Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 64 страниц)

Открытие Хорезмской экспедицией на русле Узбоя парфянского укрепления Игдыкала и последующие работы на нем выявили периоды жизни этого городища (I в. до н. э. – IV в. н. э.). Кроме того, работы последних лет зафиксировали стабильное размещение археологических памятников IV в. до н. э. – IV в. н. э. вдоль Узбоя. Они представлены многочисленными погребальными сооружениями и остатками кратковременных поселений по берегам Келькора и Узбоя. Все это говорит о существовании в то время более или менее постоянного стока воды по Узбою. Но после IV в. н. э. он прекратился (Юсупов Х., 1979а, с. 58; 1986, с. 37, след., 119, 133, 142).

Не менее сложна историческая динамика дельтовых русел Сырдарьи. В отличие от низовьев Амударьи, где функционировали обособленные друг от друга дельты, связанные со стоком то в Сарыкамыш (и далее, иногда в Каспий), то в Арал, в низовьях Сырдарьи сформировалась одна громадная древняя дельта, которая пересекалась речными протоками как широтного (главным образом в восточной части), так и меридионального (в западной части) направления. В позднем неолите и в эпоху бронзы (конец III – начало I тысячелетия до н. э.) сырдарьинские воды стекали в Арал по системе Инкардарьинских русел вдоль центральных Кызылкумов, расчленяя их северную окраину, а также по руслам Пра-Кувандарьи (Ескидарьялыку) южнее современной Сырдарьи. Как и Амударья в своем нижнем течении, Сырдарья и ее крупные дельтовые протоки текли в собственных наносах. Поэтому нередко паводковые воды переливались через береговые валы, затопляя обширные пространства, образуя озера и болота, давая новое направление потокам. Так, в VII–V вв. до н. э. образовалось крупное русло Жаныдарьи, которая пересекала систему Инкардарьинских более древних русел (Андрианов Б.В., Итина М.А., Кесь А.С., 1974, с. 53). Однако памятники античного времени на этом русле Жаныдарьи (западнее Бештамкалы) отсутствуют. Это дает основание предполагать, что вода из Жаныдарьи попадала в Арал по меридиональным руслам, расположенным к западу от Чирик-Рабата. Но с XI по XIV в. н. э. крупное русло Жаныдарьи вновь стало функционировать. По системе же русел Пра-Кувандарьи и Ескидарьялыку сток в Арал шел со второй половины I тысячелетия до н. э. вплоть до VIII–IX вв.

Как и в низовьях Амударьи, в низовьях Сырдарьи можно наблюдать постепенное отмирание дельтовых протоков, начиная с наиболее южных и древних (русла Даудана в Присарыкамышской дельте, Инкардарьинские русла). Этому процессу способствовала и хозяйственная деятельность древнего населения, которое активно использовало природные ресурсы хорошо увлажняемых, богатых растительностью дельтовых равнин: паводковые речные разливы – для орошения небольших полей; камыши – в качестве корма для скота; окружавшие речные оазисы пески – для выпаса верблюдов и овец; речные заводи и озера – для ловли рыбы. Обширные дельтовые области и долины крупных среднеазиатских рек (Амударьи, Сырдарьи, Сарысу, Чу, Или и др.) с древних времен стали как бы промежуточной территорией (с преобладанием полуоседлого скотоводческо-земледельческого населения) между широкой зоной кочевых скотоводов казахстанских степей и древними земледельческими оазисами юга Средней Азии (см. ниже карты 1; 4).

