Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 53 страниц)
Откинув голову, Марина недоверчиво окинула меня взглядом. Руку ее я на всякий случай не отпустил.
– И что это сейчас решит? – подняла на меня совершенно непроницаемые глаза Татьяна. – Ты же сам сказал, что на твое место просто поставят кого-то другого, который выполнит этот приказ и нас о нем предупреждать не будет. И тебя по головке не погладят, и наши здесь наверняка отсиживаться не будут, и Игорь с Дарой серьезно пострадать могут – что нам с Мариной потом делать? Я ведь тоже надеюсь, что как-то все обойдется, но если нет – уж пойди мне навстречу, я ведь тебя еще никогда ни о чем не просила. У меня всегда хорошие планы строились – можешь мне поверить. Или у Анатолия спросить, – с усмешкой глянула она на меня, прекрасно уже, похоже, зная, что к их хранителям мне ход закрыт.
– Я предпочитаю своему мнению доверять, – сухо ответил ей я. – И проводить операции согласно своим планам. Поэтому вношу коррективы. Если все же дадут мне команду в отношении Игоря с Дарой, поступаем следующим образом. Вас я предупрежу, можете возле них крутиться, сколько хотите, но вмешиваться категорически запрещаю. Мои ребята приказ получат в последний момент отвести удар. Потом воспитывайте. И никаких возражений. Вопросы есть?
– Вот это мне нравится намного больше! – разулыбалась Марина. – А как ты нас предупредишь?
Я задумался. Появляться накануне операции в месте ее неудачного проведения – предел тупости. Марине мысленно передать – кто их знает, наблюдателей, до чего они в поисках обхода блока докопались? Кружным путем сигнал пускать – а если где сбой по дороге?
– Тебя, мысленно, но не открытым текстом, – подытожил свои размышления я. – Сообщение примерно такого рода: «Буду в среду, во второй половине дня. Полный отчет по…». Как ты там говорила, микробы? Значит – «Полный отчет по вирусам».
– Компьютерным, – быстро вставила Марина. – Тоша их до конца моей жизни не перекопает.
– Договорились, – согласился я. – Это значит, что операция по мелким будет проводиться во вторник, в первой половине дня. Сообщение передать только Татьяне. И чтобы никакой самодеятельности. Все понятно?
Татьяна кивнула, тихо пробормотала: «Спасибо» и тут же ушла. Марину я задержал. На полчаса. Для более подробных изъявлений благодарности. Произнесенных мне на ухо. С руками, крепко зажатыми в моих. Для полной достоверности картины свидания.
Я очень надеялся, что если за мной и велось в тот момент наблюдение, было оно не очень пристальным. Глаза у Марины сверкали, но от ярости, и у меня романтическое настроение никак не складывалось. После того как она укусила меня таки за ухо, а главное – от мыслей. О том, сколько неизвестных переменных появляется в любой операции, если в ней задействованы люди. И в скольких направлениях от каждой из них она может пойти не так.
Они крутились у меня в голове, как карусель в комнате ужасов, и в тот самый вечер я дал себе слово, что больше ни на какие компромиссы – нигде, никогда и ни с кем – в вопросе о мелких я не пойду. Обещание, данное Татьяне, выполню – деваться некуда, она действительно в первый раз в жизни меня о чем-то попросила, но мне эти хитроумные выкрутасы уже поперек горла стоят. Если придется еще раз с кем-то сражаться, то буду я делать это с открытым забралом.
Глава 15. Цена растерянности ангела
В первую очередь, отдел наблюдателей выступает с категорическим возражением против попыток возложить на него какую бы то ни было вину за произошедший инцидент. Детальный анализ сопутствующих ему обстоятельств дает все основания предположить, что вопрос об исполинах уже потерял свое самостоятельное, строго академическое значение и не может быть решен в отрыве от рассмотрения проблем их окружения. Первостепенное значение среди последних принадлежит взаимодействию исполинов с людьми, главным образом, с их земными родителями – а именно, полному подчинению их исполинами своей воле и интересам. Последние события однозначно подтверждают предположение о том, что играющий в большинстве случаев первостепенную на земле роль человеческий фактор оказывается способным внести существенные коррективы в строго скоординированные и детально проработанные действия многих подразделений небесного сообщества. Представляется нелишним подчеркнуть, что учет его воздействия является прямейшей обязанностью хранителя, направленного к земному родителю исполина, вследствие чего ответственность за неадекватное поведение последнего лежит целиком на соответствующем отделе.
