Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 53 страниц)
Окончательно рухнуло это гнетущее противостояние благодаря Аленке. Она перемену в Даре учуяла раньше всех и, разумеется, без всяких слов – и тут же потянулась между ней и Галей мостиком, постепенно подтягивая их друг к другу. Бегала то к Гале с просьбой приготовить сегодня то, что Дара любит, то к Даре – с предложением вместе в магазин сходить. И однажды, вечером воскресного дня, половину которого мы в парке провели, Дара с Галей заперлись в гостиной. Честное слово, я бы подслушал (и плевать мне, кем меня Анатолий при этом считать будет!), но вместе со мной из гостиной выставили и Аленку – не мог же я при ней под дверью сидеть! Пришлось ждать, пока обрывки того разговора Аленка из Дариной головы выудит, а я из ее – обрывки обрывков.
Насколько я понял, Галя осталась верной себе – ни единого плохого слова в адрес Дариного отца не сказала. Я очень надеялся, что просто плохо понял. Но с нее вполне могло статься сказать, чтобы не ронять в душу ребенку злых зерен, что его отец был замечательным человеком, просто она, Галя, оказалась недостойной его. Чем, как очень скоро выяснилось, она добилась прямо противоположного эффекта. Но главное, что Дара услышала от матери, что та не то, что ни о чем не жалеет – наоборот, считает ее появление на свет одним из двух самых радостных событий своей жизни, в которой она – со своими девочками и со мной, между прочим! – сейчас совершенно счастлива.
Вот так мы и вернулись к этой счастливой жизни. Она даже лучше прежней стала – теперь Дара принялась свою вину заглаживать, рьяно включившись в домашнюю работу. Уже попробовав обслуживать себя саму, она без малейших просьб с нашей стороны и мытье посуды на себя взяла, и стиральную машину, а летом, когда школа закончилась, уже и ужином нас после работы встречать начала, и уборкой в рабочие дни занималась, чтобы освободить всем нам выходные.
Тем летом они все категорически отказались ехать в лагерь – в июне путевок не нашлось, а потом Олег освободился от своей сессии, и они заявили нам, что будут с ним время проводить. Галя, явно не желая нарушить только-только восстановившиеся мир и согласие, разрешила Даре и Аленку с собой брать – так они все вместе то в кино ходили, то к реке сами ездили, то к Олегу на дачу. Я тоже не возражал – пусть лучше Дара снова в свою старую компанию окунется, чем недавней ерундой голову себе сушит. Тем более что у меня в этой их компании теперь свой, хоть и невольный, разведчик был.
Так я и узнал – по крупицам, опять по обрывкам обрывков разговоров и мыслей – что у Дары появилась новая навязчивая идея. И нет в этом ничего странного и подозрительного. Настойчивое нежелание плыть по течению всегда оценивалось у нас как исключительно положительное человеческое качество, а сочувствие к ближнему и стремление защитить его – и вовсе как добродетель. И именно эти мотивы лежали в основе Дариного намерения разыскать своего отца.
Только узнав об этом, я, правда, занервничал. Черт бы побрал Галину отходчивость и мое чистоплюйство – внушили на пару девочке образ таинственного незнакомца! Но, разобравшись, зачем ей это понадобилось, я чуть не прослезился. Вот так вам, господа материалисты – никакие гены силу воспитания не преодолеют! У воспитанного мной ребенка даже его темная сторона оказалась в подручных у его светлого стремления наказать несправедливость! Дара намеревалась во всей красе продемонстрировать своему родителю то, что он так небрежно отшвырнул, и оставить его в твердой уверенности в том, что никогда и ни при каких обстоятельствах ему не удастся все это вернуть.
Не вижу ни малейших причин скрывать, что эти наполеоновские планы не вызвали у меня никаких опасений. Каким образом, объясните мне, пожалуйста, могла она разыскать того, кого в моем присутствии вытурили с земли, а используемый им образ списали в негодность по причине проявившейся неэффективности? Если и остались какие-то документальные следы его пребывания среди людей, их цепочка решительно и бесповоротно оборвалась в ту новогоднюю ночь, когда Марина легко и непринужденно передала его прямо в руки Стаса. И до тех пор, пока Дара не знала, что отслеживать его дальнейшую судьбу нужно у нас, наверху, беспокоиться всем нам было не о чем.
