Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 53 страниц)
Одним словом, скоро бросил я даже время от времени их проверять – пока они с Олегом были, это уж действительно стало на настоящее подсматривание и подслушивание смахивать. Слава Богу, Анатолий тогда об этом так и не узнал. Тем более что речь у них большей частью о прочитанных книгах шла.
О том, что говорили они тогда не только о литературе и не только с Олегом, я узнал значительно позже. А в то время, убедившись в полной Дариной безопасности, я с облегчением переключился на Аленку, которая как раз в первый класс пошла и, не обладая ни Дариной уверенностью в себе, ни ее неизменным спутником в лице Игоря, привыкала к новому окружению с куда большим трудом. Если у нее трудности возникали, делилась она, конечно, в основном, с Дарой – как обычно, без слов – и та ей показывала, как с ними справляться. Но, в отличие от старшей сестры, Аленке нужно было время от времени прислониться то ли к Гале, то ли ко мне и почувствовать, что ее просто любят. Что Дара, с пеленок привыкшая ко всеобщему восхищению и воспринимающая его как должное, отнюдь не приветствовала.
Вскоре, впрочем, я заметил, что Дара тоже стала больше времени с нами проводить – я даже подумал, что их мысленное общение явно двусторонним становится, вот и Аленкина потребность в нас с Галей ей понемногу передалась. После ужина, или обеда на выходные, она уже не бросалась сразу в детскую, чтобы к своим делам вернуться, а частенько засиживалась с нами на кухне, особенно когда на Аленку приступы нежности нападали, и задумчиво разглядывала всех нас. Но переступить через уже устоявшийся барьер отстраненности она так и не смогла, хотя на лице ее временами промелькивало выражение то ли легкой зависти, то ли глубокой сосредоточенности.
Я тогда думал, что, на выходе из детского возраста, у нее просто возник интерес к взрослым и их жизни – и присматриваться к ним она начала, разумеется, со знакомых. Сперва к Олегу, который по возрасту ближе всех к ним с Игорем был, потом к Татьяне с Анатолием, которых она тоже чуть ли не каждый день видела, а потом уже и ко всем остальным нашим друзьям. На всех наших встречах она отсаживалась в сторону уже не с одним только Игорем, а с Олегом и, иногда, с Аленкой, и, судя по стреляющим во все стороны глазам, разговор у них вовсе не на отвлеченные темы шел. А с Татьяны с Анатолием, когда он по вечерам их с Игорем к офису подвозил, Дара вообще завороженных глаз не сводила, жадно ловя каждое их слово. С каким нетерпением я тогда удобный момент поджидал, чтобы ткнуть эту парочку в их недавнюю неприязнь к ней! Хорошо, что так и не успел.
А на майские, когда мы к Свете на день рождения поехали, я обратил внимание, что Дара и Марину в свое исследование включила. Я тогда от беззвучного хохота давился, наблюдая, как мрачнеет лицо Анатолия, какими взглядами он обменивается с Татьяной, когда Дара с Игорем подошли во дворе Светиной дачи к Марине и принялись о чем-то ее расспрашивать. Они, по-моему, так хотели, чтобы у Игоря круг человеческого общения расширился? Так чего было подхватываться из-за стола и волочить Игоря за собой в сад?
Я не думаю, что у них хватило ума отчитать Игоря за тот случай – в конце концов, неприязнь Анатолия к Марине вовсе не должна была тому по наследству передаться. Не говоря уже о том, что Марина с Максом еще недавно каждую среду всех нас выручали, подвозя детей в бассейн, что те просто не могли не понять. Но после этого Дара, когда ей хотелось поговорить с Мариной, всегда подходила к ней сама, и я решил, что Игорь, почувствовав, несомненно, напряжение отца, просто не хочет его расстраивать.
Летом, правда, я заметил… Тем летом мы вообще все рекорды по общению побили – такая жара стояла, что я бы лично не только все выходные, но и каждый день не у реки, а в ней самой проводил, не выныривая… Так вот, в самом начале лета я вдруг заметил в действиях детей определенную закономерность.