Кроме того, не следует забывать о вкладе, внесенном в трагическое разрешение конфликта, в центре которого находились и продолжают находиться исполины, представителями других, не имеющих никакого отношения к последним, подразделений. Несмотря на неоднократные предупреждения отдела наблюдателей, их руководство не сочло необходимым принять меры ни по недопущению своих сотрудников в зону влияния исполинов, ни по контролю за их поведением в потенциально опасных точках.
В связи со всем вышеперечисленным отдел наблюдателей настаивает на создании комиссии по расследованию всех обстоятельств, приведших у недавнему инциденту, а также косвенных факторов, привнесенных в его развитие вмешательством незаинтересованных структур, с последующим преобразованием ее в независимый контрольный орган, обладающий исключительными полномочиями в решении нестандартных ситуаций вокруг исполинов и несущий полную ответственность за последствия таких решений.
(Из отчета ангела-наблюдателя)
Как-то страшновато. Я имею в виду, заканчивать. Когда только идея возникла все эти записи собрать, столько самых подходящих слов на языке вертелось, казалось, что все вместе они непременно в порошок раскрошат ракушку моей улитки. В первую, что ли, на моем веку она забралась? Даром я, что ли, столько лет рядом с ней провел? Неужели не научился – нет, не мысли ее, конечно, читать, о таком мечтать я уже давно забыл – хоть догадываться, что у нее в голове происходит?
А теперь вот не знаю. Тасую все эти воспоминания, тасую – вроде, подробно все описано, основательно, некоторые сцены вообще как живые перед глазами встают. Но, может, это мне так кажется? Мне ведь все, что случилось, и так и по ночам снится, и днем за каждым углом мерещится. А если читать это все, как роман – да еще и такой, который насильно в руки всучили? Всколыхнет он хоть что-то в моем самом главном читателе, или так и проскользнет тот по нему не слишком заинтересованным взглядом? Хоть бы до конца – тогда я, по крайней мере, буду знать, что сделал все, что смог.
И если полетит потом это собрание сочинений в дальний угол – с облегчением, как с трудом осиленная книжка – значит, и со мной все ясно. Нечего мне в хранителях делать. Если за столько лет не осталось в душе человека мало-мальски значимого следа от моего присутствия в его жизни, если до самого ее конца остались в этой его душе тайны, которые он и в светлую вечность втихомолку от меня протащил и там зубами за них держится, самое время переквалифицироваться. Какая разница, в кого? Посмотрим, куда улитка поползет. Святые отцы-архангелы, хоть бы не в снабжатели!
И главное – действительно некому, кроме меня, финал дописывать. Как я теперь понимаю, руку к нему многие приложили, но разворачивался он у меня, в основном, на глазах. Не говоря уже о заключительной, почти немой, к сожалению, сцене. Авторы ее за кулисами остались, только восклицаниями невнятными ограничились, мне выяснять, что происходит, было некогда, а главный мой напарник – как по жизни, так и в том последнем выходе – до конца паузу выдержал. Честное слово, я умом тронусь, если так и не узнаю, почему!
Ладно, кто-то здесь о подробности и обстоятельности говорил.
На финишную прямую наша история вышла после того, как мы с Тошей и Максимом на землю вернулись. Не знаю, как их, а меня прямо на части разрывало. И никого из нас не отстранили, и от Игоря с Дариной, вроде, отцепиться должны, и Татьяна такими глазами встретила, что у меня под лопатками зачесалось – крылья, наверно, пытались расправиться. Планы злобного врага повержены в прах, своих никого оплакивать не нужно, и над полем битвы встает ослепительное солнце победы. И навстречу ему уже тянутся робкие ростки надежды на длительный мир и спокойствие. И даже Марина зловещие тени не отбрасывает.
