Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 64 страниц)

В письменных сообщениях о походе шаньюя Чжичжы (середина I в. до н. э.) упоминается о народе уге (угие), обитавшем к северу от усуней. Принято локализовать его в Тарбагатае или в долине Иртыша, однако достаточных оснований для этого в источниках нет. С.С. Черников сопоставил сообщение о народе уге с кулажургинскими памятниками (Черников С.С., 1951а; 1975б; Кадырбаев М.К., 1977). Но в литературе высказано также предположение, что эти памятники связаны с населением владения Северные Чаши, которое граничило с владениями усуней (Бернштам А.Н., 1951). Какое из отождествлений справедливо, покажут дальнейшие исследования. Письменные сведения позволяют говорить, что население долины Иртыша и Тарбагатая на рубеже нашей эры было вовлечено в борьбу северных хунну с ханьским Китаем и что на этой территории происходили важные политические события одного из этапов великого переселения народов в степях Евразии.

Часть вторая
Население Западной Сибири и Забайкалья в скифо-сарматское время

Введение

Природные условия и хозяйственные зоны Западной и Южной Сибири
(Н.А. Боковенко, М.Г. Мошкова)

Вторая часть настоящего тома посвящена истории кочевых и полукочевых племен скотоводов, обитавших на широких просторах Зауральско-Западносибирской лесостепи и примыкающих участках степи (Западно-Сибирская равнина), Саяно-Алтайского нагорья и южных районов Забайкалья. Ландшафт, климатические условия, фауна и флора этих трех крупных регионов достаточно различны при целом ряде равных условий, что не могло не сказаться на культуре, хозяйстве и образе жизни населения каждого из них.

Территория Зауральско-Западносибирской лесостепи представляет собой почти идеальную равнину с плавной географической зональностью. Речная сеть здесь редкая, крупные артерии – Обь, Иртыш, Ишим и Тобол – по режиму относятся к рекам казахстанского типа (большое половодье весной и малый водосток в другие сезоны). Климат резко континентальный. Растительный покров отличается ярко выраженной географической зональностью и мозаичностью растительных сообществ – лесов, болот, лугов и степей. Исторически флора связана не со среднеевропейской, а со среднеазиатской территорией, чему не мало способствовали Уральские горы. Фауна имеет смешанный характер, поскольку здесь проходят южная граница ареала лесных видов и северная граница степных (Корякова Л.Н., Сергеев А.С., 1986, с. 90, 91).

Природные условия лесостепи Западной Сибири были наиболее благоприятны для занятия скотоводством. Обилие разнотравных пастбищ и относительно малое количество осадков зимой позволяли содержать скот длительное время на подножном корму. Возможности занятия земледелием были более ограничены по причине частых засух, а также поздних заморозков весной и ранних – осенью, отчего страдали посевы. Поэтому не случайно скотоводство как ведущая отрасль хозяйства сохранялось у аборигенов юга Сибири вплоть до недавнего времени (Асалханов И.А., 1975). Подсобное значение имели охота и рыболовство, роль которых сильно варьировала в разных районах в зависимости от наличия и продуктивности промысловых угодий.

Саяно-Алтайское нагорье составляет западную часть крупного горного края Южной Сибири и выделяется в самостоятельную географическую область, которая слагается как из высокогорных районов (Алтай, Восточный и Западный Саяны), так и из сложных систем впадин и нагорий (Тува, Минусинские впадины, Кузнецко-Салаирская область).

Алтай – самая высокая горная область Сибири (до 3–4 тыс. м), которая к западу, югу и северу постепенно понижается, переходя в предалтайские степи. Кроме плоских и валистых вершинных поверхностей, образующих несколько ярусов, для Алтая весьма характерны обширные межгорные котловины с естественными пастбищами, расположенными на различных высотах. Климат Алтая резко континентальный. Как всякая горная страна Алтай обладает вертикальной климатической зональностью (подножия – зона степей, далее – таежная зона и альпийские луга, еще выше – горная тундра и ледники). Луговые степи преобладают во влажных западных и северных частях Алтая, на южном и юго-восточном Алтае леса вообще мало, сухие степи межгорных котловин переходят в высокогорные луга и горную тундру. По характеру почвенно-растительного покрова степи близки приобским, но более каменисты, преобладают горные виды растений. В малоснежных районах Алтая, особенно юго-восточного, скот круглый год может держаться на подножном корму.

