Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 53 страниц)
Как по мне, так лучше больше внимания гигиене и здоровью уделять. Сергею Ивановичу, правда, история с пультом понравилась – он в этом совпадении свою любовь к технике увидел – и я решила пока не высказываться. Но, выждав где-то с неделю, я все же позвонила Тане и намекнула ей, что потакать всем желаниям ребенка еще не значит действовать ему во благо. Хочет раньше сидеть – замечательно, но как потом искривление позвоночника исправлять? Книжки ему нравятся – прекрасно, но в таком возрасте он неминуемо будет их рвать, а стоит ли его к такому приучать?
И нужно отметить, что потом, весной, когда мы с Сергеем Ивановичем время от времени приезжали к ним, я заметила, что Таня стала вести себя с Игорьком и строже, и сдержаннее. И моментально откликаться на любое его требование она перестала, и разговоров о его очередных вновь открывшихся талантах мы, по крайней мере, больше не слышали. У меня появилась надежда, что в самом скором времени восторженность молодой родительницы сменится в ней трезвостью по-настоящему заботливой матери.
И действительно – летом, как только установилась хорошая погода и я намекнула ей, что ребенку было бы полезно как можно чаще на свежем воздухе бывать, они – все втроем – начали приезжать к нам на выходные. Сергей Иванович поначалу насторожился – маленький ребенок ведь не может не нарушить устоявшийся быт двух пожилых людей. Но молодые с малышом почти все время проводили в саду или во дворе, а когда выяснилось, что Игорек может часами складывать из кубиков различные сооружения, Сергей Иванович окончательно сдал все свои позиции в отношении строго порядка в доме.
Однажды, в их следующий приезд, он вдруг вытащил откуда-то набор Лего (и мне даже словом не обмолвился, что купил!), и с тех пор они с Игорьком просиживали вечера напролет, собирая и разбирая всевозможные фигуры. Когда я поглядывала на них, у меня частенько сердце щемило – молодость у нас была трудная, и я так и не решилась на второго ребенка и только сейчас поняла, как ему нужен был сын.
В то же время я обратила внимание на необычную Танину задумчивость – я бы даже сказала, напряженную задумчивость. Она всегда немногословной была, но сейчас она словно отключалась от всего происходящего вокруг нее и полностью уходила в себя. Я занервничала – уж не разладилось ли у них что с Анатолием? Молодым матерям случается всю свою жизнь сосредоточить в ребенке, забывая о том, что и мужу их внимание и забота нужны. Но Анатолий, казалось, не видел в этом ничего необычного, и я в очередной раз порадовалась за то, какой чуткий и понимающий муж достался моей дочери.
Причина Таниной напряженности выяснилась где-то в середине августа.
– Мама, у меня к тебе просьба, – нерешительно начала она как-то вечером, когда мы мыли посуду на кухне. – Или, по крайней мере, вопрос.
Я внимательно глянула на нее – нечасто мне случалось слышать просьбы от своей дочери.
– Говори, – коротко ответила я.
– Понимаешь… – Она снова замялась. – Мне, похоже, нужно будет на работу выходить. В сентябре Франсуа приезжает с новым проектом – очень большим проектом – и я вряд ли смогу работать над ним дома, как в прошлом году.
Мне показалось, что я поняла, о чем пойдет речь, и замерла в радостном ожидании, молча глядя на нее.
– Я знаю, я знаю, – мучительно поморщилась она, – мне бы нужно с Игорем до садика дома досидеть… Но, может, ты сможешь взять его к себе? Только в рабочие дни, – быстро добавила она, просительно заглядывая мне в лицо, – в пятницу мы его на выходные забирать будем, чтобы вы с папой отдохнули.
– Да я не против, – осторожно ответила я, – мне-то одной в доме целыми днями все равно делать нечего. Но мне нужно с отцом поговорить – он-то работает.
