Текст книги "В парализованном свете. 1979—1984"

Автор книги: Александр Русов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

– Только прикажите, сударыня.

– Ну что ж! – На губах Бедной Лизы забрезжило нечто знакомое Сергею Павловичу с того достопамятного дня, когда Дина приходила к нему в дом. – Тогда приказываю.

Звездочет задумался. Взгляд застыл. От него вдруг пошли такие холодные волны, что у Бедной Лизы даже затрепетала шелковая лента на шляпке.

– Все ваши затруднения будут непременно устранены.

– Каким образом? – чего-то вдруг испугалась Бедная Лиза. – Вы не видели, кстати, Сергея Сергеевича?..

– Заботы уж предоставьте мне, сударыня…

Тем временем торжественное заседание началось. Из репродуктора поползло что-то колючее и нечленораздельное. Акустика была отвратительная – слов не разобрать. Народу в холле все прибавлялось.

Гурий в кустарном, на живую нитку сшитом костюме пажа стоял чуть позади Инны. Правая рука его нервно теребила грубо раскрашенный деревянный кинжал, укрепленный на поясе.

Ласточка, которого они ждали, опаздывал. Наконец с виноватым видом, на ходу извиняясь за опоздание, он появился в своей кургузой курточке поверх расстегнутой на груди белой рубашки. Уголок воротничка был, как всегда, неловко заломлен и загнут. Гурий критически оглядел товарища.

– Галстук бы догадался надеть.

– Я ведь никогда не ношу.

– Тебя же не пустят на маскарад в таком виде.

– Почему? – удивился Ласточка, будто понятия не имел о строгих карнавальных правилах и о требованиях специальной инструкции.

Судя по характеру очередных аплодисментов, смешанных динамиками в сплошной невообразимый шум, торжественная часть заканчивалась. Нужно было поторопиться. Они спустились вниз, взяли в гардеробе свои пальто, оделись и вышли на улицу.

Над Лунином раскинулась светлая звездная ночь. Поскрипывал снежок под ногами. Где-то очень далеко, за лесом, гудела электричка. По узкой тропинке, ведущей к скромно освещенной боковой дверце недостроенного корпуса, уже бежали трусцой участники карнавала. Тряслись, покачивались на бегу ослиные уши, хвосты, искусственные букли, перья, шпаги, и все это проваливалось в черную дыру – под самое «Добро пожаловать!».

Они тоже нырнули в темный подъезд, поднялись по маленькой холодной лестнице и открыли еще одну дверь в душный, жарко натопленный коридор, охраняемый комсомольцами с красными повязками. Один держал список, другие стояли по обе стороны от входной двери.

– Ваш номер?.. Так. Королева. Есть. Проходите… Ваш?.. Паж. Есть такой… Ваш номер?

– Не помню, – смутился Ласточка.

– Костюм мальчика? – участливо спросил один из дружинников.

– Ладно, пропусти, – сказал молодой человек со списком. – Я помню. Мальчик был.

Сзади напирали, слышались шутки, смех, нетерпеливое повизгивание, и вот, сбросив пальто и шубы прямо на какие-то стулья, они уже неслись по гулкому иллюминированному тоннелю, подхваченные веселым вихрем.

Когда тоннель кончился, все трое оказались в огромном, слабо освещенном зале. Там и здесь прогуливались костюмированные фигуры и фигурки, наподобие шахматных. Пол тускло поблескивал, как если бы это был гладкий залитый лед или влажный, отполированный камень. Из таинственной темноты нависали подвешенные к цепям люстры. Окутанные клубящимся наверху мраком, они словно парили в воздухе. Некое подобие сцены возвышалось в дальнем углу, а напротив того места поднималась широкая пологая лестница, скрадываемая сумеречным пространством. По обе стороны от нее расходились полукругом массивные колонны, сделанные как будто из того же серого материала, что и пол, возвышение, лестница.

Ласточка изъявил желание поближе познакомиться со всей этой бутафорией. Сказал, что скоро вернется, исчез, и больше его не видели.

