Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 64 страниц)

Таштыкская культура
(Э.Б. Вадецкая)

Первые раскопки погребальных сооружений культуры связаны с именем сибирского археолога-любители А.В. Адрианова, который провел их в 1883 г. на о-ве Тагарском (ныне часть г. Минусинск), в 1898–1899 гг. – под Абаканской управой (совр. г. Абакан) и в 1908 г. – в логу горы Оглахты, в 40 км к северу от г. Абакан. Особенную известность приобрели последние раскопки, так как в могильнике оказалось три хорошо сохранившихся сруба, содержавших человеческие мумии, человекоподобные чучела, сшитые из кожи и набитые травой, гипсовые лицевые маски, берестяные головные уборы, обшитые шелком, деревянную посуду и модели оружия, а также остатки кожаных и меховых одежд. Большое значение могильника для изучения таштыкской культуры сохраняется до сих пор. Кроме А.В. Адрианова, в те же годы (1888 г.) две погребальные камеры под Минусинском были раскопаны ссыльным народовольцем Д.А. Клеменцем.

В отдельный исторический период, или культуру эти памятники были выделены С.А. Теплоуховым, который назвал их таштыкскими по месту собственных раскопок на р Таштык и разделил на два этапа, для каждого из которых характерны особый тип погребальных сооружений, керамика и другие особенности. К раннему этапу (I–II вв.), или переходному от тагарской культуры к таштыкской, он отнес глубокие грунтовые могилы, а к позднему, собственно таштыкскому (III–IV вв.), – неглубокие котлованы под каменно-земляными квадратными насыпями, которые в дальнейшем в литературе стали именоваться склепами. Возникновение грунтовых могил он объяснил проникновением на Енисей новых народностей из Центральной Азии, а в склепах видел памятники смешанного населения. Поэтому грунтовые могильники он синхронизировал с поздними курганами тагарской культуры (Теплоухов С.А., 1929, с. 50. 51). Многие представления С.А. Теплоухова оказались справедливыми. В частности, в настоящее время археологические материалы и радиоуглеродные даты подтвердили сосуществование тагарских курганов с грунтовыми таштыкскими могильниками (Ермолова И.М., Марков Ю.Н., 1983, с. 97). Сам С.А. Теплоухов раскопал два склепа и 20 могил (Барсучиха IV; Горькое Озеро; Таштык). Им были также обнаружены ямки с остатками похоронных и поминальных тризн, которые он принял за могилы.

После работ С.А. Теплоухова наибольшие исследования таштыкских памятников проведены С.В. Киселевым, В.П. Левашевой, Л.Р. Кызласовым, М.П. Грязновым и Э.Б. Вадецкой (Киселев С.В., 1929; 1951; Грязнов М.П., 1979б, с. 90–141; Кызласов Л.Р., 1960; Вадецкая Э.Б., 1975, с. 173–183; 1981а. Полную библиографию и архивы см.: Вадецкая Э.Б., 1986б, с. 1–46-156).

Г.П. Сосновский (1933) в публикации Оглахтинского могильника, исследованного А.В. Адриановым, высказал суждение, что разница в типах таштыкских погребальных сооружений может объясняться не только хронологическими, но и социально-экономическими причинами. Исходя не только из археологического материала, но и из вероятной эволюции общественного разделения труда (между скотоводами и земледельцами), он пришел к выводу, что в грунтовых могилах похоронены оседлые пастухи и земледельцы, а в склепах – скотоводы-полукочевники. Однако он не смог достаточно четко обрисовать взаимоотношения между пастухами и кочевниками, поскольку грунтовые могилы он, как и С.А. Теплоухов, синхронизировал не со склепами, а с тагарскими курганами, таштыкские же склепы считал генетически связанными с тагарскими. Тем не менее, гипотеза Г.П. Сосновского положила начало до сих пор не прекращающейся дискуссии о соотношении могил и склепов, а также о связанной с этим вопросом внутренней хронологии культуры.