– Конечно, конечно! – с готовностью согласилась она. – Я потому и сказала, что, может, это не просьба, а вопрос. Но вы же сами видели, что Игорь вообще-то вовсе не капризный, его только занимать все время чем-то нужно, а мы все его игрушки привезем, а продукты покупать будем…
– Таня, – строго выпрямилась я, – надеюсь, со мной о правильном питании ты не будешь говорить?
– Пожалуй, не буду, – усмехнулась она.
– Вот и хорошо, – кивнула я. – Дай мне пару дней. Ты же знаешь, с отцом вот так, прямо в лоб нельзя – его подготовить нужно.
И я действительно весь следующий день размышляла, как бы мне подойти к Сергею Ивановичу так, чтобы он не возмутился покушением на свой заслуженный отдых после трудового дня. В моей способности обеспечить ему, наравне с заботами о ребенке, чистоту и порядок в доме и своевременный и полноценный завтрак и ужин он уже за много лет убедился, а дом у нас большой, и мы с Игорьком вполне сможем не входить в гостиную, чтобы не мешать ему вечером читать свои газеты или смотреть телевизор. Я была намерена любой ценой уговорить Сергея Ивановича пойти навстречу Таниной просьбе, потому что при одной мысли о том, что давящая тишина в нашем доме заполнится звонким детским голоском, у меня сердце от радости подпрыгивало. Да и приучить ребенка к здоровому режиму давно пора.
Как выяснилось, размышляла я напрасно. Лишь только разобрав, к чему я веду, Сергей Иванович буркнул:
– Ну конечно! На год ее не хватило на нормальные женские обязанности! Она же у нас на работе, а не дома, незаменимая. Ну и черт с ней, пусть идет над своими проектами пыхтеть, а мы с тобой парню покажем, что значит в настоящей семье жить.
На том разговор и закончился. И с сентября мы с Сергеем Ивановичем словно в молодые годы вернулись – только в сытые, уютные и спокойные.
Игорек очень быстро привык к жизни у нас. Когда Таня с Анатолием в первый раз оставили его, лица на них скорее не было, чем на нем. Перед отъездом Анатолий на какое-то время уединился с ним и долго говорил ему что-то, опять демонстрируя эту их глупую уверенность, что он речь понимает. Таня уложила его спать в кроватке в своей комнате (мы решили, что я первое время в ней буду спать, чтобы он не испугался ночью) и, когда он заснул, спустилась в гостиную и как-то странно посмотрела на Анатолия.
– Татьяна, мы решили, – твердо ответил он на ее невысказанный вопрос. – Здесь ему определенно будет лучше.
– Да конечно же здесь ему будет лучше! – горячо подхватила я. – И воздух свежий, и фрукты прямо с дерева…
– Мама, пожалуйста, – обратилась Таня ко мне с мучительным напряжением в глазах, – только не дави на него. Он – не ты и не я, он совсем другой.
– Как скажешь, – согласилась я, чтобы успокоить ее. – И не волнуйся, я с него глаз не спущу.
Таня судорожно вздохнула и до самого отъезда больше ни слова не произнесла.
Если Игорек и скучал первое время по родителям, по виду его это было незаметно. Дом наш – большой и просторный – не шел ни в какое сравнение даже с их квартирой, и он с удовольствием взялся за его исследование. К тому времени он уже начал ходить – здесь мне пришлось признать, что он оказался из ранних. Хотя меня и тревожило, как бы у него ножки потом колесом не стали. Каждое утро, после подъема, и каждый вечер, перед сном я делала с ним зарядку, массируя и разрабатывая его конечности, и эти упражнения мгновенно пришлись ему по душе.
Ходил он еще неуверенно, но очень настойчиво. В доме ему больше всего нравилась лестница – он мог по десять раз вскарабкиваться на нее и затем спускаться, цепляясь руками за балюстраду, до перил он еще не доставал. Сначала я с ним рядом ходила, чтобы не упал и не скатился по ступенькам, но от помощи он категорически отказывался. Совершенно категорически и очень громко, показывая мне мужской вариант маминой самостоятельности.