Они терпеливо дожидались, пока все мы размякнем от жары, после чего отправляли под каким-нибудь предлогом Аленку к Гале, а Игорь с Олегом подсаживались к Анатолию. Чтобы побеседовать о психологии, которую Олег вознамерился изучать после школы. Дара еще какое-то время делала вид, что загорает, а затем, когда к аудитории Анатолия и Татьяна присоединялась, незаметно перебиралась к Марине.
Уже где-то с третьего раза я был почти уверен, что весь этот спектакль у них по нотам расписан, и чуть ли не постанывал от удовольствия, наблюдая за вдохновенно токующим Анатолием, который, как тетерев во время сольного выступления, ничего вокруг не видел и не слышал. Татьяна также прилежно вторила каждому его слову, чтобы намертво зацементировать в сознании Игоря мысль, что их с Олегом объединяет не только общий интерес, но и общее будущее.
И опять-таки – слава Богу, что ехидничал я тогда втихомолку, не дав ему очередного шанса в самом ближайшем будущем припечатать меня его вечными высказываниями о пробелах в моем образовании – в результате прогулов самых важных лекций. На которых говорилось о том, что ангел-хранитель, сующий нос в дела коллег, напрашивается на щелчок по этому самому носу (редакция моего мудрого наставника).
Потому что хмыкать в его адрес я перестал довольно скоро. Как только заметил, что тем же самым Макс занимается. Поглядывая на меня. Сидя, вместе с Кисой, в стороне от Марины – судя по всему, не одна Дара сочла необходимым их разговор без свидетелей вести.
Я почуял неладное – сам не знаю, почему. Что бы там ни думал о Марине Анатолий, в сближении с ней Дары я лично не видел ничего плохого. У нее был Игорь, который понимал ее с полслова; у нее был я… ладно, мы с Максом, которые бдительно отслеживали любые опасности в ее жизни; у нее была Аленка, которая была готова идти за ней на край света. Но, как ни крути, Дара родилась девочкой, и ей нужна была взрослая женщина, способная отшлифовать ее врожденное умение сочетать в себе сильный характер и разумную покладистость.
Галя, к моему огромному сожалению, на эту роль никак не годилась – ей самой всегда проще всем во всем уступать было, и Дарина целеустремленность ее просто отпугивала. Для Светы Дара с Игорем все теми же детьми из ее группы оставались, Татьяна, смирившись с их неразлучностью, Дару все же близко к себе не подпускала, тогда как Марина… Не ведающая снисходительности, не признающая смирения, только она, пожалуй, и могла вызвать у Дары уважение и желание подражать ей.
С другой стороны, решительность и прямолинейность Марины и ей самой, и всем нам уже немало шишек понаставила. Еще не хватало, чтобы Дара и в этом с нее пример брать начала – возьмет и поинтересуется прямо в лоб у Анатолия с Татьяной, за что это они ее невзлюбили. А мне с Татьяной в одном офисе пять дней в неделю находиться – ей же не докажешь, что я здесь не причем. А докажу, так еще хуже – Анатолий дырку в голове проест разговорами о потере бдительности, приведшей к развращению умов молодежи злостной пропагандой противника.
Солнце в тот день особо палящим мне показалось – представив себе очередное выяснение отношений с обоими моими ближайшими друзьями, я вдруг почувствовал, что песок даже подо мной раскалился до полной невозможности. Самое время было окунуться. А на обратном пути мне просто не хотелось далеко от воды отходить, а тут Макс прямо на дороге оказался, что-то он давно мне о состоянии Дариных мыслей не докладывал…
– Что происходит? – небрежно поинтересовался я, опускаясь рядом с ним на землю.
– Где? – невинно округлил он глаза.
Я чуть кивнул в сторону Дары с Мариной, внимательно следя за выражением его лица.
– А, – понимающе протянул он. – Да вроде, болтают.
– О чем? – снова спросил я, заметив краем глаза, что Киса вдруг втянул голову в плечи и принялся сосредоточенно рассматривать песок у себя между ногами.
