Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 53 страниц)
Еще оставшиеся к тому моменту дети сбились в кучку, тревожно наблюдая за разбирательством. И вдруг из этой кучки раздался твердый и уверенный голос Игоря.
– Алеша обманывает, – спокойно заявил он.
– Что? – мгновенно взвилась Алешина мама. – А ты откуда знаешь? Ты видел, что ли, как он их брал?
– Нет, – невозмутимо ответил Игорь, глядя ей прямо в глаза. – Но я знаю, что он боится, что вы его ругать будете.
Оба Алешиных родителя тут же заняли защитную позицию – и неважно, что за минуту до этого они были готовы не только отругать, но даже наказать своего сына. Чего я только не наслушалась – и про то, что они не намерены такую напраслину терпеть, и про то, из кого стукачи вырастают, и про то, кто этому способствует. А когда на следующий день нянечка нашла эти злополучные колготки за шкафчиками, то вместо разрешения конфликта дело кончилось тем, что Алешин папа обвинил Игоря в том, что тот специально их там спрятал, и потребовал встречи с его родителями.
Я едва успокоила его тем, что не стоит нам детям такой пример подавать, и пообещала, что сама поговорю с родителями Игоря. И поговорила, конечно – меня саму встревожила та уверенность, с которой он сказал, что колготки взял Алеша. Видеть он этого никак не мог – в тот день они с Дарой очередное большое действо разыгрывали, и мы все, включая меня, глаз от главных участников оторвать не могли.
Мы тогда с Татьяной дня три подряд перезванивались.
– Ничего не говорит, – уставшим и несчастным голосом отвечала мне она. – Сам не брал, за Алешей за этим не подсматривал…
– Может, кто другой подсмотрел и ему сказал? – предположила я.
– Да спрашивала, – вздохнула Татьяна, – говорит, что нет. Но я тебе точно говорю: он сам никогда не врет – мы уже сто раз проверяли.
– А откуда же тогда узнал? – недоумевала я.
– Ох, Светка… – Она немного помолчала. – Он говорит, что чувствует, когда другие люди врут – вот что мне тебе на это сказать?
– Да ты что! – ахнула я. – Вот же талант в жизни пригодится! Только ты ему скажи, что замечать такое, конечно, нужно, а вот вслух – только в самых серьезных случаях говорить.
– Света! – рявкнула она. – Ты сама слышишь, что несешь? Не бывает таких талантов! Он просто тебя все время перед собой видел и сделал простой логический вывод: если не ты, значит, только этот Алеша и мог.
– Не скажи, Татьяна, – мечтательно протянула я. – Вон уже целая теория есть, как по мельчайшим жестам и движениям лица можно определить, кто врет, а кто нет. И умение такое, между прочим, далеко не всем дано!
– Свет, – отчеканила Татьяна, – я ему объясню, что нехорошо чужие секреты выдавать, а вот ты только попробуй эти бредовые идеи в нем поддерживать!
Больше Игорь покровы ни с каких тайн не срывал – по крайней мере, во всеуслышание и сознательно. Ну, не могла я удержаться, чтобы не глянуть на него мельком, когда возникала необходимость рассудить двух одинаково вопящих благим матом и обвиняющих друг друга в каком-то поступке ребятишек. Игорь с Дарой, как всегда, держались подальше от таких конфликтов, а Игорь старался даже не смотреть в ту сторону, но временами у него чуть поджимались губы. Что давало мне возможность задавать правильные вопросы и докапываться, в конечном счете, до истины. И Игорь, похоже, и мою реакцию как-то по мимике угадывал, потому что, когда инцидент был исчерпан, на губах его частенько мелькала легкая улыбка.
Так что, виновата я перед тобой, Татьяна – получается, что не сдержала я свое слово, помогла Игорю увериться в своей способности нюхом правду от неправды отличать. А значит, и к тем размолвкам, которые у вас с Игорем потом произошли, руку свою приложила. Не знаю, сможешь ли ты простить меня, но эти строчки я Марине вычеркнуть ни за что не дам!