Чтобы не испытывать судьбу, я старалась увести его в сад. Переехал он к нам в самое лучшее время года – погода еще теплая стояла, но в саду уже все созревало. Каждый день мы отправлялись с ним собирать яблоки – я их срывала, давала ему по одному, и он с очень гордым видом нес его в корзинку. В первый раз, правда, он это яблоко тут же в рот потащил – мне пришлось быстро отобрать его у него. Он удивленно глянул на меня и вдруг страшно разозлился: побагровел весь, ручки в кулаки сжал и какие-то звуки выкрикивать начал.
Я резко сказала ему, что яблоко – грязное, но он только еще сильнее разошелся – вот тебе и понимание речи! Испугавшись, что он сейчас голос себе сорвет (оправдывайся потом перед родителями!), я взяла его за руку и повела в дом. Он, было, уперся, но затем вдруг затих, испуганно оглянулся по сторонам, как-то весь сжался и неохотно пошел за мной. В доме мы сразу направились на кухню, где я показала ему, как мою яблоко, чищу его, и только потом отдала его ему.
На следующий день мы отправились мыть второе яблоко, потом третье, а потом он уже ждал, пока вся корзинка не наполнится, вопросительно поглядывая на меня всякий раз перед тем, как идти к ней. Я отрицательно качала головой, показывала ему на корзинку, и только последнее яблоко он своими руками нес домой и отдавал мне только возле самой мойки. Таня, небось, опять начала бы восхищаться тем, как он все понимает, а как по мне – так простой условный рефлекс сработал: он заметил последовательность действий, повторенную несколько раз, и запомнил ее. Я, впрочем, считала, что ему будет очень полезно усвоить, что любое лакомство заработать нужно.
Когда он уставал топать туда-сюда, он садился в саду прямо на землю (на подстилку, конечно) и принимался рассматривать окружающий мир. А жизнь в саду в начале осени ключом бьет. Сидел он всегда так тихо, что рядом с ним и бабочки со стрекозами присаживались, и кузнечики чуть ли не на руки вспрыгивали. Он их совершенно не боялся, ни звука при их зачастую неожиданном появлении не издавал и только поглядывал на меня вопросительно. Я ему, конечно, рассказывала, что это за зверь такой рядом с ним оказался, но очень скоро заметила, что буквально после пары моих слов он отворачивался и принимался разглядывать насекомое, забавно шевеля губами. Вряд ли бы он переставал меня слушать, если бы понимал, правда?
А вот всякие уменьшительно-ласкательные словечки он действительно не любил – тут, надо признать, Таня оказалась права. Хотя, впрочем, ничего удивительного – он опять же не на сами слова, а на тон, которыми их все произносят, реагировал, в силу своей мужской натуры. Я и его-то самого в лицо Игорьком не больше пары раз называла – он тут же вскидывал на меня глаза и отчетливо произносил: «Ига».
Одним словом, речь не речь, а отдельные слова он уже действительно узнавал. Особенно явно это было видно на кухне, на которой мы проводили большую часть времени в доме – вовремя я натолкнула Таню на мысль о том, чтобы стишки ему пораньше начинать читать, и они с Анатолием, молодцы, хорошие книжки ему купили – как раз о том, что его окружает. И опять же ничего странного – если ребенок с предметами обихода по десять раз в день сталкивается и слышит, как они называются, конечно, он такие слова запомнит, правда? И повторять постепенно начнет, хотя и по-своему. Со временем я тоже разобралась в этих его словечках.
Хотя, признаюсь, два из них очень меня расстроили. Я их давно уже от Игорька слышала и все никак понять не могла, что же он имеет в виду. И вот как-то вечером, когда мы разговаривали с Таней по телефону (она мне каждый день звонила, чтобы я ей отчиталась, как мы его провели), я протянула ему трубку, чтобы он голос матери услышал. Он схватил эту трубку, прижал ее к уху и вдруг как завопит: «Татья, Татья!»! Таня заворковала что-то, он ее послушал и затем коротко и требовательно произнес: «Толи!». Через пару мгновений я расслышала в трубке голос Анатолия – и поняла, что это он родителей по имени называет.
