Текст книги "Бородинское поле"

Автор книги: Иван Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)

и мягкий предмет. Он шлепнулся почти у самых ног. Виктор

вздрогнул и затаил дыхание, всматриваясь в кусты. В темно-

зеленом полумраке ничего невозможно рассмотреть. Как вдруг

взгляд его наткнулся на огромнейшую лягушку. Таких он

никогда не видел. Большие выпученные глаза враждебно

смотрели на него, широкая пасть была агрессивно приоткрыта,

нижняя челюсть пульсировала, как кузнечный мех. Казалось,

это мерзкое чудовище недовольно появлением в его

владениях непрошеного гостя и готово к нападению. Виктор

машинально вынул пистолет. И в это же самое время услышал

голос Куни:

– Вик, я, наверно, потерял ориентировку. Где ты,

отзовись, подай голос.

– Нет, только не голос, – сказал Виктор в микрофон, не

спуская настороженного взгляда с лягушки. – Я выстрелю.

Слушай, Дэви! – И он один за другим разрядил два патрона в

лягушку и сам тотчас же, чтоб не видеть своей жертвы,

продираясь сквозь кустарник, отошел в сторону метров на

пять. Он понимал, что лягушка, пусть даже такая гигантская,

есть всего-навсего лягушка, тварь вполне безобидная. А вот

змеи – это уже посерьезнее. В джунглях полно ядовитых змей,

это было известно каждому американцу, находящемуся во

Вьетнаме.

Дэвид Куни появился внезапно. Виктор думал, что он

услышит его приближение заранее: шорох и прочее. А он

появился вдруг, без всякого шороха, как хищная рысь,

вынырнув из-за широких листьев. Должно быть, когда Виктор

стрелял в лягушку, Куни был где-то совсем рядом, всего в

десятках метров от него. В правой руке Куни держал пистолет.

Круглое потное лицо, черное от грязи и пыли, преглупо

улыбалось, и эта широкая улыбка показалась Виктору совсем

неуместной в их положении. И первые слова совсем не

соответствовали его улыбке.

– Боюсь, что не выбраться нам отсюда, – весело сказал

Куни, размазывая грязной ладонью по лицу густой пот.

– Тогда чему ты радуешься?

– Нашей встрече, Вик. Вдвоем все-таки веселей, хоть в

воздухе, хоть на земле.

– Спрячь пистолет, здесь он нам может только повредить,

– дружески посоветовал Виктор.

– Как? – Маленькие прищуренные глазки Куни изобразили

недоуменное возмущение и холодную жестокость. – А если

вьетконговцы? Нет уж, не на того напали, меня не возьмешь.

– Возьмут, Куни, не живым, так мертвым, – с

неотвратимой

определенностью

сказал

Виктор,

прислушиваясь к далекому звуку мотора. Звук этот нарастал, и

Куни опять торжествующе заулыбался:

– Это наши, Вик, вертолеты за нами идут.

А звуки все ближе и ближе, превращаясь в гул. И вот уже

в приемнике незнакомый голос:

– Раймон, Раймон, вы слышите меня? Здесь лейтенант

Смит. На вертолете лейтенант Смит. Как у вас дела? Где Куни?

Отвечайте.

– Да это ж Крис! – воскликнул Куни, узнав приятеля,

прежнего однополчанина. И, опередив Виктора, прокричал в

микрофон: – Хэлло, Крис! Мы оба вместе!..

– Да не ори ты, черт! – сурово одернул его Виктор. – Что за

дурацкая манера орать на все джунгли!

И затем уже сам включился на связь, объясняя Смиту,

что они находятся в непролазной чащобе. С вертолета

попросили посигналить ракетами. Виктор наметил в зеленом

пологе небольшую прогалину и выстрелил в нее из ракетницы.

Ракета угодила в ствол дерева, взорвалась тут же, рассыпав

горячие брызги в зарослях. Запахло гарью. Виктор выругался с

досады.

– Дай я попробую, – сказал Куни. – У тебя рука дрожит.

И в ту же прогалину удачно выстрелил: ракета пронзила

зеленый полог и разорвалась за деревьями. Куни возликовал.

