающие на разведку. И
ты, конечно, прав: многое им удалось, много грязных дел на их
счету, в том числе и крупных государственных переворотов,
таких, как свержение иранского правительства Мосадыка в
пятьдесят третьем году, гватемальского правительства
Арбенса в пятьдесят четвертом году, правительства Лумумбы в
Конго, государственные перевороты в Индонезии в шестьдесят
пятом году, в Гане в шестьдесят шестом, в Греции в
шестьдесят восьмом...
Его прервал телефонный звонок. Звонила Александра
Васильевна, сказала, что поездка по Золотому кольцу
откладывается: у внука подозревает воспаление легких. Этого
еще не хватало! Домашние дела оборвали разговор на
международную тему. Думчев обратил внимание, как
изменилось настроение Макарова – семейные заботы
нахлынули на него. Спросил:
– Расскажи-ка лучше, как ты живешь, как чувствуешь себя
в новой упряжке?
– В том-то и дело, что распрячь распрягли, а новая
упряжка еще не готова, никак не могу выбрать подходящий
хомут, теряюсь: и тот хорош, и этот недурен.
– Выходит, есть выбор. Это уже хорошо. Ну а конкретно,
что за хомуты?
– Прежде всего хочу всерьез поработать в Обществе по
охране памятников. Дело это серьезное, стоящее, меня оно по-
настоящему волнует. Второй хомут – охрана природы.
Проблема не менее важная, пожалуй, даже первостепенная,
номер один.
– Важная – да, не спорю, – перебил Думчев. – Но... если в
памятниках, как я знаю, ты разбираешься более или менее, то
в вопросах среды обитания, извини, ты любитель-дилетант.
– Правильно, согласен. Но если бы хоть половина, хоть
одна четвертая часть людей Земли состояла из любителей-
дилетантов, наша прекрасная планета чувствовала б себя как
в годы своей далекой юности. Никакие яды и газы не угрожали
б ее чистой атмосфере, ее климату, ее рекам, морям и
океанам, ее лесам, полям, городам и селам, человечеству.
– Что ж, – весело заулыбался Думчев, – оба хомута
прекрасные. Бери оба, впрягайся.
– Дело это, Николай, решенное. Но есть еще третий
вопрос, который меня волнует не меньше, чем те два.
Патриотическое воспитание молодежи. Серьезный это вопрос,
сложный. Мне кажется, мы недооцениваем вредное влияние
на нашу молодежь буржуазной идеологии. Она просачивается
к нам сквозь десятки разных каналов, и мы не всегда умеем
вовремя противодействовать этому влиянию. Стяжательство,
потребительство, идейная инфантильность – это заразные
болезни. И те, кто с экранов кино и телевидения иронизирует
над фразой "пережитки буржуазного прошлого", сознательно
растлевают молодежь. Я это утверждаю со всей
ответственностью старого коммуниста.
– Ну и что ты намерен делать?
– Подготовлю цикл бесед на материалах Великой
Отечественной войны. Постараюсь поставить интересные и
разносторонние вопросы нравственного плана, такие, как
чувство долга, товарищества, самоотвержения, мужество,
ответственность, сознательность, честь. Пойду в школы, к
студентам, к рабочей молодежи. Надо, Николай, очень нужно.
– Конечно нужно, – с грустинкой вздохнул Думчев и
произнес протяжно, щурясь в пространство: – Чувство долга. А
иной циник говорит: "Я никому ничего не должен". Это он вслух
говорит. А мысленно добавляет: "Наоборот, мне должны..."
Набаловали мы своих чад излишним вниманием, заботой,
опекой. Вот в чем беда, Глеб. Я ведь каждый год принимаю
молодое пополнение, хорошо изучил, знаю, вижу. Основа,
конечно, здоровая, грамотные ребята. Но попадаются
экземплярчики... выродки. Другого слова не найдешь.
Духовные уроды. И думаешь – откуда такие? Физический урод -
это понятно, ну а духовный?
Макаров не ответил ему, да он и не ждал ответа. Он
давно нашел ответ на этот острый и не такой уж простой
вопрос, но это было его, сугубо личное мнение, во многом
спорное, прямолинейное и резковатое. Он никому его не
высказывал, потому что знал: найдутся у него
единомышленники или нет, ничего от этого не изменится. Он
молча наполнил свою рюмку, сказал тихо, тепло и
проникновенно:
– Ну, Глеб, посошок. Три дня на сборы. Едва ли скоро
свидимся.
Макаров встал, поднялся и Думчев. Они стояли друг
против друга, два фронтовых товарища, два генерал-
лейтенанта, и перед каждым из них лежала новая дорога в
новое жизненное поле, нелегкое, почетное и так нужное
Отечеству.
