Текст книги "Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Эльга Вадецкая

Соавторы: Бэлла Вайнберг,Наталья Членова,Ольга Вишневская,Юрий Заднепровский,Анатолий Мандельштам,Эльга Вадецкая,Химра Юсупов,Эльвира Стамбульник,Лариса Левина,Борис Андрианов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 64 страниц)

Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

Предисловие
(М.Г. Мошкова)

В настоящем томе «Археологии СССР» рассмотрена история развития кочевых и полукочевых племен, населявших в раннем железном веке просторы степей, полупустынь, предгорных районов и частично пустынь Средней Азии и Казахстана, Алтая, Тувы, Минусинской котловины, лесостепь Зауралья и Западной Сибири, наконец степную зону Восточной Сибири – Забайкалье. По структуре и содержанию он органически связан с предшествующим томом «Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время» и является его продолжением.

Следуя географическому принципу, том состоит из двух частей: первая объединяет памятники ранних кочевников Средней Азии и Казахстана, вторая – ранних кочевников всего Сибирского региона, включая Алтай, Туву и Забайкалье.

Начало I тысячелетия до н. э. на всей территории евразийских степей явилось периодом освоения жившим здесь населением последнего и самого важного металла – железа, сыгравшего революционную роль в истории человечества. С этого момента начинается эпоха, именуемая в исторической науке железным веком. Самая древняя фаза этой эпохи по принятой периодизации называется ранним железным веком.

Рубеж II–I и начало I тысячелетия до н. э. на просторах евразийской аридной зоны ознаменовались еще одним важным событием – становлением кочевых форм скотоводческого хозяйства, бывшего в тех условиях наиболее производительным, а потому и наиболее прогрессивным способом производства. Кочевничество является особым видом производящего хозяйства, в котором доминирующим занятием населения становится экстенсивное, подвижное скотоводство и большая часть населения вовлечена в периодические перекочевки.

Почти повсеместный в евразийских степях переход к новым формам скотоводческого хозяйства мог произойти только благодаря взаимодействию ряда факторов. Среди них исследователи называют изменения природно-климатических условий; совершенствование приемов ведения скотоводческого хозяйства; оформление видового состава стада, оптимально приспособленного к условиям аридной зоны; новый уровень социальных отношений, связанный с возросшей имущественной и социальной дифференциацией, когда скот становится одной из форм накопления богатств, что создает стимул к увеличению стад; расширение обмена; повсеместное распространение колесно-упряжного транспорта; дальнейшее развитие коневодства; появление строгих удил и использование лошади для верховой езды, что произошло по имеющимся данным не позднее второй половины II тысячелетия до н. э. Накопление всех этих факторов подготовило почву для становления кочевого скотоводства, тем более что в некоторых засушливых зонах скотоводство практически изначально могло существовать только как кочевое[1]1
  Появление первых элементов кочевого уклада В.П. Шилов относит к ямной эпохе и считает, что в эпоху срубной культуры существовало уже два хозяйственных уклада – оседлый скотоводческо-земледельческий и кочевой (Шилов В.П., 1970, с. 25).


[Закрыть]. Однако представляется справедливым замечание некоторых исследователей (Клейн Л.С., 1979, с. 18–22), что ведущими факторами, приведшими к перестройке хозяйства и быта во всем степном регионе и при этом практически одновременно, являлись, во-первых, особое свойство скота, который благодаря своей мобильности превращался в наиболее легко отчуждаемое богатство (в противоположность, например, запасам зерна), и, во-вторых, то обстоятельство, что именно к началу железного века сформировались оптимальные виды и типы вооружения. Это вкупе с кочеванием обеспечивало преимущество в охране и угоне скота. Война, по выражению К. Маркса, стала видом труда. Все эти условия и создали конкретно-историческую ситуацию, при которой переход к кочевому скотоводству (уже давно существовавшему в самых засушливых районах) в начале I тысячелетия до н. э. как цепная реакция охватил всю территорию степей и полупустынь Евразии. Новая хозяйственная деятельность обусловила существенные изменения почти во всех сферах материальной и духовной жизни скотоводов.

