Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 64 страниц)

Ранняя группа предметов звериного стиля тасмолинской культуры относится к VII–VI вв. до н. э. В нее входят скульптурные фигурки горных козлов, барельефные изображения кабанов, головка лося, фигурки кошачьих хищников и др. Все они настолько индивидуальны, что требуют отдельного описания.

В Центральном Казахстане встречены четыре бронзовые скульптурные фигуры горных козлов. Две из них, отлитые в одной форме, найдены в составе конского снаряжения из кургана 2 могильника Тасмола V (табл. 52, 36; 54, 11). Козлы изображены стоящими с опущенной головой, рога закинуты и касаются туловища за лопатками, ноги сгруппированы на двукольчатом основании. Остальные фигурки – случайные находки (Каракалинск, оз. Боровое). По мнению исследователей, все они местного производства и стилистически близки татарским бронзовым скульптурам (Грязнов М.П., 1956б, рис. 4, 1, 5; Кадырбаев М.К., 1966, с. 395).

Бронзовая подвеска в одном из уздечных наборов (Тасмола I) отлита в виде уплощенной головы лося (табл. 54, 9).

У скульптурки характерный нос с горбинкой, нависающий надо лбом отросток рога и круглый глаз с обведенным зрачком. Под ухом сделано отверстие для подвешивания.

Исключительный интерес представляет застежка из рога марала (Тасмола V, курган 3), вырезанная в виде сильно стилизованной головы хищной птицы (табл. 54, 8). На лицевой стороне застежки выгравирована многофигурная композиция, центральное место в которой занимает мчащийся кабан. Особенность композиции заключается в стремлении мастера заполнить фигурками всю плоскость, располагая их так, чтобы линия, ограничивающая одно изображение, являлась одновременно и началом другого. Кроме кабана, на пряжке изображены головы трех козлов, волка и, очевидно, оленя. Каждое изображение в отдельности реалистично, но вся композиция расшифровке не поддается. Сходный композиционный прием использован при создании многофигурного изображения на роговом гребне VII–VI вв. до н. э. из могильника Хемчик-Бом III в Туве. Композиция близка тасмолинской и по стилистической трактовке отдельных фигур (Грач А.Д., 1980, с. 78, рис. 110, 1).

Не менее выразительна среди предметов тасмолинского звериного стиля пронизь из рога марала в виде свернувшегося кабана (Нурманбет II, курган 3; табл. 54, 10). Обращает на себя внимание реалистически выполненная крупная голова зверя в сочетании с небольшим, сильно изогнутым туловищем и поджатой к нижней челюсти левой задней ногой. В диспропорции между головой и туловищем видно стремление мастера подчеркнуть в животном главное – могучую голову с клыками. Выделение в ущерб другим характернейших частей животного или птицы – одна из особенностей скифо-сакского звериного стиля.

Кошачьи хищники представлены четырьмя золотыми тиснеными фигурками. Одна из них служила налобником конского оголовья и имела на обороте петельки (Тасмола V, курган 3; табл. 54, 4), остальные были украшениями одежды (Тасмола V, курганы 4 и 6; табл. 54, 3, 5, 6). Хищники, по-видимому тигры, изображены стоящими с повернутой вправо головой. На фигурках четко проработаны глаза в виде двойных колец, когти и длинный хвост, загнутый на конце в спираль. У трех фигурок заметна некоторая небрежность в изготовлении. Очень близки тасмолинским фигуркам золотые бляшки из могильника Тагискен (Толстов С.П., Итина М.А., 1966, рис. 17, 3).

Мотив хищной птицы мало распространен в искусстве Центрального Казахстана. Особый интерес вызывает бронзовая ажурная поясная накладка (Нурманбет I, курган 2; табл. 54, 7). В центре ее помещена рельефная стилизованная фигурка птицы с закинутой назад головой на длинной шее. Клюв касается спины, круглый глаз с отверстием посредине выступает за пределы головы. По бокам накладки помещены парные птичьи головы, выполненные в той же манере.

