Текст книги "Бородинское поле"

Автор книги: Иван Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 52 страниц)

достойных граждан Америки. Так, может, их матери? Нет! Они

получили приличное вознаграждение. Он избавил их от

лишних забот. Так кого же обидел Лебович? Тех, кто усыновил

младенцев? Еще бы! Они беспредельно счастливы. И за

услугу они, естественно, заплатили Лебовичу. Он их не грабил,

нет, они добровольно платили, и с благодарностью.

Печать спокойной самоуверенности утвердилась на его

худом, аскетическом лице, а в темных, непроницаемых глазах

светилась беспощадная, холодная решимость.

Рассуждения мужа, как всегда, показались Нине

Сергеевне логичными и в какой-то степени убедительными.

Однако нельзя же из-за этого выгонять блестящего журналиста

и редактора.

– Но, Оскар, Кит так предан тебе, – мягко и осторожно

сказала Нина Сергеевна, и взгляд ее умных и добрых глаз

призывал к снисходительности и благоразумию. – В интересах

дела, твоего дела, ты не должен его увольнять. Да разве суть в

Лебовиче? Кит написал правду.

– Согласен с тобой – суть не в Лебовиче, – быстро

отозвался Оскар. – Кит делает обобщения, он выступает

против основ: предпринимательство и благотворительность.

Такая статья могла появиться в коммунистической газете.

Именно так мне сегодня сказал генерал Перес, – отчеканил

Оскар.– Генерал Перес – идиот, и ты это отлично знаешь, – все

так же спокойно и язвительно ответила Нина Сергеевна. Лицо

ее невольно зарделось.

– Да, но он имеет влияние, за ним стоят. .

Оскар не договорил, кто стоит за генералом-"ястребом",

но Нина Сергеевна догадывалась, кого имел в виду муж.

– Эти чудовищные зверства во Вьетнаме, – опять

вспомнила Нина Сергеевна. – Пытают детей, стариков,

женщин. Чем не фашисты? Хуже фашистов.

– Но это уж слишком. Война – что поделаешь? Пытают и

убивают врагов.

– Вьетнамцы – враги?! Что ж они сделали такого ужасного

Америке?

– Тут большая политика. Мы защищаем во Вьетнаме

свободу наших друзей, союзников, если хочешь...

– Свободу для кого?

– Разумеется, для вьетнамцев.

– И поэтому убиваем их, вьетнамцев. Гитлер действовал

так же. Только без лишней демагогии.

– Да, дорогая, – Оскар сокрушенно вздохнул, – ты в чем-то

права, и я с тобой согласен.

– В конце концов наш президент и его окружение должны

так же, как и Гитлер, отвечать за свои злодеяния перед

Международным Судом.

Оскар, словно в знак согласия, закивал головой, прикрыв

веками глаза. Но думал он о другом: "Мы защищаем во

Вьетнаме наше будущее. И не только США – будущее целой

системы свободного предпринимательства. Сравнение с

фашистами неуместно и оскорбительно. Мы не фашисты. Мы -

это мы. Жестокость? Да, есть жестокость. Но так устроен мир:

всегда кому-то бывает больно. Сильный пожирает слабого.

Теленку больно, когда его режет мясник. Однако мы считаем

это нормальным и не поднимаем шум на всю планету. Только

боль и страдание избранных заслуживает внимания".

Но эта мысль была рискованной, и он не решился

произнести ее вслух.

– Извини, дорогая, я немножко устал. Пойду к себе, -

любезно и вяло сказал Оскар и поднялся. – Да, совсем забыл,

письмо от Виктора.

Подав жене конверт, Оскар зашел в библиотеку, отыскал

томик философа XVII века Спинозы и удалился в свой кабинет.

Не только заметка Кита Колинза о торговле младенцами

была причиной дурного настроения Оскара Раймона. Вчера у

него состоялась встреча и неприятный разговор с

представителями так называемого "Объединенного еврейского

призыва" – одной из многочисленных сионистских организаций

США. Во время "шестидневной войны" Израиля с соседними

арабскими государствами эта организация развила бурную,

прямо-таки бешеную деятельность по сбору средств в пользу

агрессора. Тогда только за один день было собрано 175

миллионов долларов! А к 1968 году еврейские толстосумы

Америки пожертвовали в фонд Израиля 1 миллиард 220

миллионов долларов. Впрочем, деньги вносили не только

евреи, но и лица других национальностей, так или иначе

связанные с сионизмом, в том числе и масоны.

