Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 64 страниц)

Раскопки памятников ранних кочевников начинались эпизодически еще в дореволюционные годы, и в истории их исследования можно выделить три периода: 1) до Великой Октябрьской социалистической революции; 2) послереволюционный период и до конца Великой Отечественной войны; 3) послевоенные годы и до настоящего времени. Истории изучения памятников скотоводческих племен посвящены две работы О.В. Обельченко (1964; 1965), где хроника раскопок и исследований доведена до 1953 г. Кроме того, отдельные вопросы исследования курганных могильников содержатся в работах К.А. Акишева и Г.А. Кушаева (1963), Б.А. Литвинского (1972а), Ю.А. Заднепровского (1960). Мы ограничимся краткой характеристикой самих расковочных работ и подробнее остановимся на основных проблемах истории изучения ранних кочевников Средней Азии и Казахстана.

Для дореволюционного периода характерно случайное вскрытие курганных погребений в основном в северо-восточных районах Средней Азии, Семиречье, Фергане, Таласской долине, Ташкентском районе. Работы проводились Археологической комиссией и членами Туркестанского кружка любителей археологии (Обельченко О.В., 1964, с. 213–219).

После Великой Октябрьской социалистической революции начались более систематические исследования, особенно широко развернувшиеся в 30-е годы (Оболдуева Т.Г., 1951; Жуков В.Д., 1951; Гулямов Я.Г., 1951; Бернштам А.Н., 1941а; 1943). В конце 20-х годов начинаются целенаправленные исследования могильников ранних кочевников. Первыми были раскопки М.В. Воеводского и М.П. Грязнова Буранинско-Каракольских и Чильпекских курганов (Семиречье и северный берег Иссык-Куля), положившие начало изучению «усуньской» проблемы (Воеводский М.В., Грязнов М.П., 1938; см. также: Тереножкин А.И., 1941). Затем последовали раскопки курганов в долинах рек Талас и Чу, в районе Ахангарана, Ташкента (Пскентский, Джунский могильники) и в Фергане (Исфаринский могильник). Раскопки проводились А.И. Тереножкиным, А.Н. Бернштамом, М.Е. Массоном, Г.В. Григорьевым, Б.А. Латыниным, Т.Г. Оболдуевой, М.Э. Воронцом (Обельченко О.В., 1964).

В конце 30-х годов А.Н. Бернштам начинает массовое планомерное исследование памятников ранних кочевников. Прекрасное знание географических особенностей северо-восточных районов Средней Азии и этнографии кочевников позволило ему провести многочисленные маршрутные обследования «по путям кочевников» и необыкновенно точно выявить территории их обитания, насыщенные курганными могильниками. Одни только названия экспедиций, которыми руководил А.Н. Бернштам, отражают сферу интересов этого талантливого исследователя: Казахстанская (1936, 1938–1940 гг. – долины рек Талас, Или, Чу, склоны Каратау), Южно-Казахстанская (1947–1949 гг. – Каратау и средняя Сырдарья), Киргизская (1938–1940 гг. – Чуйская долина, Иссык-Куль), Чуйская (1941 г.); Тяньшаньская (1944–1946, 1949 гг. – центральный Тянь-Шань, Иссык-Куль, восточная Фергана); Памиро-Алайская (1947–1948 гг. – Памир, Алай, Фергана), Памиро-Ферганская (1950–1952 гг. – Памир и Фергана). Одним из его первых замечательных открытий были раскопки Кенкольского могильника (долина р. Талас), оставленного, по его мнению, хунну китайских источников (Бернштам А.Н., 1940б). В конце 30-х годов им были исследованы Берккаринский и Тамдинский могильники (также долина Таласа), которые он считал «сако-усуньскими» (Бернштам А.Н., 1941а; Бабанская Г.Г., 1956; Маловицкая Л.Я., 1950), курганы Карачоко и Каргалы в Семиречье (Бернштам А.Н., 1941б; 1949б), курганы в урочище Арпа (Бернштам А.Н., 1945).

В годы Великой Отечественной войны В.Ф. Гайдукевич раскопал погребения Ширинсайского могильника (Гайдукевич В.Ф., 1952).