Предметов звериного стиля, относящихся к V–III вв. до н. э., очень немного. Один из них – навершие костяной шпильки (Карамурун I, курган 4), представляющее собой сильно стилизованную голову хищной птицы, от которой оставлены только круглый глаз и загнутый клюв. На плоской стороне навершия врезной точкой обозначен зрачок, обведенный двумя также врезными линиями, которые продолжаются на клюве (табл. 53, 6).

Очень интересны составлявшие гарнитур ручка зеркала и бляшка (Карамурун I, курган 10), на которых помещены повернутые в противоположные стороны головы двух козлов (табл. 53, 13, 13а). К сожалению, изображения нечеткие из-за плохого качества литья и стертости от употребления. Наибольшую рельефность сохранили закрученные книзу рога и одна из голов. Узкие морды животных с острыми ушами опущены вниз, глаз заметен только на одной из голов бляшки. Особого внимания заслуживает прямоугольная пряжка со скругленными углами (9×4 см) и двумя круглыми отверстиями для крепления на ремне (противоположная сторона обломана). На пряжке изображена сцена борьбы кошачьего хищника и верблюда (табл. 54, 1). Хищник, очевидно, напал первым и схватил верблюда за передний горб, верблюд в свою очередь держит хищника за заднюю лапу. Прямых аналогий этой пряжке или бляхе нет. Наиболее близки к ней в композиционном отношении некоторые бляхи из Сибирской коллекции Петра I. Объединяет их и одна стилистическая деталь. У всех верблюдов Сибирской коллекции четко выражены подшейные гривки. На карамурунской пряжке эта деталь подчеркнута насечками, сделанными после отливки.

Особую категорию в изобразительном искусстве племен Центрального Казахстана периода раннего железа составляют петроглифы. Наскальные изображения открыты в окрестностях Улутауских гор, в горах Калымак-Крылган, на правобережье р. Сарысу, в горах Абралы, Шунак, Дегелен, в верховье Нуры и среднем течении Оленты, в Баянаульских горах, Прибалхашье и других районах северной Бетпак-Далы.

Большинство изображений выбито на гладких каменных обнажениях. Это разнообразные фигуры людей, домашних и диких животных. Иногда они образуют композиционно сложные сцены охоты, боя лучников, караваны верблюдов и т. д. (История Казахской ССР. Т. 1, с. 241; Кадырбаев М.К., Марьяшев А.Н., 1977).

Хозяйство. Основой хозяйственной деятельности населения обширных евразийских пространств в скифо-сакское время становится скотоводство в различных формах. Степи Центрального Казахстана в сочетании с пересеченным рельефом мелкосопочника, позволяющего укрывать в долинах скот от непогоды, хорошие источники воды и неглубокий снежный покров зимой – все это создавало благоприятные условия для развития кочевого скотоводства, базировавшегося на круглогодичном кочевании населения со своими стадами. Полученный при раскопках остеологический материал подкрепляет такое заключение. В многочисленных курганах найдены кости лошадей и баранов – сочетание, характерное для состава стада при кочевом скотоводстве. Изучение костей животных показало, что лошади, столь необходимые в жизни кочевников – воинов и скотоводов, были двух типов. Преобладали табунные лошади, низкорослые, толстоногие, с массивной головой. Они близки к степной казахской лошади типа джабе (Барминцев Ю.Н., 1958, с. 84). В богатых тасмолинских погребениях встречен и высокорослый тип верхового коня (Кадырбаев М.К., 1966, с. 412, определение В.Ф. Матвиенко). Хорошие верховые лошади высоко ценились кочевниками, были личной собственностью знатных воинов и сопровождали своего хозяина после смерти.

Основным направлением скотоводства было овцеводство. От овец получали не только мясо, но и молоко, шерсть, шкуры. Разводили курдючных овец, близких к современной казахской породе, обладавших хорошими мясо-сальными качествами, значительной молочностью и стойкостью к достаточно суровым климатическим условиям (Боголюбский С.Н., 1959, с. 150, 151). В составе стада были, очевидно, и верблюды, о чем свидетельствуют многочисленные наскальные изображения этих животных.