– Что ж, Коля, пожелаю тебе крепкого здоровья и мудрой
выдержки.
Выпили, обнялись крепко, по-мужски.
– А с Новиковым ты сработаешься. – В тихих словах
Макарова Думчев уловил деликатный дружеский совет. – Он
разный. Теперь таких называют сложными натурами. Перед
начальником он не будет фанабериться. Его энергия,
теоретические знания плюс твоя мудрость и опыт – и дело
пойдет на лад.
– А ты пиши мне, Глеб. Напиши подробно про все три
свои упряжки. Знаешь, они мне нравятся. Пожалуй, придет
время, позаимствую.
2
Строительство гостиницы в Подгорске шло полным
ходом, хотя автор проекта Олег Остапов был недоволен в
муках рождающимся детищем. Он охладел к нему уже в
процессе строительства. Для этого были свои причины и
основания. От первоначального проекта, пропущенного через
множество инстанций, каждая из которых безоговорочно
вносила свои поправки, осталось немного. Впрочем, и
окончательно утрясенный и утвержденный проект тоже
подвергался изменениям и коррективам строителей. Не было
необходимых типовых, изготовленных на заводе деталей, их
бесцеремонно заменяли другими, теми, что в это время
лежали под рукой. Нельзя сказать, чтобы строители не
понимали, что замена проектных деталей случайными не
украшает здания. Нет, они видели и понимали и даже
досадовали. Но из-за отсутствия нужных деталей стройка не
должна останавливаться, нельзя нарушать график работ, от
которого зависит заработок строителей.
Олегу часто приходилось выезжать в Подгорск и на месте
разбираться во всевозможных, неожиданно возникающих
осложнениях. Приходилось обращаться за помощью к
руководителям района, те охотно шли навстречу и помогали в
силу своих районных возможностей.
Сейчас, когда строители приступили к внутренним,
отделочным работам, наступала горячая, ответственная пора
для Валентины Макаровой. Еще накануне утром ей позвонил
Олег и сообщил, что он завтра едет в Подгорск и что ее
поездка на стройку вместе с ним не просто желательна, но и
необходима: нужно начинать делать мозаику. Олег едет на
своей машине и хотел условиться, где им лучше встретиться.
Валя сказала, что будет ждать его у себя дома.
Ждать, целые сутки ждать человека, который тихо,
незаметно вошел в ее сердце и постепенно овладевает всеми
ее мыслями и чувствами, и она уже не может, да и не желает,
сопротивляться, сказав себе однажды: "Будь что будет. ."
Как только Валя положила трубку телефона, ее охватило
знакомое и непреодолимое волнение. Она знала, что волнение
это будет продолжаться до самой встречи, и она не в силах с
ним справиться, подавить или приглушить его. И хотя до
встречи оставались целые сутки, она уже сейчас
забеспокоилась о своем туалете. Прежде всего надо было
сходить в парикмахерскую и сделать новую прическу. Ей
казалось, что прямые, недлинные, но и не очень короткие
волосы, разметенные двумя упругими крылами, простят ее. И
она сделала то, что называют "химической завивкой". Новая
прическа сразу изменила ее лицо, придала ему черты не то
чтобы легкомыслия, а какой-то игривой беспечности, смягчила
прежнюю деловитую серьезность. Самой Вале эта прическа
понравилась тем, что молодила – а какая женщина не хочет
выглядеть молодо?
Потом нужно было решить, что надеть. Прежде она как-
то об этом не думала и не очень заботилась о своих туалетах.
Главное для нее была работа, в нее она погружалась с
головой, часто забывая обо всем остальном. После юбилея
Олега, после того элегантного светлого костюма, который тогда
на даче Остаповых понравился всем, и прежде всего Олегу, у
Вали появились новые платья. Разные. И теперь, открыв
гардероб, она начала примерять. Вот из плотного материала, с
короткими рукавами. Пестрое, с яркими, красными и белыми,
крупными цветами по желтому полю Олег видел ее в этом
платье однажды и сказал: "Оно тебе идет". Нет, сейчас это не
годится, нужно другое, которого он еще не видел. Пожалуй, вот
это – из легкого материала, мелкие цветочки, красные, белые,
желтые, синие, по черному полю. Черный цвет преобладает.
Смягчить его призван белый кружевной воротничок и такие же
манжеты. Она надела, вертясь у зеркала. Это платье она
увидела в ЦУМе. Оно понравилось Святославу, и они купили.
