Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)
Не могу. Не могу я на такое пойти, и точка! А приказа ослушаться могу? Ну да, сейчас. И потом – не решение это. Ну, сошлют меня в другую галактику, к каким-нибудь первобытным – языческие представления из умов вышибать – а здесь они что, мелких в покое оставят? Еще раз сейчас. Свято место пусто не бывает – поставят вместо меня кого-то, кто о ювелирности даже не задумается. И на такого мелких бросить? И психов этих моих, которые перед ними живым заслоном станут? Так их тоже, без всякого раздумья, под очистку. В лучшем случае. Не могу.
Да что я вообще могу? Я – к которому руководители отделов, сняв шляпу, обращаются? Не говоря уже про рядовых собратьев, которым моего взгляда хватает, чтобы у них выправка ветеранов появилась. И это меня какие-то приборы ходячие, роботы бездумные, черви книжные, жизни не знающие, в угол загнали? Из которого либо в отставку, либо в дубинки в их руках? С одинаковым результатом для тех голов, на которые та дубинка нацелена, и для моей собственной совести.
И вдруг я понял, что кое-что все-таки могу. Именно в своей должности, которая позволяет мне при необходимости не оглашать источники полученных тревожных сигналов.
Через пять минут я уже был у внештатников. У их главного. Чтобы без проволочек делу ход дать.
– У меня официальное заявление, – произнес я, без приглашения усаживаясь на стул у его стола и протягивая ему лист бумаги.
– Это кто же на внешнюю защиту руку-то поднял? – насмешливо протянул он, откидываясь в своем кресле.
– Когда к внешней защите руки тянут, она их сама обламывает, – небрежно бросил я. – Тут другое. Поступил сигнал, что у наблюдателей практикуется редактирование докладов с мест. Искажают они там, похоже, реальную картину. А вопрос острый. Надо бы покопать.
– Внешний сигнал? – быстро спросил глава внештатников.
– Внутренний, – уверил я его.
– О-хо-хо! – тяжело вздохнул он. – Это хуже. Анонимный источник не пройдет – придется проверять, не из простой ли мести или зависти он возник. А вот пойдет ли он на открытое сотрудничество? С внешними сигналами всегда проще. Вот на хранителей на днях поступил – все ясно и прозрачно, сейчас думаем, с какой стороны к ним подступиться.
– А что у хранителей? – насторожился я.
– Да вот наблюдатели настаивают, – сокрушенно покачал он головой, – что не прекращаются у них нарушения режима секретности. По крайней мере, в одном месте. Ты его, кстати, знаешь. В отношении исполинов, конечно. Уж больно ловко они начали из-под наблюдения ускользать – не иначе, как учит кто. А там, как нам с тобой обоим прекрасно известно, есть кому преступными навыками поделиться.
– Странно, – холодно заметил я, – я там часто бываю – у меня там опорная точка – и ничего похожего не заметил.
– Так, может, письменно засвидетельствуешь? – оживился он. – Мы бы с дорогой душой дело закрыли – хоть бы и за отсутствием достаточного количества улик. Твоему заявлению, кстати, тоже ход давать не стоит – по той же причине. Не наберется там ничего, уж можешь мне поверить. Так что, может, другой документ вместо него оставишь? По хранителям? Облегчим друг другу жизнь – ты на меня безнадежное дело вешать не будешь, а я в твоих угодьях шорох наводить?
Я скрипнул зубами. Мне что, день уступок назначили? Для воспитания должного смирения? С предоставлением одинаково неприемлемых вариантов выбора? Либо проявить принципиальность и подставить своих психов под нашу местную инквизицию – а с той станется любыми способами доказательства всех смертных грехов раздобыть – либо расплатиться собственным самолюбием за их безопасность. Пусть и временно. Хоть бы до совершеннолетия мелких.
– Идет, – выставил я в добродушной улыбке все зубы. – Избавить коллегу от пустой траты времени и сил – я с удовольствием. Бумагу дашь?