Рядом с Гурием Инна чувствовала себя так просто, естественно, будто не было на ней громоздкого, непривычного платья, подол которого чуть слышно шуршал, касаясь пола. Они направились в сторону лестницы и шли долго, а лестница с расходящимися от нее в бесконечность колоннами так и не приближалась, будто огромная гора Ошхамахо, до которой сколько ни иди – она по-прежнему рядом и по-прежнему недосягаема. Обернувшись, Инна с удивлением обнаружила, что видит перед собой все ту же картину или ее зеркальное отражение: небольшое возвышение в дальнем конце зала, ступени, бесконечный ряд колонн.

Народ в центре зала не прибывал, скапливаясь по краям. Где-то вдали мелькнула маленькая фигурка Нины Павловны из технического отдела в скромном костюме Дюймовочки.

Вдруг словно судорога исказила пространство. Вспыхнул ослепительно яркий свет, все пришло в движение. Алебастрово засветился пол, колонны стали бесплотными, замерцали увешанные золотым и серебряным дождем многочисленные елки. Зал разом наполнили люди в диковинных костюмах, грянула музыка, и маскарад начался.

– Все-таки не приехал, – сокрушенно вздохнул кто-то рядом. – А мы так рассчитывали!..

– Еще приедет.

– Ну что вы, Сергей Павлович! Куда уж теперь?

– Да вот буквально минут через пять…

Оглянувшись, Инна увидела Звездочета и Никодима Агрикалчевича Праведникова, недоверчиво покачивающего своей большой мушкетерской шляпой, из-под которой тяжело спадали на огненный бархат смоляные кудри парика.

Официант поднес запотевшие бокалы. Что-то янтарно пузырилось в них.

– Провожаем старый год, – объяснил всем, кто оказался в этот момент рядом, Никодим Агрикалчевич. – Угощайтесь, товарищи.

– В минувшем году планеты благоприятствовали вам, – сказал Звездочет, обращаясь к Инне. – Идемте танцевать. Вы разрешите?

Не успел Гурий опомниться, как тот ловко подхватил его даму и унес в стремительном вальсе на середину зала.

У Инны кружилась голова, а нога послушно скользила, и хотелось болтать всякий вздор, и молить небо, чтобы в будущем всегда было так же легко, свободно и весело.

– Так и будет. Все так и будет у вас, – шепнул на ухо Звездочет.

Инна с испугом заглянула в остановившиеся зрачки кавалера.

– Вам нехорошо?

– Нет-нет… Напротив…

– Знаете, это был ужасный год. Случилось все плохое, что только могло случиться. И не у одной меня. Мы все потеряли в этом году друга…

– Ошибаетесь, – возразил Сергей Павлович, виртуозно, никого не задев, проведя свою даму по узкому лабиринту между танцующими. – С ним как раз все в порядке. Он часто вспоминает о вас.

– Это невозможно!

– Возможно, возможно, уверяю вас…

Музыка кончилась. Звездочет вернул Пажу его драгоценную Королеву, а сам опять заговорил о чем-то с Никодимом Агрикалчевичем, возле которого постоянно крутился официант с полным подносом прохладительного.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В это время у входной двери недостроенного корпуса появились двое рыжеволосых. Одеты они были и выглядели совершенно одинаково.

– Ваши номера?

– У нас, приятель, единый номер.

– Какой?

– Ну, скажем, Близнецы.

– Нет таких, – отрезал дежурный со списком. – Был Рыжий, и того заменили.

– За что же его так? – дурашливо воскликнул один из прибывших и попытался пройти, но дружинники преградили путь.

– Пропустите, мы гости.

– Гости все там, – кивнул на дверь комсомолец.

– Получается, что мы опоздавшие гости.

– Может, костюмы мальчиков? – опять вступился сердобольный дружинник.

– Одного такого уже пожалели. Я проверил. Никакого мальчика в списке не было.

– Вот чудаки! – не унимался Рыжий. – Моя фамилия Добросердов. Нас приглашали. Ей-богу, ребята. Ну что вы?!

Товарищ с красной повязкой провел указательным пальцем по списку и нехорошо взглянул на Рыжего.

– Да за такие шутки…

– Мы не шутим.

– Давайте парни, валите отсюда, – миролюбиво заметил один из дежурных, почуяв запах скандала. – Давайте по-хорошему. Вы что, соображаете? Добросердов – академик.

– Так мы и есть академики, – развеселился Рыжий.

– Прямо оба и академики? Что-то не похоже.

– На что?

– На академиков.

– А зачем должно быть похоже?