Саяны – горный край, примыкающий к восточному Алтаю и Кузнецко-Салаирской области, – простирается на восток почти до Байкала, но разделяется на Западный и Восточный Саяны. Западный Саян – сложная система хребтов (высотой до 3500 м), идущих преимущественно в северо-восточном направлении от Абаканского хребта до истоков р. Казыр. В самом Западном Саяне, за исключением Усинской впадины (15×50 км), больших предгорных котловин нет. Только в ней прослеживаются достаточно большие участки с весьма плодородными черноземными почвами и богатой луговой и лугово-степной растительностью, где культивируется скотоводство. Земледелие же страдает от сильных заморозков. Климат Западного Саяна суровый, но несколько менее континентальный, чем на соседних равнинных территориях. Восточный Саян – обширная горная узкая возвышенность (шириной около 300 км), простирающаяся с северо-запада от Западного Саяна на юго-восток. На юго-западе и западе Восточный Саян постепенно понижается к системе Минусинских котловин и Западно-Сибирской равнине, на юго-востоке доходит почти до Байкала, где смыкается с хребтами Прибайкалья. Климат умеренно континентальный, большая часть территории занята горной тайгой, хотя хорошо сохранились и древние безлесные плоскогорья с выровненным рельефом.

Минусинско-Хакасские впадины (ширина 200–220 км, протяженность 350 км), вытянутые с юго-востока от Западного Саяна на северо-запад до хребта Арга и окруженные со всех сторон горными отрогами, только на северо-западе имеют выход к равнине Западной Сибири. В котловинах преобладает полого-холмистый рельеф, более пониженные участки приурочены к долинам крупных рек Енисея, Абакана, Тубы, Чулыма. Котловины отделены невысокими кряжами, покрытыми лесной растительностью (Солгонский, Батеневский, Майское Белогорье). Климат резко континентальный, местами засушливый. Более увлажены правобережные районы Енисея. Поверхность котловин, благодаря солнечному лету, сильно нагревается, количество осадков не превышает 240–300 мм в год. Сильные ветры западных циклонов способствуют переносу снега. Мощность снежного покрова минимальна, всего 6-20 см, а на юге Хакасско-Минусинской котловины, в Койбальской степи – 10–15 мм. Степные черноземы и красноземы малогумусированные, маломощные и нередко щебнистые, лесостепные правобережные – более плодородны. Естественные степные пастбища являются основной кормовой базой животноводства, земледелие требует искусственного орошения (Михайлов Н.И., 1961, с. 146, след.).

Тува – страна средневысоких горных хребтов и обширных межгорных котловин, расположенная в самом центре Азиатского материка. Значительную часть территории занимает Тувинская котловина (вдоль верховьев Енисея) с холмисто-равнинным и мелкосопочным рельефом. Севернее находится Турано-Уюкская котловина, на северо-востоке – Тоджинская, которая представляет собой озерную страну, стиснутую высокими хребтами Восточно-Тувинского нагорья (до 2500 м). Южные пологие склоны хребтов спускаются к полупустынным степям Монголии. Климат Тувы резко континентальный, мощность снежного покрова незначительна (10–30 см), что позволяет зимой содержать скот на подножном корму (Михайлов Н.И., 1961, с. 150, след.). Для всего района характерно сочетание восточносибирских таежных и монгольско-забайкальских степных и полупустынных ландшафтов с соответствующими почвами и растительностью.

