Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 53 страниц)
Моя следующая встреча со всеми ними окончательно перевернула мое видение мира – хоть с земли, хоть с наших высот – с ног на голову. Поводом для нее послужило то, что в их жизни появились наблюдатели – новая проблема, без которой у этой сумасшедшей компании года не проходило, но состав присутствующих навел меня на мысль, что стрессовое состояние все же вызывает привыкание, и для подъема духа и всеобщей мобилизации сил им уже требуется увеличение количества занесенных у них над головой мечей.
Даже наши с Франсуа старые знакомые изменились. В Танье появились несвойственная ей прежде решимость любой ценой добиваться своего. В Анатолии и Тоше – откровенные диссидентские замашки. В Стасе – манеры завсегдатая земли, причем именно славянской ее части, где руководящее кресло на любом уровне считается священным и не подлежащим критике престолом. В Марине – взгляд женщины Премьер-министра на совместном с оппозицией совещании своего кабинета по вопросу отражения общего врага.
В Марине всегда чувствовалась организаторская жилка, и в любой команде она естественно и неосознанно стремилась к положению лидера – что, собственно, и не давало ей ужиться с Анатолием, также естественно претендующим на ту же роль. И, как я увидела, она оставила ему спорные владения и создала себе свою собственную команду. Ее сотрудничество со Стасом определенно упрочилось, разве что центр тяжести в нем явно сдвинулся в ее сторону. Мне очень хотелось думать, что ее позиции укрепились за счет ангела-хранителя со странным именем Киса, долгожданное появление которого рядом с ней я могла только приветствовать.
А вот третий в ее команде… Им оказался не кто иной, как тот темный, которого пришлось отгонять от подопечной Тоши, которого Анатолий поклялся навсегда изгнать с земли, которого Марина довела до полного поражения, которого Стас и препроводил затем в его темные пенаты. Возможность его возвращения в их компанию, да еще и на правах равного всем, как мне показалось, ее участника, не представлялась мне даже в страшном сне. Но, тем не менее, они все мирно сидели за одним столом, перебрасывались, как обычно, едкими фразами и не всегда понятными мне эпитетами, а иногда даже понимающими взглядами и неохотными кивками поддержки…
Я подумала тогда, что – как ни банально это звучит – ничто не превращает противников в союзников быстрее и надежнее, чем возникновение общей угрозы. Которую все они увидели почему-то в ничем не примечательных и никому не известных у нас сотрудниках, направленных всего-то наблюдать за их детьми. И лишь только увидев одного из них, я по-настоящему поняла, что объединило всех этих совершенно несовместимых с первого взгляда ангелов и людей.
Игор оказался невозможно, невообразимо, сказочно замечательным. Да-да, я знаю, младенцы в его возрасте – в то время ему было около года – всегда замечательные. В них нет уже бессмысленности новорожденных, но еще есть открытость и непосредственность. В них уже есть сознательная ответная реакция, но еще нет осознанной потребности приспосабливаться к окружающему миру. Но этого ребенка не просто хотелось назвать ангелочком – он им, собственно говоря, был.
Когда у меня схлынуло первое восхищение его симпатичным личиком, я стала приглядываться к нему поближе. Кстати, он почти сразу же, без малейшего смущения и боязни попросился ко мне на руки – с виду в полной уверенности, что его желание будет понято и удовлетворено. Оказавшись у меня на коленях, он принялся оживленно разглядывать меня, издавать возбужденные звуки, то и дело дотрагиваясь до моего лица ручками и водя глазами между ним и лицами Таньи и Марины. Спустя некоторое время он, впрочем, успокоился и сосредоточенно нахмурился, смешно подергивая бровями и носом.
Причину такого необычного поведения я узнала чуть позже – эти фантастические дети уже умели чувствовать ангелов, и я, оказавшаяся в их женском окружении таковой первой, явилась для Игора полным откровением. Они уже даже умели беседовать – молча, по-своему, на мысленном уровне, пристально глядя друг на друга. О чем я тоже узнала только потом. Тогда же, впервые за все мое посмертное существование, меня затопило чувство жгучей зависти.
Не стану говорить, что вопрос о совместных с Франсуа детях никогда не приходил мне в голову. Но долго он там никогда не задерживался – слишком много было в нем неясности, слишком многое было против. Положение полукровок даже на земле никогда нельзя было назвать завидным, у нас тоже к таким случаям относились настороженно-неодобрительно, и мне совершенно не хотелось расшатывать прочность нашей с Франсуа жизни.