Самые крупные исследования принадлежат С.В. Киселеву, который раскопал 24 склепа и около 50 могил и «поминов» (ямок с остатками тризн). Особенно удачные исследования проведены на Уйбатском чаатасе, поблизости от тагарского кургана Д.А. Клеменца. Здесь в склепах сохранилось много масок, остатков одежд, фигурок людей, животных и утвари. Склепы, исследованные С.В. Киселевым, отличаясь разнообразием в конструкциях, содержали сходную керамику, а некоторые, кроме того, – изделия и маски, аналогичные найденным в позднетагарских курганах (тесинский этап). Не прослеживались также значительные различия между керамикой склепов и расположенных рядом грунтовых могил. Все эти признаки привели С.В. Киселева к выводу об одновременности могильников и склепов в пределах I–IV вв. и о том, что ранние из них синхронны поздним тагарским курганам. Два типа погребальных сооружений он связывал с двумя различными социальными группами населения, поскольку материалы из могил были беднее, чем из склепов.

Ямки с остатками тризн С.В. Киселев, как и С.А. Теплоухов, не отличал от захоронений, так как места поминальных тризн (так называемые поминальники, или помины) в то время на таштыкских кладбищах еще не были выделены и раскопаны. Особенно крупные «помины» в обширных, но неглубоких ямах под каменными вымостками встретились ему около Уйбатского чаатаса (Уйбат II). Они содержали сосуды и остатки мяса нескольких жертвенных животных, иногда на деревянных блюдах. Среди этих ям располагались обычные таштыкские могилы с трупоположением и трупосожжением, а поблизости – захоронения эпохи чаатас. Формальное сопоставление таштыкских номинальных комплексов с более поздними погребениями, куда клали много мяса, привело С.В. Киселева к мысли, что первые являются могилами переходного к эпохе чаатас типа (V в.) (Киселев С.В., 1949, с. 260–264). Выделенный им поздний этап таштыкской культуры был признан археологами и под этим названием вошел в литературу. Однако это утверждение требует пересмотра, поскольку описания «переходных могил» без останков погребенных, содержащиеся в дневниках С.В. Киселева и Л.А. Евтюховой, не оставляют сомнения в принадлежности раскопанных ям к жертвенно поминальным комплексам, ныне исследованным на многих таштыкских кладбищах (Евтюхова Л.А., А-1938)[36]36
  См. раздел об архивных материалах и списке литературы.


[Закрыть].

В послевоенное время в течение более 20 лет таштыкские памятники раскапывались лишь эпизодически, при выявлении их в процессе строительных работ. Исключение составили три склепа, исследованных Л.Р. Кызласовым на Изыхском и Сырском чаатасах. Они были в относительно хорошей сохранности, различались конструкциями, и, главное, в них были найдены разнотипные несинхронные пряжки. Материалы этих склепов с привлечением и ранее раскопанных позволили Л.Р. Кызласову (1960) предложить новую (третью) периодизацию культуры, которую он разделил на четыре хронологических этапа: изыхский (I в. до н. э. – I в. н. э.), сырский (I–II вв.), уйбатский (III–IV вв.), камешковский переходный (IV–V вв.). Грунтовые могильники и основную серию известных склепов он отнес к раннему изыхскому этапу, но объяснил различие типов погребальных сооружений не социальными, а этническими причинами. По его мнению, в могилах похоронены потомки местного тагарского населения, а в склепах – преимущественно «гяньгуни», пришедшие из Монголии. Их новый обряд – трупосожжение – частично заимствовали тагарцы, погребенные в грунтовых могильниках. К позднему, камешковскому, этапу Л.Р. Кызласов отнес памятники того же типа, что и С.В. Киселев, которые он нашел на Изыхском чаатасе.

В 60-70-е годы развернулись работы Красноярской экспедиции. Склепы таштыкской культуры начали раскапывать с применением новой методики, т. е. полностью, включая в исследуемую площадь не только камеру, но и все сооружение вокруг нее и над ней. Впервые началось планомерное исследование грунтовых кладбищ, а не отдельных могил. Около склепов, среди грунтовых могил и на окраинах кладбищ были вскрыты ямки с остатками тризн и целые поминальные комплексы. Работы производились двумя отрядами. Один из них (под руководством М.П. Грязнова) раскопал шесть склепов. 12 могил, два обширных «поминальника» и десятки детских могил. Самыми удачными были раскопки склепов под горой Тепсей (Тепсей III. IV), где найдены деревянные планки с рисунками и другие резные изделия. Другой отряд (под руководством Э.Б. Вадецкой) раскопал шесть склепов, около 200 могил и ям с тризнами на территории кладбищ, а также частично три «поминальника» на окраине кладбища. Наиболее крупные работы проведены в могильниках Мысок, Новая Черная IV, V и Комаркова-Песчаная.

