Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 64 страниц)

Для людей, которых хоронили в склепах, соблюдался несколько иной обряд, чем в грунтовых могилах. В небольших склепах укладывали более 10, а то и до 25–40 трупов, мумий и кукол и просто кучек «пепла». В большие склепы помещали до 100 и более кукол и кучек «пепла». Размещали трупы и куклы, как в тагарских курганах, параллельно друг другу и ярусами. В малых склепах, не имевших входа, покойников, очевидно, хоронили одновременно и покрывали берестяным полотнищем (Вадецкая Э.Б., 1981а, с. 63). В большие склепы со входами покойников, преимущественно кукол, вносили неоднократно, но в любом случае окончательные похороны совершали однажды, когда, подобно тагарцам, поджигали камеру, обрывая тем самым связь покойников с живыми людьми. В склепах не удается проследить, по какому признаку одних покойников сжигали, а других – нет, но, безусловно, обряд трупосожжения постепенно распространялся на все взрослое население.

Значительные остатки кукол, кроме кучек «пепла», травы и обрывков кожи, не сохранились. Видимо, они изготовлялись прежним способом. Однако известно и иное захоронение пепла сожженного человека, когда его помещали не в манекен, а в горшок, берестяной короб, ящик. Маски накладывали не только на лица мумий, а почти на все куклы. В нескольких склепах маски были вставлены в специально сделанные для них основания. Изготовляли их из глины с примесью известняка, а также гипса, но по-разному. Некоторые отливали в формах, снимавшихся с лица трупа (Киселев С.В., 1949, с. 250), другие лепили на сшитой из кожи болванке или, что вероятнее, прямо па лицах кукол (Грязнов М.П., 1979б, с. 120). Среди масок встречены лицевые, охватывающие лицо и часть головы, реже – шею, а также маски-бюсты (табл. 100, 5–7). Усложнилась раскраска масок: помимо красной и черной красок, применялись зеленая и голубая, краской рисовали ресницы и ожерелья. Хотя похороны сопровождались более грандиозным пиршеством, чем при захоронениях на грунтовых кладбищах, мяса покойникам не оставляли, но в большом количестве клали концы ног, копыта и пятки жертвенных животных, преимущественно быка, меньше – лошади и овцы. Так, например, в склеп 3 под горой Тепсей положены пятки не менее 50 быков, 18 баранов и двух лошадей, а в склеп 4 – не менее 85 быков. 17 лошадей и 15 баранов (Грязнов М.П., 1979б, с. 142). Видимо, также в ритуальных целях клали лопатки и астрагалы овцы, коровы. Найдены астрагалы, завернутые в ткань и упакованные в шкатулки. Другие положены комплектами, имеют счетные и тамгообразные знаки, отверстия, иногда сточенные концы. Видимо, они служили для игры, счета, гадания.

От одежд погребенных сохранились фрагменты меха, кожи, войлока, шерстяных и шелковых тканей. Судя по увеличившемуся числу пряжек, важной деталью костюма становится пояс с на ременными бляхами и пряжками. Согласно типологии Л.Р. Кызласова (1960, с. 36–38), пряжки делятся на 14 типов, но одни из них составляют массовый материал, другие – единичны. К первым относятся самые характерные для таштыкской культуры цельнолитые бронзовые пряжки в виде прямоугольного щитка с овальным кольцом, заканчивающимся языком-шпеньком (табл. 98, 13, 14). Они имеют варианты и бывают разных размеров. Их найдено более 80, и они распространены, видимо, на всем протяжении культуры, так как встречаются совместно с пряжками наиболее поздних типов, похожими на экземпляры, известные уже в памятниках типа чаатас (Грязнов М.П., 1979б, рис. 67, с. 22–29). В небольшом количестве с этими пряжками найдены экземпляры, сходные с ними, но имеющие парные волюты внутри кольца (табл. 99, 16), а также пряжки от наборных поясов – в виде двух колец с парными волютами, соединенных прямоугольными пластинами (табл. 98, 18) (Кызласов Л.Р., 1960, с. 36). Оригинальны остроконечные пряжки с маленькой рамкой и большим округлым щитком с прорезями, видимо, генетически связанные с описанными, а также цельнолитые с прямоугольным щитком, четырехугольной рамкой и неподвижным шпеньком (Кызласов Л.Р., 1960, рис. 7, 1, 2, 5; 8, 4, 8). По-прежнему распространены круглые железные пряжки с подвижным язычком, известные в материалах из грунтовых могил. К более поздним относятся следующие пряжки: бронзовые с овальной, трапециевидной или прямоугольной рамкой и неподвижным шпеньком (9 экз.; табл. 98, 1–3, 8); той же формы, но шарнирные с прямоугольным щитком (3 экз.; табл. 98, 5); сердцевидные и В-образные с подвижным язычком (5 экз.; табл. 99, 7); такие же, но шарнирные с прямоугольным или овальным щитком (7 экз.; табл. 98, 10) (Кызласов Л.Р., 1960, рис. 9, 1, 2). По одной найдены следующие пряжки: бронзовая шарнирная с прямоугольными щитком и рамкой и длинным язычком (табл. 98, 4); железная шарнирная с овальной рамкой и прямоугольным щитком (табл. 98, 9); железные с прямоугольной и лировидной рамками с подвижным язычком (табл. 98, 6) (Кызласов Л.Р., 1960, рис. 8, 1).