Я порвал прямо при нем свое заявление о служебных преступлениях у наблюдателей, написал другое – об отсутствии таковых у моих психов, дождался, пока он вложит его в уже заведенное на них дело и шлепнет на последнее штамп «Закрыто».
Второй раз я возвращался в свой кабинет в состоянии холодного бешенства. Ничего-ничего, я потерплю. До тех пор, пока к нам Марина не пожалует. Уже немного осталось. Особенно в свете нашей вечности. Вот тогда она у внештатников точно светлой станет. И у наблюдателей тоже. Если я сам не найду раньше способ им глаза протереть от пелены мутной.
Я вдруг остановился как вкопанный. Дословно вспоминая разговор с советниками. Особенно последнюю его часть. С кем мне запретили обсуждать новое поручение? О людях речь не шла! Точно не шла? Точно!
Из соображений осторожности я решил выждать неделю, прежде чем встретиться с Мариной. И только с ней – психов лучше в ближайшем будущем полностью избегать. Далась мне эта неделя непросто – во всех схемах несчастных случаев, за которые нам, как ни крути, пришлось безотлагательно приниматься, мне мерещились Дара с Игорем. Но, правда, как и всегда в детальной разработке любой операции, я и успокоился как-то.
В конце концов, не об устранении же их речь идет! А при переходе к нам, к примеру, память все равно чистится – у всех без исключения. И у хранителей тоже – после нескольких десятков лет постоянного пребывания на земле она у них такой кучей ненужных деталей забивается, что просто приходится облегчать их головы, чтобы те со следующим заданием справились. Даже люди иногда под чистку памяти попадают – те, например, которых во время наших столкновений с теми же темными зацепило.
И занимаются этим исключительно целители. Профессионально занимаются – опыт-то у них за все эти сотни лет немалый накопился. И с нашими, и с людьми. А к мелким они особо внимательно подойти должны – у них ведь давно уже руки чешутся. И даже если отложится их поступление к нам – на подготовительную работу к повторному знакомству с нами и нашими правилами – так это же не еще одну жизнь проходить, как многим людям. И для нас – что такое пара дополнительных лет в ожидании ценных кадров по сравнению с последующей вечностью их использования? Мне самому, правда, ждать не хочется. Почему только хранителям можно будущих коллег среди людей высматривать? А нет, и темным тоже. Еще лучше!
Короче, на встречу с Мариной я отправился с полным разбродом и шатанием в голове. Первым делом предупредил ее, что отныне она мне о проведенной работе отчитываться будет не у себя в офисе и не дома – а где-нибудь в таком месте, чтобы ни одного из наших и в помине рядом не было. Даже Кисы. И приготовился жестко пресекать неминуемые вопросы. Но она – вот кого жду к себе в отряд! – задала только один.
– Ночной бар подойдет? – И едва дождавшись моего ответа, подробно объяснила мне, где материализоваться.
Я решил довериться ее знанию земной жизни. Ночной – звучит неплохо. Ночью большинство людей спит – значит, особой толпы в том месте не будет. Бар – тоже ничего. Там люди обычно пьют спиртное – значит, быстро перестают соображать и, главное, по сторонам оглядываться.
Но когда на следующий день часов в восемь вечера я перешел в видимость в указанной Мариной подворотне и, забрав ее у входа названного ею заведения, зашел в него, меня чуть не оглушило. Помещение было совсем небольшое – с какой-то десяток крохотных столиков – но народу в него набилось, как внештатников, если они однажды за мной придут. И они все орали, как ненормальные, стараясь перекричать ревущую музыку. Я только головой покрутил, покосившись на Марину – ничего себе, обстановочка для доклада вышестоящему!
– Зато здесь нас никто не услышит, – дернула Марина плечом в сторону пустующего в самом углу столика.
Не успели мы там устроиться, как нам принесли две здоровенные стеклянные кружки, наполовину заполненные желтоватой жидкостью, а на другую – пеной.
– Почему здесь? – спросила Марина, чуть отхлебнув из одной и удовлетворенно кивнув.
– Это ты меня спрашиваешь? – раздраженно бросил я.