Период развития кочевых обществ с момента их становления и до раннего средневековья (т. е. до V в. н. э.) принято называть эпохой ранних кочевников (в отличие от эпохи поздних кочевников, охватывающей время с V в. н. э. до наших дней), культурам которых на территории Средней Азии, Казахстана, Сибири и посвящается настоящий том. Термин этот, предложенный в конце 30-х годов (Грязнов М.П., 1939а) и поддержанный в 1960 г. (Черников С.С., 1960а, с. 17, 18), выражает суть эпохальных процессов, происходивших на определенной территории, и характеризует продолжительный исторический период развития племенных и этнических образований с присущими им закономерностями[2]2
  Предложенный позднее термин «эпоха древних кочевников» (Хазанов А.М., 1973, с. 9; 1975, с. 272) отражает суть тех же процессов и в тот же хронологический отрезок. Однако, помимо иной номенклатуры, в основу этой периодизации положены и иные критерии. Автор ее предложил взять за основу всегда существовавшую тесную и детерминированную связь между кочевыми и оседло-земледельческими обществами. Как считает А.М. Хазанов, представляется допустимым разделить историю развития кочевых обществ на три эпохи в соответствии с общей периодизацией всемирной истории: эпоха кочевников древних, средневековых и нового времени (Хазанов А.М., 1975, с. 272).


[Закрыть]. Но территория, которую мы рассматриваем, огромна, и при общности основных природно-климатических параметров каждый географический регион – будь то восточное Приаралье, Центральный или Восточный Казахстан, Семиречье, Алтай, Тува и т. д. – имеет свои отличительные особенности. Именно они и диктовали жившему там населению различные формы скотоводческого кочевого хозяйства.

Теоретической основой для понимания сущности разнообразных форм хозяйственной деятельности человека является разработанная советскими этнографами концепция хозяйственно-культурных типов, которая дает возможность системного подхода к истолкованию этнографических и археологических источников (Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н., 1955; Андрианов Б.В., 1985). Согласно этой концепции хозяйственно-культурный тип кочевого скотоводства определяется как «хозяйство… высоко специализированное… связанное с кочевым образом жизни, что в свою очередь накладывает глубокий отпечаток на всю культуру кочевников. Они разводят главным образом лошадей, крупный и мелкий рогатый скот (особенно овец); в некоторых областях большую хозяйственную роль играет также разведение верблюдов… Основу питания составляет мясная и молочная пища… Способы изготовления молочных продуктов очень разнообразны (различные виды квашеного молока и сыр, приготовление из молока опьяняющих напитков и т. д.). Главный тип жилища – переносной шатер (форма его варьирует), крытый полотнищами из шерсти (ткаными или валяными) или реже – кожей. Утварь преимущественно кожаная; гончарство, как правило, отсутствует» (Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н., 1955, с. 9)[3]3
  Надо иметь в виду, что определение это выработано на основе этнографических источников, а потому такой признак, как отсутствие гончарства, практически неприемлем для ранних кочевников скифо-сарматского времени (VII в. до н. э. – IV в. н. э.), которые в большинстве случаев изготовляли свою лепную керамику.


[Закрыть].

В дальнейшем эта характеристика разрабатывалась и уточнялась. Высказано мнение, что ни один хозяйственный тип не существовал в чистом виде и в той или иной степени хозяйство всегда комплексно. Но определяет хозяйственную основу общества доминирующий вид хозяйственной деятельности. У кочевых скотоводов его образует экстенсивное пастбищное скотоводство, при котором разведение животных представляет главный вид занятий населения и доставляет основную часть средств существования (Марков Г.Е., 1981, с. 84). В рамках этого кочевого хозяйства выделяются хозяйственные подтипы, или виды, – кочевое и полукочевое, принципиальных различий между которыми не существует, ибо отсутствуют универсальные признаки, по которым можно различать собственно кочевое («чистые» кочевники) и полукочевое хозяйство во всех районах распространения кочевничества. Различия между ними относительны и выявляются в каждом отдельном территориально ограниченном регионе (Марков Г.Е., 1973, с. 102; 1981, с. 84). При собственно кочевом способе хозяйства амплитуда кочевания, как правило, значительна (учитывая местные условия). Скотоводы-кочевники или вовсе не знают земледелия (например, монголы, калмыки, казахи-адаевцы и т. д.), или оно играет минимальную роль в их общем хозяйственном комплексе. Но при этом у них бесспорно существуют другие виды деятельности – охота, военный промысел, торговля. У полукочевников несколько меньшая подвижность, большую роль в хозяйстве играют всякого рода вспомогательные виды деятельности и в первую очередь земледелие (Марков Г.Е., 1981, с. 85). Археологические культуры кочевников-скотоводов, рассматриваемые в настоящем томе, как раз и демонстрируют широкий спектр разнообразных видов скотоводческого хозяйства с разной степенью подвижности в рамках одного хозяйственно-культурного типа – кочевого скотоводства.