Одним из подсобных промыслов населения Центрального Казахстана была охота. Из рогов оленя сделаны отдельные предметы конской сбруи и принадлежности одежды. Образы диких зверей – обитателей гор, степей и приречных зарослей – нашли отражение в искусстве.

Разнообразные изделия из бронзы, железа, золота, камня, кости и рога свидетельствуют о высоком уровне металлургического производства, ювелирного, камнерезного и косторезного искусств у центральноказахстанских племен периода раннего железа.

Литейное производство было унаследовано от предшествующей эпохи бронзы и достигло высокого уровня. Сырье для него поступало из дошедших до нас горных разработок меди в северном Прибалхашье и многочисленных месторождений джезказганской рудной зоны. Следы разработки меди засвидетельствованы также в верховьях Нуры, на р. Атасу, в баянаульских и каракаралинских степях, в горах Улутау и Имантау. Выработки олова найдены на р. Ишим, в горах Кокчетау и северных районах Бетпак-Далы. Данные спектрального анализа изделий из могильников Тасмола и Котанэмень показали, что медь в них происходит из Саянского меднорудного центра северного Прибалхашья, а олово, по-видимому, получено из калбинских месторождений. Для отливки бронзовых предметов использовались глиняные, металлические и, значительно реже, каменные формы. При изготовлении наконечников стрел, ножей, кинжалов и других несложных для литья предметов применялись двух– и трехсоставные литейные формы. Сложные по устройству глиняные литейные формы использовались при отливке удил. После отливки их разбивали, и поэтому каждый экземпляр удил всегда индивидуален. В двустворчатых каменных формах в два приема отлиты скульптуры козлов (Тасмола V, курган 2). Колокольчики из того же кургана отлиты методом утраченной модели. Некоторые предметы звериного стиля, в частности, поясную пряжку из кургана 1 могильника Карамурун II (табл. 54, 1), отливали в двустворчатых формах по готовому оригиналу. Изображение при этом получали путем оттискивания на матрице выпуклой, а на патрице – вогнутой стороны, после чего в соединенные створки заливали металл. После извлечения из формы почти все изделия подвергались дополнительной обработке – подправке, заточке.

Немногочисленные изделия из железа появляются уже в погребениях VII–VI вв. до н. э. Это ножи, псалии и уздечные бляшки. Позже, в V–III вв. до н. э., из железа стали делать кинжалы, мечи, в конской сбруе – удила. В конце второго этапа бронзовые наконечники стрел были вытеснены железными. В кургане 3 могильника Тасмола V (VII–VI вв. до н. э.) найдены железные псалии, пронизи для перекрещивающихся ремней конского оголовья и другие предметы уздечного набора, инкрустированные фигурными золотыми полосками толщиной до 1 мм (Кадырбаев М.К., 1966, с. 427, рис. 66, 32; 71; 72). При их изготовлении на внешней поверхности предмета выбивали узор, в который вставляли фигурно вырезанные золотые полоски и затем вбивали их молоточком (табл. 54, 2).

Золотых ювелирных изделий известно немного. Среди них четыре фигурки хищников. Для их изготовления использовались деревянные матрицы, вырезанные в виде барельефной фигурки животного. На матрицу накладывали золотой лист толщиной 0,1–0,3 мм и затем выдавливали изображение. Основными районами добычи золота были месторождения районов Степняка, Бестюбе, Майкалы, Жосалы.

Широкое распространение получило в рассматриваемое время камнерезное и косторезное искусство. Оселки и каменные жертвенники являются наиболее частыми предметами погребального инвентаря. Камнерезы хорошо владели техникой одно– и двустороннего сверления и шлифовки абразивных материалов. При подборке материала для изделия они обнаруживали несомненный вкус.