Оскар Раймон не был подвержен националистическому

угару и к откровенному экстремизму сионистов относился с

молчаливым неприятием, а наглые действия группы Меира

Кохане открыто осуждал. На этой почве у него произошел

разлад с младшим сыном, который готовился вступить в "Лигу

защиты евреев". В июле 1967 года Оскар тоже пожертвовал

кругленькую сумму для Израиля, пожертвовал без какого-либо

энтузиазма, пожалуй, скорее с болью в сердце, но уклониться

от такой "добровольной" акции он не мог, иначе это означало

бы оказаться в положении белой вороны. На него и так уже с

недоверием и подозрительностью косились коллеги по

большому бизнесу. Он считал, и отчасти не без оснований, что

причиной тому была его жена, русская по происхождению и

просоветская по настроению. Одно время, увлекшись

кинозвездой, впервые серьезно, со страстью вдруг бурно

вспыхнувшей молодости, он готов был расторгнуть брак и

связать свою судьбу с молодой женщиной, "типичной

американкой". В конце концов, с Ниной Сергеевной теперь его

связывало лишь прошлое. Но оно, их прошлое, было столь

веским и значительным, столь глубоким и серьезным, что

здравый рассудок взял верх над чувствами. Сдержало его не

столько чувство долга и признательности женщине, которая

спасла ему жизнь, матери двух его сыновей, сколько опасение,

что Нина Сергеевна не потерпит предательства вероломного

мужа и откроет тайну его алмазных сокровищ.

Конечно, не одна Нина Сергеевна посвящена в

происхождение богатства Оскара Раймона. Надо думать, знает

об этом еще кое-кто, или, по крайней мере, догадывается,

подозревает. Тот же генерал Перес. Он однажды намекнул ему

об амстердамских бриллиантах. А Майкл Перес – влиятельная

фигура в военно-промышленном комплексе, один из стратегов

Пентагона. И притом масон, как, впрочем, и он, Оскар Раймон,

по Перес рангом выше. Это Майкл Перес ввел Раймона в

масоны, он давал ему рекомендацию, поручился за него. По

масонской линии Перес -начальник Раймона, его владыка и

повелитель. А там дисциплина, железная дисциплина, и всякое

непослушание чревато серьезными, иногда трагическими

последствиями.

Вчера от Оскара потребовали нового взноса в фонд

Израиля. Оскар возмутился: им все мало, сколько ни дашь.

Эту бездонную бочку никогда не наполнишь. К тому же они

преувеличивают его финансовые возможности. По сравнению

с Морганами, Рокфеллерами он, банкир Раймон, можно

сказать, нищий. Вон и Ротшильд распродает антикварную

мебель.

Тонкие губы Оскара скривились в веселой улыбке,

ощетинив ниточку усов. Но он тут же погасил улыбку, вспомнив

сегодняшний разговор с Пересом. Тому уже было известно о

вчерашней беседе Оскара с представителем "Объединенного

еврейского призыва". Перес разговаривал высокомерно,

солдафонски-грубо, и будь это не Перес, а кто-нибудь другой,

будь это даже президент США, Оскар не позволил бы с собой

так разговаривать. "Твое поведение, Оскар, кажется более чем

странным. Оно вызывает подозрения. Ты издаешь "красную"

газету. Повторяю – "красную", которой могут позавидовать

коммунисты. Да, да, статья Кита Колинза могла появиться в

коммунистической прессе. Впрочем, как и многие другие

статьи, о чем мы уже прежде толковали. Ты постоянно

демонстрируешь свое недружелюбие к Израилю". "К

некоторым аспектам внешней политики правительства

Израиля..." – поправил было Оскар, но Перес, не обращая

внимания на его реплику, сказал с явной угрозой: "Ты ставишь

себя в положение Спинозы".