Как показали археологические и этнографические исследования, для каждой из главных природных зон Средней Азии и Казахстана – гор, предгорий, крупных речных долин и пустынных равнин – с давних времен были характерны свои особенности использования природных ресурсов и ведения хозяйства. Они-то и отразились на формировании и развитии хозяйственно-культурных типов, различия между которыми были обусловлены как историческими причинами, так и резкими контрастами природных условий. В пределах Среднеазиатско-Казахстанской историко-культурной области сложилось несколько хозяйственно-культурных типов: оседлых пашенных земледельцев (с ирригацией) и скотоводов, полуоседлых скотоводов-земледельцев и, наконец, кочевников и полукочевников-скотоводов степей (Андрианов Б.В., 1962, с. 32–37; 1984, с. 76). Но внутри каждого хозяйственно-культурного типа скотоводов-кочевников существовали подтипы, что отражало локальную специфику ландшафтных зон. Так, на севере Казахстана суровость зимы (с низкими температурами и сильными ветрами) заставляла скотоводов перегонять скот на юг, в центральные районы, где его укрывали в грядовых или бугристых песках. Скотоводы южных, более теплых, пустынь выпасали скот круглый год или отгоняли его в горы. На востоке под летние пастбища использовались горные степи и луга. Зимой в горах скот укрывали в глубоких долинах, а летом выпасали на альпийских пастбищах. Зимние стоянки с сезонной оседлостью, как правило, использовались из года в год на протяжении многих веков (Акишев К.А., 1972, с. 33).

В Центральном Казахстане в зоне кипчаково-полынных степей ведущая роль принадлежала овцеводству и коневодству с длительными меридиональными перекочевками (Жданко Т.А., 1968, с. 274–281; Акишев К.А., 1972, с. 35, 36). На юго-западе, на территории Туркмении, в составе стада преобладали верблюды, овцы и козы. Маршруты перекочевок там были обусловлены расположением водных источников и колодцев (Оразов А., 1975, с. 217). На юге и востоке, в горах, где были развиты различные формы скотоводства (отгонно-пастбищная, кочевая, выгонная, стойлово-выгонно-яйлажная) (Кармышева Б.Х., 1969), сезонные миграции скотоводов имели преимущественно вертикальный характер. Но почти всюду скотоводство в той или иной степени сочеталось с земледелием.

В дельтовых областях сохранялся архаический хозяйственно-культурный тип с полуоседлым комплексным скотоводческо-земледельческо-рыболовным хозяйством. Каирные (естественно увлажненные) земли обеспечивали обитателей просом, тыквой и дыней; обширные заросли камышей служили кормовой базой для крупного рогатого скота; в протоках и разливах ловили рыбу. Судя по этнографическим материалам XIX в., этот хозяйственно-культурный тип сочетал в разных соотношениях скотоводство и земледелие, элементы кочевой (переносная юрта) и оседло-земледельческой культуры (зимний глинобитный дом и т. п.).

Все эти экологические особенности обусловили специфику археологических комплексов, происходящих из разных регионов Средней Азии и Казахстана.

Общие сведения о ранних кочевниках Средней Азии и их группировках.

(А.М. Мандельштам, Н.Г. Горбунова)

Сложный и еще недостаточно ясный процесс становления кочевых форм скотоводческого хозяйства завершается в Средней Азии в первой четверти I тысячелетия до н. э. Новая форма хозяйственной деятельности обусловила существенные изменения почти во всех сферах материальной и духовной жизни, которые прослеживаются в то время в пределах всего степного пояса Евразии. Как и в других его частях, на рассматриваемой территории формируются новые культуры, характеризующиеся значительным сходством ввиду однотипности экономической основы и общности или родственности вовлеченных в этот процесс этнических массивов степного населения. Увеличение подвижности привело к племенным передвижениям и установлению разносторонних контактов, что способствовало быстрому распространению и усвоению на больших территориях проверенных практически новшеств. В рамках сложившегося к VIII или VII в. до н. э. (вопрос этот спорен) в степной зоне скифо-сибирского культурного единства ранние кочевники Средней Азии выступают как создатели самобытных черт и посредники в передаче достижений своим соседям.

