Текст книги "Портрет незнакомца. Сочинения"
Автор книги: Борис Вахтин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 55 страниц)
Ученые промолчали – они оставили Джонса в покое.
Вот примеры того, как «работал» Джонс.
Во время проповеди происходил обмен вопросами и ответами между ним и присутствующими. Однажды, например, пожилой белый спросил, кого можно вылечить, как это делается.
– А что именно у вас не в порядке, сэр? – спросил Джонс.
– Много лет боли в спине, – ответил тот.
Джонс заговорил о психосоматической болезни, о необходимости верить, потом указал ему на женщину лет шестидесяти, сидевшую в первом ряду.
– Каждая железка в ее теле, – сказал он с пафосом, – была поражена раком! Доктора уже не оставили ей никакой надежды! Но посмотрите на нее сейчас!
Женщина встала, подняла высоко руки и сделала несколько па какого-то страстного танца.
Джонс указал и на других, описал их болезни и чудесное выздоровление. По его словам, они поправились и от рака, и от других болезней, даже от переломов, полученных во время автомобильных катастроф. Аудитория наэлектризовалась. Джонс взял за руку плясавшую женщину и подвел к мужчине, пожаловавшемуся на боли в спине.
– Обними его! – приказал Джонс. – Покажи ему, что значит божественная любовь!
Женщина прижала к себе мужчину и увлекла его танцевать. Аудитория глазела и шепталась. Вдруг мужчина остановился и закричал восторженно:
– Прошло! Не болит! Спасибо, Джим! Я здоров!
В другой раз исцеленной была черная женщина. Она встала и обратилась к Джонсу с мольбой обратить на нее внимание, помочь ей, несчастной калеке, изувеченной белым водителем, сбившим ее на улице и даже не остановившимся, покинувшим ее истекать кровью на мостовой. Джонс успокоил ее, говоря, что нельзя судить по этому негодяю обо всех белых, нельзя отвечать на его расизм собственной расовой ненавистью, что в жизни должна торжествовать любовь. Он привлек ее к себе и стал ласкать поврежденное место. Через некоторое время женщина начала кричать, что поправилась, отбросила костыли и пустилась в пляс. Наконец она пошла по рядам, показывая совершенно целые конечности…
Неудач у Джонса не было. Исцелял он и себя. Однажды его якобы обстрелял какой-то снайпер. Джонс показывал свою рубашку со следами крови и дырками и свою грудь, совершенно целехонькую. Рубашку поместили под стекло, хранили, как икону…
Внутренности цыплят служили ему, как и многим другим подобным «чудотворцам», вещественными доказательствами – он показывал всем кровавые комочки, говоря, что это раковая опухоль, извлеченная им из тела больного. При известной ловкости рук такая «операция» производит правдоподобное впечатление, даже если снять ее на кинопленку…
Иногда он ловко прятал своих помощников и устраивал «беседы с духами». Если малообразованным беднякам для полной веры в Джонса хватало исцелений, то для более интеллигентных либералов в ход шел «дух» Джо Хилла, прославленного лидера рабочего движения. Активнейшей и самозабвенной его помощницей была жена. Цель, как они оба любили повторять, оправдывает средства, а поскольку цепь у них была самая что ни на есть распрекрасная – достичь идеального социального устройства, то, разумеется, стесняться в выборе средств не приходилось. Марселина готовила «раковые опухоли», следя, чтобы у них был соответствующий душок. Вид этой «опухолевой массы» и ее запах был убедительнее любых слов, а красивое доброе лицо Марселины исключало подозрение, что перед свидетелями исцеления – бессовестные пройдохи.
Одна газета напечатала интервью с Джонсом.
«Вопрос: Что вы думаете о спиритическом излечении?
Джонс: Очевидно, что если вы слышите в медицинской науке о человеке, сказавшем своему сердцу, когда умереть, то существует здесь (показывает на голову) великое множество такого, что мы можем использовать. Мы используем лишь примерно пять процентов этого. Мне нравится думать о себе, как о некотором возбудителе. Я думаю, что это самое точное слово.