– А я откуда знаю? – деланно удивился Макс, покусывая нижнюю губу. – Я же, вроде, тут сижу.
– Может, пойдем искупаемся? – предложил я ему, поиграв для проверки мышцами.
– Это еще зачем? – спросил он, все также ухмыляясь.
– Мне тебя перед детьми бить неудобно, – объяснил я.
– А если я тебе синяков понаставлю? – определенно оживился он, в то время как Киса нервно заерзал на своем месте, отчаянно оглядываясь по сторонам.
– Не-а, – уверенно мотнул головой я. – Рука у тебя не поднимется – Дара с тобой больше разговаривать не захочет.
– Вот гад! – расстроенно вздохнул Макс.
– Так что выбирай, – продолжил я, – либо прямо сейчас расскажешь, что там за переговоры идут, либо после сеанса утопления.
– Да я даже не знаю, как тебе сказать… – Он старательно нахмурился, подергивая все же уголком рта. – Еще ведь говорят, что устами младенца истина глаголет…
– Какая еще истина? – окончательно насторожился я. Киса вдруг сорвался с места и ринулся к реке.
– Да вот начала Дара как-то сомневаться, – произнес Макс, сладострастно растягивая слова, – в чистоте твоего отношения к ее матери.
– Чего? – вырвалось у меня из отвалившейся челюсти.
– Заметила она, как ты перед Татьяной лебезишь, – охотно пояснил он, уже не скрывая насмешки. – А также то, как Анатолий на тебя постоянно рычит. А также то, как Татьяна ее саму едва терпит… – добавил он, яростно сверкнув глазами.
– И что? – окончательно растерявшись, я никак не мог взять в толк, к чему он клонит.
– И решила она, что ты на ее матери женился только потому, – холодно продолжил Макс, – что более желанный объект уже Анатолий к рукам прибрал. О чем ни один из вас до сих пор забыть не может.
В тот момент я впервые по-настоящему понял, почему нам, ангелам, нельзя над коллегами смеяться. Хоть в открытую, хоть исподтишка. Следить за мной, вроде, давно перестали, так что вряд ли это наше руководство мне урок смирения предоставить решило. Скорее, сработал глубинный, основополагающий закон нашего сообщества: поглумишься над собратом – очутишься в его шкуре. Под удвоенным градом насмешек.
– Сдуреть можно, – честно признался я. – И что теперь делать?
– Как что? – вернулся он к своему язвительному тону. – Раскаяться, повиниться перед женой и Анатолием и начать новую жизнь…
– Макс… – Я сделал глубокий вдох и выдох. – Я понимаю, меня тебе приятно по стенке размазывать. Анатолия, наверно, тоже. Но Татьяна здесь причем?
Он надменно вскинул бровь.
– Хорошо, – уступил я, – наши люди тебя тоже мало волнуют. А Дара? Ей нужно в этих мыслях вариться?
– И что же ты предлагаешь? – прищурился он.
– Да внуши ты ей, – озвучил я очевидное решение, – что вся эта ерунда яйца выеденного не стоит! Ей же просто почудилось – ты-то прекрасно знаешь, что мне, кроме ее матери, никогда никто не нужен…
Он глянул на меня так, что я замолк на полуслове. Теперь он какое-то время молчал, явно беря себя в руки.
– Нет уж, праведник ты наш белокрылый, – проговорил он, наконец, тихо и сквозь зубы, – я не буду убеждать Дару в безграничной любви и преданности ее… так называемых родителей друг к другу. Радуйся, что она тебя одним из них считает, и будь любезен сам ей доказать, что никогда и никуда глазом не косил – от меня ты этого не дождешься.
– Откуда ты только на нашу голову взялся! – вырвалось у меня против воли.
– Откуда? – протянул он с каким-то непонятным выражением лица. – С вершин наших общих. И если бы не я, то нам сейчас вообще не о ком разговаривать было бы. Не говоря уже о том, что ты бы понятия не имел, что у нее в голове творится. – Он резко встал и размашистым шагом отправился к реке.