Игорь с Дариной еще спали, и будить их никому и в голову не пришло – Татьяна с Мариной по двадцать раз каждый эпизод нашего сражения в небесных высях заставили пересказать. А потом пора было детям в школу, а нам всем на работу отправляться. Одним словом, запланированная воспитательная беседа как-то сама собой отложилась до вечера.
У меня к концу рабочего дня состояние эйфории сменилось обычным деловым. У Тоши с Максимом как будто тоже, хотя откуда ему у вечно бездельничающего темного взяться – хоть убейте, не знаю. Оно бы и неплохо – разговор с детьми предстоял серьезный, и взял я его, естественно, на себя, но эти два красавца взялись меня дополнять. Как обычно, к месту и не к месту.
Коротко и по существу я рассказал Игорю с Дариной о существовании ангельского сообщества, его присутствии на земле и о целях оного.
Максим ударился в подробности его структуры, противопоставляя своих темных всем остальным и выпячивая их так называемое более глубокое понимание человеческой природы.
Я заметил, что всесторонние знания о людях не приобретаются в коротких наскоках и в общих чертах обрисовал Игорю с Дариной задачи ангелов-хранителей, приведя в пример свое многолетнее пребывание рядом с Татьяной.
Тоша влез с разъяснениями о преобладании невидимого стиля в нашей работе, делая упор на приоритет душевного спокойствия человека, вследствие чего даже переход в видимость не всегда обязательно сопровождается полной откровенностью с ним.
Я подчеркнул, что методы работы каждого из нас на земле определяются, как правило, уровнем его квалификации и перешел к разъяснениям Игорю с Дариной, почему рядом с ними появились наблюдатели.
Максим встрял с замечанием о неповоротливости раздутой и тяжеловесной господствующей структуры, неспособной оперативно реагировать ни на какие новые явления в жизни.
Я напомнил всем присутствующим о только что пережитых последствиях волюнтаристских выходок отдельных элементов и заверил Игоря с Дариной, что наблюдатели больше не представляют для них никакой угрозы, поскольку вся ответственность за ангельских детей целиком и полностью возложена на их отцов, которые не допустят никаких враждебных по отношению к ним действий.
Тоша пустился в пространные рассуждения об определении отцовства, повторяя, как заведенный, что отсутствие кровных связей с ребенком вовсе не лишает кого бы то ни было права заботиться о нем.
Максим бросил в сторону реплику, что хорошо бы некоторым распределить свою озабоченность в соответствии с потребностью в оной и не обременять ею уже обладающих всеми уровнями защиты и помощи.
Я предложил им обоим выйти для выяснения частных разногласий на полчасика на улицу и вернул всех остальных к разговору о наблюдателях, настойчиво призвав Игоря с Дариной к хранению в строжайшей тайне полученных о нас знаний, для чего Дарине следует поделиться с Игорем умением ставить блок сознания.
Максим поинтересовался, от кого собственно были получены эти знания и не лучше ли поручить дальнейшее их углубление уже доказавшим свою для этого пригодность.
Тоша тут же добавил, что любая система образования должна быть, прежде всего, сбалансированной и что сознательный перекос в сторону не вызывающей сколь бы то ни было широкого признания доктрины не может вызвать ничего, кроме подозрения.
Скрипнув зубами, я напомнил им, что детальное введение Игоря с Дариной в курс дела отдано в руки Анабель и что элементарная признательность требует, чтобы любые дополнения к решению – прекрасно им известно, где принятому – были согласованы со Стасом.
Они дружно не усмотрели в своих предложениях и намека на противоречия с упомянутым мной решением – при наличии у Игоря с Дариной также упомянутого мной блока – и, следовательно, необходимости отвлекать главу серьезного отдела от ответственной работы.