Вопрос: Один из управляющих Храмом сказал, что вы воскресили сорок три мертвеца.
Джонс: Да, таких воскресений было сорок три.
Вопрос: Не является ли это необычным количеством смертей для одной церкви?
Джонс: Учитывая тот факт, что люди приходят к лечащему духовенству в крайнем состоянии… от этого я стараюсь предостеречь… но несмотря на это они приносят людей в самом ужасном состоянии. На носилках. У меня был один восьмидесяти четырех лет от роду. Это ужасное число – сорок три.
Вопрос: Вы говорите, что у вас никогда еще не было неудач – что из сорока трех попыток воскрешения у вас было сорок три успешных. Получается, что никто не умер…
Джонс: Да.
Вопрос: Говоря спортивными терминами, это значит, что все подачи были безошибочными. Приходится думать, что вы можете это продолжать и что вы и ваши люди смогут как-то жить вечно. Как только кто-нибудь умрет, вы его воскресите.
Джонс: Мы можем все посмотреть в это зеркало, знаете ли. Но настолько мы еще не развились… Если существует некоторое измерение, которое разум может преодолеть, то я весь устремляюсь туда…
Вопрос: Все эти воскресения прошли внутри церкви?
Джонс: Да, внутри церкви. У нас очень хороший коэффициент – за несколько последних лет у нас не было ни единой смерти среди тех, кто разделяет наши верования».
Не нужно добавлять, что, разумеется, никакие съемки этих чудес или обследование их независимыми людьми решительно не были допущены… Это были ловкие фокусы, жульничество, но не будем забывать, что многие наивные и доверчивые последователи Джонса всему этому верили – ведь они видели собственными глазами все эти «чудеса», а трудно убедить человека, что и глаза, даже собственные, могут обманывать…
В 1968 году у Джонса с женой произошло серьезное столкновение из-за его внебрачных связей – Марселина, спокойно отнесшаяся, как мы видели, к самопожертвованию мужа ради сирот, решила с ним развестись из-за его измен. Но Джонс быстро и легко подавил бунт жены:
– Если ты когда-нибудь попытаешься от меня уйти, – сказал он, – то больше живыми своих детей не увидишь.
Марселина любила детей. И, видимо, достаточно хорошо знала решительность мужа. Бесстыдный шантаж подействовал. Марселина отныне смирилась с полной сексуальной свободой мужа. Через десять лет не осталось в живых ни ее, ни детей, ни мужа.
Так проявилась в Джонсе черта характера – не останавливаться ни перед чем, если нужно сломить сопротивление чужой воли, любой ценой поставить на своем. Мне приходилось встречать мужей, удерживающих при себе жен угрозой самоубийства; но угрожать жене прикончить детей…
Теоретически мы все знаем, что уступать шантажу нельзя, что каждая уступка оборачивается, в конечном счете, только несчастьем, порой гораздо большим, чем то, которым грозил шантажист. Теоретически знаем…
Дела в Калифорнии шли у Джонса прекрасно. 26 ноября 1965 года он, его жена и один из помощников подписали необходимые документы, юридически оформлявшие существование Народного Храма в городке Рэдвуд Вэлли, километрах в двухстах к северу от Сан-Франциско. Здесь проповедник быстро завоевал симпатии властей и прессы, стал председателем жюри присяжных, приобрел сторонников. Его знали как приятного, отзывчивого человека, хотя и несколько эксцентричного и не без странностей. Священника Кэйза, знакомого Джонса еще по Индианаполису, удивило, что его друг стал из христианина универсалистом, что во время службы он иногда швыряет Библию (прием, видимо, отработанный еще в Индианаполисе) на пол и топчет ее, что слишком много говорит о сексе, что тем, кто хочет выйти из секты, звонят неизвестные и угрозами, уговорами и посулами заставляют остаться. Учителям местной школы казалось непонятным, почему дети членов секты держатся особняком, о своих делах дома либо говорят неправду, либо не говорят вообще. Жителям мирного фермерского поселка представлялось смешным и странным, что территория вокруг здания Народного Храма и само здание бдительнейшим образом охраняется вооруженными людьми и собаками – правда, Джонс и члены его секты постоянно жаловались на угрозы и провокации со стороны расистов, о чем с их слов писала и местная пресса, но шериф уверял, что никаких таких особых проблем у Народного Храма в этом смысле никогда не было. Чудеса врачевания, которые творил Джонс, его духовная сила несколько противоречили высокой вооруженности Народного Драма вполне земными револьверами.