С этого времени одним из важнейших, постоянно действующих факторов, определявших специфику исторического процесса, становится сосуществование и активное взаимодействие кочевого и оседлого населения региона. Письменные источники содержат прямые указания на ведущую роль кочевников в событиях, приведших к образованию двух крупнейших государств древности – Парфянского и Кушанского, но об их создателях сообщают лишь скудные и отрывочные сведения.

Периодизация древней истории кочевого (и полукочевого) населения Средней Азии на основе каких-либо кардинальных вех внутреннего развития общества сейчас невозможна. Но известные нам факты политической истории дают право условно выделить четыре периода: 1) (VIII?) VII–IV вв. до н. э., условно называемый «сакским» временем (видимо, точнее его следует называть «сако-массагетским»); 2) III–I вв. до н. э. – время, характеризующееся крупными племенными передвижениями и возникновением обширных государств с кочевническими династиями; 3) I–III вв. – время максимальной экспансии и последующего распада этих государств; 4) IV–V вв. – время появления в Средней Азии новых больших групп кочевников и возрастающего давления их на Иран и северную Индию.

Конкретные сведения о кочевниках Средней Азии впервые приводит Геродот, который частично использовал более ранние данные Гекатея, восходящие, как предполагают, к персидским первоисточникам. Здесь четко разделяются две группы племен: массагеты и саки, что повторяется и у более поздних авторов и подтверждается археологическими данными.

Сведения античных авторов о саках ограничены и отрывочны. Но, судя по некоторым указаниям Геродота (VII, 64) и Плиния (VI, 50), сам термин «саки» носил собирательный характер: так персы именовали все кочевые племена Евразии, похожие на «собственно саков» (Пьянков И.В., 1968; 1985). Но одновременно это было и самоназванием вполне конкретной группы, которая локализуется на правобережье Сырдарьи, за Согдом. В древнеперсидских надписях саки первоначально фигурируют как нечто единое, но затем появляются три их группы: саки-хаумаварга, саки-тиграхауда и «заморские» (парадарайя). «Заморскими» именовались, видимо, европейские скифы, которые к данному тому отношения не имеют. По поводу двух других групп и остальных племен существует много гипотез (Обзор литературы см.: Литвинский Б.А., 1972б, с. 158–174). Саки-хаумаварга соответствуют, очевидно, племенам, покоренным еще Киром II, тогда как саки-тиграхауда были подчинены в результате похода Дария I в 519/518 г. до н. э. Установить места их обитания затруднительно ввиду отсутствия конкретных данных о маршруте похода. К тому же, мнения исследователей расходятся: чаще всего саков-тиграхауда отождествляют с массагетами, жившими в Закаспии (Herrmann А., 1920; Junge J., 1939; Струве В.В., 1968, с. 51–66; Дандамаев М.А., 1963а), хотя высказывались и соображения о локализации их в северо-восточной части Средней Азии – на территории Шаша (район Ташкента), северной Киргизии и юга Казахстана (Григорьев В.В., 1871, с. 50–59; Акишев К.А., Кушаев Г.А., 1963, с. 16–20). Правда, К.А. Акишев считает, что территория саков-тиграхауда, кроме названных областей, включала на западе южное Приаралье и на востоке – Горный Алтай (Акишев К.А., 1978, с. 5). Данных для решения этого вопроса еще недостаточно.

Границы земель хаумаварга (амюргийских скифов Геродота) в источниках также не указаны, что при неясности некоторых других сообщений о саках привело к появлению различных гипотез, согласно которым они занимали Памир и даже области до Гиндукуша (Herrmann А., 1920, с. 1772; Junge J., 1939, s. 83; Пьянков И.В., 1985). Основными аргументами служат упоминание «скифского берега» во фрагменте Гекатея о Каспапире – городе гандаров, указания на саков и каспиев в 15-й сатрапии Ахеменидского государства и упоминание саков вместе с бактрийцами. Однако все эти доводы не являются решающими, так как связь названия в узком значении с населением указанных территорий до II в. до н. э. в источниках не засвидетельствована. В то же время из китайских хроник известно, что до середины II в. до н. э. у северных склонов Тянь-Шаня и в Семиречье обитали племена, наименование которых (сэ или сэван, что может переводиться также как «цари сэ») бесспорно содержит в себе этноним саков (ЦХШ, гл. 96А; Бичурин Н.Я., 1950б, с. 190). Таким образом, территория северо-восточной группы саков простиралась далеко за пределы среднего течения Сырдарьи, возможно, вплоть до Джунгарии.