Кроме того, какое будущее могло их ждать? Я знала, что у нас их изучают, но где гарантия, что они когда-либо будут признаны в нашем сообществе? Если же такового все же не произойдет, какова степень вероятности, что они не зависнут – в самом прямом смысле слова – между небом и землей, превзойдя людей и не найдя поэтому себе места среди них? Я не считала себя вправе осознанно подвергать такой судьбе ни одно живое существо.
Не говоря уже о том, что я прекрасно отдавала себе отчет в том, что воспитание ребенка требует огромного количества времени и сил, и отрывать их от доверенного мне дела – хранения Франсуа – казалось мне пренебрежением своими прямыми обязанностями, если не преступной халатностью. Человеческие дети у Франсуа были и вполне удовлетворяли его потребность в проявлении отцовских чувств – моя же функция в его жизни состояла в том, чтобы без сбоев и отклонений довести его по ней до самого конца, после чего нас ожидала светлая, лучезарная вечность.
В отношении ее никаких особых планов мы с Франсуа никогда не строили, и в этом лежала еще одна причина моего нежелания производить на свет потомство, которое, скорее всего, окажется намертво привязанным к земле. Я надеялась, что после смерти Франсуа станет моим коллегой, но не хотела чрезмерно поддерживать его в этой мысли, чтобы избежать впоследствии ненужных разочарований. Окажись такое невозможным, я не исключала для себя возможности переквалификации, чтобы и в дальнейшем не расставаться с ним.
И в случае, если бы мы прочно осели у нас наверху, я бы без колебаний передала судьбу наших детей в их собственные руки – в конце концов, взрослые дети обязаны заботиться о себе сами. Но если бы нам пришлось время от времени посещать землю – в какой бы то ни было функции – я была почти уверена, что Франсуа не удержится, чтобы не поинтересоваться их дальнейшей судьбой, и сложись она недостойным образом, он переживал бы это крайне тяжело. Допустить хотя бы малейшую возможность чего у меня не было ни малейшего намерения.
Но в тот день, когда я впервые встретилась с Игорем, все эти твердые, глубоко выверенные соображения почему-то перестали казаться мне абсолютно и безусловно убедительными. С трудом оторвав глаза от этого чуда природы, я обвела ими лица тех, кого он не просто собрал вокруг себя, но и превратил в некое единое целое. И тогда я впервые нашла название тому выражению, которое отражалось, словно в зеркале, на всех них – безрассудная, отчаянная безоглядность.
В Анатолии она проявилась уже тогда, когда он в самом прямом смысле слова свалился Танье на голову – без малейшего учета того, как это может сказаться на ее состоянии, и без каких бы то ни было попыток подготовить ее к столь судьбоносной перемене в жизни. Впрочем, не стоит забывать, что перед этим он провел рядом с ней – я имею в виду, все в той же не поддающейся анализу части земли – не один год. Но если бы речь шла только о нем, я могла бы еще предположить, что он просто выбрал объект хранения и его местоположение, исходя из особенностей своего темперамента.
Но Тоша никогда не казался мне импульсивным. Наоборот, с первой же встречи он произвел на меня впечатление сдержанного, осмотрительного сотрудника, всецело преданного своему делу и всегда ставящего его во главу угла. Не стоит, правда, забывать, что лишь выйдя из невидимости и пожив жизнью этой непредсказуемой нации каких-то несколько месяцев, он позволил себе опуститься до безобразного выяснения отношений со своей подопечной. Но мне казалось, что затем он извлек требуемый урок из последствий пусть даже случайного нарушения профессиональной этики.
Говорить же об импульсивности главы отдела карателей было бы и вовсе смехотворно. Я слабо была знакома с глубинными аспектами его работы… и, по правде говоря, до сих пор не имею желания в них заглядывать. Но даже у меня не вызывало сомнений то, что успех любой их операции на земле определяется ее молниеносностью – а значит, трезвым, холодным расчетом, хронометрической слаженностью действий и беспрекословным исполнением приказов. Хотя не стоит забывать, конечно, что, вступив в сотрудничество с Мариной, он действительно зачастил на землю, оказавшись не только среди людей, которых даже соотечественники во все времена называли неудержимыми и бесшабашными, но и рядом с наиболее яркой их представительницей.