К несчастью, случай с теми колготками произошел как раз, когда мы начали готовиться к первому в жизни ребят утреннику – новогоднему. И они, как оказалось, не только запомнили этот случай, но и обсуждали его – и между собой, и с родителями – и сделали выводы.
Сценарий того утренника я уже, конечно, не помню, но все там крутилось вокруг снеговика и снежинок. У меня не было и тени сомнения, что главную снежинку должна будет сыграть Дара, а снеговика, естественно – Игорь; в обеих ролях больше всего слов и танцев было, и остальным они могли оказаться просто не по плечу.
И вот тут-то и случился бунт. Против Дары ни единого возражения не возникло, а вот снеговика, как вдруг выяснилось, хотели сыграть чуть ли не все мальчишки. Их поддержали и девочки-снежинки, заявив, что вокруг Игоря они танцевать не будут. Я растерялась – то, что Игоря как-то слегка стороной обходить начали, я уже несколько дней, как заметила, но такого массового бойкота я не ожидала.
Игорь побледнел, и черты лица у него сложились в неподвижную маску. Но окаменело у него только лицо – крепко зажав в кулачке карандаш, он встал и громко и отчетливо произнес, глядя прямо перед собой:
– Я снеговиком не буду.
После чего он сел, склонился над своим альбомом и продолжил рисовать.
Возмущенный ропот сразу стих, и на меня уставилось полтора десятка отнюдь не пристыженных, а совсем наоборот – радостно-возбужденных детских лиц.
– Хорошо, – сказала я в попытке сохранить достоинство Игоря и преподать остальным урок, – если Игорь не хочет быть снеговиком, он им не будет.
Но вот кто удивил меня – по-настоящему, по-хорошему – так это Дара.
Я уже говорила, что они с Игорем с самых первых дней отличались от остальных детей крайней самостоятельностью, я бы даже сказала – само…, нет, взаимодостаточностью. Но в тот момент я окончательно поняла, что они оба действительно существенно взрослее не только своих сверстников, но, собственно говоря, и своего возраста.
Не успела я договорить, как со своего стульчика вспорхнула Дара. Она нежнейшим образом улыбнулась направо и налево – даже через плечико томный взгляд умудрилась бросить – и повернула ко мне сияющее личико с широко раскрытыми, невинными глазами.
– Светлана Андреевна, – почти пропела она, – я тоже не буду главной снежинкой. Пусть кто-то из девочек танцует. Вы ведь без меня справитесь, правда?
Конкурс на роль главной снежинки растянулся на два дня, а обиды после него – на добрую неделю.
Игорь с Дарой получили роль двух каких-то зверушек (сейчас уже и не помню, каких) – совсем небольшую и почти не связанную с основным действием. Им нужно было где-то посреди спектакля выйти из лесу на поляну, на которой стоял снеговик, прочитать по одному небольшому стихотворению и снова убежать в лес.
После распределения ролей ко мне подошла Дара, попросила листик со стихотворениями для себя и для Игоря и сказала, что они сами подготовятся – слова дома выучат, порепетируют, а я потом проверю. Я вздохнула с облегчением – мне со снежинками забот хватало. Снеговик хоть на одном месте стоял, а снежинкам приходилось чуть ли не одновременно и стихи читать, и танцевать. Я за тот месяц так накружилась, что мне и по ночам снилось, что меня на центрифуге раскручивают.
Дара с Игорем во время репетиций держались в стороне. Стихи свои они выучили быстро – через неделю я их проверила и успокоилась, так что они имели полное право что-то там свое придумывать. Никого к себе в такие моменты они и близко не подпускали. У меня закралось подозрение, что Дара такой маленькой ролью не удовлетворится и какой-то сюрприз устроит, но, во-первых, я уже во время ее Игр со всей группой убедилась в ее отличном чувстве времени, а во-вторых, у меня ни секунды свободной не было выяснять, что они там задумали.