Фауна предгорной полосы южного и западного Алтая, степных котловин Саян мало чем отличается от примыкающих к горам степных равнин Западной Сибири и Казахстана. Несколько иной характер имеет животный мир степных котловин восточного Алтая и Тувы. Кроме обычных сибирских животных, в эти районы проникают животные из Монголии. Наиболее типичны для гор Южной Сибири пушные промысловые звери, а также лось, марал, северный олень, кабарга, горный козел, архар, медведь, волк, встречается снежный барс (Михайлов Н.И., 1961, с. 51, след.).

Природные условия степных котловин Саяно-Алтая были наиболее благоприятны для ведения стабильного скотоводческого хозяйства, земледелие требовало искусственного орошения. Выпас скота производился на ограниченной территории, не сравнимой по протяженности, скажем, с возможностями Казахстана, где со скотом кочевали на 800-1000 км. Видимо, сезонные перекочевки осуществлялись на десятки, сотни километров и носили вертикальный характер (уход в горы на летние пастбища, в зимнее время – возвращение из заснеженных горных районов на более открытые малоснежные места). Этнографические источники показывают большое количество переходных форм от круглогодичного кочевничества до пастушеского отгонного скотоводства именно для горных районов, что объясняется особенностями климатических условий и состоянием пастбищ. У тюркоязычных народов Саяно-Алтая (алтайцев, хакасов, тувинцев), по мнению Л.П. Потапова, на протяжении многих столетий складывалось комплексное хозяйство, ведущую роль в котором играло пастбищное скотоводство с циклическими сезонными перекочевками в течение всего года (Потапов Л.П., 1984, с. 132, след.), как правило, вертикального типа, с выходом на зимние более степные, открытые, бесснежные районы (Ядринцев Н.М., 1891, с. 102, след.).

Этот тип производящего хозяйства в условиях Саяно-Алтая как в древности, так и на современном этапе достаточно жестко зависел от особенностей физико-географических изменений в границах различных циклов (эпохальных, годичных, сезонных). Подобная зависимость обусловила строгую регламентацию использования пастбищных угодий скотоводческими племенами и создание определенных систем маршрутов (круговые, вертикальные и т. д.) в соответствии с природными условиями.

Основные проблемы в изучении памятников древних скотоводов Западной и Южной Сибири и Забайкалья
(Н.А. Боковенко, М.Г. Мошкова, В.А. Могильников)

Уже в XVIII–XIX вв. древности Сибири привлекали к себе внимание исследователей. Однако только в 20-е годы нашего столетия началось планомерное и активное изучение районов Саяно-Алтая, Минусинской котловины, Забайкалья и Монголии (Дэвлет М.А., 1976в). Первые обширные раскопки в разных районах Алтая, Минусинской котловины, Западной Сибири и Казахстана произвел в 60-х годах прошлого века В.В. Радлов. Он же создал первую классификацию древних культур Сибири, разделив все известные ему материалы на четыре периода: 1 – бронзовый и медный; 2 – древнейший железный; 3 – новейший железный; 4 – позднейший железный. Сейчас эта классификация, разумеется, устарела, однако научное значение ее для своего времени бесспорно.

Множество курганов в бассейне среднего и верхнего Енисея, на западном Алтае было раскопано неутомимым полевым исследователем А.В. Адриановым. Он предпринял первые широкие разведки на территории Тувы (Адрианов А.В., 1886). Он оставил отчеты о раскопках и разведках, значительную коллекцию эстампов с писаниц и каменных изваяний (Дэвлет М.А., 1985). Ему же принадлежит первая попытка составления археологической карты Сибири. Часть материалов, добытых А.В. Адриановым, была опубликована самим исследователем (Адрианов А.В., 1906; 1908; 1916; 1902–1924), часть нашла свое место в работах советских археологов (Грязнов М.П., 1947; Киселев С.В., 1951, с. 221, след.).

С 1920 г. начинается новый этап изучения памятников Сибири и Алтая, связанный с именами профессионалов археологов, таких как С.А. Теплоухов, С.И. Руденко, С.В. Киселев, М.П. Грязнов. Особое место в этом ряду принадлежит С.А. Теплоухову, впервые осуществившему подлинно научный подход не только к археологическому материалу, но и к организации полевых исследований, подчиненных у него определенным целям и задачам: выбранный им район (средний Енисей) должен был изучаться комплексно (этнография, антропология, археология), а раскопками следовало охватывать небольшой участок, содержащий памятники всех типов (исключая возможность локальных различий) (Дэвлет М.А., 1976в). Так он рассчитывал получить эталонный хронологический срез памятников разных эпох Минусинской котловины.