Поняв, что уж в чем-чем, а в деле уничтожения Дариных подозрений в отношении меня никакого сотрудничества от него я не дождусь, я бросился к Марине. В смысле, к телефону – прямо на следующий день, на выезде на очередную поломку.
– Я уже все знаю, – сказал я, как только Марина сняла трубку. – Что она тебе говорила?
– Да в том-то и дело, что ничего, – с полслова поняла меня она. – Она меня все больше спрашивает, да и то – обиняками, между делом – кто, когда и с кем познакомился, да как. Если бы не Макс, я бы вообще не поняла, к чему она клонит.
– Марина, – взмолился я, – ты можешь объяснить ей, что все это – полный бред?
– Не могу! – отрезала она. – Вы со своей секретностью идиотской уже такого наворотили, что кому угодно черт знает что покажется – а мне теперь расхлебывать? Вот спросит она меня прямо – я ей прямо и отвечу. А пока – иди и с Максом договаривайся, чтобы он на нее повлиял.
– Да я уже его просил, – буркнул я. – Он меня послал подальше.
– Да? – протянула Марина с ноткой неприятного удивления в голосе. – Это почему же?
– А ему не хочется меня в ее глазах приукрашать, – с радостью ухватился я за эту неприятную (для Макса, как я надеялся) нотку. – Говорит, что если мы с Татьяной и Анатолием дали повод так о себе думать, так нам самим его и устранять. А про Татьяну вообще слышать не хочет, – добавил я для закрепления эффекта, – раз она Дару невзлюбила.
– Ну, подожди ты у меня! – яростно выдохнула Марина. – Хотя… в одном он, пожалуй, прав. Игорь наверняка в курсе всей этой мыльной оперы у нее в голове…. Нужно Татьяну с Анатолием в известность поставить, – помолчав, решительно закончила она тоном, которым исключительно распоряжения отдают.
– Ты хочешь, чтобы я ему об этом рассказывал? – чуть не подавился вопросом я.
– А ты хочешь, чтобы я? – немедленно отпарировала она. – В кого из нас он скорее зубами вцепится?
– Естественно, в меня! – завопил я. – С тобой связываться он не решится – да и Татьяна ему за тебя голову оторвет, а я? Ему же только намек дай на повод самоутвердиться за мой счет, ткнуть меня носом в то, что – что бы ни случилось – я во всем виноват и без него никак не справлюсь! А тут еще именно Дара разговоры ведет – он же ни за что не поверит, что не с моей подачи!
– Да неужели? – отозвалась Марина – на сей раз с неприятной для меня интонацией. – Так может, пора его на место поставить? Впрочем, это – ваши заоблачные дела. Но если уж мне придется перед Дарой дифирамбы вам всем петь, то Анатолия ты возьмешь на себя – ко мне ему сейчас действительно лучше на пушечный выстрел не приближаться.
Я понял, что влип. Похоже, основной закон нашей жизни – не возрадуйся осложнениям ближнего! – работает безотказно и основательно. Отправляя провинившегося не только в ту же ситуацию, над которой он насмехался, но и прямо в руки объекта его не в меру разгулявшегося чувства юмора. Откуда и берется удвоенный залп насмешек. И хорошо еще, если он только ними и ограничится.
О том, чтобы сделать вид, что я просто забыл о разговоре с Мариной, даже речи быть не могло – с нее станется лично проверить, насколько оперативно и исполнительно я отнесся к своей части нашего договора. У Татьяны, разумеется, которая не только потом на работе мне жизни не даст, но и Анатолию тут же доложит свою редакцию сокрытия мной жизненно важных фактов, и… смотри параграф выше. С единственной поправкой – объект насмешек ответными точно не ограничится.
И тут я вдруг понял, что мне делать. По всей видимости, до Татьяны вся эта история все равно дойдет – пусть лучше через меня. Главное – изолировать Анатолия. От меня. Откуда вывод: разбить процесс посвящения Анатолия в фантазии Дары на два этапа. С тем, чтобы второй проходил без меня.