Новые раскопки внесли коррективы в представление о погребальном обряде, а также датировке грунтовых могильников. Новых датирующих материалов в склепах почти не было, однако полученный керамический материал оказался столь выразительным, что позволил М.П. Грязнову (1971, с. 97–99) предложить четвертую периодизацию культуры, разделив ее лишь на два, но наиболее четких хронологических этапа, соответственно датам С.А. Теплоухова: батеневский (I–II вв.) и тепсейский (III–V вв.). В основу периодизации он положил форму и орнамент сосудов. К батеневскому этапу (I–II вв.) М.П. Грязнов отнес все грунтовые могилы и лишь несколько наиболее бедных материалом склепов левого берега Енисея; к тепсейскому (III–V вв.) – практически все известные склепы, датируемые Л.Р. Кызласовым временем до III в. н. э., т. е. изыхский и сырский этапы. Определение дат этапов сделано М.П. Грязновым условно, с оговоркой на возможное начало культуры в I в. до н. э. и появление в будущем дробной периодизации склепов внутри периода III–V вв. Верхняя дата культуры определена по находкам в склепах железных язычковых пряжек, сходных с широко известными в курганах эпохи чаатас. М.П. Грязнов не включал в свою периодизацию единичные могилы, интерпретируемые С.В. Киселевым и Л.Р. Кызласовым как переходные IV–V вв., так как они не встретились ни на одном кладбище при огромных раскопках Красноярской экспедиции, в том числе в почти полностью раскопанном могильнике под горой Тепсей. В то же время в том же могильнике было исследовано много жертвенно-поминальных комплексов, аналогичных ранее выделенным «переходным» могилам. Таким образом, новые материалы подвергают сомнению наличие позднеташтыкских грунтовых могил.

В 1969 г. Л.Р. Кызласов возобновил раскопки Оглахтинского могильника. В одном полностью сохранившемся срубе он нашел две человеческие мумии и два кожаных манекена с пеплом человека. Погребенные были в одеждах, под головой у них лежали подушки, а в ногах – много вещей: посуда, модели узды, лука, колчан с древками стрел и т. д. Эти находки еще больше увеличили научную ценность Оглахтинской коллекции в целом (Завитухина М.П., 1976, с. 100).

Таштыкская культура представлена разнообразными археологическими источниками: могильниками, поселениями, железоплавильнями, рисунками на скалах и камнях, антропоморфными каменными изваяниями. Но изученность этих памятников, особенно могильников и поселений, крайне неравномерна. Имеется подробное представление, вплоть до деталей, о похоронном ритуале и поверхностное – об экономике и жилищах. Но материал из погребений настолько оригинален, разнообразен и красочен, что позволяет осветить некоторые стороны жизни населения с этнографическими подробностями.

Племена таштыкской культуры жили по всей территории Минусинской котловины, за исключением ее северной лесостепной окраины, где граница таштыкских памятников проходит по рекам Белый и Черный Июсы (карта 13). Однако влияние культуры прослеживается шире. На севере котловины и в Кемеровской обл. встречены поселения и тагарские курганы с керамикой таштыкского типа, а южнее Саян, в Саянском каньоне, обнаружены похожие на таштыкские «поминальник» и несколько могил.

Карта 13. Основные памятники таштыкской культуры.

а – склепы; б – грунтовые могильники; в – «поминальники»; г – поселения; д – железоплавильни.