Чтобы расслышать друг друга, нам приходилось все время наклоняться прямо ухом к губам другого. И меня, по крайней мере, такие телодвижения начали отвлекать. Особенно после того, как Марина велела мне хоть для вида пригубить. Напиток оказался совсем не таким кислющим или слащавым, как эти человеческие вина, которые мне приходилось на всех их сборищах пить – горчинка в нем была как раз мне под настроение.
– Почему не в обычном месте? – перефразировала Марина свой предыдущий вопрос.
– Мне с вашей теплой компанией лучше пока не встречаться, – мрачно буркнул я.
– Что они опять…? – нахмурилась она.
– Да не они! – поморщился я. – Все намного сложнее.
Она вдруг чуть отодвинулась, повернула голову и, прищурившись и больше не мигая, уставилась мне прямо в глаза. А у меня мелькнула мысль, что в этом земном заведении все мои разумные соображения о полной безвредности коррекции памяти мелких вряд ли покажутся столь же убедительными, как у меня в кабинете.
– Ну? – нетерпеливо вывела меня Марина из задумчивости.
– На меня повесили чрезвычайно неприятное задание, – начал я, решив – по всем причинам – как можно быстрее покончить с тем, из-за чего, собственно, и явился на землю. – О котором никто пока не знает и не должен знать. В отношении наших – всех – меня предупредили совершенно официально и очень жестко.
– А почему ты мне об этом говоришь? – перебила меня она.
– О людях мне ничего не сказали, – честно признался я. – А дело нешуточное, и я считаю, что нужно меры принимать. Но, Марина, я тебе серьезно говорю – Анатолию, Тоше, Максу, даже Кисе ни слова. У них хладнокровия не хватит, и я почти уверен, что их снова под колпак взяли. Малейший всплеск с их стороны, и сразу ясно будет, откуда слух пошел. Загремим на этот раз все вместе, и под траурные фанфары – без малейшей пользы делу.
– Интересно-интересно, – медленно протянула Марина, – что же это за дело такое, в котором от людей пользы больше, чем от всех вас вместе взятых?
– Мелкие, – бросил я, словно последний канат, удерживающий меня у привычного и надежного берега, обрубил.
– Я слушаю, – также коротко отозвалась Марина.
Я рассказал ей о принятом решении, о данном мне поручении и о том, что до совершеннолетия нужно любой ценой удержать Игоря с Дарой в рамках здравомыслия. После чего я беру на себя максимально быстрое решение вопроса об официальном переводе их в статус наших кандидатов. С последующим обучением и трудоустройством. Заерзав под немигающим взглядом Марины, я даже намекнул на свое желание как можно быстрее видеть их в числе своих подчиненных.
– Какие же вы подонки! – с тихой яростью в голосе проговорила Марина, когда я, наконец, исчерпался. – Вас только рабочая сила интересует, и то – только с хорошо промытыми мозгами.
– Обобщать только не надо, – от неожиданности завелся я. – Я чего сюда примчался?
– Ко мне примчался? – брезгливо скривилась она. – Мелких человечков под ружье ставить? Не доросших еще, правда, но на крайний случай и они худо-бедно сойдут? Перехитрят, глядишь, твоих мудрых вседержителей, раз уж тебе – разумными доводами – переубедить их не удалось. Их поручение ты уже тоже, правда, исправно выполнил – так что, как дело ни повернется, и овцы в стойле окажутся, и ты впереди их на белом коне, так?
– Да, выполнил! – окончательно взбесился я. – Исправно! И ответственно – чтобы в самом худшем случае как можно меньшей кровью обойтись! Наблюдатели их полного устранения требуют! Я вполне мог в гордую позу стать – и что? Вместо меня просто другого бы поставили – он бы ринулся сюда вас предупреждать?
– Наверно, нет, – чуть спокойнее ответила она. – Но насчет малой кровью – ты с кем говоришь? А если к ним, как ко мне, эти воспоминания вернутся? Тебе когда-нибудь твоя собственная смерть снилась? Ночь за ночью? Во всех деталях и в ярчайших красках? И в полном осознании, что это – никакой не кошмар, а настоящий видеорепортаж с реального места событий?