Но день проходил за днем, а мне все никак не удавалось найти подходящий момент для доверительного разговора с Татьяной. На работе Галя все время рядом находилась, вечером по телефону – так Анатолий у нее после второй же фразы трубку вырвет, и прощай, поэтапное решение проблемы. А в выходные, в свете сложившейся дурацкой ситуации, откровенно, на глазах у детей, искать Татьяниного общества у меня духу не хватало.
Наконец, как-то вечером, выходя из офиса, я пропустил Галю в открытую дверь и негромко бросил идущей за мной Татьяне через плечо:
– Есть разговор.
– Вечером позвоню, – мгновенно отреагировала она, поняв, очевидно, по моему тону, что дело серьезное.
– Не дома, – быстро добавил я, отступив в сторону, словно и ее пропуская вперед.
Медленно проходя мимо, она метнула в меня тревожным взглядом. Я успокаивающе качнул головой.
– Выставочный зал? – бросила она через плечо.
– В пятницу, – ответил я, прикинув, что оттуда давно уже вызовов к технике не было – в самый раз профилактический осмотр провести.
К пятнице обнаружилось, что Франсуа интересует мнение работников выставочного зала по улучшению размещения образцов его продукции. Как можно быстрее, чтобы он успел подготовить свои предложения к обычному сентябрьскому посещению нашей фирмы. Вопрос бесперебойной работы техники там также мгновенно приобрел куда большую актуальность, и мы отправились туда с Татьяной вдвоем. Обычным способом, естественно.
Народа в транспорте днем оказалось совсем не много, и мы с Татьяной преспокойно расположились в самой середине маршрутки, оставив вокруг себя по ряду пустых сидений.
– Что случилось? – вцепилась в меня Татьяна, едва мы сели.
Внимательно следя за выражением ее лица, я коротко рассказал ей все, что узнал от Макса и Марины. Она мучительно поморщилась.
– Я знаю, что вы с Анатолием Дару недолюбливаете, – начал горячиться я, – но вряд ли инициатива от нее исходит. Ты же не станешь спорить, что Игорь куда лучше мельчайшую ложь чувствует, а со всем тем, о чем нам приходится держать язык за зубами, они просто не могли не задуматься…
– Тоша, не мели ерунды, – устало отозвалась Татьяна. – Девчонки еще ладно, но ты-то лучше всех должен понимать, что у меня, по крайней мере, нет никакой неприязни к ней – я просто… боюсь за нее. Ничуть не меньше, чем за Игоря. Она молчать и бездействовать не умеет, и эта ее активность не только к ней самой, но и к нему может ненужное внимание привлечь…
– А ты можешь это Анатолию объяснить? – осторожно спросил я. – Спокойно? И доходчиво, чтобы он перестал беситься по любому поводу? Игорь с Дарой в одной лодке плывут, каждый – у своего весла, ни одно из которых забрать нельзя, чтобы лодка их на месте кружить не начала.
– Конечно, поговорю, – рассеянно бросила Татьяна, явно думая о чем-то другом. – Хорошее сравнение. Видит… этот главный ваш, я все сделала, чтобы они на большом корабле плыли – устойчивом, безопасном, в удобстве и дружественном окружении… А им все эта лодка, которая, того и гляди, воду бортом черпнет, почему-то нужнее. А мы ее к тому же еще и раскачиваем, – вдруг остро глянула она на меня.
– В смысле? – насторожился я.
– В смысле, что ты прав, – заговорила она все увереннее. – Все наши тайны, чем бы… и кем бы они ни обуславливались, ничего хорошего им не приносят. Я думаю, любые дети рано или поздно задумались бы, что же от них так старательно скрывают, а уж эти, с их задатками, да еще объединенными… Не удивительно, что они воображают такое, что в простой голове не укладывается. Пора с этим кончать, – решительно закончила она.
– С чем кончать? – Я внезапно охрип, почувствовав, что до сих пор боялся совсем не того, чего следовало.
– С тайнами, – как ни в чем не бывало, пояснила она.
