Текст книги "Ангел-наблюдатель (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)
– Ну что ж, особых причин тревожиться нет, – негромко, чтобы не беспокоить Игорька, проговорил он. – Лекарство, которое вам прописали, вполне подходит, но я бы существенно уменьшил дозу – я, знаете ли, не сторонник увлечения химическими препаратами.
Я с готовностью закивала. Таня, поджав губы, внимательно следила за каждым его словом, словно на противоречии каком-то поймать его хотела.
– Сейчас, в остром периоде, – продолжал тем временем он, – пусть, разумеется, примет его, и завтра еще три раза. А затем я рекомендую вам перейти на общеукрепляющие средства – рецепт я Анатолию оставлю – не стоит со столь раннего возраста ослаблять иммунитет ребенка.
Он пробыл у нас еще почти час, пока не убедился, что принятое лекарство подействовало – жар у Игорька явно спал, он вспотел и наконец-то по-настоящему заснул. Только после этого Ипполит Александрович уехал – Анатолий отвез его в город, сказав, что по дороге купит все, что тот порекомендовал.
Хочу сейчас еще раз его поблагодарить – тогда-то на радостях я все слова растеряла. Может, ты, Мариночка, ему как-то передашь, а если нет – так доброе слово так или иначе все равно до человека дойдет. Редко мне такие душевные люди встречались, от Бога он врач – понимает, что больного не только лекарствами, но и тоном, и взглядом лечить нужно, и общим настроем на одно только лучшее.
Я и Тане так сказала, когда мы вдвоем с Игорьком остались. И попеняла ей, что если уж согласился доктор ночью за город ехать, чтобы ее собственному ребенку помочь, то она могла бы хоть о вежливости, если уж не о признательности, вспомнить.
– Мам, отстань, – нагрубила она и мне, не поднимая глаз от уже не столь раскрасневшегося личика Игорька. – Посмотрим еще, как это общеукрепляющее лечение подействует.
А вот мне слова Ипполита Александровича крепко в душу запали. Я ведь и сама уже давненько к понятию о гармонии приобщилась, открыла вдруг для себя, что не только в здоровом теле – здоровый дух, но и физическое самочувствие в значительной степени и уверенностью в себе, и душевным спокойствием определяется.
И вот со следующей недели… На те выходные Таня с Анатолием никуда, конечно, Игорька забирать не стали – так и не отходили от него ни на шаг, хотя уже к вечеру в субботу было видно, что он явно на поправку пошел. Так вот – со следующей недели взялись мы с Игорьком за упражнения: по правильному дыханию, по расслаблению мышц, по раскрепощению сознания от всяких тревог и волнений. Я показала ему, как нужно сидеть, как спинку держать, как дышать – не грудью, а животом, как закрывать глаза и представлять себя… да хоть бабочкой, порхающей под потолком…
Особенно ему последнее понравилось – он потом частенько и в другое время вдруг заглядывался в какой-нибудь угол, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, затем подходил к нему, садился на пол и закрывал глаза с выражением радостного ожидания на лице. Но самому долго сосредотачиваться у него, похоже, еще не получалось – через какое-то время у него обиженно надувались губы, и он вставал и уходил к своим игрушкам.
Тане я об этих упражнениях не стала говорить – вспомнила вовремя, как она скептически посмеивалась, когда я сама ими только заниматься начала. И сколько я ей потом ни рассказывала, насколько глубже и полноценнее они помогают почувствовать жизнь и весь окружающий мир – когда это она мне на слово верила?
На новогодние каникулы Игорек на целую неделю уехал с родителями в город, и нам с Сергеем Ивановичем взгрустнулось – каким-то пустым показался нам вдруг наш дом. Но, так или иначе, прошла эта неделя, и на Рождество они все вернулись, и Игорек прямо с порога бросился к нам с такой радостью, беспрестанно повторяя: «Баба! Деда! Баба! Деда!», что не только у меня, но и у Сергея Ивановича влажный блеск в глазах появился. И после Рождества вернулась наша жизнь к уже привычному для нас ритму.