К празднику мы, в целом, подготовиться успели, но меня не оставляло некое тревожное чувство. Первый утренник – это всегда что-то вроде рулетки, и иногда после него хочется, чтобы она русской была. К сцене практически ни один ребенок без трепета не относится, а тут еще извольте лицедействовать перед целой толпой взрослых. И это еще одна особенность первого в детской жизни утренника – на него, как правило, родители в полном составе являются. Это потом уже они очередность устанавливают – кому на этот раз моральную поддержку любимому детищу предоставлять.
Кстати, болеть за Игоря с Дарой как в тот первый раз, так и в последующие пришли не только Татьяна с Анатолием и Галя с Тошей, но и Марина с Максимом. У меня даже мысль мелькнула – уж не дала ли наша кремень-Марина слабину в отношении одного из своих неизменных кавалеров. Нет, вру – эта мысль у меня позже мелькнула, существенно позже, когда мы после Нового Года у Татьяны собрались (вот где-то в то время эта традиция у нас и установилась) и Марина опять со всей троицей пришла. Впрочем, Марина у нас – максималист, она выбирать не умеет, ей, как Винни-Пуху – и меду, и сгущенного молока, и банку варенья, если есть, и все перед ней на стол, пожалуйста, даже если она все сама и не осилит. Интересно, Марина, что ты из этого абзаца вычеркнешь?
Ладно, нужно с утренником закончить. Одним словом, вышел он, как любой первый блин – комом. Ребята переволновались, а некоторые, увидев перед собой море незнакомых лиц, и вовсе в ступор впали. Снеговик вообще забыл, что у него роль со словами, и снежинкам приходилось время от времени подталкивать его, чтобы он свои слова, после которых их очередь говорить была, прокричал. В результате, снежинки запутались-таки, кому в какую сторону кружиться, и вышла у нас на сцене вместо стройного снежного хоровода бурная метель.
Родители, конечно, все эти оплошности встречали добродушным смехом и дружными хлопками зрительских симпатий. Но когда на сцену вышли Игорь с Дарой…
Они выскочили из своего леса как будто по отдельности, затем заметили друг друга, обнюхались, чуть шарахнулись от снеговика – и только потом обняли друг друга за плечи (Дара еще Игорю и головку кокетливо на плечо умостила) и устроили из своих жалких четверостиший целый диалог, удивленно переглядываясь, опасливо косясь на снеговика и театрально пожимая плечами. Они еще при этом растирали себя руками и чуть притоптывали ногами, словно им холодно на одном месте стоять было. Отчитав свои слова, они нарочито содрогнулись, развернулись в одном прыжке, помахали своими хвостиками и ускакали назад в свой лес.
Их уход со сцены сопроводили не хлопки, а самые настоящие аплодисменты, и весь остаток спектакля как-то смазался.
Я, кстати, когда мы после Нового Года у Татьяны собрались, попросила их повторить их номер – для Сергея, да и для Стаса с Кисой (вот же, господи, до сих пор в голове не укладывается – взрослый человек, а на такую дурацкую кличку отзывается!) – так они свою сценку еще и разнообразили. Пошушукались пару минут в прихожей, потом влетели в гостиную по разные стороны стола, обнюхали всех нас, сделали вид, что испугались, заметив друг друга, и потом уж сошлись и довели ее до конца. Я в тот раз впервые в жизни у Кисы на лице улыбку увидела – и, между прочим, имею право гордиться этим ничуть не меньше, чем их родители!
Короче говоря, у нас после того утренника больше не возникало вопросов, кому главные роли во всех последующих играть. Некоторые дети вообще даже участвовать отказывались – то ли перепугались до смерти, то ли родители их не похвалили, как следует. И тут за дело взялась Дара.
Честно признаюсь, ни с одной из групп после них подготовка к утреннику не превращалась для меня из неизбежной муштры в увлекательную игру. И именно так ее воспринимала и преподносила остальным детям Дара. После Нового Года она опять начала допускать некоторых детей к их с Игорем выдумкам – неизменно давая им понять, что он является не просто обязательным, а главным участником. При этом она включала свое очарование на полную силу, и постепенно дети вновь приняли Игоря в свой круг.