– Игорь, это не Таня, это мама, – оторопев от неожиданности, сказала я ему.
Он замотал головой, все также держа обеими руками трубку возле уха, и уверенно заявил: «Татья!».
И сколько я ни старалась его переучить, он не сдавался – намертво уже ребенка приучили. Сергей Иванович, узнав о такой фамильярности, тоже возмутился – не один день потом ворчал, что от такого безобразия и тянется потом через всю жизнь неуважение к старшим. Я и Таню потом отчитала, и Анатолию попеняла – они оба клялись, что ничему подобному Игоря не учили, но в том-то все и дело, что если мать себя мамой не называет, а отец – папой, то не стоит удивляться, что ребенок их вообще тетей и дядей назвать может.
Я им обоим тогда прямо сказала, что их дело – Игоря самому главному научить, а уж потом восхищаться его современностью. Речь о технике, конечно, шла – потому что даже мне пришлось признать, что к ней он явно неравнодушен. Тоже ничего странного – я и сама, уже во взрослом возрасте, всякий раз в восторг приходила, когда от одного прикосновения пальца новая машинка начинала жужжать и крутиться-вертеться, да еще и в одно мгновение всю работу за меня выполнять. На кухне Игорю больше всего нравились соковыжималка и миксер. С последним он явно был знаком – как только я ему в первый раз яблочное пюре начала готовить, он в ладоши захлопал и заверещал: «Мика, мика!». Вот скажите мне на милость – чему радоваться, если ребенок миксер называть раньше приучается, чем слово «мама» произносить? Почему нас с Сергеем Ивановичем он с самых первых дней «баба» и «деда» величать стал?
В отношении техники, правда, Сергей Иванович мою точку зрения никак не разделял. Очень он одобрительно к этому интересу Игорька относился. Я бы даже сказала, что баловал его – вот уж никогда бы раньше я в такое попустительство с его стороны не поверила. По вечерам, наигравшись с ним в Лего, он сажал его рядом с собой смотреть телевизор, пока я на кухне кушать на следующий день готовила. Что они там смотрели, я не знаю, только, когда я в гостиную заглядывала, пульт всегда у Игорька в руках оказывался, а Сергей Иванович показывал ему, куда пальцем нажимать, чтобы на тот или иной канал переключиться. А то еще лучше – принимались они то включать, то отключать звук, а я то и дело подпрыгивала, когда посреди программы новостей вдруг хохот раздавался.
А с возвращением Сергея Ивановича с работы у нас вообще целый ритуал образовался. Подъезжая к дому, он всегда короткий сигнал подавал, и Игорек сразу подхватывался и шел к входной двери. Заведя машину в гараж, Сергей Иванович обязательно давал ему за рулем посидеть, и на гудок нажать, и машину закрыть, чтобы она попищала. А вскоре у Игорька и новые игрушки появляться стали – машинки, конечно, и такие, чтобы все в них открывалось и поворачивалось. Я, было, заикнулось, что рановато ему еще внутрь машин заглядывать, но Сергей Иванович с довольной улыбкой заявил мне, что у мужчин склонность к технике не с молоком матери передается, а изначально в крови сидит.
Очень скоро я заметила, что он и домой стал раньше приезжать. Фирма у него уже давно, как часы, работала, и его присутствие на ней, строго говоря, лишь в утренние часы требовалось, когда план действий на день строился. Но он по привычке до самого вечера с работы не уходил, чтобы «держать руку на пульсе», как он выражался. Даже нередко задерживался, когда какие-то проблемы возникали. Но в последнее время все проблемы стали у него почему-то строго в рамках рабочего дня решаться, а то и раньше. И все вечера он неизменно посвящал Игорьку, давая мне возможность спокойно хозяйством заняться. И все чаще приходило мне на ум, что недаром говорят, что в каждом мужчине до конца его дней маленький мальчик сидит, который если не с сыном, так хоть с внуком с удовольствием в машинки играть будет.