Вскоре к нашим упражнениям мы с Игорьком и закаливание добавили. Сначала обтирание, потом обливание, а там и до короткого контрастного душа дошли. И что вы думаете – за всю зиму он больше ни разу не то, чтобы заболел, даже не чихнул! Сергей Иванович временами ворчал, что парню более активный образ жизни требуется, а потом решил и свою лепту в его оздоровление внести, хотя мне кажется, он скорее оттого дуться начал, что Игорек со мной больше времени проводил. Вот он и стал забирать его с собой на улицу – то снеговика во дворе лепить, то кормушки для птиц в саду строить, то дорожки перед домом и гаражом от снега расчищать. В дом после таких трудов они всегда возвращались довольные, голодные и с крепким румянцем во все щеки.
А там и весна пришла, и все зацвело, и птицы вернулись, и всякие жучки-паучки опять появились, и мы снова большую часть времени вне дома проводили. Игорек запоминал все больше и больше слов, и все лучше произносил их, и вскоре одних названий ему уже не хватало. Разные движения он больше звуками изображал – жужжал, если жук мимо пролетал, языком цокал и чирикал, если птица рядом на ветку садилась, а при виде машины и вовсе утробно рычать начинал. А когда по телевизору всяких животных видел, то довольно похоже их имитировал.
Но ему уже и описывать хотелось все, что на глаза попадалось. И начали мы с ним цвета учить, а также что бывает твердое, мягкое, острое и гладкое. С цветами этими он вообще меня замучил! Основные он очень быстро выучил, но ни за что не хотел верить, что небо и василек – одинаково синие. Особенно сложно мне приходилось в оранжерее. У меня много там всяких диковинных цветов росло, и уж когда они распустились… Пришлось мне названия разных оттенков вспоминать, а их у одного-то красного цвета – и алый, и розовый, и пурпурный, и бордовый!
А с Сергеем Ивановичем у них вообще однажды целый скандал из-за этих цветов случился. Как я потом выяснила, они решали, кто какую машинку будет в гостиной после ужина катать. Сергей Иванович сказал: «Зеленую», и когда Игорек принес ему ту, которая, по его мнению, соответствовала выбранному цвету, покачал головой.
– Да не эту зеленую, вон ту зеленую, – ткнул он пальцем в другую машинку.
– Не зиеная! – замотал головой Игорек.
– Зеленая! – настаивал на своем Сергей Иванович.
Так они пререкались несколько минут, пока Игорек не побежал на кухню и не потащил меня с собой в гостиную. Там он остановился возле непонятной машины и повелительно указал на нее пальцем.
– Зиеная? – спросил он, тревожно глядя на меня.
Я задумалась. Когда эти злополучные машины стояли рядом, отнести их к одному цвету просто язык не поворачивался. Глянув на грозно насупившегося Сергея Ивановича, я поняла, что нужно срочно изобретать новый цвет.
– Ну, не совсем зеленая, – осторожно произнесла я. – Скорее, зелено-оливковая.
– Да что ты парню голову морочишь! – рассердился Сергей Иванович. – Сейчас начнется мне еще – с перламутровым отливом! Зеленая она и есть – ну, разве что, защитного цвета.
– Не зиеная! – торжествующе воскликнул Игорек.
– Не зеленая, – подтвердила я. – Защитно-оливковая.
Игорек нахмурился, пожевал губами, пытаясь воспроизвести сложное название, но с третьего раза сдался – и так у них потом эта машина и называлась «Не-зеленая».
Чем больше слов он узнавал, тем сложнее было мне разнообразить его меню. Каждое новое блюдо он встречал крайне настороженно, а накормить его обманом, как других детей, было просто невозможно. Помню, подсунула я ему пару раз творог под видом мороженого – обиды было! До конца дня со мной не разговаривал, отворачивался. Правда, и когда он сам что-нибудь натворил, самым страшным наказанием для него было, если я вдруг делала вид, что не замечаю его. Не получив ответа на свой призыв, он стремительно бросался ко мне, обхватывал руками и начинал дергать во все стороны, испуганно заглядывая мне в глаза. Я тут же и отходила – сил у меня не было долго на него сердиться.