Неосторожный журналист выразил в 1972 году сомнение; если Джонс исцелил такую прорву народу и даже мертвых воскрешает, то зачем ему, обладателю столь могущественной силы, те многочисленные телохранители, которые вооружены до зубов и постоянно его охраняют? Они нужны, заявил адвокат Джонса, некто Э. Чайкин (присоединившийся к Народному Храму и покинувший ради него свою практику – этот тоже верил, что «цель оправдывает средства» и изображал исцеленного калеку на спектаклях Джонса), потому что Джонс и весь Народный Храм живет в обстановке постоянной травли, угроз и нападений. Сам Джонс утверждал, что он от телохранителей отказывался, но его вынудили члены Храма, боящиеся за его жизнь. Тон журналиста и его провокационные вопросы привели секту в гнев и возмущение, и она два дня пикетировала редакцию газеты, позволившей себе такую бестактность.
Довольно быстро у Джонса оказалось достаточно средств, чтобы построить новую церковь с большим бассейном для крещения, с цветным окном над алтарем, с большой асфальтированной площадкой для одиннадцати автобусов, приобретенных сектой. Основным источником денег были, скорее всего, пожертвования, хотя, возможно, какой-то доход давала и необлагаемая налогами деятельность. Во всяком случае, в 1972 году Народный Храм сообщил, что он имел 165 240 долларов от местных дарителей и 42 637 долларов – «внешних поступлений» (что означала эта графа – неизвестно).
Чем же были заполнены дни преподобного Джонса, каким трудам он посвящал себя в Народном Храме и за его пределами? О, свободного времени было очень мало.
Прежде всего, он регулярно проводил собрания своей паствы в Народном Храме – своеобразные культовые ритуалы, в которых центральной фигурой, единственным оратором, учителем и целителем был он сам.
Службу открывал хор, который исполнял песни о братстве, мире и любви между детьми Господа; пение сопровождала музыка. Читались обычные христианские молитвы.
Затем на возвышение выходил Джонс, в больших очках с темными стеклами, с гладко причесанными на пробор блестящими черными волосами, одетый в длинную черную рясу, и начинал проповедь. Говорил он, как правило, очень много и долго, возбуждаясь собственной речью. К сожалению, его проповеди остались, повторяю, незаписанными (или неопубликованными) – они могли бы послужить прекрасным материалом для научного исследования способов воздействия на психологию больших скоплений доверчивых людей…
Помещение Народного Храма вмещало до 500 человек; присутствовало обычно меньше. К этим людям и обращался Джонс. Его темы – равенство всех людей, справедливость, взаимопомощь как идеал, к которому должны стремиться люди, и мрачные реакционеры, милитаристы, человеконенавистники как представители сил, мешающих достичь идеала. Вот пример его выступления – это не цитата, а лишь то, что запомнили его слушатели:
– Люди уповают на Господа. И забывают о действительных потребностях здесь, на земле. Но построить социальный рай, в котором все расы жили бы в уважении, где соблюдалась бы справедливость, охранялось бы равенство и человеческое достоинство всех и каждого, невозможно, если сидеть сложа руки и ждать, когда всевышний пошлет вам золотые шлепанцы для полета на небеса! Такие вот, ожидающие и надеющиеся, на земле бесполезны. Иисус призывал построить рай на земле, вспомните двадцать пятую главу Евангелия от Матфея, где сказано, что прогонит от себя Господь тех, кто никогда не накормил голодного, не одел нагого, не посетил заключенного в тюрьме!