Самым распространенным украшением одежды погребенных в склепах были бронзовые амулеты в виде профильных изображений двух конских головок, повернутых в противоположные стороны (табл. 98, 35, 36, 41–45). Их пришивали или подвешивали. К более редким оберегам относятся пластинки с изображениями грифона, целой фигурки коня, косули, гуся, летающих птиц (табл. 98, 28, 30). Некоторые из них, видимо, нашивались на костюм шамана. Принадлежностью шаманского костюма, очевидно, была и железная скоба с отверстиями, в которые продеты кольца с висящими на них бронзовыми колокольчиками (Киселев С.В., 1949, с. 257). Из личных украшений известны стеклянные и каменные бусины, подвеска от серьги, металлический браслет и гривна (табл. 98, 27–29). Изредка в качестве подвесок (?) использовали бронзовые литые «колесики» и миниатюрные котелки высотой 3–5 см. Судя по отверстию в поддоне, их подвешивали на ремешке вверх дном (табл. 98, 31–34, 39) (Кызласов Л.Р., 1960, с. 79, 80).

Оружие в склепы не клали. Несколько наконечников стрел – костяных черешковых и деревянных, вырезанных из одного куска дерева вместе с древком, – очевидно, были ритуальными или для охоты на пушного зверя. Концы древков бывают с глубоким арочным вырезом или с опереньем (табл. 98, 19–24). Стрелы помещали в колчаны, которые подвешивали к поясу железными крючками или с помощью петель (табл. 98, 17, 38). Найдены целый берестяной колчан без кармана, напоминающий колчаны-гориты (Киселев С.В., 1949, с. 240), а также модель сложного лука (Кызласов Л.Р., 1960, рис. 43, 15).

Глиняная посуда в склепах разнообразнее, чем в грунтовых могилах. Л.Р. Кызласов (1960, с. 40–56) выделил 28 типов сосудов, включая редкие формы. Наиболее характерные из них М.П. Грязнов (1971, с. 104–106) объединил в пять видов. Сохраняются типы сосудов, известных по грунтовым могилам: кубки, банки и сферические или бомбовидные (табл. 98, 49, 51, 53, 60, 61). Некоторые кубки по-прежнему снабжены вертикальными ручками – это так называемые котловидные сосуды (табл. 98, 59). Сосуды баночной формы иногда имеют выпуклые бока – так называемые бочонковидные. Новыми являются лощеные горшки хорошей выделки. Выделяются два их типа. Первый – с прямым горлышком и парой ушек для подвешивания (табл. 98, 56). Иногда, кроме ушек, имеются налепные шишки по выпуклому краю сосуда или слив (табл. 98, 48, 54). Второй – изящные горшки с прямым высоким горлом и сливом. Они похожи на кувшины (табл. 98, 55). Горшки часто украшены валиковым налепным орнаментом, который встречается и на сосудах всех других типов из склепов (Грязнов М.П., 1971, с. 96, рис. 1; 1979б, рис. 69). Редкие формы – чаши с валиковым орнаментом, корчаги баночной формы, кружки, вазообразные сосуды, сосуды четырехгранной формы или в виде бочонка, лежащего на боку (табл. 98, 50) (Кызласов Л.Р., 1960, табл. IV; Грязнов М.П., 1979б, рис. 55, 3, 4; 69, 1, 11).