– Татьяна, ты в своем уме? – запаниковал я. – Ты же сама только что говорила о ненужном внимании…
– Хорошо, на великие тайны я не посягаю, – презрительно искривила губы она, – но вот о тебе, я думаю, Даре самое время рассказать.
– Нет! – рявкнул я, не успев задуматься.
– Тоша, она об этом узнает, – терпеливо продолжила она. – Очень скоро. Она – точно узнает. И вот тогда тебе будет плохо. Сейчас ты можешь сам начать этот разговор и провести его по-своему, а тогда тебе придется отвечать на ее вопросы – резкие и непредсказуемые. И самым главным из них будет – почему ты ей врал.
– Нет! – еще яростнее повторил я, и добавил, убеждая то ли ее, то ли себя: – И дело вовсе не в том, что она меня отцом считать перестанет! Ей, с ее характером – ты сама говорила! – нужен кто-то, к кому она хоть как-то прислушивается. Галя… не справится. А если она к Максу кинется, с его пониманием? К темному? В свете ненужного внимания? – решил я напоследок испугать ее, чтобы и думать забыла о том, чтобы лишить меня Дары.
– Как скажешь, – устало пожала она плечами. – Но поверь мне, ты об этом пожалеешь.
– Не пожалею! – резко мотнул головой я. – Если она об этом никогда не узнает. Если вы с Анатолием при Игоре…
– На этот счет можешь не беспокоиться, – глянула она на меня с обидой. – Мы, по-моему, тебя еще ни разу не подводили.
Кому-кому, а Татьяне я поверил сразу и безоговорочно. И в том, что Анатолий в неведении не останется – он потом не одну неделю уничтожающими взглядами в меня метал. И в том, что она найдет в разговоре с ним подходящий тон, чтобы он заочно и одноразово на меня наорался – одними испепеляющими взглядами и обошлось, во всем остальном он нарочито меня игнорировал. И в том, что на Даре все эти наши переговоры никак не скажутся – в присутствии детей они оба вели себя совершенно обычно, разве что Татьяна время от времени стала поглядывать на них искоса, а когда на наших общих встречах Дара перемещалась, не привлекая к себе внимания, к Марине, обменивалась с той молниеносным заговорщическим взглядом.
Так что не исключено, что в том, что именно Марина развеяла Дарины сомнения, самая значительная заслуга тоже Татьяне принадлежит. Тогда я спросить не решился – утряслось все, и слава Богу, а теперь неизвестно, выпадет ли мне еще такая возможность. Если задуматься и вспомнить, что прямота и решительность Марине ни разу на моей памяти не изменили, то становится совсем не трудно представить себе, что ради меня не стала бы она тщательно редактировать для Дары историю наших семей, превращая ее в счастливую летопись. Тут рычаг посерьезнее потребовался, а в том, что летопись у нее вышла лучезарной и жизнеутверждающей, я – судя по мрачному виду Макса – ни минуты не сомневался.
Но, как бы там ни было, к осени Дара потеряла интерес ко всяким романтическим завихрениям в нашем прошлом и с удовольствием вернулась к учебе, вновь нырнув в свою обычную, слегка отстраненную от всех нас жизнь. В то время она вдруг всерьез увлеклась биологией, и я впервые по-настоящему согласился с Татьяной в том, что дружба с существенно старшим их с Игорем Олегом не приносит им ничего, кроме пользы.
Дара всегда была настолько талантлива во всем, что у нее никогда не было предпочтений ни к одному из предметов – что ко времени поступления с университет могло оказаться существенной проблемой. Времени у нас, конечно, еще хватало, но пораньше с выбором будущей профессии определиться еще никому не мешало. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы она к компьютерным наукам склонилась, тем более что и способности у нее были, и я ей многим – и сейчас, и потом – помочь мог, но, с другой стороны, давить на нее я не хотел. Помня свой собственный опыт – если бы Анатолий, выдернув меня из невидимости, еще и специальность другую мне навязал, так долго на земле я бы не продержался.