Изделия из рога и кости встречаются в погребениях значительно реже и не отражают полностью всего многообразия форм косторезного искусства. Тем не менее, они позволяют судить о степени его развития. Материалом служили трубчатые кости лошадей, баранов и маралов, рога маралов и диких коз. Из рога и кости сделаны наконечники стрел, псалии, пронизи, проколки, пряжки и застежки. При изготовлении различных украшений использовались острорежущие металлические орудия, следы которых уничтожались тщательной шлифовкой. Тонкой работой отличается застежка (табл. 54, 8), сделанная из наиболее широкой части рога марала. На его отшлифованной поверхности мастер вначале намечал контур животных, а затем с обеих сторон контурной линии вырезал рисунок до глубины 1–1,5 мм. О высоком мастерстве человека, создавшего пряжку, свидетельствуют система расположения фигур, точность и лаконизм в передаче образов животных. Образцом косторезного искусства может служить и роговая подвеска в виде свернувшегося кабана (табл. 54, 10).

Общественный строй и религиозные представления. Переход к кочевому скотоводству повлек за собой изменения в социальных отношениях и социальной структуре общества. Прогрессивные сдвиги в экономике привели к быстрому росту прибавочного продукта, а вместе с ним к возникновению имущественного неравенства и накоплению больших ценностей в руках отдельных семей и семейных общин. Археологически этот процесс выразился в смене больших родовых кладбищ эпохи бронзы небольшими курганными группами – погребальными комплексами семейной общины. Почти обязательной принадлежностью могильников становятся комплексы курганов с каменными грядами, которые по трудности создания и богатству захоронений могли быть только погребениями общинной или племенной знати. В VII–VI вв. до н. э. появляются захоронения, которые по богатству инвентаря и размерам могил превосходят остальные погребения. Примером могут служить курганные группы в могильнике Тасмола, где с погребенными был положен богатый инвентарь, отрубленные головы взнузданных коней и головы баранов. Число конских голов доходило до семи, среди них были головы рослых высокопородных коней. О глубокой социальной и имущественной дифференциации внутри семейных общин свидетельствуют погребения в том же могильнике, сопровождаемые очень бедным инвентарем.

Концентрация на небольшой территории нескольких богатых могильников позволяет предположить, что в этот период некоторые племена стали превосходить остальные экономической и военной силой, и это позволило им занять ведущее положение среди центральноказахстанских кочевников.

Материалы раскопанных погребений дают возможность составить известное суждение о верованиях и культах скотоводов Центрального Казахстана. Характер исследованных памятников прежде всего выявляет следы культов, связанных с почитанием умерших и духов предков. В основе этих культов лежит вера в существование потустороннего мира, где умершие продолжают свою земную жизнь. Исходя из этого, покойников хоронили в тщательно перекрытом загробном жилище, оставляя с ними оружие, украшения, бытовой инвентарь, предметы культового назначения, иногда и пищу в виде части тушки барана. Полагая, что и после смерти они остаются скотоводами и всадниками, клали в могилу головы коней и баранов.

Имеются археологические свидетельства о распространении культа огня, который прослеживается здесь еще в эпоху бронзы и свойствен большинству скотоводческих племен Евразии в скифское время. С культом огня и домашнего очага, хранительницами и жрицами которого были женщины, связаны находки в их погребениях каменных жертвенников В верованиях центральноказахстанских племен прослеживается двойственное отношение к покойнику. Его почитали, но в то же время боялись возвращения души умершего. Огонь в последнем случае выполнял оградительные функции. С этой целью погребение окружали кострами (могильник Кара-оба), с очистительной силой огня связано сожжение перекрытий могил (Жол-Кудук) или разведение огня на каменном перекрытии (Тасмола V, курган 6).

В курганах с каменными грядами М.К. Кадырбаев видит отражение солярного культа. Исходя из сообщения Геродота о том, что массагеты из богов почитают только солнце, которому приносят в жертву лошадей, он находит в курганах с каменными грядами все атрибуты этого культа: коня под насыпью «малого» кургана как жертву солнцу и каменные гряды, обращенные «входом» на восток (Кадырбаев М.К., 1966, с. 431, 432).