С вертолета сообщили азимут, по которому нужно пройти

метров двести до небольшой поляны, где может быть удобная

площадка. Виктор достал компас и определил азимут: идти

нужно было на восток. И он пошел вперед, с трудом

продираясь сквозь густые заросли кустарника, который,

казалось, с каждым метром становился все гуще, и не

верилось, что где-то в двухстах метрах дожна быть поляна,

чистое небо, солнце над головой и не такой удушливый воздух.

Он приказал Куни как можно меньше шуметь и прекратить

всякие разговоры, объясняться только шепотом, и то в случаях

крайней необходимости. На их пути попадались естественные

завалы, каждый шаг стоил большого труда и терпения.

Колючки царапали лицо, руки, комбинезоны. По их расчетам,

они уже прошли эти роковые двести метров, а поляны все еще

не было. Вертолеты продолжали кружить над ними, и

лейтенант Смит попросил их еще раз обозначить свое

местонахождение. Виктор выстрелил из ракетницы, и на этот

раз удачно. Оказалось, что они уклонились от маршрута и

ушли в сторону от поляны.

Крис Смит только было начал исправлять их маршрут,

как послышался где-то в небе глухой взрыв, и голос

вертолетчика оборвался. Напрасно Виктор взывал в эфир:

– Смит, Смит, я слушаю, уточни курс. Смит, ты меня

слышишь? Я – Раймон. Уточни новый азимут. .

– Крис, это я, Куни. Почему не отвечаете?..

Но тарахтящий шум вертолета безответно удалялся.

Лишь спустя минут пять Раймон и Куни услышали уже другой,

незнакомый голос, угрюмый, подавленный и злой:

– Смита больше нет. . Его вертолет сбит ракетой. Мы

возвращаемся на базу. Пробивайтесь на восток, к морю. Это

будет надежней. Там наши корабли. Не падайте духом, ребята.

Доброго пути...

И все. Больше ни слова. Растаяли и тарахтящие звуки

второго вертолета.

– Бедняга Крис, у него невеста студентка. Красавица, -

как-то просто произнес Куни, поглядывая вверх прищуренными

глазами.

– Дорого мы с тобой стоим, Куни, – сказал Виктор

сокрушенно и мрачно.

Куни не понял его, заговорил вполголоса:

– А бывают ли дешевые войны? Наверно, нет.

Повелительным жестом оборвал его Виктор, приложив

пальцы к губам, настороженно оглянулся и затем посмотрел на

стрелку компаса, так же без слов, жестом, указал направление

на восток. Но Куни был не из тех, кто умел размышлять и

думать про себя. Он предпочитал в критических ситуациях

высказывать свои мысли вслух, как бы взвешивая их и

проверяя. А поскольку сейчас была ситуация не из простых, то

он и сказал, правда вполголоса:

– Похоже, мы угодили в самое пекло, в логово Вьетконга.

Виктор смолчал: эта мысль и ему пришла в голову.

Встреча с партизанами казалась неминуемой. И теперь ему

думалось: главное – вовремя поднять руки, не оказывать ни

малейшего сопротивления. Только б этот олух Куни не подвел!

Как его убедить, что всякое сопротивление бессмысленно и в

их положении плен – наилучший выход?

Заросли кустарника стали заметно редеть и наконец

совсем оборвались. Теперь перед ними был сплошной

бамбуковый лес, осененный золотисто-зеленым светом.

Воздух здесь казался не таким удушливым и противным, хотя

не менее влажным. От духоты и пота их одежда промокла до

нитки. Пот лился грязными струйками из-под шлемов. Куни

сказал:

– Как ты думаешь, сколько миль до моря?

Виктор не ответил. Он не верил, что они дойдут до моря,

он приучил себя рассчитывать на худшее. А в их положении он

не видел никакого шанса пробраться к своим. Лучшим

вариантом он считал плен, худшим – смерть. Притом

последний вариант разделялся на несколько возможных:

смерть от партизанской пули, от змеиного яда, наконец,

голодная смерть. Но предположим, плен. Как вьетконговцы

обращаются с пленными американцами? Он не знал. Конечно,

их отправят в Северный Вьетнам, поскольку американцы

фактически ведут необъявленную войну с Ханоем, бомбят

северовьетнамские города и селения. Конечно, их сначала

допросят. Возможно, будут пытать. А затем убьют. И никто не

узнает, никто не докажет, что они были взяты в плен. Пропали

без вести, и только. Генерал Перес говорил, что коммунисты

ни с чем не считаются: что им Женевская конвенций, всякий

там Красный Крест.