– И твой опыт мы обязательно учтем, – тоже сдал немного назад я. – Это я тебе обещаю – если придется, дневать и ночевать у целителей буду.
– Да пошел ты! – вскочила из-за стола она. – Предупредил – и на том спасибо. Дальше мы уж сами, и без всяких если.
– Марина! – Я тоже резко поднялся. – Анатолию…
– Я помню, – хлестнула она по мне уничтожающим взглядом. – Я помню, что в вопросах жизни и смерти людям нужно на себя рассчитывать, а не вас полагаться. Так что можете спокойно и дальше служить.
Она развернулась и ушла, бросив на столик какую-то денежную купюру. Этот ее жест почему-то особо задел меня. Я залпом влил в себя оставшуюся в своей кружке жидкость – опять горечь кстати пришлась! – подумав, опустошил и Маринину, бросил рядом с ее купюрой точно такую же свою и вышел из этого бедлама, не особенно всматриваясь, кого расталкиваю. В надежде, что хоть кто-то на моем пути выкажет угрожающие намерения в отношении одинокого представителя небесного сообщества на земле. Кои я буду иметь полное право пресечь. Не повезло.
Состояние холодного бешенства понемногу становилось привычным. После так называемого разговора с Мариной оно продержалось у меня не один и не два дня. Я служу? Точно! Вопрос только, кому? Я уж и сам не знаю – то ли высшим силам, которые мне ответственный участок работы доверили, то ли этим захребетникам, которые закопались в своей провинции и уже забыли, что это такое – перед всевышним оком навытяжку стоять. Дожился – люди мне морали читать будут! А кого она на помощь звала, когда они там так напортачили, что впору к распылению готовиться было? Что-то тогда у них мои методы возражений не вызывали. Нет, эта земля точно мозги набекрень сбивает! И правильно, что все воспоминания о ней полностью устраняют. Насчет мелких не знаю, но когда до Марины дело дойдет, лично проконтролирую тщательность процесса.
Чтобы хоть немного отвлечься, я взялся просматривать подготовленные схемы несчастных случаев. К уже разработанным неприятностям на транспорте и в бытовых условиях (у людей уже столько электрических приборов везде понатыкано, что организовать мягкий удар током – плевое дело) мои ребята как раз подбросили новые – которые при занятиях спортом самым естественным образом возникнуть могут.
В любом тренажерном зале какая-нибудь железка на раз сорваться может. Очень, правда, рискованно – чуть промахнешься в прицельном лишении сознания, и без раздробленных костей не обойдется. Хорошо, что Игорь с Дарой не качаются.
А вот в единоборствах восточных возможностей немеряно. Чуть большее давление в нужном месте применить, в нежном захвате – и совершенно случайно требуемый результат без каких-либо внутренних повреждений. Жаль, что Игорь с Дарой такой борьбой не увлеклись.
Про всякие мотоциклы с горными лыжами вообще говорить не приходится. Там главное – мягкое столкновение устроить. Даже во время бега трусцой на стадионе споткнуться можно, оступиться – а тут камешек средних размеров и твердости прямо на дорожке, откуда только взялся. Интересно, Игорь с Дарой по утрам бегают? У людей это нынче модно.
И с плаваньем тоже – судорога где угодно может схватить, хоть и в бассейне. Там, кстати, и вытащат быстрее, и такая паника вокруг поднимется, что достигнутый эффект всегда подкорректировать можно. Игорь с Дарой, правда, на воде держатся отлично…
Я резко захлопнул открытую папку с последними разработками. Да что же они мне в голову постоянно лезут? Да еще и так ярко, во всех подробностях, словно каждый несчастный случай в замедленной съемке перед глазами разворачивается. Не могу. Ну, не могу я такое им планировать! Не могу спокойно, бесстрастно, хладнокровно детальные схемы аварии для них строить! Для других мелких почему-то получается – тех я толком ни разу и не видел. А для этих нет – сразу перед глазами бледные лица и обмякшие, бездыханные тела перед глазами встают. В любой из таких операций узких мест полно, что угодно не так может пойти. А если целители потом оплошают – у них ведь опыта с мелкими почти никакого?