Заслуживает внимания замечание о том, что далеко не всегда мы в состоянии определить хозяйство древних скотоводческих племен и соответственно отнести его к тому или иному типу или подтипу. Поэтому в некоторых случаях по отношению к ранним, или древним, кочевникам целесообразнее применять более общий термин «подвижные скотоводы» (Марков Г.Е., 1973, с. 102).

Итак, в первых веках I тысячелетия до н. э. в евразийских степях произошел повсеместный переход к кочевому скотоводству и сформировались новые археологические культуры, ознаменовавшие начало эпохи ранних кочевников. При всем своеобразии каждой из них все они образуют некое единство, которое обусловлено рядом обстоятельств – это сходная среда обитания и соответственно одинаковый жизненный уклад, мобильность, способствующая установлению культурных контактов с самыми отдаленными территориями, близкий уровень социально-экономического развития и, наконец, общая генетическая подоснова, восходящая в евразийских степях к срубно-андроновскому пласту. Все эти причины послужили основой для сложения близких по многим параметрам культур. Однако существующее между культурами сходство маркируется несколькими неравнозначными терминами: «скифо-сибирское единство», «скифо-сибирская общность» «скифский мир». Последний термин – «скифский мир» – наиболее нейтрален, а потому предпочтителен. В своих характерных чертах близость культур складывается в раннескифскую эпоху, но отдаленные истоки и корни этого явления можно видеть в культурных контактах и связях, которые существовали у древнейших скотоводов еще в бронзовом веке. Сейчас уже можно говорить об ямно-афанасьевских, срубно-андроновских и карасукско-киммерийских культурных параллелях. Кроме того, именно в бронзовом веке в степях Евразии стал распространяться европеоидный антропологический тип населения, который господствует в культурах скифского времени. Наиболее ярко общность культур евразийских кочевников, расселившихся от Дуная до Монголии, проявилась в существовании у этих племен так называемой скифской триады, в состав которой входят близкие формы вооружения, конского снаряжения и своеобразное искусство скифо-сибирского звериного стиля. Однако общих черт в содержании кочевых культур скифо-сибирского мира значительно больше. Сюда могут быть отнесены скифские котлы, отчасти памятники монументального искусства – оленные камни, петроглифы, общие в ряде случаев приемы устройства могильных сооружений, детали погребального обряда. Конкретные природно-географические и исторические условия способствовали формированию в каждом отдельном регионе степной зоны ярко индивидуальной культуры кочевого населения. Письменные источники донесли до нас наименования некоторых из этих племен. На западе евразийских степей с VII в. до н. э. господствовали скифы, к востоку от них расселились савроматы и родственные им кочевники южноуральских степей. На территории Средней Азии сложились крупные племенные объединения саков, массагетов, дахов, в состав которых входили и другие более мелкие группировки. Достоверные названия кочевых и полукочевых племен, населявших степные и предгорные районы Алтая, Тувы, Минусинской котловины, нам неизвестны. Лишь для территории Забайкалья со II в. до н. э. можно говорить о племенах хуннов.

Первая периодизация культур раннего железного века для Восточной Европы была разработана на основе скифских памятников Северного Причерноморья, исследование которых началось около середины XIX в. В силу своего географического положения и тесных связей с северопричерноморскими колониями большинство скифских памятников содержало античные вещи, которые на первых порах послужили единственной возможностью для хронологических привязок. В дальнейшем археологические культуры восточных кочевников соотносились уже со скифскими памятниками.

