Текст книги "Бородинское поле"

Автор книги: Иван Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 52 страниц)

начальника караула:

– Вон он, красавец! Гостем незваным пожаловал.

Голос Начальника караула не сердитый, совсем

дружелюбный, и Игорь догадывается, что за красавец

пожаловал в гости к территории объекта: конечно же лось. И

как-то неловко становится солдату за свои волнения, ему

кажутся смешными и наивными недавние его предположения и

догадки. И лес совсем не кажется настороженно-враждебным,

и мороз потрескивает в елях не так трескуче. Теперь товарищи

будут подшучивать над ним: мол, сохатого принял за

диверсанта, караул зря потревожил. Мысли эта вставляли

неприятный осадок. Но появившийся начальник караула со

всей серьезностью похвалил:

– Молодец, Остапов, продолжайте так же бдительно

нести службу.

Ну правильно, а иначе как же? Мог ведь быть и не лось.

Но прежнее напряжение смягчилось, душевная тревога

улеглась, и Игорь позволил себе посторонние думы.

Собственно, посторонние они только для часового,

недопустимые, потому что отвлекают от главного – от поста,

который ему вверен, но вообще-то они не посторонние, не

чужие, а его, кровные, приятные, и никуда от них не денешься,

они всегда с тобой. Он думал о Москве, о маме, от которой

вчера получил письмо, об отце, который, должно быть, в этот

ночной час еще не спит, склонившись над чертежной доской.

Он знал странную привычку отца засиживаться за полночь,

обдумывая проекты дворцов, гостиниц, жилых домов,

санаториев и целых городов. Он гордится своим отцом, его

творчеством, целеустремленностью, восхищается его

трудолюбием и не может никак себе представить отца

военным. А ведь был когда-то, когда Игорь еще на свет не

родился, воевал, и, надо думать, хорошо, коль награжден

орденом Отечественной войны и медалью "За отвагу".

И вспомнилось, как недавно на политзанятиях,

посвященных годовщине битвы за Москву, капитан спросил, у

кого из присутствующих отцы воевали у стен столицы. Шесть

человек подняли руки. Капитан попросил этих солдат

рассказать по воспоминаниям отцов о боевых эпизодах в

сражении за Москву. Ребята рассказывали. А Игорь не смог.

Нет, он знал, как через окоп отца прошел фашистский танк -

это было его первое боевое крещение. Знал, как отец заменил

раненого командира взвода Сухова и с каким упорством и

героизмом бойцы под командованием Олега Остапова

обороняли лесной островок. Знал он и о том, как в первых

числах января сорок второго года рота, которой командовал

Остапов, выбивала немцев из сильно укрепленного села, как

водил отец своих бойцов в атаки и контратаки. Все это Игорь

знал из рассказов отца и хорошо помнил. А вот рассказать

теперь своим товарищам не мог. И вовсе не потому, что по

своему характеру он был несколько стеснительным. О чем-

нибудь ином он мог и умел рассказать красочно и ярко. Но

только не о подвигах отца. Потому что это было его, кровное, и

принадлежащее только ему, Игорю, как отцовское наследство,

– самое сокровенное и дорогое. И этим наследством он не

хотел делиться ни с кем. Он не был от природы эгоистом и

собственником. Напротив, его щедрость была хорошо

известна, с друзьями он охотно делился последним. А вот

этим, отцовской славой, не мог, решительно не желал, точно

опасался, что от его публичного рассказа сотрутся и померкнут

боевые подвиги отца.

Золотая ладья утонула в лесной пучине, отчего звезды

стали ярче и тревожнее, и снег казался гуще, темнее, а

видимость сузилась до полсотни метров. Вдалеке послышался

скрип шагов – звуки были четкими, резкими, – они

приближались. Игорь догадался – идет ему смена.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Дождь шел третьи сутки, но уже с утра стрелка

барометра качнулась вправо, предвещая улучшение погоды. А

вообще-то лето кончилось, и теперь настоящей погоды ждать

не приходится, пойдут стылые дожди, а там, гляди, и первые

снежинки закружат в сыром воздухе, припорошат сад, и тогда

Раймоны покинут свою уютную виллу на берегу озера и

переберутся в городской дом, чтоб там прокоротать слякотное

время года. Зимой они будут приезжать сюда в хорошую

погоду, да и то ненадолго. Оскар Раймон предпочитает зимой

жить в городе, где в это время деловая активность различных

учреждений, ведомств и организаций принимает наибольший

накал, и он, известный банкир, владелец еженедельника и

книжного издательства, считает необходимым лично

находиться в бурлящем водовороте повседневных событий.