Перес люто ненавидит коммунистов, какой бы

национальности они ни были: американские, русские или

вьетнамские. Все они одинаковы.

А что думает Виктор о коммунистах? Они для него враги,

коль он с ними воюет. Какие они вблизи, он никогда не видел.

Однажды, когда он еще учился в колледже, Виктор

попросил сестру Наташу рассказать о своем отце. "Зачем

тебе? Он мертв. Зачем его беспокоить?" – резко и

недружелюбно ответила ему Наташа. Но Виктор проявлял

настойчивость: "Он был советский офицер?" "Он был храбрый

офицер, он сражался с фашистами", – ответила Наташа, и в ее

словах и во взгляде Виктор почувствовал нежность. "Он был

коммунист?" – спросил тогда Виктор. "Да, коммунист. Он был

честный человек, не любил несправедливости, лицемерия,

фальши, лжи". Потом она сказала: "Надеюсь, ты маму не

спрашивал о моем отце?" – "Нет". – "Вот и молодец, ты умница,

Вик". Это он запомнил. Но с отцом своим все же как-то завел

разговор о коммунистах. Он спросил Оскара: "Папа, а

коммунисты всегда плохие?" – "В принципе – да, плохие. А

вообще-то бывают разные. Я знал по концлагерю двух

коммунистов: итальянца и француза. Они неплохие

джентльмены". – "Они и сейчас... живы?" – "Да, они,

коммунисты, работают в своих партиях. Я повторяю, Виктор,

коммунисты бывают разные".

Теперь, вспоминая тот давний разговор, Виктор подумал:

"А какие они, коммунисты Вьетнама, – плохие или хорошие? За

что, собственно, они должны нас убивать, что мы им сделали?"

Подумал – и осекся. Как что? А бомбы? Шариковые бомбы на

беззащитных людей, бомбы-"игрушки" для детей. Смерть,

смерть, смерть. Это была неприятная мысль, от нее хотелось

поскорее отмахнуться. "Мы выполняли приказ командования.

Пусть отвечает генерал Абрамс вместе с президентом". Но, к

сожалению, по вьетнамской земле, по этим дьявольским

джунглям, шагают не Абрамс с президентом, а Раймон с Куни,

уходят все дальше и дальше от того района, где они посеяли

смерть, уходят от своих жертв, спасаясь от возмездия. А оно

неминуемо и неотвратимо. Виктор в этом не сомневается.

2

Под вечер, непривычные к подобным путешествиям,

уставшие до такой степени, что, кажется, не в состоянии

сделать и сотни шагов, они вышли из густого леса на опушку,

от которой начиналась большая поляна, мелкий кустарник на

ней и редкие широколистые пальмы. И первое, что им

бросилось в глаза, – среди пальм, на краю поляны,

характерная кровля пагоды. Это было первое строение,

оказавшееся на их пути. Людей, потерпевших

кораблекрушение, радует наконец появившийся берег. Для

Раймона и Куни таким берегом была изогнутая крыша

буддийского храма. Но она не радовала, а настораживала,

тревожила и пугала. Там могли быть люди, а они опасались

расплаты за содеянное зло.

От опушки в сторону пагоды тянулась бамбуковая

изгородь. Прячась за кустами минут десять, они

всматривались в сторону строения, ловя каждый звук и шорох.

Но не было ничего, что бы говорило о присутствии поблизости

людей. И тогда они, с трудом переставляя отекшие ноги,

сутуло и беспечно побрели вдоль изгороди. Виктор шагал

впереди, ступая медленно и тяжело, понуро глядя перед собой

и не поворачивая головы. Куни трусил рысцой в пяти шагах от

своего командира, воровато оглядываясь по сторонам.

Пагода оказалась полуразрушенной. Ее кровля каким-то

чудом держалась на деревянных, причудливой резьбы

колоннах. Тонкий орнамент колонн был сильно поврежден

осколками бомб. Кирпичный пол завален мусором

обвалившегося угла потолка, старыми циновками и битым

оконным стеклом. Посредине храма лежала разбитая статуя

Будды. Виктор поднял с пола две циновки, оттащил в дальний

темный угол и устало опустился на них. Думать ни о чем не

хотелось, ему вообще не хотелось ничего. Полнейшая апатия и

безразличие. Пусть приходят партизаны и забирают его, пусть

делают, что хотят, но сам он не в состоянии встать.

