Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 64 страниц)

Наскальные рисунки, известные в Забайкалье, относятся к самым различным эпохам. По-видимому, некоторые из них, как выбитые, так и нанесенные красной краской, созданы в эпоху плиточных могил (Боргой-Сельгир, Ара-Киреть, Баин-Хара, Мухор-Нур и др.). На них изображены «скифский олень», распростертые птицы (как на бронзах этой эпохи) и человечки (Окладников А.П., Запорожская В.Д., 1969, с. 47, 48, 79–81, табл. 60, 1, 2; 89–94; 98-106). Стиль этих писаниц достаточно отличен от стиля художественных бронз. В искусстве культуры плиточных могил представлен и звериный стиль. Несмотря на небольшое число образцов, в нем можно проследить две струи: минусинско-красноярскую, восходящую к тагарскому искусству Минусинской котловины, и центральноазиатскую, или монгольскую. Так, схематическое изображение двух протом животных, украшающее навершие кинжала из Саянтуя (табл. 102, 8), тяготеет к тагарскому искусству и, вероятно, восходит к нему. Очень близка к тагарским бляшка в виде двух головок козлов из могильника Оловянная (Ступников Р.Н., 1974, рис. 4, б). Напротив, бляха, изображающая двух свернувшихся животных, то ли кошачьих хищников, то ли козлов (табл. 102, 23), чужда тагарской культуре. Бляха в виде животного с подогнутыми ногами и со спиралью на лопатке (табл. 101, 15) относится к так называемому алтайскому звериному стилю, распространенному на Алтае, в Монголии и Казахстане. Вероятно, эта бляха связана по происхождению со звериным стилем Монголии.

Орнаменты на бронзе культуры плиточных могил – мелкие треугольники, заштрихованные полосы, углы и треугольники, помещенные один в другой (табл. 102, 8, 10, 11), – восходят к красноярско-канскому таежному искусству (Merhart G., 1926, s. 40–68; Максименков Г.А., 1961, с. 306–310).

Хозяйство и социальный строй. Физический тип населения.

Как и во все последующие периоды истории Забайкалья, основой хозяйства культуры плиточных могил было скотоводство, что диктовалось природными условиями. Травянистые степи, сухой, резко континентальный климат с жарким летом и суровой малоснежной зимой благоприятствовали скотоводству, а не земледелию. Возможно, что скотоводство развилось здесь раньше эпохи плиточных могил, в период бронзового века, который в Забайкалье до сих пор почти неизвестен. В эпоху плиточных могил оно было уже достаточно развито. В плиточных могилах находят кости по преимуществу домашних животных: по подсчетам Н.Н. Дикова (1958, с. 58), они распределяются так: кости лошади найдены в 49 могилах, овцы – в 33, быка – в 12, козы – в четырех; кости диких животных обнаружены в девяти могилах. Поскольку напутственная пища, которую клали с покойником, вряд ли сильно отличалась от той, какую употребляли при жизни, можно по этим данным в определенной степени представить себе реальный состав стада у людей, оставивших плиточные могилы. В нем, по-видимому, овцы и лошади преобладали над крупным рогатым скотом, а это в свою очередь свидетельствует о подвижном образе жизни. Можно предполагать, что люди культуры плиточных могил практиковали кочевое скотоводство с круглогодичным содержанием скота на подножном корму, поскольку это позволяла малая высота снежного покрова. Лошади и овцы вполне способны сами доставать корм из-под снега. Такое содержание скота практиковали и буряты, и даже русские в Забайкалье. Кочевничество у людей культуры плиточных могил подтверждается и наличием верховых коней, о чем свидетельствуют находки удил и псалиев. По аналогии с современными бурятами Забайкалья Н.Н. Диков (1958) предполагает, что люди культуры плиточных могил совершали сезонные перекочевки на небольшие расстояния. Подсобными занятиями служили охота (о чем свидетельствуют кости диких животных в могилах) и в меньшей степени – рыболовство (кости рыбы найдены лишь в одной могиле). Нет никаких данных о земледелии (Диков Н.Н., 1958), поскольку ни в комплексах, ни в случайных находках совершенно нет серпов, а на поселениях – зернотерок. Можно думать, что земледелием люди культуры плиточных могил не занимались.