Нина Сергеевна города не любила. Его крикливая суета, шум и

грохот, сутолока и рекламные высверки, наконец, смрад

автомобильных газов казались ей безумством, которое не

может выдержать психика нормального человека. И все же

зимой волей-неволей ей приходилось жить в городе, потому

что там в это время года жил ее муж, Оскар Раймон. Нина

Сергеевна любила свою виллу, и не потому, что это была и

юридически ее вилла – подарок Оскара, а потому, что здесь ей

нравились окрестности: они напоминали пейзаж ее далекой

родины – России. Здесь она находила душевный покой и

нравственное умиротворение. Даже ненастная погода не могла

испортить ровного настроения этой уже немолодой женщины,

увенчанной копной седых волос, которые придавали ей

целомудренную строгость и величавое достоинство.

Нина

Сергеевна

придерживалась

однажды

установленного для себя распорядка. Утром, после сна,

тридцать минут плаванье в домашнем бассейне; в хорошую

погоду – в озере; в городской квартире бассейн заменяла

ванна. Затем легкий завтрак, после часовая прогулка и чтение

до обеда. Сейчас она сидела на террасе второго этажа у

открытого окна, выходящего в сад, за которым серебрилось

зеркало озера. От дома через весь сад к озеру бежала

выложенная керамической плиткой, прямая, как струна,

оранжевая дорожка. По ней ошалело метались струи дождя,

подхлестываемые порывистым ветром. Намокшие

хризантемы, нахохлившись, зябко жались друг к дружке.

Бутоны роз вздрагивали и ежились, и Нине Сергеевне

казалось, что цветам так же холодно, как и людям, – их было

жалко.На террасе становилось свежо – Нина Сергеевна

закрыла окно и с газетой, которую она начала просматривать,

удалилась в свою комнату, здесь же, на втором этаже, и

включила электрическую печь, сделанную из нержавеющей

стали.В доме было семь комнат, три ванны, большая столовая,

библиотека, две гостиных, притом одна из гостиных

представляла собой зимний сад с субтропическими

растениями. Эту гостиную Нина Сергеевна любила в зимнюю

пору. Она садилась в "вольтеровское" кресло и читала, а у ног

ее, вытянувшись на ковре, дремала огненно-рыжая

добродушная шотландская овчарка Рона. Она была, как и ее

хозяйка, уже немолода, уравновешенна, философски мудра,

понимала, что жизнь ее катится к закату.

Нина Сергеевна сегодня чувствовала легкое

недомогание: очевидно, действовала ненастная погода, да и

то, что третий день из-за дождя она лишилась привычной

прогулки. Расположившись на тахте, она продолжала

просматривать газету, владельцем которой был ее муж Оскар

Раймон. Газета эта считалась либеральной, независимой,

отражающей настроения и взгляды здравомыслящих

американцев, реалистов, свободных от устаревших

предрассудков, чутких к происходящим в мире неотвратимым

переменам. Кое-кто из твердолобых "ястребов" и "берчистов"

готов был причислить Раймона к разряду "красных", используя

для этого не столько взгляды самого банкира, сколько русское

происхождение его супруги, первый муж которой был

советским офицером.