Куни, стоя посредине храма, оценивающе осмотрел пол,

стены, потолок, пнул ногой статую Будды, сказал:

– Видно, наши парни неплохо поработали.

В ответ Виктор недовольно поморщился, и тогда Куни

шепнул ему:

– Пойду на разведку, – и удалился в проем стены.

А он двужильный, этот Дэви Куни. Хоть и ростом мал. Вот

ведь шли вместе, Виктор смертельно умаялся, а он нашел в

себе силы еще пойти осмотреться. Возвратился скоро с

охапкой пальмовых веток. Бросил рядом с Виктором на

кирпичный пол, принес еще циновки, сделал из них подобие

подушек и молча лег на спину, распластав руки и ноги.

– Ну что там? – устало спросил после долгого молчания

Виктор.

– Деревня, – ответил Куки, глядя в зияющую пробоину

потолка. – Была деревня. Похоже, что наши накрыли

напалмом. – Куни ожидал, что Виктор продолжит разговор, но

тот молчал, закрыв глаза. И тогда Куни спросил: – Ночевать

будем здесь?

– Да.

– Ты спишь, Виктор?

– Нет.

– В таком случае я буду спать, а ты бодрствуй. Хорошо?

Виктор промолчал: от усталости тяжело было говорить.

Да и какое это имеет значение – будет он или не будет спать.

Если сюда придут партизаны – один черт, спишь или

бодрствуешь.

– Я имею нехорошую привычку храпеть, – опять заговорил

Куни. – Иногда. Когда лежу на спине. Так ты меня толкни, и я

повернусь. Понимаешь, повернусь не просыпаясь.

Куни лег на бок и сразу же уснул. А к Виктору сон не

приходил. И думы никакие не одолевали, так, скользили в

усталой голове какие-то разрозненные мысли без всякой связи,

а сна не было. Стемнело быстро, как-то сразу, и в потолочном

проеме зажглась яркая одинокая звезда. "Почему только одна?

– подумалось Виктору. – Чья она – моя или Куни? Или одна на

двоих?" Потом появились новые звезды, не похожие на ту,

единственно неподвижную. Эти звезды, как искорки, двигались

внутри пагоды, перемещались из угла в угол, падали на пол и

поднимались высоко к потолку. Виктор догадался: это

светлячки. И было что-то таинственное в их звездном

хороводе, нежное и благостное.

Где-то невдалеке запела ночная птица, и тут же ей

отозвалась другая. Голоса их были громкими и

пронзительными. Затрещали цикады, монотонно и длинно, с

усердном. Потом квакали лягушки, слишком громко,

раздражающе. "Очевидно, те, гигантские", – подумал Виктор. И

все это ему казалось лишь фоном, потому что каким-то другим,

внутренним чутьем, обостренной интуицией он ощущал вокруг

присутствие людей, их активную деятельность в эти ночные

часы. Ему даже казалось, что он слышит их далекие голоса.

Он закрыл глаза, но и в подступающей полудреме ему

виделись мерцающие огоньки светлячков и падающие звезды,

неожиданно превращающиеся в сбитые ракетами самолеты.

Куни спал беспробудно до рассвета, а проснувшись,

тотчас же разбудил Виктора: пора собираться в дорогу. Вся

поляна перед пагодой и опушки леса были погружены в густой

белесый туман, сырой и теплый, и Виктор не сразу решил:

хорошо для них или плохо – туман.

Сборы были недолги: наскоро перекусив, они попытались

было по карте определить свое местонахождение,

ориентируясь на пагоду, но ничего из этого не вышло: пагод на

карте было много, а как называлась сожженная деревня возле

пагоды, в которой ночевали, они не знали. Виктору не

пришлось взглянуть, на деревенское пепелище: все было

окутано туманом. Шли вслепую, доверясь компасу, шли на

восток, к морю. Вскоре выбрались на тропу, которая тянулась

меж невысоких кустов, и тоже на восток. Это радовало: легче

стало идти. Как и прежде, Виктор – впереди, за ним – Куни.