С равной уверенностью то же самое можно было сказать и о сторонниках темного течения. Уж от них-то всегда требовались качества, прямо противоположные безоглядности, безрассудству, неосмотрительности и слепому удальству. В противном случае, у нас, хранителей, было бы куда меньше оснований находиться на земле в постоянной и непреходящей готовности ко всевозможным подвохам и ловушкам.
И, тем не менее, в тот момент у них всех было одно и то же лицо – лицо берсеркера. И я поняла, что они – вдруг или уже давно – перестали анализировать, взвешивать и просчитывать. Просто надышавшись воздухом в этом недоступном логике месте, они плюнули на разум в угоду чувствам и начали действовать вместо того, чтобы строить планы. Лишь только почувствовав угрозу своим детям в абсолютно безвредных и отнюдь не влиятельных, с моей точки зрения, наблюдателях, они не стали задумываться, насколько близки к истине их подозрения, каковы их шансы в противодействии целому подразделению нашего сообщества и чем оно может закончиться для них самих. Без колебаний отбросив все несвязанное с детьми, они просто объявили войну невидимому и неведомому противнику – с твердым намерением выиграть ее любой ценой.
От каждого из них, даже от темного… и, похоже, сменившего не только имя, Макса, исходила волна такого эмоционального накала, что, накрытая этими волнами со всех сторон, я вдруг поверила, что они действительно выиграют эту войну. А снова опустив глаза на Игора, я почувствовала, что они должны ее выиграть. Что это будет правильно. И что кроме профессионального, у нас, ангелов, есть еще и моральный долг – в частности, внести и свою лепту в правое дело.
Но, слава Всевышнему, я была направлена работать в ту часть земли, где превыше всего ценится прагматичность. Решительный настрой на победу? Похвально. Создание коалиционного фронта? Приемлемо. Уже начатые акты неповиновения? Спорно. Но любой ценой? Глянув на Танью и Марину, я убедилась, что они, как все славянские женщины, всецело разделяют кровожадность своих союзников – с тем лишь отличием, что если последние готовы на любое самопожертвование, то первые предпочитают, чтобы их победа была оплачена исключительно противником.
Нет-нет-нет, меня вовсе не устраивали никакие ангельские потери! Земля уже давно казалась мне загородным домом – особенно, после встречи с Франсуа – в котором проводишь намного больше времени, чувствуешь себя уютнее и отдыхаешь душой от чрезмерно делового ритма основного места проживания. И мне никак не хотелось, чтобы она превратилась в горячую точку, из которой наше сообщество немедленно отзовет всех своих посланников – в том, что оно не потерпит нападок на своих представителей и ответит ударом на удар, я не сомневалась, а на земле все локальные конфликты имеют тенденцию разрастаться до всепланетного уровня.
Каким-то образом мне удалось погасить их настрой на акты саботажа и открытое сопротивление наблюдателям, который лишь закрывал им все пути к мирным переговорам и поискам компромиссных условий сосуществования. Также мне удалось убедить Танью, что дублирование работы отдела наблюдателей по сбору информации об ангельских детях вряд ли вызовет одобрение нашего сообщества и лишь углубит настороженное отношение к ним – что, впрочем, с тем же успехом мог объяснить ей и Анатолий.
Взамен я пообещала им приложить все усилия, чтобы разыскать любые сведения о целях и методах работы этого секретного отдела. И напомнила им, что неприятеля лучше всего бить его же оружием – а именно, за наблюдателями разумно понаблюдать. С тем, чтобы впоследствии, за столом переговоров, оказаться вооруженным знанием их слабых мест, а также фактами их служебных просчетов и, возможно, даже превышения полномочий.