Итак, многочисленные и разнообразные археологические материалы позволили выделить на территории Центрального Казахстана в период раннего железа своеобразную культуру сакского типа, близкую восточноказахстанским, алтайско-сибирским и восточно-приаральским памятникам того же времени. Формирование ее происходило на основе андроновской культуры эпохи бронзы, создавшей предпосылки для экономического, социального и культурного развития. Антропологический материал подтверждает эти заключения. О. Исмагулов, исследовавший краниологическую серию из погребений Центрального Казахстана, пришел к выводу, что в основе антропологического типа племен тасмолинской культуры лежит тип, характерный для андроновского времени, подвергшийся грацилизации. Незначительная монголоидная примесь отмечена только на одном черепе (Тасмола I, курган 19). Таким образом, наблюдается и антропологическая преемственность между племенами тасмолинской культуры и андроновскими местными племенами. Важно также заключение о наибольшем морфологическом сходстве исследуемой серии с серией черепов из Восточного Казахстана и Алтая. И наконец, существен вывод, что погребенные в курганах с каменными грядами не отличаются какими-либо особыми антропологическими вариациями, составляя с остальным населением единую этническую группу.

Своеобразие тасмолинской культуры позволяет рассматривать ее носителей как одну из групп сакских племен, обитавших в Центральном Казахстане в VII–III вв. до н. э. Вопрос об отождествлении этнических групп, установленных по археологическим материалам, с племенами, названия которых приведены в античных письменных источниках, и об их локализации давно занимает внимание исследователей. М.К. Кадырбаев на основании сообщений античных авторов о расселении племен пришел к заключению, что с Центральным Казахстаном можно связывать три племенных названия: агриппеев – в северо-западной части, исседонов – в центральной и аримаспов – в восточной (Кадырбаев М.К., 1966, с. 408).

Ранние кочевники Восточного Казахстана
(Н.А. Боковенко, Ю.А. Заднепровский)

В физико-географическом отношении Восточный Казахстан (Восточно-Казахстанская обл. и часть Семипалатинской обл. Казахской ССР) состоит из трех частей: 1) степные районы долины Иртыша; 2) горные районы в верховьях Бухтармы, входящие в состав Алтайской ландшафтной области[26]26
  Горные районы верховьев Бухтармы в географическом и историческом отношении входит в состав западного Алтая и, следовательно, рассматриваются вместе с другими районами Алтая.


[Закрыть]; 3) долины хребтов Саур и Тарбагатай. Последний район принадлежит системе гор юго-востока и востока Средней Азии, связывающей Саяно-Алтай и Центральную Азию с Семиречьем и Средней Азией (Гвоздецкий Н.А., Михайлов Н.И., 1978).

Изучение этих регионов начинается с XVIII в. благодаря деятельности ученых-путешественников, исследовавших Сибирь (Д.Г. Мессершмидт, Г.Ф. Миллер, И.Г. Гмелин, позже П.К. Фролов и др.). Основная работа их была направлена на описание и собирание различных древностей. Первые археологические раскопки связаны с именем В.В. Радлова (Берель и др.), который по своим исследованиям в Саяно-Алтае попытался создать первую схематическую периодизацию древних памятников (были выделены памятники железного века).

А.В. Адрианов в 1911 г. раскопал несколько курганов в верховьях Бухтармы (майэмирские памятники), что позволило наметить ранние этапы культуры ранних кочевников этого региона. Эпизодические раскопки проводили и другие ученые.