Неожиданно влажная скользкая тропа выбежала на

открытое место. Справа, за редкими кустами и одинокими

пальмами, в тающем тумане купались огороды, огражденные

бамбуком, а дальше, за огородами, затянутые сизой дымкой,

простирались золотисто-зеленые квадраты рисовых полей.

Они тянулись до самого горизонта, где в белесый полог неба

вонзались острые пики сиреневых гор.

Виктор замедлил шаг и остановился. За бамбуковой

оградой шевелились кусты. Куни подошел вплотную и тоже

устремил свой прищуренный воровской взгляд в сторону

ограды. И вдруг он прошипел удивленно:

– Да это же никак буйволы? Клянусь моим шефом – это

буйволы, замаскированные ветками.

Да, в самом деле – буйволы, теперь и Виктор понял:

шевелящиеся кусты – это просто ветки, ловко привязанные к

буйволам. Значит, где-то рядом должны быть люди. Двигаться

по тропе, открытой местностью, было рискованно. С левой

стороны кустарник переходил в лес. Выходит, опять

продираться сквозь заросли джунглей. А что поделаешь?

Иного пути нет.

Они свернули с тропы налево и, пригибаясь среди

невысокого кустарника, вдоль изгороди быстро-быстро начали

пробиваться в северном направлении, к лесу. Минут через пять

они вышли на круглую зеленую поляну, заросшую

виноградником. Тяжелые янтарные гроздья радовали глаз и

зазывно манили в это райское лоно, приглашали утолить

жажду и подкрепиться на дорогу. Обменявшись согласными

взглядами и не говоря ни слова, оба летчика шагнули в

виноградник, и тут их взгляды столкнулись с удивленными

неожиданной встречей взглядами вьетнамцев: пожилой, с

изможденным, морщинистым лицом, седой женщины и

черноголового мальчонки лет десяти. В широко раскрытых

глазенках парнишки, как заметил Виктор, не было испуга, а

лишь удивление и любопытство. Зато жестокий, холодный

взгляд женщины откровенно выражал ненависть и страх.

Вьетнамцы сразу догадались, что перед ними их враги,

американцы.

С минуту все четверо стояли в немом оцепенении, от

неожиданности не зная, как поступить дальше. Вдруг мальчик

что-то крикнул и в тот же миг юркнул в пучину виноградника, а

морщинистое лицо женщины изобразило ужас, причину

которого Виктор сразу не понял. Сзади раздался выстрел.

Женщина всплеснула руками и, шатнувшись на виноградную

лозу, медленно сползла на землю. Виктор быстро оглянулся на

выстрел. Куни целился в виноградник, сделав еще два

выстрела. Виктор понял, что эти два последних выстрела

предназначались мальчишке. Он схватил штурмана за руку,

державшую пистолет, и выдавил из себя только одно слово:

– Зверь...

В ответ Куни довольно миролюбиво сказал:

– Дурак, – и, бросив на ходу: – Надо смываться, – побежал

в сторону леса. Виктор последовал за ним. Он с трудом

поспевал за юрким, выносливым Куни, и мысли его почему-то

одолевал только один вопрос: жив ли тот мальчишка или его

настигли пули этого зверя? Да, да, зверя – иного слова для

Куни Виктор не находил. Он не понимал, зачем Куни убил

старуху и стрелял в паренька. Он же запретил ему вообще

пользоваться оружием.

А Куни шустро бежал впереди с обнаженным пистолетом,

ловко лавируя среди кустарника. Виктор вспомнил его лицо и

глаза, когда штурман стрелял в виноградник. Это были глаза

опьяненного безумца, жаждущего крови, – хищные и

безжалостные.

Куни тоже волновал тот же, что и Виктора, вопрос: жив ли

мальчишка? Но волновал по другой причине. Виктор желал

положительного ответа на этот вопрос, Куни – совсем наоборот.

Для того он и стрелял. Он боялся, что и старуха и мальчишка

сообщат партизанам о двух американцах, и тогда наверняка

будет погоня, от которой им едва ли удастся уйти.

Они бежали, не сверяя направление со стрелкой

компаса, старались затеряться в пучине джунглей. Им

хотелось стать иголкой, попавшей в стог сена. Теперь, после

того жуткого, жестокого, только что ими содеянного, они не

могли рассчитывать на снисхождение, и плен уже не казался

Виктору наименьшим злом. И что с того, что стрелял не он, а

Куни, – расплачиваться придется обоим в равной мере.