Смешно! Такую глупость мог сказать только генерал

Перес с его агрессивным экстремизмом. Философ

семнадцатого века и американский банкир. Что общего между

ними? Разве что земляки, оба родились в Амстердаме. Оскар

открыл оглавление книги Спинозы: "Этика", "Трактат об

усовершенствовании интеллекта", "Политический трактат",

"Комендий древнееврейской грамматики", "Переписка".

Философские трактаты Спинозы его не интересовали. Он

читал их когда-то и все забыл. Он искал другое: в книге был

напечатан приговор, вынесенный советом раввинов

Амстердама 27 июля 1656 г.

Родители Спинозы готовили своего сына в раввины, но

молодой человек быстро разочаровался в иудаизме, поняв его

античеловеческую сущность, и порвал с учением раввинов.

Перестал ходить в синагогу, соблюдать обряды. Совет сделал

Спинозе предупреждение, но тот оставил его без внимания.

Тогда ему предложили тысячу гульденов в год за то, что тот

будет молчать о своих убеждениях и время от времени

появляться в синагоге. Упрямый философ и это отклонил. Вот

тогда-то совет раввинов прибегнул к крайней мере – к

проклятию и отлучению Спинозы от еврейской общины.

Приговор, зачитанный перед членами общины, гласил:

"Именем ангелов и святых низвергаем мы тебя, Борух

Спиноза, проклинаем и изгоняем с согласия старейших и всей

святой общины перед лицом сих священных книг. Силою 613

заповедей, кои в них содержатся, проклинаем мы тебя

проклятием Иисуса Навина, проклявшего Иерихон,

проклятием, каковым Елисей проклинал детей своих, и всеми

проклятиями, что написаны в законе. Да будешь ты проклят в

дни и в нощи, во сне и во бдении, при входе и выходе. Господь

да не простит тебе! Да возгорятся против сего человека гнев и

месть господни и да ниспадут на него все проклятия, кои

написаны в книге закона. Господь да истребит его имя под

солнцем и да изгонит его изо всех колен Израилевых за его

дерзость всеми проклятиями неба, написанными в законе...

Мы же приказываем: да никто не говорит с ним словами уст

своих, ни словами писанными, да не будет ему никакой

помощи, да не живет никто с ним под одною кровлею, да не

приблизится к нему ближе, нежели четыре шага, и да никто не

читает что-либо им написанное".

Оскар не был верующим. Ему не понаслышке были

известны довольно неприятные ритуалы посвящения в

масоны, и все же, прочитав проклятие Спинозе, он ощутил

неприятный осадок на душе. Чем-то жутким, отвратительным

повеяло от этого "документа". В нем как бы сливались

азиатское шаманство и средневековая инквизиция в одно

единое. Сравнение со Спинозой Оскар воспринимал не как

предупреждение, а пока что как напоминание, которое он не

мог игнорировать. В США свыше двухсот разного рода

еврейских организаций. Большая часть из них сионистского

толка, и с этим обстоятельством нельзя не считаться.

Сионисты контролируют всю экономику и финансы страны,

такой могущественный картель, как военно-промышленный

комплекс, средства массовой информации, а следовательно,

идеологию. Сионистское лобби в конгрессе является

фактическим хозяином страны, а президент всего-навсего

послушная марионетка в руках этого лобби. Поэтому

президенты США заискивают перед сионистами, опасаясь

вызвать их недовольство и, не дай бог, гнев. Тогда в неугодного

президента либо стреляют, как в Кеннеди, либо с позором

изгоняют. Оскар помнит, как этим летом Ричард Никсон

пригласил в Белый дом раввина Луи Финкельштейна и тот

отслужил молебен в Восточном зале резиденции главы

государства в присутствии высокого хозяина и его супруги.

Все это Оскару было хорошо известно, потому что он сам

был частицей этой дьявольской силы, держащей Америку в

своих железных клещах; он не мог жить без сионизма, точно

так же, как сионизму был нужен он – издатель и банкир Оскар

Раймон. А вместе с тем он не все принимал в сионизме, кое-

что ему не нравилось, вызывало внутренний протест и

возмущение. Оскар не был сторонником безоговорочной

поддержки внешней политики Израиля, как и вообще ему был

чужд всякий экстремизм. Открытая и откровенная

агрессивность, считал он только вредит стратегической цели

сионизма, вызывает бурную реакцию противодействия

народов. Здесь, по его мнению, были бы более приемлемы

методы масонов, не афиширующих свою деятельность. В

самом деле, нельзя же в большой политике пользоваться

методами Меира Кохане. А некоторые достопочтенные и

весьма влиятельные государственные деятели США

уподобляются именно этому психопатическому раввинчику.

