Текст книги "Портрет незнакомца. Сочинения"

Автор книги: Борис Вахтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 55 страниц)

Целесообразный инструмент природы, необходимая часть ее структуры, ее механизма, – люди так же невластны в своей общей судьбе, как и неживая природа. Они движутся к своему неизбежному концу, движутся неутомимо, и не исключено, что пространственно-временной континуум – лишь доступная им мера движения. Они рабочие и рабы природы – как сила тяготения, как внутризвездные процессы, как магнитные поля, – не в результате «сознательного» акта природы они таковы, а потому, что они – органическая часть структуры мироздания.

В природе ничто не возникает без причины или «из ничего». Не является случайностью и появление жизни вообще и человека в частности. Косвенным доказательством закономерности появления жизни (в ее низших и высших формах) является отсутствие резких границ между неживой материей и живой, между бессознательными тварями и сознательными. Мы испытываем, в частности, большие трудности, пытаясь определить, что именно характеризует только людей, что присуще только им (мы находим у животных в принципе и разумность, и изготовление орудий, и пользование языками (знаковыми системами), и социумы, и сострадание; пожалуй, наиболее существенное отличие человека состоит в том, что он знает о бессмертии и может его достичь). То же отсутствие четких границ наблюдается в природе в целом между разными формами существования материи и энергии. Другим косвенным доказательством неслучайности появления человеческого вещества может служить та постоянная связь всего сущего, которая должна пронизывать весь известный нам мир, соединяя его в движущуюся структуру; поэтому любое изменение любого элемента структуры должно приводить к некоторой перестройке всей структуры, хотя эта перестройка может выражаться как значительной, так и сколь угодно малой величиной. Мы знаем из опыта, какое заметное воздействие оказывает деятельность человека на нашу планету, изменяя ее флору, фауну, состав воздуха, а также, вероятно, воздействуя на электрические, магнитные и прочие невидимые поля. Трудно предположить, что люди появились вопреки действующим структурным связям или вне их действия. Против случайности и отъединенности людей говорит и тот факт, что человеческое вещество в своем устройстве повторяет принципы космической организации, что социумы представляют собой отпечатки тех как бы узоров, орнаментов, по которым организован биокосмический мир. Общество на земле копирует природу во всем – так сказать, от политики до поэтики.

Рассмотрение третьего отношения помогает нам более или менее точно определить общую направленность человеческого пути: мы можем предсказать с достаточной уверенностью, что процесс освобождения энергии, процесс «саморазогрева» человечества будет продолжаться; что все, с этим процессом связанное, будет торжествовать, а все, постороннее этому процессу или, более того, направленное против него, будет подавляться, истребляться, сходить со сцены, терпеть поражения.

А разве в организме отдельного человека не торжествуют процессы, направленные к смерти?..

Свою деятельность в структуре природы, свое рабство (если хотите, его можно назвать гармонией) у природы человечество не может прекратить – оно не может перестать быть самим собой.

Однако механизм третьего отношения не работал бы, если бы несвобода человеческого вещества в целом не была замаскирована свободой составляющих его частиц – отдельный человек только тогда ощущает свою свободу, когда его деятельность или поведение вливаются в природную целесообразность бытия. Только тогда человек является самим собой, то есть таким, каким его создала природа, только тогда он совершенно свободен и только тогда он полностью раб.

Что значит для отдельного человека свобода? Это значит – поступать так, как он хочет, по своей воле.

А чего хочет человек?

На свете нет каталога человеческих желаний и не будет – ни один каталог не вместит всего обилия и разнообразия страстей: мощных и слабых, устойчивых и беглых, тривиальных и редкостных, естественных и извращенных. Идея «каждому по потребности» нелепа – никакое общество никогда не сможет удовлетворить потребности каждого своего члена: очевидно, что пришлось бы создать какой-то регулирующий потребности бюрократический аппарат; этот аппарат решал бы, какая потребность достойна удовлетворения, а какая является капризом и удовлетворяться не должна; нет сомнения, что этот аппарат принялся бы удовлетворять в первую голову потребности (и капризы) свои и своих близких, друзей и знакомых… Каждая человеческая личность имеет желания – и желания меняющиеся. Можно их, конечно, попытаться классифицировать, объединить в группы: желания пить, есть, любить, властвовать, иметь и т. д. Последним классом будет раздел под названием «разное» – в него попадут именно те желания и страсти, которые наиболее своеобразны и потому глубже характеризуют личность желающего.