Вскоре, однако, я понял, что не все разделяют мою снисходительность к Дариному страстному стремлению восстановить справедливость. В мыслях Аленки то и дело мелькали воспоминания о жарких спорах Дары с Игорем и Олегом, которые были категорически против ее поисков отца и всеми силами старались отговорить ее от них. Я чуть было не усмотрел в этом длинную руку Анатолия, который в любом поступке Дары всегда видел вызов всему нашему руководству – а значит, угрозу безопасности Игоря. Но через Олега он бы вряд ли стал действовать – скорее уж прямо за меня бы сразу и взялся.
Так я до сих пор и не знаю, то ли проморгал эти дискуссии мой непогрешимо бдительный учитель, то ли опять радовался втихомолку раздорам между Дарой и Игорем, то ли научился, наконец, отличать действительно опасные действия от преходящих легких увлечений. Так мне было жалко, что он в то время ни разу не попытался меня за горло взять! К осени в мыслях Аленки и следа не осталось от напористых увещеваний Игоря с Олегом и упрямого Дариного отстаивания своей точки зрения – я бы ему на живом примере показал, что не нужно по любому поводу в набат бить.
В сентябре они все вернулись к своей учебе, и Дара, по крайней мере, нырнула в нее с головой. Мне даже показалось, что летом ей просто заняться нечем было – вот и придумала она себе великий крестовый поход. Сейчас же у нее времени даже на их обычное общение уже не оставалось – я заметил, что она все вечера просиживает в Интернете, а их с Игорем довольно частые прежде сеансы в Скайпе практически сошли на нет.
На мой вопрос, не поссорились ли они, она неопределенно дернула плечом и сказала, что ссориться им не из-за чего, но что Игорь совершенно не обязан разделять все ее интересы и имеет право на свою собственную жизнь. Вот в этом я сразу же влияние Анатолия учуял. Так-так-так, вот, значит, как он научился главное от второстепенного отделять? В смысле, если все воздействия извне не проходят, убедить Игоря в том, что его дружба с Дарой является ничем иным, как легким увлечением? И оградить его таким образом от той опасности, которую она для него представляет? Ну, и отлично! Моя Дара никому навязываться не будет – не то воспитание!
На осенних каникулах она пару раз исчезала днем из дома – сама, без Аленки – и я решил было, что она не выдержала и принялась искать пути к примирению с Игорем. Но после них я окончательно убедился, что в отношении цельности ее натуры можно не беспокоиться – она даже отказалась с Игорем и в машине Анатолия после школы к нашему офису ездить.
Сначала я стал замечать, выходя из офиса, что Дара с Аленкой не сидят с ними в их машине, а дожидаются нас с Галей возле нашей. Очень мне хотелось этим интриганом его собственное ветровое стекло протереть – за то, что довел девочек до того, что им приятнее на пронизывающем ветру мерзнуть, чем рядом с ним и его столь легко, по его же словам, управляемым отпрыском оставаться.
Куда важнее, впрочем, было не уронить Дарино достоинство и оказать ей всяческую поддержку в ее гордой независимости – я невозмутимо направлялся открывать машину, холодно кивнув Анатолию на ходу. В знак благодарности за то, что мои дети не так долго мерзнут, как если бы им пришлось где-то ждать, пока я сам за ними приеду. Я тогда уже начал прикидывать, как договориться с Сан Санычем, чтобы сократить мой рабочий день на час, за счет обеденного перерыва.
Но однажды я увидел на улице одну Дару, в то время как Анатолия и в помине нигде рядом не было. По-моему, я в тот день телепортировался с крыльца к машине – и мне было глубоко плевать, кто там за мной на улицу выходит.
– Где Аленка? – выдохнул я, очутившись возле Дары.
– Они сейчас приедут, в пробке застряли, – неохотно ответила она, отводя глаза.
– А ты здесь как оказалась? – озадаченно поинтересовался я.
– Меня Макс подвез, – небрежно бросила она, все также не глядя на меня.
– Кто?! – переспросил я в страстной надежде, что при телепортации у меня случился сбой в слуховом восприятии.