В нескольких склепах сохранилось много остатков деревянных и берестяных вещей. Среди них – посуда, сходная с той, что найдена в могилах, – это корытца, бочонки, миски, черпаки, туески, коробки. Но больше утвари иного назначения: шкатулки с туалетными и ритуальными принадлежностями, низкие столики, сундуки, резные и орнаментированные крышки (табл. 99, 19, 20, 22). Многое из утвари, дошедшей во фрагментах, неопределимо или непонятно. В частности, неясно назначение оригинальных деревянных сосудов на двух треугольных ножках. Их наружная поверхность покрыта узором, нанесенным в шахматном порядке, причем одни квадратики обклеены соломкой, другие окрашены в красный цвет (табл. 99, 21).

Именно в склепах среди разнообразных остатков найдены вещи, позволяющие судить о художественном творчестве таштыкских племен. Речь идет о деревянной пластике и сложных многофигурных рисунках, вырезанных на деревянных планках. Объемная пластика представлена фигурками животных и людей разных размеров. Известны целые деревянные статуэтки стоящего или отдыхающего барана с подогнутыми ногами (табл. 100, 10), облицованные листовым золотом. Много обломков от статуэток коней, стоящих на трех ногах с поднятой четвертой. Эти небольшие (длина до 30 см) фигурки изготовлены из одного куска дерева. Статуи коней и оленей больших размеров (длина 65 см, высота около 45 см; табл. 100, 9) изготовлялись по частям: туловище цельное, а ноги составные, сборные. Все окрашены в красный цвет. Фигурки людей тоже вырезаны целиком из дерева или скомбинированы из дерева и кости. Они найдены во фрагментах. Так, от одной комбинированной фигурки остались только две костяные руки, сжатые в кулак (Уйбат I, склеп 8), а от другой – деревянная голова мужчины без бороды, с большими усами и уложенной на голове косой (Уйбат I, курган I; табл. 100, 8, 11). По внешнему виду, размерам, стилю исполнения фигурки коней, весьма близко напоминают статуэтки коней, фигурирующие в китайской погребальной церемонии ханьского времени (Киселев С.В., 1949, с. 245).

Обращают на себя внимание также фрагменты втулок, найденные на Уйбатском и Сырском чаатасах (табл. 98, 40). Их принято интерпретировать как втулки от церемониальных зонтов, подражающих китайским (Киселев С.В., 1949, с. 260). Однако эти втулки очень сходны с втулками, которые были частями моделей легких повозок ханьского времени, найденных в могилах Китая (Кожанов С.Т., 1984, рис. 1). Поскольку в таштыкских склепах остатки втулок найдены иногда вместе с фрагментами фигурок коней и людей, то, вероятно, все они составляли единые модели повозок с возницами, которые клали погребенным, как это делали, например, в Китае. Так, у одной из таштыкских фигурок руки сжаты в кулаки, как и у фигурок возниц, сидящих в китайских моделях повозок и удерживающих поводья (Кожанов С.Т., 1984, с. 69).

Графические рисунки таштыкской культуры демонстрируют особую местную художественную манеру. Они более реалистичны, чем в тагарском искусстве. Особый интерес представляют семь деревянных планок, найденных М.П. Грязновым в склепе 1 под горой Тепсей (табл. 100, 13–15). На них рукой разных художников изображены варианты в целом одного популярного у таштыкцев исторического повествования, переданного тремя сюжетами: охота, батальные сцены, угон военной добычи (Грязнов М.П., 1979б, с. 145). Контуры фигур вырезаны тонкой линией острием ножа, а затем, вероятно, они раскрашены красками (Грязнов М.П.; 1971, с. 102–105). По сюжету и стилю изображения воинов и коней тепсейские рисунки имеют аналогии среди многих петроглифов Минусинской котловины и свидетельствуют о распространенности этого вида искусства в таштыкском обществе.