Например, Нельсон Рокфеллер – губернатор штата Нью-Йорк -

и Линдсей – мэр Нью-Йорка – отказались встретиться с

президентом Франции Помпиду во время его визита в США

только потому, что французы не поддержали израильскую

агрессию на Ближнем Востоке. Мол, в знак протеста. А

протест-то мелочный, местечковый. Неразумный, можно

сказать, глупый жест, откровенный вызов Франции,

демонстрация своей сионистской невоздержанности, что он

дал в плане большой политики – плюс или минус? Безусловно,

минус, лишний раз напомнил не только французам, но всему

миру, что Америкой правят сионисты. Это, разумеется, факт,

святая правда, но та правда, которую предпочтительно

скрывать от гоев, от толпы, по крайней мере, не афишировать.

И если Рокфеллер и Линдсей считают, что человечество в

восторге от сионизма, от его практики, стратегии и тактики в

настоящем, его конечной цели в будущем, то они глубоко

заблуждаются. Все это однажды может привести к

трагическому концу, тогда расплачиваться придется не только

раввину Кохане и Нельсону Рокфеллеру, но и ему, Оскару

Раймону, дальновидному политику, осторожному, умеренному

либералу, умеющему трезво глядеть на мир, не увлекаясь

слишком рискованными идеями своих зарывающихся

собратьев и коллег.

Оскар отложил книгу Спинозы, прилег на тахту,

задумался. Конечно, требуемый взнос для Израиля придется

внести – никуда не денешься. Хотя лишних денег у него и нет.

Вот если бы породниться с банкирским семейством Кунов,

Лебов. Была такая мысль. Ведь у него двое сыновей. Капитал

бы к капиталу. В свое время он сделал робкую попытку через

свою приемную дочь Наташу породниться с семейством

Гарриманов, чтоб приобщить свой банк к банку "Браун бразерс

Гарриман энд компани". Не вышло: при всех внешних

симпатиях к СССР бывшего посла в Москве клан этот не

пожелал иметь в своей среде русскую, да еще дочь советского

офицера-коммуниста. Наташа не сделала блестящей партии.

Дэн, конечно, неплохой муж, очень способный инженер, можно

сказать, талантливый изобретатель, но некудышный

бизнесмен. Не сумел свой талант превратить в капитал, отдал

другим, более ловким, и они теперь с успехом эксплуатируют

его талант, наживают крупные барыши. А ведь мог сам.

Виноват в этом не столько Дэниел, сколько его отец Генри

Флеминг, бывший адвокат и нынешний член палаты

представителей, снискавший репутацию честнейшего

гражданина США. Это он должен был помочь своему сыну

умным советом. И не только советом – при его-то связях! Не

пожелал, побоялся поступиться "принципами".

Ну и бог с ними: Наташа, кажется, довольна своей

судьбой. Нужно удачно пристроить в жизни сыновей,

позаботиться об их судьбе. Виктор может сделать блестящую

военную карьеру. Возвратится из Вьетнама героем. Он

славный парень. Правда, характер у него мягковат, поддается

постороннему влиянию, слишком увлекающаяся натура – для

военного не совсем подходящие качества. Но все еще со

временем может образоваться, участие в военных действиях

внесет в характер свои коррективы, закалит, огрубит. Бен -

другое дело: напорист, целеустремлен, лишен

сентиментальности, хитер, предприимчив. Но у него другая

крайность: излишне агрессивен, склонен к авантюризму и

гангстеризму. Недаром Меир Лански – его кумир. Это ужасно.

Дети выходят из-под контроля и влияния родителей. Ведь

говорил ему: Лански и тот же Кохане компрометируют, бросают

пятно на всю семью. И что он ответил? "Я, – говорит, – люблю

смелых, находчивых и сильных. Они настоящие евреи. А

между прочим, отец, да будет тебе известно, что "Лигу защиты

евреев" содержит миллионер Берни Дойч и не скрывает этого,

а, напротив, гордится".