– Документы есть?

– У нас все есть.

– Ну-ка покажь!

И тут Рыжий протянул книжечку.

Дежурный настороженно раскрыл ее, готовый к обману, мошенничеству, к тому даже, что в этой якобы книжечке может оказаться взрывное устройство. Но ничего такого в книжечке не оказалось. Тем не менее дежурный с нескрываемым ужасом оглядел сначала одного, потом другого Рыжего и бросился куда-то со всех ног.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– За исполнение желаний! – поднял свой бокал Сергей Павлович, высверкивая хрустальной гранью прямо в глаз Никодиму Агрикалчевичу. – За исполнение самого большого вашего желания…

Тут к ним подскочил совершенно взмыленный молодой человек. Красная повязка на его рукаве сползла и сбилась. Наклонившись к фальшивым буклям Никодима Агрикалчевича, молодой человек что-то отрывисто зашептал, с трудом переводя дыхание. Расплескивая вино и придерживая на ходу спадающую шляпу, Никодим Агрикалчевич умчался вместе с ним на поиски заместителя директора по научной части.

Не прошло и пяти минут, как Владимир Васильевич был найден. Успевший несколько поостыть к этому времени молодой человек повел их теперь по направлению к проходной, навстречу академику. Тот, впрочем, оказался не один, а с сопровождающим лицом, как две капли воды на него похожим.

– Который? – шепотом спросил Владимир Васильевич.

Как ответственный представитель дирекции он единственный присутствовал на карнавале в обычном костюме.

– Кажется, справа, – срывающимся от волнения голосом ответил дружинник. – Или слева?..

– Ааа… Здравствуйте! Здравствуйте!..

Владимир Васильевич широко улыбнулся, ямочки заиграли, запрыгали на его щеках. Он широко развел руки, точно собираясь одновременно обнять всех в закутке, и направился к близнецам, надеясь, что академик сам непременно проявится.

– А мы вас ждем. Уж так ждем… – тряс он руку одному из них, в то время как Никодим Агрикалчевич, тоже с очень радостным лицом, произнося какие-то другие, но столь же прочувствованные слова, стискивал руку другому.

– Сергей Павлович Скипетров вот только что мне сказал: обязательно приедет. А я говорю: нет, уже не приедет… Вы, должно быть, дружите с Сергеем Павловичем…

– Идемте! – позвал Владимир Васильевич. – Что это мы стоим? Идемте в зал.

Охрана расступилась, почтительно пропуская личных гостей заместителя директора.

Пока они спускались по освещенному цветными огнями пандусу, Никодим Агрикалчевич мучительно соображал, как отличить академика, но уже на площадке лестницы, с которой открывался вид на круговорот танцующих, ему пришла счастливая мысль задать ни к чему вроде бы не обязывающий вопрос, на который, однако, мог ответить, пожалуй, лишь академик.

– Простите… – начал Никодим Агрикалчевич и осекся.

Пространство между ним и Владимиром Васильевичем было занято только одним – исключительно одним только переодетым академиком. Никакого другого, на него похожего, поблизости не было.

– А где же второй? – растерянно спросил он.

– Что?

– То есть… я хотел… Разрешите представиться… Представить…

Тут, слава богу, Владимир Васильевич очень вовремя пришел на помощь. Он назвал себя, Никодима Агрикалчевича, заверил академика, что давно уже вынашивал мечту о знакомстве с ним, посетовал, что так долго пришлось ждать этой поистине волнующей для него встречи, и предложил для начала разыскать Сергея Павловича Скипетрова, с которым академик, конечно, должен быть хорошо знаком.

– Да вы не беспокойтесь, я сам.

– Как угодно. Пожалуйста. Не смею настаивать. Если что нужно…

– Номер в гостинице вам оставлен, – поспешил добавить Никодим Агрикалчевич. – «Люкс»…

Дав понять, что опека ему наскучила, гость коротко кивнул, поискал кого-то глазами в толпе и сбежал по ступенькам вниз.

– Ишь как еще бегает!

– Главное, что приехал, – облегченно вздохнул Никодим Агрикалчевич.

– Пускай себе, – несколько обиженно, хотя и с должным пониманием момента, согласился Владимир Васильевич. – Нужно же и академику когда-нибудь отдыхать. А то ведь света белого не видит. Симпатичный вроде мужик, но что-то для академика больно уж молодой.