Тщательное изображение деталей причесок, одежды, оружия помогает представить внешний вид воинов. Интересны планки (длина до 1 м, ширина 6-12 см), имеющие на одном конце рукоятку. На одной стороне планки обычно изображены бегущие олени, лоси, медведь, волк и другие звери, на другой – композиции на темы героического эпоса и исторических повестей, мчащиеся всадники-воины. В целом же все сюжеты посвящены военным и военно-охотничьим темам. На планках изображены всадники и пешие воины со сложными луками со спущенной тетивой, стрелами, иногда в боевых доспехах. У них крупные орнаментированные колчаны и почти в человеческий рост щиты. На воинах облегающие кафтаны до колен и свободные штаны. У некоторых на голове шлемы, но чаще волосы распущены до плеч или связаны на затылке в виде конского хвоста, у большинства волосы спереди убраны под мешочек-накосник. По одежде отличаются два человека – в шубах и овальных беретах. В руках у них лук простой формы. Видимо, это представители иного, чем таштыкцы, племени. Воины бегут, стреляют, мчатся на конях, падают (Грязнов М.П., 1979б, с. 105, рис. 59–61). В сцене угона скота изображены вооруженные всадники, ведущие в поводу коней, за ними гонятся другие всадники (Завитухина М.П., 1976, с. 110). Тепсейские рисунки – это древнейшие в Азии своеобразные миниатюры, которые оставлены обществом, не имевшим еще ни государственности, ни письменности (Грязнов М.П., 1979б, с. 105).

Погребальные сооружения для детей.

Детские (до 7-10 лет) могилы значительно отличаются от взрослых, но при этом одинаковы для обоих типов кладбищ. Детские могилы расположены вокруг склепов (табл. 96, 2), а в грунтовых могильниках – на окраине кладбища, реже – между могилами взрослого населения. Для детей выкапывали неглубокие ямки, внутри которых помещали срубик, колоду, каменный ящичек. Ямки не засыпали, а закрывали плахами, жердями, плитками. Похороны совершали в любое время года, трупы не сжигали и не мумифицировали, а заворачивали в бересту или ткань и укладывали на спине или на боку, головами в разные стороны. В большинстве случаев никаких вещей и пищи детям не клали, иногда лишь сосуды и астрагалы овцы, косули, кабарги. Сосуды обычно небольшие, небрежно сделанные, преимущественно баночной формы (Грязнов М.П., 1979б, рис. 72).

Жертвенно-поминальные комплексы.

Эти комплексы связаны не с похоронами, а с устраиваемыми в определенные сроки на территории кладбищ поминальными церемониями. Следы этих поминок разнообразны, но суть их сводилась к одному: приносили в жертву животное, устраивали пиршество и часть пищи оставляли для поминаемого. Классический «помин», по терминологии М.П. Грязнова, состоял из каменного столба, перед которым в ямку, ящик или прямо на поверхность земли клали напитки в горшках и куски мяса, преимущественно баранины или говядины. Мясо клали на деревянных блюдах. Подобные «поминальники» обнаружены как на окраине грунтовых могильников, так и поблизости от склепов, причем последние богаче и им отведено больше места. Например, предполагаемая площадь «поминальников» около склепов под горой Тепсей содержала 250–300 «поминов» (табл. 96, 2), что, видимо, соответствовало числу принесенных в жертву животных, т. е. сородичи устраивали здесь 250–300 раз поминки по умершим (Грязнов М.П., 1979б, с. 144). Иногда перед ямами отсутствуют каменные столбы – видимо, они были деревянными, а в других случаях ямки с тризнами на поверхности земли обозначались не столбиками, а каменными выкладками или оградками. Размеры, глубина ям, а также количество жертвоприношений варьируют даже в пределах одного «поминальника»: от одного-двух кусков мяса и одного-двух сосудов до одной-трех почти полных туш коров или овец, рубленных на части, трех-шести сосудов, не считая деревянных блюд. В нескольких ямах в сосудах, помимо костей от мяса, находились мелкие неопределимые жженые косточки или зола (Тува).