Листая страницы своей газеты, Нина Сергеевна без

особого интереса прочитала сенсационное сообщение из

Парижа о том, что "большой барон" г-н Ротшильд чуть ли не

обанкротился, так как его фирма "Никель" понесла большие

убытки, и теперь мультимиллионер вынужден продавать часть

своего флота, земли, леса и даже бесценную, мебель из своего

дворца "Ферьер". Она понимала, что, если даже две такие

фирмы, как "Никель", потерпят полный крах, у Ротшильдов

останется немало миллионов "на черный день", и продажа

уникальной мебели всего-навсего цирковой трюк барона,

рассчитанный на газетную рекламу. Нину Сергеевну больше

заинтересовала краткая, но язвительная заметка Кита Колинза

– издателя и редактора газеты, всегда подписывавшего свои

материалы инициалами "К.К.". Нина Сергеевна была знакома

с этим бойким журналистом, обладавшим к тому же обширной

эрудицией

и

незаурядными

администраторскими

способностями. Собственно, это он организовал Раймону и

газету и книжное издательство так, что хозяин за недолгий срок

сумел нажить на этом деле солидный капитал, не только

финансовый, но и политический. Газета имела своего

постоянного, твердого читателя как среди финансовых

воротил, так и в мире среднего бизнеса, а также пользовалась

успехом в кругах интеллигенции.

Заметка К. Колинза называлась "Торговец грудными

младенцами оправдан". В ней рассказывалось о том, как в

США предприимчивые дельцы занимаются спекуляцией

младенцами: покупают их у бедных одиноких матерей и

перепродают затем бездетным состоятельным супругам. Один

из нью-йорских юристов, некто Стенли Мичелмен, на каждом

ребенке зарабатывает 6200 долларов. Работа его состоит в

законном оформлении усыновления. Но многие торговцы

грудными младенцами, действуют нелегально. В заметке

рассказывалось об одном из таких – Уолтере Лебовиче. Он был

привлечен к суду по обвинению в продаже грудного младенца

за 7 тысяч долларов. Но... бизнес есть бизнес, и суд оправдал

Лебовича. Выходя из зала суда, ликующий Лебович

восторженно воскликнул: "Нет закона, который мог бы нас

остановить! Мы можем делать все, что захотим!" Затем этот

же Лебович явился к Киту Колинзу, как издателю, и предложил

ему свою книгу под названием "Продавец грудных младенцев",

которую он собирается издать.

Наглость Лебовича привела Колинза в крайнее

негодование, и под впечатлением встречи с ним он написал

гневный памфлет, в котором с присущим его перу сарказмом

обвинял и американское общество, и государственные

институты. Процитировав восклицание Лебовича: "Мы можем

делать все, что захотим!" – Кит Колинз с грустью

констатировал: "И делают. Такова сущность нашей свободы,

нашей демократии, нашего образа жизни, при котором под

сенью закона происходит постыдная, мерзкая купля-продажа

людей".

"Молодец, Кит, умница", – мысленно похвалила Нина

Сергеевна журналиста.

Потом она внимательно просмотрела все страницы

газеты, ища материалы из Вьетнама. Все, что касалось войны

во Вьетнаме, будь то в печати или в телевизионных

репортажах, Нина Сергеевна воспринимала как свое, кровное,

касающееся ее. Ведь там, в этой далекой и многострадальной

стране, был ее сын. Но в последнее время газеты мало и

очень скупо публиковали материалы из Вьетнама. И вдруг

взгляд ее поймал это слово, напечатанное не в заголовке, а в

тексте, мелким шрифтом. Это была беседа корреспондента с

бывшим конгрессменом Ч. Уэлтнером, который обвинял

командующего американскими вооруженными силами в

Южном Вьетнаме генерала К. Абрамса в том, что он

сознательно

позволил

пытать

южновьетнамцев,

подозреваемых в симпатиях к партизанам. Уэлтнер сообщал

корреспонденту, что при пытках жителей деревни Тьяньлыу,

недалеко от Сайгона, присутствовал в качестве "зрителя" сам

генерал Абрамс со свитой старших офицеров.

Нина Сергеевна отложила в сторону газету и, прикрыв

глаза, представила себе жуткую картину массовых истязаний

людей только за то, что они сочувствуют патриотам своей

родины. Вот он сидит, генерал-палач, и наслаждается

страшным зрелищем: его жертвы – женщины и старики -

корчатся от изощренных пыток цивилизованных инквизиторов

второй половины ХХ века, а он упивается их муками, ему

приятен их раздирающий душу нечеловеческий крик. И тогда в

ее памяти живо воскресли кошмарные видения почти

тридцатилетней давности: гитлеровские концлагеря, пытки и

жестокое убийство ни в чем не повинных людей. Как они

похожи – нацистские палачи и пентагоновский генерал Абрамс,

олицетворяющий Америку с ее гипертрофированной амбицией

светоча свободы и демократии. Какой страшный,

омерзительный символ избрала ты, Америка в лице генерала

Абрамса и ему подобных кровожадных сотоварищей-палачей!