1 – Хызылар; 2 – Красная Грива; 3 – Мысок; 4, 5 – Новая Черная IV, V; 6 – Апаш; 7, 8 – Барсучиха II, IV; 9 – Поляна; 10, 11 – Горькое озеро; 12 – Таштык; 13 – Таштык I; 14 – Черное озеро; 15 – Трошкино; 16 – Ефремкино; 17 – Половинки; 18 – Коленский чаатас; 19 – Усть-Сыда; 20, 21 – Сыда; 22 – Уток; 23 – Оглахты; 24–26 – Тепсей III, IV, X; 27 – Джесос; 28 – Усть-Тесь; 29 – Ильинская; 30 – Георгиевская; 31, 32 – Шошино; 33 – Суханиха; 34 – Туба; 35 – Крестик; 36 – Дальняя Чея; 37 – Комаркова-Песчаная; 38 – Быстрая; 39 – Быстрая I; 40 – Тагарский остров; 41 – Минусинск; 42 – Кутужеково; 43 – Кривинское; 44–46 – гора Думная; 47 – Жеблахты; 48 – Мочёрки на Горке; 49 – Салбык II; 50 – Абаканская управа; 51 – Абакан; 52 – Чапаево; 53 – Сапогов; 54 – Изыхский чаатас; 55 – Тибик; 56, 57 – Уйбат I, II; 58 – Бейка; 59 – Камышта; 60 – Сырский чаатас; 61 – Койбалы; 62 – Маткечик; 63 – Кызласов; 64 – Есинская МТС; 65 – Сыхна.

Как уже говорилось, известно два вида таштыкских могильников – с грунтовыми могилами и склепами. Иногда грунтовые кладбища использовались для сооружения на них склепов. Всего раскопано около 400 могил (взрослых и детских) и около 60 склепов. Грунтовые могилы для взрослых, склепы и детские могилы составляют три разные группы погребений и поэтому описываются раздельно.

Грунтовые могильники.

Расположены преимущественно на склонах сопок либо иных возвышенностей, в насыпях тагарских курганов. Они всегда обширны, насчитывают от 100 до нескольких сотен могил. Могилы не имеют признаков на поверхности либо еле заметны по незначительному оседанию почвы. Ограбленные могилы имеют вид овальных впадин глубиной до 0,5 м (табл. 95, 1). Могильные ямы прямоугольные и квадратные, глубиной 1,5–3 м. Дно и стенки ям часто обложены берестой. На дно поставлен низкий, в один-три венца (высота 0,3–0,6 м), сруб из бревен. Судя по меткам на некоторых бревнах, сруб изготовляли и предварительно собирали в лесу (Адрианов А.В., 1903, № 249, с. 5). Уложив покойников, сруб плотно закрывали поперек бревнами или горбылями, сверху настилали бересту и засыпали землей до самого верха ямы. Для устойчивости срубов под их углы или нижние венцы подкладывали каменные плитки, промежутки между стенкой ямы и срубом заполнялись, как правило, материковой глиной или плитками, реже – бревнами (табл. 95, 3–6, 10, 11). Срубы рассчитаны на размещение двух-четырех человек, уложенных близко друг к другу. Ориентирован сруб с запада на восток или с юго-запада на северо-восток. На поверхности могилы в древности обозначались небольшим земляным холмиком, иногда, видимо, обложенным или вымощенным плитками. Судя по устойчивой ориентировке срубов, похороны на этих кладбищах совершали, как правило, в одно и то же теплое время года, с весны по осень. Укладывали в сруб взрослых и подростков по одному-два, три-четыре, реже – больше. Умерших обряжали в зимние одежды, размещали параллельно друг другу вытянуто на спине, головой на заход солнца. Иногда укладывали друг на друга, либо одного из покойников – в ногах других. Умирали эти люди в разное время, и до похорон их трупы помещали в какие-то хранилища. Половозрастной состав погребенных и численность позволяют предполагать, что каждый сруб содержал, вероятно, семейные захоронения.