Оскару это известно. Он знает, что тот же Дойч

субсидирует и профашистскую партию Израиля "Херут", знает

он и об активной финансовой поддержке сионистских

экстремистов детройтским миллионером Максом Фишером.

Поэтому спорить с Беном трудно, да и бесполезно. Для него

эталон – Моше Даян, авторитет – Майкл Перес. Да,

"шестидневная война" вселила новый дух – этого нельзя

отрицать. Недавно раввин Шолом бен Городецкий заявил:

"Шестидневная война" придала ортодоксальным евреям

мужество, которого они никогда не знали раньше. Израиль

подает американским евреям не только пример, но и помощь, -

правда, это делается сугубо неофициально".

Вспомнив эти слова раввина, опубликованные в журнале

"Тайм", в статье Леонарда Левита, Оскар иронически

улыбнулся: он прекрасно знал, какую помощь имел в виду

журналист – ветераны и герои "шестидневной войны" обучают

американских юношей еврейского происхождения. В Бруклине,

в университете Йошива, где учится Бенджамин Раймон,

древнееврейский язык, а заодно и самбо преподает

израильтянин Гиллель Оман. В том же Бруклине ветеран

израильской армии Цви Каспи организовал кружок по изучению

каратэ и стал его первым учителем. В этом кружке среди

других юношей занимается и Бенджамин. Итак, с сарказмом

подумал Оскар, в обмен на наши доллары Израиль поставляет

Америке своих учителей каратэ. Помощь весьма

символическая, тем более что в США немало своих

специалистов-костоломов. Взять хотя бы Дэниеля Абрахама,

владельца фармацевтической фирмы. Он ввел предмет каратэ

в учебную программу многих еврейских дневных школ. Ну

конечно же ему помог в этом деле доктор Иосиф Каменецкий -

директор "Тора Умесора", объединяющей 422 еврейские

школы. В университете Йошива каратэ преподает кандидат

наук Гарвей Собер. Бенджамин без ума от этого кандидата

наук: настоящий парень, смелый, находчивый, сильный.

Нет, Оскар ничего против каратэ не имеет: пусть мальчик

владеет техникой костоломства для самозащиты. Но он

решительно не желает, чтобы этот навык его сына

использовали в своих грязных интересах мафиозо Лански и

террорист Кохане.

Имя Меира Кохане всегда вызывало в душе Оскара

неприятный осадок, как оскомина во рту от незрелого плода.

Своим экстремизмом и безрассудством этот, похоже,

психически ненормальный раввин возбуждает лишь ненависть

и презрение тех слоев населения и целых народов, против

которых ведет одновременно и холодную и горячую войну так

называемая "Лига защиты евреев". В самом деле, чего стоит

выходка Кохане по прибытии в Иерусалим: он заявил, что за

каждого погибшего в СССР еврея будут убиты два русских.

Какой идиотизм! Оскар знал, что это не только слова -

молодчики Кохане не остановятся и перед действиями: террор

и провокации – их профессия. Но зачем об этом громогласно

оповещать весь мир? Ты делай, коль уж решил делать, делай

и помалкивай. Умные люди не афишируют своих мерзостей. И

этот кретин имеет поклонников и последователей! В их числе,

как это ни прискорбно, Бенджамин Раймон.

Характер и наклонности Бенджамина формировались

под влиянием Майкла Переса – Оскар в этом убежден, – но у

него нет оснований благодарить генерала: не таким хотелось

бы ему видеть своего младшего сына. Именно Бенджамина

хочет сделать он своим наследником и продолжателем.

Майкл Перес, Майкл Перес... Сегодня он был раздражен.

Стало быть, для этого есть причины. С Колинзом придется

расстаться, как это ни прискорбно. И хватит об этом. О делах

можно думать ровно столько, сколько это не вредит здоровью,

ибо здоровье – это жизнь, оно превыше всего.