А вот в прятки он любил играть – вернее, когда с ним играли. Бывало, сядет под деревом и замрет, вверх глядя, пока из листвы птица не выпорхнет – а тогда уж и смеется, и в ладоши хлопает. Или прямо на землю ляжет, вытянется во весь рост, ручки под подбородок подложит и затаится – ждет, чтобы кузнечик откуда-то из травы выпрыгнул. А со мной и вовсе до смешного доходило – зайду в туалет, выхожу, а он под дверью, и глаза в пол лица, и радости, словно я с того света вернулась.
Хотя бывало, что и промахивался он, особенно в доме. Уставится в какую-то точку, затихнет – и нет, не в себя уходит, а словно взглядом подманивает того, кто там притаился. А откуда же тому взяться-то – вот он через пару минут и вздохнет, рукой махнет и чем-то другим займется. Вот, наверно, в такие моменты и началось – нафантазировал потом он себе барабашку своего. Но только это уже потом было…
Летом, в августе, по-моему, Таня с Анатолием увезли Игорька на три недели на море. Опять загрустили мы с Сергеем Ивановичем – ведь почти год уже Игорек у нас прожил, а мне так казалось, что целую жизнь. И такую добрую жизнь – мирную, радостную: и с ним мы про тоску и скуку забыли, и Танюшу с Анатолием куда чаще видели, и они тоже и спокойнее, и внимательнее, и отзывчивее стали.
Частенько мы с Сергеем Ивановичем в те три недели разговаривали о том, как изменил Игорек всю нашу жизнь. И опять ни до чего не договорились. Я ему – вот, мол, Игорьку меньше рамок, чем Танюше в детстве, ставят, он и растет более свободным; а он мне – на мальчишку с самого детства давить нельзя, чтобы из него настоящий мужчина вырос. Я ему – если бы ты Танюше хоть вполовину столько времени уделял, как сейчас Игорьку, она бы тоже более общительной была; а он мне – я работал с утра до вечера, это тебе нужно было больше ею заниматься. Я ему – а вот у Танюши с Анатолием у обоих время находится, чтобы с ребенком общаться; а он мне – а нам кто-нибудь так помогал, как мы им? Тьфу, честное слово, как с той машинкой – сам же видит, что неправ, а до конца на своем стоять будет.
Но, как бы там ни было, прошли эти три недели, как все в нашей жизни проходит, и в том году я даже слышать не хотела, чтобы день рождения Игорька в городе праздновался. Танюша заволновалась, что народа много приглашено, но ей возразила, что у нас уж точно места больше. И всех их друзей мы давно уже знаем, даже новых, а Дариночку их мне уже совсем не терпится вживую увидеть. И Игорьку будет приятно хозяином для других детей выступить. И стол хороший накрыть мне всегда в радость было.
Вот и собралась у нас за столом – впервые за много лет – компания в добрых полтора десятка человек. Галя с Тошей и в жизни оказались такими же милыми и приветливыми, как я их себе и представляла. И Даринка сама к нам с Сергеем Ивановичем по-настоящему знакомиться подошла (Сергей Иванович даже глазами захлопал, когда она ему с легкой улыбкой ручку небрежно протянула, словно принцесса для поцелуя), это потом уже они с Игорьком друг от дружки не отходили.
И Светочка нас, как родных, обняла, а Олежка-то вырос – встретила бы где-то в другом месте, ни за что бы не узнала. В школу он уже в том году собирался. И даже Мариночка меня удивила – очень по-хорошему: двое ребят с ней приехали. У меня даже сердце встрепенулось – может, и она в таком славном окружении на правильную дорогу поглядывать начала?
Очень хорошо мы посидели – тепло так, душевно, по-семейному. И тосты все замечательные говорили – и добрые, и с юмором, и нас с Сергеем Ивановичем не забыли. И девочки мне помогли, а к мытью посуды так и вовсе не подпустили. А папы молодые, как только мамы на кухне скрылись, сразу же с детьми на улицу вышли. Я еще Сергею Ивановичу на Тошу кивнула – смотри, мол, не стесняется с дочкой играть. Он тут же надулся, как мышь на крупу, то и дело косясь хмуро на веселую возню во дворе – так я и не поняла, то ли на недостаток мужского внимания к себе обиделся, то ли на то, что они его с собой не позвали.