В послевоенные годы возобновляют работу созданные ранее крупнейшие среднеазиатские экспедиции и начинают свою деятельность местные республиканские Академии наук и музеи. Конец 40-х – начало 50-х годов можно считать поворотным моментом в изучении древностей скотоводов Средней Азии, ибо исследования их памятников охватили многие, ранее не изучавшиеся районы.

В 1947–1948 гг. А.Н. Бернштам впервые исследует курганные могильники Памира и открывает первую страницу в истории изучения ранних кочевников этого района. Тогда же он изучает разновременные могильники Алайской долины (Бернштам А.Н., 1952, с. 186–204, 275–333). В 1949 г., во время маршрутного обследования Тянь-Шаня, проводятся раскопки разновременных (от саков до тюрок) курганов центрального Тянь-Шаня и побережья Иссык-Куля (Бернштам А.Н., 1952, с. 19–94). В 1950–1952 гг. наряду с продолжением раскопок на Памире А.Н. Бернштам проводит раскопки курганных могильников Ферганы и Чаткала (Сорокин С.С., 1961б; Кибиров А.К., 1959а; Воронец М.Э., 1954).

Широкие комплексные работы развернулись в Хорезме (Толстов С.П., 1952), изучаются памятники кочевников в южной Туркмении (Марущенко А.А., 1959а), Согде (Обельченко О.В., 1956; 1961), Бактрии (Мандельштам А.М., 1966а; 1975а), продолжаются широкомасштабные раскопки курганов в Ферганской долине (Давидович Е.А., Литвинский Б.А., 1955; Баруздин Ю.Д., 1961; Заднепровский Ю.А., 1960; Гамбург Б.З., Горбунова Н.Г., 1957б; Горбунова Н.Г., Гамбург Б.З., 1957). Как видим, с начала 50-х годов идет накопление материалов по археологии ранних кочевников всей территории Средней Азии, а не только ее восточных районов, как было ранее.

Со второй половины 50-х годов начинаются систематические работы в Центральном Казахстане, где была открыта и исследована так называемая тасмолинская культура (Кадырбаев М.К., 1966). В Восточном Казахстане памятники кочевников изучает С.С. Черников, раскопавший знаменитый Чиликтинский курган с одним из ранних «царских» захоронений (Черников С.С., 1965). Не менее активные работы ведутся в Южном Казахстане (Семиречье, Каратау) (Копылов И.И., 1953; Агеева Е.И., 1959; Максимова А.Г., 1960; 1962; 1968). Особый интерес представляют проведенные К.А. Акишевым раскопки монументальных деревянных погребальных сооружений Бесшатырских курганов и серии рядовых могильников «сакского» и «усуньского» времени (Акишев К.А., Кушаев Г.А., 1963).

Столь же плодотворными оказались 60-е и 70-е годы. Особое место занимают раскопки и изучение кургана Иссык, расположенного в 50 км к востоку от г. Алма-Ата. Там было найдено непотревоженное «царское» захоронение. Набор инвентаря, его разнообразие и художественное исполнение открыли необозримое поле для исследований (Акишев К.А., 1978; Акишев А.К., 1984). Продолжались работы на территории Киргизии, в том числе в Таласской долине (Кенкольский могильник) и долине Кетмень-Тюбе, где были обнаружены курганы от эпохи бронзы до раннего средневековья (Кожомбердиев И.К., 1960; 1963; 1977; 1983б). Не прерывались исследования памятников ранних кочевников на Тянь-Шане и Алае, где вели раскопки Ю.Д. Баруздин (материалы остались, к сожалению, не опубликованными), А.К. Абетеков и И.К. Кожомбердиев (Абетеков А.К., 1975а; Кожомбердиев И., 1975в; 1983а).

Раскопки затронули не только восточный, но и западный Памир (Литвинский Б.А., 1972б; Бабаев А.Д., 1965б; 1975). Активно продолжались исследования на территории Ферганы (Литвинский Б.А., 1972б; 1973а; 1973б; 1978; Кадыров Э., 1975а; Салтовская Е.Д., 1978; Брыкина Г.А., 1981; Gorbunova N.G., 1986) и южного Таджикистана (Литвинский Б.А., Седов А.В., 1984).