Любое первоначальное упорядочение археологического материала начинается с систематизации, классификации памятников и создания периодизации. Именно к этой работе приступили в 20-х годах археологи Сибири. Для бассейна Енисея (Минусинская котловина) ее выполнили С.А. Теплоухов и С.В. Киселев (Теплоухов С.А., 1929; Киселев С.В., 1928; 1929), для Алтая – М.П. Грязнов (1930). Созданные ими локальные периодизации, или хронологические колонки, с появлением новых обширных археологических материалов, разумеется, претерпевали определенные изменения, которые мы и рассмотрим. Однако традиционное деление археологических периодизаций по регионам – Минусинская котловина, Алтай, Тува – в соответствии со сложившимися представлениями о культурных ареалах (несмотря на всю условность подобного разделения в некоторых случаях) по-прежнему принято в сибирской археологии и использовано нами.

Первая научная периодизация культур Минусинского края была создана С.А. Теплоуховым (1929) на очень небольшом материале. В ее основе лежат изменения могильных сооружений, погребального обряда и сопровождающего инвентаря, что позволило выделить ряд последовательно сменявших друг друга культур. Так, за карасукской культурой (поздняя бронза, X–VIII вв. до н. э.) следовала минусинская курганная культура, относимая С.А. Теплоуховым к скифскому времени. В ней он выделил четыре последовательных этапа.

С.В. Киселев (1928) предложил несколько иную периодизацию, в основу которой был положен комплекс взаимозависимых и взаимосвязанных характерных типов вещей. Он ввел и новое название культуры – тагарская, которое быстро привилось и существует по сей день. С.В. Киселев выделил три стадии татарской культуры: 1 – X–VII вв. до н. э.; 2 – VII–IV вв. до н. э.; 3 – III в. до н. э. – рубеж нашей эры. Несмотря на всю важность и значимость подобных работ, особенно в то время, обе периодизации были несовершенны, аргументация слаба. Особенно проблематична казалась нижняя дата стадии 1 по С.В. Киселеву (X в. до н. э.). Впоследствии критические замечания по этому поводу высказывались не раз (Членова Н.Л., 1967, с. 4; Дэвлет М.А., 1976в, с. 28). Хотя работа по систематизации археологического материала Минусинского края, проделанная С.А. Теплоуховым и С.В. Киселевым, была очень важна и необходима, они, однако, не решили один из главных вопросов: в чем же все-таки принципиальная разница между карасукской и татарской культурами, в чем их качественное отличие. Заслуга выяснения этой проблемы принадлежит М.П. Грязнову. Он обратил внимание на то, что археологический материал позволяет уверенно говорить о значительных социально-экономических изменениях по всей зоне степей Евразии в начале I тысячелетия до н. э. (Грязнов М.П., 1939а, с. 399–413). Им было введено и новое понятие для одного из следующих за эпохой бронзы этапов общественного развития – эпоха ранних кочевников, которое удачно отразило суть явления. Переход основной массы населения к кочевому и полукочевому скотоводству повлиял на все стороны хозяйственной и культурной жизни не только степных обществ, но в какой-то степени и на племена лесостепных культур.

Важной вехой в изучении археологии и истории народов Сибири явилась обобщающая монография С.В. Киселева (1949; 1951). Это был наиболее полный сводный труд, затрагивающий почти все вопросы становления и развития древнего населения Южной Сибири. Свое место нашла в нем разработанная и уточненная периодизация минусинских памятников скифского времени. Тагарская культура, по мнению С.В. Киселева, полностью сформировалась уже к. VII в. до н. э. и представлена тремя стадиями: I–VII – начало V в. до н. э.; II – V-III вв. до н. э.; III, позднетагарская, переходная – II–I вв. до н. э.