Боже, какой цинизм, бесстыдство! Понимает ли это Оскар,

который сам прошел по кругам нацистского ада? Или уже

позабыл? Или свое дерьмо не воняет? Ведь он любит с

гордостью повторять: "Моя Америка, наша Америка!"

Зазвонил телефон: в доме был свой коммутатор. "Это

Оскар", – решила Нина Сергеевна, беря трубку. Звонил

младший сын, Бенджамин, звонил из университета Йошива,

где он учился, – спрашивал отца.

– Что-нибудь случилось, мой мальчик? – спросила Нина

Сергеевна, почуяв в голосе сына нотки тревоги.

– Нет, мама, просто он мне нужен.

– Ты не можешь сказать – зачем?

– Дело в том, мама, что нашей газете пора дать новое

название – "Красная газета". Тогда все станет на свое место.

– Бен, ты думаешь, что говоришь?

– Хорошо, мама, думаю. Вечером позвоню.

Ох уж этот Бен! Совсем от рук отбился. А все дружки из

этой "лиги" Меира Кохане. В детстве был хорошим ребенком,

ласковым, послушным. А теперь – словно чужой. "Красная

газета"... Смешно. Что в ней "красного"? И Оскар улетел в

город еще вчера, обещал быстро вернуться. Почему-то

задерживается. Возможно, у своей девчонки. Определенно, у

нее. Что ж, она не ревнует: наверное, все мужчины таковы.

Духовная связь супругов кончается тогда, когда кончается связь

половая. Впрочем, к Оскару она не имеет никаких претензий. И

раньше были у него любовницы, она догадывалась. Были у

него и серьезные увлечения, но он не терял голову, сохранил

семью и репутацию порядочного человека. Да, Оскар человек

честный и порядочный – Нина Сергеевна в этом уверена, во

всяком случае, он порядочнее многих буржуа его круга, и к тому

же человек вполне прогрессивных взглядов. Правда, в его

взглядах периодически происходят изменения, вернее,

колебания из одной стороны в другую, и амплитуда их

довольно заметная. Было время, когда Оскар Раймон

боготворил родину своей жены – Советский Союз и во

всеуслышание заявлял, что Россия и ее доблестная армия,

руководимая генералиссимусом Сталиным, спасли

человечество от нацистского кошмара, спасли мировую

цивилизацию. Давно это было, и в мыслях, в воспоминаниях

нет-нет да и возвращается Нина Сергеевна к тому далекому и

вместе с тем к такому близкому времени.

Она – жена командира – артиллерийского полка Макарова

Глеба Трофимовича – вместе с восьмилетней дочерью

Наташей и мужем жила в небольшом белорусском городишке

на западной границе. С Глебом расстались на том трагическом

рассвете 22 июня 1941 года. Это была их последняя встреча. А

потом поспешные сборы, эвакуация, теплушка, переполненная

такими же, как и она, женщинами и детьми; бомбежка, кровь,

слезы, трупы, стоны раненых; и наконец, фашистские танки,

оккупация. А потом... Потом концлагерь, рабство, каторжный

труд на фабрике в Гамбурге. Там она познакомилась с таким

же, как и она, рабом из Амстердама Оскаром Раймоном,

бывшим ювелирных дел мастером. Оскар скрывал свою

национальность, иначе ему грозило гетто со всеми

последствиями. Оскар до того никогда не занимался

физическим трудом – ему было тяжело, он не выполнял

нормы, а это грозило большими неприятностями. Хилый от

природы, морально подавленный, потерявший родных и

близких – их увезли в один из лагерей смерти, – он вызывал

жалость и сострадание. И Нина Сергеевна, сильная духом,

несломленная, привыкшая ко всякой работе, стала его

покровителем и защитником. Это было не просто и не легко.