Марина со своими приятелями тоже на улицу вышла, и я уж не удержалась – стала к ним приглядываться. Ты прости, Мариночка, что я, вроде, не к месту об этом – но поколения ведь не только семейными узами определяются. Вы со Светой никогда мне чужими не были, и душа у меня за тебя радовалась – очень хотелось разобраться, кто же из этих ребят тебе больше подходит. Ты у нас, правда, так и осталась девушкой самостоятельной, но чем-то же приглянулись они тебе оба – вот и почитай, задумайся, как они со стороны-то смотрятся. Выбор, поверь мне, никогда не поздно сделать.
Один из них, Максим, мне сразу больше понравился. Спокойный, сдержанный, и внешне куда больше к себе располагающий – он и, как только они втроем во двор вышли, постоял-постоял и пошел к молодым папам. Сразу видно, и детей любит, и семейные радости ему больше по сердцу. А вот второй, Стас… У меня при первом же взгляде на него как-то неспокойно на душе стало – глаза у него такие неприятные, так туда-сюда и зыркают, словно чтобы приближение соперника не пропустить.
Он ее и тогда сразу в сторону отвел и тут же говорить что-то начал – специально негромко, чтобы поближе к ней наклоняться. А она все поглядывала в сторону то ли малышей, то ли Максима и задумчиво так кивала. И правильно ты задумывалась, Мариночка – Стас этот, конечно, больше внимания к тебе демонстрировал, зато по Максиму сразу видно было, что в будущем, в семье, он куда надежнее окажется. Вот тебе и взгляд старшего поколения – ему уж точно виднее, оно жизнь прожило.
Поглядывая вместе с Мариной на малышей, я и еще кое-что заметила. Даринка там одна девочка была, но не тушевалась, за отца не пряталась – в самом центре внимания находилась и нимало тем не смущалась. Где веселой улыбкой, где ласковым взглядом она откровенно верховодила всей компанией – вон и папы молодые вокруг нее с мальчиками стали, словно часовые на границе священной территории, чтобы подходы к ней со всех сторон охранять.
Вот вам, Людмила Викторовна с Сергеем Ивановичем, и еще один взгляд старшего поколения на само себя и свои правила в жизни. Вроде, и не крутится девочка на кухне, возле материной юбки, а, похоже, вырастет из нее настоящая женщина, которая не только суп варить умеет, но и с мужчинами вести себя так, чтобы им самим захотелось ее от всех невзгод оберегать.
Олежке, однако, скоро наскучило с меньшими возиться, и они с Сергеем пошли в сад летающую тарелку запускать. Сергей Иванович буркнул, что нужно бы там за порядком присмотреть, и увязался за ними. Анатолий с Тошей и Максимом присели на корточки возле Игорька и Даринки, и завязался у них оживленный разговор. Вот – не стесняется человек заранее у других пап расспросить, как с детишками лучше обращаться!
Но через некоторое время Максим, похоже, вспомнил, что Марина уже слишком долго наедине со Стасом остается. Он вдруг резко повернулся к ним – Стас насмешливо улыбнулся и повел головой в сторону: мол, продолжай в том же духе, нам без тебя совсем не скучно. Максим нерешительно встал и направился к ним.
Для Игорька с Даринкой словно действительно границы какие-то открылись. Они тоже подпрыгнули, и давай носиться по двору. Затем Игорек вдруг остановился неподалеку от Марины с ее приятелями, прищурился и с хитрым видом наклонился к Даринке. Они немного пошушукались, то и дело прыская, и принялись бегать вокруг Марины, норовя догнать и обхватить друг друга руками. Но только маленькие они еще были – промахивались все время, только воздух один и ловили.