Новые материалы по сакам Приаралья дали раскопки Тагискенского и Уйгаракского могильников, проведенные Хорезмской археолого-этнографической экспедицией (Толстов С.П., Итина М.А., 1966; Вишневская О.А., 1973). В результате исследования Присарыкамышской дельты были открыты памятники куюсайской культуры VII–IV вв. до н. э. (Вайнберг Б.И., 1979а) и исследованы курганы кочевников IV в. до н. э. – III в. н. э. Стали известны курганные погребения вдоль сухого русла Узбоя и прилегающих районов (Юсупов Х.Ю., 1986; Галкин Л.Л., 1983; 1984; 1985; 1986), а также погребальные памятники плато Устюрт (Ягодин В.Н., 1982; Древняя и средневековая культура юго-восточного Устюрта).

В процессе этих многолетних и широкомасштабных работ, выявивших разновременные и разнокультурные памятники ранних кочевников Средней Азии и Казахстана, неоднократно возникали сложные проблемы, касающиеся как хронологии отдельных памятников, так и периодизации их по районам и по всей Средней Азии в целом. Поднимались вопросы культурной принадлежности населения, оставившего их, и возможности отождествления его с племенами, известными по письменным источникам.

Подробнее эти проблемы с разной степенью полноты отражены ниже, при региональном описании итогов археологических исследований памятников скотоводов Средней Азии и Казахстана. В разработке их намечаются различные тенденции.

Если на начальных этапах исследований саки и массагеты, как правило, рассматривались раздельно в силу различий в характеристике их культуры в письменных источниках (см., например: Толстов С.П., 1948а, с. 211, след.), то в настоящее время почти повсеместно в литературе встречается понятие «сако-массагетские племена».

При изучении некоторых регионов происходил отрыв курганных могильников от синхронных и единых им по культуре поселений, рядом с которыми они расположены (см., например: Литвинский Б.А., 1972а; 1973а; 1973б). Это нашло отражение и в настоящем издании: поселения каунчинской культуры и Ферганы освещены в томе «Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии» (с. 207, след.), а курганы носителей тех же культур характеризуются в настоящем томе. Далеко не все исследователи учитывают природные особенности отдельных регионов, в частности, присырдарьинских районов в древности, и связанные с этим хозяйственные занятия жителей. Как показали раскопки многих памятников от границ западной Ферганы до низовьев Сырдарьи, здесь жили преимущественно оседлые скотоводы. От них остались монументальные сырцовые постройки, у стен которых располагаются курганные могильники, отражающие «кочевнические» традиции этого населения. Второй особенностью памятников, оставленных населением присырдарьинских районов, является ручная выделка (при явном знакомстве с гончарным кругом) стандартизованной керамики, обжигавшейся в гончарных печах. Проследить особенности хозяйственного и культурного развития можно с конца эпохи бронзы (могильник Северный Тагискен), когда в низовьях Сырдарьи зафиксированы сырцовые мавзолеи, местная лепная и круговая керамика в сочетании с импортной земледельческой. Именно с этого момента и вплоть до нового времени дельтовые районы Сырдарьи становятся постоянным центром крупных скотоводческих объединений. Здесь, в наиболее благоприятных условиях обводнения, создаются постоянные поселения скотоводов, к которым на зимовку, очевидно, прикочевывала основная масса населения. Именно в связи с особой ролью этого района в истории скотоводческих племен севера Средней Азии и Казахстана большое внимание в настоящем томе уделено памятникам чирикрабатской и джетыасарской (ранний этап) культур.

Иную модель скотоводческих поселений мы обнаруживаем в левобережном Хорезме (Присарыкамышская дельта Амударьи), в зоне постоянных контактов с цивилизацией древнего Хорезма, а также в Фергане, Бактрии, Согде.