В советское время, с 1935 г. и в течение почти 40 лет, исследование различных археологических памятников долины Иртыша и Тарбагатая проводил С.С. Черников. Большое внимание он уделял и памятникам ранних кочевников. Всестороннее изучение материалов Восточноказахстанской экспедиции Ленинградского отделения Института археологии АН СССР дало возможность выявить особенности кочевых обществ региона, наметить локальные и хронологические группы памятников. На основе этих работ была составлена археологическая карта Восточного Казахстана (Черников С.С., 1960б). Несмотря на сотни исследованных могильников, многие долины и участки не изучены в достаточной степени и по сей день. В районе Тарбагатая раскопки проводились только в двух пунктах: Чиликтинской долине (могильники Чиликтинский и Чаган-Обо) и котловине оз. Ала-Куль (карта 6). Исследование Чиликтинской долины С.С. Черников начал в 1949 г. и проводил вплоть до 1971 г. Здесь он раскопал серию богатых захоронений кочевой знати, давших значительный материал по культуре и искусству скифского периода. В этом же районе работала Семиреченская экспедиция Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР под руководством Г.А. Кушаева. Исследовались погребальные памятники в долинах рек Лепса, Аягуз и в Алакульской впадине, однако по ранним кочевникам опубликована лишь небольшая часть материалов (Кушаев Г.А., 1968). В долине Иртыша, интенсивное изучение которой также связано с именем С.С. Черникова, исследованы не только раннескифские могильники (Славянка, Юпитер), но и комплексы второй половины I тысячелетия до н. э. (Кызыл-Ty, Кула-Журга, Тускаин, Баты и т. д.), содержавшие разнообразный материал для характеристики культуры региона.

Карта 6. Памятники ранних кочевников Восточного Казахстана.

а – курганы; б – находки котлов; в – петроглифы.

1 – Семипалатинск; 2 – Камышника: 3 – Измайловка; 4 – Зевакино; 5 – Ленинка; 6 – Тускаин; 7 – Мало-Красноярка (у парома); 8 – Мало-Красноярка (на андроновском поселении); 9 – Кок-Терек; 10 – Юпитер; 11 – Чистый яр; 12 – Канай; 13 – Кула-Журга; 14 – Баты; 15 – Славянка; 16 – Кызыл-Ту; 17 – Чердояк; 18 – Усть-Буконь; 19 – Чиликта; 20 – Чаган-Обо; 21 – Джар-Булак; 22 – Тамураши.

Свои многолетние исследования по ранним кочевникам С.С. Черников обобщил в рукописи «Ранние кочевники Восточного Казахстана», законченной в 1972 г. (хранится в архиве Ленинградского отделения Института археологии АН СССР). В работе собраны описания могильников и проанализированы вопросы хронологии и периодизации культуры кочевников I тысячелетия до н. э. Восточного Казахстана. С.С. Черников отметил неравномерность исследования региона, особенно памятников южной группы (район Тарбагатая), где практически выделены только курганы VII–V вв. до н. э., а остальные хронологические периоды пока не представлены. Напротив, широкий хронологический диапазон погребальных памятников северной группы (долина Иртыша) позволил С.С. Черникову разделить их на три хронологических этапа. Учитывая новые материалы других территорий, в частности кургана Аржан, С.С. Черников считал возможным отнести начало эпохи ранних кочевников к VIII в. до н. э. Предложенная им периодизация выглядит следующим образом: 1) VIII–VII вв. до н. э. – памятники майэмирского типа (Славянка, курган 19; Юпитер, курган 1; Канай, курган 7 и др.); 2) VI–IV вв. до н. э. – памятники пазырыкского типа (Мало-Красвоярка; Кызыл-Ту, курганы 2, 4 и др.); 3) III–I вв. до н. э. – памятники кулажургинской культуры (Славянка; Баты; Кула-Журга; Тускаин и др.). Последнюю группу памятников он разделил, на наш взгляд, несколько преждевременно, еще на три этапа.