Пришлось объявить его своим мужем. Он называл ее ангелом-

спасителем. Так оно и было в действительности: если б не эта

русская женщина, с ее смекалкой и неутомимым трудолюбием,

с ее мужеством и настойчивостью, с ежедневным риском во

имя жизни своего подопечного, Оскар, несомненно, разделил

бы участь своих родных и близких. Для него Нина Сергеевна

была символом, олицетворяющим Советский Союз и его

армию. Те спасали все человечество от фашизма, она же

спасала одного человека. И спасла. Этого Оскар не мог

забыть. Наташу, которая работала вместе с ними там же, на

фабрике, он ласково называл дочерью. А в марте сорок пятого

у них родился сын. Приближалась победа, и в ее честь

мальчика назвали Виктором.

У Раймона в Амстердаме был компаньон, а вернее,

хозяин, бриллиантовый король, как называл его Оскар, Исаак

Блюм, тесно связанный с алмазной империей

южноафриканского миллиардера Опенгеймера. Оккупировав

Голландию, гитлеровцы арестовали Блюма, рассчитывая

воспользоваться его сверкающими сокровищами, но Блюм

упредил их: накануне ареста он поручил своему младшему

компаньону Оскару Раймону, которому безраздельно доверял и

в честности которого не сомневался, спрятать драгоценные

камешки в надежное место.

В мае сорок пятого Оскар вместе со своей женой Ниной

Сергеевной, Наташей и двухмесячным Виктором прибыли в

Амстердам. Прежде всего он навел справки об Исааке Блюме.

Сведения были неутешительны: вся семья Блюмов погибла.

После этого Оскар заглянул в заветный тайник. Все

сокровища, стоимостью без малого в миллион долларов, были

целехоньки. Оскар Раймон стал единственным законным их

владельцем. Оставаться в Амстердаме он счел

нежелательным и вскоре со всей семьей и, разумеется, с

"камешками" отбыл за океан. Он знал, что в США с таким

состоянием он сумеет легко включиться в большой бизнес.

Ему было тогда сорок пять, Нине Сергеевне – сорок, как

говорится, возраст расцвета жизненных сил. Это было время

духовного подъема, наступившего после освобождения от

рабства, и этот духовный взлет порождал небывалую энергию,

которая, в свою очередь, возрождала физические силы.

Супругам Раймонам казалось, что они заново родились и вся

их жизнь начинается от черты, помеченной 1945 годом.

Прежняя привязанность Нины Сергеевны к Оскару

перешла в новое, более глубокое чувство. Ее подкупала его

искренняя забота и внимательность, даже нежность, как в

отношении ее, так и в отношении Наташи и Виктора.

Сдержанный, учтивый и обаятельный, он внушал к себе

уважение как натура независимая. Его взгляды на жизнь, на

людей и события отличались большой терпимостью. Знакомых

и близких он покорял своей добротой. К Нине Сергеевне в это

время пришла вторая молодость и одарила ее ослепительным

блеском устоявшейся, уверенной красоты и мудрого

очарования, которыми особенно отличаются русские женщины.

Она умела в любой обстановке держаться с достоинством и

тактом: этим наградила ее мать-природа, которая иногда

бывает щедра и благосклонна к людям простого

происхождения. Ее простодушный характер отличался

невозмутимым оптимизмом. Она приучила себя смотреть на

вещи трезво, чтобы сделать жизнь свою осмысленной и

содержательной. Она не умела притворяться, и именно эта ее

черта нравилась больше всего Оскару, потому что сам он, при

всей его учтивости и хороших манерах, не отличался прямотой

и редко говорил то, что думал.

Оскар искренне любил ее и восхищался ее красотой, ее

душевной щедростью и старался всеми возможными и

невозможными средствами вытравить из ее памяти и сердца

все то, что осталось по ту сторону океана, хотя под этой

чертой, в сущности, подразумевался 1945 год. Деликатно и

осторожно, исподволь он внушил ей мысль, что Глеб Макаров,

как и их сын Святослав, не мог остаться в живых, и для

большей убедительности был привлечен авторитет известной

гадалки-предсказательницы. И Нина Сергеевна вскоре

поверила и смирилась, но чувство ностальгии – это особый

орешек, оно оказалось не по зубам даже популярной ворожее.