Игорь тоже, как я понял по довольным рассказам Татьяны и раздувшейся от гордости физиономии Анатолия, не просто так рядом с ним и Олегом все лето просидел, отвлекая внимание от Дары. Его вдруг тоже профессия отца заинтересовала – на зависть мне. Которую мне, похоже, не удалось совсем скрыть, поскольку Анатолий вдруг взял моду поглядывать на меня снисходительно-сочувственно, и мне стоило большого труда не ткнуть его носом в тот факт, что Дара опять вынуждена под его наследника подстраиваться, подбирая специальность, близкую к выбранной им, чтобы и в дальнейшем с ним не расставаться.
Но влияние Олега, уже как раз проходящего стадию поступления, сказалось не только в выборе их будущей профессии. Учились они всегда легко и без особых усилий, но пример Олега показал им, насколько интенсивнее им придется заниматься к концу школы, что самым радикальным образом повлияло на их организованность и самодисциплину.
На меня, например, большое впечатление произвел тот случай, когда они, отбросив свое детское самоутверждение, без малейшего колебания попросили подвезти их на тренировку, чтобы не опоздать на нее из-за дождя. И потом сами договорились с Мариной и Максом, чтобы те их выручали всякий раз, когда их в школе задерживают.
Я, конечно, понимал, почему именно Макс всегда у них под рукой оказывается. Во-первых, он явно решил реванш взять за Маринину волшебную сказку про нас с Галей, а во-вторых, ему, гаду, не нужно было в офисе и в поте лица средства к своему земному существованию зарабатывать. Но с другой стороны, лишняя ревизия Дариных мыслей нам определенно, в свете последних событий, не мешала, и никаких подрывных идей за короткую поездку в центр детского развития и под Марининым наблюдением он бы ей внушить не успел. Решив, что моей главенствующей роли в жизни Дары ничего не грозит, я решил проявить терпимость.
О чем очень скоро пожалел. Судя по всему, основополагающий закон нашей жизни поставлен на охрану золотой середины в нашем поведении и с равным усердием лупит по голове качнувшихся в любую сторону – как пренебрежения к своим, так и расположения к противнику. И если первое наказуется той же монетой, то второе – дополнительной нагрузкой плюс нервным напряжением плюс унижением, предусмотренным для первого случая.
У Дары с Игорем по определению не могло быть отдельных, изолированных друг от друга интересов. Поэтому погружение Игоря в дебри психологии и ее туда в какой-то степени затянуло. А чистая теория ее никогда не захватывала – она и в биологии на описании видов и подвидов и внутреннего строения каких бы то ни было организмов надолго не застряла, а вот практические задачки по генетике просто сотнями и с невероятным увлечением щелкала. И, видно, решила и знания, просочившиеся к ней от Игоря на практике проверить.
Однажды я услышал, как она расспрашивает Галю о ее матери – почему та намного больше времени с ее сестрой и ее семьей проводит, и всегда ли у них так в семье было. Я еще даже хмыкнул про себя – вот, мол, даже ребенок не может не заметить явного перекоса в симпатиях моей тещи. Но когда спустя некоторое время Дара перешла к вопросам о Галином отце – куда он подевался, и что заставило его из семьи уйти – я понял, что запахло жареным. Отсутствие моих родителей Дара всегда воспринимала как данность, но, похоже, изучение кровных связей привело к тому, что период детского восприятия родственниками только тех, кого постоянно видишь, у нее уже закончился.
Гале я однажды сказал, что эта тема является для меня чрезвычайно болезненной, и она – огромное спасибо ее чуткости! – к ней больше не возвращалась. Ей самой и отношения с матерью, и воспоминания об отце особой радости не приносили. Я вдруг задумался, почему меня о них никто другой до сих пор ни разу не спрашивал. Татьяна с Анатолием и Марина с ее гвардией – понятное дело, а вот Света с Сергеем? Да и ребята в офисе – о родственниках у нас как-то не принято говорить, но нет-нет, а слово-другое постоянно почти у всех проскакивает…
Придумать историю для Дары не составляло для меня ни малейшего труда, но, пожалуй, не мешало сверить сначала часы с другим, единственно возможным источником инфор… дезинформации обо мне. И поскольку этот источник продолжал демонстрировать сдержанную прохладцу в отношении ко мне, я тщательно выдержал все нормы политеса – вежливо поинтересовался у него как-то вечером, после работы, может ли он уделить мне в тот день несколько минут для телефонного разговора. Досадливо поморщившись, Анатолий коротко кивнул.