Над возвышением, с которого выступал Джонс, висела хоругвь и американский флаг. Когда Джонс однажды достаточно разгорячился, когда аудитория была им наэлектризована, он обернулся к флагу и погрозил ему кулаком:
– О, погоди, нация фанатиков и фашистов, нация расистов, империалистов, бессердечных богачей и ку-клукс-клановцев! Нация, готовая каждый миг обрушиться на всех, кто ищет счастья, мира и любви, кто, подобно нашему Народному Храму, провозглашает и утверждает на практике равенство рас, братство всех людей, подлинную любовь и мир! Придет твой час расплаты за совершенные злодейства, ответишь ты за все свои преступления, и не на том свете постигнет тебя возмездие, а здесь, на земле! Вот у меня в руках эта книга, Библия, видите? Это она почти две тысячи лет отвлекает людей от реальной работы, суля нам с вами царствие небесное, мешая нам бороться с несправедливостью, угнетением, унижением, бесправием! Вот, я швыряю ее на пол, видите? Вот, я плюю на нее, видите? Вот, если ты существуешь – … я тебя…
И он погрозил небу кулаком.
– Бог вочеловечился! Бог вочеловечился! – раздался восторженный женский крик.
– Видите? – продолжал Джонс. – Если он существует, то почему терпит мою ругань, почему не поразит меня? Да что меня – если он существует, как же допускает, чтобы в мире было столько страданий, столько зла? Нет, нам не нужна Библия, чтобы создать на земле справедливое общество! Нам не нужен книжный бог, который заодно с начальниками и фашистами! И я заявляю – ничто и никогда не остановит нас в строительстве справедливого общества, основанного на любви! Свергнем небесного бога ради земного труда, ради нашей борьбы!
– Бог вочеловечился! – кричали женщины. – Бог говорит с нами!
А иной раз служба шла по-другому.
Девушки в длинных платьях и юноши в темных штанах, красных рубашках и черных галстуках пели сначала песню «Мы за демократию, братство наша вера», затем вступал детский хор, составленный из белых, черных, красных, желтых ребятишек, из мулатов всех оттенков, с восторгом исполнявших песни, слова и музыку которых сочиняли сами члены Народного Храма; вслед за тем выходила Марселина и пела балладу «Черное дитя» – о своем приемном сыне, о своей надежде защитить его от злобы и насилия расистского общества. Наконец, под хоругвью появлялся Джонс. Замечу, что надпись на ней гласила: «Отец, мы благодарим тебя»; под «Отцом» подразумевался Джонс. Он всматривался в аудиторию и приглашал подойти то одного, то другого. Им он рассказывал подробности их жизни: где они работают, где живут, какие лекарства пьют, сколько зарабатывают и даже кто их близкие друзья. Перед сообщением каждого факта Джонс долго всматривался в потрясенного человека, словно пронизывая его внутренним взором, затем говорил, например:
– Вы часто принимаете транквилизаторы… Это потому, что ваша мать очень больна… Так… А еще в детстве у вас был аппендицит… Так…
Называлось это «откровениями», должно было свидетельствовать о мистической силе Джонса – люди, которых он приглашал на эти сеансы из толпы, с ним раньше не встречались и представить себе не могли, откуда он о них так много знает – оставалось верить в чудо.
Чуда, конечно, не было. В обязанности ближайших приспешников Джонса входило собирать сведения о всех членах секты и сочувствующих, о тех кто посещал ее собрания. Нужно было узнать как можно больше, годилось все – с кем кто переписывается, что любит есть, какие принимает лекарства, какие читает книги и т. п. О результатах шпионства приближенные докладывали Джонсу письменно.
После сеанса отгадывания с помощью откровений Джонс приступал к сбору средств на свой храм. Делал он это так: называл сумму, например, 500 долларов, и говорил:
– Кто пожертвует столько? Кто достаточно любит ближних и хочет им помочь? Поднимите руку!