Весь археологический материал в данном томе рассматривается по культурным ареалам. Часто эти ареалы совпадают с экологическими зонами, выделяемыми внутри всего Среднеазиатского-Казахстанского региона. В последнее время появились археологические материалы, характеризующие неизученные ранее районы Устюрта (Древняя и средневековая культура юго-восточного Устюрта; Ягодин В.Н., 1982) и Мангышлака (Галкин Л.Л., 1983; 1984; 1985; 1986).

Хотя в настоящем томе подводятся определенные итоги многолетним исследованиям, авторы четко осознают, что многие проблемы в изучении истории скотоводов Средней Азии и Казахстана не только очень далеки от разрешения, но иногда в полном объеме практически и не поставлены.

Однако основными были и остаются такие проблемы, как сакская культура Средней Азии и Казахстана, ее истоки, хронология памятников, локальные варианты, искусство; памятники усуней, их хронология и проблема происхождения так называемой сако-усуньской культуры северо-востока Средней Азии; подбойно-катакомбные погребения, их хронология, происхождение, соотношение с племенами, известными по письменным источникам; наземные погребальные сооружения, их генезис и этническая атрибуция; хронология и типология отдельных категорий вещей Среднеазиатского и Казахстанского регионов (оружие, керамика и т. д.).

Вопрос о саках, упоминаемых у древних авторов, привлек внимание русских и западноевропейских востоковедов еще в конце XIX в., задолго до изучения археологических памятников Средней Азии и Казахстана. Исследование курганных древностей сопровождалось попытками их этнической атрибуции. Однако впервые вопрос об отнесении целой серии раскопанных могильников к сакам и массагетам был поставлен на реальную основу в трудах А.Н. Бернштама – для востока Средней Азии и С.П. Толстова – для Приаралья (Бернштам А.Н., 1952; Толстов С.П., 1962б). Маршрутные обследования районов Семиречья, Таласа, Каратау, Кетмень-Тюбе, Тянь-Шаня, Памира, Алая и Ферганы, раскопки могильников в некоторых из этих районов, а также учет случайных находок позволили А.Н. Бернштаму выделить здесь сакские памятники и предложить свою трактовку расселения сакских племен. Он полагал, что к числу сакских относятся прежде всего определенного типа намогильные сооружения (каменные насыпи с кольцевыми каменными выкладками-кромлехами), под которыми находились погребения в каменных ящиках или грунтовых могилах, покрытых плитами. Погребенные лежали в скорченной позе, реже вытянуто. Погребальный инвентарь состоял из лепной глиняной посуды и бронзовых изделий (Бернштам А.Н., 1949б, с. 349, 350).

Считая, что северо-восточная часть Средней Азии (Тянь-Шань и Семиречье, Фергана) была занята саками-хаумаварга персидских надписей (амюргии или заяксартские саки античных авторов), он выделял внутри них три группы: тяньшаньскую, ферганскую и яксартскую (последняя – по среднему течению Сырдарьи в горах Каратау). Каждая из них, полагал А.Н. Бернштам, имела особенности в зависимости от направления связей, но вела свое происхождение от местных культур эпохи бронзы (андроновского круга, с его точки зрения) с учетом влияния культур Южной Сибири. «На Тянь-Шане этот процесс был осложнен локальными различиями и отчасти центральноазиатскими связями, в Фергано-Алае – взаимоотношениями с носителями анауской культуры, а на Яксарте – массагетскими и сармато-аланскими этнокультурными связями» (Бернштам А.Н., 1952, с. 211, 212). Ранних кочевников Памира А.Н. Бернштам также относил к числу саков-хаумаварга.

На иных позициях в вопросах локализации кочевых племен стоял С.П. Толстов, который неоднократно обращался к этой теме и при анализе исторических событий в Средней Азии в последние века I тысячелетия до н. э., и в связи с изучением археологических памятников низовьев Сырдарьи (Толстов С.П., 1948а, с. 231, след. 243–245; 1948б; 1950б; 1961; 1962б, с. 136). Изучая письменные источники, С.П. Толстов пришел к выводу, что саки-хаумаварга занимали пространства пустынь Кызылкумов и Каракумов и были одним из самых значительных массагетских племен. Эту же группу саков он отождествлял с сакаравлами, которых помещал, опираясь на данные Птолемея, на восточной периферии Хорезма (Толстов С.П., 1948а, с. 243, 244). При этом С.П. Толстов поддерживал гипотезу об отождествлении сакаравлов с Кангюем (Gutschmid A., 1888, s. 58, 70), но подчеркивал, что Кангюй – это название страны, а не племени (Толстов С.П., 1948а, с. 244).