Почти в то же время (1950 г.) М.П. Грязнов создает свою периодизацию, которая была опубликована значительно позднее (в сокращенном варианте в 1968 г.). Тагарская культура была разделена М.П. Грязновым на четыре этапа: I – баиновский (VII в. до н. э.); II – подгорновский (VI–V вв. до н. э.); III – сарагашинский (IV–III вв. до н. э.); IV – тесинский (II–I вв. до н. э.). Позднее М.П. Грязнов предложил уточненную, более дробную (семь этапов) периодизацию древних культур среднего Енисея (Грязнов М.П., Завитухина М.П., Комарова М.Н., Миняев С.С., Пшеницына М.Н., Худяков Ю.С., 1979). Начало татарской культуры определялось в ней временем около VIII в. до н. э. (баиновский этап), а конец – II–I вв. до н. э. (тесинский этап). Эта периодизация создана на основе обобщения нового археологического материала, полученного благодаря интенсивным работам Красноярской экспедиции и с учетом ранее созданных хронологических схем. Прекрасно понимая условность некоторых абсолютных дат и выделенных этапов, авторы указанной монографии рекомендуют придерживаться относительной хронологии как наиболее надежной и объективной, считая, что дробность периодизации татарской культуры позволяет объединить многочисленные памятники в компактные и взаимосвязанные внутри группы. Однако аргументация в пользу той или иной датировки, основание для выделения подобных этапов в этой книге не приведены.

Еще одна периодизация для первой половины тагарской эпохи разработана Н.Л. Членовой. Она основана на корреляции взаимовстречаемости оружия и ножей из тагарских курганов и главным образом из случайных находок. Абсолютные даты предложены по аналогиям со скифскими и савроматскими древностями. Н.Л. Членова (1967) выделяет три последовательные хронологические группы, каждая из которых существует примерно 100 лет: это VII, VI и V вв. до н. э. Однако в этой периодизации не учитывалось развитие форм погребального обряда и не представлена аргументация в пользу существования полного параллелизма в эволюции форм и датах тагарских вещей, в частности оружия, с материалами скифо-савромато-сакских памятников.

Таким образом, определилось два подхода в создании периодизаций и их хронологических привязок. М.П. Грязнов, его ученики и последователи отдают предпочтение созданию стратиграфических колонок и относительной хронологии, в основу которой положена эволюция форм погребальных сооружений и различных предметов, свойственных тагарской культуре. Абсолютные же даты определяются сравнением всей хронологической колонки с такими же колонками, разработанными для культур того же типа соседних или отдаленных территорий.

С.В. Киселев и Н.Л. Членова в своих периодизациях основывались на принципе датировки отдельных вещей, главным образом оружия, по близким и далеким западным аналогиям. Определенные во времени вещи датировали и всю встреченную с ними свиту предметов, что давало возможность выделять группы и периоды.

В настоящее время наиболее распространена периодизация, предложенная М.П. Грязновым. Но, опубликованная лишь в кратком изложении, она требует дополнительного обоснования.

Один из главных вопросов периодизации памятников скифской эпохи Минусинской котловины – соотношение культур эпохи бронзы (в частности, карасукской) с тагарской, т. е. проблема происхождения тагарской культуры, дискуссионная и по сей день. С.А. Теплоухов (1929, с. 58) считал, что между карасукской культурой (X–VIII вв. до н. э.) и минусинской курганной (тагарской) в некоторых памятниках наблюдаются переходные формы, и усматривал в этом генетическую связь между двумя культурами. С.В. Киселев (1951, с. 190) также обращал внимание на переходные формы между карасукской и тагарской культурами и подчеркивал тесную связь между ними. Кроме того, он считал, что антропологический материал (изученный Г.Ф. Дебецом) тоже не позволяет говорить о каком-то перерыве в развитии или о кардинальной смене населения. С.В. Киселев выдвинул концепцию, согласно которой карасукская культура из Аньяна (XV–XIV вв. до н. э.) через Суйюань (XIV–XIII вв. до н. э.) проникла в XII в. до н. э. на Енисей, где в VII в. до н. э. на ее основе и сложилась тагарская культура. Опираясь на исследования Г.Ф. Дебеца, С.В. Киселев (1951, с. 116) отмечал крайнюю смешанность карасукского населения за счет инфильтрации с юго-востока и сохранения в этом измененном населении старых афанасьевско-андроновских типов, которые, по-видимому, сливались с пришельцами.