Ряд отрывочных и косвенных данных свидетельствует о том, что хозяйство саков основывалось на разведении овец и лошадей; относительно характера кочевания сведений нет. Археологические материалы говорят о том, что уже в раннее время в среде саков сложилось имущественное неравенство. Источники акцентируют внимание, как правило, на военных качествах саков прежде всего, как конных лучников, которые часто фигурируют в составе войск Ахеменидов, где (вероятно, вместе с бактрийцами) составляют основную массу кавалерии. Вооружение их по Геродоту (VII, 64) состояло из луков, кинжалов и боевых топоров. Известия о защитных доспехах относятся только ко времени похода Александра Македонского. Военному делу обучались и женщины: они так же, как мужчины, обращаясь в притворное бегство, стреляли на скаку из лука назад.

На территории Средней Азии существовали крупные племенные объединения, о которых античные авторы имели очень смутные сведения. Так, сохранилось сообщение, носящее легендарную окраску, о войнах между саками и мидийцами из-за Парфии и уводе пленных на Сырдарью. Тем не менее, многократные упоминания в Авесте о набегах кочевников с севера подтверждают военную активность их в южном направлении; возможно, именно они фигурируют в тексте в качестве одной из «напастей» Согда. Против саков совершали походы Ахемениды, хотя успехи их не следует преувеличивать: Кир II подчинил лишь какую-то, возможно локальную, группу – саков-хаумаварга. Предполагать распространение его власти на Семиречье оснований нет. Зависимость же кочевников, обитавших в среднем течении Сырдарьи, вероятно, была ограничена; во всяком случае при Дарии III саки были лишь его союзниками, выставлявшими вспомогательный отряд во главе со своим предводителем. Участие их в более ранних военных предприятиях Ахеменидов на западе могло носить подобный же характер. В античной традиции сохранилось представление о распространении власти Ахеменидов только до Сырдарьи (Страбон, XI, XI, 4).

Вопрос о происхождении саков еще не разрешен. Некоторые факты – в частности, особенности физического типа и господство западной ориентировки погребенных – рассматриваются как свидетельство в пользу генетической связи их с носителями андроновской культуры (Бернштам А.Н., 1952, с. 210; Акишев К.А., Кушаев Г.А., 1963, с. 121, след.; Исмагулов О., 1982). Это следует считать наиболее вероятным, но реальная преемственность в археологических памятниках – с переходными стадиями – не прослежена.

Язык саков принадлежал к числу восточноиранских. Это установлено по дошедшим до нас именам и подтверждается исследованиями более поздних диалектов, распространенных в припамирских областях, где по ряду данных обитали потомки саков. Однако этимология названия неясна (наиболее вероятной следует считать предложенную Бейли – «сильные») (Bailey Н.W., 1958, p. 133). Физический тип саков, установленный по материалам из погребений, был европеоидным (памиро-ферганский и андроновский), но в ряде районов – с незначительной монголоидной примесью (Гинзбург В.В., Трофимова Т.А., 1972, с. 111–141).

Южнее ареала сакских племен, на территории восточного Памира, известны памятники кочевого населения, культура которого также характеризуется «скифскими» чертами, но во многом своеобразна (Бернштам А.Н., 1952. С.286, след.; Литвинский Б.А., 1972б). Обитание этих племен носило здесь, по-видимому, сезонный характер. Использовались высокогорные летние пастбища, а зимовки располагались, очевидно, где-то восточнее или северо-восточнее[4]4
  Исследования двух могильников (Ташкурганский и Алагоу), проведенные в последние годы на территории Восточного Туркестана (Турфанская долина, юго-восточные окраины Тянь-Шаня), позволили некоторым исследователям Литвинский Б.А., 1985; Литвинский Б.А., Погребова М.Н., Раевский Д.С., 1985) говорить о культурной близости населения этого района с племенами северо-восточной части Средней Азии (Ред.).