Когда желающих внести пятьсот долларов больше не было, он понижал сумму до четырехсот, трехсот, ста, пятидесяти, десяти, двух, одного…
А случалось, что он, если удавалось особенно сильно возбудить аудиторию исцелениями или откровениями, поступал проще:
– Я хочу, чтобы каждый, – гремел он, – подарил бы Храму немедленно, сейчас же чек на сто долларов! Мы не уйдем отсюда, пока каждый не сделает этого! Именно столько мы должны богу. Вы жадные, вы норовите копить, грести все себе… Меня не интересует, есть у вас эти деньги или вы возьмете их в долг – пишите чеки, пишите! Все до единого!
И не было ни одного, кто не повиновался бы этому приказу.
Часто он рассказывал о судьбе евреев там, где брали власть гитлеровцы.
– Такой же фашистской страной, – говорил он слушателям, добрая половина которых была иногда черные, – становится и Америка. Скоро начнут истреблять всех, в чьих жилах течет африканская кровь. Это будет время массовых убийств, концлагерей и газовых печей! Подумайте сами – кто, кроме Народного Храма, предоставит вам убежище, укроет вас, доставит в безопасное место, где мы сможем укрыться от фашистских убийц? Так давайте объединим наши деньги, наше имущество, чтобы ничто не досталось расистам, чтобы было на что построить нам вдали от этой погибающей и растленной страны свое собственное счастливое, свободное и мирное государство!
И деньги текли в казну Храма, которой полностью и бесконтрольно распоряжался Джонс.
Случались во время службы и накладки. Дело в том, что Народный Храм тщательно охранял тайну своих культовых отправлений – его членам строжайше запрещалось выносить сор из избы. Поэтому характер проповедей Джонса всегда менялся, когда на службе присутствовали посторонние; как приближенные, так и паства были хорошо обучены, как себя вести при «чужих», о появлении которых надлежало немедленно докладывать Джонсу.
Однажды шла служба. Джонс особенно яростно обличал собравшихся:
– Все вы святоши, лицемеры! Все вы верующие идиоты, тратящие деньги на бессмысленную веру в Библию, в Иисуса Христа, в Господа! Меня тошнит от вашего ханжества! А ну-ка, слезайте с ваших котурнов, познакомьтесь с потрохами жизни, с ее утробой, с тем, из чего она на деле состряпана! Ну-ка, давайте, хором, каждый, громко – «говно»!
Кое-кто послушно пробормотал это слово.
– Нет, нет, каждый, громко! Это вам же на пользу! Орать надо, а не шептать! Раз, два, три!
– Говно!
– Еще раз!
– Говно!!!
– Громче!
Однажды примерно пять минут добивался Джонс все более и более громкого и дружного звучания неприличного слова, которое, по его словам, должно было «помочь присутствующим избавиться от религиозного лицемерия», и добился: здание ходуном ходило от дружных и все более мощных воплей присутствующих. Вдруг кто-то подбежал к Джонсу и шепнул ему, что в фойе находится его друг, известный политический деятель, будущий мэр Сан-Франциско.
– Минутку, леди и джентльмены, – поднял он руку, – к нам неожиданно прибыл дорогой гость, которого мы все очень любим и ценим, не правда ли?
Он захлопал, зал дружно зааплодировал; на передний план вывели детей, наряду со взрослыми, участвовавшими в предыдущей антиханжеской тренировке, которые запели «Мы за демократию, братство наша вера».
Надо полагать, что подобные сцены наносили пережиткам лицемерия в секте сокрушительные удары.
Гость во внутренние дела секты не вмешивался и вопросов не задал. Джонс покряхтел по поводу печального недоразумения и принял новые меры к тому, чтобы визитеры, даже друзья, неожиданно не появлялись.
Иногда Джонс заканчивал собрание эффектным спектаклем. Он воздевал руки над толпой и замирал в позе распятого Христа – и тут из его ладоней начинала хлестать кровь. Фокус нехитрый, но на невежественную толпу приверженцев действовал гипнотически – люди действительно верили, что перед ними божество. Разве не читал он в их душах, не проникал чудесно в их жизнь, не исцелял у них на глазах больных, не воскрешал мертвых? «Он, бесстрашный, был нашей единственной надеждой, и мы готовы были умереть во имя его дела», – вспоминает о чувствах тех, кто видел эти сцены, одна из активисток Народного Храма.