Вот так постепенно и установилась у нас новая жизнь, хотя, к стыду своему признаюсь, настоящего режима было в ней немного. Заставить Игорька что-то сделать оказалось практически невозможно. Я, конечно, и кормить его по часам старалась, и спать вовремя укладывать, но какой дисциплины можно было от него с такими родителями ждать? Бывало, положу его в кроватку – так он час пролежит, потолок со стенами разглядывая, а я рядом сижу, чтобы он из нее не выбрался – укачивать себя он не позволял. Заснет потом, а когда просыпаться пора, тут тебе и слезы, и обиды – весь вечер куксится, а от меня вообще отворачивается.
И с едой не лучше. Сидит за столом, губы изо всех сил сжал и только головой мотает, пока я возле него чуть ли не лезгинку с ложкой пляшу. А он еще и ухмыляется – думает, что это я с ним играю. А потом, когда надоест ему эта игра или нанюхается запахов вкусных, вдруг отберет у меня эту ложку и сам за еду принимается. Мне только руку его направлять нужно, чтобы мимо рта не промахивался. И чего, спрашивается, столько времени упрямиться было?
Прикрикнуть на него я не решалась – не мой все-таки ребенок – но Тане пару раз не выдерживала, жаловалась.
– Мама, да оставь ты его в покое! – всякий раз отвечала мне она. – Какая разница, если он на полчаса позже пообедал!
– А та разница, что желудочный сок вырабатывается! – возмутилась я. – И начинает желудок разъедать, если пищу не получает!
– Да желудочный сок вырабатывается, когда человек готов принять эту пищу! – горячилась она. – А значит, проголодался. Ты же сама говоришь, что когда он есть хочет, его заставлять не нужно.
– А потом что – и сон сдвинулся, и весь режим под откос? – поинтересовалась я.
– Мама, – вздохнула Таня, – вот сколько лет ты со мной насчет этого режима и спорила, и ругалась, и что? Удалось тебе меня переделать? Вот и он – не ты и не я, он – другой, и ты сама прекрасно видишь, что он не капризничает, он просто не понимает, почему он должен есть и спать, когда ему этого не хочется.
– Так что, – прищурилась я, вспомнив наши с ней вечные разговоры, – так и будем его воспитывать – что хочу, то и ворочу?
– Да не «хочу», – упрямо тряхнула головой она, – а «нужно»! Ну, поел он чуть позже – так с удовольствием, а потом и заснул сразу и проснулся отдохнувшим и радостным. Неужели тебе режим всего этого важнее?
Анатолий тоже завел мне свою старую песню о том, что душевное состояние человека играет в его жизни ничуть не менее важную роль, чем физическое. Я с надеждой глянула на Сергея Ивановича – он хмурился, но в открытую меня не поддержал. А когда мы одни остались, ворчливо поинтересовался, не пора ли нам прекратить над каждым шагом парня трястись и начать приучать его к самостоятельности.
Бороться с ними со всеми у меня просто сил не хватило, и я махнула на все рукой – вот пойдет Игорек в детский коллектив, тогда посмотрим, как эти передовые родители будут там объяснять, что их сын кушает, когда хочет.
Но в доме действительно стало намного спокойнее. Когда мы возвращались с прогулки, как только я раздевала Игорька, он тут же тащил меня на кухню, громко причмокивая: «Ам-ам!». А потом, поиграв с чем-нибудь, пока я посуду мыла, потягивался, тер кулачками глаза, направлялся к лестнице на второй этаж и, устало пыхтя, сам на нее карабкался. И по вечерам частенько он первым игру с Сергеем Ивановичем прекращал, громко и отчетливо заявляя: «Баи!». Сергей Иванович только значительно на меня поглядывал.