– Ничего подобного, – возразил Никодим Агрикалчевич. – Руки-то. Руки у него… Обратили внимание? Руки всегда выдают возраст. Как ни намажься. Уж тут не подделаешь…

И вдруг он понял, какую допустил оплошность, не сравнив руки обоих гостей еще там, в предбаннике.

Музыка гремела. Разом гасили люстры, включали искусственный снег. Световые зайчики бежали по столам, лицам, скользили по мохнатым веткам украшенных елок, дробились и остро вспыхивали на зеркальной поверхности блестящих шаров. Потом вновь зажглась тысяча ламп наверху, и пары закружились в неистовом вихре.

Центр зала занимали теперь украшенные серпантином и блестками, неузнаваемо преобразившиеся ШМОТ-2, NB-9115 и «Латино сине флектионе». Вокруг машин, настроенных на режим игральных автоматов, толпился народ. Руководил играми новый контрольный редактор отдела информации Алексей Алексеевич Коллегов в яркой форме Главного кондуктора всех наземных путей сообщения. На нем была фуражка с лакированным козырьком и большой кокардой. Он кивал налево и направо, отвечая на многочисленные приветствия и поздравления. В самый последний момент его карнавальный костюм Рыжего решением специальной комиссии, в связи с назначением на новую должность, был заменен.

Тут же, возле машин, чемпион института Оводенко давал сеанс одновременной шахматной игры на двенадцати досках всем желающим.

В функционирующем неподалеку пресс-баре Иван Федорович Тютчин и Андрей Аркадьевич Сумм – оба в старинных кафтанах стряпчих поверх современных костюмов – спорили на публике о судьбах дискретного перевода. Разомлевший от жары Борис Сидорович Княгинин в расстегнутом на животе мундире его превосходительства сидел тут же, мерно похрапывая.

– Никодим Агрикалчевич! – подошел к заведующему отделением вестовой. – Произошла поломка двух блоков. Нужен мужчина. Подсобить.

– Сейчас что-нибудь придумаем.

Капитан мушкетеров выловил взглядом знакомую шляпу, венчающую вытянутое наподобие нуля лицо.

– Игорь Леонидович!

Шляпа приблизилась.

– Помоги ребятам.

Игорь Леонидович огляделся. Заметив в толпе Пажа, он направился прямо к нему, громыхая мушкетерскими сапогами явно большего, чем нужно, размера.

– Гурий Михайлович, такое дело. Требуется грубая мужская сила.

Паж пробовал возразить, жестами и взглядами давая понять, что он не один, а с дамой, однако Игорь Леонидович сказал: «надо», – и Гурия увели.

Оставшись вдруг без покровителя и защитника, Инна почувствовала себя в пышном, но легком своем одеянии так, как если бы на ней совсем ничего не было. Рядом не оказалось также ни странного танцора в голубом плаще, ни Ласточки, ни Триэса. Даже вовсе не симпатичный ей мушкетер, начальник отдела Игорь Леонидович Сирота, и тот скрылся куда-то. Ее бесцеремонно потеснил хоровод теней, призраков в белых саванах, среди которых она узнала некоторых сотрудников Правой лаборатории. Натанцевавшись, привидения взялись за руки и побрели по залу, точно блуждающие огоньки объявляясь то там, то тут.

Неожиданно ее шея, руки, лицо ощутили тепло, точно поблизости включили электрический рефлектор. Она оглянулась, вздрогнула и отступила на шаг.

– Узнаешь?

– Аскольд… – едва слышно пролепетала она, отказываясь верить собственным глазам и ушам.

– Вот и встретились.

– Ты откуда?

– Работаю теперь у Добросердова. Вместе с ним и приехал сюда. Уж очень хотелось увидеть всех вас. С огромным трудом его вытащил.

– Кого, академика?

Она что-то туго соображала.

– Полгода назад он, можно сказать, прямо с улицы взял меня в свой институт. Ты даже не представляешь, какой это человек. Фантазер, выдумщик, весельчак. И такая светлая голова! Обязательно вас познакомлю. Только не удивляйся. Он в карнавальном наряде…

– Я ничему больше не удивляюсь.