О Пересе Оскар кое-что знал из рассказов самого же

генерала. Родители его – выходцы из России. Революция 1917

года пришлась им не по душе, они восприняли ее как злую

напасть и всем своим существом возненавидели ее такой

зоологической ненавистью, что даже готовы были

сотрудничать с кем угодно, хоть с самим чертом и

черносотенцами, лишь бы только удушить молодую Советскую

власть. Дед генерала Переса входил в состав еврейской

делегации, которая в 1919 году попросила аудиенции у

кровавого Петлюры и была любезно принята этим палачом в

Каменец-Подольске. Делегацию возглавлял раввин Гутман. В

состав делегации входили: Клейдерман – от местной общины,

Крейз – от "трудового еврейского населения", Альтман – лидер

сионизма и другие "представители еврейства". Заверяя

Петлюру в своих верноподданнических чуствах, раввин Гутман

говорил: *Большевизм с точки зрения святой торы – своего

рода вавилонское столпотворение, поколение которого было

наказано потопом, ибо не могло существовать. Так же и

большевизм, пытающийся подкопаться под самые основы, на

которых стоит религиозная часть еврейства, не может

рассчитывать на симпатии этой части".

Майкл Перес гордился своим дедом – ветераном борьбы

с коммунизмом – и всегда подчеркивал, что ненависть к

коммунистам он унаследовал от своего предка, что она у него в

крови. Что же касается Оскара Раймона, то он считал, что

дедовские гены Переса далеко не благо, а скорее наоборот:

зоологический антикоммунизм лишает генерала чувства

трезвого рассудка и реализма.

Перед ужином Оскар решил совершить привычную

прогулку верхом. Режим есть режим, и нарушать его

позволительно лишь в крайних случаях. Он распорядился

оседлать лошадь.

И пока нерасторопный Томас возился с лошадью, Оскар

заглянул в гараж, словно хотел убедиться, на месте ли

автомашины: шикарный "кадиллак" и скромный "корвер".

Проходя мимо противоатомного подземелья – личное убежище

на случай ядерного нападения, сооруженное три года назад, -

подумал: "Едва ли когда-нибудь потребуется. А ведь стоило

немалых денег. Да и надежно ли оно?" Вспомнил атомное

убежище Рокфеллеров в центре Железной горы над Гудзоном.

Не позавидовал: выброшенные деньги.

Томас подал коня, и Оскар легко и привычно вскочил в

седло.Дождя не было, но над головой еще висели тяжелые

аспидно-серые тучи, они двигались медленно, едва заметно

для глаза, с запада на восток, обнажив узкую полоску

горизонта, на которую осторожно сползало неторопливое

солнце. Мокрая, прижатая к земле густо-зеленая, с ржавым

оттенком трава стыло поблескивала в предвечерних лучах

неяркого солнца. Вислоухие клены, слегка тронутые первым

багрянцем; уныло и зябко жались друг к другу, обступив

шеренгами усыпанную гравием и хорошо утрамбованную

аллею, по которой картинно-манежным галопом гарцевал

вороной, стосковавшийся по разминке конь. Иногда Оскар

задевал картузом обвислые от дождя кленовые ветки, и тогда

и всадника и лошадь обдавал холодный неприятный душ.

Нина Сергеевна наблюдала за мужем с балкона своего

будуара. Думала: "А все же он молодец. Неподдающийся.

Время его не берет. Следит за собой – это хорошо. Как это

сказано у Кришнамурты: о своем физическом теле ты должен

заботиться, обращаться с ним хорошо. Ты не должен его

переутомлять, ты должен питать его чистой пищей. Оскар

строго блюдет это, как заповедь. Режим и диета. Но чем он

сегодня так расстроен? Определенно случилось что-то

неприятное. Спрашивать бесполезно. Все, что нужно и что

можно сказать, он скажет сам. А Колинза жаль – человек

честный, порядочный и смелый, мужественный человек. И

журналист талантливый. Судьба таких людей всегда была

трудной, часто трагичной. Процветают подлецы и бездари. Они

при любом режиме всегда на поверхности".