Виктор боялся смерти, а еще больше – мучительной,

которую, как он считал, они заслужили за только что

совершенное бессмысленное, зверское убийство. И потому

бежал сколько было сил, поддаваясь животному инстинкту

самосохранения, гонимый страхом перед смертельной

опасностью. Он старался не отстать от юркого, проворного

Куни, которого в душе уже люто ненавидел. Мысли в его

разгоряченном мозгу скакали так же стремительно, как и ноги.

"Зверь, зверь, зверь", – выстукивало сердце надрывно и

сердито. Как вдруг произошло что-то невероятное, совершенно

неожиданное и в первые минуты непонятное: содрогнулась

земля, страшным грохотом вскрикнули скалистые горы и леса,

словно небо обрушило на землю все ужасы ада. Все

смешалось в грохоте, гуле и треске, освещенное резким

отблеском зловещей вспышки. Виктор упал лицом в топкий,

влажный грунт, ничего не соображая. Но, падая, он видел, что

упал одновременно с ним и бегущий впереди Куни. Падали

красивые ветвистые пальмы, трещал бамбук, а небо раздирал

в клочья громоподобный, но с каким-то металлическим ревом

гул. "Вот он, судный день", – мелькнуло в голове. Он много

читал о приближающейся мировой катастрофе, смотрел

фантастические кинофильмы и телепередачи о предстоящей

гибели планеты Земля и теперь решил, что роковой час

настал. Но мысль эта промелькнула, как искра, и погасла. На

смену ей пришла здравая, реальная догадка: они попали под

бомбежку своих же, американских, самолетов, – но от такой

догадки не было утешительнее. Вокруг творился какой-то

кошмар. К взрывам и грохоту примешался огонь и смрад. Он

понял: после ракетного обстрела сброшен напалм. Когда-то он

сам сбрасывал с неба на землю многие тонны смертоносного

металла и огонь напалма, но сам смутно представлял, что

творилось там, внизу. В сущности, он даже запаха напалма до

этой минуты не нюхал. И вот довелось... Джунгли наполнились

гарью и дымом. Впереди, там, где находился Куни, горели

верхушки деревьев, окропленные напалмом, и огненные капли

падали сверху на землю, в заросли, из которых выскочил

смертельно перепуганный Куни и бежал к Виктору. Комбинезон

его в одном месте дымился: несколько брызг напалма попали

на него. Вид у Куни был безумный, маленькие глазки часто

моргали, руки дрожали, голос срывался.

– Спаси меня, я горю! – заикаясь и проглатывая слоги,

говорил он.

Виктору довольно легко удалось затушить горящий

комбинезон, но Куни все же получил легкие ожоги. Он ругался

теперь уже по адресу своих же.

– Что они там, рехнулись, черт возьми! Куда бросают,

зачем? Объекты? Какие тут объекты!..

Виктор мысленно отвечал ему: "Вот так же и мы бросали

– вчера, позавчера". И, вспомнив старуху и мальчика, сказал:

– А ты зверь, Куни, я не знал, что ты такой страшный тип.

Куни сделал недоуменные глаза, взгляд его говорил: мол,

не понимаю, о чем ты.

– Зачем стрелял? – сердито сказал Виктор.

– Они коммунисты.

– Что они тебе сделали?

– А-а, кровь заговорила! Ты красный, я знаю, в тебе

русская кровь!

– Я американец. А ты, Куни, ничтожная сволочь. Вот кто

ты... Однако нельзя было медлить. Виктор знал, что это была

первая волна самолетов. Минут через двадцать жди второго

удара. Нужно дальше от этого кромешного ада, созданного

соотечественниками. Это понимал и хитрый, быстро

оправившийся от первого шока Куни.

– На восток, Виктор, только на восток, – торопливо и как

ни в чем не бывало сказал штурман, глядя на беспокойную

стрелку компаса.

И они стремглав сорвались с этого удушливого места и

бросились в пучину джунглей, обходя очаги горящего напалма.

Виктор заметил время. Прошло тридцать пять минут, но

вопреки их предположению не было повторного налета. За это

время они с трудом одолели километра три-четыре. Мокрые от

пота до последней нитки, обессиленные, остановились на

поляне-пятачке, окруженной невысоким и густым кустарником.