Способность хотеть, причем хотеть отнюдь не всегда того, что необходимо для жизни, – особенно важная черта каждой частицы человеческого вещества. Будда был прав, когда видел первопричину страдания в желаниях – добавим, страдания как сущности процесса бытия, как сущности земной жизни, существования.

Как же разнообразие индивидуальных желаний и вызванное им беспорядочное действие одиночек приводит к целенаправленной деятельности всего человечества? Каким образом из «броуновского» движения частиц человеческого вещества получается закономерный процесс движения целого? Иными словами, как третье отношение прокладывает себе путь сквозь хаос личных устремлений?

Непрерывный саморазогрев человечества требует высокой активности составляющих его частиц, а такая активность может быть достигнута лишь в условиях свободы частиц – свободы хотеть и стремиться. На уровне отдельного человеческого существа достаточно иметь заряд воли, чтобы пробудить это существо к активности, толкнуть его к действию.

И какие замечательные образцы воли, энергии, деятельности отдельного человека находим мы в истории! Великие мыслители, ученые, поэты, мореплаватели, полководцы, тираны, святые, изобретатели, пророки… Одержимые единой страстью, подчинившие ей все свои поступки – кто эти одиночки? Мы говорим «гении», «таланты», «одаренные» (гений и злодейство несовместны, но, увы, есть гении злодейства), «выдающиеся», но во всех этих словах смысл один – такими они родились, эти обладатели целеустремленной воли, объекты поклонения, зависти и подражания.

Объекты поклонения, зависти и подражания? Значит?..

Да, это значит, что каждая личность становится выдающейся не сама по себе, а лишь в глазах других людей, путем воздействия на них. Активность частицы происходит в веществе – и возбуждает вещество. Мыслитель увлекает смелостью идей, ученый раскрывает тайны феноменального бытия, поэт восхищает и учит языку, мореплаватель делает доступными дальние страны, полководец ведет толпы на взаимное истребление, тиран подавляет всех, навязывая свою волю массе, святой заставляет души тосковать и каяться, изобретатель облегчает связи между людьми, пророк будит совесть…

Активность отдельных личностей приводит в движение весь состав человечества – и вступает в действие первое отношение, отношение «человек-человек».

Люди объединяются в группы для достижения общих целей. Очень существенно, что ни биологически, ни духовно человек не в состоянии жить в одиночку. Он не сможет в одиночестве вырасти нормальным существом – перед нами будет (если даже уцелеет) не человек, а непонятная тварь, уже неспособная обучиться языку и воспринять то, что, видимо, не передается с генами – опыт, накопленный другими. Человек может жить и трудиться только в текстуре взаимоотношений с себе подобными, только соединяясь с другими людьми.

Микрообъединение людей – семья, для продолжения рода, для установления важнейших связей, связей между полами и между детьми и родителями.

Но семья не поглощает всей энергии людей, не удовлетворяет всех их желаний. Внутри человеческого вещества стягиваются все более крупные объединения, сгущаются – происходит процесс своего рода коагуляции. Человечество соединяется в шарики-семьи, в поселения – от маленьких деревушек до городов-гигантов, в общества – от любителей египетского искусства до громадных партий, в племена, нации, религиозные общины, ассоциации, группы, страны, союзы стран… Спектр деятельности этих объединений широк и разнообразен, но в результате нечто производится, по крайней мере – происходит. Для объединения людей нужна связь – и мы видим, как быстро развиваются средства связи, средства информации, покрывающие всю землю.

В любом объединении людей устанавливаются отношения господства и подчинения, появляются управляющие и управляемые. В семье господствуют более энергичные члены, родители господствуют над детьми. В обществах главенствуют те, кто обладает особыми качествами, необходимыми для главенства. В свободно образовавшихся и случайных компаниях и то выдвигаются лидеры – по крайней мере, мнений.