До недавнего времени общепринятой датой начала скифской культуры считалась вторая половина VII в. до н. э. Периодизация раннего железного века европейской, да и всей азиатской территории включала в себя предскифский период VIII–VII вв. до н. э., когда железные изделия употреблялись еще наряду с бронзовыми; скифский VII–III вв. до н. э. – время господства железных орудий труда и оружия; сарматский II в. до н. э. – IV в. н. э. Однако сейчас все чаще высказывается иная точка зрения о начальной дате скифского периода, нашедшая отражение и в настоящем томе. Еще в 1953 г. А.А. Иессен предлагал считать начальным этапом скифской культуры в широком понимании этого термина VIII–VII вв. до н. э. (Иессен А.А., 1953). Первоначально почти никакой поддержки эта гипотеза не получила. Лишь в 80-е годы, после раскопок знаменитого кургана Аржан (Тува), М.П. Грязнов вернулся к этой идее и вновь сформулировал ее суть. По его мнению, начальной фазой развития скифо-сибирских культур следует считать IX–VII вв. до н. э., поскольку весь инвентарь памятников того времени «принадлежит начальным формам скифских вещей. И хотя эти вещи хорошо отличимы от „раннескифских“ VII–VI вв. до н. э., но отличаются они от них в такой же мере, как эти последние отличимы от вещей расцвета скифской культуры V–III вв. до н. э.» (Грязнов М.П., 1983а, с. 3).

Памятники IX–VII вв. до н. э., т. е. начальной фазы развития скифо-сибирских культур, по мнению М.П. Грязнова, представлены в следующих районах евразийского пояса степей: Северное Причерноморье, Северный Кавказ и Предкавказье, восточное Приаралье, Центральный Казахстан, Алтай, степи и лесостепи к западу и северу от него, Минусинская котловина, Тува, Монголия, Ордос (Грязнов М.П., 1983а, с. 3–18). Исследователи ленинградской школы поддержали точку зрения М.П. Грязнова, в чем можно убедиться, познакомившись с разделами, написанными Ю.А. Заднепровским и Н.А. Боковенко. Отчасти к этой гипотезе присоединился и А.М. Мандельштам. Он датирует комплекс кургана Аржан концом VIII – первой половиной VII в. до н. э. и относит его к заключительной фазе выделенного М.П. Грязновым аржано-черногоровского периода IX–VII вв. до н. э. Позиция А.М. Мандельштама представляется наиболее реальной. Для скифских памятников Северного Причерноморья такая периодизация не привилась, не получила поддержку она и у исследователей приаральских саков, тасмолинской культуры (М.А. Итина, О.А. Вишневская) и древностей Минусинской котловины (Н.А. Членова).

Учитывая эти разногласия, мы сочли правомерным, чтобы в разделе о ранних саках Приаралья (М.А. Итина) был представлен не только Южный Тагискен – могильник сакского времени, но и северный некрополь Тагискена с захоронениями периода поздней бронзы X–VIII вв. до н. э. Материалы последнего хронологически предшествуют раннесакскому комплексу и существенно отличаются от него. Очень важны они и для понимания генезиса раннесакской культуры.

Каждый из двух крупных рассматриваемых в томе регионов – Средняя Азия и Сибирь – имел свою специфику в развитии кочевых и полукочевых народов раннего железного века. Для Средней Азии такое своеобразие определялось соседством и активным взаимодействием кочевников с оседло-земледельческим населением. Близость Ахеменидской державы, северные сатрапии которой частично охватывали и земли, заселенные кочевым населением, Парфянского и Кушанского государств, в создании которых приняли участие кочевые племена, дав, к тому же, начало правящим династиям, наконец, участие в разгроме Греко-Бактрийского царства – все это не могло не отразиться на материальной и духовной культурах среднеазиатских кочевников. Кочевые и оседлые сообщества Средней Азии создавали единую экономическую, а нередко и политическую структуру, всецело зависели друг от друга и были заинтересованы друг в друге.