– Где мои родители? – без дальнейших расшаркиваний спросил я через пару часов, как только он снял трубку. Не хочет говорить со мной – приступим прямо к делу, и покороче.
– Кто? – умудрился он в одном коротком слове в очередной раз однозначно выразить свое недвусмысленное отношение к моим умственным способностям.
– Мои родители, – терпеливо повторил я. – Куда ты их пристроил?
– Тоша, – с подчеркнутой озабоченностью в голосе произнес он, – у тебя что, как у твоих компьютеров, сбой памяти от перегрузки случился? Зачем мне твои родители и с какой стати я должен куда-то их пристраивать?
– Если мне не изменяет память, – категорически отказался я считать его вопросы риторическими, – тогда, в самом начале, ты был весьма решительно настроен принять самое активное участие в создании истории моего появления на земле.
– А если мне не изменяет память, – прошипел он, – ты весьма решительно от этого отказался. Так что нечего теперь…
– А я, между прочим, ни о чем тебя не прошу, – с удовольствием перебил его я. – Мне просто нужно знать, в каком направлении думать – если вдруг вы с Татьяной уже кому-то что-то наплели.
– Очень надо! – фыркнул он. – Своих дел хватает – вздохнуть некогда.
– А твои, кстати, где? – осторожно спросил я. На всякий случай, чтобы не повториться случайно. – Они у тебя, по-моему, дипломатами были?
– Они погибли, – с хорошо отрепетированным скорбным достоинством провозгласил он. – В автокатастрофе, когда я в Германии учился.
Судя по интонации, он уже и сам в ту историю поверил. Вот такую проникновенную прямоту и мне позаимствовать не помешало бы.
– А рука не дрогнула? – решил спровоцировать его я, чтобы он мне еще раз пример сдержанной грусти показал.
– Было тяжело… – Он помолчал немного – я старательно посчитал, на сколько секунд пауза растянулась. – Мы с Татьяной долго этот момент обсуждали. И, в конечном итоге, пришли к единогласному мнению, что такой выход – наилучший. Полное отсутствие контактов в мире современных технологий, – продолжал долдонить он все тем же менторским тоном, – объяснить было бы намного сложнее.
Это он мне про современные технологии рассказывать будет?! У меня, похоже, тоже нет альтернативы полному сиротству – у людей даже после полного и бесповоротного разрыва всех и всяческих отношений принято все друг о друге знать.
– А про моих Татьяна никому ничего не говорила? – на всякий случай еще раз уточнил я.
– У моей жены, – снова зашипел он, стремительно проскочив стадию сдержанного негодования, – и без тебя есть, о ком думать! И если вы там решили, что она спит и видит, как бы еще в твоей жизни поучаствовать…
В этот момент я окончательно и бесповоротно поверил, что Татьяна рассказала-таки ему все, о чем я просил. И оградила меня от его реакции. Пока я сам, идиот, через эту ограду не перелез.
– Слушай, – второй раз подряд перебил я его, и даже не поежился, – я не знаю, на кого там перегрузка действует, но если ты взвиваешься, как ужаленный, в ответ на детскую фантазию…
– А зачем вдруг тебе история о родителях понадобилась? – не стерпел он вопиющего нарушения протокола наших взаимоотношений, и в голосе его впервые за долгое время прозвучала настоящая живая нотка – привычной настороженной подозрительности.
– Да Дара начала Галю о родственниках расспрашивать, – с неожиданной для себя готовностью поддержал я возвращение к нашей обычной манере разговора. – Чует мое сердце, что и меня эта чаша не минует.