Исследования археологических памятников низовьев Сырдарьи привело С.П. Толстого к определению территории расселения четырех крупных племенных объединений саков этого района. В бассейне Жаныдарьи он поместил апасиаков (чирикрабатская культура)[8]8
  Локализация апасиаков в междуречье Амударьи и Сырдарьи основана на данных Птолемея и выводе С.П. Толстова об отсутствии в античный период стока Амударьи в Каспий.


[Закрыть], в бассейне Кувандарьи – тохаров (джетыасарская культура), а в нижнем междуречье Кувандарьи и Сырдарьи – аугасиев (раскопки 1963 г. на Кескен-Кауккале показали, что эта группа памятников относится только к позднему этапу джетыасарской культуры, а потому не может быть связана с племенами сакского времени). После открытия новой группы памятников в бассейне наиболее южного дельтового протока Сырдарьи – Инкардарьи (Тагискен, Уйгарак, «шлаковые» курганы) С.П. Толстов именно с ними связал территорию расселения сакаравлов (Толстов С.П., 1962б, с. 136–204). Предложенная С.П. Толстовым локализация сакских племен в дельте Сырдарьи не стала общепризнанной (Литвинский Б.А., 1972б, с. 175), как, впрочем, и другие гипотезы.

Б.А. Литвинский предложил свою гипотезу о расселении саков древних авторов. Саков-хаумаварга он локализует в юго-восточной части Средней Азии, полагая, что северной их границей были Алайская долина и Фергана, а саков-тиграхауда – в низовьях Амударьи, включая в их состав и массагетов (Литвинский Б.А., 1972б, с. 163–174). Отдельно Б.А. Литвинский рассматривает группу «саков, которые за Согдом», отождествляя их с заяксартскими саками и помещая «вдоль верхнего (в том числе в Кетмень-Тюбе), отчасти среднего течения Сырдарьи» (Литвинский Б.А., 1972б, с. 169). Что касается саков Семиречья, то, по его мнению, они не фигурируют в письменных источниках, но скорее всего связаны с саками-хаумаварга (Литвинский Б.А., 1972б, с. 174). Им же были рассмотрены локальные группы саков, выделяемые на основании данных археологии и антропологии в Приаралье, Семиречье и Тянь-Шане, Фергане и прилегающих областях, на Памире. Памирские саки, по его мнению, резко отличаются от всех прочих наибольшим числом скорченных погребений, антропологическим типом (долихокранные), связями с Индией. Это, как считает Б.А. Литвинский, позволяет предположить, что в составе конфедерации саков-хаумаварга они занимали особое положение (Литвинский Б.А., 1972б, с. 174–186). Органической частью обширной группы сакских племен являлось, по мнению Б.А. Литвинского, и население Восточного Туркестана, по крайней мере, его юго-западных районов (Литвинский Б.А., 1985, с. 119).

Совершенно иной позиции в вопросах расселения сакских племен придерживается К.А. Акишев, который в Семиречье, Притяньшанье и Шаше (Ташкентская обл.) помещает саков-тиграхауда (Акишев К.А., 1963, с. 18, 19). Он присоединяет к этим районам на западе южное Приаралье, а на востоке – Горный Алтай. (Акишев К.А., 1978, с. 5).