Весьма развиты были бронзолитейное, а позже и железоделательное производства на базе местных забайкальских руд (Гришин Ю.С., 1983). Обычно выплавка меди и железа в Забайкалье производилась на самих поселениях. Но встречались и отдельные плавильни. Так, в пади Карымской, у пос. Усть-Иля в восточном Забайкалье, на месте стоянки каменного века была устроена медеплавильня. Она была сложена из камней, имела четырехугольную форму, внутри была обмазана глиной (сохранились куски обмазки). Внутри ее обнаружено скопление угля, кусочки шлака; вокруг – также куски шлака, каменный пест для дробления руды, обломки льячки и, по-видимому, остатки кузнечных мехов. В развале одной из стенок плавильни найдена керамика, типичная для культуры плиточных могил. Плавильня по устройству близка к древним меде– и железоплавильням Тувы (Гришин Ю.С., 1975б, с. 68–71, 113, 114).

Другая расположенная вне поселения плавильня была обнаружена у оз. Шакшинское близ Читы. Здесь найдены металлические шлаки, фрагмент ошлакованного сопла и куски сосудов-триподов, типичных для культуры плиточных могил (Окладников А.П., 1959, с. 119; Гришин Ю.С., 1981, рис. 51, 3, с. 148). Возле того же озера, у с. Беклемишево, найден клад литейных форм из камня для отливки двух ножей VIII–VII или VII в. до н. э., узкого кельта, двух чеканов и долота (Сосновский Г.П., 1933а, с. 17; Членова Н.Л., 1971б, с. 104–110). По-видимому, здесь существовал крупный центр бронзолитейного производства (Сергеева Н.Ф., 1981, с. 32). Из западного Забайкалья (р. Джида) происходит Закаменский клад, состоящий из 34 медно-бронзовых предметов, в том числе ножей с кольцами VII в. до н. э. (табл. 101, 28–44) (Хамзина Е.А., 1981: Гришин Ю.С., 1981, с. 152–155). Химический анализ металла Закаменского клада показал его однородность, в металле содержится большое количество олова. Клад принадлежал литейщику, использовавшему местные руды (Глазунова А.Д., Сергеева Н.Ф., 1976; Сергеева Н.Ф., 1981). В одной из плиточных могил у пос. Дарасун был погребен литейщик с каменной формой для отливки кельта, льячкой и каменным пестом для дробления руды (Гришин Ю.С., 1981, с. 155).

Забайкалье, особенно восточное, очень богато медными месторождениями, которых известно около 40. Есть они и в западном Забайкалье, по р. Джида, где находили гнезда самородной меди весом до 1 кг. Кроме того, Забайкалье на протяжении столетий являлось источником олова (россыпной касситерит). Древние рудники до нашего времени не сохранились. Но известно, что они были, и именно на месте древних выработок добывали медь буряты, а затем и русские, разрушившие их. Так, известно Намаминское месторождение, где раньше были древние выработки, и выработки по рекам Монгут и Оротой. Анализ бронзовых изделий культуры плиточных могил показал, что наиболее распространены тогда в Забайкалье были оловянистые и оловянисто-мышьяковистые сплавы (Сергеева Н.Ф., 1981, с. 34–36, 50–52, табл. 9). Высокий уровень металлургии предполагает специальных мастеров-литейщиков и кузнецов. Вероятно, одному из них принадлежал Закаменский клад. Изготовление керамики было, очевидно, домашним. Долго не выходили из употребления и каменные орудия, встречаемые в большом количестве на стоянках, – скребки, отщепы. Стало быть, в то время их еще умели изготовлять. (В этом отношении культура плиточных могил не является чем-то исключительным. Как в лесной полосе (ананьинская культура), так и в лесостепи (чернолесская культура), каменные орудия в эпоху железа еще употреблялись.) Люди культуры плиточных могил знали обработку кожи и шерсти – продуктов скотоводства, а также обработку кости.

Общественный строй людей культуры плиточных могил, вероятно, можно охарактеризовать как военную демократию, о чем свидетельствуют погребения вооруженных воинов и оленные камни – памятники воинам, вероятно вождям (как и в других районах распространения оленных камней). Возможно, что именно вождям принадлежали наиболее крупные и сложные по устройству плиточные могилы, такие как Кара-Баян. Хотя люди культуры плиточных могил знали золотые изделия, нет погребений, выделяющихся особой пышностью инвентаря, которые свидетельствовали бы о далеко зашедшей социальной диференциации.