И стала я задумываться. Когда Танюша маленькая была, мне ее побыстрее спать уложить нужно было, чтобы хотя бы той же стиркой заняться – а сейчас белье в машину загрузил, кнопку нажал, и никаких больше забот. И с микроволновкой, в которой любую еду за пару минут разогреть можно, не нужно уже больше всей семье бегом за стол бежать, как только суп сварился, чтобы он не остыл. Что же это получается – неужели мое требование режима для Тани происходило из того, что у меня просто не хватало для нее времени? А вот теперь, когда я перестала тратить часы, чтобы подогнать ритм жизни Игорька под поминутно расписанный распорядок дня, у меня и времени-то больше стало. Чтобы и поиграть с ним, и книжку ему почитать, и мультфильм с ним по телевизору посмотреть, и просто поговорить…
Праздновать первый в жизни Игорька день рождения Таня с Анатолием его в город увезли. У нас дома мы тоже немножко посидели, но затем они объяснили нам с Сергеем Ивановичем, что Игорь очень любит встречаться с дочкой Таниных сотрудников и Светочкиным Олежкой. А мы и не обиделись – у нас вокруг по соседству люди, в основном, в возрасте, а если и с детьми, то уже взрослыми. Но недостаточно еще взрослыми, чтобы своих собственных детей иметь. Игорьку и поиграть-то не с кем, а ребенку общество других детей обязательно нужно.
Но кончилось это празднование дня рождения с другими детьми новой для меня головной болью. Несколько дней после него Игорек постоянно одно и то же слово повторял, и я никак не могла понять, что он хочет. Что я только ему ни показывала, что только ни называла – он только головой мотал и все больше надувался. Наконец, я не выдержала и позвонила Тане.
– Таня, что это за «дала» такая? – спросила я, едва поздоровавшись.
– Дала? – удивилась она, и вдруг охнула. – А, это, наверно, Даринка – Галина дочка. Когда они с Игорем встречаются, их оторвать друг от друга невозможно. А что случилось? – В голосе ее послышалась явная тревога.
– Да ничего страшного, – успокоила ее я. – Он просто уже два дня дуется: и играть не хочет, и ест кое-как – все «Дала!» да «Дала!»… Что мне с ним делать-то?
– Мам, ты знаешь… – Она нерешительно замялась. – Я еще когда с Игорем дома сидела, мы с Галей каждый вечер на видеосвязь на компьютере выходили. Полчаса, не дольше – им хватало, чтобы успокоиться… – Она сделала выжидательную паузу.
Компьютер у нас в доме, конечно, был – как же Сергею Ивановичу без него-то работать? Но мне он был без надобности, да я и побаивалась к нему подходить – еще, не дай Бог, сломаю что-нибудь, и у Сергея Ивановича все дела станут.
– Таня, – помедлив, ответила я, – ты же знаешь, что я в этих ваших компьютерах не разбираюсь…
– Мам, да тебе не нужно будет ни в чем разбираться! – как всегда, перебила она меня. – Мы тебе все настроим, и покажем – там нечего делать!
Я недоверчиво хмыкнула и сказала ей, что поговорю с отцом – в полной уверенности, что он решительно воспротивится подобной блажи. Но Сергей Иванович расценил Танино предложение как возможность для Игорька сделать еще один шаг на пути технического развития и не просто согласился, а очень даже одобрительно.
Сочувственную поддержку я нашла, как ни странно, у Анатолия. Пока Таня с Сергеем Ивановичем колдовали над компьютером в его кабинете, он сидел со мной и Игорьком в гостиной и мрачно бубнил, что тотальная компьютеризация лишает людей нормального человеческого общения и что скоро мы все в роботов превратимся. Я лишь головой качала – где же ты, милый, был, когда нужно было Тане запретить всякой ерундой заниматься?
Вот так и пришлось мне на старости лет осваивать компьютерную грамоту. И, положа руку на сердце, сейчас я об этом ничуточки не жалею. Сергей Иванович велел мне поначалу не включать без него компьютер (можно подумать, я бы решилась на такое самоуправство в его отсутствие!), поэтому все эти видеосеансы проходили у нас по вечерам, и со временем он увлекся ими ничуть не меньше меня. Так и познакомились мы с ним…, чуть не написала, заочно, с Таниными сотрудниками и новыми друзьями.