Главные положения этой рукописи в уточненном виде вошли в последнюю печатную работу С.С. Черникова (1975б), посвященную проблемам хронологии и локальной специфики групп памятников. Здесь все исследованные погребальные комплексы он подразделил на два больших хронологических периода: VII–IV вв. до н. э. и III в. до н. э. – I в. н. э., т. е. объединил два первых периода, но убрал VIII век до н. э. и расширил последний период, кулажургинский. Территориальное разделение памятников на две группы было полностью подтверждено. Это группы северная – памятники долины Иртыша, тяготеющие в культурном отношении к алтайским, и южная – район оз. Зайсан и хребта Тарбагатай, археологические материалы которой наиболее близки среднеазиатским. Уровень археологической изученности не позволяет достоверно провести границу между этими территориальными группами, только предположительно можно наметить ее по линии Аягуз – оз. Зайсан (карта 6).

Археологические исследования С.С. Черникова в долине Иртыша были продолжены в 60-70-е годы экспедицией Усть-Каменогорского педагогического института, руководимой Ф.Х. Арслановой (Арсланова Ф.Х., 1962; 1969; 1972а; 1972б; 1974; 1975). В 1977 г. развернулись работы археологической экспедиции Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР в зоне строительства Шульбннской ГЭС (Акишев А.К., Алпысбаев Х.А., Максимова А.Г., 1978; Трифонов Ю.И., 1981; 1985; Ахинжанов С.М., 1983; 1985; Ермолаева А.С., 1983; 1985; Самашев З.С., 1981; 1983; Самашев З.С., Боковенко Н.А., 1985), позволившие значительно увеличить источниковедческую базу по культуре ранних кочевников Восточного Казахстана, в частности по кулажургинской культуре (Арсланова Ф.Х., Самашев З.С., 1985). Развернула работу по изучению края экспедиция Восточноказахстанского областного музея (Арсланова Ф.Х., 1981; 1983; 1986; Самашев З.С., Кущ Г.А., 1985), исследовавшая интересные погребальные памятники в долине Иртыша.

Последняя обобщающая работа по ранним кочевникам Восточного Казахстана – раздел в «Истории Казахской ССР» (1977) – принадлежит М.К. Кадырбаеву. Он также рассматривает восточную часть Казахстана как отдельную область, но отмечает при этом, что население северных горных районов испытывало воздействие соседних алтайских племен, а южных – тяготело к Семиречью. Несмотря на это, история развития культуры кочевников Восточного Казахстана излагается в целом. Особо выделяются горные районы в верховьях Бухтармы, неразрывно связанные с Алтаем. К Восточному Казахстану М.К. Кадырбаев относит еще один, четвертый, район – Павлодарское Прииртышье, отмечая близкое сходство его с Западной Сибирью.

В написанном М.К. Кадырбаевым разделе «Истории Казахской ССР» использована алтайская периодизация, и первых два этапа – майэмирский VII–VI вв. до н. э. и берельский (или пазырыкский на Алтае) V–IV вв. до н. э. – охарактеризованы главным образом по алтайским материалам. С территории Восточного Казахстана для характеристики первого этапа привлечен Чиликтинский могильник, для второго – могильник Усть-Буконь, третий, кулажургинский, этап III–I вв. до н. э. выделен по памятникам Восточного Казахстана, изученным С.С. Черниковым. Работа М.К. Кадырбаева дает общее представление о главных этапах культуры ранних кочевников региона, хотя и не исчерпывает всех известных памятников. Периодизации, предложенные С.С. Черниковым и М.К. Кадырбаевым, в основном совпадают, отличаясь в незначительных деталях. В последней отмечается большая близость памятников Восточного Казахстана к Алтаю. В дальнейшем изложении мы анализируем только памятники Тарбагатая и долины Иртыша, поскольку горные районы и Павлодарское Прииртышье связаны с другими культурами.

Учитывая существующие периодизации, а также новый археологический материал, в том числе особенности погребального обряда, конструкции курганов и вещевой комплекс, наиболее реальным представляется выделение трех последовательных этапов.