Картина была потешная – спасу нет! Марина с приятелями так и вовсе чуть пополам от смеха не согнулись – сразу видно, незнакома им была детская возня. Анатолий с Тошей тоже улыбались, но сдержаннее, а затем Анатолий нахмурился и негромко сказал:
– Игорь, Дарина, хватит к Марине приставать!
К моему удивлению, строгости в голосе его хватало – дети тут же его послушались и побежали в сторону дома, все также смеясь и вытянув перед собой руки. У крыльца они, правда, остановились, нерешительно глянули на приоткрытую дверь – не хотелось им, видно, внутрь еще идти – и побежали назад. Следующую игру придумала Даринка – отведя Игорька в сторону от взрослых, она принялась показывать ему что-то: чуть дотрагиваясь до его руки, она приветливо улыбалась, широко раскрывала глаза, делала шаг вперед, потом отступала, заведя руки за спину и скромно опустив глаза… Словно танцу какому-то его учила – он неловко повторял ее движения, скептически морща нос.
А тут и Танюша вышла – к чаю всех позвала. Я бросилась в сад, за Сергеем Ивановичем и его тезкой с Олежкой. Игорек с Даринкой быстро проглотили по кусочку пирога и отправились на ковер возле дивана, книжки рассматривать. Олежка не захотел с ними идти – может, такие книжки ему уже неинтересны были и он хотел со взрослыми остаться, а может, еще одного куска пирога захотелось.
За чаем все места за столом как-то перемешались, и возле Сергея Ивановича Марина с приятелями оказалась. У них сразу же пошел разговор о работе и о машинах, и, нужно признать, при более близком рассмотрении Стас тоже довольно обходительным оказался – не только к словам, но и к тону Сергея Ивановича внимательно прислушивался и вопросы ему уважительно задавал, вот только щурился временами все также неприятно. Максим же только улыбался и то и дело поглядывал через плечо Сергея Ивановича, за спиной у которого Игорек с Даринкой расположились.
Мне этот разговор тоже был без особого интереса – наверно, потому я обратила внимание на короткий диалог между Танюшей и Анатолием.
– На улице все спокойно было? – тихо спросила она его.
– Угу, – коротко ответил он, подрагивая подбородком. – Они Кису загоняли.
Таня прыснула, прикрыв рот ладонью, и следующую ее фразу я не расслышала.
– Нет-нет, – покачал головой Анатолий, – недолго. И, как обычно, на своей волне.
Я решила потом, когда все разъедутся, спросить у Танюши, что это за игра у Игорька с Даринкой такая – нужно же мне знать, что ему такое удовольствие доставляет. Но конец этого дня рождения оказался таким, что у меня напрочь этот вопрос из головы вышибло.
Расставаться Игорек с Даринкой никак не хотели. Их уже и Танюша с Галочкой успокаивали, и Анатолий с Тошей подключились – ничего не помогало. И тут вдруг к ним подошла Света и обхватила их обоих за плечи, чуть прижав к себе.
– Ну и зачем нам столько слез? – весело проговорила она, с улыбкой заглядывая им в глаза. – Недолго вам уже друг без дружки томиться осталось, так что – все-все-все, вытираем слезы и начинаем дни считать!
Вот об этом я уж точно Таню спросила, когда мы, наконец, одни остались.
– Ну, дни не дни, – вздохнула она, – но в следующем году Игорь с Даринкой к Светке в садик пойдут.
От неожиданности у меня прямо сердце зашлось.
– Танюша, – лихорадочно заговорила я, – а может, не нужно ему в садик? Я вполне могу с ним до школы побыть. В этих садиках одни сплошные болезни – а то я не помню! У нас здесь и воздух лучше, и еду я ему уж не как на группу в тридцать человек приготовлю…
– Мам, у Светки в группе не тридцать, а до двадцати человек, – перебила она меня. – И… мне тоже очень страшно было тебе его на пять дней в неделю оставлять. Но главное не то, что нам хочется или кажется правильным, а то, что ему нужно. Ты же сама видела, как ему нужно общение с детьми. И потом – он все же не совсем один в незнакомый коллектив пойдет, а с Даринкой. Да и Светка за ними, как за своими, присмотрит – Сергей ведь Даринку крестил.