После чего мы все втроем некоторое время оживленно обсуждали, как обеспечить равноправное участие всех сторон в жизни Игоря с Дариной и как контролировать соблюдение каждой стороной достигнутой договоренности.
Пока Татьяна не шарахнула изо всех сил ладонью по столу, велев нам всем немедленно вернуться на землю.
А Марина не добавила невзначай, что не усматривает ничего страшного в том, чтобы наша дискуссия продолжилась еще год-другой, пока они с Татьяной займутся безопасностью Игоря с Дариной.
Те все это время молчали – переводя взгляд с одного говорящего на другого и внимательно слушая каждого. Я видел в этом добрый знак – они явно с готовностью впитывали наши правила поведения на земле. Каковой процесс Марина и разрушила своими словами – как, впрочем, всегда, везде и все на своем пути.
– Можно спросить? – подал вдруг голос Игорь, когда после замечания Марины у нас на кухне воцарилась обеспокоенная тишина.
– Ну, давай, – поощрительно улыбнулся ему я.
– Вы селекцией на земле занимаетесь? – спросил он без тени ответной улыбки.
– Какой селекцией? – оторопел я.
– По крайней мере, так это в биологии называется, – пояснил свою мысль он. – Берут в дикой природе почему-то понравившиеся образцы и воспитывают их – подкармливают, форму нужную придают, все лишнее убирают – чтобы потом в культурную среду переместить. Для украшения, для извлечения пользы или просто для вливания свежей крови.
– Нет уж, – разозлился я, – мы не по своей прихоти людей выбираем и не обтесываем их потом под свои нужды, как ты изволил выразиться. Мы ищем тех, кто уже готов для перемещения в нашу среду – и по форме, и по содержанию – и потом бережно охраняем их, чтобы их каким-нибудь ураганом не снесло.
– Но несмотря на всю их готовность, – спросила Дарина, переводя внимательный взгляд с Тоши на Максима, – вы все же, как правило, не сообщаете им, в какие избранные списки они попали и почему?
– Лично мы, – подхватился Максим, – предпочитаем дать человеку возможность раскрыться в самых обычных условиях, не вешая у него перед носом призовую морковку вечного блаженства за хорошее поведение.
– Часто человек и сам не осознает, – затараторил и Тоша ему вслед, – к чему он уже готов и на что способен. У него самого должны глаза раскрыться, мы не можем его программировать, как гадалки предсказаниями.
– Странно, – ответила им обоим Дарина, в то время как Игорь бросил мимолетный взгляд на Татьяну, – я, например, не понимаю, почему вы свое отношение к людям столь разным считаете.
Тоша с Максимом уставились друг на друга с нескрываемым раздражением. Я уже хотел привлечь их внимание к ярчайшему примеру того, к чему приводит постоянное перебивание основного оратора на ответственном заседании, но не успел.
– А нас зачем на свет произвели? – прищурившись, спросил Игорь. – Посмотреть, что из гибридов получится? Вдруг не нужно будет больше за дикими экземплярами охотиться?
– Игорь, не смей! – резко вмешалась Татьяна. – Я понимаю, что у вас сейчас голова кругом идет, но оскорблять нас вам никто права не давал.
Он ей не ответил, упрямо отвернувшись и крепко сжав губы. Спасибо отцам-архангелам – еще одно пренебрежительное слово в адрес Татьяны, и вся моя предыдущая лекция о миролюбивости и не насильственности наших небесных высей пошла бы насмарку.
– Объясняю в двух словах, – отчеканил я, пригвоздив этого достойного наследника Татьяниного бредового воображения к месту взглядом. – Обычно у ангелов на земле детей не бывает – слишком глубоко в подсознании сидит нестабильность нашего на ней положения. Но случается. У тех, кто корни на ней пустил, домом ее считать начал. Мы ничего, кроме этого, в свое время не знали…
– Вы хотите сказать, что не планировали наше появление? – перебила меня Дарина, чуть подавшись вперед.
– Отец Игоря – нет, – ответила ей Татьяна, глядя на нашего сына в упор. – Это было мое решение. Так же, как и твоей матери.