Неоднозначно решается вопрос и о происхождении саков. Наиболее распространена и аргументирована гипотеза, согласно которой саки Средней Азии и Казахстана были прямыми потомками племен поздней бронзы, обитавших на этой территории. Впервые это мнение было высказано А.Н. Бернштамом и поддержано С.С. Черниковым, Б.А. Литвинским и другими исследователями (Бернштам А.Н., 1949б, с. 349; Черников С.С., 1957а, с. 33; Литвинский Б.А., 1972б, с. 156). Конкретной разработкой этой версии много занимались К.А. Акишев и М.К. Кадырбаев. Так, К.А. Акишев связывал происхождение саков Семиречья и Южного Казахстана с переселением на юг потомков местных андроновских племен Центрального Казахстана (т. е. носителей тасмолинской культуры, отождествляемых с исседонами) и Южной Сибири. В качестве доказательства выдвигалось два аргумента: существование кажущегося противоречия относительно места расселения исседонов у Геродота и Птолемея и открытие в Таласской долине (Южный Казахстан) памятников особого типа – «курганов с усами» (Акишев К.А., Кушаев Г.А., 1963, с. 15). Однако М.К. Кадырбаев, исследователь тасмолинской культуры («курганы с усами».), возражая против предполагаемого массового переселения на юг центральноказахстанских племен в VII–VI вв. до н. э., считал, что эта версия не подкрепляется никакими археологическими материалами, в том числе и открытием в Южном Казахстане «кургана с усами» (датированного, кстати, им IV–V вв. н. э.), поскольку отдельные памятники этого типа встречаются изредка в самых отдаленных от Центрального Казахстана районах, например в Поволжье (Кадырбаев М.К., 1966, с. 467). Но М.К. Кадырбаев подчеркивал особенности восточного очага степных культур скифского времени и предлагал для их обозначения условный термин «сакская культурная общность», происхождение слагаемых которой базировалось на одной и той же андроновской основе. Ядром этой культурной общности он называл прежде всего племена Казахстана и Алтая (Кадырбаев М.К., 1966, с. 401).

Последовательным противником версии о происхождении раннесакской культуры Средней Азии и Казахстана на андроновской основе остается Л.Р. Кызласов. По его мнению, прямыми предшественниками саков, в частности семиреченских (Бесшатырская группа), была культура дандыбай-бегазинских памятников, пришлая в Казахстане и лишь благодаря соседству вобравшая в себя небольшое количество «андроновских» элементов. Культура приаральских саков, полагает Л.Р. Кызласов, также восходит к дандыбай-бегазинской культуре, но в ее тагискенском варианте, датируемом VIII – началом VII в. до н. э. В основе культуры саков Восточного Казахстана (Чиликтинский курган) тоже лежат памятники дандыбай-бегазинского типа. Л.Р. Кызласов считает, что носители тасмолинской культуры вытеснили предков саков из степей Центрального Казахстана, после чего саки распространились в Семиречье, Восточном Казахстане и далее на восток, в Туве. Именно саками, пришельцами с запада, из центральноказахстанских степей, сооружен, по его мнению, знаменитый курган Аржан (Кызласов Л.Р., 1977, с. 71–77). К кругу сакских племен, как считает Н.Г. Горбунова, относилось также население Ферганы времени распространения там эйлатано-актамской культуры VI–III вв. до н. э. (Горбунова Н.Г., 1962; 1979).

По-прежнему дискуссионным остается вопрос о периодизации культур сакского круга, особенно об их формировании и становлении (обзор существующих точек зрения см.: Gorbunova N.G., 1986, p. 48–57).

Почти все исследователи ранних кочевников Средней Азии и Казахстана уделяли большое внимание искусству и верованиям саков. Так, А.Н. Бернштам, специально рассматривая предметы культа (бронзовые котлы, жертвенники), обнаруженные в Семиречье и на Тянь-Шане, связывал их с «шаманистско-зороастрийскими воззрениями» саков и относил к числу образцов сакского искусства (Бернштам А.Н., 1952, с. 48, 49). Значительное место этим сюжетам отведено в трудах Б.А. Литвинского. В результате всестороннего анализа культов и верований саков и соотнесения их с зороастризмом он пришел к выводу, что «не существовало единой сакской религии», а имелись сходные в основном, но различающиеся в частностях религии отдельных конфедераций или даже племен (Литвинский Б.А., 1972б, с. 155).