Я поняла, что вопрос уже решен. Вот сколько ни возмущался Сергей Иванович, что я ему неправильно дочь воспитала, а в серьезных вопросах она явно в него пошла. И с Анатолием, похоже, они все это уже обсудили, и со Светой определенно договорились – только нам, видно, говорить пока не хотели, чтобы не расстраивать до поры до времени. Все же еще почти год у нас впереди был.
И прямо скажу – каждый день из того последнего года у меня до сих пор на вес золота в памяти. Игорек уже вошел в тот возраст, когда общение с ним стало двухсторонним – той осенью он вдруг очень неплохо заговорил, и вопросам его ни конца, ни края не было. Самым любимым словом у него стало, конечно, «Почему?», и временами оно меня просто врасплох заставало.
– Почему трава зеленая?
– Почему вода течет?
– Почему воздух не видно?
– Почему не слышно, как ты думаешь?
Отвечать ему приходилось либо долго и обстоятельно, либо признаваться, что я не знаю. Никакими выдумками провести его было невозможно – с глубокой, истинно детской проницательностью он тут же чувствовал, что я что-то сочиняю. И вот что интересно – книги со сказками он очень любил, особенно про всяких волшебных существ, но стоило мне о них заговорить, как на меня тут же обрушивалась лавина новых вопросов, которые в конечном итоге загоняли-таки меня в угол.
– Траву и цветы эльфы раскрашивают.
– Эльфы у нас не живут.
– Живут, только мы их не видим – они только по ночам летают. И тогда все раскрашивают.
– Давай сегодня ночью в саду спрячемся и посмотрим?
– Людям нельзя на них смотреть – люди должны ночью спать.
– А откуда ты тогда знаешь, что это они раскрашивают?
И что прикажете на это отвечать? После того разговора я предпочитала больше ничего не выдумывать, но он еще долго и другие мои объяснения выслушивал, подозрительно хмурясь, а некоторые так и вовсе с ходу отвергал.
– Каждый человек только свои мысли слышит, потому что они ведь у него в голове спрятаны. А как ты другому в голову заберешься?
– Не-а, – уверенно замотал он головой, – не все их прячут. Толя, например, громко думает, и Дара тоже.
Я только усмехнулась, хотя меня в очередной раз покоробило от такой фамильярности в разговоре об отце. Анатолий, похоже, и к Игорьку свои психологические трюки применяет – вот тот и решил, что мысли его читает. А упоминание о Даринке меня и вовсе не удивило – дети всегда друг друга с полслова понимают, и то, что Игорек так крепко с ней подружился, меня только радовало. Она и чуть постарше, и сразу видно, что родители ею тоже серьезно занимаются, не пускают ее развитие на самотек – самая подходящая ему компания в садике будет, чтобы не набрался чего-то плохого от других детей, а вместе с ней к новым знаниям тянулся.
Кстати, и недели не прошло после его дня рождения, как я обнаружила, что эта умница не просто так с Игорьком книжки рассматривала. Однажды вечером, когда я читала ему перед сном, он вдруг задержал мою руку, уже начавшую переворачивать страницу, и ткнул пальцем в большую букву «А» в начале сказки и назвал ее. Неуверенно, правда, и вопросительно при этом на меня глянул, но я прямо остолбенела. Для проверки я спросила его, есть ли еще такие буквы на той странице, и он нашел их – хотя и только заглавные, в начале предложений.
– Кто же тебе эту букву показал? – удивилась я.
– Дара, – последовал совершенно неожиданный для меня ответ.
– А какие буквы она тебе еще показывала? – недоверчиво спросила я.
– Другие, – небрежно махнул он рукой, – только я забыл.
– А хочешь, мы с тобой эти другие буквы тоже выучим? – предложила я. – А ты потом Даринке покажешь, что совсем ничего не забыл.