Если говорить об общих специфических признаках, отличающих историю развития сибирских кочевых и полукочевых племен (исключая Зауралье и Западную Сибирь), то необходимо обратить внимание на очень длительное, в сравнении с западными областями, господство бронзовых орудий труда и оружия. Только в V–III вв. до н. э. начинается вытеснение бронзы железом, но железные изделия не составляют еще большинства. Лишь ко II в. до н. э. железо в этом регионе начинает завоевывать господствующее положение.

Однозначного объяснения этого феномена не существует. Но, видимо, большое значение имели два фактора: мощная сырьевая база с налаженной добычей руды для выплавки бронзы и существование древних и очень живучих традиций производства бронзовых изделий. В сочетании с удаленностью от древних цивилизаций и определенной обособленностью этих районов, особенно Минусинской котловины, оба эти условия могли оказаться решающими для длительного сохранения бронзовой индустрии.

Что касается сведений письменных источников о племенах, населявших Среднюю Азию и Сибирь, то и в этом отношении регионы находятся не в равном положении. Относительно среднеазиатских кочевников мы располагаем не только несколькими этнонимами отдельных племен или племенных объединений, но и некоторыми вполне конкретными сведениями этнографического и исторического характера.

Данные письменных источников о природе и жителях столь отдаленных территорий, как Алтай, Тува, Минусинская котловина, чрезвычайно скудны и малодостоверны. В несравненно лучшем положении оказались лишь хунны Забайкалья, поскольку хуннские объединения издавна воевали с Китаем, а потому всегда интересовали политиков и географов древнего Китая.

Включение в состав тома культур оседлого населения Зауралья и западносибирской лесостепи обусловлено теснейшими контактами его с южными и западными кочевыми соседями. На протяжении всей истории эти племена были вовлечены в орбиту влияния степных кочевников (а временами, возможно, и подчинялись им), что наложило заметный отпечаток на все стороны их жизни. Близости этих культур способствовал и характер земледельческо-скотоводческого хозяйства лесостепных племен: преобладание скотоводства над земледелием и значительная подвижность, связанная с существованием яйлажно-пастушеской, а иногда и полукочевой форм скотоводства.

В создании настоящего тома принимали участие сотрудники Института археологии и Института этнографии АН СССР. Раздел «Кочевники северо-западной Туркмении» написан Б.И. Вайнберг в соавторстве с Х.Ю. Юсуповым – сотрудником Института истории Туркменской ССР. Раздел «Общие сведения о ранних кочевниках Средней Азии и их группировках» подготовлен научным сотрудником Государственного Эрмитажа Н.Г. Горбуновой по работам А.М. Мандельштама. Ею написана часть раздела по народам, обитавшим в северо-восточной части Средней Азии. Все таблицы к разделам А.М. Мандельштама (табл. 40–43; 71–83) подготовлены и составлены Э.У. Стамбульник, а к разделу М.П. Грязнова (табл. 60–70) – М.Н. Пшеницыной. Карта к тексту М.П. Грязнова составлена Л.С. Марсадоловым, а к тексту А.М. Мандельштама по Туве – Н.А. Боковенко. К остальным разделам все таблицы и карты подготовлены авторами.

Авторы по возможности старались учесть и отразить не только уже опубликованные материалы, но и результаты раскопок последних лет. Мы приносим благодарность всем археологам Средней Азии, Казахстана и Сибири, предоставившим в наше распоряжение свои новые материалы.

Часть первая
Кочевые племена Средней Азии и Казахстана в скифо-сарматское время

Введение

Природные условия и хозяйственные зоны.

(Б.В. Андрианов)

Средняя Азия и Казахстан расположены в-центре Евразии, в самой широкой части аридного пояса, где широтные зоны лесов и лесостепей с относительно высоким увлажнением отодвинуты далеко на север, уступая место сухой степи, полупустыне и пустыням – Каракумам и Кызылкумам. Это край обширных, жарких летом и прохладных зимой пустынных низменностей и горных систем, протянувшихся на юге от берегов Каспийского моря и невысоких Копетдагских гор до могучих нагорий и гор Памира, Тянь-Шаня, Джунгарского Алатау и Тарбагатая на самом востоке. На северо-западе степи Казахстана граничат с пустынными берегами Каспия, Волгой, Уральскими горами, а на севере и востоке – с Западно-Сибирской низменностью и Горным Алтаем.