Автохтонной версии (карасук-тагар) в вопросе о происхождении тагарской культуры придерживался и М.П. Грязнов. Однако он разделил карасукскую культуру на два последовательных этапа: ранний, собственно карасукский (XIII–XI вв. до н. э.), и поздний, каменноложский (X–VIII вв. до н. э.), который непосредственно предшествует тагарской культуре и связан с ней генетически. Именно на каменноложском этапе, который рассматривается как переходный карасук-тагарский, появляется целый ряд признаков (особенно в погребальном обряде), несвойственных «классической» карасукской культуре и характерных затем для тагарской. В характеристике памятников каменноложского типа все исследователи более или менее близки, хотя называют их по-разному: лугавскими (Н.Л. Членова), бейскими (М.Д. Хлобыстина) и атипичными. Однако в вопросе о времени их бытования существуют серьезные разногласия. Так, Н.Л. Членова (1967) и М.Д. Хлобыстина (1963) считают, что каменноложские памятники сосуществуют с «классическими» карасукскими или являются даже более ранними. Разногласия по поводу дат каменноложского этапа и оценок взаимосвязи его с «классической» карасукской культурой породили противоположные концепции происхождения тагарской культуры. В настоящее время большинство исследователей придерживается мнения, высказанного М.П. Грязновым, что население, оставившее каменноложские памятники, было предками тагарских племен.

Иную точку зрения на ход исторического развития в Минусинской котловине высказала Н.Л. Членова (1967). Она считает, что пришлая в степные районы Минусинской котловины карасукская культура (середина II тысячелетия до н. э.) сосуществовала с лугавской, генетически связанной с афанасьевской, наиболее представительные комплексы которой, по мнению Н.Л. Членовой, локализуются в южных районах котловины. Затем, в начале I тысячелетия до н. э. (X–VIII вв. до н. э.), началось смешение носителей лугавской культуры с потомками андроновских племен, продолжавших жить в северо-западной Части Минусинской котловины или пришедших в то время из Казахстана. В результате контакта этих двух культур вырабатываются типы керамики, украшений, погребальных сооружений, которые характерны уже для тагарской культуры, и складывается физический тип ее носителей. Таким образом, лугавская культура (XIII–X вв. до н. э.) наряду с андроновской является одним из основных компонентов формирования тагарской культуры. Позже, в течение VIII – начала VI в. до н. э., по мнению Н.Л. Членовой, отмечаются внешние сношения носителей тагарской культуры с отдаленными территориями – Центральным Казахстаном или Средней Азией.

Но если западные связи в раннетагарских памятниках прослеживаются достаточно определенно (Подольский М.Л., 1980, с. 126–134), что может свидетельствовать в пользу казахстанского происхождения некоторых компонентов тагарской культуры, то положение о глубинных афанасьевских корнях (через лугавскую культуру) тагарской культуры представляется недоказанным и неубедительным. Противоречит этому и новый археологический материал. Так, в районе Саяногорска (работы Среднеенисейской экспедиции Ленинградского отделения Института археологии АН СССР) удалось проследить окуневские могилы, перекрывающие афанасьевские (могильник Летник VI), а между Саяногорском и Сабинкой исследованы как карасукские могильники, так и относительно поздние каменноложские (могильники Сабинка II, Степновка, Уй и др.)[27]27
  Опубликована лишь краткая информация о результатах раскопок (Пшеницына М.Н., Поляков А.С., Подольский М.Л., Савинов Д.Г., Кузьмин Н.Ю., 1979; Боковенко Н.А., 1981б; Паульс Е.Д., Подольский М.Л., Кузьмин Н.Ю., 1981; Паульс Е.Д., 1983). Но вполне ясно, что на юге Хакасии есть не только каменноложские памятники, но и карасукские (могильник Сабинка II).