Богатейшие находки в кургане Иссык, сакских памятниках Кетмень-Тюбе, Приаралья, Центрального и Восточного Казахстана, новые случайные находки, наскальные изображения позволили различным исследователям вплотную подойти к изучению идеологии и искусства сакских племен. Тесно связанные с идеологией и искусством других кочевых племен степного пояса Евразии, они имели и свои особенности. Новые материалы дали возможность вернуться к вопросам происхождения так называемого скифо-сибирского звериного стиля, исследованию семантики его образов и объяснению сюжетов из иранской мифологии (Артамонов М.И., 1973; Раевский Д.С., 1977; Акишев А.К., 1984).

Не менее дискуссионна усуньская проблема. Большое количество могильников, датируемых III в. до н. э. – V в. н. э., на территории Семиречья Тянь-Шаня, в долине Таласа, на склонах Каратау исследователи относят к числу памятников усуней. Однако эта традиционная точка зрения, существующая и по сей день (История Казахской ССР. Т. 1, с. 293–304), отнюдь не является доказанной и общепринятой. Подобная ситуация объясняется недостаточной разработанностью хронологии и периодизации археологических материалов и различной интерпретацией сведений письменных источников о месте первоначального обитания усуней. По сведениям китайских хронистов, усуни до 176 г. до н. э. обитали в Восточном Туркестане, когда, согласно письму хуннского шаньюя Модэ, были разбиты хуннами наряду с юечжами и другими племенами. Имеются сведения, что примерно в 160 г. до н. э. усуни переселились в районы Семиречья, где разбили юечжей. Следуя этим сообщениям, к памятникам усуней на территории Северо-Восточной Средней Азии могут быть отнесены только те, что датируются временем не ранее середины II в. до н. э. Но не все исследователи принимают изложенные события как реальные и потому к числу «усуньских» относят и более ранние памятники.

Первые «усуньские» могильники (Буранинский, Каракольский и Чильпекский) были исследованы в 1929 г. М.П. Грязновым и М.В. Воеводским и датированы ими временем не ранее III в. до н. э. и до I в. н. э. Эта дата была основана на находках золотых перстней и бляшек, отнесенных исследователями к изделиям греко-бактрийских мастеров (аналогий, правда, им пока нет), фрагментов китайских лаковых изделий, предметов, которые, по предположению, проникали за пределы Китая только с конца III в. до н. э., и, наконец, мелких нашивных золотых фигурных бляшек, сравниваемых, с одной стороны, с сарматскими, а другой – с находками в курганах Катанда и Шибе на Алтае (последние относили ко II в. до н. э. – I в. н. э.).

Археологические материалы и исследования говорят о возможности, во-первых, выделения Чильпекской группы курганов как наиболее поздней и, во-вторых, «удревнения» двух первых групп (Буранинской и Каракольской) по крайней мере до IV в. до н. э., именно на основании алтайских аналогий (Баркова Л.Л., 1978; 1979; 1980; История Киргизской ССР, с. 61). Все это свидетельствует о том, что механическое отнесение к «усуньским» всех могильников, раскопанных на северо-востоке Средней Азии и аналогичных Буранинскому, Каракольскому и Чильпекскому, вряд ли может быть принято.

Большое значение проблеме усуней придавал А.Н. Бернштам. Поскольку он не принимал версии о переселении усуней в Среднюю Азию только во II в. до н. э. и видел длительную генетическую преемственность в погребальном обряде населения, обитавшего в этих районах, то предложил термин «сако-усуньская» культура для определения всех исследованных памятников. К числу «усуньских» или «предусуньских» А.Н. Бернштам относил на разных территориях несколько различные по характеру памятники. Так, в Семиречье и на Таласе это были, по его мнению, погребения в грунтовых могилах под земляными насыпями, образующими цепочки, вытянутые по линии север-юг. Погребенные лежали вытянуто, головами на запад, в могилах были кости барана и довольно бедный инвентарь, состоящий из лепной глиняной посуды, железных ножей, реже – украшений. Основополагающим памятником подобного рода для Таласской долины считается Берккаринский могильник, в котором выделены две группы захоронений – сакская IV–III вв. до н. э. и усуньская II в. до н. э. – I в. н. э. (Бабанская Г.Г., 1956, с. 203–207). Однако действительно серьезных оснований для подобного деления, к сожалению, нет, тем более что в могильнике найдены серьги, по-видимому, даже V в. н. э. Следовательно, дата его очень широка. Нет оценки так называемых усуньских памятников и в «Истории Казахской ССР», где Берккаринский могильник без всякой аргументации рассматривается как усуньский.