– Ему все равно нужно было тебе машину подогнать, – мгновенно перешла Дара на свой самый убедительный и обезоруживающий собеседника тон, – а мне как раз понадобилось с ними с Мариной поговорить, так что нам просто по дороге было.
У меня в голове расцвел колючий букет последующих вопросов, но больше я ничего выяснить не успел – подъехал Анатолий с Аленкой, которая выскочила из машины и бросилась к тревожно хмурящейся Гале с восторженным рассказом о своих школьных успехах.
Домой мы в тот день добрались в рекордные сроки.
Все время до ужина и во время его я размышлял, как направить Дарину гордую независимость в обходящее Макса стороной русло. Против Марины я ничего не имел – живой Даре пример самостоятельности мышления и несгибаемой веры в себя. А вот если выбирать между Анатолием и Максом… И как прикажете ей объяснять, что первый, хоть и павлин надутый, но свой и настоящий, в то время как второй – мало, что стервятник, так еще и под голубя загримированный?
Но никаких слов для объяснения с Дарой искать мне не пришлось – она сама подошла ко мне поздно вечером.
– Ты можешь показать мне, – спросила она, пристально глядя на меня, словно решившись на что-то, – как разыскать человека по отдельным личным данным?
– Кого это ты разыскивать собралась? – нахмурился я, решив, что она мне зубы заговаривает. Обида, нанесенная Даре Анатолием, и вновь начавший кружить вокруг нее Макс совершенно выбили у меня из головы воспоминания о ее летних планах.
– Того…, – замялась она, и затем резко вскинула голову, – который маму бросил.
– И зачем он тебе понадобился? – старательно изобразил я удивление, мысленно крякнув от удовольствия. Вот это по-нашему – ничто и никто ее с намеченного пути не собьет!
– Да как вы все не понимаете? – притопнула она в досаде ногой. – Подлость не совершают случайно, по ошибке. Такие люди никогда одним разом не ограничиваются, они все время другим жизнь отравляют. Ты же сам говорил, что он какими-то темными делами занимался, – торжествующе глянула она на меня.
– Хорошо, – одобрительно кивнул я головой, двумя руками приветствуя ход ее мыслей. – А ты здесь причем?
– Его нужно остановить, – мечтательно прищурившись, принялась она загибать пальцы, – наказать, задавить, к ногтю прижать, с лестницы спустить…
– Надеюсь, ты не сама собралась этим заниматься? – насторожился я, почувствовав, что Дара слишком рано, пожалуй, начала столь тесно с Мариной общаться.
– Не совсем, – успокаивающе качнула она головой. – Марина с Максом мне помогут. Я знаю, что они занимаются такими людьми. Макс – юрист, он может отыскать самый законный способ найти на них управу…
– Ты с ними о своем отце говорила? – На этот раз мне не пришлось изображать удивление.
– Да! – с вызовом вздернула она подбородок. – Я не хочу, чтобы он по земле ходил и жизни радовался. После того, что он с мамой сделал. И Марина с Максом меня поняли, они мне даже сказали, что ты им обычно помогаешь собирать данные по таким людям. Значит, и меня можешь научить. Я хочу сама его найти – дайте мне только до него добраться, он у меня обо всем пожалеет…
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. И не пройтись по комнате вприсядку. В тот момент, какие бы сомнения ни посещали меня раньше, я был твердо уверен, что истинная, глубинная, вечная справедливость существует. Даре вовсе уже не нужно было строить планы мести тому, кто когда-то попытался испортить жизнь ее матери и лишить ее моего присмотра и пропуска в вечность. Сама того не ведая, она уже воздала ему по полной программе – говоря о нем с таким презрением в его же присутствии и глядя ему в глаза…
Из чего все читающие, во главе которых несомненно окажется Анатолий, могут сделать совершенно справедливый вывод, что в конечном итоге он оказался-таки прав. Прогулял я все же самые важные лекции в курсе нашей подготовки. На которых самая истинная сущность основополагающего принципа нашей жизни излагалась. Дело не в золотой середине в нашем поведении. И не в том, чтобы не насмехаться над своими и не вступать в преступное братание с противником. Дело в умении предвидеть последствия как одного, так и другого. И в понимании того, что в постоянных стычках врукопашную противник как-то незаметно перестает быть таковым и становится самым, что ни на есть, ближним. Неприятностям которого не стоит радоваться. Особенно если они доводят его до предела.