Нина Сергеевна печально вздохнула, потому что взгляд

ее упал на письмо Виктора, которое она держала в руке. В

отличие от предыдущих писем – кратеньких, лаконичных – это

письмо было длинным, с жуткими подробностями. По всему

чувствовалось, что писал человек либо в состоянии опьянения,

либо в состоянии какого-то душевного надлома. Письмо это

пугало. Нина Сергеевна шала, что Виктор в отличие от своего

отца хотя и не трезвенник, но далеко и не алкоголик. Она

больше всего опасалась наркотиков: слышала, что наркомания

среди американских военнослужащих во Вьетнаме принимает

катастрофические размеры. "Не дай бог, и Виктор", – в тревоге

подумала она и, удалившись в комнату, стала перечитывать

письмо.

3

"Наша эскадрилья по-прежнему базируется на окраине

города П. В последнее время нам чертовски не везет: какой-то

рок висит над нами. На прошлой неделе мы" потеряли

командира эскадрильи капитана Сиделя. Их самолет был сбит

ракетой вьетконговцев над переправой, которую мы бомбим

уже второй месяц, а она, словно заколдованный дьявол, по-

прежнему действует. Второй самолет мы потеряли на ней.

Хоринг и Сидель не успели катапультироваться – их самолет в

воздухе разнесен в щепки вместе с экипажем. Храбрые были

парни. У Джина Хоринга двое детей – славные,

очаровательные девчушки. Теперь сиротки. Для них не

осталось даже могилки отца: прах его развеян в этих

проклятых джунглях.

Это было неделю тому назад. А вчера погиб мой

штурман, мой верный друг Боб Тиг. Погиб глупо, нелепо: ему

перерезала горло вьетнамская девчонка, с которой он

встречался в доме свиданий. И самое обидное, что эта шлюха

скрылась. Подло, несправедливо, жестоко!.. Эти дикари

ненавидят нас и готовы при всяком удобном случае

перерезать горло любому американцу. Они не верят, что мы

несем им свободу, защищаем их демократию. Свобода и

демократия им совсем ни к чему, они еще не доросли до таких

категорий. Они это понимают не хуже нас и не верят глупой

болтовне. Почему мы не хотим говорить вслух правду? Я этого

не понимаю и возмущаюсь. Не вьетнамскую свободу мы

защищаем, а нашу, свою, американскую, защищаем здесь, на

вьетнамской земле. Вот и все, так и говорить надо. Наше

присутствие здесь необходимо в интересах безопасности

США, как говорил наш бригадный генерал. Коммунизм

расползается по всему миру. Только наше присутствие на всех

континентах может сдержать его распространение. Если не

будет нашего присутствия, то все эти желторожие, чернокожие,

косоглазокоричневые в один прекрасный день станут

красными и возьмут нашу страну в кольцо блокады. Мы этого

не допустим и не позволим. Мы покажем всему миру нашу силу

и будем убивать. Да, убиваем и будем убивать во имя Америки,

нашей свободы и демократии. И если требуется превратить

весь мир во Вьетнам, мы это сделаем. Так говорил бригадный

генерал. А что думаю я? Ничего я не думаю: мое дело

исполнять – приказ. Работа есть работа, и я стараюсь делать

ее добросовестно. Я сбрасываю бомбы и напалм на заданные

объекты. Стираем с лица земли деревни, где могут быть

вьетконговцы, бомбим переправы, колонны машин,

расстреливаем работающих в поле крестьян. Это нужно в

военных целях: крестьяне снабжают продуктами Вьетконг. На

нашем аэродроме базируется эскадрилья транспортных С-123.

Они занимаются "обработкой" посевов ядохимикатами и

распылением гербицидов, от которых оголяются деревья и

джунгли оголяются, принимают вид кладбища. От

ядохимикатов гибнут и посевы, и животные, и птицы, травятся

люди. В общем, на войне как на войне. Лучше не рассуждать, а

делать свою обычную работу и мстить за погибших товарищей,

за Боба, за Джина, за капитана Сиделя. И никакой пощады,

никаких сантиментов.

У меня сейчас новый штурман, Дэвид Куни. До этого он

летал на вертолетах. Я о нем слышал раньше: человек без

нервов, без жалости и совести. Сегодня мы с ним заговорили

об отмщении за смерть Боба. Он предлагает: собрать всех

шлюх из дома свиданий, усадить на вертолет и сбросить с

высоты на джунгли. А потом, для большей гарантии, покрыть

сверху напалмом. Ему приходилось участвовать в таких

операциях – зрелище, говорит, бесподобное! Гранд-аттракцион!