[Закрыть]. Эти племена отличались от саков по физическому типу: они также были европеоидными, но совершенно другой группы, непредставленной в более северных областях. Различное происхождение отражается и в некоторых, археологических данных, в частности, в господстве скорченного положения погребенных, что, будучи устойчивой и характерной чертой, не может считаться лишь архаизмом.

Массагеты, по сообщению Геродота (I, 201, 202, 204), занимали значительную часть равнины, лежащей восточнее Каспийского моря и за Араксом. Рукав Аракса следует идентифицировать с Узбойским руслом Амударьи, поскольку Геродот пишет, что впадает он в Каспийское море. Относительно Аракса указывается также, что на нем имеются большие острова, обитатели которых питаются кореньями, рыбой и одеваются в тюленьи шкуры, а большинство русел его теряется в песках. Относил ли Геродот все это население также к массагетам, из текста неясно. Но Страбон (XI, 8, 6, 7), использовавший и данные Гекатея, определенно делит массагетов на четыре группы: равнинную, болотную, островную и горную. Однако, судя по его сведениям, племена последних трех групп не были кочевниками. Можно, правда, предположить их политическую зависимость от массагетов. О восточной границе массагетов имеются несколько более поздние сведения у Эратосфена (Страбон, XI, 8, 8), сообщающего, что массагеты обитают вдоль Окса, западнее Согдианы, и у историков Александра Македонского, упоминающих о соседстве их с Хорезмом. Северные рубежи массагетов неясны, но указание Геродота, что они обитали «напротив исседонов», позволяет искать их даже за пределами Средней Азии. Неудача последнего похода Кира II на массагетов (530 г. до н. э.) свидетельствует о том, что ахеменидское войско встретило здесь сильного противника (Геродот, I, 201–214). Подробное изложение и анализ разных версий этого похода давались неоднократно (Dunker Н., 1877, s. 378 sq.). Но наиболее вероятной представляется версия, согласно которой поход был направлен в южную часть Закаспия (Herrmann А., 1920, s. 1785; Junge J., 1939; Idem., 1944, s. 37; Пьянков И.В., 1964).

Из сообщений Геродота и Страбона очевидно, что под названием «массагеты» античные авторы объединяли различные группы племен, заметно отличавшихся друг от друга по хозяйству и образу жизни. Точных сведений о большинстве из них явно не имелось, и сам термин носил прежде всего собирательный характер. Но, как и в случае с саками, надо полагать, что одновременно это было также наименование какой-то вполне определенной, ближайшей и наиболее знакомой их части. По словам Геродота, это были кочевники, сходные со скифами по образу жизни и одежде. Основу их хозяйства составляло разведение овец, хотя упоминается также рыболовство, распространенное, очевидно, лишь у племен, обитавших по берегам Каспийского моря и Амударьи. Косвенные данные указывают на значительное количество лошадей у массагетов, упоминаются повозки, в которых жили женщины, что тоже свидетельствует о подвижности и обитании их в равнинной части Закаспия. Страбон специально подчеркивает, что земледелия здесь не было, следовательно, система хозяйства была приспособлена к естественно-географическим условиям.

В представлениях современников массагеты были хорошими конными и пешими воинами. Вооружение их состояло в основном из луков со стрелами, копий, боевых топоров, упоминаются также кинжалы. Об оборонительных доспехах говорит только Страбон, что как будто свидетельствует об относительно позднем их появлении. Но уже Геродот упоминает нагрудные панцири (?) для лошадей. В качестве одной из особенностей массагетов Геродот отмечает господство у них изделий из меди (очевидно, из бронзы) и золота при отсутствии железа и серебра. Но в последние века до нашей эры положение, очевидно, изменилось, так как Страбон сообщает лишь о малочисленности железа.