Глава 11. Границы сдержанности Максима
Уже сейчас можно с полной уверенностью утверждать, что в решении вопроса о будущем исполинов ограничиться пассивным наблюдением за ними не представляется возможным. Человеческая сторона их природы предопределяет такие особенности их поведения, как изворотливость, неразборчивость в средствах достижения своей цели и возведение сиюминутных желаний в ранг высших идеалов. Нахождение исполинов в земных условиях, способствующих превалированию бурной эмоциональности над уравновешенной рассудительностью, делает любой прогноз их поступков крайне ненадежным. Общение же исполинов с себе подобными, практически превращающее их взаимодействие в саморазгоняющийся механизм, вносит еще больше неизвестных факторов в систему оценки и прогнозирования их поведения.
Кроме того, не следует оставлять без внимания и тех представителей небесного сообщества, которые оказываются в окружении исполинов. По неизученным пока причинам последние способны вызывать у ангелов куда более глубокую привязанность и преданность, чем у людей. Наблюдались даже случаи возникновения у отдельных ангелов чувства собственности по отношению к исполинам, абсолютно, казалось бы, чуждого небесной природе и свойственного скорее обитателям земли. И как показывают результаты многолетних наблюдений, столь глубокое разъедание самих основ взаимоотношений может вызвать у небесных посланцев на земле склонность к постановке под сомнение и других принципов, вплоть до отрицания целесообразности ограничений в их общении с существами, не принадлежащими к ангельскому сообществу.
Исходя из вышесказанного, представляется необходимым рассмотреть вопрос о существенном ограничении срока пребывания на земле ангелов, попавших в окружение исполина, поскольку влияние последнего многократно усиливает разрушительное воздействие земных условий жизни на систему ангельских приоритетов.
(Из отчета ангела-наблюдателя)
Предложение поделиться здесь своими воспоминаниями явилось для меня сюрпризом. Поначалу приятным. По зрелом размышлении, не очень. Уж слишком напоминало оно типичную тактику наших светлых собратьев: при малейшей неудаче любого из их начинаний мгновенно отыскивается мрачная тень коварно затаившегося злобного врага и поднимается громкий ропот благородного негодования. Призванного, в большинстве случаев, отвлечь внимание от их собственных недосмотров и недоработок.
Не имея ни малейшего желания выступить в роли грамотного козла отпущения, готового со страстным блеском в глазах и в письменном виде самолично предложить свою кандидатуру в качестве главного участника готовящегося показательного процесса, я отказался. В отличие от представителей так называемого милосердного течения, мы не считаем достойным расплачиваться кровью – как в буквальном, так и фигуральном смысле – одной невинной жертвы за грехи всего человечества. Как показывает история, на пользу ему это вовсе не идет.
Марина, однако, уверила меня, что целью данного проекта является вовсе не сбор свидетельских показаний со стороны защиты или обвинения, а скорее восстановление истинного хода событий, и каждый его участник волен самостоятельно определиться как в задаче, так и в характере изложения. Остальные, насколько мне известно, также высказались достаточно откровенно, не стараясь ни обелить себя, ни приукрасить своих, и даже позволив себе временами конструктивно-критические замечания, направленные на улучшение нашей работы в целом.
Такой подход не вызывает у меня возражений, поскольку мысль о том, что деятельность и нашего подразделения требует радикального пересмотра как в отношении ее буквы, так и духа, возникла у меня давно. Поэтому моя часть этих записей адресована, главным образом, его сотрудникам. Получив многократные и единогласные заверения в том, что процесс их распространения будет свободен от какой бы то ни было дискриминации, я имею смелость надеяться, что мой довольно обширный опыт тесного общения с представителями как ортодоксального течения нашего общества, так и различных слоев человеческого сможет оказаться практически полезным для тех из моих коллег, которым предстоит более или менее долгосрочное пребывание на земле. Тем же истовым приверженцам господствующей у нас доктрины, которые ожидают найти на этих страницах самобичевание раскаявшегося оппозиционера и его отречение от прошлых заблуждений, просьба не беспокоиться.