Дарина перевела взгляд на Максима.
– Я тоже нет, – после минутной запинки нехотя признался он. – Но считаю тебя своим самым важным достижением на земле.
Мы все, не сговариваясь, посмотрели на Тошу.
– Нет! – завопил он. – Честное слово! Но какая разница, кто что планировал? Главное – как кто это воспринял! Я лично на седьмом небе был!
Наши взгляды метнулись к Максиму.
– А я на нем слишком быстро оказался, – процедил он сквозь зубы. – Вашими объединенными стараниями. И воспринимать что-то смог, лишь когда вернулся.
– Тоже нашими стараниями, – небрежно напомнила ему Марина.
– Так вот, – быстро проговорил я, чтобы лишить ее возможности еще что-нибудь разрушить. – О том, что наши не знают, что с вами делать – о том, что они не определились даже в своем отношении к вам – мы узнали, только когда возле вас наблюдатели появились. А также о том, что они строго автономны в своих наблюдениях. А также о том, что на нас наложен обет молчания – для сохранения чистоты… исследования, – смягчил я на ходу термин, но Игорь, конечно, брезгливо поморщился, – как нам объяснили.
– А почему вам это наблюдение не поручили? – спросила Дарина, скосив на мгновенье на него глаза.
– Спроси что-нибудь полегче, – проворчал Тоша.
– И не нас, а наисветлейших, – добавил Максим.
Я им обоим чуть по затылку не врезал. Наблюдателей рядом с нами, вроде, не было – похоже, наш все еще раны зализывал, а Даринин деликатность проявить решил – но кто его знает? Разводить критику руководства – сразу после того, как оно совершенно необъяснимую мягкость в отношении нас всех проявило? Да еще и в присутствии детей – в полном неведении которых Стас только что чуть ли не кровью расписался?
– Судя по всему, идея заключалась, – твердо вернул я разговор в конструктивное русло, – в составлении независимого и непредвзятого мнения о вас. А теперь о том, что оно из себя на сегодняшний момент представляет. Официально вы ничего о нас не знаете – в этом мы насмерть стали – и так это и должно пока оставаться. Летом поедете к Анабель, она сделает вид, что ведет с вами подготовительную работу к принятию такой информации, как это обычно с людьми делается. – Я не удержался от смущенного взгляда на Татьяну, она усмехнулась, Игорь снова нахмурился.
– А почему Анабель, а не вы? – снова встряла Дарина.
– Наше отношение трудно непредвзятым считать, – буркнул Тоша.
– Не говоря о том, – оскалился в язвительной усмешке Максим, – что независимость у некоторых ценится исключительно в строго определенных рамках.
– Макс, прекрати их подзуживать! – резко повернулся к нему Тоша. – Стас что сказал – больше чудес ждать неоткуда? Что наблюдатель Игоря за мельчайший шанс ухватится?
Покосившись на Дарину, Максим опустил глаза, играя скулами.
– Зачем? – выдвинул вперед челюсть мой сын.
– Чтобы доказать, что мы здесь действуем… продолжаем действовать в обход принятых решений, – жестко ответил я ему. – Пока вас считают кандидатами, требующими детального и всестороннего тренинга. У нас должны разработать программу введения вас в наше сообщество, и до тех пор…
– Нас что, с земли хотят забрать? – ахнула Дарина, и Игорь, не поворачиваясь к ней, привычным жестом обхватил ее за плечи и прижал к себе.
– Не думаю, – успокоил я, в первую очередь, Татьяну, рывком повернувшую ко мне побледневшее лицо. – Землю покидают, умирая, а ваша безвременная кончина была у нас почти единогласно признана недопустимой и отвергнута без обсуждения.
– Почти единогласно? – сверкнула глазами Марина.
– Вопрос о радикальных мерах закрыт, – преданно заверил ее Тоша. – Если…
– Без если! – оборвал его Максим.