Этап I – начальный (зевакинско-чиликтинский) – датируется VIII – началом VI в. до н. э. Возможно, его нижняя дата «удревнится» до IX в. до н. э., принимая во внимание синхронные раннекочевнические комплексы Алтая типа Курту II (IX–VIII вв. до н. э.) (Сорокин С.С., 1966а, с. 47). Возможность отнесения ряда памятников скифского облика к столь раннему времени и обоснование этой даты уже обсуждались в литературе при анализе материала соседних территорий (Акишев К.А., Акишев А.К., 1978, с. 50; Грязнов М.П., 1983а, с. 3–18). Не исключено, что при детальном исследовании зевакинских или измайловских комплексов VIII–VII вв. до н. э. часть из них на основе типологического анализа и методов дендрохронологического и радиоуглеродного датирования можно будет отнести и к более раннему времени. Но пока еще нет достаточно объективных данных для окончательного решения вопроса о столь ранней датировке раннекочевнических памятников Восточного Казахстана.

Этап II – средний (буконьский) – датируется концом VI–IV в. до н. э. на основе представительных аналогий с материалами пазырыкской эпохи Алтая.

Этап III – поздний (кулажургинский) – датируется III в. до н. э. – I в. н. э. Правда, и здесь хронология памятников может уточняться по мере накопления новых материалов.

Погребальный обряд.

Погребальный обряд ранних кочевников Восточного Казахстана, генетически связанный с культурами периода поздней бронзы, на этапе I претерпел существенные изменения и со временем приобрел локальную специфику. В основном это подкурганные захоронения различных размеров, расположенные в пределах могильников эпохи бронзы или формирующие собственные цепочки курганов, как правило, в центральной части долин.

Курганы южной группы памятников (Чиликтинские) характеризуются следующими чертами. Курганные насыпи (диаметр 20-100 м, высота 8-10 м) сложены из земли и мелкого щебня, внутри – из слоев битой глины и дерна. Поверхность облицована крупными гальками, часто светлого тона. В основании насыпи – ограда из крупных камней (табл. 55, 4). Могильные квадратные ямы неглубоки (0,6–1,3 м), имеют с восточной стороны дромос (ширина до 2 м), выходящий на поверхность. Яма и дромос перекрыты деревянными бревнами и поверх них – камнями (табл. 55, 5). В одном случае (Чиликта, курган 5) в могильной яме сооружены клеть и пол из толстых досок, но, видимо, чаще дно устилали войлоком или коврами. В некоторых курганах тот или иной из перечисленных признаков отсутствует, что, однако, не дает права относить их к иной культуре. Почти все могилы ограблены, поэтому ориентировка погребенных определяется предположительно – головой на запад. Усопших укладывали в одеждах на подстилки (войлок и т. д.). Одежды были украшены всевозможными бляшками, нашивными золотыми дисками, бисером. Мужчинам клали оружие (лук, колчан со стрелами, кинжал, нож). Захоронения лошадей и заупокойная пища в сосудах пока не выявлены, в единичных случаях найдены остатки мясной пищи (кости барана). Наиболее богатым, с пышным сопроводительным инвентарем, оказался в Чиликте курган 5, так называемый Золотой. Хотя могила ограблена, в ней сохранились остатки кожаного колчана с 13 бронзовыми наконечниками стрел и разнообразные нашивные золотые бляшки (более 500), украшавшие различные предметы и одежду. Датировка кургана установлена по ранним формам втульчатых ромбических наконечников стрел и характерным изделиям раннескифского звериного стиля. Дата, предложенная С.С. Черниковым, – VII–VI вв. до н. э. – пока не вызывает возражений. Аналогичные курганные насыпи, вымощенные сверху крупной галькой светлых тонов, прослежены и в могильнике Чаган-Обо (табл. 55, 1), хотя подкурганные сооружения свидетельствуют в пользу ритуального характера этих памятников. Под одним из курганов, на уровне древнего горизонта, выявлены остатки сожжения (уголь, обугленные бревна, шлак, кости животных), а рядом с неглубокой ямой встречены наконечники стрел, каменный оселок, кремневый отщеп.