Говоря о букве деятельности нашего подразделения, я в первую очередь имею в виду его строгую и неукоснительную изолированность. Разумеется, наше представление о развитии человечества и ангельской функции на земле принципиально отличается от принятого в основном течении, но, замкнувшись исключительно в своей идеологии, мы сами лишаем себя исконного права любого легитимного члена нашего сообщества на доступ к обширнейшей информации о людях, собранной куда более многочисленными светлыми отделами.
Я допускаю, что наше руководство ничуть не хуже меня осознает опасность такого положения вещей для развития нашей идеологической платформы в ногу со временем и, следовательно, в информационном поле находится на равных со светлыми позициях. Что же касается рядовых наших сотрудников, то до них все эти постоянно обновляющиеся данные доходят в чрезвычайно сжатом и сокращенном виде и, как правило, перед проведением совместных со светлыми операций, которые – в силу своей кратковременности и считающейся непреодолимой настороженности сторон – отнюдь не способствуют обмену опытом.
Мне представляется, что уже явно созрела необходимость поднятия вопроса о создании некой нейтральной зоны хранения всего накопленного нашим сообществом опыта, в которой каждый его член, независимо от его идеологических взглядов и профессиональной ориентации, мог бы получить свободный доступ к любым необходимым ему для работы сведениям – разумеется, в рамках открытой для широкого пользователя информации. Очевидно, что в основу эффективного функционирования такой зоны должен быть положен принцип непредвзятости и равноправия.
Что возвращает нас к кадровому вопросу и, в частности, к моему видению усовершенствования духа работы нашего подразделения. Пребывание в постоянно находящемся под огнем критики меньшинстве вынуждает нас куда более строго относиться к отбору кандидатов в наши ряды, но в отношении их перспектив не может не броситься в глаза крайне неравноправное, по сравнению со светлыми, положение. В отличие от них, возможности служебного роста наших сотрудников жестко ограничены немногочисленностью состава нашего руководящего звена, что оставляет им единственный путь рутинного выполнения своих обязанностей и неминуемо ведет к снижению уровня соревновательности в нашей работе, необходимого для выявления наиболее способных и перспективных работников. Понятие же переквалификации отсутствует у нас вообще.
Я отнюдь не имею в виду переход наших кадров в подразделения, обеспечивающие деятельность сторонников доминирующего течения – невозможный как с точки зрения различия наших мировоззрений, так и вследствие неискоренимого высокомерия светлых, категорически отказывающихся видеть рациональное зерно в любой идеологии, кроме своей собственной. Но для штата вышеупомянутой нейтральной зоны наши сотрудники подошли бы намного лучше, чем последние – благодаря столетиями отшлифованной толерантности, с одной стороны, и способности распознать за видимой благонадежностью злоумышленника его истинные цели.
В случае успешного развития такой свободной от предрассудков и дискриминации зоны наше подразделение могло бы взять на себя и подбор кандидатур для расширения ее штата – в частности, среди людей. Исходя из своего уже довольно разностороннего опыта пребывания на земле, могу с полной уверенностью сказать, что среди них вполне найдутся такие, которые блестяще пройдут любой, сколь угодно придирчивый, аттестационный отбор.
Вспомнив о работе в земных условиях, я опять-таки не могу не отметить ущемление прав наших сотрудников и в этой сфере. Благодетельные пастыри человеческих душ присвоили себе единоличные права на землю и всех ее обитателей, превратив ее в экспериментальную теплицу, в которой позволено безгранично разрастаться как культивируемым растениям, так и сорнякам, и из которой потом выжившие в таком естественном отборе автоматически пересаживаются в наш вечный сад. Наши же попытки заранее отделить зерна от плевел рассматриваются как вторжение на частную территорию и постоянно встречают как активное и групповое, как правило, сопротивление всей своры ее стражей, так и ими же взлелеянные ненависть и презрение по отношению к нам со стороны тех, кого мы как раз и стремимся оградить от затесавшихся среди них вредителей.