Он с энтузиазмом закивал головой, и взялись мы с тех пор за азбуку. Буквы он запомнил довольно быстро – и легко находил их в книжках, и сам писал, вернее, скорее рисовал – а вот потом застрял. Никак они у него в слоги не складывались. Сколько я с ним ни билась – и Таня с Анатолием по выходным с ним занимались, и даже Сергей Иванович подключился – все равно он произносил буквы отдельно, и все тут.
Что ему мешало, я поняла, когда он сам увидел, как буквы соединять. Однажды мы с ним писали по буквам слово «Зима», и у него случайно все буквы друг на друга наехали – и не успела я ему сказать, что так писать нельзя, как он вдруг взял и произнес написанное слово, и даже не по слогам, а все целиком.
– Как же они у тебя сложились? – с любопытством спросила я.
– Так они же все вместе, – удивленно глянул он на меня.
И тут до меня и дошло – это же он опять не приемлет расхождения с реальностью: язык у него просто не может соединить буквы, если глаза видят их отдельно стоящими. Пришлось объяснить ему, что в книжках принято печатать буквы отдельно, но рядышком, а вот когда человек пишет, то он их сразу все вместе в слова соединяет. Эта идея ему намного больше понравилась, и мы принялись за прописные буквы.
Цифры мы, конечно, тоже учили, но тут все пошло намного проще – складывание или вычитание вполне можно проиллюстрировать совершенно реалистичным добавлением или убиранием кубиков. Легкость, с которой Игорек осваивал основы арифметики, привела Сергея Ивановича в совершеннейший восторг, и он гордо взял на себя эту часть наших занятий. Единственное, что поначалу ставило Игорька в тупик – это цифра 0.
– Ноль – это ничего? – спрашивал он, недоуменно хмурясь, Сергея Ивановича.
– Ничего, – кивал тот.
– Но он все-таки есть? – допытывался Игорек.
– Ну, конечно! – пожимал плечами Сергей Иванович.
– А как может быть ничего? – удивленно раскрывал глаза Игорек.
– А если ты от двух кубиков отнимешь два кубика, что останется? – Сергей Иванович поставил перед ним на пол наглядный материал.
Игорек схватил их по одному в руку, быстро завел руки с кубиками за спину и озадаченно уставился на пол перед собой.
– Ничего, – задумчиво протянул он.
Не знаю, то ли эти разговоры привели к тому, что переполошило всю нашу семью где-то зимой, то ли то, что принял Игорек, наконец, существование абстракции в нашей жизни, а может, его и к этой идее Даринка подтолкнула. Но только выяснилось, что у него вдруг появился воображаемый друг – никому, разумеется, кроме него, не видимый.
Рисовать Игорек любил, как все дети. И, конечно же, он любил рисовать себя – обязательно с кем-нибудь. Я не очень вникала в эти его рисунки – его на них только по росту отличить можно было, а все остальные на одно лицо были. Но однажды он изобразил себя, отдельно Танюшу с Анатолием, отдельно нас с Сергеем Ивановичем – и вдруг я заметила, что в углу рисунка находится еще кто-то.
– Игорек, а это кто? – удивленно спросила я.
– Это – Бука, – небрежно ответил он, вовсю трудясь над следующим рисунком.
– Какой Бука? – оторопела я.
– А такой, он у нас в доме живет, – пробормотал он, высунув от усердия язык.
– И где же он у нас живет? – улыбнулась я детской фантазии.
– Не знаю, – пожал плечами он. – Наверно, где-то в норке. Он только иногда оттуда вылезает и в углу сидит.
– А сейчас тоже сидит? – решила подыграть ему я.
– Не-а, – уверено покачал головой он, протягивая мне следующий рисунок, на котором были изображены два маленьких человечка и два больших – в разных углах.
– А это кто? – озадаченно нахмурилась я.
– Это я и Дара, – принялся он тыкать пальцем в фигурки, – а это – мой Бука, а это – ее.
– А! – рассмеялась я. – У Даринки тоже Бука есть?
– Ага, – довольно кивнул он. – Только у нее… другой.
– Какой другой? – Мне показалось, что я поняла: один из них придумал себе этого Буку, а второй – и себе туда же, и начали они подстегивать друг друга в своих выдумках.