Инна прислушалась. Все вокруг постепенно стихало. Откуда-то издалека доносились размеренные протяжные звуки, точно ударяли в большой колокол.

– Часы бьют?

– Да, полночь…

Прямо на них, ловко лавируя в толпе, бежал официант с полным подносом над головой. Аскольд поднял руку. Официант подскочил. Искрящиеся пузырьки шампанского стремительно выскакивали из глубины на поверхность и лопались. В ярком свете прожекторов плясали мелкие брызги.

– Просто как в сказке, – сказала Инна, настороженно вглядываясь в лицо официанта. – По щучьему веленью…

Ей и в голову не могло прийти, что ни с каким волшебством это не связано: шампанское академику приказали подать Владимир Васильевич и Никодим Агрикалчевич, с возвышения наблюдавшие за ними.

– Вы-то как тут оказались? – обратилась Инна к официанту.

– Помогаем, – приторно улыбнулся тот. – Обслуживаем.

Внешне официант представлял собой некое среднеарифметическое между Саней Синей Курткой, соседом по автобусу от Минеральных Вод, и чопорным Виталием Евгеньевичем Пони, обитателем Дома почетных гостей в Приэльбрусье.

– С Новым годом! – поднял бокал Аскольд. – Будь счастлива.

На глаза у Инны навернулись слезы.

– Ты тоже.

– Еще изволите? – спросил официант.

Инна отвернулась, как бы желая поскорее избавиться от неприятных воспоминаний.

– Где остальные? – спросил Аскольд.

– Должны быть здесь.

– Пойду поищу.

– Гурий и Валера точно здесь.

– Я не прощаюсь. Еще увидимся…

Официант с подносом, все так же искусно вихляя всем телом, продвигался навстречу человеку в костюме охотника, который расслабленной походкой спускался по лестнице с ружьем наперевес в сопровождении двух молодых стройных охотников без ружей.

– Привет, Виталий Евгеньевич, привет, дорогой! – воскликнул доцент Казбулатов, легко перекидывая ружье в левую руку, беря с подноса шампанское и кивая своим джигитам, чтобы они тоже взяли. – Празднуете?

– Помогаем, – осклабился Виталий Евгеньевич.

– Профессора Степанова не видели?

– Никак нет.

– Вообще-то он принимает участие?

– Не могу знать, – потупил взор Виталий Евгеньевич.

– Вы бы поставили поднос на ступеньку, выпили с нами за встречу.

– Не имею права.

– Почему, дорогой?

– При исполнении…

Виталий Евгеньевич собирался уже улизнуть, но доцент крепко схватил его за блестящий лацкан.

– Летом опять приезжайте. Обязательно. Новую конференцию организовываем. Будет не хуже, чем в прошлый раз.

– Премного благодарен.

Доцент отпустил лацкан Виталия Евгеньевича и окинул раскинувшееся перед ним пространство орлиным взглядом. Увидев у подножья лестницы Зайчиху Клару с несколько тяжеловатой, как у большинства фертильных зайчих, задней частью, неспешно зашагал дальше – вниз.

– Пиф-паф! – вскинул он ружье.

Со своими молодыми помощниками Охотник находился от Зайчихи уже на том расстоянии, когда гром оркестра не мог заглушить звука выстрела.

– Ах! – дрогнули заячьи ушки.

– Приветствую вас!

– Это вы… Разве так можно пугать?

– Ну извините. Мы же старые знакомые. Да. Здесь много наших… Вот, двух орлов привез, – горделиво сказал доцент Казбулатов, пытаясь вспомнить фамилию этой славной представительницы отряда грызунов.

– Небось уж забыли меня?

– Калерия Николаевна… как можно? – Доцент Казбулатов зацокал, покачал головой.

– А то встретила я только что тут одну, – недовольно проговорила Зайчиха Клара. – Королеву из себя ставит. Даже не поздоровалась.

– Нэ надо скучать! – сказал доцент с прорезавшимся вдруг сильным акцентом.

– Да вы знаете, дорога тяжелая. В общем вагоне, билетов не достать. Устала я от этих мероприятий, товарищ Казбулатов. Сплошные карнавалы, конференции, совещания.

– В командировке или просто так? – поинтересовался доцент.

– От общества «Знание»…

Трое веселых ребят – Даша, Люба и Бородач – окружив их, принялись водить шутовской хоровод. Жанна д’Арк, переодетая в Гавроша, и еще несколько ионговок в карнавальных костюмах присоединились к ним.