Общая площадь всей территории 4 млн кв. км. Она удалена на тысячи километров от океанов и крупных морей, поэтому отличается континентальностью климата, малым количеством осадков, большими колебаниями температур, обилием безоблачных дней и высокой испаряемостью. Если на вершинах гор круглый год лежит снег, то на равнине, где-нибудь на берегах Амударьи, в песчаных грядах, летние температуры достигают 50° жары, и солнце неумолимо выжигает растительность. Поэтому вся жизнь здесь связана с водой и орошением.

Для каждой из главных природных зон – гор, предгорий и пустынных равнин – характерны свои особенности природы и хозяйственной деятельности обитателей.

Заметны различия в природных условиях между северной зоной со степными ландшафтами и самой южной зоной пустынь и гор Туркмении и Таджикистана с субтропическими ландшафтами и климатом. На западе у Каспийского моря преобладают жаркие и сухие низменности, а на востоке Средней Азии и Южного Казахстана – горы и возвышенности с более прохладным и влажным климатом. Для гор характерна вертикальная зональность ландшафтов. Но Существенны и различия между юго-западной субтропической зоной (Копетдаг и южный Таджикистан) и северо-востоком Средней Азии с мощными горными системами центрального и северного Тянь-Шаня. Древние и почти безлесные горы Копетдага отличаются большой сухостью, пустынная растительность здесь поднимается до 1000 м над уровнем океана; выше – полынные и злаковые степи; на высоте 2400 м они сменяются горными лугами и скалистыми вершинами.

Высокие горные системы Тянь-Шаня имеют более богатую растительность. Они многоярусны. В предгорьях культурные земли (поля, сады, селения) постепенно сменяются полосой полупустынных сухих адыров, густо пересеченных оврагами, ручьями и реками. Выше – так называемые прилавки со степной растительностью и хорошими пастбищами. Вдоль рек и ручьев на высоте 1500 м встречаются леса. На сухих скалистых склонах растут лишь колючие кустарники, а травы изреживаются. Лишь там, где много влаги, распространены субальпийские и альпийские луга, это – богатые летние пастбища (Мурзаев Э., 1957, с. 202–207).

Все реки начинаются в горах. Амударья и Сырдарья пересекают обширную пустынную равнину и впадают в Аральское море; Атрек течет в Каспийское море, а реки Или, Лепса, Каратал – в Балхашское озеро. Но многие из рек (Зеравшан, Санзар, Теджен, Мургаб, Сарысу, Чу и др.) не доходят до крупных водоемов, иссякая на равнинах в песках.

На севере Казахстана водораздел, проходящий через Тарбагатай, Каркаралинские высоты и Южный Урал, отграничивает бессточные области Средней Азии и Казахстана от бассейна рек Северного Ледовитого океана, к которому принадлежат текущие по Северному Казахстану и впадающие в Обь реки Ишим, Тобол, Убаган.

Режим среднеазиатских рек разнообразен. Однако большая часть из них, в том числе и самые крупные – Амударья и Сырдарья, имеют паводки в жаркое время года, что с давних времен благоприятствовало развитию в их долинах поливного земледелия. Реки несут с гор обильный ил, песок, мелкие камни. Тысячелетиями они откладывают на равнине аллювий, из которого и сложены песчаные толщи пустынных равнин. Большая часть песков Каракумов – это наносы древней Амударьи, которая до верхнего плейстоцена несла воды в Каспий. Южные и Восточные Каракумы сложены наносами Теджена, Мургаба и Зеравшана. В нижних частях почти все среднеазиатские реки образуют обширные дельтовые области, где непрерывные гидрографические изменения приводят к отмиранию прежних дельтовых протоков и образованию новых. Там, куда устремляются основные протоки, отложение наносов происходит наиболее быстро и интенсивно; на окраинах, в понижениях, которые заросли камышами, воды, напротив, застаиваются и осветляются. Неравномерность отложений – главная причина исторических гидрографических изменений в дельтах рек. В отдельных рукавах вода течет с различной скоростью. Там, где откладывается больше всего наносов, уменьшающиеся уклоны не обеспечивают устойчивости потока, и наступает момент, когда основная масса воды, прорвав боковые валы, образует сначала разливы, а затем и новые русла, устремляясь по наибольшему уклону в новом направлении. На протяжении длительных периодов происходят перемещения районов интенсивного обводнения из одной части дельты в другую. Это можно назвать перемещением основного направления реки (Шульц В.А., 1945; Андрианов Б.В., 1951, с. 326).