Над ними сияло чистое лазурное небо, под ногами

расстилался мягкий зеленый ковер, а вокруг струился воздух

без запаха напалмовой гари и болотного смрада.

– Передохнем, – сказал Виктор и первым опустился на

траву. Куни сел рядом и расстелил перед собой карту, что-то

соображая. Затем заговорил вполголоса:

– Вероятней всего мы находимся вот здесь. Допустим.

Отсюда до моря около двадцати миль. Если мы будем делать

в сутки по десять миль, то выйдем к морю... Мм-да... А если не

десять, а семь миль, тогда... Но почему же, черт возьми, они

не засекли наш маяк, а выгрузились прямо нам на голову? А?

В чем дело? Не могли они не слышать наших позывных. Как

ты думаешь?

– Попробуем связаться, – прошептал Виктор и стал

настраивать передатчик. – Алло, "Кобра", "Кобра", ты слышишь

меня? Отвечай.

Но "Кобра" упрямо молчала, очевидно, не слышала. Зато

их услышали другие. Одновременно из кустов спереди и сзади

раздались строгие окрики и выстрел. Пуля прожужжала над

головами летчиков. Штурман машинально выхватил пистолет,

но Виктор удержал его руку: взгляд его уперся в дуло автомата,

торчащее зловеще из куста.

– Прекрати! Брось пистолет! – Грозный окрик Виктора

привел Куни в замешательство. Он безвольно разжал руку, и

пистолет его мягко шлепнулся о землю. Куни оглянулся, и

растерянный взгляд его столкнулся с жестким взглядом

вьетнамской девушки и направленным дулом автомата. Потом

с третьей стороны от куста на поляну вышла девушка, юная,

хрупкая, совсем ребенок, одетая в простенький, военного

покроя костюм. В руке она держала тяжелый кольт. Она шла к

летчикам смело, твердым, решительным шагом, шла

привычно и уверенно, словно она ежедневно только и

занималась тем, что брала в плен американских летчиков.

Шагах в пяти от них она остановилась и что-то властно

приказала на своем родном языке. Виктор решил, что им

приказывают положить руки на затылок, что он и сделал. Куни

последовал примеру командира, опасливо поглядывая на

кусты, откуда с двух сторон угрожающе смотрели на них дула

автоматов. Но девушка с пистолетом продолжала что-то

настойчиво требовать, наклоняя руку к земле.

– Приказывает ложиться, – сообразил Куни и, понимающе

закивав головой, распластался ниц на траве. Девушка что-то

сказала, и в голосе ее прозвучало одобрение, а взгляд сердито

и грозно смотрел на Виктора, который все еще продолжал

стоять с заложенными на затылок руками. Он понял, что от

него хотят, и быстро лег на землю недалеко от Куни.

Девушки с автоматами вышли из кустов, что-то говоря

между собой, и пальцы их по-прежнему лежали на спусковых

крючках. Девушка с пистолетом сначала подошла к Виктору,

забрала его пистолет, рацию, нож, фонарик и другие военные

принадлежности. Потом то же самое проделала с Куни.

После того как летчики были обезоружены, девушка с

пистолетом пошла впереди, за ней Виктор и Куни, а замыкали

это шествие две девушки с автоматами. Куни возмущался

вслух – он не мог простить себе такого:

– Идиоты! Девчонкам сдались. Сопливым бестиям!

– А ты предпочел бы получить от этих девчонок пулю? -

сквозь зубы процедил Виктор.

– Лучше пулю, чем позор! – горячился Куни.

– Что ж, еще не поздно. Попытайся бежать, – язвительно

сказал Виктор, по привычке все еще вполголоса. Куни не

спешил использоваться его советом и после некоторой паузы

произнес поникшим голосом:

– Получить пулю из отечественного автомата! Этого

только не хватало. Нас же – и нашим оружием.

Шедшая впереди девушка обернулась и что-то грозно

сказала. Куни изобразил на своем лице фатовскую улыбку:

– Пардон, мадам.

– Мадемуазель, – поправил Виктор и горестно усмехнулся.

Но лица девушек были строги и невозмутимы, а глаза

исторгали огонь решительности и презрения. С врагами они не

умели шутить.

3

Святослав Макаров возвратился в Ханой из поездки на

юг Демократической Республики Вьетнам в полдень.