– Бойцы вспоминают минувшие дни, – навис чей-то бас сзади.

Прорвавший круговую цепь хоровода Павел Игнатьевич Стружчук, которого Калерия Николаевна даже не сразу узнала, изображал переодетого в Бабушку Серого Волка и держал за руку свою неизменно молодую сотрудницу в платье Красной Шапочки.

– Не знаете, Альберт приехал? – спросил Павел Игнатьевич.

– Тут он. Конечно, тут.

– Приглашаю всех этим летом снова посетить Приэльбрусье! – горячо, с напором произнес доцент Казбулатов, и в ответ грянуло дружное троекратное «ура!». – Мне бы Сергея Сергеевича разыскать. Вы не видели его?

– Нет.

– Неужели никто не видел?

Заприметив давешнюю приятельницу профессора Степанова, стоящую в одиночестве, доцент направился к ней по краю зала, чтобы не мешать танцующим, но его опередил какой-то Рыжий. Он вступил с девушкой в беседу, и теперь Казбулатов вынужден был подождать.

Ждать, однако, пришлось слишком долго. Передав ружье одному из своих орлов, Охотник решил действовать. Он подошел вплотную к разговаривающим, деликатно кашлянул, но на него не обратили никакого внимания.

– Разве можно было отпускать такого талантливого парня? – уловил он обрывок разговора. – Да сейчас таких днем с огнем…

– Извиняюсь, – прервал доцент словоизлияния Рыжего, даже не подозревая, какой гнев заместителя директора института, пристально наблюдающего за ним с возвышения, он вызвал этим, казалось бы, невинным своим поступком.

– Что за тип? Откуда взялся? – возмутился Владимир Васильевич. – Что ему нужно от академика?

Капитан мушкетеров только встрепенулся, как петух, и ничего не ответил. Руководящий состав Института химии сидел за отдельным столом – Владимир Васильевич, несколько мушкетеров и Звездочет.

– Приглашаете неизвестно кого…

– Список готовил Виген Германович, – сухо заметил Никодим Агрикалчевич.

– Но утверждали-то вы!

– Признаю критику, – согласился Никодим Агрикалчевич. – Кто это? – обратился он к Кирикиасу.

Виген Германович промолчал.

– Это доцент Казбулатов из Приэльбрусья, – сказал Звездочет.

– Вы его пригласили?

– Ни в коем случае.

– Так вы его знаете?

– Впервые вижу.

Сергей Павлович рассеянно оглядел зал. Сквозь толпу танцующих, то и дело увязая в ней, пробирался Паж.

– Интересно все-таки, что этому доценту нужно?

– Ему нужен профессор Степанов.

Мушкетеры многозначительно переглянулись.

– Неплохо! – сказал кто-то. – Ищет профессора, а находит девицу.

– Это Коллегова, его сотрудница.

– Та самая аспирантка, у которой со Степановым был роман?

– Шумная история.

– Никакой истории не было, – решительно осадил начальника отдела Сироту Сергей Павлович. – Казбулатов привез подарок, так называемый «сувенир», но нигде не может найти Сергея Сергеевича. Вот он и решил передать через сотрудницу.

В этот момент сидящие за столом и впрямь увидели, как молодой клеврет Охотника извлек из внутреннего кармана черкески продолговатый сверток.

– Такой большой сувенир? – удивился Сирота.

– Племянника своего в аспирантуру хочет устроить, – подавил зевок Звездочет. – Только зря старается. Сергей Сергеевич все равно не поможет.

– Почему же? При большом желании…

За Инной, беседующей с рыжим академиком, наблюдали в этот момент не только институтские руководители, но и Дина Константиновна. Она стояла в стороне, как бы выпав из общего веселья, из карнавальной шумной толпы. Кто выбрал для нее это черное, траурное платье Бедной Лизы? Почему именно ей достался жребий быть одинокой и печальной весь этот необыкновенный праздничный вечер?

– Потому что до июля не успеет, – после небольшой паузы, как бы тщательно обдумав свой ответ Сироте, произнес Сергей Павлович. – Приемные экзамены в сентябре.

– Какое все это имеет значение?

– Исключительное, – только и сказал Сергей Павлович.