Для сохранения останков к моменту их погребения применялось два способа консервации: мумифицирование и трупосожжение с последующим помещением пепла в человекоподобном манекене. Трупы женщин, подростков, реже – мужчин мумифицировали, стремясь прежде всего сохранить голову, для чего на лицо накладывали гипсовую маску, а иногда предварительно производили трепанацию черепа и извлекали мозг. А.В. Адрианов по черепам из Оглахтинского могильника установил два приема выдалбливания отверстия в затылочной или теменной части черепа, и зависимости от толщины кости. Эту операцию производили, видимо, особые специалисты (рука одного мастера установлена И.И. Гохманом на черепах могильника Мысок у д. Аёшка). Маски лепили прямо на лице трупа, отчего на их внутренней поверхности имеются отпечатки морщин, а также приставшие волосы. Делали это еле дующим образом. Сначала на все лицо клали кусок шелковой ткани или отдельные ее кусочки на глаза и рот. В материи делались прорехи, соответствующие линиям разреза глаз и рта. Поверх ткани клали слой гипса, смешанного с известняком и небольшим количеством кварцевого песка, а затем чистым гипсом заглаживали и моделировали маску по форме лица. Состав масок не одинаков, но преобладают гипсовые. По форме они подразделяются на более или менее объемные. Одни захватывали уши, теменную часть, подбородок. Другие закрывали только лицо. Маски белые, иногда покрытые тонким ангобом. Они были расписными, но краска на многих не сохранилась (табл. 100, 3, 4). По окраске поверх ангоба маски разделяются, очевидно, на женские и мужские. Женские расписаны красной краской (табл. 100, 1) узорами в виде спиралей на лбу, висках, щеках, подбородке (Адрианов А.В., А-1903, Л. 13; Кызласов Л.Р., 1969а). Мужские сплошь покрыты красной краской, а сверху расписаны черной (табл. 100, 2). Некоторые маски к моменту погребения растрескивались и линяли. Тогда их чинили и обновляли раскраску (Адрианов А.В., 1903, № 254; Коваленко Т., 1972). Несмотря на принимаемые меры, мумии не всегда выдерживали срок хранения, и их приходилось укладывать в могилу в полуразрушенном состоянии или аккуратными кучками из костей и черепа (табл. 95, 7, 9) (Вадецкая Э.Б., 1975, рис. 4).

Другие трупы кремировали. Сожжение производили вдали от кладбища, на сильном огне. Труп сжигали в одежде. Сожжение было неполным, так что остатки сожженных костей крупные, до 4–5 и даже 8-10 см. От трупа оставалось 1–2 кг косточек, называемых «пеплом», которые собирали в кожаный или берестяной мешочек. Затем шили человекоподобное чучело-манекен, имитирующее сожженного покойника. Эти имитации принято называть погребальными куклами. Изготовляли их из травы и обшивали кожей, а возможно, берестой и материей. Как показывает изучение их остатков, обнаруженных А.В. Адриановым, было два варианта кожаных кукол. Одни делались просто: куртку и штаны плотно набивали комками травы и к этому муляжу приделывали голову. Другие изготовлялись тщательнее и по частям. Сначала складывали друг с другом по величине рук и ног комочки жесткой травы, затем их обшивали кожей, используя куски, сшитые из мелких лоскутков на скорую руку через край. Отдельный мешок шили для туловища, набивали его травой и вкладывали туда мешочек с пеплом. Части чучела сшивали жилами и тонкими ремешками. Голову чучела изготовляли из таких же комков травы и обшивали кожей или тканью.

Лица делали по-разному: на одной кукле они были нарисованы, на другой – глаза и рот обозначены впадинами, а брови и нос, пришиты, на третьей – на коже сделаны прорези для глаз (Адрианов А.В., А-1903, Д. 55, Кол. 24, № 72, 90). Лица кукол раскрашены черными поперечными полосами, у одной лицо закрыто красным шелком с нарисованной черной полосой – все это имитирует маски (табл. 99, 25). Макушка и затылок кукол закрыты человеческим скальпом с волосами (Кызласов Л.Р., 1971, с. 175) либо плотной тканью, к которой пришит кожаный или шелковый мешочек со свернутой косичкой покойника (табл. 99, 4) (Вадецкая Э.Б., 1981б). Куклы изготовляли размером с покойника, одевали, видимо, в его подлинную одежду. Таким образом, кукле придавали сходство с покойником и наносили на нее отличительные знаки. Гипсовые маски на лица кукол клали редко. Этот обычай возник позже. Маски на куклах сделаны грубее, чем маски на мумиях, и передают не портретное, а условное сходство с человеческим лицом (Адрианов А.В., А-1903, Д. 55, Кол. 24, № 69).