На лучше исследованной площади для тризны под горой Тепсей в «поминах», перед каменными столбами или под выкладками, были найдены вместо костей животных и сосудов скелеты мужчины и двух женщин в скорченной позе и ничком. Очевидно, иногда в жертву приносили не животное, а человека. Обычай человеческих жертвоприношений при совершении похорон был распространен на Енисее еще раньше, в тагарской культуре.

Поселения.

Поселения тагарской культуры исследованы значительно меньше, чем погребальные памятники. Зачистки или частичные раскопки культурного слоя поселений производились лишь в 16 пунктах, не считая исследованных плавилен. Наибольшие площади раскопаны на четырех поселениях: Тепсей VII (80 кв. м), Поляна (104 кв. м), Лугавское (600 кв. м), Унюк (1000 кв. м). Два из них (Тепсей VII; Унюк), судя по толщине культурного слоя (0,6–0,8 м), были долговременными. Мощность культурного слоя других не превышает 0,2 м. Культурные слои содержали остатки хозяйственных ям, очагов, черепки сосудов, кости коровы, лошади, овцы. Керамика отличается значительным преобладанием сосудов баночной формы, преимущественно крупных размеров. На краю поселений, расположенных в горной притаежной местности (в бассейне рек Черный и Белый Июсы), обнаружены железоплавильные печи, горны и ямы для отбора шлака. В районе их культурный слой содержал обломки глиняных сопел, костяные и глиняные орудия.

Из находок на поселениях наиболее интересны берцовая кость овцы со следами использования ее в качестве блока для перемотки ниток, роговые и каменные грузила, каменный якорь для лодки, обломки зернотерок, мотыг, оселки для точки ножей, костяные резаки и заготовки резаков, керамические пряслица. Собраны единичные железные ножи, крючки, костяные и железные наконечники стрел (Худяков Ю.С., 1978), костяные булавки и проколки, медная бляшка, подвеска из клыка марала, костяная пуговица и бусина, обломок железного клинка и роговая гарда от палаша.

Таким образом, поселения пока являются малоинформативным источником, и основные представления об экономике дают погребальные памятники. Они показывают, что деревообделочное и плотницкое мастерство было хорошо развито у населения, во всяком случае у тех, кто сооружал склепы. Видимо, и в быту для постоянного жилища использовали бревна. О конструкции жилищ можно судить по аналогии со склепами. Это были полуземлянки, внутренние стенки которых прочно обставлялись плитами и срубом либо тыном и срубом. Внешние стены укрепляла кладка из плит. Двух– или четырехскатная крыша держалась на опорных балках и столбах и была облицована дерном и плитами. Вероятно, строились и наземные жилища. Во всяком случае остатки столбов от наземных жилищ обнаружены на Михайловском и Шестаковском поселениях в Кемеровской обл., которые, судя по находкам керамики, были синхронны таштыкской культуре, и жители которых находились в контакте с «таштыкцами». Широкое использование вываренной и сшитой бересты для покрытия срубов и склепов может свидетельствовать о наличии у них берестяных юрт. Береста, как и дерево, широко использовалась для бытовой утвари. На умение выделывать кожу высокого сорта (замшу) указывают находки мешочков, меховых курток и чучел из кожи. Керамика лепилась ручным способом, но есть основания предполагать, что близ поселков находились сооруженные в ямах специальные общественные глинобитные печи для обжига кухонной посуды (Сунчугашев Я.И., 1979, с. 27). Кость употреблялась для изготовления наконечников стрел, булавок, шильев, резаков. Бронза шла на выделку украшений и амулетов. Но главным материалом для изготовления различных изделий – от оружия до крючков и петель – служило железо. Оно производилось около поселений, в районах месторождений, где постепенно вырастали профессиональные поселки литейщиков и кузнецов (Сунчугашев Я.И., 1979, с. 279). Наконец, можно предполагать, что существовала особая группа мастеров-специалистов, связанных с мумификацией трупов и изготовлением портретных погребальных масок.

Хозяйство.