– Товарищи мушкетеры! – Никодим Агрикалчевич наполнил бокалы. – Ваше здоровье! Мы все неплохие ребята, одна гвардия, общее дело делаем…

– Только мало кто на своем месте сидит, – громко, чтобы услышали все, перебил его Виген Германович.

– Вот как ставишь вопрос! – Губы Капитана мушкетеров нервически дернулись. – Забываешься, Виген Германович. Теряешь меру.

– Мне уже нечего терять, – ответил Виген Германович, как бы в подтверждение своих слов водворяя на стол отекшую руку, безнадежно пораженную неостановимо растущими злокачественными клетками.

Он готов был наконец посмотреть правде в глаза и хотел встретиться взглядом с Никодимом Агрикалчевичем, но лицо бывшего контрольного редактора было уже устремлено вверх, к несуществующему потолку.

– Все хотят казаться хорошими, – продолжал Виген Германович, – справедливыми. А так ли уж много оставивших о себе действительно добрую память? Вот Самсон Григорьевич… Как помог он нам наладить всю работу в отделе! Машины, штаты, новое помещение… Помните?

Сидящие за столом переглянулись, испытывая неловкость. Игорь Леонидович наморщил лоб, как бы пытаясь сосредоточиться.

– Неужели Самсона Григорьевича не помните? – не поверил Кирикиас.

– Не помню, – простодушно признался Игорь Леонидович.

– А вы? – в растерянности обратился Виген Германович к Никодиму Агрикалчевичу.

– Не пойму, о ком ты.

– О Самсоне Григорьевиче. О Белотелове. Вы же на его место…

– Что-то путаешь, Виген Германович.

– Да вон же он.

– Где?

– Не туда смотрите…

Белотелов и Белоуков, оба облаченные в маскарадные арестантские костюмы, за отдельным небольшим столиком, расположенным неподалеку и несколько в сторонке от остальных, приканчивали вторую или третью бутылку искристого.

Никодим Агрикалчевич поспешил переменить тему разговора.

– Почему, товарищи, не все еще у нас идет гладко? – требовательно оглядел он присутствующих. – Кто виноват?

– Чаще всего обстоятельства. – Сирота бесцельно двигал свой бокал по столешнице взад-вперед. – Отсюда отдельные недостатки.

– Это конечно, Игорь Леонидович. В принципе ты прав. Но в чем заключается истинная причина? Не знаете? Я вам скажу. Кто-то влияет, товарищи… – Никодим Агрикалчевич понизил голос до шепота. – Пользуется нашими слабостями. Усугубляет недостатки. – Никодим Агрикалчевич откашлялся. – Было время волюнтаризма, когда обвиняли ученых. Того же Степанова. Мол, кетены во всем виноваты. Но потом выяснилось, что дело гораздо сложнее и серьезнее. Причина много глубже. Говорю вам как на духу. Как материалист материалистам. Как мушкетер мушкетерам…

– Как Капитан мушкетеров, – опять съязвил Виген Германович.

– В данном вопросе не играет значения… Так вот. Постоянные вредные влияния накладывают на нас, товарищи, большую ответственность, заставляя повысить внутреннюю готовность, поднять уровень, ускорить, улучшить…

– Вы какие влияния имеете в виду?

– А взять хотя бы твои интерапторы, Виген Германович. Много есть среди них очень вредных… Вообще нельзя забывать, с каких языков мы переводим.

– С каких же?

– Будто сам не знаешь. С иностранных, Виген Германович. С иностранных…

Впрочем, этому сугубо теоретическому диспуту так недоставало участия какого-нибудь серьезного теоретика. Но где уж было его теперь взять? Имелся когда-то в институте один, да весь, что называется, вышел.

– Танцевать! Танцевать! – послышалось откуда-то сверху. – Все танцуют. Последний танец.

Едва они поднялись из-за стола, как их подхватила и понесла за собой пестрая, шумная толпа, в которой они растворились бесследно.

Последний танец был бесконечным. Он продолжался час, два или несколько дней. Инна снова танцевала с Гурием, Аскольдом, Сергеем Павловичем Скипетровым, доцентом Казбулатовым, с академиком Добросердовым, Андреем Аркадьевичем Суммом и, кажется, с кем-то еще.