Репетиции были для нее словно Богом предоставленным шансом попробовать себя чуть ли не во всех ролях. Если у кого-то из других детей что-то не получалось, мне даже просить ее не нужно было – она тут же подходила и показывала, как нужно сделать. Причем, в ее демонстрациях не было и намека на снисходительность примадонны, и обучались у нее дети намного быстрее, чем у меня – то ли расстояние между ребенком и взрослым им не мешало, то ли доверяли они ей больше, то ли просто походить на нее хотели. Она и во время спектакля могла чью-то забывчивость прикрыть – или неожиданным, отвлекающим на себя внимание жестом, или смешным, заполняющим неловкую паузу возгласом, или просто собой, в самом прямом смысле.
К весне я уже решила, что в нашем детском царстве-государстве воцарились, наконец, полный мир и согласие. Но однажды я поняла, что даже у детей под полным благополучием могут скрываться весьма непредсказуемые, а иногда и печально предсказуемые подводные течения.
Дара с Игорем практически не болели. За все время их пребывания в садике у меня пальцев на одной руке хватит, чтобы пересчитать, сколько раз они оставались дома по болезни. Вот вам еще один пример разумного отношения родителей к оздоровлению, закаливанию и правильному выбору одежды, а то – стоит ребенку чихнуть, все, садик виноват.
Но все же случалось и им простудиться. И той весной впервые заболела Дара – и на добрых полторы недели. Кстати, это был единственный раз, когда ее так долго не было, потом она, как и Игорь, не больше двух-трех дней отсутствовала – видно, Татьяна с Анатолием поделились опытом с Галей и Тошей.
Во время ее отсутствия Игорь полностью ушел в себя. Он неукоснительно следовал всем нашим правилам, но ни с кем не играл – в свободное время рисовал, лепил, строил что-то на площадке; одним словом, делал что-то руками, всем своим видом давая понять, что отнюдь не расположен к общению. Волноваться за Дару он не мог – я знала, что они каждый вечер в Скайпе встречаются – но за все это время он ни разу не улыбнулся, даже когда вечером за ним Татьяна с Анатолием приезжали.
И вот, воспользовавшись его подчеркнутым одиночеством, его и взялись изводить тот самый пресловутый Алеша и еще двое особо пакостных мальчишек. Я говорю – особо пакостных, потому что делали они все это исключительно у меня за спиной: то под локоть его за столом толкнут, чтобы рука с карандашом дернулась, то плечом двинут, проходя мимо, то мячом на площадке, словно случайно, бросят – прямо в его строение.
Игорь ни разу не пожаловался, я даже и не замечала ничего, пока Олежке вмешаться не пришлось. Он после школы обычно ко мне приходил, мы с ним, пока дети спали, уроки делали, а потом он уже домой шел. А то смотрю – что-то он задерживаться начал, это уже потом он мне рассказал. По вечерам, пока он с нами оставался, они притихли, а вот по утрам… Я, конечно, старалась с них глаз не спускать, но разве за ними всеми углядишь? И если я их ни на чем таком не поймала, а Игорь упорно молчал, мне и отчитать их не за что было.
Затем Дара вернулась, и Игорь вновь ожил. А Дара каким-то образом узнала, что здесь происходило, пока она болела. Я практически уверена, что Игорь и ей ничего не рассказывал – ни в Скайпе, потому что вести себя она стала иначе через несколько дней после возвращения, ни потом в садике, потому что, если один человек жалуется на кого-то другому, то последний – вольно или невольно – хоть пару раз на обидчика глянет.
И все же, как-то она об этом узнала – и Алеша с друзьями просто перестали для нее существовать. Даже когда Дара привлекала других детей в свою Игру, и они – случайно или неслучайно – оказывались в их числе, она пропускала их взглядом как пустое место. Такое нарочитое игнорирование даже взрослым неприятно, а уж дети и вовсе к нему болезненно относятся, и однажды, окончательно разозлившись, Алеша дернул ее за рукав – да так, что она чуть не упала. В запале он даже забыл на меня оглянуться, и я тут же ухватилась за возможность наконец-то наказать его.