Во многих социумах складываются группы не для достижения целей, общих для всех членов социума, а ради удовлетворения интересов только объединившихся. В таких случаях могут появиться такие социумы, как фашистская Германия, сталинистская Россия, маоистский Китай, где сплотившаяся часть общества, преследуя свои цели, бесконтрольно управляет всем обществом. В таких социумах особенно ясно видно, что вопрос о власти сводится к вопросу о том, в чьих руках находятся средства связи – телевидение, пресса, книги, радио, телефон, телеграф, почта, кино, театр, издательства, школы, церковь… Управляющие всеми доступными им способами прерывают прямые связи между людьми, вторгаются во все их взаимоотношения, стремятся стать всеобщим посредником. Запрет налагается на любые виды общения – от чтения свободно выбранных книг, неконтролируемых разговоров по телефону до публичного высказывания своих точек зрения или браков с иностранцами… Похоже, что источником движения, в котором находится человечество, служат различия между людьми.

Иногда говорят, что человек по природе своей – отвратительное существо, способное лишь либо гнуть, либо гнуться.

Не будем торопиться с приговором, присмотримся пристальнее.

Все объединяются для достижения своих целей, но у всех цели – свои, а не общие. И начинаются столкновения на пути к достижению целей. Этот хочет, чтобы тот слушался его, а тот хочет, чтобы этот слушался его. Простейшее, мельчайшее и наиболее частое противоречие – а с него все и начинается. Шарики-объединения находятся в постоянном столкновении, в борьбе, они сливаются, укрупняясь, и дробятся, мельчая, нападают друг на друга, мирятся – словом, двигаются, работают. Для поддержания жизни, для удовлетворения желаний своих членов (всех или руководителей), для борьбы с другими сообществами объединениям нужны средства – как материальные, так и духовные. Эти средства они сообща и производят…

Вступает в действие и второе отношение – отношение человека к природе. Люди, объединившиеся в группы, черпают из природы средства существования, борьбы и удовлетворения бесчисленных желаний. И для производства этих средств нуждаются во все больших и больших количествах энергии. И добывают энергию.

Откуда? Из мертвого, медленно остывающего (второй закон термодинамики) мира – и оживляют, разогревают среду, в которой действуют…

На сцену выступает третье отношение.

Вот так – от желаний отдельного человека к желаниям групп людей, от желаний групп к «саморазогреву» природы – прокладывает себе путь космическое в земном, вселенная в своей крупице, универсальное в индивидуальном.

Таким представляется механизм третьего отношения, и вот почему без «свободы воли» отдельного человека, видимо, не получилось бы космическое рабство человечества. Без пестроты индивидуальных желаний и движений, без несхожести отдельных людей третье отношение вообще не могло бы реализоваться.

Ограничьте желания личности, сведите их к некоторому минимуму – и на земле воцарится покой; правда, покой этот будет похож на затухающий костер, правда, он будет похож на покой летаргического сна, анабиоза, паралича, правда, долго этого покоя люди могут не выдержать, начнутся бунты, восстания, безумства…

Покой такой надолго едва ли возможен – слишком явно он противоречит природе человека, его стремлению к бессмертию…

5. Ослепительные горизонты золотого века

Рабство человека скрыто свободой.

Чувство свободы, гармонии возникает тогда, когда человек отдается целесообразности бытия, когда он осуществляет предназначение, заложенное в его сущности.

А как же абсолютная свобода для всех? Совершенное счастье для всех?

Мечта о такой свободе возникла едва ли не с возникновением людей. От первых дней культуры и до нашего времени, всегда и повсюду все народы мира мечтали о совершенном устройстве общества, о стране обетованной, о рае, об абсолютной свободе, о «золотом веке», который уже был и который еще будет.

На глиняной дощечке примерно четыре тысячи лет назад шумеры написали такие, например, строчки:

В стародавние времена не было змей, не было скорпионов,

Не было гиен и не было львов,

Не было ни диких собак, ни волков,

Не было ни страха, ни ужаса,

Человек не имел врагов.

В стародавние времена земли Шубур и Хамази,

Многоязычный Шумер, великая земля божественных законов владычества,

Ури, земля во всем изобильная,

Марту, земля отдыхающая в мире,

Вся вселенная, все народы в полном согласии

Прославляли Энлиля на одном языке.

Говорят, что этот отрывок – древнейшая запись мифа о золотом веке.

Около трех тысяч лет назад древние китайцы пели:

О, земля радости, земля радости!