Нет, нужно предотвращать. Как угодно. И однозначно с моего ведома. Основная нагрузка в сдерживании мелких на людей, конечно, ляжет, но когда они берутся поступать, как им угодно, тогда у нас не только целители сверхурочно работают. А Марина, боюсь, не просто в аварийный режим нас загонит – штаб ликвидации последствий стихийного бедствия создавать будем. Черт, придется-таки опять договариваться с собственным самолюбием. Да нет, какое там – за горло его брать и выходить с ней на связь.
Марина связалась со мной первой.
– Слушай, сможем завтра встретиться? – раздался вдруг у меня в голове ее непринужденный голос на третий день моих переговоров с уязвленной гордостью. – На том же месте?
– Ты не по всем пунктам в прошлый раз высказалась? – облегченно вздохнув, не удержался я все же от язвительного замечания. – На каком основании я буду у вас так часто появляться?
– Так я же тебе еще о прошлых успехах не отрапортовала, – насмешливо напомнила мне она. – Если недостаточно, я дополнительную вескую причину обеспечу.
Мне очень захотелось отправиться туда сразу же. Когда Марина начинает импровизировать, с ней лучше рядом находиться. Чтобы либо «Скорую» вовремя вызвать – нашу, естественно – либо вживую насладиться интригующим развитием событий. И чуть сгладить его чрезмерно режущие человеческие ухо и глаз последствия. Но тут я вспомнил, что заядлым небесным карьеристам положено выслуживаться двадцать четыре часа в сутки, а не бросаться, плюнув на все на свете, на первый же зов земных обитателей. И легкая заминка в разговоре, пока я раздумывал, под каким предлогом завтра на сегодня перенести, кстати пришлась – подержала ее в подвешенном состоянии, пока я не буркнул, словно нехотя, что постараюсь. Но ничего не обещаю.
На этот раз я нашел ее уже внутри этого бесноватого бара – видно, она поверила в нотку сомнения в моем голосе. Я постоял у входа, вертя головой во все стороны, но потом представил себе внештатников, запечатлевших эту сцену и ознакомивших с ней если не Высший Совет, так широкую общественность – и пулей нырнул во входную дверь.
Марину я заметил сразу – она устроилась у другого столика, тоже возле стены, но почти напротив двери – но через десяток минут засомневался и в зрении своем, и в слухе. Ее словно подменили. Она действительно сразу начала докладывать мне обо всем произошедшем за последние месяцы на фронте борьбы с человеческими злостными хулиганами, вымогателями и прочим преступным элементом, но при этом постоянно поднимала свою кружку с тем же пенистым напитком и мне давала знак сделать то же самое. Народа там в тот вечер было поменьше, что, впрочем, никак не сказалось на какофонии звуков, и рапортовала она мне прямо в ухо – у меня просто волосы зашевелились от ее дыхания. А когда она взяла меня под руку, прижалась к ней и стала после каждой фразы заглядывать мне в лицо, я и вовсе напрягся.
– Если ты грехи замаливаешь, – сказал я, наконец, осторожно отодвигая ее от себя, – то хотелось бы узнать, какие именно.
– Ничего я не замаливаю, – ответила она более привычным, отрывистым тоном, – я с тобой заигрываю. Если пристанут, скажешь, что у тебя со мной роман образовался, потому ты к нам и зачастил. Мог бы и подыграть, между прочим. Если хочешь, давай целоваться. Периодически. Для убедительности.
– Нет уж, – натянуто произнес я, подняв свою кружку к губам без ее команды, – для прикрытия я с тобой целоваться не буду.
– Только поэтому? – насмешливо фыркнула она. – Или Макса боишься?
– Об этом поговорим, когда ты полностью в наше распоряжение поступишь, – мечтательно усмехнулся я. – И с ним, и с тобой.
– А если я не захочу в ваше распоряжение? – с вызовом откинула она голову. – Ни в чье, ни в полное, ни в частичное?