[Закрыть]. Следовательно, генетическая линия развития лугавской культуры (по Н.Л. Членовой) от афанасьевской культуры до тагарской прерывается на юге Хакасии по крайней мере двумя культурными пластами: Окуневским и карасукским. В андроновское время на этой территории, видимо, обитали постокуневские племена, вступившие позднее в контакт с пришедшими карасукскими, в результате чего и сформировался достаточно представительный пласт памятников каменноложского этапа карасукской культуры. Своеобразие их по отношению к синхронным типично карасукским в более северных районах Хакасии уже отмечалось (Паульс Е.Д., 1983, с. 70–72). Е.Д. Паульс показал также генетическую связь тагарской погребальной обрядности и намогильных сооружений с типичными карасукскими (каменноложскими, по М.П. Грязнову), выделенными им в единый карасук-тагарский культурный пласт (Паульс Е.Д., 1983, с. 72)[28]28
  Подобные выделения вполне оправданы, диктуются самим материалом и перекликаются с выделявшимися ранее группами памятников переходного типа, имеющими по ряду признаков связи как с карасукской, так и с тагарской культурами. Они отмечены в серии работ: Киселев С.В., 1951; Членова Н.Л., 1983; 1967; 1972а.


[Закрыть].

Таким образом, археологические источники пока не позволяют достаточно убедительно связать татарскую культуру с афанасьевской. Значительно больше данных для сопоставления с андроновской и карасукской культурами, на что указывала и сама Н.Л. Членова (1967, с. 212 след.). Наиболее перспективны исследования, направленные на поиск карасук-тагарских связей по всем параметрам культуры и культурно-генетических корней типологически близких групп памятников. Всесторонний анализ металлических вещей тагарской культуры уже проведен (Членова Н.Л., 1967), но синхронизация выделенных типов с погребальными памятниками и создание периодизации на основе объективных стратиграфических наблюдений – дело будущего.

Другой стороной концепции Н.Л. Членовой является утверждение о возможности длительного сосуществования в Минусинской котловине (XIV–VI вв. до н. э.) нескольких культур и культурных групп (Членова Н.Л., 1972а). Вывод этот был сделан после передатировки (на основе типологии и хронологии бронзовых ножей) целого ряда памятников, которые ранее, по мнению исследовательницы, входили в сменявшие друг друга этапы (Членова Н.Л., 1963). Однако против возможности сосуществования карасукской и тагарской культур приводились серьезные аргументы (Максименков Г.А., 1975, с. 159–167). Г.А. Максименков подтвердил общую схему развития последовательно сменявшихся культур эпохи бронзы (от афанасьевской до тагарской) на примере раскопок памятников всех культур на ограниченном участке (долины рек Черновая, Карасук и гора Тепсей). Детальное исследование таких микрорайонов позволяет создать наиболее надежные хронологические колонки археологических памятников, являющиеся опорными и для больших регионов (Матющенко В.И., 1983, с. 90–93).

Последовательность развития культур эпохи бронзы подтверждается памятниками, исследованными не только в зоне Красноярского водохранилища, но и в других районах – на юге края и в западной Туве (стоянка Тоора-Даш), где представлена практически вся свита культур (отсутствуют лишь слой и керамический материал, сопоставимые с андроновскими) (Семенов В.А., 1983). Карасукский пласт Тоора-Даш синхронизируется с материалами каменноложского этапа Минусинской котловины.