На Тянь-Шане к «исседонским», или «предусуньским», А.Н. Бернштам относил погребения под каменными насыпями, с кромлехами вокруг, в грунтовых могилах, перекрытых каменными плитами (Аламышик и Джергетал). Погребенные лежали на спине, головами на северо– или юго-запад. Однако сам А.Н. Бернштам неоднократно отмечал, что кромлехи и перекрытие плитами – это пережиточное явление в погребальном обряде еще с эпохи бронзы. К тому же, зеркало, найденное в одном из таких погребений, он сам относил к IV–III вв. до н. э. (Бернштам А.Н., 1952, с. 38–40). Таким образом, оснований для узкой и поздней даты этих курганов практически не было и правильно было бы относить их просто к сакским.

Еще одна группа памятников выделена А.Н. Бернштамом как «усуне-юечжийская» и датирована II в. до н. э. – I в. н. э. (могильники Соколовка, Джергес, часть курганов в Аламышике и Джергетале) (Бернштам А.Н., 1952, с. 50–60). К ней он отнес погребения под расположенными «цепочкой» или бессистемно курганными насыпями в грунтовых могилах, перекрытых деревянными настилами. Погребенные лежали вытянуто на спине, головой, как правило, на запад. Однако серьезных оснований для датировки и этой группы памятников II в. до н. э. – I в. н. э. тоже нет. Так, дата могильника Соколовка была основана на сопоставлении деревянных перекрытий из его погребений со срубами Пазырыкских курганов, которые А.Н. Бернштам вслед за С.В. Киселевым датировал III в. до н. э. В настоящее время общепризнано, что не только Пазырыкские курганы, но и такие памятники, как Шибе, Берель, Катанда, следует датировать V–IV вв. до н. э. (Баркова Л.Л., 1978; 1979). Поэтому, если исходить из сходства погребального обряда Соколовки и Пазырыка, а также учесть лепную керамику Соколовки, ничем не отличающуюся от сакской (ничего другого там не было), то и этот памятник следует относить к сакским. Могильник Джергес пока тоже не может быть определенно датирован, поскольку найденная в нем круговая посуда, вопреки мнению А.Н. Бернштама, не имеет аналогий в Фергане и ее происхождение неясно. Таким образом, необходимой аргументацией для датировки названных памятников II в. до н. э. – I в. н. э. и отождествления их с усунями мы пока не располагаем. Напротив, представляется более вероятным соотнесение их с местными племенами – потомками саков.

Следующим этапом в изучении «усуньских» памятников были работы А.К. Кибирова на Тянь-Шане и Г.А. Кушаева в долине р. Или. А.К. Кибиров раскопал более 100 курганов в 19 могильниках. Исходным моментом для датировки было сходство раскопанных курганов с уже известными ранее и относимыми к усуням. Анализ самих вещей для датировки ничего не давал. Основываясь априори на том, что это курганы усуней, А.К. Кибиров в соответствии со сведениями письменных источников о массовом переселении усуней на Тянь-Шань под натиском жужаней, счел возможным отнести все раскопанные курганы к большому хронологическому этапу до V в. н. э. включительно (Кибиров А.К., 1959б, с. 107). Работа Г.А. Кушаева явилась итоговой для исследования памятников усуней в долине р. Или. Он выделил три этапа: III–II вв. до н. э.; I в. до н. э. – I в. н. э.; II–III вв. н. э. Основанием для распределения памятников были некоторые изменения в устройстве намогильных и погребальных сооружений и изменения в керамике, в основном увеличение числа плоскодонных сосудов. Выделенные этапы приемлемы для относительной хронологии. Однако абсолютная хронология, созданная путем привлечения отдаленных, не всегда удачных аналогий, не может считаться окончательной.