Но не успела. Не успела я и рот открыть, как Игорь мгновенно оказался между ней и Алешей. Он не издал ни звука, не замахнулся, руки в кулаки не сжал – он просто стоял и молча, в упор, исподлобья смотрел на него. Он стоял спиной ко мне, и лица его я не видела, но, судя по всему, было в нем нечто такое, от чего Алеша отступил, затем еще раз отступил, а потом и вовсе отошел. От всяких «случайных» неприятностей Игорь с Дарой, по-моему, не избавились, но прикасаться к ним – кроме, как в игре – больше никто не решался.
Вот это был тот самый момент, когда я совершенно однозначно поняла, что у этих двух маленьких человечков одна дорога в жизни. Не знаю, почему – вот сколько людей может вспомнить лучшего детсадовского друга? Между ними было что-то большее – не любовь, конечно, в том-то их возрасте смешно было бы о любви говорить – скорее, это было какое-то полное единение. Такие чувства, говорят, между близнецами возникают, когда они не только по крови, но и по духу, и по интересам близки – и постоянное общение между собой им просто жизненно необходимо.
Одним словом, мелькнула у меня тогда мысль, что если им случится потом еще и влюбиться друг в друга, то, похоже, их родителей хоть трагедии первых детских увлечений минуют.
Не удержалась я – в тот же вечер поделилась своими наблюдениями с этими самыми родителями, но только мимолетом и скороговоркой, чтобы Игорь с Дарой не услышали и кто-нибудь заведующей опять на мою пристрастность не нажаловался. Галя улыбнулась в ответ, мечтательно вздохнув, а вот Татьяниной реакции я не ожидала.
Она чуть покачнулась, Анатолий, бросив на Тошу короткий взгляд, небрежно обхватил ее за плечи, прижал к себе, и она, словно в смущении, спрятала лицо у него на груди – но я успела заметить, как скользнула по нему какая-то мучительная гримаса. Спросить, что случилось, я не успела – меня Тоша чем-то отвлек. И вот до сих пор не пойму – то ли это мне сейчас, в свете последующих событий, кажется, что я тогда у нее на лице что-то такое усмотрела, то ли это она, со своей знаменитой интуицией, уже тогда что-то учуяла…
Я решила больше не шутить на эту тему, но она сама вернулась к моему замечанию – когда мы на майские мой день рождения у нас на даче праздновали. После горячего, как всегда, папы с детьми отправились на улицу, Галя тоже с ними пошла – впервые (вот уж кому точно мои намеки понравились!), а Татьяна увязалась за мной посуду мыть.
– Свет, я по поводу этих твоих разговоров про Игоря и Дару… – начала она, недовольно хмурясь.
– Татьяна, да ты вообще сдурела! – возмутилась я. – Я в шутку слово обронила, а ты космическую проблему из него строишь!
– Может, ты и в шутку, – разозлилась и она, – но только дети не только слова слышат, а еще и то, что за ними стоит, чувствуют. А то, что в детстве в память запало, может потом всю жизнь в ней сидеть.
– А если и так, так что такого? – прищурилась я. – С каких это пор ты считаешь, что нужно за других людей думать, что им хорошо, а что – плохо?
– Вы чего ругаетесь? – послышался от двери голос Марины.
– А что это ты своих орлов в одиночестве бросила? – совершенно нетипично для себя съязвила Татьяна.
– А я их отправила выдержку тренировать под огнем Дариного обаяния, – насмешливо фыркнула Марина. – Вернее, Макс сам побежал, и Киса тут же за ним потянулся, а Стасу одному за столом скучно, наверно, стало. Ничего, пусть учатся, – махнула она рукой, – им с этими мелкими полезно общаться.
– Да? – заинтересованно глянула я на нее.