Перед ним был бессилен и тонкий психолог Оскар Раймон,

понимающий, что окончательно осилить это чувство может

лишь время. Тем не менее он всячески старался приглушить

его изысканностью чувств и облегчить душевное состояние

своей любимой супруги. Он окружил ее вниманием,

предвосхищал все ее желания и капризы, одаривал

драгоценностями, создал условия беспечной и красивой жизни.

Но оказалось, что материальное благополучие, положение

мужа в обществе, беззаботная жизнь не только не отводили

ностальгию, но способствовали ей. Тогда он купил вот эту

виллу на берегу озера, где ландшафт напоминал

среднерусскую природу.

Время делало свое дело: в 1947 году у Нины Сергеевны

родился еще сын – Бенджамин. Прибавилось забот и хлопот.

Реже и реже приходилось вспоминать далекую родину. Через

пять лет после рождения Бена вышла замуж Наташа – за

инженера Дэниеля Флеминга, человека состоятельного, из

хорошей семьи. Вскоре у них родилась дочь Флора, и у

бабушки Нины появились новые радости и заботы. Незаметно

подрастали Виктор и Бен. Братья были разные и внешне и по

характеру. Оскар находил, что Виктор – слепок с Нины

Сергеевны. Особенно глаза, характерные, неповторимые

глаза. Нине Сергеевне Виктор напоминал Святослава,

внешнее сходство было полное, как у близнецов. Правда,

характером Виктор не был похож на своих родителей: мягкий,

доверчивый, открытый. Совсем другое – Бен, сорвиголова,

агрессивный, хитрый и жестокий.

Поначалу Нина Сергеевна не могла привыкнуть к

положению богатой светской миссис. Богатство ее и радовало,

и вместе с тем пугало. Ей казалось, что все это не ее, чужое,

незаконное. Обескураживал и штат прислуги: горничная, няня,

кухарка, садовник, выполнявший одновременно и обязанности

конюха – Оскар любил лошадей, и прогулки верхом были для

него такой же потребностью, как плавание в озере или

бассейне. Нина Сергеевна испытывала неловкость перед

людьми, которые делали за нее работу, в то время как она,

здоровая и сильная женщина, вела праздный образ жизни.

Потом она успокоила себя тем, что все свое время она отдаст

воспитанию детей. С дочерью и сыновьями она

преднамеренно говорила только по-русски: ей хотелось, чтоб и

дети ее, и внуки в совершенстве владели ее родным языком.

Оскар не только не возражал, но даже поощрял: знание

иностранных языков никогда не бывает лишним. Коробили

Оскара отношения жены с прислугой: Нина Сергеевна не

соблюдала общепринятого в их кругах расстояния, вела себя с

прислугой слишком "демократично", даже панибратски.

Летом на ее вилле прежде всегда было шумно:

собирались сыновья, приезжала Наташа с мужем и дочерью. У

каждого – своя комната. Флора – любимица и баловень бабушки

Нины, ее радость, ее будущее. Девочка умная, душевная, не

по годам рассудительная, она была больше привязана к Нине

Сергеевне, чем к своим родителям. Летние каникулы, вплоть

до начала занятий, проводила здесь, на бабушкиной вилле. Ей

нравилась здешняя природа. Для нее здесь не было запретов

и ограничений.

Теперь в доме стояла тишина, густая, плотная. Нина

Сергеевна отложила газету и, предаваясь необъяснимому

настроению, связанному с воспоминаниями о тех днях, когда в

доме было шумно и весело, пошла по комнатам. Вот

квадратная комнатка Флоры. На столике возле кровати

иллюстрированные журналы, увеличивающее зеркальце,

фарфоровый пингвиненок. В углу на стуле мохнатый, искусно

сделанный пудель и рядом с ним кукла. На прибранной

постельке журнал "Огонек". Приятная улыбка осветила строгое

лицо Нины Сергеевны.

Комната Виктора – в два окна вытянутый прямоугольник.

Письменный стол, сплошь загруженный магнитофоном,

транзистором, пленкой звукозаписи. На стене над широкой

тахтой кнопками приколоты вырезанные из журналов

фотографии кинозвезд и просто натурщиц в пикантных позах.