У Геродота имеются сведения, что массагеты почитали Солнце и приносили ему в жертву лошадей, считая, что быстрейшему из всех богов подобает быстрейшее животное. Этот текст дает основание предположить, что у массагетов существовала какая-то форма поклонения Митре. Относительно языка массагетов можно судить лишь по дошедшим до нас именам и этнониму «массагеты». Они носят восточноиранский характер, хотя этимология названия, несмотря на разные попытки истолкования, остается неясной (два основных толкования – «рыбоеды» и «великие саки» – в равной мере сомнительны) (Henning W.B., 1951, p. 23, note 2). Согласно античной традиции, в обычаях массагетов сохранялись некоторые архаические пережитки. Так, имеются сообщения относительно общности жен при наличии моногамии, что может быть свидетельством непрочности парной семьи. Однако неясно, в какой мере это было общим явлением. Осторожно следует подходить и к рассказу о том, что лучшей смертью для лиц преклонного возраста было убийство их соплеменниками и последующее съедение вместе с бараниной. Скорее здесь можно видеть отголосок какого-то варианта ритуального каннибализма. Вероятно, более достоверны сведения относительно выбрасывания трупов умерших от болезней на съедение зверям.

Собирательность терминов, которыми античные авторы называли ранних кочевников Средней Азии, выступает в трудах историков походов Александра Македонского, где при описании одних и тех же событий принимавшие в них участие кочевники именуются то скифами, то массагетами, то дахами.

Первое упоминание о дахах имеется в так называемой антидэвовской надписи Ксеркса в Персеполе (Kent R.G., 1937), где они фигурируют в перечне подвластных племен и народов перед саками. Однако это не дает определенных указаний на места их обитания. Геродоту они, очевидно, не были известны, но, может быть, его первоисточники включали их в состав массагетов или саков[5]5
  Геродот, правда упоминает племя даев (I, 125), что, по мнению исследователей, соответствует персидскому daha (Струве В.В., 1968, с. 51, след.; Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шитова М.А., 1982) (Н.Г.).


[Закрыть]. Историки походов Александра Македонского неоднократно упоминают дахов в составе войск Дария III и Бесса, а также при изложении событий, связанных с попытками Спитамена, опираясь на поддержку кочевников, освободить Согдиану. Из слов Квинта Курция (VIII, 1, 8), что правитель Хорезма объединился с соседями по территории – массагетами и дахами, очевидно, что они жили вблизи низовьев Амударьи. Имеется также сообщение Арриана (III, 28), что дахи – это народ, живущий у реки Танаиса, т. е. Сырдарьи. Но сравнительно подробные сведения о них впервые приводит Страбон, использовавший более ранние источники (в частности, несомненно, Аполлодора) (Behr А., 1888, p. 10). По данным Страбона (XI, 7, 1; 8, 1–3; 9, 2), дахи обитали восточнее Каспийского моря – от побережья до неназванной области, лежащей севернее Арии; соседями их на востоке были массагеты; южнее простиралась пустыня, отделявшая их от Гиркании и Парфии. Имелось три племени, из которых самым западным были парны; они переходили пустыню и совершали набеги на Гирканию, Нисайю и «парфянские равнины». Аршак с кочевавшими по Оху (под которым, несомненно, подразумевается Атрек) парнами завоевал Парфию. Упоминает Страбон также о мнении, что парны переселились сюда из области над Меотидой, но сомневается в его достоверности.

Контекст сообщения Страбона и некоторые детали показывают, что здесь отражено положение, существовавшее перед образованием Парфянского государства. Сопоставление более ранних известий с его сведениями показывает, что места обитания дахов изменились. Более поздние источники как будто указывают на продвижение их еще далее на юг. Так, у Оросия (I, 2, 43) они упомянуты вблизи гор, тянущихся в Парфии и Гиркании, а у Тацита (XI, 10) – у северной границы Арии.