По дороге домой я смотрела на Франсуа совершенно другими глазами. Невольно захвативший меня на той встрече боевой дух начал уже понемногу оседать, и ко мне вернулась привычка смотреть на мир трезво и уравновешенно. Меня радовало, что мы с ним не оказались в эпицентре этого конфликта, и от нас требовалась лишь посильная гуманитарная помощь, а не непосредственное участие. И все же…
Именно благодаря ему в моей жизни появился этот безумный ангельско-человеческий конгломерат – с их неистовостью в любви и дружбе, бескомпромиссностью в борьбе, неудержимостью в защите всех, кого они считают своими, и безрассудной отвагой, особенно, перед лицом неведомого. Который открыл передо мной намного более широкий спектр возможностей в наших отношениях с людьми – да и между собой тоже. За это я была Франсуа бесконечно признательна. А также за то, что врывался в нашу жизнь этот сметающий все границы разумного смерч не часто – и большая ее часть проходила упорядоченно и размеренно, и ведущую в ней роль Франсуа безропотно и с готовностью отдавал мне, и мне не приходилось ежеминутно сражаться с ним за каждый его шаг к нашему светлому и бесконечному будущему…
С огромным облегчением вернувшись к этой жизни, я все же не забыла о своем обещании навести справки о наблюдателях. Единственным источником, к которому я могла обратиться, была, разумеется, моя руководитель. Поскольку однажды (когда Танья попросила меня узнать, способны ли ангелы к деторождению) в разговоре с ней речь о наблюдателях уже заходила, она с полным на то основанием поинтересовалась причинами моего затянувшегося интереса к ним. Давно уже пребывая с ней в доверительных отношениях, я сочла возможным обрисовать ей – в общих чертах, без подробностей о коалиции – ситуацию, сложившуюся у Анатолия, которого она, кстати, уже тогда прекрасно знала.
Она попросила дать ей время, но, в конечном итоге, так и не смогла добавить практически никаких достоверных фактов к тому, что рассказала мне о них в первый раз.
Отдел наблюдателей создан для изучения детей, рожденных в смешанных ангельско-человеческих браках.
С целью определения, какая сторона их двойственной природы является доминирующей.
И соответствующей их классификации – либо как типичных земных обитателей с последующим применением к ним обычной схемы поэтапного приближения таковых к нашему сообществу, либо как представителей неведомой доселе разновидности ангелов (скорее всего, более низкого уровня), возможность перехода к нам которых и соответствующий регламент подготовительных к нему мероприятий должны стать предметом дополнительного исследования.
На результаты его работы возлагаются определенные надежды, и для обеспечения независимости и беспристрастности его выводов работает отдел в строгой изоляции и находится в ведении непосредственно Высшего Совета.
Все, без исключения, собранные им данные изначально находятся под грифом «Совершенно секретно», и доступ ко всему их банку имеет исключительно руководство отдела, которое на их основе представляет свои рекомендации Высшему Совету.
Какие бы то ни было контакты его рядовых сотрудников с представителями любых других подразделений рассматриваются как нарушение режима секретности.
Все, что еще рассказала мне моя руководитель, относилось уже к области слухов. Которые, несмотря на барьеры запретов и завесы таинственности, у нас о них ходили.
К примеру, бытовало мнение, что даже этот с виду монолитный отдел не миновали нередкие у нас разногласия по поводу методов работы. Поверить в него было вовсе не трудно, поскольку и среди наблюдателей наверняка были и полевые работники, осуществляющие сбор первичной информации, и аналитики, перерабатывающие ее в тенденции и прогнозы – и ни в одной области особой любви и согласия между первыми и вторыми никогда не было.
Кстати, отношение к наблюдателям вообще было у нас достаточно неприязненным. Предписанная им обособленность, которой они неукоснительно следовали, наводила на мысль о введении сортности в структуре наших подразделений, что вряд ли вызывало теплые чувства к заносчивым неприкасаемым. А у нас, хранителей, на них вообще уже смотрели как на занозу в пятке – поскольку подавляющая часть полукровок рождалась как раз у наших постоянных резидентов на земле.
Нетрудно себе представить, что они – уже лишенные, как мы с Анатолием и Тошей, постоянного надзора со стороны руководства – расценили появление наблюдателей как демонстрацию недоверия и прямое вмешательство в сферу своей деятельности. Моя руководитель поведала мне – строго конфиденциально – о целом ряде случаев обращения хранителей, работающих в постоянной видимости, к своим кураторам с письменными жалобами на сознательное нагнетание наблюдателями напряжения и нанесение морального ущерба их, хранителей, подопечным.
Никакого хода, однако, эти жалобы не получили, и даже сам факт их появления не подлежал широкой огласке – согласно распоряжению свыше. В котором также было строго предписано указать недовольным хранителям на факт пассивности присутствия рядом с ними наблюдателей, которое, таким образом, не может идти ни в какое сравнение с огромным количеством чисто земных препятствующих их работе факторов.