Дариночка мне с первого взгляда приглянулась. Сразу было видно, что они с Игорьком души друг в друге не чают, но она даже с такими незнакомыми людьми, как мы с Сергеем Ивановичем, всегда очень приветливо себя вела. Красивая она была девочка, но главное не это – глазки у нее живым интересом ко всему искрились, а в улыбке столько расположения к миру было, что не ответить ей тем же просто не получалось. И родители ее мне понравились: Галя – скромная, душевная и обходительная, и дочку тому же научила, а Тоша – хоть и немногословный, но тоже очень обаятельный паренек. Порадовались мы с Сергеем Ивановичем, что Таня с такой замечательной семьей подружилась.
Когда наступили холода, мы с Игорьком стали куда больше времени в доме проводить. Предоставленный самому себе, он вовсе не требовал постоянного внимания и, хоть и предпочитал возле меня находиться, мог часами в кухне на полу играть, пока я хозяйством занималась. А то, бывало, задумается, глядя в одну точку – и так глубоко, что казалось, что ничего вокруг не видит, лицо у него совсем отрешенным становилось.
Таня, услышав об этом, вдруг почему-то заволновалась.
– Мам, ты отвлекай его, – с непонятной настойчивостью просила она меня. – Рассказывай ему что-то – не нужно, чтобы он так глубоко в себя уходил.
– Да что за глупости! – возмутилась я. – Вокруг него каждый день столько нового – нужно ему все это осмысливать или нет? Какой толк его ежеминутно к новым открытиям подталкивать, если он разобраться в них не успевает?
– Мам, нравится это тебе или нет, – упорствовала она, – но в современном мире темп жизни ускоряется, и он должен к этому привыкать. И общительности учиться – что он будет в садике и школе без нее делать?
– Можно подумать, – проворчала я, – в этом твоем современном мире людям уже мыслить необязательно.
– Поверь мне, мама, – ответила она с каким-то надрывом в голосе, – мечтателям и мыслителям не так уж весело на свете жить.
Я не нашлась, что ей на это сказать – она-то сама и в детстве, и в юности задумчивой была, и если непросто ей было среди людей, что же не поделилась? Неужели не подсказала бы я ей, как расположить к себе людей – у меня-то никогда проблем с этим не было? Но Игорька отвлекать, как она меня просила, я не стала. Пусть себе размышляет на здоровье, мое дело – выведать потом, до чего он додумался. И потом – по-моему, они сами все меня убеждали, что нужно предоставить ребенку самостоятельность и не дергать его на каждом шагу.
Но как только выпал снег, я вновь убедилась, что излишнего надзора за детьми не бывает. Уж не знаю – то ли я недосмотрела, когда мы в снегу возились, то ли родители какого-нибудь чихающего и кашляющего десятой дорогой не обошли, когда в город Игорька возили, но только заболел он.
Уже во время обеда он весь раскраснелся, и в глазах слишком яркий блеск появился, а после сна и вовсе жар появился. Я бросилась звонить соседке в третьем слева от нас доме – она хоть и на пенсии, но прежде терапевтом была, а врач всегда врачом остается. Она пришла, прослушала его и сказала, что легкие чистые и дыхание не слишком жесткое. Лекарство она ему выписала, но только в дозировке засомневалась – с детьми все же она никогда не работала.
У меня такого лекарства не оказалось, и я принялась метаться по комнате, в которой дремал Игорек, дожидаясь то ли Сергея Ивановича, то ли Таню с Анатолием – кто первым приедет. Звонить я им не стала, чтобы не пугать понапрасну раньше времени – судя по времени, они уже все в дороге были.
Узнав, что у Игоря температура выше 38 градусов, Таня побелела как полотно.
– Таня, прекрати паниковать! – прикрикнула я на нее. – Я тебе сказала – легкие и бронхи чистые. Он просто простудился…
– Мама, ты не понимаешь! – почти простонала она. – Он ведь до этого еще ни разу не болел. Похоже, он в Анатолия пошел – того тоже почти ничего не берет, но если уже свалился… «Скорую» нужно вызывать!