И повторяли:

О, страна радости!..

О, селения радости!..

А позднее они мечтали об идеальной жизни:

«Маленькая страна, немногочисленный народ! Там будет множество инструментов, а пользоваться ими не будут. Там будут ценить возможность жить до самой смерти, не уходя далеко! Хотя будут там лодки для езды, но ездить на них не будут; хотя будут там ратные люди, но в военный строй их ставить не будут! Там люди снова станут вязать узелки на веревках вместо письменных знаков и пользоваться этими узелками. Там вкусной будет еда у людей, прекрасной их одежда, мирными их жилища, радостными их обычаи. Соседние страны будут видны, даже крики петухов и лай собак будут слышны, но люди до старости и смерти не будут ходить к соседям!»

Хорошо известен древний библейский рассказ о рае, о его утрате и о предстоящем возвращении туда праведников.

Не следует думать, что люди, жившие четыре (сорок, четыреста…) тысячи лет назад, были глупее нас с вами, не знали «науки» или не могли понять того, что понимаем мы. Нет, они всего лишь выражались на другом языке, но говорили они о том же, о чем мы с вами говорим, и среди них встречались и глупые – как те глупые, что встречаются и сейчас, и умные, которые были не глупее наших умных. Поэтому, сталкиваясь со столь повсеместными и дружными мечтами о золотом веке, мы должны отдавать себе отчет в том, что за этими мечтами стоит некоторая реальность, которую мы можем «вскрыть», то есть описать на нашем языке, с помощью наших понятий.

Напомню, что эта мечта обладала и обладает поразительной силой воздействия на человека. На любые жертвы и подвиги способны люди во имя этой мечты – мечты о том, чего никто никогда не видел, не трогал, не осязал, о чем нет никаких свидетельств очевидцев, существование чего не подтверждено никакими документами…

Эдем, Атлантида, Эльдорадо, Березовград – кто в них побывал?

Никто.

А утописты? Все эти страшные картины «идеального» общественного устройства демиургов-самозванцев, начинавших с мечты о полной свободе и кончавших рабством, наиполнейшим рабством, как Шигалев у Достоевского, но так волновавшие и волнующие миллионы сердец? Многое объясняет И. Р. Шафаревич в своей книге о социализме… В частности, он верно заметил, что идеи «золотого века» (социализма) воздействуют на людей иррационально – провалившиеся безнадежно и в теории (не подтвердились), и на практике (обернулись не общим счастьем, а всеобщим несчастьем – кровавой деспотией, окоченением, безнравственностью, серой скукой восторжествовавшей посредственности), эти идеи, нигде не принесшие ничего хорошего, живы и привлекают все новых и новых сторонников. Не потому ли это так, что в эти идеи включена мечта – мечта о совершенном социальном устройстве, об абсолютно счастливом мире?..

В чем же тайна могучей силы этой мечты? В чем секрет безграничной власти ее над душами людей? Почему и одиночки, и целые народы готовы сдвинуться с места и устремиться неудержимо в погоню за неведомым, невиданным, неслыханным и нигде никогда не приводившим к счастью? Чем так манит эта вековечная мечта, что народы и люди утрачивают чувство самосохранения, устремляясь на ее зов?

Мы видим ее присутствие во всех великих умственных, духовных и революционных событиях. Она – постоянный и верный спутник человечества, его тень.

Солженицын удивляется и завидует, что революция выдвинула столько образцов самопожертвования, он сетует, что сегодня нет таких образцов в борьбе со злом, этой революцией порожденным. Но есть ли сегодня у сторонников добра и нравственности ослепляющая мечта о всеобщем счастье перед тазами? Если появится такая мечта – недостатка в самоотверженных героях не будет.

Эта мечта, этот идеал – сердцевина социализма, кащеева смерть этой «науки». Не сразу заметно, что это так – идеал под именем коммунизма скрыт за «ослепительными горизонтами», замаскирован формулой «от каждого по способностям, каждому по потребностям»; говорить о будущем конкретно марксизм категорически отказывается вот уже более ста лет – ни Маркс, ни его современные последователи не решаются нарисовать четкую картину этого самого счастливого будущего, наверно знают, что, как и Шигалев, ничего, кроме тирании и рабства, не нарисуют.