Таштыкские племена вели комплексное хозяйство. Население занималось скотоводством, земледелием, охотой, рыболовством, литейным и кузнечным делом. В подтаежных районах занимались, видимо, оленеводством. Преобладающую роль в хозяйстве играло скотоводство, о чем свидетельствует обилие приносимых в жертву при похоронах и поминках коров, лошадей, овец. Основу стада по-прежнему составлял крупный рогатый скот. Быки продолжали использоваться в качестве тягловой силы, о чем говорит рисунок двух пар быков в упряжке на одной из тепсейских планок (Грязнов М.П., 1979б, рис. 61, 2, 7). Большее значение, чем раньше, приобретает лошадь. О роли коня говорят положенные с погребенными модели конского снаряжения и повозок, статуэтки и амулеты, изображающие коней, сцены героического эпоса на тепсейских планках. Основным сюжетом писаниц становятся всадники, а не пешие воины, обычные на тагарских петроглифах. В таштыкскую эпоху продолжают сооружать в засушливых районах каналы для водопоя скота и орошения пастбищ.

Прямыми свидетельствами существования земледелия являются мелкие зерна типа проса, подсыпавшиеся, видимо из культовых соображений, обычно под головы покойников. Они найдены в грунтовых могилах Оглахты и Салбык, а также в склепах на Уйбатском чаатасе. Кроме того, на поселениях много обломков зернотерок и мотыг. Однако мотыги, как каменные, так и костяные, очень примитивны, что не позволяет говорить о высоком уровне земледелия. Такие же примитивные каменные и костяные земледельческие орудия обнаружены на поселениях того же времени в Кемеровской обл., климатически более благоприятной для развития земледелия.

Судя по наскальным рисункам, была популярна охота на косуль и маралов. Остатки одежд в могилах говорят о широком применении меха пушных зверей и волка для отделок шуб и рукавиц, а также изготовления шапок, нагрудников и других вещей.

Наскальные рисунки и каменные изваяния.

На плитах оград преимущественно тагарского времени, а также на скалах и утесах среди рисунков разных эпох, встречаются таштыкские, впервые выделенные Л.Р. Кызласовым. После находок тепсейских рисунков на деревянных планках изображения таштыкского времени достаточно отчетливо различаются на многих писаницах или петроглифах. Основными персонажами таштыкских писаниц являются всадники с луками, колчанами и стрелами; пешие лучники, иногда с боевыми топорами в «шароварах», в шлемах с пером; «жрецы»; оседланные лошади, быки, олени, косули. Преобладают сцены конной охоты на косуль, сцены угона животных. Фигуры выполнены контуром глубокими сплошными линиями, а также бывают прочерчены или процарапаны. Наибольшей известностью пользуются таштыкские рисунки на писаницах у улусов Сулек, Большой Ошколь и близ оз. Туе.

Известны три каменных изваяния, предположительно относящихся к таштыкской культуре. Они представляют собой силуэтные изображения мужчин, высеченные на гладких поверхностях путем снятия камня на 4–5 мм за пределами контуров изображаемой фигуры (Грязнов М.П., 1950б, с. 146). Это четырехгранные столбы высотой 2 м. Мужские фигуры изображены со сложенными или согнутыми руками, держащими сосуд, и со скрещенными ногами. У одного в ухе серьга. На других гранях плиты высечены лучники, всадники, олень, верблюды. Все эти изваяния ныне утрачены (Грязнов М.П., 1950б, с. 146, 147; Кызласов Л.Р., 1960, с. 159).

Вопросы хронологии и происхождения культуры.