Физический тип людей, похороненных в плиточных могилах, изучен еще недостаточно, так как большинство могил ограблено и черепов сохранилось очень мало. Они были изучены Г.Ф. Дебецем (1948; 1952) и И.И. Гохманом (1954; 1958; 1967). По их заключению, физический тип людей из плиточных могил может быть охарактеризован как монголоидный, брахикранный, с сильно уплощенным средневысоким лицом и слабо выступающим носом. Представление о нем дает выполненная М.М. Герасимовым реконструкция лица мужчины из плиточной могилы в Херексурин-Ури на р. Селенга (табл. 59, 4). По мнению Н.Н. Мамоновой, происхождение этого типа связано с населением периода ранней бронзы центральной и восточной Монголии.

Вопрос об этнической принадлежности людей, оставивших плиточные могилы, спорен и далек от разрешения. Г.Н. Румянцев (1953, с. 46–48) и В.В. Волков (1967, с. 103, 104) считают их монголоязычными. Л.Н. Гумилев (1960, с. 46) рассматривает культуру плиточных могил как «ранний этап гуннской культуры», однако эта точка зрения не подтверждается ни археологическим, ни антропологическим материалом. Наконец, по мнению А.П. Окладникова (История Бурят-Монгольской АССР, т. 1, с. 79–82) и Н.Н. Дикова (1958, с. 68–71), население, оставившее плиточные могилы, было тюркоязычными и явилось одним из предков курыкан.

Состояние источников не позволяет пока ответить на вопрос, насколько однородным было население культуры плиточных могил. Существование разных локальных типов погребальных сооружений внутри общего ареала этой культуры («фигурные» могилы на западе, могилы дворцовского типа на востоке) допускает предположение о том, что среди населения этой культуры были различные этнические группы. Вполне возможно, что население, оставившее культуру плиточных могил, распространенную на огромной территории, было полиэтничным, и отдельные группы его могли говорить на разных языках.

Хунну Забайкалья
(В.А. Могильников)

История изучения и историография.

В конце III в. до н. э. в Центральной Азии возвышается союз племен, известных по восточным летописным источникам как «хунну», или «сюнну». При шаньюе Маодуне (Модэ) (206–174 гг. до н. э.) хунну создают крупное государственное объединение, распространившее свою власть от Хингана на востоке до Монгольского Алтая и Тянь-Шаня на западе, от Забайкалья и Саян на севере до Гоби и Ордоса на юге. Центром владений хунну и их основной экономической опорой во II в. до н. э. – I в. н. э. была территория нынешних центральной и северной Монголии и южной Бурятии, где в бассейне р. Селенга и ее притоков Орхона, Толы, Джиды, Никоя и Хилка обнаружены многочисленные памятники хунну (карта 15). Политическая история хунну насыщена почти беспрерывными войнами с соседями – Китаем, юечжами, усунями, дунху и другими племенами. Эти события и в гораздо меньшей степени образ жизни, быт и нравы хунну получили освещение в восточных летописях, трудах Сыма Цяня, Бань Гу и других историков (Бичурин Н.Я., 1950а; Таскин В.С., 1968а; 1973), образовавших источниковедческую базу большого числа исследований по истории хунну западноевропейских и русских ученых со второй половины XVIII в. и вплоть до настоящего времени (Deguignes J., 1756–1758; Иностранцев К.А., 1926; Бернштам А.Н., 1951; Кызласов Л.Р., Мерперт Н.Я., 1952, с. 101–109; Гумилев Л.Н., 1960; Govern Mc., 1939; Altheim F., 1959; Maenchen-Helfen О., 1973; и др.).

Карта 15. Распространение памятников хунну Забайкалья и Центральной Азии.

а – городища; б – неукрепленные поселения; в – временное стойбище; г – могильники дэрестуйского типа; д – курганные могильники суджинского типа; е – дворец хуннского наместника; ж – хуннские разработки руды; з – керамическая мастерская; и – находки хуннской керамики; к – предхуннские погребения IV–III вв. до н. э.; л – могильник со смешанными хунно-шурмакскими чертами ритуала; м – находки хуннской керамики в насыпях курганов Алтая.