– Мой… – На мгновенье он задумался, – … твердый, как каменный. И колючий. А у Дары раньше тоже был твердый, а теперь… мохнатый, как плюшевый.
Я снова рассмеялась. Но Таня, услышав мой рассказ о том, что Игорек дорос уже до создания своих собственных сказок, пришла в самый настоящий ужас. Честно говоря, мне хотелось напомнить ей, что она и сама в детстве постоянно в облаках витала, но, в отличие от Игорька, никогда не рассказывала, что там видела, но в ее голосе звучала такая тревога, что мне пришлось пообещать ей, что я постараюсь разубедить Игорька в реальности его Буки.
– Игорек, а ты своего Буку видишь? – спросила я его на следующий день.
– Не-а, – охотно ответил он. – Он не любит, когда на него смотрят.
– А откуда же ты знаешь, где он? – продолжила я.
– Не знаю, – снова пожал он плечами. – Просто знаю.
– А помнишь, мы с тобой про эльфов говорили? – напомнила ему я. – Ты ведь мне сам сказал, что если я их никогда не видела, значит, не могу знать, что они есть.
– Так то эльфы, – протянул он. – Они есть, только не у нас, а в сказках.
– Значит, Буки тоже у нас нет, – настаивала я, – если его не видно?
Он задумчиво наморщил лоб, и вдруг метнулся к краю дивана и присел за ним.
– Ты меня видишь? – спросил он меня оттуда.
– Нет, – улыбнулась я.
– Но я же есть! – торжествующе завопил он.
– Так ты ведь говоришь! – уже откровенно рассмеялась я, и вдруг насторожилась. – Твой Бука же с тобой не разговаривает, правда?
– Хорошо, – произнес он, подумав, и затих.
Через несколько минут я занервничала – что он там делает?
– Игорь, – позвала я его, – ну-ка вылезай оттуда!
Над подлокотником дивана показалось его расплывшееся в победной улыбке лицо.
– Ага! – почти пропел он. – Меня и не видно, и не слышно, а ты все равно знаешь, что я там!
Так и пришлось мне доложить Танюше в пятницу, когда они с Анатолием за Игорьком приехали, что его фантазии на твердой логике базируются, сбить его с которой мне не удалось. А как по мне, так и незачем – обычное здоровое детское воображение, которое в учебе, например, ему только поможет.
Но родители его, как выяснилось, рассудили иначе. Все выходные, наверно, с ним разговаривали, а Анатолий и навыки свои психологические, небось, использовал – но только с тех пор перестал Игорек и мне про своего Буку рассказывать, и на картинках его рисовать. А вот вечерами, когда он ложился спать, я частенько под его дверью слышала, что он тихонько с кем-то разговаривает. И если я заглядывала к нему, чтобы спросить, не хочется ли ему чего-нибудь, он делал вид, что уже заснул.
Я снова попробовала поговорить с Таней – в самом деле, он же теперь в одиночестве целую компанию друзей себе вообразит! – но она твердо стояла на своем.
– Мама, я тебя просто не понимаю, честное слово! – бросила, наконец, в сердцах она. – Ведь ты же сама столько раз мне говорила, что нечего в жизни на всякую ерунду отвлекаться!
– Так то в жизни, – резонно возразила ей я. – Вот начнет учиться – тогда понятное дело. А сейчас пусть себе фантазирует на здоровье – что в этом плохого, особенно, если у него и детали хорошо продуманы?
– Мама, – вздохнув, терпеливо продолжила она, – когда у ребенка появляются такие воображаемые друзья – это очень плохой признак. Это не я так думаю, это Анатолий говорит – а ему в таких делах можно верить. Это – его работа, в конце концов.
– Так, может, его нужно к доктору повести? – испугалась я.
– Да к какому доктору?! – схватилась она за голову. – Ты себе представляешь, как ему врежется в память то, из-за чего его к врачу повели? А там еще, не дай Бог, на учет какой-нибудь его поставят, и что потом – всю жизнь на регулярные осмотры являться?