Нижнюю дату памятников таштыкской культуры определяют в целом изделия хуннского типа, известные по находкам в могилах хунну со II в. до н. э., но продолжавшие бытовать в I в. н. э. и позже. К ним относятся железные круглые пряжки, модели удил и псалиев, обломки бронзовых блях со змеевидным орнаментом, целая ажурная бляха, миниатюрные котловидные подвески. Более точно датирующие вещи найдены только в грунтовых могильниках. Среди них ханьское зеркало I в. до н. э. (Лубо-Лесниченко Е.И., 1975, рис. 108), остатки лаковой чашечки того типа, который изготовлялся с 86 г. до н. э. по 48 г. н. э. (Кызласов Л.Р., 1960, с. 115). Шелковая ткань, сохранившаяся в Оглахтинском могильнике, производилась в Китае с I в. до н. э. по II в. н. э., но, вероятно, на Енисей попала в период ее наибольшего производства, в I в. н. э. (Рибо К., Лубо-Лесниченко Е.И., 1973, с. 278). В могильниках найдены бесцветные бусы с золотой прокладкой и подвески вытянутой грушевидной формы из разноцветного стекла. Те и другие датируются первыми веками нашей эры (Галибин В.А., 1983, с. 100). Для трех грунтовых могильников получено шесть радиоуглеродных дат, укладывающихся в пределах конца I в. до н. э. – I в. н. э.: могильник Оглахты – 20 г. н. э. ±40; Комаркова-Песчаная – 20 г. до н. э. ±30; 30 г. до н. э. ±40; 60 г. н. э. ±20; Таштык – 60 г. до н. э. ±40; 70 г. до н. э. ±40. Таким образом, таштыкские грунтовые могильники частично синхронны захоронениям тесинского этапа (Ермолова Н.М., Марков Ю.Н., 1983, с. 97). В склепах ранние датирующие изделия не найдены, за исключением обломка ханьского зеркала I в. н. э., которое очень долго употреблялось в быту, прежде чем попало в могилу (Кызласов Л.Р., 1960, с. 85).

Верхняя граница таштыкской культуры определяется по находкам именно в склепах, причем исключительно по малочисленным пряжкам. К ним относятся бронзовые пряжки и наборные пояса с прорезными волютами, имеющие аналогии среди корейских V–VI вв. (Амброз А.К., 1971, рис. 12, 6), а также В-образные пряжки с подвижным язычком без щитка либо прямоугольные шарнирные со щитком, распространенные на Енисее, в Западной Сибири и в европейской части СССР в погребальных комплексах VI–VII вв. (Ковалевская В.Б., 1979, с. 44, табл. III; XIV; XVIII; Амброз А.К., 1971, рис. 12, 10–12; Чиндина Л.А., 1977, рис. 14, 33). Имеются и другие вещи, косвенно подтверждающие возможность датировать таштыкские склепы временем до VI в. включительно (Кызласов Л.Р., 1960, с. 137). Наконец, в Кемеровской обл. в одних комплексах с сосудами таштыкского типа найдены обкладки луков и колчанов, железные наконечники стрел и «кыргызские» вазы VI–VII вв. (Мартынова Г.С., 1976, с. 30, 34). Предлагаемые широкие хронологические рамки таштыкской культуры (с I в. до н. э. по VI в. н. э.) в целом соответствуют имеющимся периодизациям культуры, основанным на эволюции пряжек (Л.Р. Кызласов) и керамики (М.П. Грязнов). Но абсолютные даты для одних и тех же групп памятников в обеих хронологических схемах сильно различаются, так как период сооружения склепов, согласно мнению Л.Р. Кызласова, заканчивается к III–IV вв. н. э., а по мнению М.П. Грязнова, практически только начинается, и эталонные памятники датируются III–V вв., т. е. тепсейским этапом.

Таким образом, имеющиеся хронологические схемы небесспорны, что определяется главным образом отсутствием единодушного мнения относительно правомерности выделения могил переходного типа, датированных С.В. Киселевым и Л.Р. Кызласовым IV–V вв. н. э. Как указывалось, новые материалы не подтверждают выделение этого этапа (Вадецкая Э.Б., 1986б, с. 145, 146). По форме пряжек более реальной представляется датировка основной части склепов III–V вв., предложенная М.П. Грязновым (1979б).

Грунтовые могильники, вероятно, отражают ранний период культуры, поскольку в них найдены вещи (ажурные бляхи хуннского типа, костяные булавки, бронзовые зеркала), известные в тагарских курганах, но отсутствующие в таштыкских склепах, а также прототипы вещей из склепов (пряжки, пластинчатые амфорные амулеты). Кроме того, склепы иногда сооружены поверх грунтовых могил (Грязнов М.П., 1979б, с. 90). Однако грунтовые могильники не абсолютно синхронны, и некоторые наиболее поздние (I–II вв.) могилы по конструкции, числу погребенных и обряду напоминают уже малые склепы. Поэтому продолжает оставаться дискуссионным вопрос о взаимоотношении могил и склепов, т. е. предшествуют ли могилы всем склепам или сосуществуют с той или иной их группой.