Создателями Парфянского государства были Аршакиды – династия несомненно кочевнического происхождения. Это общепризнано, хотя в интерпретации разных версий возникновения этого государства, приводимых античными авторами, существуют расхождения. Наиболее достоверные сообщения Страбона (XI, 9, 2), восходящие к вполне надежному первоисточнику – Аполлодору, связывают Аршакидов с парнами. О деятельности первых представителей этой династии и в особенности о предшествующих событиях имеются крайне ограниченные и противоречивые известия, что породило множество гипотез, догадок и реконструкций; даже в отношении имени ее основателя нет полного единства мнений, хотя, по всей видимости, это был Аршак I (Wolski J., 1950; Кошеленко Г.А., 1968, с. 53, след.).

Тем не менее, если проанализировать эти известия в аспекте истории Средней Азии, то вырисовывается связь разрозненных фактов, отражающая определенный и, очевидно, закономерный процесс. В конце IV или, вернее, в начале III в. до н. э. севернее Гиркании и Парфии появляется сильная группа дахских племен, передвинувшаяся сюда откуда-то с северо-востока. Сведений о причинах этого перемещения нет, но можно предполагать, что оно было одним из проявлений общей реакции на греко-македонское завоевание Средней Азии. Некоторое время эти племена совершали систематические или периодические набеги на близлежащие земледельческие области. Из сообщения Страбона о своеобразных условиях мирных соглашений можно вывести заключение, что правители этих областей предоставляли дахам право грабежа оседлого населения. При отсутствии иных сведений это заслуживает внимания как показатель характера отношений между коренными жителями и селевкидскими наместниками. Но набеги были лишь первым этапом широкого и, как видно из последующих событий, целенаправленного наступления на юг.

С поворотным моментом второго этапа этого наступления связано начало «парфянской эры» – термин, вошедший в употребление позднее. Принятие его для династийного летосчисления предполагает в качестве исходного события приход к власти первого или во всяком случае наиболее значительного из ранних представителей правящего дома, что произошло в городе Ассаке в области Астауэне в 247 г. до н. э. (Исидор Харакский. Парфянские стоянки, II), когда Аршак провозгласил себя царем. Таким образом, в это время во всяком случае часть парное находилась уже не где-то за пустыней, а в земледельческом районе, непосредственно граничащем с Парфией. То, что первый Аршакид принимает царский титул, причем не на далекой кочевнической периферии, а в городе, весьма знаменательно: здесь достаточно ясно выступают цели его действий.

По сообщению Юстина (XVI, 4, 3), при Селевке II (246–226 гг. до н. э.) произошло отпадение Парфии от Селевкидов. Но вскоре в нее вторгся Аршак, убил парфянского правителя Андрагора, захватил власть и завоевал Гирканию, что ознаменовало собой завершение третьего этапа. Однако, когда в 228 г. до н. э. на востоке появился Селевк II, Аршак бежал к апасиакам, обитавшим, по сведениям Полибия (X, 28), между Оксом (Амударья) и Танаисом (Сырдарья). Правда, затем, как сообщает Юстин, ему удалось при помощи апасиаков или каких-либо других кочевых племен победить Селевка II, и день этой победы парфяне праздновали как начало своей независимости.

Так на протяжении сравнительно небольшого промежутка времени было создано первоначальное ядро Парфянского государства. Ведущая роль кочевых племен в этом процессе вполне очевидна. Очень показательно, что о сопротивлении населения земледельческих областей, вошедших в молодое государство, никаких указаний не имеется. Включение в него Парфии рисуется не как результат завоеваний, а как следствие победы над правителем. Очевидно, все эти события третьей четверти III в. до н. э. шли прежде всего в русле ликвидации последствий греко-македонского завоевания.