– Отстань, – лениво дернула она плечом. – Так что это у вас за крик тут стоит?
– Да вот я говорю, что если Игорь с Дарой так души друг в дружке не чают, – объяснила я, – хорошо бы им потом пожениться было. А Татьяна против.
– И с чего бы это? – как-то нехорошо прищурилась Марина, окинув Татьяну острым взглядом.
– А с того! – отрезала Татьяна, и глубоко вздохнула, успокаиваясь. – Хорошо, вот ты на них со стороны смотришь, непредвзято, но ведь даже ты видишь, что им с кем угодно уютнее, кроме обычных своих сверстников. То, что они так подружились – это замечательно, но может, не стоит в них это стремление к замкнутости только друг на друга поддерживать? Может, стоит их настраивать на то, чтобы они нормальную человеческую жизнь жили?
– А что же ты сама не так давно нормальной человеческой жизнью жить не хотела? – процедила сквозь зубы Марина, глядя на Татьяну в упор.
– А ты меня с ними не равняй! – вспыхнула Татьяна. – И даже если равняй – только я тебе имею право сказать, как таким, которым тесно среди других, сложно на свете жить.
– Сложно, но можно! – ткнула в нее указательным пальцем Марина. – Сколько тебя все жизни учили… и мы тоже? Сколько ты со всеми ругалась, а жила все равно по-своему – и что, плохо у тебя получилось? Все, казалось, против тебя было, но ты никому не позволила за тебя свою судьбу решать!
– А если за них решают? – прошипела Татьяна.
– Девочки, честное слово, – решила, от греха, вмешаться я, – я им больше никакие идеи в головы впихивать не буду!
Они обе глянули на меня с выражением крайнего удивления.
– Я не знаю, кто там что решает, – вновь повернулась к Татьяне Марина, – но ты всю свою жизнь ныла, что тебя никто не понимает, что никто не хочет поддержать тебя в простом, обычном, естественном желании жить по-своему. А теперь что – сама тем же самым заниматься будешь? Станешь их под общепринятые правила подгонять, да еще и неизвестно, кем принятые?
– У нас, между прочим, очень простые правила, – обиделась я, – и никем они не приняты, а просто из жизни взяты. И даже под них я никого насильно не подгоняю, и от родителей такого не требую.
– Светка, я тебя обожаю! – рассмеялась вдруг Марина. – Насчет насильно – это ты хорошо сказала. А ты, Татьяна, подумай, – вновь обратилась она к уже покусывающей нижнюю губу Татьяне, – если ты имеешь право сказать, как нелегко жить необычным людям, то именно ты не имеешь никакого права из других необычных обычных кроить.
– Даже если их необычность опасна? – у Татьяны на лице опять мелькнула мучительная тень.
– Татьян, да что ты несешь-то, в самом деле! – не выдержала я. – Я за ними каждый день наблюдаю – ну, нравится им вдвоем играть, а другим – всем вместе, и все довольны, причем здесь опасность-то?
– Вот, – с довольным видом кивнула Марина, – видишь? Глас народа. И даже если ты права, то это – их опасность, и им решать, что с ней де… Я про потом! – замахала руками Марина, когда Татьяна чуть не задохнулась. – Светка, вроде, разговор про светлое будущее завела.
Я выпихнула их обеих из кухни с чаем и тортом в руках и велела звать всех остальных к столу. Пару раз, когда они чуть зубами друг на друга не клацали, у меня сложилось впечатление, что они говорят о чем-то таком, что я пропустила, но я решила, что, поскольку все эти страсти к настоящему явно никого отношения не имеют, то вот на будущее их и оставим. А там – или Татьяна бросит глупостями голову сушить, либо Игорь с Дарой простыми друзьями останутся, либо они сами скажут дорогим родителям свое веское слово о невмешательстве в личную жизнь подрастающего поколения.