Таштыкская культура сложилась на основе местной тагарской и культуры новых, центральноазиатских, групп населения, проникших на территорию Минусинской котловины в конце I в. до н. э., когда Присаянье попало в политическую зависимость от хуннского политического объединения. Вновь прибывшие племена были, по-видимому, тюркоязычными, а по физическому облику монголоидными. Грунтовые могильники и склепы по-разному отражают смешение двух культурных традиций и постепенную взаимоассимиляцию местного и пришлого населения. Судя по тому, что на ранней стадии культуры, т. е. в грунтовых могильниках, местная и новая традиции смешаны механически, в них, видимо, похоронены представители пришлого населения с местными тагарцами. Неизвестный ранее на Енисее тип кладбищ и могил, некоторые новые детали обряда (помещение в могилы определенных кусков баранины, одного-двух астрагалов, зерен проса, а на покрытии – голов животных, сооружение «поминальников»), новые формы вещей, в том числе имеющих прототипы в могилах хунну Забайкалья (булавки, застежки, бусы, серьги, амулеты) (Davydova А.V., 1968, fig. 14, 5, 7; 18, 34–37; Коновалов П.Б., 1976б, табл. XIX, 3, 8, 20), позволяют предполагать, что культура пришлого населения была близка культуре хунну. Что касается нового обряда трупосожжения – с помещением пепла в куклу, имитирующую покойника, – то он не существовал у хунну, но был в ту же эпоху известен на других территориях, захваченных последними: в Туве (Дьяконова В.П., 1970б, с. 116–118), в Монголии (Кызласов Л.Р., 1960, с. 162), на верхней Оби (I–III вв. н. э., фоминский этап) (Грязнов М.П., 1956а). Возможно, трупосожжение возникло как престижный обряд для воинов-завоевателей (Вадецкая Э.Б., 1984, с. 80–84).

Проникновение центральноазиатского населения в Минусинскую котловину принято связывать с политическими событиями, происходившими в степях Азии до середины I в. до н. э. В 49 г. до н. э. шаньюй северных хунну Чжичжы разбил гяньгуней, проживавших в северо-западных владениях державы хунну, и остался жить в их землях. В то же время он покорил на севере племена динлинов (Таскин В.С., 1968а, с. 37). При всей неопределенности расположения земель гяньгуней (Джунгария, северо-западная Монголия или верхний Енисей) и динлинов (северная Монголия и Южная Сибирь) (Кюннер Н.В., 1961) победы над этими племенами, видимо, облегчили хунну продвижение через Саяны. Хотя шаньюй Чжичжы вскоре ушел в Кангюй (Казахстан), где был разгромлен ханьскими войсками, за хунну остались их владения. Однако сами хунну попали в зависимость от Китая. С этого времени китайское влияние, видимо через хунну, ощущается на среднем Енисее. В погребениях находятся панцири, лаковая посуда, зеркала, украшения, модели повозок, культовые предметы и ткани, сделанные в Китае, а на р. Абакан местными и китайскими мастерами в начале I в. н. э. воздвигается дом для наместника или китайской принцессы (Киселев С.В., 1949, с. 270; Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1976, с. 146)[37]37
  Не исключено, что дом для наместника был возведен все-таки в I в. до н. э. (см. выше) (Ред.).


[Закрыть].

В конце II в. н. э. хунну были разбиты племенами сяньби и ушли на запад (Гумилев Л.Н., 1960, с. 228). С прекращением их власти в Минусинских степях перестают использоваться грунтовые кладбища, а сооружаются склепы, отражающие эволюцию интенсивной взаимоассимиляции местного европеоидного населения и оставшегося здесь монголоидного, приведшую к органическому слиянию разных культурных традиций. С III в. н. э. господствующим обрядом у енисейцев становится трупосожжение, но при сохранении основных элементов тагарского похоронного ритуала: конструкции камеры склепа, размещения погребальных кукол как трупов и мумий, наложения на лица кукол масок, сожжения склепов по завершении похорон. В целом обряд постепенно унифицируется, и складывается своеобразный смешанный антропологический тип населения, который запечатлели погребальные лицевые маски – единственные немые свидетели сложных этногенетических процессов.