В дельтовых областях и долинах рек преобладает травянисто-тугайная растительность. Здесь встречаются лугово-болотные, луговые, лугово-солончаковые, солончаковые и песчаные растительные ассоциации. На влажных участках с близкими грунтовыми водами растут обильные камыши, куга, кыркбугим, юлгун, тал, ажрек и др. Почти все они представляют собой хороший корм для домашних животных. Заросли камышей в низовьях Амударьи и отчасти на Сырдарье поднимались еще недавно на высоту 5–8 м над уровнем разливов. Судя по этнографическим данным, камыши всегда служили не только хорошим кормом для крупного рогатого скота, но и строительным материалом для шалашей, загородок для ловли рыбы и т. п.

Дельтовые районы среднеазиатских рек на равнине окружены пустынями. В растительном покрове пустынных территорий преобладают псаммофитные кустарники, полукустарнички и травы (кустарники – черкеза, кандыма, травы – многие виды полыни, эфемеры, солянки и др.). Пустынно-древесная растительность представлена белым и черным саксаулом. В северной зоне солянково-полынных пустынь и полупустынь со злаками на бурых почвах размещены весенне-летние пастбища, где обычно выпасают и верблюдов. Южнее расположены весенние пастбища, где песчаные гряды покрываются зеленым ковром эфемерной растительности. Это травы – илак, арпаган, а также селин, еркек, кермек и др. Пустыни с грядовыми и бугристыми песками занимают самые крупные площади в Среднеазиатско-Казахстанском регионе. Пустыни пригодны для выпаса овец и верблюдов почти круглый год, хотя относительно малопродуктивны; здесь на зимних пастбищах сохраняются ковыль, жусан, кияк, солянка, биюргун, кокпек. В Центральном и Западном Казахстане, в Прикаспийской низменности сезонная смена пастбищ связана с распределением растительности (Крашенинников И.М., 1927, с. 43, след.).

Окаймляющая с юга пустынные равнины зона предгорий имеет плодородные сероземные почвы на пролювиальных и аллювиальных глинистых лёссовидных наносах. Здесь хорошие весенние пастбища с эфемерами и многолетними травами (мятлик луковичный, лютиковые, осока и др.) сочетаются с культурными оазисами, где природа преобразована тысячелетней хозяйственной деятельностью земледельцев.

На равнинах Средней Азии и Казахстана засушливые климатические условия и аридные ландшафты установились еще с конца третичного периода. Но они не были постоянными. На протяжении плейстоцена и голоцена климат неоднократно менялся в сторону большего или меньшего увлажнения, менялись структура и размещение речной сети. Такие крупные реки, как Амударья, Сырдарья, Зеравшан, Мургаб и Теджен, перемещали свои русла и дельты на десятки и даже сотни километров, обводняя различные районы пустынных равнин (Андрианов Б.В., Кесь А.С., 1967, с. 26).