Следующий период в истории Парфянского государства характеризуется быстрой экспансией его при Митридате I. Вполне естественно, что это не могло быть результатом военных успехов одного племени – парное – и даже всей дахской группы племен. Обширные завоевания и, главное, удержание подчиненных областей требовали значительных воинских контингентов, которые они вряд ли могли дать. В то же время отчетливая характеристика парфян у античных авторов как кочевников свидетельствует против сколько-нибудь заметной роли оседлого населения в завоеваниях.

Многочисленные примеры активного участия дахов и других племенных групп во внутридинастийных смутах и сменах правителей известны во всяком случае вплоть до середины I в. н. э. Особенно отчетливо выступает их роль при Артабане III (II?) и его преемниках (Kahrstedt U., 1950). Таким образом, даже отрывочные и случайные по характеру известия письменных источников наглядно показывают, что успехи и неудачи Аршакидов во многом определялись наличием или отсутствием поддержки со стороны не только дахов, но и других, соседних с ними кочевников. Они представляли собой глубокий тыл Парфянского государства, откуда оно постоянно черпало необходимые дополнительные воинские контингенты и в котором представители правящей династии и претенденты на престол находили себе убежище и действенную помощь в случае неудач. Среди племен, так или иначе участвовавших в этих событиях, фигурируют, кроме дахов, массагеты, апасиаки, а также тохары и сакаравлы. Последние относятся к числу племен, пришедших из-за Сырдарьи и обосновавшихся где-то около Парфии и дахов.

Значительная роль кочевников очевидна и в сложении другого крупного государства античной Средней Азии – Кушанского. Дошедшие до нас известия письменных источников очень скудны и не менее противоречивы, чем в случае с Парфянским государством. Специфическую трудность составляет то, что, в отличие от парфян, кушаны фактически оказались вне поля зрения других существовавших в это время государств.

Основные сведения содержатся в китайских хрониках, которые кратко излагают историю переселения на запад больших юечжей, потерпевших поражение в борьбе с сюнну (хунну). Покинув под давлением последних свои земли в современной провинции Ганьсу, юечжи где-то в Семиречье (?) столкнулись с сэван (саками?). Победив их и заставив уйти на юг (в Гибинь – Кашмир), они на какой-то период закрепились здесь. Но вскоре затем появление с востока усуней, поддержанных хунну, вынудило их снова двинуться на запад, где они завоевали Дася (Бактрию) и обосновались севернее Амударьи. Эти сведения, повторяющиеся с разной степенью полноты в Шицзи и Хоуханьшу (ШЦ, 123, раздел о больших юечжах; ЦХШ, 61, биография Чжан Цяня; 96А, разделы о Гибини и больших юечжах; 96Б, раздел об усунях; Бичурин Н.Я., 1950б, с. 151, 179, 183, 184, 190, 191), восходят к отчету Чжан Цяня, направленного императором Уди к юечжам с целью склонить их к союзу против хунну (он возвратился в Китай в 128 г. до н. э., затратив на обратный путь более года).

Зафиксированная в китайских источниках миграция юечжей проходила на территориях, лежавших вне поля зрения античных авторов. Возможно, они имели какие-то подробные сведения о ее конечном этапе и последовавших затем событиях в Средней Азии, но до нас почти ничего не дошло. В античных источниках говорится лишь о том, что власть греков в Бактрии пала под ударами кочевых племен, пришедших из-за Сырдарьи. Страбон (XI, 8, 2) перечисляет четыре племени: асиев, пасиан, тохар и сакаравлов. Его данные, весьма вероятно, восходят к Аполлодору (Behr A., 1888, p. 19). Юстин (XLI, пролог; XLII, пролог) называет только сакаравлов и асиан, но, кроме того, упоминает об асианах как царях тохар и об уничтожении сакаравлов. Никаких подробностей о гибели Греко-Бактрийского государства нет, не приводится и дата этого события.