Джонсу было тесно в Рэдвуд Вэлли – и шарлатан широко практиковал такие же собрания по всей Калифорнии, а также и за ее пределами. Набив битком автобусы своими сторонниками, он чуть ли не каждый уик-энд «работал» на выезде – разумеется, с соответствующей предварительной подготовкой и рекламой.
Кроме всей этой непосредственно «обрядовой» деятельности, массу времени и сил требовала от Джонса его политическая жизнь – контакты и связи с влиятельными лицами, которых надо было обворожить, пленить, привлечь на свою сторону; дружба с другими прогрессивными «деятелями», переписка с ними, взаимная помощь, поддержка избирательных кампаний «своих» против «чужих» – многосотенная толпа членов секты, быстро переброшенная на автобусах в нужное место, создавала для прессы и телевидения впечатление массового успеха нужного кандидата; заигрывание с прессой…
А сколько внимания требовали души и поведение сектантов, заседания следственного комитета…
А хозяйство Народного Храма – дома для престарелых, ранчо для умственно отсталых детей, общежитие для студентов, чьи родители были бедняки…
А подготовка к излечению наркоманов и прочих больных…
Да и личная жизнь требовала расходов энергии и времени – Джонс уверял всех, что он сексуальный гигант, что каждая женщина мечтает с ним переспать, и старался доказать это на практике…
В сентябре 1972 года Джонс перевел штаб-квартиру секты в Сан-Франциско. Здесь характер его деятельности не изменился.
Зато изменились масштабы. Он купил большое здание, начал издавать собственную газету в 6–8 полос под названием «Народный Форум» тиражом до 60 тыс. экземпляров, приобрел телевизионное время (полчаса) у одной телекомпании, число сторонников Народного Храма исчислялось уже многими тысячами, имя Джонса замелькало рядом с такими знаменитостями, как Розалинн Картер, без его помощи не могли уже победить на выборах многие либералы, он, окруженный телохранителями и помощниками, кочевал по стране, появляясь в Детройте и Хьюстоне, Сан-Луи и Вашингтоне, он возил за собой сотни членов секты, отправляясь на отдых в Мексику или Диснейленд, он был 18 октября 1975 года назначен членом комиссий штата по жилищному строительству, а 24 февраля 1977 года стал ее председателем – это была плата мэра за поддержку на выборах. «Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так ухаживал за левыми, как Джонс, – говорила одна политическая активистка. – Куда бы вы ни пошли, вы слышали его имя и вас спрашивали, кто он и к чему стремится. Удивительное дело – он входит в помещение, произносит речь и уводит триста человек! Его сторонники так преданы делу…» Действительно, он всюду поспевал и был у всех на устах.
Часто мы не замечаем, как судьба постоянно повторяет один и тот же вроде бы рисунок, узор, так что в существе происходящих с нами событий при их кажущейся новизне обнаруживается повторение, порой до огорчения похожее на рок. Политическая активизация Джонса в Индианаполисе вызвала, как мы видели, повышенное внимание к нему прессы, после чего он из этого города уехал. Теперь же в Сан-Франциско, где Джонс добился еще больших успехов, пресса снова стала на его пути.
Катастрофа была внезапной. Сначала поползли какие-то слухи о том, что секретность секты не случайна, что внутри Народного Храма за внешним человеколюбивым и прогрессивным фасадом творится что-то довольно-таки отвратительное и жестокое.