– Да какая «Скорая» к нам на ночь глядя в пятницу поедет? – всплеснула руками я.
– Тогда давай укутывать его, – повернулась она к кровати, – мы его сейчас сами в больницу отвезем.
– Да ты совсем сбрендила! – в отчаянии закричала я. – Ребенок жаром пышет, а она его зимой на улицу… До той больницы не меньше получаса ехать, дороги все замело, его там сразу в реанимацию класть придется! Говорю же тебе, что доктор лекарство прописала – за ним нужно ехать, в инструкции обязательно дозы для детей написаны…
– Ничего я ему давать не буду, пока его педиатр не посмотрит! – отрезала она, и вдруг остановилась. – Господи, да я же Светке позвонить могу – Олежка пару раз на даче болел, как-то же она врача вызывала!
– Татьяна, подожди, – произнес вдруг Анатолий, и таким тоном, что у нас обеих головы сами собой в его сторону повернулись. – Давай лучше… Помнишь, тогда… Марину вытащили?
– Так она же взрослая! – резко возразила ему Таня, но на лице ее впервые появилось выражение трезвой сосредоточенности.
– Там детьми тоже занимаются, – твердо ответил Анатолий, не сводя с нее пристального взгляда.
– Ты уверен? – прищурилась она.
– Сейчас позвоню Марине, чтобы она меня… с Кисой связала. – Он вытащил телефон. – Но я в этом практически не сомневаюсь.
– Даже если так, – не сдавалась она, – тебе в тот раз сколько – полночи понадобилось, чтобы все, что нужно, найти?
– Так мы же тогда не знали, к кому обращаться, – пожал он плечами, нетерпеливо вертя в руках телефон. – А сейчас Киса нас прямо на нужного… врача выведет.
Несколько мгновений Таня в упор смотрела на него. Я уже совсем запуталась: говорили они так, словно в каждой фразе подразумевалось больше, чем слышалось, но если тот случай благополучно закончился, так какая разница, если через знакомства или взятку? Наконец, Таня отчаянно тряхнула головой.
– Звони, – выдохнула она.
Анатолия словно ветром из комнаты выдуло. Через пару минут он просунул голову в дверь.
– Я поехал, – произнес он скороговоркой. – Думаю, через час буду.
Мы с Таней провели этот час в полном молчании, сидя возле Игорька и прислушиваясь к его хриплому дыханию. Температура у него больше не поднималась, но и не падала – чем мы только его не обтирали. Он не плакал, не капризничал, лежал неподвижно в полузабытье, и когда открывал глаза, у меня прямо сердце заходилось – так смотрят, также не издавая ни единого звука, очень больные животные.
Вернулся Анатолий действительно через час и не один. Вот еще раз спасибо тебе, Мариночка, за то, что ты тогда и доктора этого нашла, и лекарство к приезду Анатолия уже купила, чтобы он время не тратил на его поиски! Доктор мне очень понравился: высокий, худощавый, волосы аккуратно подстрижены, очки почти без оправы – ну, ни дать ни взять, настоящий земский доктор! И манеры такие спокойные, голос негромкий, ненавязчивый – сразу видно, что не красоваться человек приехал собой и своими знаниями, а больному помочь. У него даже имя располагающим оказалось!
– Ипполит Александрович, – представился он, протянув мне руку, и прошел к кровати, на которой лежал Игорек.
А Таня даже в такой момент без фокусов своих не обошлась. Уставилась на него подозрительно, коротко поздоровалась, перевела взгляд на Анатолия – тот успокаивающе кивнул ей – и тут же присела на другую сторону кровати, рядом с Игорем, словно для того чтобы в любую секунду выхватить его из рук врача. Тот даже взглядом не ответил ей на такую грубость, а принялся выслушивать Игорька. Долго он его слушал, внимательно, даже глаза временами прикрывая и замирая в сосредоточенности. Наконец, он отложил стетоскоп, с явным облегчением вздохнул и с легкой улыбкой глянул на Таню, а потом и на меня.