– Я же сказал, тогда и поговорим, – прищурился я. – А сейчас рассказывай, зачем ты меня на самом деле сюда выдернула.
– Вот надо было так стараться, – проворчала она с досадой и чуть скосила глаза в сторону входа. – Если на самом деле, то выдернула тебя не я, мое дело – легенду обеспечивать.
Резко повернув голову в ту же сторону, я увидел, что к нашему столику торопливо направляется явно чувствующая себя не в своей тарелке Татьяна. У меня мороз по коже пошел.
– Вы что, обалдели обе? – зашипел я, и Марина с готовностью подставила ухо к моему рту. – Я же даже с вашими нашими контактов избегаю – как мне, в случае чего, встречу с ней объяснять?
– Никак, – повернула она ко мне довольное лицо. – Я ведь тебе сказала – ты ко мне на свидание пришел, а она случайно рядом оказалась. Вашим длинноносым кто угодно подтвердит, что у нас, – она умильно улыбнулась, – принято подойти к знакомым, коль уж столкнулись.
Ответить ей, особенно в отношении длинноносых, я не успел – к нам уже подошла Татьяна. Она села за наш столик, положив на него сумку, а на нее руки, и блеснула в мою сторону мимолетной улыбкой.
– Я знаю, что у нас мало времени, – спокойно, но уверенно заговорила она, – поэтому постараюсь как можно короче.
Я только кивнул – что мне еще оставалось делать? Бежать, что ли?
– В первую очередь я хотела бы извиниться перед тобой, – продолжила Татьяна. – За Марину и, в общем-то, за всех нас. – Марина, отвернувшись, издала какой-то невнятный звук. – Мы тебе очень благодарны, за все эти годы, и я, по крайней мере, вовсе не разделяю Маринину точку зрения на вас.
– Хотелось бы надеяться, – буркнул я, с опаской ожидая развития такой интриги.
– Я знаю, что вы действуете из лучших побуждений, – чуть подняла она руку, останавливая меня, – и стараетесь принести нам добро – так, как вы его понимаете. Но, по правде говоря, человечество в целом для вас – некая клубящаяся безликая масса, и вы даете себе труд разглядеть только тех из нас, которые вырываются из нее, как протуберанцы, и устремляются, сами того не ведая, в вашем направлении.
Я молчал, пытаясь понять, в какую сторону эти два протуберанца направляются сейчас. И что разглядят в них внештатники, если за мной все же пустили «хвост».
– Ага, – хмыкнула Марина, – а еще не дай Бог кому оттуда в противоположную от вас сторону рвануть!
Не поворачивая головы, я наощупь обхватил ее за плечи и рывком притянул к себе, ткнув носом и, главное, ртом себе в плечо. Пусть отрабатывает добровольно и охотно взятую на себя роль моей подруги. Преданной и молчаливой.
– А что тогда о наших детях говорить? – с трудом сдержав усмешку, продолжила Татьяна. – Они для вас вообще понятие новое – загадочное, неизведанное, непредсказуемое. А непонятного все опасаются. Я согласна, изучить вы их пытались. Но опять по-своему – словно за микробами в микроскоп наблюдая. И, насколько я поняла, большинство наблюдателей считают эти микробы опасными, так?
– Да, – неохотно признал я. – Но отнюдь не подавляющее. И не только среди наблюдателей.
– Но, тем не менее, вы решили предпринять меры по предотвращению эпидемии, – спокойно заметила она.
– Можно и так сказать, – сдержанно ответил я, поморщившись. – Но если пользоваться твоими терминами, речь идет не о полном обеззараживании, а о переводе действительно опасных для нас штаммов в менее активное состояние. С тем, чтобы не лишиться возможности все же познакомиться с ними поближе. Как я уже пытался объяснить здесь некоторым, – с удовольствием стиснул я покрепче задергавшуюся Марину.
– Каким образом познакомиться? – прищурилась Татьяна.