Мумии и куклы укладывали одинаково на спине, головой обычно на запад (табл. 95, 2, 5, 6). Под головы подкладывали обрубки дерева, камни, разнообразные подушки из травы и шерсти, детские шубки и т. д. В ноги ставили большое количество деревянной посуды и один, реже – два глиняных сосуда: один – с напитком, другой – с растительной пищей. Два определенных куска мяса (лопатку и часть бока, как правило, овцы) клали всегда кукле и реже – мумии. Куклам, в отличие от мумий, иногда ставили сосуд в головах, но главное отличие между куклами и мумиями проявилось в их размещении внутри сруба. Наиболее четко оно прослежено в двойных погребениях, где кукла лежит всегда вдоль северной стенки сруба, занимая левую его половину, а мумии – вдоль южной, справа от куклы (табл. 95, 6, 8, 9).

Предположение, что трупосожжение применяли к мужчинам, впервые было высказано Г.Ф. Дебецем (1948, с. 129). Теперь оно превращается в научную гипотезу. Во всяком случае мужские скелеты отсутствуют в двух наиболее полно раскопанных могильниках (Мысок; Комаркова-Песчаная) и их очень мало в общей серии скелетов из других могильников. Среди определимых остатков трупосожжений, при всей их малочисленности, нет детских и женских, но есть мужские. Именно они занимают определенное место в срубах, где, помимо них, похоронены женские мумии. Устойчивое расположение куклы – пепла мужчин у северной стенки и женской мумии – вдоль южной позволяет и значительное число других кукол, пепел внутри которых не определен, рассматривать как захоронения мужчин. Наконец, эту интерпретацию подтверждает анализ немногочисленных сохранившихся кукол или их остатков, на которых выражены признаки пола: на лицах – следы черных поперечных полос, как на двух мужских масках, а к голове пришиты кожаные и шелковые мешочки с косичкой, подобные изображенным на голове воинов на рисунках в склепе под горой Тепсей (Вадецкая Э.Б., 1981б, с. 108; 1982, с. 115; 1985).

Некоторым покойникам под голову подсыпали зерна или стебли проса, или гречихи и почти всегда клали по одному-два (реже – больше) астрагала овцы или козы. Они лежат у головы или локтя, иногда рядом с сосудом или на перекрытии сруба. Похороны сопровождались пиршеством. Резали несколько животных, чаще – овец и коз, реже – коров, лошадей. Как уже говорилось, два куска мяса клали в сруб покойнику, обычно кукле. Остатки тризн иногда оставляли на перекрытии сруба, но в большинстве случаев крупные головы съеденных животных, главным образом лошадей и коров, зарывали в ямы около могилы либо бросали в могилу, когда засыпали ее землей.

Хоронили покойников в повседневной одежде, о чем можно судить по сохранившимся на ней заплатам, но иногда ее, очевидно, украшали специально для погребения. Нижнюю одежду шили из шерстяной ткани, простой и гладкой или вытканной в рубчик, используя хорошо вычесанную овечью шерсть. Раскроенные куски сшивали простым швом и швом «взад иголку» (Киселев С.В., 1949, с. 249). Покрой нижних рубах неизвестен. Возможно, наиболее знатные люди носили одежду из привозных шелковых тканей, обрывки которых встречены в склепах Уйбатского чаатаса, но чаще шелк использовали для отделки одежды, головных уборов и колчанов. Верхнюю одежду шили из кожи и меха. Суммируя наблюдения А.В. Адрианова и краткие публикации материалов Оглахтинского могильника, можно дать следующую реконструкцию одежды. Носили куртки из овчины, мехом внутрь, и меховые штаны, напускные, заходящие за колено. У пояса, а также и на ногах, у паха и под коленом, они завязывались ремешками (Завитухина М.П., 1976, с. 101). Куртки были распашными, с узкими рукавами и стоячим воротником, доходили до колен. Борта, полы и ворот одной из них обшиты кожей, рукав – с пришитым обшлагом (табл. 99, 23), причем она сшита из отдельных четырехугольных лоскутков, с изнанки – через край. Поверх куртки надевали шубы из овчины, мехом внутрь или наружу; ворот и борта отделаны мехом пушного зверя. Иногда надевали две шубы – одну поверх другой. Полы не запахивались, а завязывались ремешками встык. Найдена (под головами взрослых) детская шубка, по покрою аналогичная взрослым шубам (табл. 99, 24). Однажды поверх шубы был надет нагрудник с завязками вокруг шеи. Нагрудник двусторонний, наборный из беличьего меха. Одежду дополняли меховые гетры, носки, стеганые чулки, меховые рукавицы, сапожки с мягкими подошвами (закреплялись у щиколотки и по верху голенища ремешками) и разнообразные шапки: меховые с пышным подшерстком, кожаные, обшитые изнутри шерстяной тканью. Лучше других сохранилась шапка, сшитая из целой шкурки соболя мехом внутрь, с удлиненными ушами. Она плотно облегала голову, спускалась мысками на лоб и затылок и завязывалась ремешками под подбородком (Завитухина М.П., 1976, с. 100, 101; Кызласов Л.Р., 1971, с. 175).