– Вы можете все помолчать? – взорвался я. – Вы можете хоть раз в жизни без грызни своей обойтись? Можно хоть сейчас не меряться, за кем последнее и самое веское слово останется? Сейчас им, – мотнул я головой в сторону Игоря с Дариной, – нужно объяснить, и как можно доходчивее, на каком мы свете находимся и как им на нем себя вести. – Я сделал глубокий вдох, успокаиваясь. – Итак, подведем итог…
– Насколько мы поняли, – перебил меня Игорь, – мы должны постоянно поддерживать блок, чтобы скрыть свои знания о вас, вести обычный образ жизни, не задавать провокационных вопросов, у Анабель изобразить интерес к тому, о чем нас поставят в известность, довольствоваться этим, терпеливо ждать, пока нас сочтут достойными вашего внимания, надеяться, что это произойдет как можно быстрее, и затем проявить благодарность за включение нас в избранные круги. Я ничего не упустил?
– В целом…. нет, – сдержанно ответил я, испытывая непреодолимое желание привселюдно надрать ему уши. Мало того, что он совершенно бесцеремонно слово у меня отобрал, так еще и эмоциональную окраску списка первоочередных мероприятий изменил до неузнаваемости.
– Хорошо, – спокойно произнес он.
Больше я от него ничего не добился. Ни в тот вечер, ни потом. Ни словесно, ни мысленно. В голове у него постоянно блок стоял. По крайней мере, в моем присутствии. Поначалу я даже обрадовался – и тому, что он мои слова об осторожности всерьез воспринял, и тому, что так быстро научился ставить его и удерживать. Но постепенно этот непривычный барьер между нами начал вызывать у меня глухое раздражение. Я же не со мной просил его осторожничать!
– Ты не слишком ли усердствуешь? – спросил я его однажды по дороге в школу.
– В чем? – рассеянно поинтересовался он, глядя прямо перед собой.
– В маскировке мыслей, – уточнил я.
– Ты сам говорил о бдительности, – невозмутимо ответил он. – Наблюдатель не будет предупреждать меня о времени своего появления.
– Да как он сможет в машине на полном ходу оказаться? – бросил в сердцах я.
– Ты уверен, – обратил он на меня прохладный взгляд, – что знаешь все их возможности?
– Может, и не все, – скрипнув зубами, ответил я. – Но мысли ваши им, вроде, недоступны.
– Не наши, а Дарины, и не им, а ее наблюдателю, – все также бесстрастно поправил он меня. – И она об этом даже не от него узнала.
– А от кого? – нахмурился я, гадая, кто из двоих ее благодетелей на этот раз в гонке за ее благосклонностью вперед вырвался.
– А тебе это зачем? – надменно вскинул он брови.
– Что значит – зачем? – вспылил я. – Может, меня твоя жизнь все же немного касается? Те, о ком ты говорить не хочешь, уже допартизанились за моей спиной, а отдуваться мне, между прочим, первому пришлось. Теперь еще и ты туда же?
– Я просто упражняюсь в умении хранить тайны, – изогнул он губы в пародии на улыбку. – Заранее, чтобы повысить свои шансы на ваше признание. На нем ведь все ваши действия на земле держатся, я ничего не перепутал? Но, в отличие от вас, я не вру – я просто не говорю правду.
Я не нашелся, что ответить, и всю оставшуюся дорогу подбирал особо красочные выражения, чтобы показать Тоше, насколько уродливо гипертрофированные формы приобретает в сознании подрастающего поколения пример безрассудности старших. На что этот подлец глубокомысленно заявил мне, что в случае нашего непробиваемого наблюдателя тактика Игоря вполне может оказаться наилучшей.
А вскоре я заметил, что глубокий и постоянный камуфляж Игоря вызывает беспокойство не только у меня – судя по ощущениям, наблюдатель наш прямо трясся от злости. Не скажу, что меня это расстроило – никто не мешал ему если и не самому, то хоть в ответ на сближение пойти, на что у других его коллег ума хватило – но кто его знает, под каким соусом он это в отчете преподаст?
Игорь в ответ на мое замечание только плечами пожал.