Много лет назад мой знакомый оказался случайно на заседании «товарищеского суда», созданного жильцами дома (или нескольких домов) и разбиравшего обычные дрязги какой-то коммунальной квартиры – коммунизм и дух коллективизма хороши в теории, а на практике жизнь в общих квартирах с общей кухней и общим клозетом – сущий ад. Один из участников склоки перечислил мерзости, которые ему делают соседи, и укоризненно сказал:

– И все это происходит в наше время – время счастливого будущего!

Он произнес формулу, отпечатавшуюся в сознании моих современников и соотечественников, лишенных счастливого настоящего, формулу, ослепившую их, задурившую им головы и сердца. И – продолжающую слепить и дурачить.

Ослепительные горизонты счастливого будущего… Нестерпимые лучи лупят оттуда. Свобода каждого – и свобода всех. Полный расцвет способностей и дарований. Никакого угнетения человека человеком. Никаких войн, никакого насилия. Жизненные блага текут рекой. Труд стал наслаждением. Райская жизнь, коммунизм! Подробности этого рая не разглядеть – мешает ослепительный свет, слепит он, как и полагается по определению.

Не до подробностей тут. Сказано – коммунизм, и точка. Счастливое будущее всех народов. Уточняющих вопросов просят не задавать. Чересчур настырных найдут способ урезонить, а не захотят угомониться – придавят, чтобы не мешали идти к ослепительным горизонтам.

Кто же может быть против счастливого будущего, светлого завтра и полноводных рек благополучия? Против небывалого роста производительности труда? Как можно быть против такого? Да еще ни эксплуатации, ни войн. Всеобщая гармония. Счастье. Кто посмеет быть против счастья?

Стоит ли удивляться, что в счастливое будущее поверил не только тот несчастный (о, сегодня несчастный, всего лишь сегодня, зато завтра-то, завтра как ему будет хорошо! – даром, что это сегодня длится уже шестьдесят лет и до конца столетия наступления счастливого завтра уже даже не обещают, так что с уверенностью можно сказать: никто из живущих в несчастливом сегодня до счастливого завтра не дотянет), да, поверил не только тот старик из коммунального ада, но и всякие Ромены Ролланы, Анри Барбюсы, Леоны Фейхтвангеры и прочие – вольные или невольные соучастники преступлений, творимых во имя того завтра, которое никогда не наступит?

Это вам уже не академический вопрос о золотом веке. Это вам не шумеры и не древние китайцы. Не Атлантида и не Березовград.

Это Россия, двадцатый век.

Это мы с вами.

Жизненно необходимо разобраться в этой мечте, понять ее корни, причины ее могущественной власти над сердцами.

С одной стороны – третье отношение, рабство человечества, включенность его в общее движение природы; выполнение человечеством некоего «урока», работы.

С другой стороны – мечта о полном счастье для всех, о всеобщем мире и покое, мечта, которая не могла бы появиться, если бы не какие-то для нее реальные основания.

Противоположные явления?

Нет, родственные.

Очевидно, что максимальная свобода, чувство предельной освобожденности от собственной природы, от работы по принуждению (принуждению этой самой собственной природой) будет достигнуто тогда, когда человечество максимально полно выразит себя, когда оно достигнет цели, заложенной в нем, как семя заложено в цветке, когда ему уже ничего не останется делать, когда прекратится его страдание, его движение, стремление, жизненный дух, его мука, мучение.

Предельное освобождение человечества, видимо, и будет его физической смертью.

Это будет момент, когда полнейшая свобода явится достойной платой за полную гибель, а беспредельное счастье – за худшее из несчастий. Но счастье и несчастья не будут тогда раздельно: это будет миг, когда прекратятся все конфликты, исчезнут все противоречия; когда смерть будет синонимом жизни, а жизнь – смерти; когда из этой гибели в наивысшем блаженстве, из этого блаженства в гибели, из этого исполнения всех желаний в нежелаемом, из этой полнейшей и всеобщей самоотдачи родится нечто неизвестное – с иными противоречиями, с неведомыми целями.

Это будет великий предсмертный вздох блаженного отдыха; раб опустит усталые руки и улыбнется гибнущим небесам.

Будет достигнуто полное равенство всех, не останется никакого различия.