Сопровождавший его капитан Нгуен Ван поднялся с ним в

номер гостиницы, присел к письменному столу и,

вооружившись блокнотом и карандашом, спросил:

– Какие на сегодня планы у товарища полковника?

Щупленький, подтянутый, бронзоволицый, он казался

отлитым из металла, когда становился деловито-серьезным.

"Из него вышел бы классический адъютант командующего, а

он – армейский политработник", – подумал Святослав и ответил

с тихой усталостью в голосе:

– Пожалуй, немного отдохну, приведу в порядок свои

записи, просмотрю вот это. Он кивнул на груду американских

газет и журналов, брошенных в беспорядке на диване: их

принес Нгуен Ван в день отъезда к линии фронта, и Святослав

еще не просмотрел их.

– Да, вам надо хорошо отдохнуть после такой поездки, -

быстро согласился капитан и прибавил, весело сверкая

глазами: – Главное – отоспаться.

Нгуен Ван довольно сносно говорил по-русски – он учился

в Москве в Военно-политической академии имени В. И. Ленина

– и теперь был рад представившемуся случаю пообщаться с

русским офицером в роли гида-переводчика и консультанта.

– Я думаю, хороший сон и вам не помешает, капитан, -

заметил дружески Святослав.

– Я привык: с детства воюю, можно сказать, всю жизнь.

Если не считать годы, проведенные в Москве... До свидания,

товарищ полковник. Если потребуюсь или что такое – звоните

мне или майору Ле Ксюану.

Нгуен Ван щелкнул каблуками и удалился.

"Да, классический адъютант, – думал Святослав. – Воюет

всю жизнь. А ведь это правда, горькая, страшная правда,

трагедия многомиллионного народа". Святослав вспомнил год

рождения Вана: тысяча девятьсот сорок пятый. В Европе тогда

окончилась война, а здесь, на древней вьетнамской земле, она

только разгоралась. Сначала с французскими колонизаторами

народ Вьетнама вел освободительную войну. Это была

изнурительная, жестокая битва за свободу и счастье, за

национальную независимость. И народ победил. Тогдашний

президент Франции, генерал де Голль, тонкий политик и

дальновидный государственный деятель, понимал, что эпоха

колонизаторов кончилась, что продолжать войну против

вооруженного народа бессмысленно, и вывел свои войска из

Вьетнама. Тогда на смену французам пришли чванливые,

самонадеянные янки. Индокитай – бывшая колония Франции -

казался им лакомым куском. В 1961 году де Голль пророчески

предупреждал самоуверенного молодого президента США

Кеннеди: "Интервенция в этом районе приведет к тому, что вы

безнадежно завязнете в этой бесконечной войне. После того

как нация пробудилась, никакая иностранная власть, какими

бы средствами она ни располагала, не имеет шансов на то,

чтобы навязать там свою волю. Вы сами в этом убедитесь. Ибо

если вы найдете на месте правительство, которое из

корыстных побуждений согласится повиноваться вам, то

народы не согласятся повиноваться. И к тому же они не зовут

вас. Идеология, на которую вы ссылаетесь, ничего не изменит.

Больше того, массы будут отождествлять ее с вашим

стремлением к господству. Вот почему, чем больше вы будете

там бороться против коммунизма, тем больше коммунисты

будут выступать как поборники национальной независимости,

тем большую они будут получать поддержку. Мы, французы, в

этом убедились на опыте. Вы, американцы, вчера пожелали

занять наше место в Индокитае. Теперь вы хотите заменить

нас, чтоб снова разжечь пожар войны, которую мы прекратили.

Я вам предсказываю, что вы будете увязать шаг за шагом в

бездонной военной и политической трясине, несмотря на все

свои потери и расходы".

Еще перед вылетом в командировку во Вьетнам

Святослав Макаров вычитал эти вещие слова великого

француза, и они крепко врезались ему в память. Кеннеди не

послушался мудрого совета, пренебрег с тупой заносчивостью

янки. И вот теперь преемники и последователи убитого

президента, как крысы, барахтаются во вьетнамской трясине и

не знают, как из нее выбраться.

Святослав давно работал над фундаментальным трудом

об идейном и нравственном воспитании в армиях НАТО. Эта

работа и привела его во Вьетнам, где он рассчитывал найти