– У нас уже есть программа привлечения мелких, – ляпнул я, не подумав, привычное название, но она даже глазом не моргнула. – С поэтапным ознакомлением их с нами – с нашими целями, задачами и структурой – и предложением дальнейшего сотрудничества. Должна уже быть – команду к ее разработке год назад дали – или, по крайней мере, в стадии завершения находится. Но она применима только к тем, кто о нас еще не знает.
– А с остальными что? – тут же спросила она.
– Если просто знают, ничего, – ответил я, изобразив куда большую уверенность, чем на самом деле ощущал. – Если не настроены к нам агрессивно – подчеркиваю, активно агрессивно. Подключатся к программе не с первого этапа – и все дела. Но если возникнет риск вываливания информации о нас на абсолютно не готовое к этому, согласись, человечество – мы будем обязаны предотвратить его.
– Лишением их памяти? – безжизненным тоном уточнила она.
– Чисткой! – яростно поправил ее я, испытывая непреодолимое желание переместить руку, крепко сжимающую Маринино плечо, ей на горло. – Тонкой и избирательной. С освобождением ее исключительно от воспоминаний, связанных с нами. И только от них! Чтобы затем применить к ним, во всем остальном оставшимся самими собой, ту же программу – с самого начала и до финального предложения места среди нас.
Пару мгновений Татьяна молчала, опустив глаза и сосредоточенно хмурясь. Я тяжело дышал. Марина удвоила попытки вывинтиться из-под моей руки.
– Я поняла, – произнесла, наконец, Татьяна, поднимая на меня невозмутимый взгляд. – Тогда у меня к тебе будет еще одна просьба. Последняя. Если тебе велят устроить такую чистку Игорю, или Даре, или обоим – устраивай, только дай мне знать.
От неожиданности я ослабил хватку, и Марина тут же взвилась над столом сигнальной ракетой.
– Вот забудь об этом! – зашипела она, плюясь от возмущения и испепеляя Татьяну яростным взглядом. – Я тебе уже сказала, что этого не будет!
– А я тебе уже напомнила, – медленно и отчетливо проговорила Татьяна, глядя на нее в упор, – что не так уж и давно это ты всем уши прожужжала про учебу на своих ошибках и испытания на прочность и на кто чего стоит. Ситуация зашла в тупик – ее нужно ломать.
– Что это ты собралась ломать? – мгновенно пришел в себя я.
– Стену, которой Игорь с Дарой себя окружили, – ответила она устало. – С тех пор, как узнали о себе. После той катастрофы – еще раз тебе спасибо, что она полной и окончательной не стала – они даже выслушать нас, как следует, не захотели. Сочли себя результатом непонятно какого эксперимента, и прощать это никому, по-моему, не собираются.
– Что значит – не собираются? – резко выпрямился я.
– Нет-нет, они ничего такого не делают, – тут же успокоила она меня. – Не скандалят, не ведут себя вызывающе, ни с кем не спорят. Целыми днями занимаются, готовятся к поступлению, отвечают на вопросы о нем – но только о нем. В остальном они полностью закрылись. От всех. Они словно исключили всех, кроме друг друга, из своей жизни. Анатолий даже к мыслям Игоря пробиться не может – у того все время блок стоит.
– Наблюдатели это тоже заметили, – нехотя сообщил я ей. – И, похоже, не намерены с этим мириться.
– Вот видишь, – пожала она плечами. – Узнав, что они принадлежат одновременно к двум мирам, они гордо отвернулись от обоих – с людьми, мол, им давно не интересно, а с ними вам – и оказались на безлюдном острове между обоими, вокруг которого еще и крепостную стену соорудили. И пока ее не разрушить, никакого мостика понимания – ни с какой стороны – к ним не проложить.
– А я говорю – нет! – грохнула Марина кулаком по столу. – Да, я и сейчас отрицать не стану, что человеку встряски нужны, чтобы он истинную цену себе знал, но не такой ценой!