В то же время полевые работы последних лет в южной части Хакасии показали, что наиболее реальное решение проблемы происхождения тагарской культуры лежит где-то посредине, между двумя крайними концепциями М.П. Грязнова и Н.Л. Членовой. Хотя была подтверждена общая схема развития культур эпохи бронзы Минусинской котловины и достоверно установлена последовательность культурно-исторических этапов (карасукский-каменноложский-баиновский), удалось, однако, выявить локальные особенности, не укладывающиеся пока в концепцию простой смены культур при однокультурности в каждый исторический период (Паульс Е.Д., 1983, с. 70–72). Поэтому не исключена возможность сосуществования в непродолжительный период некоторых памятников при сохранении общей классической тенденции их развития. Выделенный среди этих погребальных комплексов единый карасук-тагарский культурный пласт свидетельствует о зарождении ряда характерных татарских черт на каменноложском этапе, о сложности и многоплановости происходивших процессов, о необходимости по-новому подойти к рассмотрению формирования тагарской культуры.

Среди вопросов, связанных с историей племен скифо-сарматского времени Минусинской котловины, не менее дискуссионной остается проблема интерпретации позднетагарских памятников II I вв. до н. э. (соотношение могил и склепов), времени появления таштыкской культуры и ее внутренней хронологии. Начиная с С.А. Теплоухова большинство исследователей Сибири относило II–I или II – середину I в. до н. э. к позднейшему этапу татарской культуры и рассматривало как тагаро-таштыкский переходный период (Теплоухов С.А., 1929, с. 40, 50; Киселев С.В., 1951, с. 276–285; Кызласов Л.Р., 1960, с. 24, 25). М.П. Грязнов и вслед за ним М.Н. Пшеницына назвали эти памятники тесинскими и также соотнесли с завершающим этапом татарской культуры. Н.Л. Членова (1964а, с. 281, 287) отнесла памятники II–I вв. до н. э. уже к таштыкской культуре. На основе близости погребального обряда и форм инвентаря бо́льшая часть исследователей усматривает генетическую связь между памятниками тесинского и сарагашенского этапов. Но при этом они признают появление новаций (грунтовые могильники, впускные захоронения в каменные оградки более раннего времени), которые отражают сложность социальной структуры общества и, вероятно, его этническую неоднородность. Сейчас возродилась еще одна концепция, согласно которой в рамках тесинского этапа фиксируется существование двух этносов – местного, оставившего захоронения в больших курганах-склепах, и пришлого, скорее всего хуннского, хоронившего своих покойников в грунтовых могильниках (Вадецкая Э.Б., 1986б, с. 87, 88). Эти разногласия нашли отражение и на страницах настоящего тома. Видимо, окончательное решение этого вопроса станет возможным только после проведения тщательного типологического анализа инвентаря из склепов, грунтовых могильников и оград, и детального сопоставления обеих групп.

Остается остродискуссионным вопрос о характере и времени сложения таштыкской культуры. Реконструкция этих событий, предложенная Э.Б. Вадецкой (1986б, с. 141–146), представляется очень противоречивой. Неясно, почему на ранней стадии таштыкской культуры, которую она связывает с грунтовыми могильниками I в. до н. э. – II в. н. э., наблюдается механическое смешение местного татарского и пришлого населения. А период доминирования обряда захоронения в склепах (конец II – III–IV вв. н. э.) отражает эволюцию интенсивной взаимоассимиляции местного европеоидного населения и оставшегося здесь монголоидного. Процесс этот, по мнению Э.Б. Вадецкой, и привел к органическому слиянию разных культурных традиций. Хотя Э.Б. Вадецкая определяет время существования таштыкской культуры I в. до н. э. – VI в. н. э., по логике ее концепции сложение единого культурного комплекса происходит только в III в. н. э., что кажется маловероятным. Поэтому более, убедительной представляется точка зрения большинства исследователей (С.В. Киселев, Л.Р. Кызласов, М.П. Грязнов), которые считают, что к середине или концу I в. до н. э. на местной основе с включением пришлого компонента складывается таштыкская культура, которая проходит в своем развитии определенные этапы, существенно отличающиеся друг от друга. Однако и это мнение требует дополнительного обоснования и всестороннего анализа многочисленного нового материала, на основе которого будет, наконец, построена аргументированная хронологическая колонка всех таштыкских древностей.