На журнальном столике – пачка сигарет, зажигалка,

пепельница. Нина Сергеевна недружелюбно взглянула на

галерею девиц, подумала с сожалением: "Мальчику двадцать

четыре, пора бы обзавестись семьей". И вышла, осторожно

прикрыв дверь.

В комнате Бенджамина был постоянный, однажды

заведенный беспорядок, нарушать который младший Раймон

никому не позволял. Набор всевозможных ножей, гильзы,

патроны, миниатюрные магнитофоны, какие-то инструменты,

ключи, предметы, назначения которых Нина Сергеевна просто

не знала. На стене карты США, Вьетнама и Ближнего Востока;

портреты военного министра Израиля Моше Даяна, вожака

сионистских террористов раввина Меира Кохане, главаря

американской мафии Меира Лански и еврейского философа-

мракобеса XII века раввина Иегуды Галеви.

Нина Сергеевна мысленно сравнивала сыновей: какие

они разные. Во всем. Разные с детства, с рождения. Почему

так? У одних родителей – и такие разные дети. Ученые

объясняют какими-то генами. У Нины Сергеевны на этот счет

свои убеждения: судьба. Она верит в судьбу. Оскар

добродушно иронизирует над ее фатализмом, но вполне

доброжелательно относится к увлечению жены йогами и

индийской философией. Достает ей книги: пусть читает, это

лучше, чем скучать от безделья.

Обойдя комнаты, Нина Сергеевна снова пошла в свой

будуар – небольшую комнату, смежную с просторной спальней,

– села в кресло и начала читать книгу Дж. Кришнамурты "У ног

учителя". Собственно, она читала эту книгу раньше, отмечала

места, которые ей казались наиболее мудрыми в этой умной,

как она считала, книге индийского автора. С этой книгой ее

познакомил сват, член палаты представителей Генри Флеминг

– отец ее зятя Дэниеля. Он и приобщил ее к индийской

философии. Для Нины Сергеевны эта книга была

откровением, в ней она находила созвучие своим мыслям и

взглядам на жизнь. И теперь неторопливо пробегала глазами

по знакомым страницам.

Да, все это было близко ей и понятно. Оскар находил

философию Кришнамурты наивной. Нина Сергеевна пыталась

познакомить с этой книгой сыновей. Виктор, прочитав

несколько страниц, сказал: "Неинтересно, скучно" – и вернул

книгу. Бенджамин бегло полистал страницы, небрежно бросил

вместе с книгой только одно слово: "Примитив".

Возле кресла Нины Сергеевны на журнальном столике

вместе с газетами и журналами лежали библия и "Открытие

Индии" Джавахарлала Неру. Нина Сергеевна захлопнула книгу

"У ног учителя". Мысли плыли медленно, спокойно. К

спокойствию и уравновешенности она приучила себя силой

воли и настойчивой тренировкой, воспитанием характера.

К полудню дождь перестал. Над озером плыли низкие,

тяжелые и уже не сплошные тучи; в их разрывах на какие-то

минуты выглядывало солнце, бросая на озеро золотистые

пятна. Вот так же, как этот дождь, прошла ностальгия Нины

Сергеевны. Лишь изредка, и всегда неожиданно, навещают ее

думы о прошлом. Иногда они приятны, но чаще приносят

нестерпимую боль, рисуют картины какой-то дорогой,

несбыточной мечты, чего-то небывалого и до слез желанного.

Ей кажется, что не было никогда на свете ни Глеба, ни

Святослава, ни жизни в России, это просто грезы, и за то, чтоб

они стали реальностью, она готова заплатить всем, что имеет,

– благополучием, богатством, – только бы однажды пересечь

океан. Оскар говорил ей: "Поезжай туристом в Россию, одна

или вдвоем". Она отвечала решительно: "Нет". Да и к кому она

поедет? Кого найдет? Где-то в Москве родные Глеба, их дом у

стадиона "Динамо", на Верхней Масловке. Там ее свекор

Трофим Иванович и свекровь Вера Ильинична. Боже, сколько

лет прошло – их, наверно, уже нет в живых. Были еще Варя,

Игорь. Живы ли? И если живы – что она им скажет? У нее

семья, новая семья. Так распорядилась судьба. Здесь, в

Америке, она пустила корни, здесь ее дети, внучка, будут

внуки.Но почему задерживается Оскар? И не звонит. Говорила

ему: отложи поездку до лучшей погоды или поезжай на

машине. Так нет же – только на вертолете. Вертолет – страсть

Оскара, и Виктор ее унаследовал от отца. Пожалуй, только это

единственное. У них свой собственный вертолет. И самолет

свой, маленький, семейный.