Все это я сообщила Танье, обратив ее особое внимание на последнее замечание моего руководителя. Которое, с моей точки зрения, недвусмысленно указывало им на единственно разумный способ сосуществования с наблюдателем. Появление его на земле продиктовано отнюдь не личными мотивами, какое-либо взаимодействие как с сотрудниками не своего отдела, так и с людьми категорически запрещено, в функции не вменено ничего, кроме стороннего и документального засвидетельствования всех этапов развития Игора и его становления как личности. Отчего же не воспринять его как видеокамеру, на которую не то, что сердиться – обращать внимание не стоит?
Танья выслушала меня, поблагодарила и сказала, что обязательно подумает над моими словами. Мне очень хотелось верить, что она осознала всю тщетность и непредусмотрительность противостояния рядовому – такому же, как мы с ее супругом – ангелу, посланному на землю для простого сбора фактов, на дальнейшее использование которых он не может оказать никакого влияния. Но в ее прощальной фразе прозвучал некий холодок, и больше ни с какими просьбами и даже вопросами она ко мне не обращалась. А вскоре наше и так не слишком частое общение свелось к формальному обмену новостями, большая часть которого велась через Франсуа, хотя бы раз в год навещавшего их по долгу службы.
Порой меня посещала непрошенная мысль поехать вместе с ним, но всякий раз я воздерживалась от нее. Меня не оставляло смутное подозрение, что тот дух бунтарства и своеволия, которым был пропитан сам воздух, которым они все дышали, окажется сильнее доводов рассудка. Да и я сама, как показали недавние события, не могла похвастаться особой устойчивостью к нему – а ведь моей главной задачей на земле был Франсуа.
Разумеется, увидев этого чудесного ребенка по имени Игор, познакомившись с ним, прикоснувшись к нему, я прекрасно отдавала себе отчет в том, что – возникни какая бы то ни было угроза ему – я уже просто не смогу оставаться в стороне. Но Франсуа ни разу не сообщил мне ни одной тревожной новости – мальчик рос здоровым и спокойным, радуя окружающих своей сообразительностью и сдержанностью, но не демонстрируя никаких чрезмерно аномальных отклонений от процесса развития обычного человеческого ребенка.
Я напомнила себе, что в детях Франсуа разбирается намного лучше меня, и со спокойным сердцем сосредоточилась на своих собственных делах. Которые также не прекращали разрастаться и усложняться.
В первую очередь, неустанного внимания требовали Мари-Энн и Сара, подопечные моего коллеги Венсана и его жены Софи, также хранителя. Венсан, еще до того, как я познакомилась с Анатолием, чуть не стал добычей темного браконьера, и мне случилось, оказавшись поблизости, помочь ему избавиться от него – именно поэтому я и смогла впоследствии, по просьбе Анатолия, оказать такую же услугу Тоше.
Когда Анатолий с Таньей приехали к нам во время своего свадебного путешествия, я познакомила его с Венсаном, и тот также не устоял перед влиянием нашего безоглядно отчаянного и непредсказуемого коллеги. До такой степени, что вскоре простое пребывание в постоянной видимости, дающее ему возможность видеться с женой, также хранящей свою подопечную в виде ее подруги по феминистическому движению, перестало удовлетворять его. Они с Софи открыли своим девушкам истинную цель дружбы с ними – и так родилось ядро первой, наверно, земной организации по защите прав ангелов.
Подопечные Венсана и Софи привыкли довольно решительно проводить в жизнь все свои идеи, и во избежание дискредитации самой идеи нашего открытого сотрудничества с людьми мне пришлось взять их энтузиазм под контроль. Самым простым и непритязательным способом – направив его в обычную, рутинную, методичную работу. Им бы больше понравилось выйти на демонстрацию с транспарантами в поддержку пребывающих на земле ангелов, но такое решение можно считать результативным только лишь в отношении выпуска пара у демонстрантов и появления глубокой неприязни к ним со стороны водителей, которым их акция перекроет дорогу. Не говоря о том, что оно привлечет к проблеме внимание не только земных жителей, но и нашего небесного руководства.