Домой она добралась не чуя ног. Ее провожал то ли Гурий, то ли Аскольд. Или на этот раз она вернулась все-таки вместе с Алексеем? Новогодняя юбилейная ночь все спутала, смазала, перемешала.

Проснувшись далеко за полдень, Инна подошла к окну, раздернула шторы и увидела, что все засыпано пушистым искрящимся снегом. В небе сияло по-зимнему далекое, ослепительно белое солнце. Его лучи, проникая в комнату сквозь двойное стекло, несли с собой тепло и ощущение близкой весны, быть может, обманчивое.

– Мама! – позвала Тонечка, осторожно приоткрыв дверь. – Ты уже встала?

ЭПИЛОГ

…И когда, ровно год спустя после той памятной командировки в Приэльбрусье, отправляясь с женой отдыхать на юг, профессор Степанов попытается собрать воедино факты, события, мысли и чувства, которыми жил еще совсем недавно, то окажется, что события не исчерпываются фактами, мысли расходятся с чувствами, а концы никак не удается свести с концами. Пожалуй, не было в тех сумасбродных днях ни правдоподобия, ни капли здравого смысла. Как, например, мог он летать над цветущим лугом без крыльев? А если крылья имелись, то куда они делись впоследствии? И коли появление на поляне перед Домом почетных гостей давно вымерших животных можно было, пусть с натяжкой, объяснить хотя бы тем, что доцент Казбулатов ухитрился вырастить их в инкубаторских условиях Приэльбрусья из найденных где-то в вечных льдах Ошхамахо зародышей, то как было объяснить факт превращения растения-заморыша в гигантскую Музареллу Фестивальную?

Всю зиму и весну Сергей Сергеевич болел. Он стал еще сильнее сутулиться, одевался по-стариковски небрежно и, казалось, с трудом тянул лямку от недели к неделе, из месяца в месяц. Ехать летом никуда не хотелось, но Дина Константиновна настояла, и в самом начале июля они отправились на юг.

Почему-то в последние дни перед отпуском Дина несколько раз вспоминала в сущности невинные, шутливые новогодние нашептывания Сергея Павловича, его обещание помочь ей обрести покой. Состояние здоровья мужа все больше ее беспокоило. По ночам ей снились кошмары. Однажды приснилось, что Сергей Сергеевич провалился куда-то.

Пока самолет, взявший курс в сторону тепла, моря и солнца, продолжал подъем, Триэс чувствовал себя так, как если бы его погрузили в пучину безмолвия, в гнетущую, беспросветную тьму. Все стало прошлым. Будущего не существовало.

Никогда так остро Сергей Сергеевич не ощущал полное свое одиночество. Он никому больше не был нужен: ни сотрудникам, ни дочери, ни Дине, которая еще ждала от него чего-то, а он уже ничего не мог ей дать.

Жизнь исчерпала себя. Он задыхался. Не хватало воздуха. Кислород превратился в углекислоту.

«Это мне за все, – смиренно думал Сергей Сергеевич. – За предательство. За Инну. За Дину. За Таганкова. За Музареллу Фестивальную».

Но и себя почему-то тоже чувствовал преданным.

Дышать стало просто нечем. Он захрипел. Жена бросилась по проходу.

– Помогите! Врача!

И уже кто-то из пассажиров протягивал таблетку, но дотянуться до Сергея Сергеевича оказалось невозможно. Он летел совсем в другом направлении, все стремительнее удаляясь от остальных.

Тем временем внизу, на земле, новый, молодой Сергей Сергеевич Степанов отправлялся в иное далекое путешествие. Светила в небе располагались самым благоприятным для него образом, земные обстоятельства складывались удачно, и удивительное, сладостное состояние, предчувствие решающих перемен вот-вот готово было охватить его душу. И чем дальше улетал, удалялся от протянутой ему таблетки один Сергей Сергеевич, тем вернее приближался другой к звездному своему часу, к неведомой миру истине, к состоянию всевластия, всеведения и свободы, через которое только и дано человеку понять, почему вертится земля, зачем дана ему жизнь, чем приводится в движение колесо дней и явлений. Разлетаясь в разные стороны, оба Сергея Сергеевича тем не менее устремлялись в один и тот же пункт неуловимого пространства, где земля соприкасается с небом, а бесконечные параллельные все-таки пересекаются.