1, 2 – Иволгинские городище и могильник; 3 – Баргай; 4 – Баян-Хара; 5 – Енхор; 6 – Дэрестуй; 7 – Хара-усу; 8 – Худжир-дэби; 9 – Гуджирмыгэ; 10 – Оргойтон; 11 – Усть-Кяхта; 12 – Ургун-хундуй; 13 – Царам; 14 – Липовка; 15 – Черемуховая падь; 16 – Ильмовая падь; 17 – Суджи; 18 – Бурдун; 19 – Дурены I, II; 20 – Эдуй; 21 – Хара-Бусун; 22 – Сухой Ручей; 23 – Сава; 24 – Агинское; 25 – Чиндант; 26 – Кара-Суг; 27 – Чааты; 28 – Баянкольчик; 29 – Бай-Даг II; 30 – Чадан; 31 – Аймырлыг; 32 – Абакан; 33 – Узунтал; 34 – Юстыд (Жалгизуирокколь); 35 – Уландрык; 36 – Чандмань; 37 – Хотцинкер-гол; 38 – Бодончин-гол; 39 – Дурбулжин-сомон; 40 – Эрдэнэцогт; 41 – Идэр-гол (Нухтийн-ам); 42 – Хуни-гол; 43 – Наймаа-толгой; 44 – Джаргаланты; 45 – Батценгельсомон (Ээзгуйтийн Хужирт, Худгийн-ам, Сольбо-уул); 46 – Харальчи-Хэремгийн-балгас; 47 – Аршан-ам; 48 – совхоз Хар-Хорин; 49 – Хутаг-уул; 50 – Сухэ-Батор; 51 – станция Салхит; 52 – Дархан; 53 – Ноин-Ула; 54 – Наинтэсумэ; 55 – Барун-Хайрхан; 56 – Унгерт; 57 – Сэлбе; 58 – Тэрэлжийн-дэрвэлжэн; 59 – Хурээт-тов; 60 – Сантын-ширээт; 61 – Сэбийн; 62 – Дэлгерцогт; 63 – Ундэршил; 64 – Тэвш-уул; 65 – Баян-Булак; 66 – Цэнхэрийн-голынхэрэм; 67 – Ондэр-дов; 68 – Гуа-дов; 69 – Барс-хот II; 70 – Барун-дорогийн-хэрэм; 71 – Бурхийн-дэрвэлжэн; 72 – Онгон-сомон; 73 – Дулаг-уул; 74 – Мунхан-сомон; 75 – Багаулаейт; 76 – Улгут; 77 – Дунсухао; 78 – Таохунбала; 79 – Ваньгун; 80 – Сичагоу; 81 – Калимынинцэуи; 82, 83 – Эрланьхугоу.

В 55 г. до н. э. вследствие ряда социально-экономических и политических причин государство хунну распалось на два объединения: северных хунну во главе с шаньюем Чжичжы и южных – во главе с шаньюем Хуханье. После этого события политическая история хунну слабо известна. Южные хунну попали под влияние Китая, северные укрепили свое положение, вновь покорили племена динлинов, цзянькуней и усуней, а также продолжили борьбу с Китаем. В 36 г. до н. э., во время похода на запад, северные хунну вторглись в Среднюю Азию, где были разбиты китайскими войсками, а шаньюй Чжичжы убит.

Оставшиеся в Центральной Азии северные хунну сохранили политическую независимость и вели постоянную борьбу со своими южными и восточными соседями. В 93 г. н. э. они были разбиты сянбийцами. После этого часть хунну двинулась на запад, вовлекая в свое движение находившиеся на их пути племена. По-видимому, в дальнейшем, в III–IV вв., сильно видоизменив культуру и этнический состав, но сохранив этноним, они стали во главе крупного разноэтничного объединения кочевых племен степей Средней Азии, Казахстана и юга Западной Сибири, известного древним авторам под именем «гунны». Предпосылки образования этого объединения были созданы в значительной мере за счет внутреннего развития населения указанных районов. Бурное развитие, своего рода расцвет, культур кочевников во второй половине I тысячелетия до н. э. способствовало интенсивному росту народонаселения и появлению его избытков, поставленных перед необходимостью миграции в другие районы. Параллельно с этим в культурах лесостепи происходило нарастание тенденций перехода к кочевому укладу (Могильников В.А., 1976, с. 182, 183), завершившееся во II–III вв. становлением кочевого уклада у большей части населения лесостепи Западной Сибири, что также привело к появлению новых масс подвижного населения, влившегося, очевидно, в гуннский союз.

В конце IV – начале V в. гунны разгромили народы степей и лесостепи Восточной Европы, но в 451 г. сами были разбиты в битве на Каталаунских полях, после чего держава гуннов распалась и перестала существовать.