Мужчины и женщины носили косы. Распространенный вариант мужской прически – косица, уложенная на темени, а остальные волосы вокруг нее сбриты или связаны на затылке. Часто косицу закрывали накосником в виде кожаного или шелкового мешочка, а снизу закрепляли на голове длинной булавкой или завязывали (табл. 99, 4). Женщины укладывали косу на затылке и закрывали берестяными колпачками (высота 9-12 см), обшитыми тонкой шелковой тканью изнутри и толстой – снаружи. Колпачок снизу прикреплялся к волосам двумя-тремя костяными булавками. Некоторые женщины носили вплетенные косы (табл. 99, 1, 2). Для более сложных и высоких причесок употребляли накладные, плетеные на каркасе волосы, закрепляя их множеством булавок (табл. 99, 3).

Из деталей одежды в могилах сохранились пряжки, булавки, нашивные амулеты и бляхи. Преобладают круглые железные пряжки с подвижным язычком и бронзовые в виде простых колец (табл. 97, 7-11). Единичны овальные пряжки с прорезями и без шпеньков. Они изготовлены из кожи, дерева и кости. Известна аналогичная бронзовая пряжка (могильник Салбык), но с выступающим неподвижным шпеньком. Костяные и деревянные булавки, которыми закалывали волосы и головные уборы, имеют вид круглых стерженьков с круглыми, молоточкообразными или цилиндрическими головками (табл. 97, 15–19). Для закрепления одежды использовались крупные костяные булавки с фигурным навершием и застежки (табл. 97, 14, 28). Нашивные амулеты в виде плоских металлических пластинок встречаются редко, они напоминают то подкову, то изогнутый прут, то имитацию зуба животного и всегда имеют дырочки, через которые пришивались к одежде или иному предмету (табл. 97, 5, 6, 29–32, 34, 37–40). Две фигурки-амулеты сделаны из дерева и облицованы листочками золота – видимо, они изображают птичек (табл. 97, 44, 45). Возможно, амулетом служила плоская фигурка косули (табл. 97, 35). Найдены обломки двух блях хуннского типа со змеевидным орнаментом и одна целая ажурная (табл. 97, 33, 36). Берестяные и костяные трубочки, судя по их расположению в могилах, служили накосниками и каркасом для высоких причесок (табл. 97, 20, 21).

Погребенных редко хоронили с подлинными украшениями – каменными и стеклянными бусами (иногда – с внутренней позолотой), металлическими гривнами и серьгами. Серьги бывают в виде колечка или проволочки, один конец заострен, а другой – расплющен (табл. 97, 1–4). Чаще реальные украшения заменялись бутафорскими: вырезанными из коры пуговицами, бусинами, бляшками. Они, как правило, имели рельефный орнамент и были облицованы золотом.