– Пусть докажет, – насмешливо бросил он, дернув уголком рта, – что это у меня не новый талант сам собой появился. Моя способность вас ощущать и ложь распознавать ни у кого, по-моему, никаких возражений не вызвала.
Опять мне нечего было ему возразить. Кроме неосторожной фразы о том, что первый шаг к сближению обычно делает более мудрый. После которой он глянул на меня так, что я вдруг обрадовался, что больше не могу свободно и беспрепятственно заглядывать в его мысли.
Одним словом, пришлось нам с Татьяной учиться общаться с ним так, как это делают обычные родители с обычными детьми. В смысле, говорить. Нет, скорее, пытаться говорить. Без особого успеха. Честное слово, с ним легче было, когда он бесился! Тогда он хоть скандалил – хоть орал и дверьми хлопал, но все же выплескивал, что на душе накопилось. Сейчас же на все наши попытки расшевелить его он отвечал тихо, спокойно и вежливо – и, как правило, апеллируя к одной из моих фраз в той злополучной воспитательной беседе после нашего возвращения. Причем так, что при неизменной форме смысл ее оказывался направленным против нас.
Однажды Татьяна не выдержала.
– Игорь, зачем ты это делаешь? – устало спросила она как-то после ужина, прошедшего в наших настойчивых расспросах и его односложных ответах.
– Что именно? – вежливо приподнял он брови.
– Отталкиваешь нас, – озвучила она мысль, которая и у меня не раз уже мелькала.
– Я учусь уважать принцип занятости каждого строго своими делами, – любезно проинформировал он ее. – В надежде, что мои старания приблизят день принятия меня в высокое общество.
Татьяна испуганно зыркнула по сторонам, потом на меня. Я успокаивающе кивнул ей. Игорь презрительно скривил губы, опустив глаза.
– Но ты же ничего о нем не знаешь, – продолжила Татьяна с непонятно из какого источника черпаемым терпением. – Отец мог бы рассказать тебе…
– Не нужно, – живо возразил ей Игорь. – Намного разумнее подождать, пока ему дадут позволение на это.
– На то, чтобы вывести вас из-под удара не так давно, – вспылил я, не сдержавшись, – мне никакого позволения не понадобилось.
– Мне очень жаль, – повернулся он ко мне, чуть склонив голову, – что я доставил вам столько неприятностей. Я просто не знал о своей научной ценности. Но теперь, когда все проблемы, связанные со мной, переданы в другие, более доверенные руки, ты можешь спокойно вернуться к своим основным обязанностям.
– Да что же ты говоришь? – В голосе Татьяны послышались слезы.
Я дернулся в сторону Игоря, и в его глазах мелькнуло первое за все это время чувство – радостного ожидания. Придушить я его, конечно, придушу, но Татьяна же между нами втиснется! От охраняемого человека руки у меня сами собой отдернутся, а вот у него от меня – это большой вопрос. Судя по колючей волне, даже через блок пробившейся. Не хватало еще, чтобы меня собственный сын в нокаут послал!
– Ты же вообще ничего не знаешь! – взяла тем временем себя в руки Татьяна. – Только наблюдатели появились, твой отец им прямо в лицо заявил, что в отношении тебя ни один шаг без его ведома предпринят не будет. Сколько он просил, чтобы ему позволили все тебе рассказать!
– И как я заметил, – саркастически вставил Игорь, – все его слова нашли глубокий отклик.
– Правильно, не нашли, – кивнула Татьяна. – И за это ты на него вину возлагать будешь? За то, что он столько лет умудрялся как-то обходить все эти запреты? За то, что он учил тебя, отвечал на твои вопросы, пытался хоть как-то объяснить тебе, что происходит – мысленно, втайне от всех, даже от меня? За то, что, когда вы крик на весь свет подняли, вообразив себе Бог знает что по десятку подслушанных слов, он все бросил, чтобы погасить этот взрыв? Даже ценой своего невозвращения к нам?