Надо полагать, что в процессе передвижения и смешения с иноэтничными группами хунну быстро утратили этнографическое своеобразие, а потому памятники, тождественные памятникам хунну Центральной Азии, неизвестны в Средней Азии и более западных районах. Именно это обстоятельство является причиной того, что до сих пор остается дискуссионной проблема связи хунну Центральной Азии и европейских гуннов, культура которых выявлена пока недостаточно.

Археологические памятники хунну впервые были выявлены в конце XIX в. Ю.Д. Талько-Грынцевичем, который открыл большинство известных сейчас в Забайкалье могильников хунну, где раскопал более 100 погребений в гробах и срубах, в том числе 33 захоронения – в Ильмовой пади и 26 – в Дэрестуйском Култуке (Талько-Грынцевич Ю.Д., 1898а; 1898б; 1899; 1900а; 1900б; 1901; 1903). Исследователь правильно определил принадлежность погребений в срубах хунну, но ошибочно был склонен считать захоронения в гробах более поздними, принадлежащими киргизам и тунгусам (Талько-Грынцевич Ю.Д., 1905; 1928, с. 98). Только Г.П. Сосновский (1935, с. 172, 173) впоследствии доказал, что они также являются хуннскими.

Качественно новый этап изучения культуры хунну наступил в советский период. Большое значение для познания культуры хунну и для привлечения к ней интереса имели раскопки в 1924–1925 гг. могил хуннской знати в горах Ноин-Ула в северной Монголии, проведенные Монголо-Тибетской экспедицией под руководством П.К. Козлова. В руки ученых попали прекрасные образцы искусства, строительного мастерства, вскрывшие различные стороны быта и идеологических представлений хунну. Результаты этих исследований получили освещение в целом ряде работ (Козлов П.К., 1925; Боровка Г.И., 1925; Теплоухов С.А., 1925; Тревер К.В., 1931; Бернштам А.Н., 1935а; 1937; 1951; Руденко С.И., 1962б; Trever К., 1932; Umehara S., 1960).

В 1928 г. Г.Ф. Дебец раскопал три жилища на хуннском поселении у с. Дурены в Забайкалье, материалы из которых были опубликованы Г.П. Сосновским (1947, с. 36. 37), много сделавшим для изучения хунну. Он продолжил раскопки Ильмовой пади, выявил остатки хуннских захоронений в местности Хара-Бусун на Чикое и начал исследование Иволгинского городища (Сосновский Г.П., 1934; 1946). В своих работах Г.П. Сосновский (1934; 1935, с. 172–174; 1946, с. 65; 1947) показал единство культуры хунну Забайкалья и северной Монголии, наметил предварительную периодизацию памятников, пришел к заключению о существовании у хунну полукочевого хозяйства, оседлости, домостроительства, земледелия, ремесла и металлургии. Результаты изучения памятников хунну были подытожены Г.П. Сосновским в рукописи «Гуннские памятники Забайкалья», которая осталась неопубликованной.

Наиболее интенсивные и плодотворные исследования памятников хунну Забайкалья были проведены в послевоенные годы. Раскопки Иволгинского городища, возобновленные в 1949 г. по инициативе А.П. Окладникова под руководством В.П. Шилова, а затем А.В. Давыдовой, дали обильный материал для характеристики оседлых поселений хунну, их фортификации, планировки, конструкции жилищ и подсобных сооружений, а также хозяйства, ремесла и социальной структуры хуннского общества (Давыдова А.В., Шилов В.П., 1953; Давыдова А.В., 1956; 1960; 1965; 1985; Davydova А.V., 1968). По мнению А.В. Давыдовой (1978, с. 59; 1985, с. 82). общество хунну состояло из двух частей – ремесленно-земледельческой и кочевой. Материалы Иволгинского городища были дополнены и подкреплены новыми фактами, полученными при раскопках неукрепленного поселения у с. Дурены (Давыдова А.В., 1978; 1980). Обобщающим исследованием по культуре хунну явилась монография С.И. Руденко (1962б), где даны наиболее полная публикация материалов Ноин-Улы, их всесторонний анализ и историко-археологическая оценка вкупе с характеристикой известных материалов хунну с территории Забайкалья. В книгу не вошли новые данные, добытые в Ноин-Уле раскопками А.Д. Симукова, X. Пэрлээ и Ц. Доржсурэна (Доржсурэн Ц., 1961; 1962).