Дэвид заснял кинокамерой, говорит, получились неплохие

кадры. Он хочет предложить их телевизионным компаниям и

хорошо заработать. Вообще в нем чувствуется человек

бывалый, практичный и деловой..."

Нина Сергеевна прервала чтение. Руки ее дрожали. Она

и раньше читала и видела в телевизионных репортажах о

варварстве во Вьетнаме. И всегда испытывала при этом

неловкость, возмущение и стыд. Но одно дело генерал

Абрамс, полковник Гендерсон – и совсем другое дело ее сын,

ее мальчик. Что с ним стало? Как быстро превратили его в

хладнокровного убийцу. Это какой-то ужас. Ее Виктор, такой

всегда добрый, ласковый. И почему Оскар не стал говорить о

содержании письма, а так небрежно отдал ей, словно он сам

не читал? Как он, отец, отнесся к письму сына? "Возможно,

оно, письмо Виктора, так расстроило Оскара?" – вдруг

подумала она, не находя себе места. Привычная выдержка

начала изменять ей. В ее душе началось бурное брожение, в

голове образовался какой-то хаос – хотелось скорее

выплеснуть мысли наружу, кому-то излить их, поделиться,

услышать нечто утешительное.

У Нины Сергеевны был небольшой круг знакомых ее

возраста, но постепенно, со временем, он таял, сужался, и

теперь из близких женщин осталась лишь дочь Наташа да

миссис Патриция Флеминг – свекровь дочери. С русскими – ни

со старой (белой) эмиграцией, ни с новой, послевоенного

образца, – она не общалась. Старые, бежавшие из России в

годы революции и гражданской войны, дряхлые,

беспомощные, возбуждали жалость: многие из них оказались

за бортом Отечества иногда по глупости и недоразумению, не

поняв смысла происходящего. Представители новой

эмиграции вызывали в ней чувство презрения и брезгливости.

Это были отъявленные мерзавцы, субъекты без родины, без

совести и чести. Но, как ни странно, Оскар был снисходителен

и терпим именно к этим, к "новым".

Самым близким человеком в этой не до конца понятой

стране у нее при всех "но" был муж, и теперь она с

нетерпением ждала его, чтоб отвести встревоженную душу.

Прогулка верхом на лошади всегда действовала на

Оскара успокаивающе. Она как бы отключала все тревоги и

волнения, снимала нервное напряжение и уводила мысли на

новую, размеренно-ровную, без каких бы то ни было колдобин

и шероховатостей, колею. Над тем, что занимало его мозг до

прогулки, была поставлена точка, поскольку решение принято:

с Китом Колинзом полюбовно расстаться (он человек

неглупый, все поймет и в бутылку не полезет), деньги в фонд

Израиля он внесет. Вот и все заботы. Конечно, Нина затеет

разговор о Викторе в связи с его письмом, непременно затеет,

но это не тот вопрос, из-за которого должно волноваться.

Ужинали вдвоем в просторной столовой на первом этаже,

где всю торцевую стену занимал резной, из мореного дуба,

буфет. Резьба была сделана искусным мастером: тонкий

рельеф изображал флору и фауну в причудливой связи

орнамента, и эта антикварная вещь вместе с содержимым в

ней за зеркальным стеклом – фарфором и хрусталем -

придавала столовой нарядный, торжественный вид. И оттого,

что за длинным обеденным столом сидели только двое – Нина

Сергеевна и Оскар, – столовая казалась огромнейшей и

строгой.

Ужин, как всегда, состоял из овощных и молочных блюд,

фруктов и соков. Жирная пища, спиртные напитки и кофе

здесь были однажды и навсегда изгнаны, диета

выдерживалась строго и без исключения. Супруги Раймон не

были вегетарианцами. Иногда они употребляли мясную пищу и

рыбу – разумеется, не жирную и не жареную, – но делали это в

меру, осмотрительно и осторожно, не перегружая свои желудки

излишней работой. "Стол долгожителей" – так назвал свое

питание Оскар, пытаясь таким образом психологически