Совсем скоро подошло лето, и наш садик на два месяца закрылся. Дара провела их в городе, а Игорь на месяц к морю с Татьяной и Анатолием уехал, а на другой – к Татьяниной маме загород. Я так поняла, что они виделись, да мы и все вместе пару раз на пляж выезжали, но первого сентября, вернувшись ко мне, они встретились так, словно, как минимум, год в разлуке были.
Всякий раз, видя своих малышей после лета, я глазам своим поверить не могу – и также не могу привыкнуть к столь резкой в них перемене. За каких-то пару несчастных месяцев они так вытягиваются, что я их с трудом узнаю. Кажется, что они весь год силы копят, чтобы пустить их летом в рост. Также случилось и с группой Игоря и Дары – остальные ребята к сентябрю подросли, и не только физически. Они тоже вдруг повзрослели, у них появилось много новых интересов, а также симпатий и антипатий, и они больше не играли все вместе, а разбивались на небольшие группки – так что стремление Игоря и Дары уединяться уже не так бросалось в глаза.
А они все также предпочитали общество друг друга, и, похоже, им было, чем поделиться после лета. Как ни странно, говорила большей частью Дара – как всегда, оживленно жестикулируя. Мне-то казалось, что, проведя безвыездно все лето в городе, она скорее будет слушать рассказы Игоря о море, но с другой стороны, Игорь никогда особо разговорчивым не был, а уж во время Дариных-то сольных выступлений и вовсе затихал, завороженно глядя на нее.
В какие тайны она с таким энтузиазмом его посвящала, выяснилось, когда в декабре у нее родилась сестра – совершенно неожиданно, по крайней мере, для меня. Летом, во время тех нескольких наших встреч я ничего не заметила, с сентября за Дарой только Тоша с Татьяной и Анатолием приезжать стал, а к Игорю на день рождения он и вовсе сам с Дарой приехал – Галя простудилась, что ли. Но вот что странно – после возвращения в садик Дара никому и словечком не обмолвилась о предстоящем событии, родители, наверно, из суеверных соображений велели ей не распространяться на эту тему. А вот Татьяна, между прочим, могла бы и намекнуть!
Дара к тому времени уже приближалась к пяти годам – и детей в таком возрасте появление брата или сестры всегда очень сильно меняет. Видя перед собой кого-то совсем крохотного и беспомощного, они впервые в жизни осознают себя взрослыми, старшими – я по Олежке помню. Младшие не просто интересуют их, как живая кукла, в них внезапно проявляется одно из самых лучших человеческих качеств – неистребимая потребность защищать и оберегать более слабого.
Не избежала такой перемены и Дара.
После рождения сестры и снятия, надо понимать, табу с упоминания о ней Дара только и говорила, что о маленькой Аленке – со всеми, кто готов был ее выслушивать. Слушать ее, разумеется, предпочитали девочки, и скоро Дара – впервые, по-моему, в своей жизни – ударилась в игру в дочки-матери, в которой она, разумеется, всегда исполняла роль строгой и требовательной матери многочисленного семейства.
Как нетрудно догадаться, Игоря такие игры не очень-то привлекали. Но с мальчишками он так и не сблизился – просто так гонять туда-сюда машинки или мяч ему было явно неинтересно, да и с Алешей с двумя его друзьями у него сохранялось состояние напряженного нейтралитета. Он снова стал замыкаться в себе – пока Дара направо и налево командовала своими «дочками», он отходил в сторону и принимался, как правило, за рисование.
Но даже в рисунках его постоянно просматривалось влияние перемен в жизни и отношении к нему Дары. Как правило, он изображал человечков – довольно много и по-разному сгруппированных, причем некоторые из них постоянно оказывались в углах рисунка. Мне казалось, что он таким образом пытается выразить, что чувствует себя исключенным – как из Дариных игр, так и из сферы ее новых интересов. Судя по его подавленному виду, он уж точно не одну большую счастливую семью рисовал.