При всем этом вожди господствующего течения отнюдь не гнушаются прибегать к нашим услугам, когда возникает необходимость очистить их собственные ряды от ими же совершенных ошибок или когда только наша проницательность и бескомпромиссность оказывается единственным залогом успеха их операций. Вторая из описанных ситуаций дает нам редкую возможность вести с ними диалог с позиции силы, и я абсолютно убежден, что мы должны обращать каждый подобный случай на пользу себе. Мой личный опыт привел меня к заключению, что светлые, вступив в контакт с нами по необходимости, оказываются вполне способны если не преодолеть, то хотя бы сдерживать выражение чувства собственного превосходства и сотрудничать если не охотно, то, по крайней мере, профессионально.
Еще разительнее бросается в глаза привилегированное положение светлых при рассмотрении вопроса длительного пребывания на земле. Наше участие в совместных с ними операциях сводится к короткой роли подсадной утки, призванной выманить объект их пристального внимания на открытое пространство, после чего нас отправляют восвояси без лишних слов благодарности. Наши же собственные миссии на земле, направленные на закалку и, следовательно, укрепление человеческой морали, сокращаются всеми возможными, зачастую более чем неспортивными, способами.
Даже наше собственное отношение к работе в земных условиях не избежало перекосов. Существование в унизительном положении морального меньшинства, в окружении откровенной враждебности, в постоянной готовности к отражению явной агрессии со стороны проигрывающего соперника способствует, разумеется, склонности к спартанскому образу жизни. Те внешние атрибуты комфорта, которыми нас изредка обеспечивают на земле и которые давно уже стали притчей во языцех у светлых, являются не более чем декорациями, необходимыми для воплощения определенных видов сценария. По окончании своей миссии мы расстаемся с ними без малейшего сожаления. Но в эмоциональной сфере даже они нам недоступны.
Чего уж никак не скажешь о примерных и добропорядочных членах нашего сообщества, исповедующих признанную единственно верной идею. Им позволено испытывать симпатию или антипатию к доверенным им людям и даже отказываться от них в случае, если они не сошлись характерами. Им позволено подтасовывать факты при оценке людей и даже оказывать неприкрытое давление на так называемую беспристрастную контрольную комиссию. Им позволено открывать свою сущность людям, практически направо и налево, и даже записывать это вопиющее нарушение ими же писаных законов невмешательства в человеческую жизнь в свой послужной список как достижение на пути завоевания человеческого доверия. Им позволено создавать семьи и воспитывать детей.
Чтобы избежать обвинения в лжесвидетельстве, замечу, что в полном объеме информация об ангельских детях оказалась скрытой от широких слоев даже законопослушной части нашего сообщества. По всей видимости, его руководство решило вывести свою экспериментаторскую деятельность на новый, более высокий виток. И хотя речь идет об ангельских детях, без уточнения их окраски, право растить и воспитывать их опять почему-то досталось только светлым.
В этой связи я считаю необходимым, во избежание дальнейшего ослабления позиций сотрудников нашего подразделения как в моральном, так и в правовом аспекте, поднять вопрос об уравнивании их в родительских правах со светлыми – либо же о лишении их собственно оснований претендовать на такие права. Столкнувшись на личном опыте со всеми последствиями отсутствия законодательного порядка урегулирования отношений вокруг ангельских детей, я могу с полной уверенностью утверждать, что сохранение ныне действующей системы полумер ведет к резкой эскалации напряжения во всем нашем сообществе. Доказательством чему служит существующее на сегодняшний день положение вещей.
В самом начале его возникновения, однако, я был весьма далек от подобных мыслей. Я просто выполнял очередное задание. Не могу сказать, что оно вызвало у меня особый интерес – я уже давно предпочитал браться за случаи, требующие куда большего напряжения всех сил и способностей. Но в то время наступило какое-то затишье, ничего интригующего никак не подворачивалось, а засиживаться в безделье в ожидании достойного противника мне не хотелось. Как я уже говорил, продвинуться за счет блестящего решения нескольких сложных задач у нас довольно сложно, остается браться за все подряд, чтобы не потерять форму.
Оглянувшись на месте, я окончательно убедился, что случай этот наверняка не войдет в историю наших выдающихся достижений. Светлые опять взяли под крыло близкий себе по духу объект, для которого слепое повиновение общепринятой догме приравнивается к высокой, глубоко осознанной духовности, и удовольствовались, как обычно, лишь беглым осмотром его благонадежности. После чего уверенно и в срочном порядке внесли его в списки своих кандидатов и даже хранителя ему прислали абсолютно неопытного.