Большие раскопки могильников Дэрестуйского, в Ильмовой и Черемуховой падях, вносящие коррективы в наблюдения Ю.Д. Талько-Грынцевича, были проведены П.Б. Коноваловым (1970; 1973а; 1973б; 1974а; 1974б; 1975а; 1975б; 1976а), в монографии (1976б) которого подведены итоги изучения погребальных памятников хунну Забайкалья и дана краткая общая характеристика культуры хунну. К сожалению, автор уделил недостаточно внимания разработке хронологии обширного материала. Вопросы развития бронзолитейного производства, происхождения и датировки памятников хунну Забайкалья рассмотрены в ряде работ С.С. Миняева (1975; 1979а; 1980; 1982: 1983а; 1983б; 1987а; 1987б).

Выдающимся успехом в изучении культуры хунну было открытие и исследование связанного с городищем Иволгинского могильника, давшего новые материалы об этническом составе и социальной дифференциации хуннского общества. Итоги изучения Иволгинского комплекса памятников были подведены в монографии А.В. Давыдовой (1985), где материал названных памятников анализируется на фоне культуры хунну и сопредельных народов юга Сибири и Дальнего Востока в целом.

Отдельные памятники хунну исследованы также в Хакасии, Туве и на Алтае. Так, в Хакасии, около г. Абакан, открыт дом китайской архитектуры, построенный для хуннского наместника и датируемый I в. до н. э. – началом I в. н. э. (Евтюхова Л.А., Левашева В.П., 1946, с. 72–84; Евтюхова Л.А., 1947; Киселев С.В., 1951, с. 479, след.; Кызласов Л.Р., 1960, с. 135–163, 164; Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1976, с. 137–149). В Туве, в Каа-Хемском р-не, в местности Кара-Суг выявлены рудники хунну начала II в. до н. э. по добыче железной руды (Кызласов Л.Р., 1969б, с. 120–122), а в могильнике Бай-Даг II открыты типичные для хунну погребения с гробами в срубах (Мандельштам А.М., 1967, с. 128; 1975б, с. 232, 233). На Алтае обнаружена мастерская по производству керамики хунну (Кубарев В.Д., 1980б, с. 212, 213), а в двух могильниках – фрагменты хуннской керамики (Савинов Д.Г., 1978, с. 53, рис. 3; Кубарев В.Д., Журавлева А.Д., 1986, с. 101, 110).

Изучение памятников хунну продолжалось также в Монголии. Рекогносцировочными исследованиями в разных местах этой страны выявлен и частично раскопан ряд оседлых поселений и могильников (Киселев С.В., 1957; Пэрлээ X., 1957а; 1957б; Доржсурэн Ц., 1961; 1962; Волков В.В., 1972; 1976; 1983; Гришин Ю.С., 1978; Шавкунов Э.В., 1973). Материал их при сходстве с забайкальским имеет и своеобразные черты. На Монгольском Алтае обнаружен самый западный могильник хунну Бодончингол с рядовыми и большими курганами с «шлейфами» (Волков В.В., 1983, с. 503).

Наиболее изучены в настоящее время памятники Забайкалья, представляющего северо-восточный ареал расселения хунну, а также ряд памятников Тувы и Хакасии.

Памятники хунну представлены укрепленными и неукрепленными поселениями, курганными и грунтовыми могильниками, отдельными местонахождениями хуннских вещей и керамики, остатками рудоразработок и керамической мастерской. Большинство памятников хунну в Забайкалье, кроме Иволгинского городища и могильника, расположенных в 16 км к юго-западу от г. Улан-Удэ, группируется на довольно небольшой территории южной Бурятии, в междуречье Джиды, Селенги, Чикоя и Хилка (карта 15). Особняком в юго-восточном Забайкалье расположено богатое хуннское детское погребение у с. Агинское Читинской обл. (Окладников А.П., 1952б, с. 45, 46; 1976, с. 7).