И даже когда Дара все же удостаивала его своим обществом и снова принималась тараторить без умолку, он слушал ее все с тем же мрачным видом и с выражением какой-то почти обиды на лице. А когда она снова отбегала от него, он временами пытался – по ее примеру – и себе некую благодарную аудиторию вообразить. Усаживался прямо на пол, обхватив руками колени и отвернувшись в сторону какого-нибудь угла, и принимался шевелить губами, глядя в одну точку ничего не видящими глазами, словно обиды свои кому-то изливал.
Дозваться его в такие моменты мне никак не удавалось – он делал вид, что не слышит меня, до тех самых пор, пока я прямо к нему не подходила. А у меня прямо сердце кровью обливалось на него смотреть. Однажды я даже не выдержала – сама как-то вечером позвонила Татьяне.
– Он и с детьми сам не свой? – тут же напряглась она.
– Да не с детьми, а без Дары! – объяснила я. – Она сейчас девчоночьи игры для себя открыла, а его вроде как бросила – а он так переживает, что на нем лица просто нет. Преданный он у вас получился – привязанности свои, как перчатки, не меняет.
– О господи, – выдохнула она, – что же нам с ним делать?
– Видишь теперь, что ничего хорошего не выйдет, если его от нее оторвать? – поддела я ее, не удержавшись. – Я тебе еще раз говорю – между ними не простая детская симпатия, вот и ревность появилась…
– Да не ревность это, а зависть! – рявкнула в сердцах Татьяна. – Он нам с Анатолием уже дырку в голове проел – извольте подать ему братика.
– Так… в чем дело-то? – навострила уши я.
– Нет-нет-нет! – мгновенно осадила она мой вспыхнувший интерес. – У нас с Анатолием этот вопрос давно обсужден и решен. Нам дай Бог Игоря на ноги поставить.
– Ага, – усмехнулась я, – а Гале с Тошей двоих поднять – нечего делать! Кстати, – вовремя вспомнила я старую обиду, – от меня-то зачем скрытничать было?
– Ох, Светка, – вздохнула она, – там столько проблем было – и есть – что тебе о них лучше не знать. А скольких поднимать – это их дело. Так же, как твое или мое. Ты-то сама на второго так и не пошла, – хмыкнула она.
– Так у нас же Дара появилась! – рассмеялась я. – Олежка и успокоился. А потом он у меня на работе каждый день два десятка колобков видел – и больше уже не хотел еще одного дома. – И вдруг меня осенило. – Слушай…
– Что? – тут же насторожилась она.
– Вы ведь все равно их забираете, а потом Дару с Тошей домой завозите? – Татьяна согласно угукнула. – Ну вот! Вместо того чтобы домой сразу ехать, зайдите к ним домой, хоть на полчасика – пусть Игорь на девочку посмотрит, повозится с ней вместе с Дарой.
– Да неудобно Гале постоянно мешать… – неуверенно протянула Татьяна.
– Ну, не каждый же день! – Мне все больше нравилась эта идея. – Пару раз в неделю – и они Гале девочку займут, и вы ее разговором отвлечете. А Игорю… Я тебе точно, по Олежке, говорю – только лучше будет, если к Игорю ощущение причастности к Дариной жизни вернется. Ты что хочешь, хоть головой о стенку бейся, но ему без нее очень плохо.
Татьяна раздраженно буркнула что-то на прощание, но хоть на этот раз слова мои, похоже, мимо нее не прошли. Недели не прошло, как Игорь явно повеселел. Я так поняла, что он с родителями не только после садика к Даре в гости заезжал, но они и выходные часто вместе проводили – и меня, например, совсем не удивило, что Галя, с ее щедрой душой, вовсе не тяготилась полным домом народа.
Оказалось, что у Игоря тоже неплохо получается с Дариной Аленкой играть, и они с Дарой снова начали уединяться в игровое время – чтобы похвастаться друг перед другом, кто быстрее догадался, чего малышке хочется, и кто лучше рассмешить ее смог. Причем Игорь уже не просто слушал, когда Дара придумывала, чем бы им сегодня вечером девочку развлечь, а без малейшего стеснения перебивал ее, если и ему интригующая мысль в голову приходила.