Виктор, бедный мальчик. Он сейчас где-то в небе

Вьетнама. А может. . Нет, она не хочет думать о страшном.

Каждый день оттуда приходят гробы. Боже, зачем эта война,

во имя чего? Разве мало пролито крови в ту войну? Как она не

хотела, чтоб Виктор стал военным летчиком! Оскар ее не

поддержал: он мечтает видеть своего первенца генералом.

Рона поднялась, навострила уши, чутко прислушиваясь.

Кажется, шум мотора. Да, определенно это Оскар вернулся.

Слава богу!

Нина Сергеевна спустилась вниз, в гостиную. Оскар

вошел, как всегда, стремительно, молодцевато, быстрым,

упругим шагом. А ведь ему скоро семьдесят. Оскар, вечно

озабоченный, глубокомысленный и деятельный, вошел в дом с

видом человека, пребывающего в состоянии спокойствия и

уверенности, привычно, вернее, машинально, как заученный

обряд, приложился к щеке жены холодными губами и

осведомился с деловитой любезностью:

– Меня никто не спрашивал, дорогая?

– Как будто никто, – ровно, без интонации, ответила Нина

Сергеевна, пробуя для себя определить настроение мужа. -

Да, звонил Бен. Он что-то насчет нашей газеты говорил.

Обещал вечером позвонить, – вспомнила Нина Сергеевна.

– Да, да, газета, знаю. – В негромком, любезном голосе

Оскара прозвучало с трудом сдерживаемое раздражение, а в

непроницаемых глазах сверкнули и тут же погасли сердитые

огоньки. Нина Сергеевна безошибочно догадалась, что муж

чем-то расстроен, и связано это, очевидно, с их газетой. Не

досаждая прямым вопросом, она сказала с оттенком досады:

– Сегодня страшная статья Колинза о торговле грудными

младенцами. Ужас! Куда мы идем, куда смотрит

правительство?!

Оскар резко остановился посреди гостиной и круто

повернул голову в сторону жены. Сказал громко и сердито:

– Вот именно – ужас! И безответственность. Кита дальше

нельзя держать. Он стал невозможным. Я предупреждал его.

История с книгой немца Гальвица не пошла впрок. А я имел

неприятности. Потом – статьи о наших зверствах во Вьетнаме

и, наконец, эта дурацкая заметка о Лебовиче. Кит оскорбляет

страну, нацию, оскорбляет нашу Америку – мою и твою. Родину

наших детей. – Скрипучий голос его звучал язвительно и

беспощадно.

– Но ведь ты же сам против войны во Вьетнаме, – с

прежним спокойствием напомнила Нина Сергеевна, и на лице

ее. отразились осуждение и обида, а глаза смотрели

укоризненно и тепло.

– Да, да, дорогая, я против нашего присутствия во

Вьетнаме. Война эта для нас недостойна и, главное,

бесперспективна.

Оскар сел в кресло напротив жены, вытянув прямые, как

жерди, худые ноги. Он и сам был худ, отчего казался

костлявым, точно мумия. Густые жесткие, запорошенные

сединой волосы были коротко, ежиком, пострижены. Тонкую

верхнюю губу украшала ниточка подкрашенных черных усов.

Длинные костлявые пальцы нервически стучали по столу, из

чего Нина Сергеевна поняла, что муж чем-то серьезно

расстроен и взвинчен. Выдавали взволнованное выражение

неподвижного лица и негодующие глаза.

– И притом это несправедливо, – после длительной паузы

продолжал Оскар тоном, не допускающим сомнения. – Лебович

не совершил ничего ни противозаконного, ни аморального.

Напротив, с точки зрения судьбы младенцев – а это самая

справедливая точка зрения – он благодетель. Да, да, дорогая,

благодетель. Кто остался в проигрыше? Младенцы? Нет. Он

дал им будущее, избавил от бедности, он помог сделать из них