– Марина, хватит, – решительно оборвала ее Татьяна. – Ты-то, по-моему, прекрасно знаешь, что на них даже то, что мы чуть Анатолия с Тошей – и Макса тоже – не потеряли, никак не подействовало. И все увещевания Анабель, как с гуся вода. Такую броню самонадеянности без сильных средств уже не пробить, я это по себе помню. – Уголки губ у нее чуть дрогнули. – А в отношении Игоря вообще – за мной единственной здесь последнее слово. И потом – Стас ведь говорит, что ничего бесповоротного бояться не стоит.
Повернув голову, Марина уставилась на меня пронзительным взглядом, скептически поджав губы.
– Я хотел бы узнать, что именно ты намерена делать, – медленно обратился я к Татьяне, стараясь не смотреть на Марину. И не думать обо всех своих многочисленных сомнениях нескольких последних дней.
– Я хочу, чтобы они увидели, – также не спеша, словно взвешивая каждое слово, ответила она, внимательно разглядывая свои руки, лежащие на сумке, – что все поступки влекут за собой последствия. Их собственные тоже. Я хочу показать им, что, хотят они того или нет, они прочно связаны как с нашим, так и с вашим миром. Что ужиться можно с обоими, с кем угодно, при простом желании сделать совсем небольшой шаг друг навстречу другу. В то время как упрямая непримиримость вызывает в ответ удвоенную неприязнь, и так без конца.
– И каким же образом ты хочешь показать им это? – настаивал я, прекрасно зная, что воплощение в жизнь любых великих идей общего плана требует громадной практической работы – во избежание громадного же списка потерь.
– Чистка памяти производится, когда человек без сознания, после какой-то аварии, я правильно поняла? – задала она мне встречный вопрос и, дождавшись моего молчаливого кивка, продолжила: – Если ты сможешь предупредить меня о ней, я – каким-нибудь образом – сделаю так, чтобы мы с Анатолием оказались рядом, и уж вдвоем мы точно сумеем избавить от нее детей. В последний момент, чтобы они, как следует, перепугались. А вот потом, когда с них шелуха самонадеянности слетит, объясним, что они не так много знают и могут в жизни, как им кажется, и что в ней лучше учиться не воевать, а дружить.
Все многочисленные сомнения нескольких последних дней ринулись мне в голову.
– Нет! – выдохнул я.
– Вот и я говорю – ни за что! – обрадованно подхватила Марина. – У них что угодно может наперекосяк пойти, еще и в наших условиях!
– Татьяна, – пропустил я ее слова мимо ушей, но в памяти сделал еще одну пометку в списке тем, которые мы с ней обсудим после ее смерти, – я тебе ответственно заявляю, что не вижу никаких оснований для подобных настроений. Ты сама говоришь, что они ведут себя тихо и спокойно, и я еще раз повторяю, что им нужно продержаться только до совершеннолетия – потом и их знание о нас уже скрывать не нужно будет, и в программу их сразу же можно будет…
– Я могу передать им твои слова? – перебила она меня.
– Черт! – мгновенно остыл я, и она многозначительно кивнула.
– Сейчас принеси я им официальные заверения от вашего начальства, – тихо сказала она, – с подписями и печатями, до них не достучаться – они им просто не поверят. И это еще не все. Я Игоря знаю – когда он вот так затаился, в нем взрыв копится. Вырастут они, предложите вы им дружбу и сотрудничество – после того как знать их не хотели, – Марина опять возмущенно фыркнула, – что, если они откажутся? Со всем своим знанием о вас? Ты можешь мне гарантировать, что ваши не поступят с ними намного жестче – как со взрослыми?
– Нет, – честно ответил я, и Марина резко дернулась в мою сторону – я едва успел руку ее перехватить, и крепко прижать ее к столу. – Но я могу гарантировать тебе другое. Я все это время много думал. Много. И говорю тебе здесь и сейчас – приказ на организацию какого бы то ни было несчастного случая для Игоря и Дары я не отдам. Просто не смогу. Врать не буду – для кого другого без особой охоты, но отдам, а для них нет. В отставку к чертовой матери и к народу – скандал поднимать! Язвить вы здесь умеете, – покосился я на Марину, – хотя понятия не имеете, сколько наших уже на вашей стороне. Чьими-то стараниями, между прочим.