Я уверен, что сам факт засекреченности секты должен рассматриваться как решающее доказательство того, что она скрывает преступления, и других доказательств не требуется… Признание этого принципа могло бы избавить многих, в том числе так называемых «левых», от обидных ошибок. Но в случае с Джонсом это доказательство либо отрицалось, либо не считалось важным. Помилуйте, возражали друзья и сторонники Джонса тем, кто говорил об этих неясных слухах, разве вы не знаете, что он действительно помогает бедным? Что он вот недавно, как рассказал Чайкин, много часов потратил на наркомана, чтобы его вылечить, ночь не спал, а потом, так и не отдохнув, отправился читать проповедь? Что он в своей газете и телепрограмме активно выступает за разоружение, против преступности и ее корней, против расистов Южной Америки и хунты в Чили? Что он борется против ку-клукс-клана? Что осуждает немецкие концлагеря? Ну, у кого нет врагов и кто не без греха – важны не отдельные ошибки, а главное, определяющее, настаивали люди типа Чайкина.
В конце 1976 года журналист Маршалл Килдэф предложил газете «Сан-Франциско кроникл», что он разберется в этих слухах и опубликует в газете результаты своего расследования. Издатель отказался – самый факт расследования мог бросить тень на благородного и прогрессивного проповедника, располагавшего к тому же внушительным политическим влиянием. Но издатель журнала «Нью Вест» одобрил намерения Килдэфа.
О готовящемся материале Джонс каким-то образом узнал. Что тут началось! «Атмосфера в журнале „Нью Вэст“ в эти дни, – отмечала газета „Сан-Франциско кроникл“, – напоминает осажденный военный лагерь». Все друзья бросились на помощь Джонсу – звонили издателям, уговаривали Килдэфа. Поступали протестующие письма и телефонные звонки. Делалось все, чтобы воспрепятствовать публикации, но удалось лишь задержать ее – в конце 1977 года журнал с разоблачениями секты вышел в свет.
Впечатление, которое он произвел, было ошеломляющим. Журнал сообщал, что в секте практикуются телесные наказания, вымогательства денег, издевательства над членами коммуны, об этом рассказали те, кому удалось выйти из Народного Храма, но кто раньше боялся говорить правду.
Существо обвинений сводилось к тому, что Джонс создал что-то вроде собственного государства, что он с помощью обмана, личного магнетического влияния сперва заманивал подданных, а затем посредством обещаний, обаяния, обирания, шантажа, страха, наказаний, давления коллектива на личность удерживал их на положении добровольных или подневольных рабов, находящихся в полной духовной (а в большом числе случаев и материальной) зависимости от «Отца».
За этой публикацией последовали другие. Либеральные друзья, за исключением самых крайних, вынуждены были отступиться от провалившегося приятеля. Джонсу пришла пора бежать.
Еще в начале шестидесятых годов Джонс посетил Гайяну, и ему понравились эти места, понравились приветливые люди разного цвета кожи, разного вероисповедания, бесхитростные, доверчивые. В 1974 году Джонс приобрел в Гайяне большой участок земли и поселил там группу своих сторонников – колонисты стали возделывать в джунглях землю, строиться, обживаться. В проповедях Джонс часто называл этот уголок «землей обетованной». Правда, ему пришлось ради доброй репутации нового поселения (которое в его честь было названо Джонстауном) немного покривить душой – с руками, полными фруктов, присесть на корточки перед фотографом у молоденьких плодовых деревьев, посаженных колонистами, чтобы деревья на рекламном снимке выглядели повыше. Этот лоскут обработанной земли в джунглях Гайяны отвечал главному желанию пастора – он был отрезан от мира.
Туда и бежал Джонс еще до выхода в свет «Нью Вэста», а к концу 1977 года за ним постепенно перебралось несколько сотен его приверженцев, покинувших США по приказу вождя – на родине остались лишь те, кто должен был снабжать жителей Джонстауна всем необходимым. Переселенцы – таково было условие – передали в собственность Народного Храма все свое имущество: деньги, вещи, дома, автомобили, чековые и пенсионные книжки.