– Я уже сказал, – произнес Игорь сквозь зубы, – что глубоко сожалею о неумышленном раскрытии великой государственной тайны. Табличек, извините, не повесили «Посторонним вход воспрещен».
– Посторонним? – вскипел я, когда Татьяна мучительно сморщилась. – А ты можешь себе представить, что было бы, если бы ты раньше об этом узнал, если у тебя сейчас ума не хватает все спокойно выяснить и трезво взвесить?
– Не могу! – отрезал он. – Отталкиваться не от чего. Не случилось с откровенностью встречаться, все больше вранье попадалось. Но еще раз торжественно обещаю больше не быть источником ваших неприятностей.
– В жизни можно быть источником разных неприятностей, – устало бросила Татьяна. – До сих пор ты для нас никогда таким не был. Гордости – да, радости тоже, даже волнений, но не обиды и равнодушия. Моя жизнь вообще по-настоящему началась, когда в ней твой отец появился, а потом и ты – я впервые почувствовала, что где-то кому-то нужна.
– Мне трудно разделить твои чувства, – снова похолодел его голос. – Если я не ошибаюсь, вопрос о моей нужности все еще решается.
– Где? – прищурилась Татьяна. – Там, где тебя никто не знает? Тебя больше волнует их отношение, чем наше? Здесь ты нужен всем – и нам, и Дарине, и ее родителям. Так же, как и она нам всем нужна. Мы все здесь друг другу нужны! Особенно в такое время.
– Вот это точно, – кивнул он, чуть искривив губы в пренебрежительной усмешке. – Сейчас почему-то все друг другу нужны стали. Раньше, правда, один Дарин вид вам неприятен был, и каждое слово Марины с Максом вам поперек горла становилось, даже с Тошей вы не прочь были пнуть друга при любой возможности. Хотя я, конечно, понимаю, – перевел он взгляд на меня. – Если вы всю свою бесконечную жизнь живете, как все небесные тела – каждый на своей орбите, с которой сходите лишь во время вселенской катастрофы – то вам и на земле трудно от этих привычек отучиться.
– Небесные тела, говоришь? – усмехнулся я против воли. – Ну, тебе, конечно, виднее. Я в том космосе редко бываю, так что спорить с тобой не стану. А вот на земле, на которой я в полной памяти примерно столько же, сколько и ты, нахожусь, я одно очень твердо понял – нужно уметь отличать слова от дел. Благодаря твоей матери понял – это она меня с очень разными людьми познакомила, и наши не менее разные ангелы вокруг нее и ее друзей собрались. Притянулись к ним, если следовать твоему сравнению.
Игорь опустил глаза, и у меня затеплилась надежда.
– С некоторыми из них, – продолжил я настойчивее, – я с первого дня душа в душу ужился. С другими всю свою жизнь здесь ругался, ругаюсь и буду ругаться. Но отлично знаю – и отнюдь не умозрительно, в отличие от тебя – что каждого из них из любой пропасти вытащу, если они туда свалятся. Так же, как и они меня. Без дифирамбов и расшаркиваний. А потом опять можно ругаться. И тебе желаю, чтобы тебе очень крупно в жизни повезло – чтобы рядом с тобой в ней были те, кто не хвалить тебя будет, а абсолютно все в ней с тобой делить. А до тех пор попридержи-ка ты язык о том, чего на себе еще не испытал. Я ясно сказал?
– Вполне, – поднял он на меня все также непроницаемый взгляд, и надежда моя угасла.
Нетрудно догадаться, что делиться такими новостями я ни с кем не рвался. Да мы, собственно, практически ни с кем и не виделись. Игорь с Дариной после нашего возвращения на землю категорически отказались от того, чтобы я за ними даже после школы заезжал – и на дополнительные занятия, и домой потом сами добирались. Тоша с Галей сдвинули рабочий график, чтобы уходить раньше и успевать забирать с занятий Аленку – та по стопам старших пошла и одними обязательными уроками не ограничивалась. Она, правда, все больше то одним, то другим рукоделием прямо в школе занималась. Поэтому я даже по вечерам хоть мельком перестал их встречать.