Смерть и нестерпимый свет сольются. Золотой век будет достигнут…

Вот что предвидела русская литература, когда ей мерещилось странное единство смерти и вспышки света. А вслед за русской литературой и русским опытом это понимали чуткие писатели и других стран. Понимал, например, Честертон, когда писал о социалистах:

«И в виду они имеют смерть. Когда они говорят, что человечество будет в конце концов свободным, они имеют в виду, что человечество совершит самоубийство. Когда они болтают о рае без правого и виноватого, они имеют в виду могилу».

К нам это не придет, говорят и думают во многих странах, озираясь на русский опыт в его отрицательной части. Это может прийти всюду, говорим мы, независимо от демократических институтов и традиций, потому что везде есть мечта о золотом веке, в каждой культуре заложена она, пусть разная в подробностях, но одинаковая по сути.

Рай, золотой век, абсолютное счастье, коммунизм – синонимы смерти, прекращения жизни человеческого вещества. И одновременно – полное «освобождение» всех и каждого.

Идеалы всеобщего счастья и свободы – это выражение глубоко скрытой мечты об отдыхе, это формы стремления к смерти.

Как работает в отдельном человеке эта таинственная тяга к исчезновению, к избавлению от бремени жизни, от ее тягот и страданий? Это стремление к смерти?

В разных людях – по-разному. Но есть общий для всех неплохой прообраз такого стремления – удовольствие, с которым уставший человек погружается в сон, в отдых временного небытия.

Идеалы социализма – всего лишь навсего примитивная форма мечтаний об окончательном облегчении, отдыхе, покое. Притягательность такой мечты – реальная сила этой теории, этой «науки», «религии», а вовсе не только во внешних ее атрибутах в виде партократии, вооруженности до зубов, тьмы тьмущей шпионов, тайной полиции, цензуры, лагерей смерти, террора, мракобесия и всех прочих прелестей. Внешние атрибуты – пустяки, куча железа, свинца и расщепляющихся материалов. Даже монополия на средства информации (синоним диктатуры) пустяки, сама по себе – ничто. Все дело в вере, будто наше время – время счастливого будущего.

Однажды я разговаривал с молодым французом – членом компартии. Француз был глубоко идеен, опытен – за его плечами лежала война с фашизмом, испытания партизанской жизни, борьба с уклонистами. Он чеканил мне марксистские догмы в современной упаковке спокойно, убежденно; и вот он заговорил о будущем – и голос его прервался от волнения и влажно заблестели глаза… Он говорил о коммунизме с такой верой и страстью, словно готов был умереть во имя его ослепительных горизонтов хоть сейчас, хоть мучительнейшей смертью, и уж подавно был готов убивать и мучить ради этих горизонтов. Что могло поколебать в нем эту веру? Грязная грызня за власть внутри его партии? Так нужно же убрать с пути к лучезарному завтра все, что является помехой. Море крови позади или впереди? Без классовой борьбы коммунизма не достичь.

– Хорошо, – сказал я. – Представим себе, что коммунизм достигнут. Что дальше?

Он растерянно замолчал. В его сознании не было дальше. Мой вопрос был нелеп, с таким же успехом я мог бы спросить физика о том, что лежит за пределами нашей вселенной. Физик ответил бы: «Не знаю». Марксист так ответить не может, великие учителя ему все разъяснили, ему остается только вспомнить их разъяснение.

Француз не вспомнил.

– Я узнаю, – пообещал он.

Коммунизм в его сознании был пределом, концом – таким, как и в сознании любого убежденного марксиста.

Священный трепет веры не дает коммунистам сделать логичный вывод и признать свой идеал и мечту смертью, концом.

Русский обыватель и французский интеллектуал обнаружили коренное совпадение мироощущений – слепую веру в счастливое будущее.

Как это объяснить?

Я объясняю так: рак не знает границ, диабету наплевать на национальные традиции, вирусу гриппа безразличны расы.

У человеческого вещества единые устремления, одинаковые цели, общие судьбы, тождественные реакции. У него везде, в каждой группе живет мечта о золотом веке… Ослепляющий свет окончательной и всеобщей гибели воздействует одинаково и на русского, и на француза, и на китайца, и на англичанина, и на папуаса. Все – смертны.