На пути к смерти
Гайяна – страна небольшая, а рыбацкий поселок Порт-Кайтума числится маленьким даже по ее масштабам. Плохонькая примерно десятикилометровая дорога уходит от поселка в джунгли – в конце ее и находился Джонстаун, удивительное «государство» размером с деревеньку, но с претензиями самыми непомерными и порядками отнюдь не оригинальными. У этого «государства» было два «посольства» – представительства в США и в Джорджтауне, столице Гайяны. Были собственные вооруженные силы – телохранители и охранники Джонса, свои законы и обычаи, промышленность (лесопилка и генератор), сельское хозяйство (посевы, огороды, плантации), транспорт и связь (автомобили, тракторы, радио), своя система образования, бесплатной медицинской помощи с врачами и медсестрами, свое искусство, свой спорт… Джонстаун заботился и о том, чтобы мир узнал о нем: какие-то писатели составляли специальные брошюры, рисующие жизнь в этом, как они выражались, «земном раю», не так, как некий Килдэф и иже с ним – участники, по решительным уверениям Джонса и его приближенных, заговора, имеющего целью оклеветать и опорочить Народный Храм, великое завоевание людей, стремящихся к равенству и миру.
«Превосходное здоровье поселившихся здесь и поразительный рост строительства – это пламенное проявление духа социалистической кооперации. Опыт Джонстауна и вдохновение его лидера и основателя Джима Джонса свидетельствуют о возможности вести здоровую и счастливую жизнь. Мы горды выше всяких слов тем, что мы смогли достичь за такое короткое время в глубине этих прекрасных джунглей», – писали джонстаунские авторы о самих себе.
В брошюре под названием «Чувство свободы» фотографии, изображающие счастливых улыбающихся людей разного возраста и разного цвета кожа, сопровождались такими, среди прочего, текстами:
«Джонстаун с каждым днем становится мне все дороже. Столько красоты, столько радости в лицах наших детей и стариков», – говорит Мэри Лоу Клэнси, улыбающаяся с фотографии.
«Здесь так мирно и тихо! По вечерам чувствуешь себя уютно, зная – нечего беспокоиться, что тебя убьют или ограбят ночью…»
Печатались отзывы о Джонстауне и посторонних посетителей:
«Мир и любовь в действии» – министр иностранных дел Гайяны.
«Впечатляющая работа» – чиновник Госдепартамента США по делам Гайяны, Ямайки, Тринидада и Тобаго.
Но и здесь «клевета» преследовала Народный Храм! И в джунглях не было им покоя от тех, кто хотел помешать «счастливым поселенцам» наслаждаться миром, равенством и свободой. С журналистами кое-как удавалось справляться – либо вовсе не пускать в Джонстаун тех, кто участвовал в зловещих заговорах против свободного населения, либо давая им видеть только то, что они никак не могли использовать во вред ему. Но трудности возникли с так называемыми «обеспокоенными родственниками», которые никак не могли по каким-то причинам оставить в покое своих «близких», которых будто бы насильно задерживали в «земле обетованной».
В 1978 году Джонстауном заинтересовался конгрессмен Райян. Этот еще не старый человек (ему было 53 года) отличался желанием обо всем всегда узнавать лично либо из первых рук. Он, белый, во время негритянских волнений поселился в негритянском районе и в негритянской семье, чтобы понять причины беспорядков; он ездил в Ньюфаундленд, чтобы взять под защиту детенышей тюленей, которых там истребляли; в 1970 году, проверяя сведения о плохом обращении с заключенными в одной из калифорнийских тюрем, он под чужим именем провел там как заключенный восемь дней в кандалах. Как часто бывает с людьми, чье поведение необычно, он был известен, но довольно одинок. Репутация левого либерала основывалась на его выступлениях еще в 50-е годы против маккартизма и подкреплялась его отказом принять почетную докторскую степень от одного из южнокорейских университетов. Впрочем, как и у всякого политика, в жизни Райяна можно найти при желании и противоречия, и слабости. Несомненно одно – он был решителен и смел. Многие, включая мать, отговаривали его от поездки к Джонсу. «Не путайся ты с ним, – советовал ему другой „левый“ конгрессмен, – все члены культов – сумасшедшие!» Конгрессмен получил около сотни писем, авторы которых уговаривали, советовали, предупреждали, просили не рисковать…