В конечном итоге, Мари-Энн и Сара согласились со мной, что менять отношение к ангелам следует, начиная с малого и с самих себя. И, в первую очередь, выяснить, кому из них такая помощь требуется. Проще всего скандировать о защите чьих-то прав вообще – каждый конкретный случай требует намного больше усилий, времени и терпения. И с первых же дней работы мы столкнулись с проблемой, стоящей перед любой благотворительной организацией – отделить истинно требующих поддержки от вымогателей, фигляров и просто неврастеников.
Вначале это было совсем не сложно – ни один их моих коллег никогда не обратился бы на непонятно откуда взявшийся сайт со словами: «Я – ангел». Но постепенно, среди намного более осмотрительных ответов на созданную нами в долгих спорах анкету, мы отыскали несколько настоящих хранителей, с которых и началась наша крайне своеобразная разновидность земных социальных сетей. Доступ к ней осуществлялся исключительно по приглашению и рекомендации уже зарегистрированных – как правило, под псевдонимами – участников, а общение велось на языке, в основу которого лег жаргон хранителей, к которому Мари-Энн и Сара остроумно применили столь популярный среди их соотечественников верлан.
Моей изначальной целью было оказание консультационных услуг хранителям, испытывающим нетипичные сложности со своими подопечными, и я даже не ожидала, что подобная сеть приобретет такую популярность среди моих, строго ориентированных на самостоятельность в работе, коллег. Но выходить на связь в ней можно было в любое время суток, даже ночью, когда наши люди благополучно отдыхали – именно в такие моменты нас нередко охватывало чувство ностальгии по родным небесам, новости откуда поступали крайне нерегулярно и только по мере крайней необходимости…
А затем нас посетила Марина, у которой завязались свои – земные и деловые – отношения с Франсуа. Наши взаимоотношения с Мари-Энн и Сарой также вызвали у нее немалый интерес, хотя у меня осталось впечатление, что она сочла их роль в них чрезмерно подчиненной. По крайней мере, она не раз спрашивала, какую пользу приносит эта чисто ангельская линия связи людям, которые вносят такой существенный вклад в ее поддержание. И однажды она предложила нам ввести в обсуждение случаи появления на нашем горизонте темных, направления к знакомым, но не прикрепленным к нам людям силовых отрядов и необходимого вмешательства целителей.
После чего постепенно открывающаяся нам картина участия небесного сообщества в земной жизни сделалась намного более разносторонней и всеобъемлющей. Но, положа руку на сердце, и работы – я имею в виду, дополнительной, добровольно принятой нами на себя и приемлемой лишь при условии не нанесения ущерба основной – всем нам прибавилось. Иногда требовались даже личные встречи с теми хранителями, которые начинали всерьез раздумывать о переходе в постоянную видимость – их обычно брали на себя Венсан и Софи. И в простом фиксировании перемещения темных смысла не было – о нем нужно было сообщать в заинтересованные структуры. Здесь мне сыграло на руку знакомство со Стасом – вскоре он перевел меня на прямую связь с собой.
Одним словом, моя собственная жизнь оказалась полна и забот, и неожиданностей, и событий. Но на десятилетнюю годовщину Игора мы с Франсуа все же съездили – и дата требовала особого внимания, и мой иммунитет к этой безумной части земли, казалось бы, уже окреп, и мне не мешало бы, в свете углубления своего представления о нашем присутствии на земле, посмотреть, какое место занимают в нем наблюдатели.
Среди наших корреспондентов был далеко не один ангел, давно работающий в постоянной видимости, но – то ли детей у них не было, то ли они избегали разговоров о них – тема наблюдателей не поднималась в наших обсуждениях ни разу. Помня, что тем запрещено вступать в контакт с кем бы то ни было, кроме непосредственных сотрудников и руководства, я подозревала, что нашим форумчанам просто нечего рассказать друг другу – и с тем большим нетерпением ждала шанса узнать что-то новое от наших прямодушных, а временами и просто прямолинейных друзей.
Вырваться мы с Франсуа смогли всего на один день, и, поскольку так называемая у славян круглая дата праздновалась по заведенной у них традиции с широкой помпой – в огромном доме родителей Таньи – мы получили великолепную возможность отсесть чуть в сторону и, как следует, понаблюдать за всеми присутствующими и всем происходящим.
Тогда я впервые увидела Дару.