Для памятников хунну Забайкалья общепризнана дата II в. до н. э. – I в. н. э. Однако в отношении дробной хронологии внутри этого периода среди исследователей нет полного единства. Г.П. Сосновский (1935, с. 172, 173; 1946, с. 65), отметив культурное единство выделенных Ю.Д. Талько-Грынцевичем групп погребений в гробах и срубах, назвал эти группы соответственно дэрестуйской и суджинской, датировав первую I в. до н. э., вторую – I в. н. э. Л.Р. Кызласов (1960, с. 85–87; 1969б, с. 118, 123; 1979, с. 82, 84) выделяет два этапа развития культуры хунну – дэрестуйский II–I вв. до н. э. и суджинский I в. до н. э. – I в. н. э., развивая 4 уточняя периодизацию Г.П. Сосновского. А.В. Давыдова, напротив, считает, что культура хунну едина, взаимосвязана во всех проявлениях, и для нее должна быть принята единая хронология – II в. до н. э. – I в. н. э. Основой для классификации памятников хунну она считает форму хозяйства (Давыдова А.В., 1975, с. 34, 35). Принятие указанных периодизаций приводит, по мнению А.В. Давыдовой, к парадоксальному заключению, что поселения оседлых хунну появляются в Забайкалье раньше основной их кочевой массы. Однако Л.Р. Кызласов считает, что раннее появление поселений хунну и охраняющих их гарнизонов в Забайкалье было обусловлено необходимостью иметь ремесленно-земледельческие центры в районах, богатых рудой (Кызласов Л.Р., 1979, с. 83; Массон В.М., Алекшин В.А., Боковенко Н.А., 1978, с. 7).

С.С. Миняев (1975, с. 47, 48), основываясь на совокупности сведений летописей о борьбе Китая с хунну, а также на находках монет «у-шу» (выпускались со 118 г. до н. э. по 581 г. н. э.) на поселении у с. Дурены, в погребениях Иволгинского и Дэрестуйского могильников, считает, что памятники хунну Забайкалья и северной Монголии могут быть датированы временем не ранее 123 г. до н. э., а для большинства из них наиболее вероятной датой представляется I в. до н. э.

Наиболее ранним, надежно датирующим материалом на памятниках хунну II–I вв. до н. э. являются китайские бронзовые зеркала конца III–I в. до н. э., найденные на Иволгинском городище (Давыдова А.В., 1985, с. 52, 53, 83, рис. X, 9, 19; Davydova А.V., 1968, p. 236; Миняев С.С., 1975, с. 48). К концу III–II в. до н. э. относятся обнаруженные на этом же памятнике бронзовые черешковые трехгранные наконечники стрел (табл. 105, 66–70), а также втульчатые костяные наконечники, подражающие по форме бронзовым (табл. 105, 60–62). Здесь же и в Дэрестуйском могильнике найдены бронзовые втульчатые трехлопастные наконечники стрел (табл. 105, 71) (Davydova А.V., 1968, p. 236), относящиеся к III–II вв. до н. э. Прототипы их представлены среди стрел Южной Сибири V–IV вв. до н. э. (Членова Н.Л., 1967, табл. 12, 44). Встреченные на Иволгинском городище костяные панцирные пластины (табл. 106, 59, 77) были распространены у населения лесостепи Западной Сибири IV–II вв. до н. э. (табл. 119, 46; 122, 43, 57, 69, 70, 80) (Корякова Л.Н., 1979б, с. 202). Для памятников хунну конца III и II–I вв. до н. э. характерны также ножи и шилья с кольчатым навершием рукояти (табл. 107, 34, 35, 47), имеющие аналогии в тагарско-таштыкских переходных памятниках II–I вв. до н. э. (Кызласов Л.Р., 1960, с. 85, рис. 29, 3; Пшеницына М.Н., 1975а, рис. 3, 16–21); пластинчатые ножи с невыделенной рукоятью (табл. 107, 46); бронзовые и костяные пряжки с неподвижным крючком для фиксации ремня (табл. 106, 42, 53, 56, 68, 69, 74). Появляются бронзовые и железные пряжки со свободно вращающимся язычком (табл. 106, 45, 57, 58, 70, 76). В пределах II–I вв. до н. э. могут быть датированы железные фалар из Иволгинского городища (табл. 108, 66) и удила с пропеллеровидными псалиями из Дэрестуйского могильника (табл. 105, 75), аналогии которым представлены в материале плиточной могилы у Ихерика (Талько-Грынцевич Ю.Д., 1900а, табл. IV; Davydova А.V., 1968, p. 236).

Более поздние хуннские памятники I в. до н. э. – I в. н. э. представлены в Забайкалье и северной Монголии преимущественно памятниками суджинского типа. Они датируются бронзовыми зеркалами I в. до н. э. (табл. 108, 8; Ильмовая падь) и I в. н. э. (табл. 108, 6; Черемуховая падь, Эдуй, Бурдун, Ноин-Ула) (Кызласов Л.Р., 1960, с. 86, 87; Миняев С.С., 1975, с. 48). В могильнике Ноин-Ула найдена также лаковая чашечка начала I в. н. э. (Руденко С.И., 1962б, с. 22, табл. XLVIII, 1).