Не только украшения, но и другие вещи заменены в могилах деревянными моделями: луки – из окрашенных прутиков, кинжалы в ножнах – вырезаны из тонких березовых дощечек либо из толстого ствола дерева, окрашены охрой или облицованы листовым золотом, наконец, уздечки – с миниатюрными железными удилами и деревянными псалиями. Из металлических моделей известно четыре бронзовых зеркала (табл. 97, 22, 23), а из реальных вещей – древки стрел, раскрашенные или декорированные золотом; одно китайское зеркало; меховой колчан, обшитый шелком (Лубо-Лесниченко Е.И., 1975, рис. 108; Кызласов Л.Р., 1969а); посуда.

Судя по сохранившимся погребениям, деревянной посуды было значительно больше глиняной, и она преобладала в быту населения. Это преимущественно овальные глубокие блюда, в которых крошили и подавали мясо, черпаки, ковши, мутовки для сбивания молока, а также миски, чашки, ведро с носиком, бочонок для вина и т. д. (табл. 97, 43; 99, 6-18). Сосуды закрывались деревянными и берестяными крышками. Из бересты изготовляли также туеса и коробки (табл. 99, 15).

Глиняная посуда представлена тремя основными формами. В первую очередь это кубки разной величины и пропорций (табл. 97, 47, 48, 52–54, 59, 60). Изредка встречаются кубки с двумя вертикальными ручками – имитация тагарских котловидных сосудов (табл. 97, 61). Затем идут небольшие банки разных пропорций (табл. 97, 46, 55). И, наконец, сферические или бомбовидные сосуды, круглодонные или с уплощенным дном, с горлом разной высоты (табл. 97, 49–51, 57, 58, 62, 63). Кубки и банки бывают без орнамента, как тагарские, но чаще украшены полосой орнамента по верхнему краю или чуть ниже. Полосы состоят из ямок, насечек, линий, зубчиков, скобок, точек. Сферически сосуды всегда украшены на треть и более. Они нарядно выглядят из-за резного орнамента в виде спиралей, концентрических кругов, арок, заштрихованных треугольников. Иногда на них бывают налепные валики. Небольшую серию составляют миниатюрные сосудики в виде мисочек с четырех– или пятигранным устьем (табл. 97, 56) и кувшинчиков (высота 2–6 см), а также бронзовые котелки (высота 4,5 и 11,5 см) с вертикальными ручками и на поддоне (табл. 97, 41). Их назначение неясно.

Склепы.

От грунтовых могильников значительно отличаются погребальные сооружения, именуемые склепами, особенно те из них, которые относятся к тепсейскому, классическому, этапу таштыкской культуры (III–V вв.). Они обозначены на поверхности овальными или квадратными каменно-земляными насыпями (табл. 96, 1, 2) и расположены обычно группами из двух-четырех поблизости от грунтовых могильников или вдали от них. Раскопано около 60 склепов. Сооружали их следующим образом. Выкапывали обширный котлован четырехугольной формы глубиной до 1 м (реже – глубже). Внутри сооружали камеру из бревен и плит с полом и потолком. Вокруг камеры, чаще – вплотную к ней, складывали широкую каменную стену-крепиду прямоугольной формы с закругленными углами (табл. 96, 5). Грунт, вырытый при рытье котлована, укладывали поверх бревенчатого покрытия камеры. По истечении некоторого времени эта насыпь приобретала форму усеченной пирамиды (Баранов Л.Н., 1975, с. 163, 164, рис. 1). Камеры склепов различаются размерами (от 16 до 90 кв. м) и сложностью конструкции. В малых поставлен низкий сруб или клеть, а стенки облицованы плитами (табл. 96, 6); в больших ставили высокий сруб или клеть, снаружи тесно прижатые к тыну, которым облицовывали стенки котлована (табл. 96, 3). В двух склепах на Уйбатском чаатасе между тыном и срубом оставлены коридоры шириной 1 м. Иногда в больших камерах вдоль стен сооружали «полати», на которые укладывали погребенных, но чаще их размещали прямо на полу. Большинство склепов имеют вход с западной стороны в виде нескольких спускающихся в камеру ступенек или дромоса, крытого сверху и облицованного с боков плитами или бревнами (табл. 97, 3, 4). Стенки и дно котлована, бревна сруба и тына, а также бревенчатую крышу покрывали несколькими слоями бересты.