В сундуке третьего отношения, в шкатулке природной сущности человека, в яйце природного рабства людей, в игле мечты об отдыхе – вот где скрыта кащеева смерть марксизма. Вот на какой реальности он паразитирует, вот где кажущиеся иррациональными причины его мощного воздействия на людей, вот почему это воздействие происходит вопреки логике, здравому смыслу и очевидности.

Особенно сильно впечатляет марксизм наиболее образованных, развитых людей, которых часто по признаку образованности ошибочно называют интеллигенцией, – видимо, потому, что эта часть человеческого вещества более активна, она выполняет большую работу по осмыслению и преобразованию окружающей среды, у нее больше тяга к отдыху, к избавлению от бремени рабства, к абсолютной свободе и к ее идеалам; больше у нее и тяга к самоубийству. В особенности это касается образованных людей на Западе – страшно встречать таких, которые не ждут для себя от победившего марксизма ничего, кроме смертного приговора и, тем не менее, остаются его искренними сторонниками. Как будто насильственная смерть убийцы (или соучастника убийства) может изменить нравственную оценку его преступления! Что уж таким сердиться, когда Солженицын, Шафаревич и Максимов выставляют их взгляды на позор и осмеяние…

Но и марксизм, и коммунизм, и злоба нашего сегодня – это всего лишь страничка в книге человеческой истории, в конце которой, действительно, будет достигнуто абсолютное освобождение всех – в гибели.

Социализм, его теория и практика – наиболее открытое проявление стремления к смерти, к смерти бесплодной, пустой. Социализм лишает человека надежды на достижение бессмертия, лишает главной черты, отличающей человека от животного. Однако и другие социальные системы, известные из истории, в той или иной степени телеологичны, целеустремлены, включают более или менее явно мечту о счастье, о предстоящих улучшениях жизни, об уменьшении в ней страдания. Единственной достойной человека целью может быть только достижение бессмертия, воскресения (и воскрешения) из мертвых; все прочие цели ложны и гибельны. Это же справедливо и для человеческих объединений. Ничего, кроме гибели, прошлое и настоящее ему не сулит.

Можно отнестись к этой перспективе, как к трагедии… Помните?

И мы погибнем все, коль не успеем вскоре

Обресть убежище; а где? о горе, горе!

Можно найти в ней вдохновение, увидеть вызов жизни и не уклониться от него:

И смотрю, и вражду измеряю,

Ненавидя, кляня и любя:

За мученья, за гибель – я знаю —

Все равно: принимаю тебя!

Можно пренебречь ею и заниматься своими делами: как смерть, ожидающая каждого отдельного человека, сплошь и рядом не мешает ему жить и действовать, так и предстоящая гибель всего рода человеческого не избавляет никого от текущих проблем бытия – продолжать-то жить надо…

Вы можете относиться к перспективе как вам заблагорассудится, ваше отношение ровным счетом ничего не изменит. Более того, можно сказать с уверенностью, что почти всегда оно послужит общему движению жизни, поскольку привнесет в это движение хоть какой-то импульс: хоть мысль особенную, хоть чувство, хоть поступок крошечный…

Не пытайтесь вырваться из сети жизни – чем сильнее вы рветесь, тем больше петель в ней образуется, тем крепче она впутывает вас и вам подобных.

Стремление к идеальному устройству общества, к золотому веку пока что нигде не дало людям ничего, кроме укрепления их рабства, их плена – плена у природы. Впрочем, переживание этого плена как гармонии тоже ничего не дало…

6. Как играет третье отношение

Первая реакция на третье отношение – паралич воли к действию.

Невольно становишься сторонником древнего даосского «у вэй» – «недеяния». Через кого угодно, только не через меня пусть прокладывает себе путь движение природы! Как ловко она устроила свой двигатель – все, решительно все человечество годится ему в топливо: зверское преступление и голубиная кротость, мерзкий грех и чистейшая святость, колокольный звон и барабанная дробь, гениальное открытие и запрещение грамотности, сладострастные стоны влюбленных и стоны раненых на поле боя, первый крик младенца и последний выдох умирающего; строительство и разрушение, революция и эволюция, религия и атеизм, капитализм и социализм, демократия и деспотия, реформы и отказ от них… Делай, что хочешь, производи, что угодно – все сгодится, все сгорит в этом двигателе! Только не останавливайся, действуй.