На памятниках хунну I в. до н. э. – I в. н. э. широко распространяются крупные трехлопастные железные ярусные наконечники стрел (табл. 105, 2–5), а также трехлопастные наконечники стрел с ромбической головкой (табл. 105, 1). Ножи с кольчатым навершием рукояти вытесняются в это время черешковыми ножами с деревянными и костяными рукоятями (табл. 107, 1, 2). Широко распространяются железные и бронзовые пряжки со свободно вращающимся язычком (табл. 106, 1–5, 19–21), заменяя пряжки с неподвижным крючком, костяные экземпляры которых еще продолжали использовать, но в меньшем количестве и в основном в качестве «подпружных» пряжек (табл. 106, 29, 36, 37).

Основными памятниками хунну конца III и II–I вв. до н. э. являются относящиеся к дэрестуйскому типу памятников Иволгинское городище, Иволгинский, Дэрестуйский и Дарханский могильники. Из памятников I в. до н. э. – I в. н. э. наиболее хорошо изучены могильники суджинского типа – Суджи, Ильмовая и Черемуховая пади, Эдуй, Бурдун, Ноин-Ула. Однако датировка памятников суджинского типа не ограничивается только I в. до н. э. – I в. н. э. Имеются более древние памятники. К суджинскому типу относится могильник Бай-Даг II в Туве, датируемый рубежом III–II вв. до н. э. (Мандельштам А.М., 1975б, с. 232, 233; Миняев С.С., 1987а, с. 119). Поселение у с. Дурены датируется в широких пределах II в. до н. э. – I в. н. э. В рамках II–I вв. до н. э. памятники дэрестуйского и суджинского типов синхронны, и фиксируемые на них различия в соотношении разных типов погребальных сооружений объясняются сложным этническим составом хуннского общества. Памятники I в. до н. э. – I в. н. э. представлены пока главным образом могильниками суджинского типа.

Поселения.

К настоящему времени обнаружено около 20 оседлых поселений хунну, в том числе более 10 городищ – в бассейнах рек Селенги, Керулена, в Центральном, Хентейском, Архангайском и Булганском аймаках МНР (Киселев С.В., 1957, с. 92, 93; Пэрлээ X., 1957а; 1957б; 1957в; Шавкунов Э.В., 1973, с. 505, 506; Давыдова А.В., 1978, с. 56; Мадар Д., 1970, с. 36, карта 1). В Забайкалье открыты Иволгинское городище на р. Селенга, неукрепленные поселения у сел Дурены на р. Чикой и Енхор на р. Джида. На Иволгинском городище и поселениях у с. Дурены были проведены раскопки. Поселения, расположенные на территории Монголии и Китая, исследованы рекогносцировочно. Городища хунну – прямоугольной, близкой к квадрату формы.

Наиболее изучено Иволгинское городище, где вскрыто около 8 тыс. кв. м, почти 20 % общей площади памятника. Оно расположено на краю надпойменной террасы левого берега старицы р. Селенга. В плане городище имело вид неправильного прямоугольника (348×194–216 м), вытянутого вдоль края террасы (табл. 109, 4). С трех сторон оно было защищено четырьмя валами и тремя рвами, выкиды из которых использованы для насыпки валов, сейчас сильно оплывших и имеющих общую ширину в поперечном сечении 35–38 м. Наиболее высокий внешний вал возвышался над уровнем рва на 0,5 м, а наиболее низкий, внутренний, – на 0,2 м. Укрепления Иволгинского городища, исследованные двумя траншеями, состояли из нескольких линий. Первой, внутренней, был деревянный частокол, а перед ним располагались четыре вала с тремя рвами между ними. Наибольшая высота от дна рва до гребня вала 2,5 м. На валах, вероятно, также были поставлены частоколы или заборы (высота 1,6–1,8 м), от которых в заполнении рвов сохранились прослойки сгоревшего дерева. Гребни валов и частично их склоны были укреплены камнями (Davydova А.V., 1968, p. 210; Давыдова А.В., 1985, с. 11–13). Взятие этих укреплений представляло большую сложность, особенно для конницы, составлявшей основу войска населения степей конца I тысячелетия до н. э. И все же в начале I в. н. э. во время военного нападения городище погибло. Оно было разорено и сожжено, что и обусловило его хорошую сохранность.