Единственная изюминка того задания заключалась в том факте, что рядом с этим совершенно зеленым наблюдателем оказался еще один, вступивший, как я очень скоро понял, в явно несанкционированный контакт со своим человеком, а впоследствии и с коллегой. Необходимость переиграть команду соперников сразу же перевела ординарную задачу в мою весовую категорию, и, кроме того, я просто не мог не воспользоваться случаем собрать неопровержимые доказательства методичного нарушения светлыми ими же установленных законов нашего пребывания на земле.
Не стану вдаваться в подробности всех их попыток удержать явно не стремящийся к вечности объект под своим влиянием. Чувствуя близость поражения, они всегда с готовностью шли на любые запрещенные приемы. Но их переход в видимость в полном составе дал и мне моральное право последовать туда за ними – и на оперативном просторе все их, даже объединенные, усилия не могли идти ни в какое сравнение с моим мастерством. Они, впрочем, так и не нашли в себе силы признать, что столь страстно лелеемый ими объект стремился вовсе не к высотам духа, а к банальному приобретению – мужа, уютного гнезда, завидного положения и потомков.
Когда эта женщина сообщила мне, что у нее – а следовательно, и у меня – скоро появится ребенок, я не испытал ничего, кроме полного удовлетворения от оперативно и успешно проведенной операции. Она никогда не вызывала у меня ни малейших чувств, даже жалости. Мне не понадобилось никаких особых усилий, чтобы она превратилась в мою бледную тень. Мне не пришлось ни подчинять ее своей воле, ни подавлять ее личность, в чем многие здесь меня обвиняют. В ней не было ничего, кроме всепоглощающего желания пристроиться к кому-то и семенить за ним по жизни, с радостной готовностью уткнувшись лицом ему в спину.
На эту роль, как показали последующие события, ей подошел бы кто угодно – первый, кто согласился бы сыграть ее. Ей нужен был Муж – не мужчина, не человек, не личность – который бы принимал за нее решения и нес за нее ответственность, дав ей возможность с упоением замкнуться в своем узком мирке. Все, что выходило за его пределы, даже если оно составляло часть жизни ее хозяина и покровителя, никогда не вызывало у нее даже мимолетного интереса. За полгода моего присутствия в ее жизни она ни разу не спросила меня не то, что о сути – даже о месте моей работы; что касается ее нынешнего супруга, ей это известно лишь потому, что он работает с ней в одной организации.
Я прекрасно понимаю, что эта часть моих воспоминаний никак не добавит мне популярности среди других соавторов. Но поскольку меня заверили в том, что стиль и характер всех без исключения свидетельских показаний не будут подвергнуты никакой цензуре, я ввел ее сюда с целью осведомления сотрудников моего подразделения о том, из какой ничтожной, непредвиденной и незаметной малости могут вырасти кардинальные перемены в нашем сознании.
Более того, я не стану удалять эту часть даже под угрозой того, что высоконравственные авторы проекта могут не устоять перед искушением использовать ее для нанесения очередного запрещенного удара. В самом деле, в жизни всякие необъяснимые явления случаются, а в их жизни особенно – и, несмотря на твердые обещания, что данные материалы получат распространение исключительно в нашем сообществе, однажды они вполне могут оказаться в руках Дары.
Пусть читает. Насколько я понимаю, наиболее глубоко оскорбила ее та ложь, которой с первой минуты ее жизни окружили ее сторонники идеи милосердия и искренности. Неустанно ратующие за чистоту и правдивость слов и помыслов. Человечества, разумеется. Истово навешивающие ярлыки коварства и подлости на тех, кто осмеливается иметь отличную от их собственной точку зрения. Но в приказном порядке требующие от них безмолвного участия в их обмане. Во спасение и во благо, конечно.
Для меня период такого молчаливого соглашательства закончился. Случайно – ни в герои подполья, ни в причисленные к лику святых великомученики я, в отличие от некоторых, не стремлюсь. Но если я хочу, чтобы моя дочь приняла меня таким, каковым я на самом деле являюсь, она сделает это, зная обо мне все. Она все же частично человек, а я всегда даже безразличным мне людям предоставлял право выбора.