Теперь она поняла, что платье просто плохо сшито. Но ведь
она в нем уже ходила в гости и в театр, и ей говорили без
лести: "Какое милое платьице!" Нет-нет, в этом платье она не
поедет в Подгорск.
Вдруг мелькнула коварная мысль: а почему она придает
такое особое значение предстоящей поездке в Подгорск? Валя
предпочла не отвечать, а вместо этого вынула из гардероба
белое, в тонкую синюю клетку платье с высоким английским
воротником на молнии и двумя большими карманами ниже
пояса. Сшитое в талию, оно элегантно облегало ее фигуру,
подчеркивая изящные линии. Строгое и в то же время
"неофициальное", оно украшало ее, придавало ее стройной
фигуре очаровательную прелесть, а лицу – окрыленное
вдохновение и нечто возвышенное, устремленное. "Значит, в
этом", – довольная собой, решила Валя. Она не услышала, как
пришла из института Галинка. Она стояла в открытой двери
спальни и молча любовалась матерью. Увидев ее, Валя
смутилась, а Галя сказала:
– Какая ты у меня красивая, мамочка! И юная. Ты совсем
как студентка. Ты куда-нибудь идешь?
– Да нет, так, решила произвести ревизию своему
гардеробу.
– И как ты его нашла?
– Негусто. Можно сказать, совсем бедно.
– Правда, мамуля, ты у нас в этом смысле совсем-совсем
неприхотливая, – согласилась дочь. – Другие вон как одеваются,
простые работницы, продавщицы. А ты – художница, жена
полковника.
Поддержка дочери радовала.
Утром следующего дня позвонил Олег и сказал, что
обстановка несколько меняется: сейчас к нему в мастерскую
приедут секретарь горкома, председатель горсовета и
архитектор подмосковного города Энска, который совсем
ненамного моложе самой столицы. Поэтому, чтоб не терять
времени, он просит Валю тоже приехать в мастерскую, тем
более что дело будет касаться и ее как художника-
монументалиста. А потом из мастерской они поедут в
Подгорск.
Олег знал, зачем едут к нему гости из Энска – об этом
ему рассказал Никулин. Дело в том, что первоначальный
проект гостиницы в Подгорске, который представил Олег на
обсуждение, был решительно забракован и отклонен.
Никулину нравился этот проект, хотя у Дмитрия Никаноровича
были серьезные замечания, он дружески советовал не просто
подправить, а заново переделать проект, сохранив лишь его
принципиальную основу, оригинальную идею. Твердый в своих
убеждениях, да к тому же упрямый характером, влюбленный в
свой проект и считавший его лучшим своим детищем, Олег
категорически отказался вносить какие-либо изменения и
поправки. Бережно упрятав его, как он говорил, "для истории и
потомков", Олег создал не вариант, а совсем новый проект
гостиницы в Подгорске, который прошел все
административные инстанции без особых замечаний и
возражений. Когда к Никулину обратились товарищи из Энска с
просьбой спроектировать для их древнего города гостиницу,
Дмитрий Никанорович вспомнил тот забракованный
остаповский проект и посоветовал им обратиться к Олегу.
Олег много раз бывал в Энске, любовался архитектурой
его древних храмов и поэтому предложение "отцов города"
встретиться и обсудить вопрос о постройке гостиницы
воспринял с воодушевлением. Поджидая гостей в своей
мастерской, он аккуратно развешал на стендах листы с
рисунками и чертежами того самого заветного творения,
которое он считал вершиной своего творчества.
Четырехэтажное здание гостиницы решалось в плане
двух древнерусских теремов, соединенных главным корпусом.
Притом оба терема, расположенные на противоположных
торцах главного корпуса, внешне отличались друг от друга и в
то же время создавали стройную гармонию единого стиля. Они
главенствовали над всей композицией, задавали тон всему
ансамблю.
Один терем состоял из двух высоких и объемных апсид,
увенчанных высоким шатром, основание которого составляли
кокошники и декоративная ажурная аркада. Наружные
полукруглые стены апсид декорированы жгутами,
соединенными между собой аркатурой. Между апсидами в
стенной плоскости перспективный портал. От плоской
портальной стены апсиды отделяли две пилястры, увенчанные
капителью. Стены апсид и портала, а также шатер – красные;
пилястры, жгуты, портал, аркатура и декор шатра – белые.
Терем этот предназначен для ресторана, кафе, пивного бара.
В ресторан два входа: с улицы и непосредственно из главного
корпуса гостиницы.
Второй терем по своему рисунку представлял собой
нечто противоположное первому. Если стены первого
выделялись полукруглой выпуклостью декорированных
жгутами апсид, то две боковые стены второго терема были
вогнуты внутрь и отделены от центральной плоской стены