Разумеется, Франсуа рассказывал мне о ней – во время своих приездов по делам он видел ее и всякий раз отзывался о ней в самых лестных выражениях. Поскольку первым среди них всегда звучало «Какая красавица!», я только посмеивалась – не заметить привлекательную женщину, в каком бы возрасте та ни находилась, он был просто не в состоянии. Но познакомившись с ней, я сразу поняла, что ее бесспорная красота является отнюдь не главной причиной того восторга, который она с первой же минуты вызывала не только у моего неравнодушного к яркой женственности Франсуа, но и у всех вокруг. Исключением из каковых не стала и я.
Первой у меня мелькнула мысль о том, как ей удалось вырасти в этой дрожащей от немыслимого накала всевозможных эмоций среде настоящей европейской женщиной, которой она уже явно была, несмотря на свои десять с небольшим лет. В собравшемся, довольно большом для ребенка, обществе она чувствовала себя как рыба в воде – переходя от одного приглашенного к другому, с легкостью вела со всеми непринужденный разговор, вызывая ответные улыбки даже тогда, когда покидала одного из них, чтобы направиться к другому. Складывалось даже впечатление, что гостей принимала именно она, а не Игор.
А вот в нем и следа не осталось от того открытого непосредственного малыша, которого я однажды держала у себя на коленях. Он впитал атмосферу, в которой рос, в полном объеме. В нем появилась отрешенность скифского идола и его же неприступность. Даже стоя рядом с Дарой и изогнув в полу-улыбке уголки губ, он пристально, не моргая, всматривался в лица ее собеседников, словно те были масками, и ему было чрезвычайно важно разглядеть за ними истинный облик носящих их.
Но от Дары он практически ни на шаг не отходил, и она – если ему случалось отстать где-то – тут же начинала вертеть в поисках его головой. Они явно не мыслили себя друг без друга, и, помню, меня обожгло вопросом – к какому взрыву может привести слияние двух столь несопоставимых темпераментов?
Изменились и все другие наши знакомые. Особенно бросалась в глаза эта перемена в Танье – вдобавок к ее всегдашней уединенности в своих мыслях в ней появилась какая-то печаль, какое-то смирение…, но и куда большая цельность. Она словно перестала задаваться вопросами в жизни и, получив исчерпывающие ответы о ее устройстве, приняла ее как данность, как свой крест, который почти никому не дано выбирать, который немногие несут, не ропща и не оглядываясь на других, и лишь совсем единицы – с гордо поднятой головой.
Изменениям в Тоше удивляться не стоило. У него, оказывается, появилась уже и своя собственная дочь, и растить двух ангельских детей, в присутствии двух наблюдателей, с женой, которая понятия не имела ни о тех, ни о других… Естественно, в углах губ его появились глубокие складки, в манерах – резкость, в глазах – прищур готовности к любым поворотам судьбы.
Но вот кто поразил меня – так это тот темный… Макс, как напомнил мне Франсуа. Он все также находился среди всех них, причем с видом полного права на это, но абсолютно никого вокруг себя не замечал. Его глаза были ежеминутно прикованы к Даре – с таким напряжением, как будто в ней заключался источник его жизни, и, оторвись он от него хоть на мгновенье, тут же рухнет замертво. Я нахмурилась – ни разу, за все свои предыдущие жизни на земле, не сталкивалась я с такой одержимостью у темных чем бы то ни было, даже их извечным стремлением перейти нам дорогу. И опять у меня мурашки по телу пошли – как они все здесь уживаются? И что случится, если однажды в центре их вселенной, каковым, вне всякого сомнения, являлись эти дети, произойдет тот самый взрыв? Что удержит их на этих пока не пересекающихся орбитах?
Вот разве что – Анатолий с Мариной как будто совсем не изменились. Они все также располагались в пространстве как можно дальше друг от друга, поглядывая вокруг с уверенностью хозяина территории, всевозможными способами подманивая к себе остальных гостей и обмениваясь при удаче насмешливыми взглядами. Я, правда, заметила, что Анатолий и на Дару косится недобрым глазом – когда, стоит ей оказаться рядом с ним, все внимание окружающей его кучки людей мгновенно устремляется к ней. С другой стороны, это тоже можно было расценить признаком его постоянства – похоже, покушения на свою главенствующую роль он не мог стерпеть ни от кого, даже от ребенка.