В позднем неолите и эпоху бронзы западные районы Средней Азии и Казахстана получали значительно больше осадков, чем теперь, особенно в зимнее время, что способствовало обводненности каменистых плато Устюрта, Мангышлака, песчаных равнин, где в долинах рек бродячих охотников в то врзмя сменили скотоводы и скотоводы-земледельцы. Аридиэация климата Средней Азии и Казахстана и формирование жестких ксеротермических условий, близких к современным, начались на рубеже III–II тысячелетий до н. э. Это, с одной стороны, способствовало концентрации скотоводческо-земледельческого населения в наиболее увлажненных (дельтовых) областях, с другой – привело к оскудению водных ресурсов зоны предгорий и кризису хозяйства ранних земледельцев южной Туркмении (Виноградов А.В., 1981, с. 38, 39). Уменьшению водоносности рек и ручьев способствовала и вырубка лесов на скалистых склонах Копетдага оседлыми земледельцами.

Палеогеографические исследования в Фергане показали, что в I тысячелетии до н. э. и первых веках нашей эры здесь после засушливого периода наступило относительное увлажнение, что отразилось на повышении водоносности р. Чирчик и трансгрессии Иссык-Куля. Следующая стадия увлажнения относится уже к IX–XII вв. н. э., когда в Ферганской долине были отмечены леса на очень низких уровнях (Серебряный Л.Ф. и др., 1980, с. 221). Колебания увлажненности в Среднеазиатско-Казахстанском регионе происходили, однако, в пределах общей аридности климата. Как бы ни было заметно влияние климатических условий (увлажненности, средних температур) на судьбы древнего населения, эти изменения не меняли коренным образом характер главных ландшафтных зон – гор, предгорий и пустынных низменностей, где природные условия во многом определяли характер хозяйственной деятельности обитателей.

Существенное значение на равнинах имели гидрографические изменения течения рек. Наиболее крупная среднеазиатская река Амударья (Оке древних авторов) в нижнем и среднем плейстоцене впадала в Каспийское море, ее притоками служили Зеравшан, Мургаб и Теджен. Аральская впадина обводнялась тогда, видимо, водами Сырдарьи, Чу и некоторых других рек. В самом начале верхнего плейстоцена, в раннехвалынское время, Амударья повернула на север, обводнила и заполнила осадками сначала Хорезмскую впадину, а затем сформировала Южную и Северную дельты Акчадарьи, направив свои воды в Арал. Позже началось формирование Присарыкамышской дельты и обводнение Сарыкамышской впадины, откуда вода, заполнив ее и соседнюю впадину Ассаке-Каудан, по руслу Узбой вновь достигла Каспийского моря, на дне которого зафиксированы долина и конусы выноса этой реки. Они функционировали в периоды регрессии Каспия (8500, 6400, 5200 гг. до н. э.) (Варущенко А.Н. и др., 1980, с. 79–90).

В низовьях Амударьи постепенно сформировались три обширные дельты с системой меняющихся протоков: Акчадарьинская, Присарыкамышская и самая поздняя – Приаральская.

В неолите, в IV–III тысячелетиях до н. э., основной сток амударьннских вод шел по руслам Присарыкамышской дельты в Сарыкамыш, откуда по Узбою поступал в Каспий. Южная Акчадарьинская дельта в этот период была подтоплена и заболочена. В начале II тысячелетия до н. э. произошел прорыв вод по Акчадарьинскому коридору на север, в Северную дельту. К этому времени сток в сторону Сарыкамыша сократился, и, вероятно, постоянного течения в Узбое уже не было. Во второй половине II тысячелетия до н. э. началась проработка русел современной Приаральской дельты (Итина М.А., 1977). Во II и I тысячелетиях до н. э. Амударья имела огромную двойную дельту, состоящую из многих протоков, впадающих то в Сарыкамышскую низину, то в Арал. Естественная тенденция вела к отмиранию рукавов верхней части дельт и перемещению главной массы вод и наносов в сторону Арала, но это был длительный процесс. Переполнявшийся неоднократно Сарыкамыш не раз питал сбросы воды по Узбою в сторону Каспия. Геродот (I, 202) сообщает, что Араке (Амударья?) при устье разделяется на 40 рукавов, из которых один впадает в Каспийское море с востока, а остальные – в болота и лагуны. Сподвижник Александра Македонского Аристобул в III в. до н. э. писал, что амударьинские воды по руслу Узбоя достигают Каспия, а Яксарт (Сырдарья) соединяется протоком с Амударьей (Бартольд В.В., 1965, с. 101).